Аннотация: В качестве корреспондента газеты "Челябинский рабочий" я участвовал в освещении операции по подъему АПЛ "Курск". За месяц, проведенный в Мурманске, я отослал в редакцию 11 репортажей. Это - двеннадцатый, написанный по приезду домой 14 ноября.
"Курск". Утраченная гордость
"Начало бедствий, равно как и их конец, всегда сопровождается небольшой дозой риторики: Именно в разгар бедствий привыкаешь к правде, то есть к молчанию:"
Альбер Камю. "Чума".
Пожалуй, только сейчас понимаешь, что присутствовал на событии мирового значения. Подъем "Курска", извлечение тел погибших моряков, шумиха вокруг операции: Месяц в Мурманске, но задуматься о значении происходящего просто было некогда. Дни командировки четко отбиты по часам. Восемь утра - запись на радио, десять - пресс-конференция, день - писанина, отправка материалов в редакцию, поиск людей, с которыми нужно поговорить, или поездки по Кольскому полуострову, пять вечера - еще одна пресс-конференция, после которой остается больше вопросов, чем ответов.
Уж эти ответы: Простых телезрителей или радиослушателей мало волновало, почему выпуски новостей пережевывают одну и ту же кашу про очередные "технологические вырезы". Люди ждали ясного представления о том, что происходит в Баренцевом море. А этого ясного представления не было у самих журналистов - дозировка информации.
С самого начала подъема "Курска" было понятно, что ежедневных сенсаций ожидать не приходится. Военная операция, в исходе которой все были уверены "на все сто" только на словах, и должна происходить под покровом некой секретности. Хотя представители пресс-службы Северного флота постоянно напоминали, что 1200 журналистам обеспечен "режим абсолютной прозрачности". На самом деле до тех пор, пока изувеченный атомоход не встал в росляковский док, обстановка оставалась темной, как глубины Баренцева моря. Когда рубка "Курска" почти вошла в седло баржи "Гигант-4", руководитель "водной" части операции вице-адмирал Михаил Моцак три раза плюнул через левое плечо. "Я моряк, - объяснил он, - поэтому не могу не уважать примет". К тому времени я уже полностью отработал тему "взаимоотношений" "Курска" с Южным Уралом и с облегчением позвонил в редакцию, чтобы сказать: "Скоро буду:"
Весь "мурманский" месяц мне приходилось объяснять, что, собственно, делает за Полярным кругом журналист региональной газеты. Объяснение простое: там, на глубине 108 метров, среди других лежали пятеро моих земляков, а ядерное топливо с подводной лодки будет храниться на моей земле, буквально в сотне километров от Челябинска. Кстати, после беседы с норвежским экологом Нилсом Бемером, который утверждал, что наш "Маяк" - предприятие отнюдь не безопасное, в Челябинске начался шум. В "Челябинском рабочем" даже выступил представитель "Маяка", открестившийся от знакомства с Бемером и убедительно доказавший, что химкомбинат не опаснее Шершневской плотины. Я бы с удовольствием согласился с этими доводами, но хочу напомнить, что еще полтора года назад "Курск", со слов академика Спасского, считался "абсолютно непотопляемым":
По поводу причин, почему же все-таки краса и гордость Северного флота оказался на дне, до сих пор существуют три версии: столкновение с крейсером "Петр Великий", столкновение с иностранной подводной лодкой и взрыв торпеды. В то время, когда я находился в Мурманске, "Челябинский рабочий" предлагал читателям задать вопросы "нашему спецкорреспонденту". Признаюсь, вопросов было немного, и на большинство из них ответы удалось найти. Запомнился один читатель, который позвонил в редакцию и заявил: "Передайте Куклеву, чтобы написал: "Курск" утопил "Петр Великий". Вот так, ни больше ни меньше.
