Аннотация: Кариф превращается в зверя, пытаясь выяснить, есть ли разница между небытием и адом. История о критической массе греха.
Прости меня, отче, ибо я согрешил. И вина моя неискупима.
Через час... да, ровно через час назначена моя казнь. Ждет уже, ждет меня в той пыльной каморке электрический стул. Или, быть может, гильотина... Не знаю, в тюрьме разное говорят: сажают, мол, смертника на "молнию", зачитывают приговор - и пока бедняга в ужасе ждет свой фатальный разряд, из вентиляции над головой незаметно струится "Циклон Б". Что это? Юмор такой, милосердие или садизм? Впрочем, без разницы...
Хочу покаяться, отче. Человек я верующий, но не слишком религиозный: в церковь ходил редко - и никогда по собственной воле, - так что это моя первая исповедь. Ну и последняя, понятное дело. Точно знаю, что она не облегчит мою душу, - но традиция есть традиция.
Наша жизнь - это бесконечный кошмар, липкий и холодный, как сиська мертвой стриптизерши. Я всегда об этом догадывался, но с полной отчетливостью осознал лишь сегодня.
Однако давай-ка начну с начала.
Жил я обычной, ничем не примечательной жизнью. В меру своих возможностей старался быть праведным, справедливым и разумным. Грешил, конечно, но не больше, чем все, и о критической массе греха до последнего времени никогда не задумывался.
Тринадцать лет назад я встретил свою будущую жену - чудесную девушку с ироничной улыбкой, острым умом и озорной непосредственностью. Хотя, по секрету скажу, по-настоящему меня покорила ее ненасытность в постели. Еще Хиана трогательно любила бога: именно она стала водить меня в церковь в те дни, когда я не находил никаких уловок, чтобы остаться дома и потупить перед теликом.
Год сменял год. Страсть понемногу вся вышла. И молодость тоже прошла. Детей мы с Хианой так и не завели, но все равно оставались вместе, доверяя, поддерживая и заботясь друг о друге. Жили в меру счастливо, и не было ни намека, что назревает кризис.
Но примерно месяц назад - батюшки, неужто это и вправду было всего месяц назад?! - Хиана подошла ко мне и призналась, что ждет ребенка.
Новые жизненные обстоятельства, грозившие эту самую жизнь перевернуть с ног на голову, застали меня у холодильника, когда я доставал пиво и предвкушал хоккейный матч, который с минуты на минуту должен был начаться по ящику. Конечно, сначала я подумал, что это не очень удачная шутка, но, приглядевшись к заметно округлившемуся животу жены, тут же обругал себя за слепошарость и тотальное невнимание. Она была на втором триместре, не меньше.
- Но мы же... - промямлил я.
Да, мы не трахались уже, дай бог, года полтора.
- Браво! - холодно ответила Хиана, продемонстрировав ту самую ироничную улыбку, которая сразила меня тринадцать лет назад. - Какой ты у меня догадливый, Кариф. Да, ребенок не от тебя.
Я продолжал таращиться на ее живот, открывая и закрывая варежку, в то время как едва заметная искорка раздражения в дрожащем голосе Хианы разгоралась с каждой секундой.
- Знал бы ты, как я тебя ненавижу, говно! Попался же мне мудак... Я все ждала, когда же ты заметишь, но у тебя, похоже, совсем мозг атрофировался от пива и телевизора. Все, хватит с меня. Пора ставить точку.
Она подошла к раковине и, не переставая костерить меня, налила воды в большой стеклянный стакан.
- Если тебе интересно, то ребенок от Шахвана Шарировича. Твоего начальника, да. Мы трахаемся уже второй год. С того Рождества, помнишь, когда ты нажрался и уснул за столом. Он тихонько вывел меня из гостиной, взял прямо на нашем брачном ложе и кончил на твою любимую подушку, пока ты храпел перед этим проклятущим теликом.
Хиана медленно выпила воду из стакана.
- Надеюсь, после этого ты наконец съебешь от меня? Потому что, знай, если ты останешься, я продолжу тебе изменять. - Она снова ухмыльнулась. - Хотя такой терпила, как ты, стерпит и это.
- Ты же согрешила, - наконец выдавил я. - Ты же душу свою загубила.
