Аннотация: Я девушка. Моя сестра дракон. Это история о нас.
ДЕВУШКА И ДРАКОН
Собственно, никакая и не девушка. Госпожа Йеннифэр собственной персоной. Да-да, милсдари, та самая, из Венгерберга чародейка, что на Содденском холме сражалась да шуры-муры с ведьмаком Геральтом Ривским крутила. Ну собой, разумеется, красавица, что спереди, что сзади, всё, как положено, как у них, магичек этих заведено. Кудри чернущие до пояса этакой смоляной волной, глазищи цвета, доложу вам, просто-таки инфернального. Гхм, "фиолетовые молнии", как изволил маэстро Лютик в одной из своих песенок выразиться. Очень, знаете ли, удачный образ. Довелось мне как-то попасться, так сказать, госпоже чародейке под горячую руку... Охохонюшки-хо-хо! Глаза её и взаправду молнии могли метать, я тому свидетель. Чесслово.
Я в ту пору младшим клерком в одном новиградском банчишке батрачил. Должность "подай-принеси-перья-очини-болван!" Вот туда-то Йеннифэр и заявилась. Во гневе, доложу вам, милсдари, великом.
Некая мадам, жена местного толстосума её обманула. А дело было так.
Глянула та мадам раз в зеркало и решила, что пора, пора уже собой заняться, а то жир отовсюду, пардон, свисает, да и общая картина как-то совсем глаз не радует. Ну и обратилась к чародейке: так мол и так, стала я старая, страшная, муж уж по вечерам домой не спешит, того и гляди молодую себе найдёт, спасай, госпожа Йеннифэр!
Йеннифэр всё честь честью сделала, заставила толстуху месяц морковной ботвой завтракать, обедать и ужинать, да как заставила! Гы-гы-гы! Наложила на мадам такое колдунство, что ничего та окромя этой ботвы и в рот взять не могла, сразу, пардон, проносило. Ну и толстуха моментально исхудала, кожа да кости остались. Тут Йеннифэр её магическими какими-то примочками-отварами-настоями стала пользовать. И что вы думаете? Там где надо купчиха округлилась, там где не надо - соответственно, нет. И фигурка просто как у куколки стала!
А личико фарфоровое, нежное, девичье совсем, румянец во всю щёку. Это ей Йеннифэр поскрип, мандрагорой же именуемый, прописала. Таким снадобьем все чародейки пользуются по мере надобности, чтобы не стареть. Им ведь кажной добрая сотня, а то и две лет!
Да-да, а коли мне не верите, вон - милости прошу заглянуть в башенку нашей местной магички, госпожи Аэдд Гинваэль. Готов об заклад биться, что такой красотки ни один из вас, милсдари, в жизни не встречал. А когда она в Новиград приехала, это ещё мой прадед помнил. Было ему о ту пору пятнадцать лет. Так он мне, мальчонке трехлётнему, в девяносто восемь, почти перед самой смертью, рассказывал, что так с тех пор никого красивее и не видал. Вот так-то! Сотня лет уж прошла, а Гинваэль Новиградская всё цветёт и пахнет, гарденией благоухает. И ни капельки не изменилась, ни капелюшечки! Да не об ней речь.
Я о чём вам толкую? А, о Йеннифэр и жадной купчихе. В общем, чародейка из тостосумихи красавицу сделала, за ней потом пол банковского Новиграда увивалось, муж ейный только зеленел от ревности. Только уговора купчиха не выполнила. На счёт Йеннифэр ни линтара не перевела.
Обозлилась, видно, гхы-гхы, за месячный понос, что ей госпожа Йенна наколдунствовала. Да уж, согласитесь, приятного мало, особливо для такой любительницы поесть, как наша толстушка. Только ты, скажем, колбаски отрезал или грибочков маринованных кадушку открыл, только вкусил, а уж сразу до ветру бежать приходится. А бывало, говорят, гхы-гхы, что и добежать не успевала купчиха-то.
