Аннотация: Герт Бернардоне и Фладе Швагель скончались при допросе, на что был вынесен следующий вердикт: "Дьявол не позволил им признаться и поэтому сам свернул им шею"...
Семь последующих дней стали заключительными в следствии по делу капитана Блюма. Допросы с пристрастием выявили ещё тридцать два злоумышленника. Так, не выдержав пыток, Маргарет Ханзен назвала имена пятнадцати сообщников. Винсент Мозер выдал пять человек, Кристоф Хогарт - четыре и Кристина Альте - восемь.
Из вновь прибывших по этому списку в темницу, приговорёнными к смерти оказались семь человек. Остальные отделались конфискацией имущества в пользу церкви и телесными наказаниями.
Герт Бернардоне и Фладе Швагель скончались при допросе, на что был вынесен следующий вердикт: "Дьявол не позволил им признаться и поэтому сам свернул им шею".
Остальные подсудимые вину полностью признали, подтвердив наличие тайного дьявольского заговора в городе. Все они были приговорены к смерти через сожжение, о чём сообщил глашатай на рыночной площади.
После обнародования указа, недалеко от города, вблизи леса, были спешно сооружены восемнадцать столбов, у основания которых положили вязанки дров и кучи хвороста. Казнь была назначена на 15 февраля.
С самого раннего утра этого дня, около обозначенного места стал собираться народ. Для жителей городка подобное зрелище было в диковинку и многие из них видели в нём увеселительное представление.
Вообще, в те далёкие времена, наказание преступников прилюдно практиковалось повсеместно, и было призвано носить воспитательный характер. В любом селении, претендовавшем на статус города, было лобное место, где вершилось светское или духовное правосудие.
Нужно заметить, что изначально, до появления инквизиции, всеми видами казни ведал лишь светский суд. Начиная с эпохи, когда христианство стало государственной религией, казнь еретиков имела место, и в гражданском кодексе об этом было достаточно ясно прописано. Однако светские власти не слишком строго соблюдали этот закон и в 1144 году, папа Люций II, впервые неуверенно и неконкретно высказался о необходимости должного наказания за ересь. Далее, всего через четыре года, папа Люций II уже создал первый епископский католический суд, или просто inqusitio по поводу несоблюдения официального учения церкви. Однако и тогда, наказание вершили светские власти, но уже с той разницей, что законопослушным чиновникам, под страхом отлучения от церкви, предлагалось сотрудничать с инквизицией.
Затем, папа Иннокентий III начал последовательно укреплять положение католического суда, и в своём послании от 25 марта 1199 года открыто заявил: "Светские законы наказывают предателей конфискацией собственности и смертью, из милосердия они щадят их детей. Тем более мы должны отлучать от церкви и конфисковывать собственность тех, кто является предателями веры Иисуса Христа, ибо куда более великий грех - нанесение оскорбления божественному величию, чем величию суверена".
В 1215 году, декретом, он усилил эти требования.
Продолжил такое наступление папа Григорий IX, возложивший в 1233 году инквизиторские обязанности на монахов - доминиканцев. Теперь их монастыри становились главными штаб-квартирами католического трибунала.
Таким образом, орден монахов-проповедников, всего через 12 лет после смерти своего основателя, стал причастным к новому веянию в духовном правосудии. Трудно сказать, как эту идею воспринял бы сам Доминик, в мире де Гусман, считавший при жизни, что для успеха дела церкви необходимо, прежде всего, усиление проповеди, вкупе с апостольским образом жизни. Так, или иначе, через год после этого события он был канонизирован.
Светские власти, в частности император Фридрих II Гогенштауфен (1212 - 1250г.г.), сын Генриха VI, немало поспособствовал укреплению положения инквизиции. В указах, вышедших с 1220 по 1239 года, он утвердил подробный и безжалостный кодекс преследования еретиков. Согласно этим законам, все отступники, без различия их учений, объявлялись людьми вне закона.
Указы Фридриха были оформлены буллами пап и предписывали всем городам и государствам навеки ввести эти законы в местные кодексы и принять все меры к их осуществлению. Из них следовало, что все феодалы обязаны повиноваться инквизиторам и всячески способствовать следствию. Однако и тогда церковь имела право только на осуждение еретика с последующей передачей для приговора и казни гражданским властям. В этом случае конфискованное имущество большей частью становилось собственностью тех же феодалов, что отнюдь не радовало духовенство.