- Именно так! - вскричала Хиана. - И намерена продолжать в том же духе! Специально второй раз выйду замуж за какого-нибудь очередного кретина, чтобы и ему изменять. Потому что это кайф! Потому что я досыта наелась всем этим благочестием за годы брака с тобой. Если и есть в этой сраной жизни смысл, то он в том, чтобы получать удовольствие. А мне доставляют удовольствие члены! Чужие, запретные члены! Только так я могу хоть немного почувствовать себя живой, почувствовать себя женщиной. Ты ведь даже оттрахать меня нормально не можешь! Всё цацками откупаешься.
- Но ты теперь мертва...
- Я уже давно мертва, козел! За тринадцать лет с тобой от меня ничего не осталось. Всю душу мне выхолостил, сука.
- ...и ребенка родишь такого же мертвого.
Меня шокировала не столько измена, сколько отречение Хианы от прежнего мировоззрения. Это было так непохоже на нее, светлую, добродетельную, любящую бога и запах ладана.
Я вдруг понял, что этот грех - этот случайный адюльтер - переломал ее изнутри, вынудил отказаться от святости своей тяжестью и скверной. Прежняя Хиана просто не смогла бы жить с таким грузом, поэтому ей пришлось отдаться пороку без остатка. Чтобы оправдать свой грех, чтобы не думать, чтобы не страдать. Мне стало ее жаль.
- Согрешив, ты прокляла свою душу, и душу этого ребенка, и душу его детей тоже...
- Слушай, да иди ты на х...
Большой кухонный нож вошел в живот Хианы, и ее лицо замерло, как бывает, когда в голову приходит какая-нибудь ошеломительная идея.
- Нужно разорвать этот порочный круг, - бормотал я, проворачивая лезвие. Я не помнил, как взял нож, но, подобно хирургу на операции, точно знал, что с ним делать дальше. Словно мне сам бог нашептывал. - Дитя плоти обречено на мертворождение. Это только форма. Без содержания, без души. Прими же свое искупление. Прими мой дар.
Рука Хианы взлетела, зазвенело битое стекло, и по моему лицу потекла кровь. Я чувствовал осколки стакана, торчащие изо лба, но нож в руке не дрогнул. Хиана тяжело осела на пол, и я опустился рядом.
- Похоть в любви не грешна, - интимно шептал я ей на ухо, обнимая одной рукой за плечи, а другой разрезая неподатливую плоть. - Но похоть в предательстве - это яд. Позволь мне извлечь его.
С омерзительным чавканьем нож покинул то, что осталось от живота моей бедной беременной жены. Я погрузил ладонь в открывшуюся полость и начал аккуратно вынимать внутренности - одну за другой, - пока не нашел то, что искал. Зрачки Хианы закатились, рот раздувал кровавые пузыри. Понадобилось еще раз воспользоваться ножом...
...дальше помню с провалами - видимо, Хиана все-таки здорово меня стукнула...
...когда я поджаривал на сковородке плод, удивительно похожий на голубец, она еще хлюпала, но заметно реже. Я поужинал, помыл посуду, выпил пива, а затем отнес жену в постель и провел с ней последнюю брачную ночь...
...менты взяли меня под утро возле помойки, куда я выбрасывал труп, обмотанный мусорными мешками...
...как по нотам: СИЗО, быстрый суд, государственный адвокатишка. Этот паренек пытался продавить невменяемость, но не выгорело...
...приговор - лишение жизни...
Вот и спета моя песенка.
На самом деле меня этот суд не очень-то интересовал. Я почти и не слушал, чего они там нудели.
Пойми, отче, я не хотел убивать жену. Коротая ночи в СИЗО и дни в клетке посреди зала суда, подобно дикому животному, я горько сожалел о произошедшем и пытался понять, зачем сотворил это зверство. Я ведь не маньяк какой-то. Мне искренне казалось, что я вершил богоугодное дело и сам господь вел мою руку. Душа моя словно озарялась райским светом. Это было как дурман - но когда через пару дней отпустило, я понял, что за личиной бога скрывался коварный сатана.
В ожидании казни я размышлял о природе греха, искал способы его отпущения. Но, увы, чем больше об этом думал, тем глубже убеждался в окончательной неискупимости своей вины. Неспроста ведь в катехизисе убийство и блуд названы смертными грехами.
Существует, как я вдруг понял, некая критическая масса греха - особо тяжкое деяние или совокупность мелких, - набрав которую уже невозможно получить прощение. Более того, что бы ни говорили проповедники, каждый человек за свою жизнь обязательно набирает эту критическую массу.