В общем, ничего она магичке не заплатила. Ходит по городу этакой фифой, красоту свою новоприобретённую демонстрирует, а кому благом таким обязана, уж и позабыла. Вот Йеннифэр пришла счёт свой в нашем банке проверять, глядь, а на нём двух сотен линтаров не хватает. Что тут началось!
Вообразите: стоит посреди банковского холла красавица, вся в чёрное одетая (только блузочка белая с кружавчиками из-под камзола бархатного, а под блузочкой.... гхм, отвлёкся я что-то), глаза горят фиолетовым огнём, руки к потолку воздеты, а над головой её, буйными кудрями увенчанной, поверите иль нет, тучи грозовые собираются. И кричит в голос: "Мошенники! Дармоеды! Воры! У кого духа хватило?! Кто посмел?!"
Клерки все, кто поумнее, попрятались. Один я в холле, как статуя мраморная, застыл. Чего ж вы хотите? Пятнадцать лет мне о ту пору было. Как и прадеду моему, когда он госпожу Гинваэль встретил. Не она самая красивая из магичек, скажу я вам, уж поверьте старику... Ну да ладно.
А чародейка на меня как сверкнет глазищами, точно кошка разъяренная. Да как завопит пуще прежнего: "А ну, мальчишка, где тут ваш главный? Главный вор и мошенник!" И - рраз! - молнию в один угол, в стойку банковскую красного дерева! А я стою, дурак дураком, молчу, от страха и восхищения язык проглотил. Уж больно грозна была тогда госпожа Йенна, уж больно прекрасна! А она не унимается: "Пусть сюда, ко мне главный ваш жулик явится, не то весь банк разнесу! В щепки!" И ещё одну молнию - в люстру хрустальную шестидесятисвечную! Осколки потом две недели из паркетных щелей выковыривали! А я всю стою. Молчу. Только осколками обсыпало.
Тут, наконец, выбежал наш директор, краснолюд, имя-то его я уж запамятовал. Ну что он? Одно слово - нелюдь. К чародейке засеменил. Кланяется ей низко и почтительнейше так говорит: "Чем это мы прогневали тебя, благородная госпожа Йеннифэр? Уж объясни нам, недотепам, вразуми!"
Тут магичка просто к потолку взвилась от ярости.
"То есть как это чем? - кричит. - А кто у меня со счёта двести линтаров увёл? Король Редании?!" И прям-таки от злости трясется. Но молнии больше не кидает.
А директор наш, раз-раз, к конторке подбегает, ворох счетов и бумажек разных оттуда достает и под нос чародейке подсовывает: "Вот, изволь видеть, благородная госпожа Йеннифэр, как было у тебя в прошлом месяце наличными восемьдесят три линтара, так с тех пор ни монетки не прибавилось!"
Чародейка счета все внимательнейшим образом просмотрела и присмирела. Говорит: "Ошиблась я, друг мой, зазря вас оскорбила, имущество попортила! Вину заглажу, не сомневайся, в накладе банк твой не останется - ты цену слову моему знаешь. А пока мне ещё одно дельце уладить надо, не обессудь!" И с такими вот словами разворачивается красавица и уходит.
А я всё стою, как вкопанный. И вслед ей гляжу.
Потом город две недели ещё над купчихой той жадной потешался. Что было, милсдари, что было! Нет, в лягушку её госпожа Йеннифэр превращать не стала, она банальностей не любила. И прежней её не сделала. Зачем? Чтобы столько трудов впустую потрачено было? Чародейка мудрее поступила.
