Аннотация: В ночь перед походом, Блюму не спалось...
В ночь перед походом, Блюму не спалось. Расхаживая по каюте, он то и дело поглядывал на карту, и внутри его росло тягостное, тревожное чувство. Пытаясь разобраться в этом, он снова и снова мерил шагами каюту, и никак не мог понять причины подобного состояния.
Последние дни явно свидетельствовали, что он на верном пути. Среди его людей установилось взаимопонимание и согласие. Казалось бы, тягостному чувству взяться было неоткуда. Но оно давило и не давало покоя.
Неожиданно он вспомнил мать. Она предстала перед ним печальной, и загадочно спокойной. Раньше, в его воспоминаниях, она оживала весёлой, подающей отцу за обедом что-то вкусное, либо плачущей, c растрепанными ветром волосами, стоящей на причале и провожающей его с отцом в море. Эти два видения, довольно часто посещавшие в первые годы самостоятельной, тяжёлой жизни, давно уже исчезли. И вот теперь, она появилась в новом, преобразившем её виде. Этот образ не мог возникнуть из его памяти - такой она в жизни никогда не была, по крайней мере, он её такой не видел. Но появившись, раз, образ стал преследовать капитана, и от этого ему стало ещё тягостней. Теперь, при взгляде на карту, он видел её грустные глаза, и внутри его что-то обрывалось. Её взгляд не говорил о желании что-то сказать. Она просто смотрела на него, как, вероятно, смотрят ангелы с неба, зная, что люди редко верят словам.
Блюм, поначалу, будто слился с этим видением, и часть её грусти передалась ему. Потом, вырываясь из оцепенения, которое его охватило, он попытался думать о другом. Для этого он вышел на палубу, но звёздное небо повторило её облик, и Блюм каким-то новым чувством понял, что бороться с этим видением не нужно. Полностью отдавшись охватившим его чарам, он вернулся в каюту, и, как курильщик опиума, уже слабо отдавал себе отчёт, что происходит. Реальность перестала быть осязаемой, и остались только чувства, которые охватили Блюма без остатка. В них он плакал и смеялся, бегал босиком по влажным, тёплым камням, и задыхался в песчаных дюнах. Его взгляд парил в облаках и низвергался в немыслимые глубины. Ему было легко, словно ветру, и тяжело, будто на него взвалили всю тяжесть веков. Он жил, и не жил. Умирал и рождался заново. Тысячи раз проклинал кого-то, и один раз был проклят сам...
На этом его видения всякий раз обрывались, и опять возникал спокойно - грустный образ матери. Она, казалось, знала всё, и была уже не только его матерью, но и всего живого на земле. Затем всё повторялось заново и кружило в немыслимом водовороте чувств.
- Я сейчас, - отозвался Блюм, и его взгляд упал на карту, висевшую на стене. Никаких видений на ней уже не было.
- Иду, - добавил он, и, вскочив с дивана, быстро накинул камзол. Затянув на поясе ремень, он нацепил шпагу и вышел из каюты.
- Помощник, не забудьте, что нам необходимо пополнить запасы пресной воды. Лучше это сделать сразу, на обратном пути нашего перехода.
Шон молча, кивнул, и приказал матросам захватить с собой пустые бочонки.
Не успело солнце показаться из-за горы, как шесть матросов и капитан с помощником, уже высаживались на берег. Вытащив из воды плот, они для надёжности привязали его к крепкому дереву, и один за другим, скрылись в чаще.
Как и прежде, заросли таили в себе всевозможные опасности, что вовсе не радовало команду, но в этот раз, тропа, проложенная в первом походе, значительно облегчала и ускоряла продвижение, а потому причин для беспокойства было меньше. В некоторых местах лианы уже успели заново сплести узлы, и впередиидущий Шон, сильными ударами клинка быстро доказывал господствующее положение человека над растительным миром. Также, довольно скоро обнаружилось, что проложенную ими тропу облюбовали животные, похожие на свиней. Свободное от веток пространство значительно облегчало и им передвижение. Тропа была прилежно утоптана и отмечена признаками их жизнедеятельности.
Шон остановился и, дождавшись пока все соберутся около него, сказал, обращаясь к Блюму:
- У этих хрюшек должен быть вожак, если конечно, они живут по тем же законам, что и наши дикие свиньи. Если это так, он будет свиреп и силён. В наших местах его зовут вепрь. С ним лучше на одной дороге не встречаться. Что скажете, капитан?
- Верно, подметил, Шон. Встреча с вепрем добра не сулит. Пока его не успокоишь, он может многое натворить. Клопэн, надеюсь, тебе, бургундскому стрелку, приходилось иметь дело с вепрями?
- Это страшный зверь, сэр. Но я знаю, как его успокоить. Целиться нужно в глаз, и попасть с первого раза. У вепря острые клыки, и при нападении он сразу вспарывает брюхо, а с кишками наружу не постреляешь. К тому же, бегает эта тварь очень быстро.
- Успокоил, ничего не скажешь, - тихо вставил Брас.
- Я смогу с ним справиться, если пойду первым, - поспешил добавить Клопэн.
- А если пойдёшь вторым? - прямо спросил Блюм, не желая нарушать установленный порядок передвижения.
- Тогда первый не должен мне мешать стрелять.
- Я не буду тебе помехой, - заверил Шон.
После короткого совещания все двинулись дальше. Впереди, как обычно, шёл Акула. За ним, походкой охотника, Клопэн, с мушкетом наперевес. Далее, все остальные.
Разноликие обезьяны с дикими воплями прыгали по верхушкам деревьев, пёстрые птицы шумно хлопали крыльями, а под ногами путников надрывно трещали неведомые существа, похожие на сучки. Весь этот зелёный мир, в который непрошено вторглись люди, вёл чрезвычайно оживлённую, полную разнообразными звуками жизнь.
После сообщения о вепре, дорога уже не казалась безопасной, и все настороженно продвигались вперёд. Вдруг Шон опять остановился. Клопэн, мгновенно вскинул мушкет, но помощник поспешил всех успокоить.
- Пока никого нет. Но я подумал, что мы ожидаем вепря спереди, а ведь он может появиться и сзади.
Столь неожиданное заявление было весьма дельным, и Блюм невольно обернулся назад.
"Почему я сам не подумал об этом раньше?" - мелькнуло в его голове.
-Если он появится сзади, стрелять буду я, - как-то глухо произнёс он.
- Может Клопэну лучше идти в середине? - предложил Акула.
- Тогда он точно даст маху, или кого-нибудь из нас заденет. Лучше оставим всё как есть. Я хоть и не родом с Бургундии, но подбить глаз свинье смогу, - уже твёрдо заявил Блюм и дал приказ двигаться дальше.
Однако внешнее спокойствие капитана совсем не соответствовало действительности. Он то и дело украдкой оглядывался и проверял заряд в мушкете.
Блюм никогда не считал себя трусом, и никогда не считали его таковым окружающие. Много смелых, а порой и безрассудно смелых поступков совершил он, ничуть не переживая о собственной жизни. Он мог прыгнуть в трюм горящего корабля, готового взорваться от пороховых припасов. Мог сражаться на шпагах сразу с пятью противниками, или осадить городскую тюрьму, чтобы вызволить нужного ему человека. Всё это было в его жизни, как и длинный ряд иных, до дерзости смелых поступков. Таким поведением Блюм отнюдь не бросал вызов смерти, или ещё каким-нибудь злосчастным обстоятельствам. Просто, он был храбрым человеком, у которого инстинкт самосохранения учтиво кланялся другим жизнеутверждающим принципам. Капитан даже никогда не задумывался, отчего то, что запросто проделывает он, не способны делать другие. Вся его жизнь бросала вызов трусости, и глупо было думать, что какая-то свинья, пусть даже дикая, и с острыми клыками, могла напугать его. Но это произошло, и виной тому стал сон. Сон, в котором он явно ощутил сжимающее сердце тоску. Тоску с печально-спокойным лицом матери.
Этот сон не испугал его, и не заставил задуматься о прошлом или будущем. Он просто поведал об очень скорбной печали, которая почему-то обернулась переживаниями за свою жизнь.
Несмотря на грозящую со всех сторон опасность, путники довольно быстро продвигались к назначенной цели, и скоро к уже привычным для них звукам дикой природы стал примешиваться всё более усиливающийся шум водопада. Всё говорило о приближении к нему, и люди заметно прибавили ход. В воздухе нависла приятная свежесть, которая обычно становится ощутимой недалеко от воды. Казалось, уже ничего не предвещало появление грозного зверя, как вдруг, из-за небольшого поворота, причиной которому было огромное дерево, прямо на них, стремительно бросился огромный кабан, с горбатым, щетинистым загривком и торчащими, словно кинжалы, клыками. Молча, как и подобает настоящему бойцу, он преодолел небольшое расстояние, отделяющее его от людей. Грянувший выстрел вовсе не остановил его, и зверь продолжал стремительно нестись вперёд. И тут, произошло невероятное. Готовый, казалось бы, пасть первым, Шон, в самый последний миг, когда уже все думали, что вепрь вонзает ему в брюхо клыки, виртуозно увернулся, и, пропустив голову зверя вперёд, со всей силы рубанул по его толстой шее.
Всё произошло так быстро, что ещё дым от выстрела не успел рассеяться, а перед застывшими в ужасе людьми лежала обезглавленная туша огромного вепря. Рядом с ней, стоял, Акула и невозмутимо вытирал листьями немалых размеров клинок.
- Я не мог промазать, - дрожащим голосом произнёс Клопэн.
- А ты и не промазал. Смотри, попал прямо в глаз, - спокойно сказал Шон, и указал на отрубленную голову. На месте одного глаза расплывалось кровавое пятно, - вероятно местные вепри всё-таки отличаются от бургундских.
Нервная улыбка перекосила лицо Клопэна.
- Ловко ты завалил кабана, - подойдя ближе, произнёс Блюм, - надеюсь, поблизости нет его друзей.
Это замечание заставило всех настороженно прислушаться. Но никаких звуков, способных вызвать подозрение, не было.
- Зато об ужине теперь нет нужды заботиться, - подметил помощник.
Одно лишь упоминание о еде, сразу вернуло матросам хорошее настроение. Измерив, тушу оценивающим взглядом, они уже предвкушали предстоящую трапезу. Опасность, на этот раз, благополучно миновала их, и обижаться на судьбу не было причин.
![вепрь [неизв.]](/img/k/kulik_w_w/glawa96/weprx.jpg)