Ну а прощать или не прощать - это решают не на земле, но на страшном суде, которого не избежать никому. Все наши земные индульгенции, отче, не имеют никакой юридической силы перед высшей инстанцией - богом и апостолами его. Нет на свете непогрешимых - быть может, кроме умерших во младенчестве детей, которых успели покрестить. Они становятся ангелами божьими, ну а мы все обречены на вечные муки в аду. И вся наша короткая жизнь, наш быт - лишь репетиция того ввержения наших мертвых и разлагающихся душ в геенну огненную.
Приближался день смерти, и думы мои становились мрачнее. Судьба сулила одно из двух зол: небытие или ад - и я никак не мог решить, какое для меня меньше.
По всему выходило, что какой бы исход ни ждал - он един и для праведников, и для грешников. Если моя теория накопительной греховности верна, то в ад попадет каждый, кто топчет землю. Но если ада и рая нет, а бог мертв, то вся эта математика окончательно теряет смысл. Ведь пустоте наплевать, скольких ты убил или спас, сколько денег пожертвовал бедным и насколько чистыми были твои помыслы. Черви сожрут и насильника, и святого, а сознание их растворится утренним туманом.
Небытие или ад? И есть ли разница?
Эта дилемма - последнее, что хоть как-то занимало мой ум: все остальное по понятным причинам потеряло значение. Я ломал голову над этим страшным вопросом вплоть до сегодняшнего утра, когда первые лучи солнца белесыми пальцами вползли в мое вонючее жилище.
"Небытие или ад? Небытие или ад?" - стучало в голове, и поначалу я даже не услышал, как заскрежетал замок. Распахнулась грубо сваренная монолитная дверь, и в камеру вошел человек. Дверь он оставил открытой.
- Пора, сын мой, - сказал человек, вырвав меня из пучины гибельных мыслей.
Я сфокусировал взгляд и увидел священника в черной сутане. На его глаза был надвинут капюшон, за неясной хмарью которого невозможно было разглядеть лицо - ничего, кроме широкой улыбки.
"Вот сейчас я и узнаю ответ на свой вопрос", - подумал я, а вслух спросил очевидное:
- Меня казнят, отче?
- Да, сын мой, сегодня, - ответил улыбающийся священник, - но не сейчас. Процедуру назначили на восемь вечера, а теперь только утро.
- Вы пришли исповедать меня? - "Чему ты так радуешься-то, гнида? Бухой что ли?"
- Исповедь - дело благое, спору нет, и сегодня ты обязательно покаешься, но сейчас, сын мой, для твоей души уготовано другое испытание. Ты волен уйти.
Я не поверил ушам.
- Это что, фигура речи такая?
- Век воли не видать, ты свободен, сын мой.
- А-а, я понял. Молодцы, парни. Вы всех смертников так разыгрываете? Даже вон реквизит церковный где-то нарыли.
- Иди и делай что пожелаешь, - продолжал священник, не реагируя на мой сарказм. Его улыбка не менялась - не увядала и не становилась шире, - словно была приклеена к темной кляксе на месте лица. Голос при этом звучал глухо и без какой-либо нотки веселья, создавая жутковатый контраст с идиотской улыбочкой. - Но к восьми часам ты должен вернуться и принять свою участь, иншалла.
- Иншалла, что? Как понять "делай что пожелаешь"? Это что-то типа последнего адью миру что ли?
- Что-то типа последнего, да, - ответил священник-улыбка тем же безэмоциональным голосом. - Можешь провести этот день как угодно и где угодно, но вечером ты умрешь. Не поддайся искушению, вернись к назначенному времени, и тогда после таинства покаяния душа твоя обретет покой.
"Как же, как же, в гробу я нюхал твой покой", - подумал я, но все же встал со шконки и попятился в сторону открытой двери.
Я был почти уверен, что сейчас в проеме появится ржущий надзиратель и вся эта сцена окажется всего лишь очередным ведром помоев, вылитым на мою измученную голову. Но коридор оказался пуст.
Священник остался в камере, провожая меня своим улыбающимся черным пятном. Я кивнул ему и робко перешагнул порог.
Словно во сне я добрался до поста охранника. Тот безо всякого интереса взглянул на меня сквозь плексигласовое стекло и открыл решетку, ведущую в зал для свиданий и дальше на внешний тюремный двор.
Чувствуя себя свободным человеком, я направился к контрольно-пропускному пункту и покинул территорию тюрьмы. Никто меня не остановил, ни о чем не спросил и даже не посмотрел в мою сторону.
Передо мной открылась панорама захолустной городской окраины: приземистые одноэтажные домики, проселочная дорога, полуголый мальчишка лет пяти-шести возится в луже возле колодца, где-то мычит корова - а над всем этим торчит труба заброшенной котельной.