Две недели купчиха никуда из дому выйти не могла. От стыда. Госпожа Йеннифэр на неё заклятие наложила, чтоб та кажные пять минут ветры пускала. Оглушительнейшим постыднейшим образом. Заклятье то называлось: "На одном конце города пернешь, на другом слышно!" И название то, скажу вам, не врало. По купчихе часы можно было сверять. Кажные пять минуточек такое во всём городе раздавалось! И запах соответствующий разносился! Детишки под окнами купеческими собирались и кричали: "А ну-ка, пёрни!" Игру даже такую придумали, кто, извините, громче ветры пустит, и назвали её "Милисента". В честь, значится, жены той купеческой, дурищи. В неё в Новиграде, кстати, до сих пор детвора играет.
Милисента и сама уж не рада была собственной жадности. И деньги готова была Йеннифэр возвернуть. В троекратном размере. Лишь бы от заклятия избавиться. Муж милисентин в "Пассифлору" - лучший наш бордель - переехал, а жене сказал, что она его навеки опозорила и торговля его теперь зачахнет на корню. Вот так-то.
Да только чародейка брать деньги отказывалась. И двести, и триста, и тысячу линтаров. Мстительная она была, госпожа Йеннифэр. Правда, и за дело Милисенту наказала. Жадность - величайший из грехов, милсдари, таково моё твёрдое мнение.
В общем, дело закончилось вот чем. Новиград город портовый, грязный и шумный, что вам, милсдари, наверняка, известно. И воздух тут у нас весьма себе нечист. Проще говоря, вонь стоит такая, что впору вешаться. Особливо в улочках, непосредственно к причалам прилегающих. Амбре своеобразное, Новиграду только и присущее: несёт тухлой рыбой, ядреным матросским потом, дохлыми котами, перегаром и, конечно, мочой. Дышать нечем. А тут ещё Милисента, страдающая от заклятья госпожи Йеннифэр. Добро б одна дурища эта страдала. Так нет! Через две недели весь Новиград пропах, гхм, ну сами понимаете как. Сильнейшее колдунство то было! Как мне потом рассказал сам господин солтыс(?), о ту пору мальчишкой служивший вместе со мной в банке, у него создалось впечатление, что в городе вдруг разом протухли все яйца. Короче, к концу второй недели действия йеннифэрского колдунства терпение новиградцев лопнуло. Первые три дня они смеялись, это верно, потому как Милисента была дура-баба, что уж говорить, но хорошенького понемножку. Поверьте, милсдари, даже новиградцам, ежедневно вдыхающим такую вонь, какая жителям, скажем, Марибора или Вызимы даже и не снилась, иногда хочется вдохнуть чистого воздуха. Да и звуки, производимые Милисентой, порядком всех допекли. Ночами, верите ли, спать было невозможно. Кажные пять минут будто кто из пушки выстреливает или же гром прям у тебя над головой гремит - такие вот звуки несчастная купчиха издавала.
Собрались новиградцы, скинулись кто сколько смог, и пошли на поклон к госпоже Йеннифэр. Та, как ни странно, гневаться на неотесанных горожан не стала. Смеялась только очень. Однако в просьбе почтенным новиградским старейшинам прекратить колдунство отказала. И посуленные три тысячи линтаров (так вот допекла новиградцев Милисента) отвергла. Сказала, что сама разберётся. И разобралась!...
Сейчас то уж эту историю в Новиграде никто и не помнит. Даже самые древние старики, почище меня. И не потому, что у меня память лучше, чем у других. Совсем нет.
Госпожа Йеннифэр была доброй. Верите иль нет, милсдари, но она, пожалуй, была наиболее сердечной и доброй изо всех встреченных мною в жизни женщин. А ещё она была первой.
Нет-нет, милсдари, не перебивайте, всё сам расскажу. Сколько лет уж минуло. И Йеннифэр давно на свете нет. Сгинула, пропала вместе с ведьмаком своим. Всегда знал, что не доведёт её до добра этот белоголовый...
Так о чём я? А, о Милисенте. Госпожа Йеннифэр, значится, к ней отправилась, прямо домой и пошла, не побоялась. Уж не знаю, какой уж у них в точности вышел разговор, вряд ли из приятных. Да только обеднела после него Милисента на двести линтаров. Но и пукать, справедливости ради отметим, перестала. А желание жадничать у неё с тех пор пропало начисто. Давала всем и кажному, гхм-гхм.
А потом госпожа Йеннифэр заявилась к нам в банк. И преспокойненько положила на свой счёт заработанный гонорар. Директоришка наш подскочил было к ней и ну подхихикивать, намекая на то, каким образом чародейке заработанное досталось - деньги, мол, не пахнут, так и сказал, кобольд богопротивный. Да только лизоблюдствовать ему Йеннифэр не дала. Зыркнула этак сиреневыми глазищами, презрительно сморщила нос и пошла себе к выходу. А походка у неё была, доложу я вам! Ну а мне случилось тогда снова в холле быть. Стою дурень дурнем, только что челюсть до пола не отвисает, и вслед ей гляжу. То ли почувствовала она мой взгляд, то ли мысли мои прочла - это она отлично умела - не знаю. Да только обернулась и к себе поманила пальчиком. Я и пошёл, как во сне, медленно, будто по пояс в воде брёл. Мальчишка, пятнадцать лет!
Подошёл, значит, к ней. А сам глаз поднять не смею, в землю уставился. Носки её ботинок остроносых рассматриваю. А ножка у неё, милсдари была не то, что лапища моей Марыси - маленькая, узкая, легкая! Век бы смотрел!
Да не пришлось. Коснулась она моего подбородка наманикюренным своим пальчиком, приподняла мою физиономию и заставила в глаза ей смотреть. Вот в ту-то самую минуточку и понял я, милсдарь, что за честь почту умереть за одно только имя её - Йеннифэр. За одно только прикосновение её прохладной ручки умру, не колеблясь. И она, видать, это почувствовала.
--
Нравлюсь я тебе? - спрашивает.
А у самой в глазах бесенята пляшут.
Адский огонь фиолетовый горит.
Что мне отвечать? Я от переизбытка чувств уж и язык проглотил. Кивнуть только сил и хватило. Окинула она меня взлядом - а я тогда парень был видный, высокий, косая сажень в плечах, мазели, что с папеньками в банк приходили, заглядывались. И что-то в глазах её вспыхнуло такое, отчего у меня по всему телу дрожь сладкая пробежала.
До Йеннифэр не было у меня никого. Сначала мать болела - не до девчонок было, а как она умерла, тут уж меня наш краснолюд мерзопакостный на работу подрядил, да так, что к вечеру я иногда и поесть не успевал - засыпал на своём тюфячке в кладовке с недожеванным куском во рту. Не говоря уж о пухлых губках, стройных шейках и прочей романтической ерунде! Мечталось, конечно, что говорить! Но - вот, до Йенни счастья такого не имел.
Да, я так её называл, её, легендарную чародейку, о которой песни менестрели складывали, а сказочники сказки сочиняли. Йенни. И не скажу, чтоб она на меня очень сердилась.
Я только потом уж понял - не сразу она разобралась, сколько мне лет. А как узнала - о, милсдари, как она смеялась! Но это было уж потом.
А тогда - на ступенях у банка - она мне руку протянула и за собой повлекла. По улицам, мимо городской ратуши, мимо мастерской ювелирной, мимо домишки золотаря. К себе, на постоялый двор старой бабки Марты, сейчас он как-то по-другому зовётся, "Под чёрной Мартой", что ли? Я той дорогой с тех пор всю жизнь из банка до дому ходил, крюк здоровый делал. Как же Марыська злилась! Теперь вот уж никуда не хожу, с вами, милсдари, посиживаю, курю себе трубочку да прошлые деньки вспоминаю.
Дальше-то что рассказывать? Удивительная она была женщина, Йенни, Йеннифэр.
Нежная и жестокая, ласковая и насмешливая, глаза огнём горят, а кожа холодная, командовать любительница, а подчиняться - тем пуще. Так и не смог я её понять до конца. Может, этот белоголовый и сумел, да что-то я сомневаюсь в том, милсдари.
Влюбился я, конечно, отчаянно. А ей то и льстило, что я последние свои жалкие гроши ей на цветы просаживаю, на последние медяки пирожные ей покупаю. Ненужны ей были мои жалкие подарки, а всё ж. Может, поэтому она меня сразу и не прогнала. После первой же ночи.
За те два месяца, что она в Новиграде прожила я, милсдари, на десять лет повзрослел. Как же я её ревновал! Люто, страшно. Не думаете же вы, что два этих месяца она только со мной, мальчишкой неумелым, и развлекалась?
И была ещё у меня и Йенни тайна. Общая. Одна для двоих. Вернее, для троих.
Помню, тогда, в первый раз, откинулась моя чародейка на подушки, потянулась так сладко и говорит:
--
Всякое со мной случалось. А вот девственности никого лишать не приходилось. И по такому случаю желаю я что-нибудь хорошее сотворить.
Смотрит на меня этак лукаво:
--
Желай, - усмехается, - всё исполню.
А я, дурак молодой, возьми и брякни:
--
Госпожа Йенни, жалко мне Милисенту и господина Траппа (это мужа дурищи так звали). Над ними весь город теперь потешаться будет. После твоего колдунства. Можно ли это как-нибудь исправить?
Говорю так, а сам смотрю - не то сказал, лицо чародейки вытянулось. Но - брови нахмурила и только. Если и не понравилась ей моя просьба, то недовольство своё Йеннифэр при себе оставила. Она умела слово держать.
--
Странные у тебя, мальчик, желания, - молвила. - Однако назвался груздём - полезай в кузов. Сложной ты от меня магии требуешь, да только обещания надо выполнять.
Вскочила с постели и, как была нагишом, принялась творить волшбу. Нарисовала на полу синим мелом круг, в нём - квадрат красный, в центр прилепила свечку же красную, откуда-то курицу материализовала, шею ей свернула - хладнокровненько, углы квадрата кровью окропила. Руки к потолку воздела и начала заклинания выкрикивать. Аж воздух заискрился. Да звезда, что у неё на шее на черной бархотке висела, сверкала так, что впору ослепнуть. Долго она колдунствовала. С час, не меньше.
Потом вдруг рассмеялась и на кровать рухнула. Уставшая, но довольная невыразимо. Оплела шею мою руками и шепчет на ухо:
--
Ну, мальчик, забавное я заклятие изобрела. Теперь о том, что случилось помнят только трое -я, дурында эта купеческая и ты! Разве не забавно? Остальные думать будут, что Милисента твоя мне сразу по счёту заплатила. Что, доволен ли ты теперь?
Уж как я был доволен! Она меня к тому времени уже оседлать успела. Я враз забыл, кто такая Милисента...
Через два месяца госпожа Йеннифэр уехала. Отбыла в неизвестном направлении. И больше я её не встречал. После того, как она меня в любовники взяла, дела мои в банке улучшились, клерки постарше здороваться стали, а хозяин - тот даже жалованье увеличил. Пошёл я в гору. Так что своим теперешним благосостоянием обязан я исключительно ей, черноволосой чародейке из Венгерберга.
Потом я на Марыське женился. Хотя сходству у неё с магичкой моей было немного: одни волосы. Да разве ж сравнишь Марыськину паклю с шелком локонов Йеннифэр? Что говорить...
А Милисенту с тех пор я часто навещал. Она-то думала, что все вокруг забыли, как она две недели подряд ветры пускала без остановки. Оказалось - нет, я помню. Чтоб не болтал, она мне рот деньгами мужниными затыкала. А случалось и я, гхы-гхы, ей рот затыкал. И не только рот. Славно с ней Йеннифэр тогда потрудилась - такую красотку сотворила, что грех было упустить возможность.