Аннотация: Семь башен и стены замка были сложены из гранитных блоков, и выглядели грозными и неприступными...
Выскользнув из дверей зала, кардинал Алонсо Эймерико торопливо прошёл через роскошную галерею, стены которой были увешаны великолепными портретами кисти искусных мастеров. Тяжёлые золочёные рамы достойно обрамляли силуэты почтенных мужей, чьё одеяние напоминало облачение тучного. Умудрённые годами лица несли на себе отпечаток могущества, а таблички с датами, помещённые внизу каждого портрета, позволяли понять, насколько всё земное проходящее.
Не обращая на портреты никакого внимания, Алонсо размашистым шагом вышел к широкой мраморной лестнице и, громко стуча тяжелыми башмаками по ступенькам, спустился к ожидающей его карете. Запряженная четвёркой породистых, гнедых лошадей, она резво понесла его по узким, извилистым улочкам Рима, и скоро доставила к загородному замку, который был родовым гнездом семейства Эймерико.
Старинные фамилии всегда несут в себе отпечаток некой семейной традиции. Испытывая определённую ответственность перед далёкими предками, здравствующий потомок оберегает их честь, и стремится быть достойным продолжателем родовой линии. Вместе с тем, как нередко случается, история рода, порой, скрывает не совсем приятные для его представителей моменты. Семейные летописи пытаются обойти такие страницы, или же, придать им иной смысл. Однако иногда подобные оказии обретают такие формы, что ни прикрыть, ни обратить их на совесть других, посторонних людей, просто невозможно. Как дамоклов меч, зависают они над родом, и являются его проклятьем. Такие семейства довольно быстро перестают существовать, едва сумев пережить два-три поколения, после постигшей их неприятности. Смена фамилии, далёкий переезд, с сопутствующим отказом от привилегий, уход в монашество, преждевременная смерть - всего лишь немногие из возможных последствий, которые им уготовлены. И в этом смысле, нельзя считать, что сын не отвечает за грехи отца.
Конечно, известны случаи, когда благородство и честь сопутствуют роду на протяжении многих колен, и тогда становится ясно, что наряду с проклятьем, возможно и благословение.
Древний род Эймерико имел основания миновать участь первых, и лишиться награды вторых. Датируя своё начало VII веком, когда далёкому предку Алонсо, Реми Эймерико, пожаловали титул графа за особые заслуги, родовая линия чётко прослеживалась до IX века, затем, как-то странно перепрыгивала через почти пятьдесят лет, и тянулась достаточно твёрдо до XIII века.
Затем, для пытливого взгляда, мог обнаружиться ещё небольшой провал в сорок лет, после чего, никаких сомнительных переживаний линия уже не вызывала.
Что касается титульной грамоты, пожалованной основателю рода, то она тщательно оберегалась семейством на протяжении многих веков, но никак не объясняла, за какие заслуги была дарована. Впрочем, такая недосказанность, вполне устраивала всех представителей длинной цепочки Эймерико, вплоть до едва ставшего совершеннолетним, Алонсо. Безмерно возгордившись своим высоким происхождением, что впрочем, простительно молодым людям, он предпринял довольно устремлённые усилия для создания полной летописи своего рода, который по всем заверениям его досточтимых родителей, имел весьма славную, но не совсем изученную историю. Подобное упущение они объясняли присутствующей предкам скромностью, на что Алонсо искренне вознегодовал, и страстно пожелал восстановить упущенное.
Здесь надо сказать, что помимо грамоты, род Эймерико обладал немалым богатством, которое собиралось и всячески умножалось на протяжении многих веков. Традиционно занимая при дворе влиятельные должности, они также традиционно предпочитали играть роли не первого или второго, но третьего плана. Их влияние было ощутимо, но мало к чему обязывало. Такая позиция помогала им успешно лавировать в всегда неспокойном море политики и сохранять, увеличивая, своё состояние. Владея обширными землями, они получали с них хорошие доходы и жили в огромном родовом замке, который, несмотря на внешнюю угрюмость, являлся предметом зависти многих известных фамилий.
Семь башен и стены замка были сложены из гранитных блоков, и выглядели грозными и неприступными. Вокруг стен был вырыт глубокий ров, и единственный вход вёл через подъёмный мост. Внутри, замок представлял собой, вполне самодостаточное хозяйство с множеством подвалов, своей мельницей, конюшней, и прочими постройками. Была среди них и тюрьма с часовней. Сам дворец сочетал пышность парадной резиденции с внушительностью замковой постройки. Суровую гладь стен оживляли ряды арочных оконных проёмов, а колонны галереи первого этажа, обращённые во двор, украшали причудливые капители с резным растительным и звериным орнаментом.
Со временем гранит почернел, и замок превратился в огромное тёмное пятно, которое сразу бросалось в глаза, возвышаясь на скалистом холме, недалеко от пригородов Рима.
Обладая могущественным родством, молодой Алонсо принялся рьяно изучать различные государственные летописи, и через некоторое время, наконец, наткнулся на хронику одного приходского писца города Сан-Себастьяна, которая была датирована 630 годом от Рождества Христова, и гласила о неком Реми из Пачели. Сей человек назывался разбойником, и несомненно не вызвал бы внимания Алонсо, если далее не следовало описание одного из его деяний, за которое Реми вместо висельницы, удостоился титула графа.
Хроника повествовала, что следовавшая в Рим карета с принцессой, вдруг бесследно исчезла, и её тщательные поиски долгое время ни к чему не приводили. Король, отчаявшись увидеть дочь в живых, уже назначил день мессы за упокой её души, когда неожиданно пришло известие, что принцесса жива. И нашёл её, привязанной к дереву в лесу, ни кто иной, как Реми их Пачели. Он же, и доставил принцессу ко двору. Радость спасения той, которую уже оплакивали, на время отложила разбирательство всей этой истории, однако, оно всё же, имело место и результаты. Были схвачены и казнены несколько жителей Сан-Себастьяна, вблизи которого и была найдена принцесса, а Реми, как спасителю, пожаловали столь высокий титул. И всё бы хорошо, но хроника прямо называла Реми разбойником и опиралась на свидетельство дьякона Сан-Себастьянского прихода, который исповедовал приговорённых к казни. Все они, перед смертью, выдали Реми как зачинщика, и человека подбившего их на это гнусное преступление.
Напрашивающийся сам по себе вопрос, почему же, в таком случае, его не только казнили, а ещё и так возвеличили, объяснялся просто. Дьякон, в тот же день, таинственно умер от несварения желудка, а повешенные уже ничего сказать не могли. К тому же, как недвусмысленно говорилось в летописи, принцесса оказалась тяжела, и упорно молчала обо всём происшедшем, ссылаясь на беспамятство. Вероятно, в этом деле, были и ещё какие-то обстоятельства, но о них уже далее нигде не упоминалось.
Прочитанное так потрясло Алонсо, что он поначалу, просто отказался в это поверить. Однако всё прямо указывало, что Реми, основатель рода Эймерико, и Реми из Пачели - одно и то же лицо.
Стрела, пущенная из далёкого прошлого, пролетела сквозь века, и поразила прямо в сердце, молодого человека. Он гнал от себя мысли о предке-разбойнике, но они упорно цеплялись за него, обернувшись призрачными лицами вступивших с Реми в сговор, и принцессы, лишённой чести. Терзая себя, он проследил её судьбу и узнал, что выданная в спешке замуж за престарелого герцога, она умерла мучительной смертью при родах.
Былая спесь, враз, покинула Алонсо, и не находя в себе силы поделиться с кем-нибудь постигшем горем, которое, как ему казалось, было способно затмить все превратности вселенной, он стал избегать общества, предаваясь самоистязанию.
Далее, в надежде утешиться дальнейшими славными делами семьи, он принялся дотошно изучать последующую историю рода, и наткнулся на пятидесятилетний пробел в IX веке. Тогда, представителем главной ветви рода был Альфонсо Эймерико, имевший двух сыновей - Гая и Тито. Основательно порывшись в архивах, он нашел-таки объяснение этой скрытности, и опять получил через века, если не стрелу, то хорошую оплеуху уж точно. Младший сын, Тито, оказался разгульным, похотливым, и крайне бессердечным человеком. Он затеял из-за наследства ссору с отцом, загадочно нашёл на охоте, мертвым, старшего брата, и заточил в одну из башен замка родную мать, сразу после смерти отца. На протяжении всей дальнейшей жизни он бесчинствовал, и всячески злоупотреблял своими привилегиями. Именно при нём в замке вырыли глубокое подземелье, которое теперь использовали как винный погреб, а изначально предназначалось для пыток и истязаний особо неугодных, или несговорчивых. Сведения давали возможность понять, что не брезговал Тито и похищениями знатных людей, требуя, затем, выкупа. Вот такое печальное объяснение пятидесятилетнему пробелу, в течение которого происходили все эти события, пришлось ещё пережить Алонсо.
Из этого испытания молодой Эймерико вышел повзрослевшим внешне, и закалённым внутренне. Проведя в раздумьях несколько дней, он, затем, тщательно обследовал винный погреб, и провёл ночь в верхней комнате башни, где мучилась в заключение его родственница. Потом, опять углубился в летописи, и его внимание привлекло сорокалетнее отсутствие сведений в XIII веке. На этот раз, объяснений подобному факту, ему пришлось искать значительно дольше, и как следовало ожидать, они оказались наиболее удручающими. Нахор Эймерико, живший в то время, проявил себя как таинственный чародей, использовавший в своём колдовстве кровь девственниц, и якобы, подписавший договор с Дьяволом.
Едва окрепшему духу Алонсо, был нанесён ещё один удар, который для воспитанного в традиционной католической вере юноши, оказался более чем ощутимым.
Итак, получив от своих предков увесистые удары в сердце, разум и душу, Алонсо Эймерико, прежде всего, закончил изучение родовой линии, и с горестью вынужден был признать, что не смог обнаружить ни одного славного поступка, о которых вздыхали его родители. Конечно, на этом пути было немало одобрительного и разумно-примерного, но вот героического, чего так жаждала тщеславная натура Алонсо, не оказалось.
Далее, он нашёл в себе твёрдость признать позор трёх представителей рода, и, совершив это, принялся обдумывать, как ему жить дальше.
Как мы поняли, этого молодого человека, нельзя считать пустым, ибо он был не склонен смотреть в будущее, забывая о прошлом. Это похвальное качество достойно примера, если учитывать что оно требует, как и многое в этом мире, более беспристрастного отношения. Однако ему никто не сказал об этом, и Алонсо, обуреваемый всевозможными страстями, провёл немало времени в поисках своей истины. Для него было совершенно очевидно, что он ничего не может изменить. Так же, он не мог мстить. Оставалось только жить с этим, затаив обиду, и переполняясь злостью от бессилия.
Так думал молодой Эймерико, и сам того не подозревая, уже намечал свой жизненный путь. Попади ему, в тот момент, какой-нибудь мудрый предок на страницах летописи, который бы поведал через века, что есть и ещё один выход - простить, и у Алонсо, возможно, была бы другая судьба. Но, этого не случилось, и дамоклов меч низвёл молодого Эймерико до участи всененавидящего человека.
Постепенно он начал питать неприязнь к женщинам, считая, что от Адама, до Реми Эймерико, они лишь способствовали падению мужчины. Далее, женщины покрывались каким-то, почти осязаемым, туманом, и полностью исчезали из поля зрения, в настоящем.
Возможные дети вызывали в нём чувство презрения, и, глядя на одинокую башню, где томилась мать Тито, он проклинал его.
Затем, постепенно заполнявший его яд, стал изливаться на разного рода чародеев, и это поприще захватывало его всё больше и больше, превратив, наконец, в того Алонсо Эймерико, который теперь нёсся в своей карете к появившемуся вдали замку.
Гулко протарахтев по узкому деревянному мосту, карета проскочила в поднятые ворота. Возница резко осадил лошадей, и подбежавший лакей распахнул дверцу.
Возникший из кареты кардинал, первым делом, приказал опустить въездные ворота и удвоить количество дозорных на башнях. Затем, он проследовал к часовне, и притворив за собой резную дверь, опустился на колени перед золотым распятьем.
Проведя в молитве некоторое время, он поспешно вышел из часовни и направился в главное здание замка, где на втором этаже располагался его рабочий кабинет.
- Пригласите Джованни ко мне, - на ходу бросил он прислуге.
Едва очутившись в кабинете, убранство которого говорило об аскетичности хозяина, Алонсо прошёл за широкий стол, с вырезанными из дуба опорами, изображавшими лапы льва, и уселся в кресло, на высокой спинке которого был также искусно, вырезан орёл с хищно загнутым клювом и распростёртыми крыльями.
- Вы меня вызывали? - послышался через полуоткрытую дверь, чей-то осторожный голос.
На пороге комнаты появился невысокого роста мужчина, облачённый в монашескую рясу.
Дождавшись, когда дверь за вошедшим плотно претворилась, Эймерико продолжил:
- Удалось расшифровать послание?
- Над ним пришлось немало потрудиться, но код мы нашли.
Эймерико прикрыл глаза и, вытянув ноги, безмолвно замер, растягивая приятный момент. Маленький монах, молча, стоял, изредка поглядывая на кардинала.
- И что же там написано? - наконец спросил Алонсо.
- Отступники одобряют инквизицию, - последовал короткий ответ.
Лицо Алонсо удивлённо передёрнулось, и стремительно поджав под кресло ноги, он пристально уставился на Джованни.
- Они одобряют инквизицию? Я не ослышался, друг мой?
- Они, одобряют, - чётко повторил монах.
- Ошибка в расшифровке возможна?
- Мы сверили все цифры на двух посланиях. Они сходятся.
Алонсо, в раздумье, откинулся на спинку кресла.
- Они затеяли с нами какую-то игру, - протяжно произнёс он, - но мы не будем играть по их правилам. Подойдите ближе, Джованни.
Кардинал указал на стул, расположенный рядом с его столом.
- Присаживайтесь. Что вы думаете об этом?
- Это хитрые бестии, но вы сможете сломать им хребет.
- Интересно, как вы предлагаете совершить подобное?
- Я могу исполнить ваши указания, но умение продумать всё, мне не по плечу, - схитрил монах.
Эймерико криво усмехнулся.
- И голову готов сложить, выполняя моё задание?
- Если на то ваша воля.
- Возможно, я потребую когда-нибудь от тебя этого. Возможно. А пока попробуем обойтись без жертв. Без наших жертв, - уточнил Алонсо, - и, кажется, я уже знаю, как это сделать. Голуби остались живы?
- Конечно.
- Тогда, вы одного отправите лететь дальше, с прежней запиской, а второго, снабдите новой. Её текст я вам сейчас передам, для шифровки их кодом.
Джованни послушно кивнул.
- Вы ведь сможете зашифровать её? - уточнил кардинал.
- Не думаю, что это будет сложно.
Эймерико взял остро отточенное перо и принялся составлять текст. Через некоторое время он передал лист монаху. На нём мелкими буквами было написано: "Свидетельствуем о появлении славной руны на вашем пороге. Ищите в Сан-Ватале Марка-Затворника".
Джованни быстро прочитал послание и взглянул на кардинала.
- Марк-Затворник уже мёртв. С утренним солнцем мы помогли ему отправиться в последний путь.
- Я знаю об этом, - кивнул Эймерико.
- У него не было никаких рун.
- И это мне известно.
Монах выжидающе умолк.
- Хорошо, что это известно только нам. Марк вёл обособленную жизнь, и его еретичество вполне позволяло иметь что-нибудь от кельтов. Он не захотел нам служить живым. Что ж, заставим его служить мёртвым. Одон должен послать к нему гонца за руной. Встретят этого гонца наши люди, - пояснил кардинал.
Джованни, склонив голову набок, молча, слушал.
- Он нужен мне живым, и как можно раньше.
- Вы думаете, он поможет открыть их тайны?
- Скорей всего, нет. Посланник, вероятно, будет из Большого Круга посвящённых. Но кое-что, он наверняка знает. К тому же, неплохо бы нам заиметь в ордене своего человека. Попробуем гонца завербовать.
Монах согласно кивнул.
- Мы постараемся справиться с вашим заданием как можно лучше.
- Да поможет нам Господь!
Понимая, что разговор закончен, Джованни поспешно встал, и, поцеловав протянутую руку кардинала, быстро вышел из кабинета.
Остатки дня пролетели для Алонсо в глубоких раздумьях о предстоящей борьбе с Одоном, и о последствиях, которые в случае неудачи, могли закончиться для него плачевно. Утренний разговор давал ему немало поводов для этого.
На следующий день, Эймерико получил от Джованни заверение об отправлении шифровки, и направился к дальней башне замка, в которой обнаружил ещё в молодости, после долгих поисков, тайную комнату с подземельем. Судя по всему, именно в ней творил свои дела, его далёкий предок, Нахор-маг. Эта скрытница нуждается в отдельном описании.
Молодой Алонсо, после нескольких тяжёлых лет жизни, проведённых под впечатлением поступков зловредных предков, решил расправиться с любым напоминанием об их существовании. Первым делом, он приказал разработать план перестройки башни, в которой умерла мать Тито. Его родители, бывшие тогда ещё во здравии, не стали мешать. Однако, различные архитекторы, которым было поручено составить подходящий проект, неизменно приходили к единому мнению - разбирать и перестраивать башню, просто недозволительно. Нарушалась общая гармония замка, и прочность стен.
Поневоле смирившись с башней, Алонсо приступил, опираясь на некоторые смутные сведения, к поискам тайной комнаты Нахора. Изрядно помучившись над этой загадкой, после двух лет тщательных обследований каждой пяди замка, и наткнувшись при этом, на посторонние находки, как-то: замурованный в стену ларец с драгоценностями; неизвестный ранее погреб с обильными припасами давно испорченной провизии; пару-тройку зарытых скелетов с проломленными черепами, он, наконец, обнаружил искомое. Крутая, винтовая лестница, ведущая к верхней комнате дальней башни, имела кроме своего основного назначения, и ещё одну, надёжно скрытую, особенность. В своём основании она могла поворачиваться, открывая проход в просторную комнату, о существовании которой догадаться, было почти невозможно.
Вдоль стен таинственной комнаты тянулись длинные стеллажи с запылёнными книгами, которые были полны непонятных знаков и закорючек. Посередине, стоял стол, поверхность которого повторяла контуры женского тела, больших размеров. Плечи, шея, голова, бёдра - имели место, а на уровне живота, находилось большое круглое отверстие, дном которого была объёмная серебряная чаша в форме кубка, основанием своим упиравшаяся в каменный пол. Сам стол, располагался в центре магических кругов, высеченных на полу.
В этой комнате был ещё один тайный ход, ведущий в глубокое подземелье. В каменном мешке, куда приводила узкая лестница, находилось тринадцать клеток, в которых, вероятно, томились узницы Нахора. Никакие крики о помощи не могли прорваться наружу и быть услышаны из этого страшного подземелья, где, судя по всему, вершились тёмные дела.
Обнаружив сие подтверждение сведений из летописи, Алонсо уже не впал в отчаяние. С годами, проведёнными в поисках, он всё время соприкасался с какими-то тайнами, а потому привык к ним, и сам уже сделался их частью. Неудивительно, что найденные комнаты Нахора-мага, теперь не показались ему достойными уничтожения. Конечно, тёмные дела предка, по-прежнему его не радовали, и он сразу разломал женский стол. Однако кубок, стоявший под ним, и книги, сохранил, перенеся в одну из клеток подземелья.
Прибравшись в комнате, он обустроил в ней своё собственное убежище, и постепенно, стал проводить там, всё свободное время.
Вступив в монашеский орден, будущий кардинал, благодаря положению в обществе, а также, собственной устремлённости, стал быстро продвигаться по лестнице духовной иерархии. На этом пути он показал себя человеком непримиримым с разного рода инакомыслием, и талантливым интриганом, что делало его весьма ко двору.
Однако мало кто мог догадаться, что Алонсо Эймерико вёл двойную жизнь. Днём, он активно трудился на благо папского престола, в отведённых для этого рабочих резиденциях, а по ночам, пробирался в свою тайную комнату, где как-то незаметно для себя, начал однажды, просматривать книги Нахора-мага, увлёкся ими, и уже не просто смотрел, а изучал. Туда же, он стал приносить отобранные у еретиков рукописи, стараясь пополнить захватившие его тайные знания. Уже давно толстые трактаты в кожаных переплётах его предка-отступника, перекочевали из клетки, обратно на свои исконные места, и подверглись тщательному анализу. Также, начал Эймерико подумывать о восстановлении женского стола, приглядываясь, при этом, к молоденьким девушкам. Так, образ Христа-Спасителя, постепенно слился для него, с образом Нахора-мага.
В какой-то момент, в поле зрения Эймерико, попали данные об исчезнувшей папской библиотеке, и он явно почувствовал, что сведения, имеющиеся в ней, обязательно помогли бы в его ночных изысканиях. Так как подозрения в похищении пали на орден Одона, Алонсо возненавидел его, и, будучи уже облачённый властью, начал всячески изыскивать поводы для расправы с ним, дабы вернуть библиотеку, и получить доступ к её бесценным источникам.
Справедливости ради, надо сказать, что намного ранее, он хотел вступить в орден Одона, но ему было отказано, без всяких пояснений. Таким решением, была нанесена обида всему семейству Эймерико. Так что, у него были две причины ненавидеть этот орден.
Получив от Джованни заверение о начале операции с подложной руной, Алонсо отменил все намеченные ранее встречи и отправился в свою тайную резиденцию для обдумывания дальнейших действий. Спустившись в подземелье, где среди, пока ещё пустых клеток, ему лучше думалось, он принялся методично вышагивать вдоль них, оттачивая планы захвата и использования посланника Одона. Далеко за полночь вернулся он в свою рабочую резиденцию в замке, и сразу вызвал Джованни.
-Пришло время расставить капканы для птички, - объявил Эймерико, едва монах прикрыл за собой дверь, - отправьте, друг мой, трёх верных нам людей, в жилище Марка-Затворника сегодня ночью. С собой у них должны быть запасы воды и еды, ибо сидеть там придётся им безвылазно. Наши враги очень осторожны, и вполне могут прежде понаблюдать за его жильём. Наши люди должны быть одеты как монахи-францисканцы, и с собой иметь такие же одежды для гостя. Сразу после захвата, его следует переодеть, и привести ко мне в замок.
- Но он может не захотеть идти, - лукаво вставил Джованни.
- Не мне вас учить, как подобное исправить.
- Тогда мы его хорошенько попросим.
- Просите, как вам вздумается, только учтите, мне он нужен живым, и без признаков насилия на лице.
- Наши люди учтут это.
- Далее, вам следует подготовить рукопись, похожую на кельтские руны, в которой можно узреть явное еретичество. Оно должно быть таким неопровержимым и показательным, чтоб не вызвало ни малейших сомнений, и, желательно, содержало в себе элементы чёрной мессы этих язычников. Подготовьте её, учитывая все тонкости древнекельтских писаний.
- И не забудьте позаботиться о достойном месте пребывания в замке, нашего гостя, - добавил кардинал.
- Тюрьма полна еретиков.
- Об этом я и говорю. Гонца следует поместить в нижней камере, ибо его пребывание у нас, будет в любом случае, недолгим. А от лишних свидетелей давно пора избавиться. Завтра, после зачтения буллы, у нас появятся дополнительные полномочия. Так пусть большой костёр подтвердит это. К тому же, такое зрелище весьма полезно пастве - оно очищает и наставляет их. Проведите суд, и отправьте на костёр всех, кто того заслужил.
У монаха заметно оживилось лицо.
- Клянусь Святой Девой, они заслуживают наказания!
- Вот и исполните его, - размеренно проговорил Алонсо, и, повернувшись к висевшему в кабинете распятью, быстро перекрестился, - среди этих презренных, нет ли девственниц?
Джованни удивлённо взглянул на спину Эймерико.
- Есть две сестры-колдуньи, семи и девяти лет. Одна, по заверениям соседей, вызвала плевком смерть их телёнка, а вторая, летала по ночам, на ведьминский шабаш, после чего, днём, всегда ходила сонная.
Кардинал повернул голову.
- Их вина уже доказана?
- Соседи - почтенные, уважаемые люди, а у этих двух, одна мать, и та, кривая. Она тоже в тюрьме, и как мы убедились, является одержимой.
- Кривая? Это отметка дьявола. А в чём проявляется её одержимость?
- Она кричит, что не боится смерти, и просит понести любое наказание, лишь бы выпустили её детей.
- А соседи показали на них?
- Именно. Их колдовству есть неопровержимые доказательства. Телок, в самом деле, умер. И старшая, всегда как сонная.
- А нет ли постарше кого?
- Девственниц, нет, - уверенно ответил Джованни.
- Да очистятся их души перед Господом! - перекрестив лоб, смиренно проскрипел Алонсо, - Воздай всем по заслугам, друг мой!
На этом разговор закончился, и монах удалился из кабинета.
Следующий день, а именно, 5 декабря 1484 года, ознаменовался прелюдным зачтением буллы, которая носила объясняющее многое, название: "Summis desiderantes affectibus"*
Сразу после этого события, чуть поодаль замка Эймерико, одновременно вспыхнуло тринадцать костров, на которых, привязанные по двое-трое к столбам, вопили и сгорали заживо, бывшие заключённые тюрьмы Алонсо, признанные инквизицией виновными в еретичестве. Сбежавшиеся со всех окрестностей люди, с жадностью взирали на их мучения и, проклиная, подбрасывали ветки в огонь. Особенно удивила всех одна женщина, которая безумствовала, связанная с двумя маленькими, худощавыми девочками. Пламя уже охватило её, когда она каким-то чудом, сумела разорвать верёвки, и в последнем усилии, с жутким воплем, вытолкнула из огня своих детей. Обгоревшие, но ещё живые, они, словно посланники из ада, упали на колени и попытались отползти подальше от пышущего жаром костра. Толпа в ужасе замерла, и торжествующе взревела, когда монахи, длинными, заострёнными кольями, сумели втолкнуть их обратно. "Одержимая" - единодушно решили все.
Вечером, того же дня, Алонсо держал в руках текст будущей рукописи, составленный Джованни. Именно её, Эймерико собирался подсунуть инквизиции, как неопровержимое доказательство ереси, существующей в Одоне, в случае отказа от сотрудничества их гонца. Вполне подходящий в таком деле текст полностью устроил, и он с удовлетворением перекрестил его. Затем, поинтересовался о посланных в засаду монахах и, напоследок, решил осмотреть тюрьму. Сии застенки всегда вызывали в нём чувство живого интереса, особенно, когда были пустые. Это давало волю его воображению. Недаром, самые лучшие планы ему приходили в голову, среди решёток, в каменном подземелье Нахора.
Подобным образом, он мог мыслить и в традиционной тюрьме замка, но она была, почти всегда, полной.
Пройдя по верхнему ряду, где темницы имели даже крохотные оконца, сквозь которые мог пробраться тонкий лучик света, Эймерико спустился в подвал. Камер здесь было значительно меньше, и грязная, дурно пахнущая жижа, равномерно покрывала в них пол, поднимаясь до уровня порога. Узник, находящийся в таких камерах, мог только стоять, будучи по колено в нечистотах. Липкие стены были облеплены мокрицами и слизнями, которые нашли здесь свой рай.
По другую сторону камер, несколько возвышаясь над ними, находились пыточные, с полным арсеналом всевозможных орудий для облегчения признаний, и с неизменным столом, на котором вёлся протокол. Глухих стен, между камерами и пыточной, не было. Узник, сквозь решётку, стоя по колено в нечистотах, мог лицезреть ожидавшие и его мучения, до мельчайших подробностей, отчего многие из них, сходили с ума. Если же после допроса он опять попадал в нижнюю камеру, его ждало неминуемое заражение крови, так как жижа, попадая на кровоточащие раны, быстро вершила своё грязное дело. Именно поэтому, в подвальных камерах, никто долго не задерживался.
Кардинал прошёлся по подвалу, петляя между хитроумными приспособлениями для пыток, и в задумчивости, поднялся наверх. Его занимали мысли о скорой поимке посланника Одона, и он пытался представить, как это произойдёт.
Известия от Джованни не заставили себя долго ждать. На четвёртые сутки, в жилище Марка-Затворника, объявился гость.
Несколько опережая события, поведаем, что им оказался отец Сорвино, добродушный нрав которого, уже известен читателю. Это задание было поручено ему как последнее испытание перед посвящением из Большого Круга, в Средний. Задержавшись из-за своих слабостей на первой ступени ордена, Сорвино поклялся, во что бы то ни стало, добросовестно исполнить задание, но оплошал уже изначально, позабыв о мерах предосторожности. Вся сложность этого поручения представлялась ему лишь в определении подлинности рукописи.
Никак не ожидая увидеть кого-то, кроме Марка, а тем более насилия по отношению к себе, Сорвино безропотно позволил себя связать, после чего, наконец, обрёл дар речи. Глядя на тёмно-коричневые рясы своих пленителей, он принял их за истинных францисканцев, и был крайне изумлён таким поведением братьев, принадлежащих к одному из самых кротких орденов.
![верх. жрец [неизв.]](/img/k/kulik_w_w/glawa5/werhzhrec.jpg)