Я вздрогнул, когда за моей спиной с громким щелчком закрылись ворота КПП - кто-то нацарапал на них поверх облупившейся зеленой краски слово "хуй" и сопроводил надпись недостоверным изображением оного органа.
"И что теперь? - гадал я. - Что означает эта внезапная свобода? Зачем она мне, если вечером я расстанусь с жизнью?"
Искупить вину я не мог, что бы ни говорил этот священник. Слишком велик мой грех.
Да и священник ли это был? Он сказал "иншалла" и "век воли не видать". Не припомню, чтобы в нашем приходе хоть раз славили Аллаха или ботали по фене.
Смысл происходящего ускользал от меня. Быть может, это какой-нибудь социальный эксперимент? Если и так, пользы мне от него ноль целых, шиш десятых.
Небытие или ад?
Я взглянул на мальчика, который так и играл в луже у колодца, и сделал пару шагов в его сторону.
Мой грех неискупим. Единственное справедливое наказание для меня - смерть. Самое справедливое и самое суровое. А после смерти меня ждет ад... или небытие. Зависит от того, как посмотреть. Итог, в конечном счете, един.
Я не в силах смыть кровь со своих рук - можно даже не напрягаться. Но... вот в чем парадокс: запачкать их сильнее я тоже не могу.
- Эй, пацан! - окликнул я мальчика. - Ты в этом доме живешь?
Мальчик посмотрел на меня и нерешительно кивнул. Я подошел еще на несколько шагов.
- А взрослые дома есть?
Мальчик снова кивнул:
- Дедушка. Он болит.
- Он болит? - Я нахмурился. - Инвалид?
- Да, он болит. Лежит и никогда не встает.
Я был уже в двух метрах от ребенка.
- Хочешь конфетку?
Первое убийство - как первая любовь, его невозможно забыть. Зато вторая любовь - крепче, глубже, ярче. Если первая любовь - поцелуй, то вторая - оргазм.
Зачем же умирать за один единственный поцелуй, если можно познать сотню оргазмов?
Небытие или ад.
Итог един - либо первое, либо второе. И какая тогда разница, сколько на тебе грехов: бесконечность или бесконечность плюс один? Если суждено вечно вариться в адском котле, имеет ли значение, при какой температуре?
...я поднялся на ноги и чуть не упал - меня качало, будто пьяного. Пришлось одной рукой схватиться за ручку колодца, а другой подтягивать спущенные до колен штаны. Когда с штанами было покончено, я стал вытирать рукавом робы липкий от крови подбородок - и тут заметил "бобик", стоящий перед воротами КПП. С пассажирского сидения прямо на меня смотрел коп, свесив жирную руку из опущенного окна.
"Вот и конец моему последнему адью", - подумал я и тут же испытал облегчение. Вот же оно, решение моей дилеммы: пусть меня пристрелят. Здесь и сейчас. К чему тянуть? Мои муки закончатся на этом самом месте - и уже кто-то другой будет решать: небытие мне или ад. Да, это самоубийство, но что с того? Еще один смертный грех на моей падшей душе все равно ничего не изменит.
Коп продолжал смотреть на меня и на то, что еще билось в предсмертных конвульсиях у моих ног. Затем затарахтели сдвигаясь ворота КПП, и "бобик" тронулся с места. Напоследок коп чуть заметно мне кивнул и отвернулся. Перед тем, как машина скрылась на внешнем дворе тюряги, в зарешеченное окошко кузова выглянуло темное лицо очередного арестанта - сквозь заплеванное стекло можно было различить только хищно оскаленную улыбку. Я запоздало кивнул в ответ и наступил сапогом на затылок пацаненка. Через минуту он затих.
Только теперь я заметил, какое погожее утро стоит на улице: ласково светит солнышко, весело щебечут воробьишки, дует освежающий ветерок - даже мрачные казенные постройки и вонь коровьего дерьма не портят настроение. Денек обещал быть чудесным, идеальным для нового начала. Я вздохнул полной грудью, поднял тело на руки и, стараясь не испачкаться, сбросил его в колодец.
Мне вдруг подумалось, что теперь я и сам бог, - прости за богохульство, отче. Но посуди сам: мои грехи оказались настолько обширны и глубоки, что сама смерть стала обходить меня стороной. Я мог делать что захочу - и никто не смел меня остановить. Это ли не признак божества?