Нет, к сожалению, я не могу такое написать. "Петр" тут, скорее всего, ни при чем, хотя рассказы о пробоине вдоль всего борта "Курска" можно было услышать в любом мурманском кабачке. Из всех официальных комментариев и неофициального трепа я для себя сделал вывод, что дело в торпедах, а точнее, в той, экспериментальной. Мнение это сугубо личное и не претендует на безусловность. Но ведь даже генпрокурор Владимир Устинов признал торпеду "немного экспериментальной", потом, правда, поправился и сказал, мол, это обычная штатная торпеда с модификацией, "связанной с аккумулятором". А мурманскому экологу, президенту организации "Зеленый клуб" Елене Васильевой один пьяненький морской офицер поведал о том, что на борту "Курска" стоит "цистерна с какой-то хреновиной". Он, дескать, точно не знает, с какой, но если рванет в Росляково, то в Мурманске "все окна повышибает". А жена капитан-лейтенанта Дмитрия Колесникова, чью предсмертную записку нашли на месте трагедии первой, как-то вспомнила, что муж перед рейдом сказал: "Сидим на пороховой бочке:"
Слухи, слухи... Как жаль, что их нельзя подшить к двадцати томам уголовного дела о гибели "Курска", собранным военной прокуратурой. Нельзя подшить и смутное ощущение, что "тут что-то не то". Сам подъем - это "что-то не то". Доктор географических наук, зав. отделом мурманского морского биологического института Дмитрий Матишов сказал мне, что не видит необходимости в подъеме "Курска". Гораздо безопаснее, если реактор атомохода будет покоиться на дне моря. Вода поглощает радиацию. В таком огромном объеме воды даже трагедия Чернобыля осталась бы незаметной, сказал ученый. Его точку зрения разделяют и экологи, и представители Атомфлота, с которыми мне удалось встретиться.
Зачем поднимали? Можно подискутировать на тему "Подъем тел подводников нужен нам, живым". Но в качестве аргумента вспомним старую морскую традицию: "Для погибшего в море море - могила". Генпрокурор заявил, что состояние поднятых тел может дать ответы на вопросы следствия. Но ведь в прошлом году подняли 12 тел. В чем проблема? Или, кроме тел, нужно было срочно поднять что-то еще?
Подъем "Курска" стоил бешеных денег. Сколько точно, нельзя узнать, - это коммерческая тайна, но в Мурманске несколько раз мне приходилось слышать цифру 130 миллионов. Не рублей, разумеется. Утилизация гигантской подводной лодки обойдется еще Бог знает во сколько. А зарплата живых подводников, месяцами не видящих солнца, составляет три-четыре тысячи. Рублей:
Опять же, следствие показало: "Курск" затонул за шесть-восемь часов. О чем говорят эти цифры? О том, что подводники погибли "в первые минуты после аварии", то есть особо не страдали, простите за цинизм. О том, что и помогать-то не требовалось, что, в принципе, можно было бы обратиться за помощью к иностранным друзьям, имеющим современное спасательное оборудование, да смысла не было.
А как, извините, насчет докладов в первые дни после катастрофы? В них, помнится, не раз и не два упоминалось, что "с подводниками в течение двух дней поддерживается слуховой контакт". Что насчет записки Колесникова, в которой он отчетливо доводит до сведения, что воздуха хватит часов на 10-12? Знаете, как он ее писал? Я знаю, вернее, могу представить. Скорчившись в девятом отсеке с 22 товарищами, натянувшими на себя для тепла все тряпье, которое удалось найти. Не хватало света, горело лишь тусклое аварийное освещение. Но главное, не хватало воздуха. Дышали через раз. Пытались ограничить движения, чтобы дышать пореже, чтобы жизнь свою продлить. Может быть, по очереди, чтобы не уставать и не расходовать кислород зря, стучали в корпус "три точки, три тире, три точки". "SOS" - спасите наши души. Боролись до конца. Они же моряки, они же воспитаны так - бороться до конца. Когда воздуха стало совсем мало, просто сели, дрожа от холода, по пояс в ледяной воде. Сидели молча, сил не было разговаривать. Время от времени кто-то закрывал глаза и засыпал. Засыпал навсегда, а те, кто немного покрепче, стискивали зубы и ждали своей очереди:
Это не официальная версия. Что происходило там, на глубине, в вечной тьме и холоде, не узнает никто. А вот почему это случилось, кто виноват в смерти сотни здоровых мужиков, любивших Родину так, что были готовы месяцами бороздить океан, не видеть родных и не дышать земным воздухом, мы должны узнать. Иначе подъем "Курска" не стоит моральных и материальных затрат, понесенных страной.
После командировки в Мурманск, после поездок в Видяево, где журналистам запретили общаться с местными жителями, в Снежногорск, где будут утилизировать "Курск", и на этом основании запретили фотографировать некоторые объекты, осталось больше вопросов, чем ответов. Но надежда узнать правду о гибели "Курска" осталась.