Интересен факт, что сам Фридрих II имел довольно скандальные отношения с Ватиканом. Ещё в 1215 году он пообещал папе Иннокентию III возглавить крестовый поход на Святую землю, чтобы вернуть Иерусалим христианам, но постоянно откладывал свой отъезд, вызывая сильное раздражение духовенства. И когда в 1227 году Фридрих попросил новой отсрочки, папа Григорий IX, недолго думая, отлучил его от церкви, и уже сам ему запретил какие-либо походы без покаяния. Император не внял угрозам и в 1229 году, не вступая в военные действия, добился от египетского султана возвращения Иерусалима, чем вызвал ещё большую ярость церкви.
Далее, конфликт только усугублялся и в апреле 1239 года папа вторично отлучил Фридриха II. Такие отношения между духовной и светской властью, судя по всему, не мешали им пользоваться некоторыми взаимными услугами.
Так, понимая некоторые потенциальные возможности указов императора с подачи церкви, светские власти стали охотно исполнять их, постепенно формируя скрытую материальную заинтересованность. Имущество еретиков исправно конфисковалось, составляя уже немалые источники доходов.
Далее, церковь постепенно присвоила себе это право, и начала содержать и снабжать служащими собственные тюрьмы и комнаты пыток, справляясь с наказанием не хуже мирской власти.
Для простого народа казнь еретика превращалась в самое настоящее представление. Страдания, муки и сама смерть, проявлялись здесь без всяких прикрас, обнажено и убедительно. За такое зрелище не нужно было платить, и любой желающий мог даже поучаствовать в нём, подбросив ветку-другую, в полыхающий костёр. Неудивительно, что подобные процессы привлекали массы людей. Самые нетерпеливые из них спешили попасть на место казни как можно раньше. Поднявшись с первыми петухами, они торопились занять лучшие места, как можно ближе к месту казни.
Малыш Ричи был одним из таких. Его прозвище вовсе не указывало на юный возраст, хотя и было недалеко от истины, а намекало на малый рост. Предстоящее событие не давало ему уснуть всю ночь. Ворочаясь на набитом соломой тюфяке, он всё не мог понять, как удалось всем этим людям, приговорённым к казни, быть оборотнями. Каждого из них он знал не только поимённо, но и многократно видел в городе. Наружно они ничем не отличались от других и раньше не вызывали у него никаких подозрений. Барк Стендоф, по прозвищу Ключник, и вовсе был приятелем, не раз делившим с сиротой Ричи кусок хлеба. Теперь их всех должны были сжечь живыми, прогоняя дьявола, и Малыш, никогда не видевший ничего подобного, пытался представить, как это произойдёт. "Коли дьявол прячется внутри их, огонь заставит его показаться наружу. Вот напасть-то будет, если он тут же решит влезть в кого-нибудь другого. И страшный наверно, просто жуть", - думал Ричи, томясь в ожидании. Вчера он даже поспорил с друзьями, такими же, не особо сведущими насчёт облика врага рода человеческого, будет у него хвост, или только одни рога.
Чуть свет, Ричи поднялся со своего ложа и, сунув в карман чёрствый сухарь, которым собирался позавтракать при случае, припустился к месту казни. Холодное утро и рваные башмаки ничуть не мешали ему, и быстро преодолев немалое расстояние, он прибыл туда одним из первых.
Восемнадцать столбов, врытых в землю недалеко от дороги, были щедро обложены поленьями и хворостом, и не представляли ничего ужасающего. Они напомнили Ричи обычные дровяные склады, которые лесники заготавливают на зиму. Прогуливающиеся около них стражники оживлённо болтали, и он, недолго думая, подыскал себе место, откуда было всё хорошо видно, но не нужно было опасаться, что ненароком станет новым пристанищем изгнанного дьявола. Обнаружив неподалёку крепкое полено, Малыш удобно устроился на нём, и в ожидании начала казни достал из кармана сухарь.
Между тем, зрителей становилось всё больше. Народ из города уже потянулся целыми семьями. Принаряженные по такому поводу, мужчины степенно вышагивали с жёнами в окружении детей. Весь вид их говорил о предчувствии увлекательного зрелища, будто в город прибыл балаган с актёрами, акробатами и прочими шутами.
Потихоньку стали собираться и друзья Ричи. Первым появился Толстый Гвидо.
- Бьюсь об заклад, ты не знаешь, на одной телеге их всех привезут, или на нескольких, - высокомерно заявил он.
