Аннотация: - Господь требует от нас справедливого суда. Не забывайте об этом, - добавил он в напутствие...
Как и следовало ожидать, кардинал Алонсо Эймерико не стал медлить с поручением ордену Одона ряда трудных дел, которые специально для них подготовил. Сохраняя внешнюю благочинность, и злобно торжествуя внутренне, он передал отцу Игнасио пачку доносов, сопроводив их указанием провести следствие быстро и законоподобаемо.
- Господь требует от нас справедливого суда. Не забывайте об этом, - добавил он в напутствие.
Для отца Игнасио подобные слова явились подтверждением имеющихся у него опасений в каверзных намерениях Эймерико. Добравшись до резиденции ордена, он внимательно изучил порученные задания и понял, что не ошибся. Все они были крайне запутанные, и порой, откровенно противоречивые. Доносы на обвиняемых часто строились на ничем не подтверждённых догадках. Сами подозреваемые, люди разных сословий и достатка, не были еретиками явными. Многие из них имели большие семейства и почтенный возраст.
Игнасио почувствовал, как у него застучало в висках. "Не ошиблись ли мы, взвалив на себя столь большую ответственность? - подумал он, - судить и рассуждать - разные вещи. Одержав победу в начале, мы сильно рискуем проиграть эту битву. Впрочем, уже поздно сомневаться. Теперь мы должны нести этот крест и исполнять несвойственное нам дело не столько справедливо, сколько разумно, ибо людская справедливость, порой, настолько же отличается от божественной, насколько еретик отличается от праведника."
Взяв себя в руки, он продолжил изучение доносов, сразу обдумывая кому из членов Малого Круга, какое дело поручить. Проведя, таким образом, остаток дня, вечером он явился на капитул уже подготовленным и раздал каждому из семи братьев первые задания. На себя он возложил контроль над всем происходящим, но предоставил членам Малого Круга самостоятельный выбор своих следственных групп из братьев Среднего Круга.
Так монахи ордена Одона впервые за свою многовековую историю приступили к выполнению новой для них миссии, надлежащее исполнение которой требовало не столько большой эрудиции, которой обладали служители ордена, сколько духовного невежества и отсутствия милосердия.
Отец Паоло получил дело некого капитана Блюма. На первый взгляд, всё было достаточно просто. Немало изумившись откровенному отрицанию Бога, к чему, судя по доносам, открыто призывал этот человек, Паоло сразу понял, что основная трудность предстоящего следствия не в нём. Факт его безнаказанного отплытия превращал задание в коробку с секретом - никогда не известно наперёд, что из неё вытянешь. Возможному обвинению подлежали светские власти города, где бесчинствовал этот еретик, местное духовенство, и бог весть сколько народа.
"Дело, в самом деле, возмутительное, - однозначно решил Паоло, - человек может верить в Единого Бога, называя Его разными именами, может верить во множество богов. Он может доказывать это исполнением всевозможных ритуалов, или своей жизнью. Но чтобы вообще отрицать божественную суть всего происходящего - это уже слишком. Блюм - подлинный еретик и его безнаказанность опирается на потворничество таких же глупцов, суть которых - подлинное неверие. Это больные люди и таких должно лечить, превращая из низшей субстанции в высшую. А это уже Великое Делание*, где сера и ртуть** прежде должны освободиться от своего материального, посредством огня, а уж потом, пройти остальные стадии для получения ребиса***. Нужно всего лишь помочь им исцелиться, как помогают проржавевшему железу обратиться в золото. Огонь сотворит своё целебное дело и всё успокоится в Азоте****. Брат Игнасио неправ, придавая алхимии малое значение. Она очень многое объясняет и учит не только быть под Творцом, но и самому творить".
Рассуждая таким образом, отец Паоло довольно быстро определил характер дальнейших действий по отношению к сообщникам Блюма и ни мало не сомневаясь, отправился выбирать себе помощников. Собственно, таковых он уже наметил, и оставалось только известить их об этом.
На следующий день, в грубо сколоченную повозку впрягли двух лошадей гнедой масти, и семь монахов тронулись в путь, постепенно сокращая расстояние до портового городка, где творил свои мракобесия капитан Блюм.
Проведя в дороге немалое время, путники, измученные немилосердной тряской, наконец, увидели впереди очертания нужного им города. Желая как можно быстрей приступить к делу, Паоло решил сразу направиться в местный приход, справедливо считая, что его священник должен первым ответить за всё происшедшее.
Остановив повозку около входа, он зашёл в церковь один, и быстро проследовал к алтарю, около которого стоял полный священник, весьма добродушной внешности.
"Отменный образец пустой натуры, - глядя на него, подумал отец Паоло, - надо припугнуть его хорошенько, а там видно будет".
Холодно представившись судьёй выездной сессии инквизиции, он сразу повёл разговор о Блюме. Не давая опомниться этому добродушному человеку, он так круто взял его в оборот, что скоро тот уже ползал у Паоло в ногах, умоляя быть снисходительным и проявить милосердие. Пригрозив отлучением и дальнейшим судом, Паоло дал ему некоторое время для составления полного списка всех возможных сообщников капитана, и так же быстро вышел из храма, оставив в полуобморочном состоянии его настоятеля.
Далее, он посетил мэра, и в беседе более учтивой по форме и весьма схожей по содержанию, призвал его к немедленным действиям.
Последующие за этим дни, как утверждают некоторые источники, оказались самыми мрачными в истории этого городка. В этих событиях отец Паоло принял самое активное участие.
Искренний испуг приходского священника не прошёл бесследно. Через самое короткое время на столе у Паоло, который обосновался с братьями в местном монастыре, появилось целых три листа с именами приспешников Блюма, которых священник вписал собственной рукой, сопроводив краткими пояснениями. Читая этот список, отец Паоло воочию убедился, что перед ним почти удавшийся план Сатаны, что придало ему ещё большую решимость.
В тот день в глубокие церковные подвалы были доставлены все указанные в роковом списке. Многие из них были крайне удивлены происшедшим и, словно не веря своим глазам, оглядывались вокруг.
Как бы ни были сильны обвинения против еретиков, Паоло посчитал их всего лишь отправной точкой и, начиная следствие по каждому, прежде всего, старался определить глубину падения обвиняемого. Так, после трёх дней и бессонных ночей, в течение которых проводилось начальное дознание, на свободу были выпущены примерно треть из вышеназванного списка. Отделавшись бичеванием, они, проклиная судьбу, и в то же время безмерно радуясь, выходили на залитую солнцем улицу, и с содроганием вспоминая сырые, тёмные подвалы, старались уйти как можно дальше. Забирая с собой самое необходимое и ничего никому, не сообщая, они покидали родной город, не желая вновь попасть под случайное подозрение.
Ещё через три дня на свободу выпустили следующую партию заключённых. В отношении их были приняты более строгие меры. Отец Паоло узрел в этих людях ту долю вины, которая имеет место, что называется, по неведению. Другими словами это означало, что они совершили злостный проступок из-за невежества, а не по убеждённости. За это их приговорили к бичеванию с пристрастием и полной конфискации имущества в пользу церкви.
Заметим, что при исполнении наказания два обвинённых не выдержали ударов кнута и умерли, и ещё три сами свели счёты с жизнью, не в силах смотреть, как их семьи оказались выброшенными на улицу.
За исключением этих подробностей, в которых отец Паоло своей вины не видел, всё остальное, в самой подробной форме описывалось в ежедневных отчётах и отсылалось отцу Игнасио для дальнейшего изучения. Он также видел в Блюме приспешника дьявола и соглашался с действиями своего уполномоченного. Его радовало, что Паоло всесторонне вникает в порученное дело и, судя по отчётам, справедливо воздаёт каждому.
"Он не щадит себя, работая день и ночь. Из длинного списка главных обвиняемых уже большая часть на свободе. А это уже само по себе важно. Он не томит их в застенках, как принято в инквизиции, и всячески избегает пыток, - думал Игнасио, - хотя и без жертв в этом деле не обойтись".
Несколько иного мнения был кардинал Эймерико. Ему также поступали сведения из портового городка от его доверенных лиц, и из них он сделал выводы, что отец Паоло действует довольно решительно и энергично. Однако в отличие от отца Игнасио, он был осведомлён каким путём добывался список обвиняемых у священника, насколько резок был тон его разговора с светскими властями и сколько человек уже лишились жизни по тем или иным причинам в ходе этого разбирательства.
Поначалу Алонсо пытался рассмотреть подвох в таких усердных действиях, но затем, постепенно, убедился, что отцом Паоло движет искреннее желание добиться определённого результата, который судя по его действиям, не заставит себя долго ждать. Внимательно наблюдая за происходящим, кардинал невольно даже начал испытывать нечто вроде симпатии к этому человеку, ловя себя на мысли, что сам он пошёл бы таким же путём.
Сам Паоло к тому времени уже мало думал о чьих-то мнениях насчёт его действий и лишь продолжал слать ежедневные отчёты, составляя их таким образом, чтобы не вызывать подозрений отца Игнасио. Увлечённый своим Деланием, он мало спал, отчего глаза стали лихорадочно блестеть, а о еде вспоминал только после настойчивого приглашения. Тем не менее, мысли его были как никогда ясны и он отчётливо представлял каждый последующий свой шаг, в этом великом процессе.
Оставшиеся в темницах узники были, по его выводам, самыми злонамеренными, ибо в отличие от других ни в чём не признавались, ни каялись, ни просили отпустить, ссылаясь на невиновность. Таковых было не так уж и много, поэтому мы сочли возможным зачитать их имена:
Названные люди действительно упорствовали в своём нежелании помогать следствию, и Паоло решился применить пытки, чтобы облегчить признание.
Нужно сказать, что подобный метод дознания отец Паоло всячески пытался избежать. Главным следственным действием он считал диалог между ним и обвиняемым. Задавая вопросы, он ожидал искреннего ответа и всякий раз негодовал, не получив такого. Молчание, или уклонение, он расценивал как презрительное отношение к нему лично, и внутренне ожесточался. Говоря откровенно, подобное нежелание сотрудничать со следствием загоняло его в тупик, и принуждало применить пытки.
Раньше, весь процесс следствия представлялся ему таким образом: исследование вины; изобличение; наказание. Как мы уже знаем, в двух предыдущих случаях это сработало. Однако в третьем, подобная схема потерпела крах. Стало просто необходимо принимать меры, которые совсем не вписывались ни в представление о Великом Делание, ни в служение Истине. Отец Паоло всем сердцем чувствовал это, но уже не видел никакого иного пути. Единственное оправдание, которое он смог найти, заключалось в несомненной вине подследственных, подтверждённой их упорством.
"Вот оно, железо, поглощённое ржой. Однако в огонь без их признания мы отправить не можем. Они упорствуют, но мы не отступимся, - думал он. - Будем пытать их тело, коли они дозволяют себе пытать мой дух. Господь видит, что я не хотел этого".
Решившись на пытки, отец Паоло обнаружил, что при всех имеющихся в подвалах для того орудиях, нет желающих приводить их в действие. Городской палач, которым являлся крепкий, но преклонный годами служитель тюрьмы, напрочь отказался от такой работы, ссылаясь на слабое здоровье. Других, подобных ему, в городе не оказалось, и Паоло решил обратиться за помощью непосредственно к кардиналу Эймерико. Тот уже знал о его затруднениях и незамедлительно выслал опытного палача и трёх его помощников.
Прямое обращение Паоло к куратору инквизиции было нарушением дисциплины в ордене. Прежде всего, он должен был поставить в известность отца Игнасио, а тот уже решить, что делать дальше. Но открыто признаваться члену Высшего Совета о пытках, доказывая их необходимость, не хотелось, и Паоло намеренно обошёл Игнасио, понимая, что у Эймерико подобный запрос сомнений не вызовет. В послании ордену происшедшее он объяснил простой формальностью, не требующей внимания: "Городу, в связи с предстоящим наказанием еретиков нужен палач, и я обратился к кардиналу, таким образом, словно мне для ведения протоколов стали требоваться чернила", - писал он в следующем отчёте.
Отец Игнасио не обошёл вниманием этот случай, но не перестал доверять Паоло.
Кардинал Эймерико увидел в этом прямом обращении куда больше, и отправил Джованни засвидетельствовать отцу Паоло свою готовность и дальше общаться без посредников. Такой контакт был более чем желателен для Алонсо и он не собирался упустить шанс укрепить его.
Светская управа, подстёгнутая непримиримым посланником инквизиции, также не тратила время даром. Городская тюрьма быстро наполнилась всевозможным сбродом, имеющим хоть какое отношение к уплывшему капитану. Здесь правосудие было более мягким, и генеральный прокурор, с согласия мэра, быстро определял степень виновности мерой денежного штрафа, отчего городская казна получала пополнение, а преступник наказание. Такое ведение судопроизводства было вполне приемлемо в то время и редко бывало порицаемым.
![колесо фортуны [неиз.]](/img/k/kulik_w_w/glawa9-2/kolesof.jpg)