Тут у меня за спиной раздался сдавленный вопль - нечто среднее между мычанием и криком. Я обернулся и увидел в окне перекошенное старческое лицо. Инсульт, понял я, а то и все два. Голова старика начала биться в стекло, вопль повторился.
Я не торопясь приблизился к забору и прошел через калитку. Старик продолжал биться в окно, мычать и впиваться в меня выпученным глазом - второй глаз скрывало посеревшее веко. Я сразу же приметил канистру, стоящую в сенях за настежь открытой дверью. А в огороде...
Короче, вот я что понял. Власть осудить себе подобного на смерть - это высшая степень свободы, доступная человеку. Никогда раньше я не ощущал ничего подобного - это пьянило и окрыляло. Грех - вот ключ к власти. Об этом даже в библии написано. Да, жизнь - это бесконечный кошмар, липкий и ползучий. Но куда как приятней, когда этот кошмар - я сам.
А почему бы и нет? Еще один смертный грех ничего не изменит, ведь так? Бесконечность плюс один. И еще плюс один, ха-ха.
Так вот, отче, я уже знал, как проведу этот чудесный денек, подаренный мне небесами. Не стану обременять твой слух тошнотворными подробностями... Скажу только, что после того, как я облил бензином стены домишки и поджег его вместе со старым олухом, я прихватил из огорода вилы - да-да, те самые, с которыми ты уже познакомился. И, дождавшись, когда вопли старика стихли, я начал свое гордое шествие через весь наш славный город.
Я сразу понял, куда должен пойти. Ведь мне была обещана последняя исповедь. А кому же мне исповедаться, как не тебе, отче, в этом милом сердцу приходе, который я столько лет посещал со своей любимой Хианой. Уж точно не тому липовому тюремному святоше, который по своей глупости выпустил меня на волю. Да, церковь и тюрьма находятся на разных концах города, но у меня впереди был целый день... и много работы.
Помнишь, я говорил о сотне оргазмов? Так вот, я их испытал! Может, и не ровно сто - я не слишком усердно считал, - но теперь через весь город тянется кровавый шрам. Где бы я сегодня ни появлялся - всюду за мной следовал ад: пожарища, грабежи, убийства и изнасилования. Ведь я чего хотел, то и делал, как и напутствовал священник-улыбка. А самое смешное, что протаптывать эту тропу из трупов мне никто не мешал. Конечно, когда загоняешь вилы им в брюхо, они начинают дергаться, но в остальном - чисто безвольное стадо...
...а время-то идет. Смотри-ка! Пять минут до моей казни. Но знаешь что, отче? Казни не будет. Нет, сэр, я не собираюсь возвращаться в тюрьму и поджаривать свои яйца на электрическом стуле. Птичка, знаешь ли, упорхнула...
Да и что они получат, если возьмут меня? Одну казнь за сотню? За ту сотню жизней, что я низверг в небытие или ад? Да брось! Кроме того, в аду, если он все-таки существует, меня уже ждут с овациями за тот батальон грешников, который я им сбросил.
И даже если законники сумеют поднять свои жирные жопы и поймать меня - не страшно. Суд растянется на годы. Сотня человек будет решать мою судьбу: менты, следаки, прокуроры, судьи - все они будут бегать вокруг меня, потрясая бумажками. А я всего-то за один день решил судьбу сотни. Я один был для них и судьей, и прокурором, и присяжным, и палачом...
Нет, я не считаю себя избранным. Только шизоиды так о себе думают. Я убежден: каждый, абсолютно каждый человек на земле может скинуть оковы праведности, взять в руки вилы и стать вершителем судеб. Раз уж все мы бесконечно грешны, и каждого из нас ждет небытие или ад, то чего же нам терять? Живи как хочешь. Делай что пожелаешь. Пощады все равно не будет. Некому судить и некому прощать. Небытие или ад - вот конечная остановка на любом жизненном маршруте. Так предрешено еще до нашего рождения.
Жаль, что я понял это только сегодня, а не тридцать лет назад. Но я наверстаю упущенное. Ведь осталось еще столько непознанных грехов! Каждый мой день будет греховнее, чем предыдущий. Я покрою шрамами весь мир. Плевать на небытие, плевать на ад.
Вот я и закончил свою последнюю исповедь, отче. Аминь...
И прости за глаза. Давай-ка я вытащу вилы...
Вот... Вот так... Да...
Фу, как от тебя смердит...
Правильно говорил философ: не смотри на вилы, а то вилы посмотрят в тебя, хах. Ну или как там было...