- А ты, поди, знаешь.
- Конечно, знаю, - важно заверил Толстый, - только болтать об этом зазря не буду.
- Подумаешь, важность, какая! Можешь и не говорить.
Ричи слукавил. На самом деле, желание узнать это безраздельно завладело им и он начал беспокойно оглядываться по сторонам. Гвидо, всерьёз воспринявший заявление друга, не стал продолжать разговор и принялся рассматривать проходивших мимо людей.
Между тем, Малыша продолжала разбирать эта тайна, и он решил пойти на хитрость.
- Слушай, Толстый, твоя бородавка на шее, вроде больше стала, - сказал он с заметной тревогой в голосе.
Гвидо втайне стеснялся этого некрасивого нароста, и давно пытался свести бородавку всеми ему известными способами, но успеха в этом деле, пока не добился. Зная переживания друга, Ричи попытался воспользоваться ими.
Гвидо, сражённый такой новостью, испуганно посмотрел на Малыша.
- Может, тебе показалось?
Не имея возможности увидеть бородавку, которая располагалась на шее, он попытался пальцами определить её размеры.
- Неужели, она выросла? - дрожащим голосом пробормотал он.
- Похоже на то, - с напускным сожалением ответил Ричи.
- Вот напасть-то!
- Да уж!
- А коли вырастет размером с мою голову, что делать?
- Да, плохи дела, но есть одно верное средство, - как бы нехотя, проговорил Малыш.
- Ты знаешь средство? Так скажи мне его скорей! - с надеждой в голосе попросил Гвидо.
- Да я могу рассказать, по дружбе, конечно. Только друг ли ты мне?
- Конечно друг!
- Ага, - протянул Ричи, - друзья не имеют тайн друг от друга.
- Какие же у меня от тебя тайны?
- Да вот, хотя бы об оборотнях. Как их повезут - скрыл от меня, - продолжил заунывно Малыш.
- Ах, это! Я подумал, что тебе неинтересно, поэтому и не сказал. Но если хочешь, их повезут в шести телегах, по трое на каждой.
- Да ну! По трое на каждой? - с живым интересом переспросил Ричи. - А не врёшь?
- Точно говорю. Мне старший конюх сказывал. Телеги уже с цепями приготовили.
- Эх ты! - только и нашелся, что ответить Малыш.
- Теперь ты расскажи про средство своё, - требовательно заявил Толстый.
- Дело там простое. Нужно потереть бородавку о руку недавно казнённого. Всё начисто сведёт!
Гвидо испуганно вытаращил глаза.
- О руку казнённого? Это мертвеца, что ли? - переспросил он срывающимся голосом.
- А где ты видел, чтоб казнили на жизнь, а не на смерть?
- Нигде не видел. Но тереться о мертвеца, как-то не очень хочется.
- Ну, тогда ходи с бородавкой.
Толстяк задумался.
- А где я казнённого найду?
- Ну вот! А мы сюда чего пришли?
- Да после них, поди, одни головёшки останутся.
- Какая разница! Всё одно - мертвец.
- В головёшке может, и силы никакой нет вовсе.
- Вот и проверь. Твоя бородавка - что хочешь, то и делай.
В этот момент в толпе началось оживление.
- Везут, везут! - пронеслось вокруг.
По дороге, как и говорил Гвидо, в окружении всадников, медленно двигались шесть телег. В них сидели приговорённые к смерти, связанные цепями. Несмотря на холод,они были в одном нательном белье и казались абсолютно равнодушными к происходящему. Лошади, впряжённые в телеги, то и дело всхрапывали, будто им не нравился такой груз.
Едва телеги поравнялись с толпой, с разных сторон посыпались проклятья и ругательства, посылаемые обречённым. Плевки и комья грязи дополняли словесные угрозы и через некоторое время всадники уже были вынуждены отгонять особо прытких. Глядя на поникшие головы узников, толпа продолжала неиствовать, пока лошади не остановились у столбов. Подошедшие стражники развязали цепи и начали выталкивать еретиков из телег. Обнажённые руки и ноги всех приговорённых к смерти были в ужасных синяках и ранах. Тела, прикрытые грубым льняным бельём, очевидно, находились не в лучшем состоянии, а лица опухли и изменились до неузнаваемости. Волосы женщин были коротко острижены, а у мужчин и вовсе на голове виднелись красные плеши.
- Эдак его разобрало, - тихо проговорил Малыш, указывая приятелю на одного из восемнадцати, который вовсе не мог идти, и стражники волоком тащили его, - не могу понять, кто это?
Ноги указанного Ричи узника были неестественным образом вывернуты и ступни волочились по земле пятками вперёд. Из раскрытого рта капала кровь, а глаз и вовсе не было видно.
- Сдаётся мне, это Барк Стендоф, - неуверенно ответил поражённый таким видом Гвидо.
- Неужели Ключник?
- Вроде он.
У Малыша защемило внутри. Этот человек всегда был добр с ним, и при случае помогал сироте.
- А вот Кристина Альте, - продолжал опознание Толстый.
Внешний вид названной женщины был несколько лучше остальных, но впереди, на груди, краснели два больших пятна, расплывшиеся по светлому белью.
Остывший было гнев толпы начал вновь подогреваться обвиняющими возгласами.
- И поделом им, нечего дьяволу прислуживать!
- С кем повелись, за то и набрались.
- Нас синяками не разжалобить!
- Душегубители!
Со всех сторон воинствующие выкрики стали раздаваться всё уверенней, и скоро опять перешли в сплошной негодующий рёв.
- Сжечь их, негодников!
- Дайте нам их! Сами расправимся!
Стражники, не обращая внимания на возгласы, молча, продолжали своё дело. Распределив каждого приговорённого к своему месту казни, они затащили их на вязанки дров и начали привязывать к столбам. Сопротивления никто из осуждённых не оказывал. Обессиленные, они безропотно позволяли стражникам вершить своё дело, и казалось, даже видели в этом облегчение. Каждому из них, на шею повесили таблички с надписью "Еретик и вероотступник".
- Поджигай их! - призывно закричал Малыш.
- Гореть им в аду! - поддержал его Гвидо.
Стражники, тем временем, зажгли факелы и встали у куч хвороста, ожидая сигнала к началу казни. На приготовленное возвышение влез монах и начал громко читать молитву. Возгласы из толпы смолкли и сквозь его слова стали отчётливо слышны всхлипывания некоторых осуждённых.
- Да прости им Господь. Аминь, - закончил монах и махнул стражникам рукой.
Сухой хворост под столбами вспыхнул почти одновременно, и огонь стал быстро подбираться к ногам своих жертв. Почти все осуждённые стали надрывно просить о прощенье и милости. Толпа выжидающе замерла.
Треск пожираемых огнём сучьев становился всё громче. Призывы умирающих людей перешли в вопли. В них, помимо боли, теперь можно было расслышать и посылаемые проклятья. Густой дым тёмным облаком расползся повсюду, словно желая скрыть откровенную картину казни, но ветер быстро развеял его.
Бельё привязанных к столбам людей уже обгорело и повисло пеплом на их обнажённых телах. Языки пламени кружились в ногах, и в воздухе появился запах горелого мяса. Многие из них были ещё живы и корчились в мучениях, не в силах уже кричать. Вид переносимых ими страданий был настолько ярок, что толпа в ужасе отпрянула.
- Прикончить их! - пронеслось эхом.
Однако даже если кто-то из стражников вдруг захотел бы таким образом проявить милосердие, осуществить это было невозможно. Костры пылали жаром, и подойти к ним близко никто бы не смог.
В это время начали перегорать верёвки, связывающие жертв. Некоторые из них предприняли не увенчавшиеся успехом попытки выбраться из огня. Теряя сознание, они валились на пылающие поленья, придавая огню новую силу. Больше всех продержалась Маргарет Ханзен. С протянутыми к толпе руками, она горела как свеча, и упала лишь вместе со столбом.
Подобного зрелища многие жители городка выдержать не смогли. Рыдая и беспрестанно крестясь, они поспешили домой. Мужчины бежали наравне с женщинами и детьми.
Малыш Ричи и Толстый Гвидо остались на месте до конца казни. Словно парализованные, они потеряли способность говорить, и пялились на происходящее мало что соображая. Мучительная смерть людей, пусть даже еретиков, сильно потрясла их юные души.
Через некоторое время костры стали догорать, и в город подались все оставшиеся. Всадники, монахи, представители светской власти, отбыли одними из последних, оставив одного стражника около восемнадцати куч тлеющего пепла.
![смерть [неизв.]](/img/k/kulik_w_w/glawa9-5/smertx.jpg)