Жила была девочка. Училась в университете и мечтала о светлом будущем, в котором видела себя психологом. Это ужасно банальная история, её не стоит читать.
В современном девочке обществе никто не знал, чем занимаются психологи. Быть психологом было модно, но их все не любили. Стоматологов, тоже ведь все не любят. Воот. А психолог хуже стоматолога, он хуже любого врача. Если говорить на чистоту, психологи занимаются тем, что профессионально выдавливают прыщи. Но не только на лице, а где найдут, там и выдавят.
Девочка была вся из себя маленькая, килограммов на сорок; волосёнки беленькие да глазищи серые на пол-лица. Ходит по коридорам университетским, из стороны в сторону качается, бледная как смерть. Декан смотрит на нее, какой из неё психолог, думает, придётся в аспирантуру засовывать. Преподаватели из жалости экзамены автоматом ставят, что с этой пигалицы возьмёшь.
Не каждый угорь можно пальцами выдавить, а уж если он застаревший, так и подавно. Настоящий психолог выдавливает прыщи языком. Этакий дятел. У дятла язык длинный с шипом на конце, чтобы червячков-личиночек вертлявых из гнилого дерева вытаскивать удобнее было. Правда, дятлы часто умирают от сотрясения мозга, но об этом как-нибудь в другой раз.
Больше всего кафедра переживала, когда пришло время девочке вместо глаз рентген излучатели вставлять. Уж больно жёсткая процедура. И не так страшна сама операция - тем более, что не шарлатаны делать будут, остепенённые мужи и жёны - как тяжело привыкнуть потом. Вот ведь статистика, против неё не попрёшь. Из шестидесяти человек, которым ТАКОЕ вмонтировали, 10 слепнут сразу - неудачники; 15 очень гордятся устройством, но никогда не научатся его включать; ещё 15, из тех кто, по счастливой случайности, научился таки включать - косеют - необратимая профессиональная деформация; 10 - сохраняют широту кругозора, и даже начинают работать с клиентами, но быстро приходят в негодность, потому что самое сложное научиться выключать рентген и снова смотреть на людей, а не сквозь них.
Боялись за девочку. Не выдержит она, вон глазки-то какие, ей бы замуж да детей рожать. Хотя, нет, с такими глазами только в монастырь, души наши грешные вымаливать. Кто её на факультет-то принял?! - орал заместитель декана по учебной части. "Я, а что, - сказал декан, - можно подумать ты бы не принял? У неё сестра на пятом курсе - со второго в престижнейшем центре работает, куда тебя, дорогой мой, не приняли. Так может у них талант, так сказать, семейное?"
Сестра девочки, толстая рыжая метёлка, курносая и красномордая, была одним из самых высокооплачиваемых специалистов в городе. Дела у неё шли хорошо, хватало не только на оплату учёбы. Задница всегда была облачена не меньше чем в Кордена, но в университете появлялась редко. Работа, сами понимаете. Клиентами этой девахи были директора крупных фирм, секьюрити директоров крупных фирм, представители административной власти, в том числе мер города и губернатор с семьями, начальник уголовного розыска и его брат близнец - Пахан, местный авторитет. Для более мелкой рыбки времени не оставалось. Клиент мог назначить встречу в любое время дня и ночи, разница только в тарифах. И неизменно одно и тоже. Квадратная комната с высоким потолком, обитые шёлком стены, на полу ковер с густым высоким ворсом. Единственное окно закрыто тяжелыми занавесками. Свет исходит от маленьких лампочек, подвешенных по периметру комнаты. Похоже на спальню, но вместо большой кровати под углом друг к другу стоят два кресла.
--
Вы знаете, зачем сюда пришли?
--
Да, меня последнее время беспокоят ночные кошмары.
--
Правда? очень интересно, расскажите, пожалуйста, поподробнее.
--
Мне снится, что я просыпаюсь от стука в окно.
--
Мм, понятно...И что?
--
Я смотрю в окно и никого не вижу, смотрю на жену, она спит рядом, как ни в чем не бывало. Стук раздаётся снова. Жена просыпается. Она идёт к окну, её тело просвечивает сквозь сорочку в свете луны.
--
Да, понятно.
--
Я знаю, что этого делать нельзя, я не хочу, чтобы она открыла окно. Стой, говорю, не ходи. Пусть стучат, они не заберутся. Это наш сынок, говорит. А у нас нет сына, только дочь взрослая. Я говорю, стой, она открывает окно. Дует холодный ветер. В комнату впрыгивает черная обезьяна, одним скачком она оказывается на руках у жены. Тут я замечаю, что жена - моя мама. Жена, то есть мама, ложится на пол. Обезьяна становится огромной, и я вижу её эрегированный член. Она легко поднимает мою жену и насаживает, как на крючок. Жена охает и стонет. Я только плачу, не могу сдвинуться с места, я говорю не надо, не наадооо, неет!...
--
Да, я понимаю, это ужасно, просто ужасно. Хотите носовой платок?
--
Нет, спасибо. Потом, я замечаю, что обезьяна насилует резиновую куклу. В комнату забегает, моя дочь, только маленькая, пятилетняя. Она говорит, отдай куколку, это моя куколка. Папа плохой, это моя куколка. Обезьяна становится похожа на человека. Я хочу остановить дочь. Сказать, не подходи. Дочка запрыгивает ко мне на кровать, забирается под одеяло. Я чувствую её холодные ручки у себя на мошонке. Она целует мой пенис. Я чувствую её жаркое дыхание, её нежную грудь с твёрдыми сосками. Я смотрю под одеяло и ничего не вижу, там никого нет, там пусто. Там нет даже меня. Там темно. Мне страшно, я не могу дышать. Я слышу крики, я слышу шепот над самым ухом.
--
Вы можете вспомнить , что именно вам говорили?
--
Что-то о долге, о вечном долге. И голос знакомый такой, голос, голос...А! Голос Петьки Мокрухи! Точно, точно, его сипатый. Петька, ёб.
--
Это весь сон?
--
Да. Ну, то есть, нет. Хотя, ничего существенного, так мелочь.
--
Постарайтесь вспомнить до конца.
--
Ну, когда я слышу шепот над самым ухом, я поворачиваю голову и вижу руку у себя на плече. На среднем пальце огромная золотая печатка. Такая только у Петьки была. Мои плечи сильно сжимают его твёрдые волосатые руки. Я говорю, Петька, ты зачем пришёл? Мы ж тебе ещё в прошлом месяце череп прострелили. А он мне: за тобой. Мне одному без тебя, мой сладкий, грустно. Я ему: Да как же это грустно? Мы ж тебя не одного на тот свет отправили, с семейством. Сам помню жене твоей, пизду порвали, пузо раздутое вспороли, выпердыша выкинули и нассали туда вчетвером. Васюта потом долго трупак её во все дыры трахал, он любитель холодненького. Дочурок твоих близняшек кобели наши, Ральфик и Рудольфик, долго не отпускали. Ох, и орали девки. В кислоте серной быстро заткнулись. Так вся семья с тобой, что ж тебе грустно-то? А я всегда только тебя любил, говорит и хуй свой в жопу мне суёт. Я кончаю. Проснулся от этого, смотрю поллюция... Вот. Но мне прямо, даже как-то не ловко было вам про поллюцию-то рассказывать. Я всё же взрослый человек, не подросток там какой, прыщавый...
--
Не волнуйтесь, я всё поняла, всё здесь сказанное останется только между нами. Вы знаете, о чём Ваш сон?
--
Да, догадываюсь. Как обычно, надо меньше смотреть телевизор, больше времени проводить семьёй, не переутомляться на работе.
--
Вот видите, вы уже сами стали лучше понимать себя. Ваше самосознание растёт, ваша личность становится здоровой, полноценной, самодостаточной. Вы молоды и полны сил.
--
Да, правда, я и сам это чувствую. Спасибо вам. После ваших консультаций я всегда чувствую себя обновленным. Будто бы мне всю кровь почистили. Когда мы в следующий раз встречаемся?
--
По вашему звонку. Оплатите за два часа в кассе. Всего вам хорошего.
--
И вам всего хорошего, милая.
Рыжая деваха с облегчением вздохнула. В руках у неё оказалась железная коробочка, куда были брошены две ватные ушные заглушки, испачканные серой. Господи, как ты только это слушаешь. С этими словами она подошла к окну и раздвинула шторы. На улице начинало светать. Девочка без сознания лежала на подоконнике. Бедная моя, пролепетала деваха и потащила её на кресло.
Тельце девочки безвольно раскинуто на кресле уже тридцать минут, сестра начинала беспокоиться, давно с ней такого не бывало. Она приподняла бледные веки девочки, заглянула в уши. В ушах запеклась кровь. Кровь была под ногтями и в носу. О-О, плохо дело. Девочка пришла в себя. "Вскрой,"- прошептала она засохшими губами. Сестра подняла её на руки и вынесла из кабинета. Шаги гулко отдавались по пустому коридору.
В отделанной зеркалами и мрамором уборной девочку вырвало чем-то чёрным. Тьфу! - сплюнула сестра раздосадовано, - совсем девку мне испоганил, ублюдок. Она подвела девочку к раковине, высвободила её правую руку, пустила тёплую воду. Только не смотри, а то в обморок шандархнешься - с этими словами она полоснула по прозрачно-белому запястью лезвием маленького ножа. Кровь потекла почти чёрная. Девочка слабо дышала и плакала. Ва-а, тёплые слёзы мочили дорогую шелковую блузку сестры, ва-аа-а. Ну, ну моя хорошая, ты же психолог, ты же должна понимать. Ну, поплачь, поплачь, легче будет. Кровь постепенно светлела, от тёмно-бордовой переходя к вишнёво-красной, и , наконец, алой. Ну, вот и всё. Сейчас заштопаем, и будешь как новая, ты моя радость, ты моё солнце, золото ты моё.
Высшим пилотажем для психолога является невидимость. Это когда приходит клиент, рассказывает свою проблему, психолог ничего не делает, а проблема решается. На самом деле, клиент не видит, как психолог в его нутро залазит, языком прыщи давит, а потом раны зализывает. А клиенту кажется, что энто он сам такой умный и молодец. Невидимость - это очень круто для психолога, почти как мёртвая петля.
Утро нового дня началось с грецких орехов, гранатового сока и гематогена, продолжилось обмороком в ванной и потоками ледяной воды. Девочка мечтала о светлом будущем психолога, всех психологов в этой стране, всех психологов в этом мире. Она стояла, прислонившись к бледно-зелёной стене перед деканатом. "Здрасьте" - "Доброе утро! С тобой всё в порядке?" - спросил замдекана, поглядывая на толстый слой пластыря на её запястье. - " Психологическая помощь не нужна?" "Только моей кошке!" - слабо улыбнулась девочка и изобразила пальцами "царапки". Замдекана кивнул ей и проскользнул в дверь деканата.
"Слушай! - говорил он декану - я нашу глазастую студентку, сейчас бы не заметил, не подай она голоса. Стоит около стены , сама такого же цвета". "Не видимая... Ну, что я говорил? прирождённый психолог!"