В общем, бывай, старик. Приятных похорон. А у меня еще дела...
...ты слышал? Что...
Что это, мать твою...
...матюгальник?
Ах вы ж черти! Все-таки приехали за мной...
НЕ ДОЖДЕТЕСЬ, ТВАРИ! У МЕНЯ ЗАЛОЖНИК!
Подыграешь мне, отче? Сделаем вид, что ты еще дышишь. Иди-ка сюда...
Да... Да... Отлично... Прикроем тебе личико, чтобы никто не догадался...
Я УБЬЮ СВЯТОГО ОТЦА, ЕСЛИ СУНЕТЕСЬ ВНУТРЬ.
Вот суки... Давай-ка задвинем засов...
Жаль, что ты этого не видишь, отче. Налетели, как вороны на падаль. Только я еще не падаль...
Я НЕ ПАДАЛЬ, СЛЫШИТЕ?!
Ничего не понимаю... Откуда они взялись? Днем они вообще на меня не реагировали...
Отче, поправь меня, если я ошибаюсь. Ведь из склепа под землей есть выход на кладбище? Вроде был. Должен быть...
Пойдем-ка со мной.
...ох и тяжелый же ты...
Надо торопиться, долго ждать они не станут. А если ворвутся сюда и увидят твое скрюченное старческое тело, то пиздец мне. А с тобой, даже мертвым, у меня еще есть шанс.
Так...
...а он что здесь делает...
Отче, смотри! Видишь это?
...а, черт, тебе же нечем...
Короче... там тот самый тюремный священник, который говорил "иншалла". В той же идиотской сутане и капюшоне, надвинутом на морду. Ничерта лица не видно...
...но это он. Точно он! Я вижу его дурацкую ухмылку...
Что-то мне не по себе. Давай сматываться отсюда.
НИКОМУ НЕ ДВИГАТЬСЯ! Я УБЬЮ ЗАЛОЖНИКА!
Бежим... бежим!
...давай ползком...
...нет, я так долго не смогу... Передохнем минутку... Отче, что же ты жрал, что так раскабанел?
Слышишь? Они уже вышибли двери. Недолго твой засов продержался...
...пора мне сваливать. Если повезет, они не сразу просекут этот склеп...
...полежи-ка здесь, а я поищу выход на кладбище...
...БЛ!!!...
КТО ВЫ?!
...отче...
...господи, как вас много...
...отче, это тот священник-улыбка... Только его теперь... много!..
НЕ ПОДХОДИТЕ КО МНЕ!!!
...отче, их тут штук двадцать, не меньше... И все как один... улыбаются...
ГОСПОДИ СПАСИ!!!
...нет... нет... кто вы... убирайтесь от меня...
КТО ВЫ?! ПОЧЕМУ ВЫ НЕ ОТВЕЧАЕТЕ?!
...что? Время пришло? Какое время...
НЕ ТРОГАЙТЕ МЕНЯ!!!
ОТЧЕ, У НИХ НОЖИ!!!
...АААА... ОХ...
...слезьте с меня... пожалуйста... прошу...
...зачем вы снимаете с меня одежду...
ОТЧЕ, ОНИ ХОТЯТ МЕНЯ ЗАРЕЗАТЬ!!!
...божебожебожебожебоже...
Небытие или ад? Небытие или ад?
...перестаньте хотя бы улыбаться, прошу...
ОТЧЕ, Я ЧУВСТВУЮ ВКУС КРОВИ! ОНА У МЕНЯ ВО РТУ!
...нет... нет... нет...
...что вы делаете...
...отче, они разрезали мне живот...
...КАК ЖЕ БОЛЬНО...
...сколько крови...
...сколько крови...
...небытие или ад...
...куда вы тянете мои внутренности...
...отче, они продолжают резать меня... я чувствую, как разрываются органы... ножи шкрябают по ребрам...
КАК ЖЕ БОЛЬНО!!! АААААААА!!!
...небытие или ад... небытие или ад... небытие или ад... небытие или ад... господи почему я не умираю... небытие или ад... небытие или ад...
...а есть ли разница...
небытие или ад небытие или ад небытие или ад небытие или ад НЕБЫТИЕ ИЛИ АД небытие или ад так долго так долго небытие или ад небытие или аааааааааааааа ааааааааааа аааааааааа аааааааааа аааааааа как же больно небытиааааааааа аааааааааа ааааааааааАААААААААА АААААААААА АААААААААА почему я не ААААААААА ААААА АААААААААААА АААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААМИНЬ