Странник Григорий, который день проживал в Москве, ходил от одного дома к другому, и все никак не мог совладать с собой. Начиналась весна, все живое замерло в ожидании тепла и солнца, зелени и покоя. Сосульки на крышах храмов, становились все длиннее, иногда падали, обрушиваясь с грохотом, на едва успевающих разбежаться прохожих. На улицах царила грязь и сырость. И только вездесущие воробьи прыгали беззаботно по лошадиным яблокам, которыми густо были усеяны улицы столицы.
Пора было и честь знать, погостил, и пора уходить из столицы, но неведомая ему сила не отпускала его из города, хотя его никто не гнал. Днем он ходил по монастырям и церквам, где и находил пристанище. Ночлежек он не любил, и оставался там в самом крайнем случае. Но покоя не было.
Мучили сны. Стоило ему задремать, и тут же во сне являлся к нему святой старец и звал за собой, а позади огромные палаты, солнце и все сияет золотым светом. И говорит при этом разные слова, только разобрать Григорий ничего не может. Несколько раз так было, Григорий даже стал пугаться, что за знамение такое, какое испытание ему Бог посылает.
А тут подвернулось, припозднился, шел по улице, искал где бы голову прислонить, да словно все опустело. Свет погас в фонарях, словно все вымерло. Григорий стал сомневаться, куда же его занесло. Да видит, идет кто - то впереди него, в длинном черном платье, вроде монашки, какой. Идет, да идет, ему что? Гриша за день так наломался, что и всего чего желал, так до постели добраться. И вдруг видит церковь на пути, горит лампада у входа, и монашка вроде как остановилась, и вдруг исчезла, словно в стену вошла. Григорий даже перекрестился, неужели с нечистой силой свидеться пришлось? Однако набрался смелости, и к стене подошел, глядь, а там ступеньки вроде бы, как под церковь идут. Но темно там, страшно. Но решил пойти, раз знамение, было, значит нужно идти. Сторожась, начал спускаться. А сердце так и сжимается, хотя сам не робкого десятка, кулаки с пуд. А ступени все ниже и ниже под землю, но темнота вроде бы слегка рассеивается. Присмотрелся, батюшки, на стенах свечки утыканы, от них и светло в узком проходе. А лабиринт все дальше ведет, тут только для одного проход и сделан. И тут до Гриши дошло, в подземные кельи он попал, слышать приходилось, а чтобы самому попасть, на то не сподобился, только теперь. Где - то в Москве есть храм, где монахи себя в подземелье запирают, спят, не ложась, на один глаз, едят раз в день, хлеб да воду, и прозорливы очень, силой обладают неимоверной.
Страшно было, а шел, ног под собой не чуял. Стены черные, из камня выложены, проход узкий, мало одному пройти. Только услышал, как кто - то читает молитву, где - то сбоку, он заглянул. В небольшой келье, больше похожей на каменный мешок, горела свеча, на стене икона Спасителя, а перед ней стоит на коленях человечек в монашеском одеянии, и молится, так тихо, почти шепотом.
Гриша тоже опустился на колени, и стал молиться, как умел. И странно. Вскоре он забыл, где он и как он сюда попал. Ему стало совсем спокойно и хорошо, словно он давно был здесь. Словно, ему давно знакомы эти стены, этот воздух, эта келья, в которой начисто отсутствовала какая - либо обстановка.
--
Спасибо, Григорий, что пришел, давно я тебя ждал, - услышал он голос старца, - давно тебя жду, а ты все бродишь. А то боюсь, срок подойдет, а с тобой не повстречаюсь.
--
А ты кто, - робея, спросил Григорий, - откуда мое имя тебе известно.
--
Мне Гриша все известно, и на сто лет назад, и сто двести лет вперед, так что не обессудь, выслушай.
Старец говорил, не поворачивая головы. Голос у него был четкий и ясный, слова произносил чисто.
--
То не заслуга в будущее заглянуть, заслуга его исправить.
--
А как это, разве такое под силу.
--
Человеку все под силу, нет такого, чтобы человек не смог, если на то божье соизволение будет.
--
Так мы все и живем по божьему соизволению, старче?
--
Я тебе откроюсь, а ты запоминай. Я тебя наделю силой нечеловеческой, вровень с царями станешь, только знай, пока ты жив, тогда и царь твой жить будет. Умрет царь, Россия кровью изойдет, да так, что и не поднимется.
--
Страшные слова говоришь, старче, да возможно ли такое? - у Григория нехорошо в душе шевельнулось, может и слушать такое не надо?
Но перечить не стал.
--
Верь Господу, я лишь слова его передаю, а ты судьбу свою знаешь, потому иди, послужи, никого не бойся, тебе столько отмеряно, сколько нужно. Царей береги, в них сила, православная, без них веры нет, да и Руси!
Он вдруг замолчал, осекся на слове. В келье установилась мертвая тишина, ни единого звука не услышал Григорий. Боясь прикоснуться к лежащему старцу, он начал пятиться, осеняя себя крестом. И вдруг на его глазах произошло невиданное. В самом углу кельи зажегся голубой огонь, и оттуда полилась тонкая струйка воды. Ужас охватил Григория, не зря ему рассказывали про то, что старцы могут все.
Он не помнил, как оказался на улице. Оглянулся, кругом огни, по улицам экипажи ездят, господа прогуливаются, бурлит Москва, и невдомек никому, что у них под ногами другая жизнь идет, страшный вулкан огонь разжигает. Перекрестился Григорий и побрел дальше, куда глаза глядят.
Москва, Покровка, Потаповский переулок.
В неприметной машине сидели двое прилично одетых мужчин среднего возраста, и молчали. Посмотреть со стороны, беседуют о чем - то о своем двое приятелей. Мало ли о чем можно поговорить в этот вечерний час. Изредка один из них бросал взгляд на окно третьего этажа, в котором, наверно единственном во всем здании горел свет. Было видно, что водитель машины, и его пассажир, очень красивый мужчина средних лет, никуда не торопились, и похоже, чего - то ожидали. А может быть, кого - то...
Там же, в здании института.
Это все враки, что время гениев прошло. На таких одиночках, как он, Шантанов Николай Николаевич, держалось и держится, и будет держаться все в этом мире. Конечно, сотни и тысячи людей трудятся, каждый по - своему. Добывают маленькие крупицы истины, и только гениям под силу осмыслить эту истину. И создать нечто такое, что и движет солнца и светила. Вот и он сегодня может сказать, что теперь солнца и светила двинутся в том направлении, какое задаст им он, в фигуральном конечно, смысле. Но все, что будет, происходит на этой земле, любые дела и поступки, будут подвластны ему, простому профессору, и он сможет управлять миром, или миром будут управлять другие, но сего помощью. И все это просто, гениально просто. Что теперь армия и тайная полиция? Все это никому не нужные игрушки, дорогостоящие, а порой и опасные. Теперь миром будут управлять те, сумеют построить совсем небольшой прибор, поднять его в космос, а оттуда посылать необходимые импульсы. И люди, либо будут делать то, что необходимо, либо умрут счастливой смертью, не чувствуя боли, вообще не испытывая ничего, кроме наслаждения. Можно вполне контролировать рождаемость, смертность, потребление, выборы без больших затрат, да мало ли.
Шантанов поставил точку, откинулся в кресле, закрыл глаза, переживая экстаз успеха. Столько лет он шел к этому, и вот, наконец, все увенчалось сногсшибательным успехом, через что пришлось пройти, об этом мало кто знает. И вся эта дурацкая корпорация " Эра", с их начальством, строящим, из себя государевых людей. А если подумать, кто они? Он встал, достал дискету, положил ее в портфель, вместе с бумагами, лежащими на столе. Потянулся, можно идти, смело отдыхать, он вполне заслужил этот отдых. Выключил свет и вышел из кабинета.
Мужчины в машине, заметив, что свет в окне потух, проявили мало беспокойства, однако один из них вышел из машины. А второй завел мотор, и отогнал машину вперед, поставив ее в самом начале вереницы автомобилей, припаркованных вдоль подъезда. Хлопнула дверь, и шантанов, достав из кармана ключи, поспешил к машине, нажимая на кнопку сигнализации. Он не заметил, откуда появился тот мужчина, в черном плаще, он столкнулся с ним, уже спустившись с тротуара.
--
Извините, Николай Николаевич, - услышал он, и даже не удивился, мало ли случается.
В туже минуту он почувствовал в животе острую боль, ноги подкосились, и он начал падать, инстинктивно подняв вверх руку с портфелем. Мужчина, подхватив портфель, и протянул правую руку. Последнее, что увидел Шантанов, направленный на него ствол пистолета.
Мужчина, не торопясь, подошел к автомобилю, хлопнул дверью. В туже секунду автомобиль, рванулся с места, и покатил, путаясь в переулках.
--
У тебя нервы, железные, - сказал восхищенно водитель, - просто как у Сталлоне!
--
А то, - просто сказал мужчина, роясь в портфеле, - куда ему до нас.
Он переложил все бумаги в свою сумку, а кассету переложил в свой карман.
--
И, что за это дерьмо мужика и завалили? - спросил водитель, притормаживая на светофоре, глядя на вывеску ресторана.
--
А ты, что думаешь, там миллион долларов найти? Откуда у него такие деньги. Останови, я дальше сам. Расчет, надеюсь, правильный?
--
Правильный, правильный. Могли бы, и прибавить, - сказал он, притормаживая у тротуара.
--
Я тебе, не мать Тереза, - ответил мужчина, и стал выходить из салона.
Он встал, загородил спиной салон, и начал застегивать пальто. Затем захлопнул дверцу, и спокойно пошел по улице, разглядывая окна близлежащего ресторана.
В автомобиле, крепко сжав руль в предсмертной судороге, откинув голову, остался молодой, симпатичный водитель. В его стекленеющих газах отражались огни встречных машин.
Москва, помещение Славянского клуба.
Официальная часть собрания членов Славянского клуба закончилось и началось в некотором роде, веселье. По уставу подобные собрания проходили каждый месяц в помещении клуба, и на нем присутствовали все члены клуба, за исключением тех, кого работа или иные обстоятельства забросили за пределы России. Таких членов клуба набиралось совсем не много. Да и мало кто рисковал нарушать взятые на себя обязательства и многие, отнюдь не испытывая приятных чувств, тем не менее ехали сюда, надев лучшие одежды, желательно только из бутика, желательно на машине, которая могла удивить друзей по клубу.
Ярко горели электрические светильники, стилизованные под свечи, да и весь зал был отделан в стиле, слегка напоминавшем старинную залу. Огромный камин, с подсветкой, колонны, отделанные под мрамор, лепнина, все словно пыталось вернуть время далеко назад. Однако при внимательном рассмотрении вся эта роскошь производило впечатление дешевого балагана, который был сделан ради театрального представления, в котором артисты чуть - чуть задержались, и по инерции продолжают играть свою. Все это не вязалось с ультрасовременными автомобилями, костюмами от самых модных портных и музыкой, льющейся с высокого балкона.
Официанты разносили бокала. Похоже, что вечер заканчивался, сейчас будут сказаны последние комплименты, высказаны предложения о встречах, светские любезности, которые необходимы в таких случаях. А потом, скучающая молодежь, чтобы вечер не пропал даром, поедет в заказанный ресторан, чтобы смыть с себя скуку сегодняшнего вечера, а те, кто постарше поедут домой с новой порцией впечатлений, из которых впоследствии, родятся новые сплетни.
Савва Филиппович, стоя у колонны, осматривал зал в поисках необходимого ему господина. В зале было полно народа, все оживленно переговаривались, разбившись на небольшие группки, многие держали в руках бокалы с вином, в которых отражались электрический свет, бриллианты дам, лица собеседников. Многие из этих лиц очень часто мелькали на экранах телевизоров, обложках журналов, на различных рекламных щитах, а то и упаковках товаров ширпотреба. Здесь же многие говорили умные речи, но Савву это интересовало мало. За свои годы он столько наслушался умных речей, что больше обращал внимание на интонацию, чем на содержание. Он прекрасно знал, многие из тех, кто сейчас в этом зале, живут по принципу: " Слово данному лоху, словом не считается", а лохом каждый считает всех, кроме себя.
Наконец, ему удалось разглядеть в толпе Ивана Ильича Бобрикова, невысокого лысого мужчину, что называется в теле, бывшего писателя и экономиста, а теперь ставшего банкиром, и особой, несколько приближенной к тому, кого Савва называл " светлейшеством".
Иван Ильич, несмотря на свой грузный вид, резво двигался с симпатичной дамой неизвестного возраста, супругой известного артиста, прекрасно одетой. Они о чем - то оживленно разговаривали. И было понятно, что они так увлечены друг другом, что вряд ли одобрят вмешательство в их беседу. Но Савва, настойчиво двинулся сквозь толпу, навстречу парочке. Его высокая стройная фигура, в прекрасном черном костюме, и пышная шевелюра, с роскошной сединой, привлекала к себе внимание. Он замечал это внимание, и ему было приятно, что в свои почти шестьдесят, он так великолепно выглядит.
-Иван Ильич, дорогой, я так давно мечтаю Вас увидеть! - Савва говорил приятным голосом, каким говорят вышколенные ораторы.
-А Вы, Мария Николаевна, вы сегодня превзошли самую себя, - он продолжал расточать комплименты, но голос у него изменился, именно таким он нравился некогда супруге президента.
-А Вы все такой же дамский угодник, - произнесла, улыбаясь, женщина, подавая руку для поцелуя, - вы с каждым днем становитесь все лучшее и лучше!
-Я, как коньяк, - пошутил Савва, целуя протянутую ладонь, - чем старее, тем крепче.
Рука женщины была чуточку влажной, и пахло дорогими духами. " Черте чем мажут", - подумал он. А вслух произнес:
--
Куда мне до Вас, прелесть вы наша.
--
Да, ладно, Вам, все вы шутите. Хотя, знаете, что отвратительно в нашей жизни, мы стали так редко встречаться. У нас столько тем для бесед. Пригласите к себе на вечер, я так давно не была на вашей даче.
--
Я теперь там живу постоянно, поэтому буду рад вас видеть, у меня там так неописуемо замечательно. Поэтому я приглашаю вас завтра, вместе с Иваном Ильичем, семьями ко мне на вечерочек. Мангал разожжем, шашлыки поедим, немножко вина попьем.
Ивану Ильичу, похоже, совсем не хотелось приезжать на дачу к Савве, он закрыл глаза, благо за стеклами было не разглядеть, но отказать не решился. Просто сослаться было не на что, да и кто его знает, раз зовут, значит что - то хочет от него, этот старый лис. И куда им, все мало!
- Конечно, разве я могу, отказаться, - всплеснул он радостно руками, - Савва Филиппович, в любое время дня и ночи. Только позовите!
--
Вот, видите, как все замечательно устроилось, - улыбнулась Мария Николаевна, - а сейчас друзья встретились и разошлись, а то мой родной, сейчас приступит к осушению винного погреба. А мне он нужен сегодня совсем трезвый. Пока, пока! - помахала она ручкой.
--
Всех Вам благ, и завтра я вас жду у себя!
Савва пожал на прощание руку Ивану Ильичу, и, проводив взглядом парочку, глянул на часы. Был второй час ночи. Хотелось спать, все - таки не двадцать лет, когда он спал через сутки.
Народу в зале убавилось. Многие предпочли разъехаться, отметились на встрече и до свидания, до следующего месяца. Дочери своей он уже не увидел, только супруга стояла, беседуя с двумя знакомыми дамами.
Савва подошел, слегка поклонился. Знакомство с дамами было шапочное, и можно было без лишних церемоний. В последнее время он стал тяготиться новыми знакомствами, хотя раньше никогда не отказывал себе в удовольствии поговорить со свежими людьми.
--
Савва, нам пора ехать? - спросила супруга.
--
Конечно, Галина Георгиевна, - нам уже совсем пора.
Он всегда так при людях называл свою жену.
-Уже и вечер на дворе, да и кучер заждался, - пошутил он, - внучек, наверное, не спит, нас ждет.
-До свидания, всего вам хорошего, - попрощалась она с собеседницами, и, раскланявшись, оба поспешили к выходу.
Серебристый "Мерседес" уверенно рассекал пустынный проспект, накручивая километры в сторону Одинцова. Слава вел машину уверенно, слава богу, он с ними более десятка лет. И он ему доверял, да больше и довериться было некому. А ехать по ночной Москве одно удовольствие. Нет этого выматывающего душу потока машин, эскортов с мигалками на крышах, нагловатых милиционеров, похожих на бандитов, бандитов похожих на милиционеров.
А было время, и он ездил, с мигалкой, в сопровождении охраны, хотя тогда он меньше всего интересовался, каково другим в пробках. Он попал в самый сумасшедший период последней смуты, когда все перемешалось, и было совсем непонятно, что предстоит делать. Наступал момент, когда было понятно, что государство разрушилось, а каким может быть новое, было совсем непонятно. Да никто и не хотел этим заниматься. Тогда ему стало казаться, что он совсем близко к самому трону, еще шаг, совсем небольшой, и он сумеет войти в число небожителей. А вышло все по - другому.
Нет, он уцелел, жив и здоров, оставил свой след в истории России, но быть остановленным почти у самой цели, это хуже, чем быть убитым в начале атаки. Власть - это бремя сильных, те, кто идет до конца, не оглядываясь, не боясь потерять все, даже жизнь. Ему в этой жизни, хуже, чем бомжу. У того есть смысл борьбы, есть за что бороться. А ему? Что ему нужно? Квартиры, огромный дом, машины, какая - то служба, вечера, знакомые, которые при разговоре пытаются скрыть за улыбкой презрение. Не смог, не сумел, слабак! Эти уважают ни деньги, деньгами этих нельзя удивить, эти уважают силу. При Иосифе все было верно.
Винтовка рождала власть. Теперь деньги рождают власть, над этим он сейчас и будет работать. Это его предок был казацким полковником. И что не говори, у него хватит смелости разыграть до конца эту карту. Пусть никто не мечтает, что он успокоился, затих в своем поместье. Не дождутся!
Автомобиль притормозил у шлагбаума, охранник, сверившись с номером машины, быстро открыл проезд. Мешковатая фигура охранника вызвала в нем легкое раздражение.
--
Набрали какую - то деревню, - проговорил он, ни к кому не обращаясь.
Жена спала, уткнувшись в подушки салона. Она стала все время засыпать в машине, наверное, годы брали свое. Савва покосился на нее и ничего не сказал. Навстречу машине медленно открывались ворота усадьбы. "Мерседес" прошуршал колесами по аллее, освещенной круглыми фонарями, мимо огромных елей, сливающихся с темным небом и, медленно подкатил к парадному подъезду. Огромный трехэтажный особняк, казалось, спал.
Г. Хотьково, через три часа.
Ровно в пять, и это было строго, Ванюша, молодой парень, начинал будить братию, исполняя данное ему отцом Феофаном послушание. Звон старого бронзового бубенца вызывал отвращение, но делать было нечего, таков устав. В разных углах бывшей бани, в которой мылись господа, некогда владельцы этой усадьбы начиналась возня, кряхтенье и кашель, а затем, кое - как одетые насельники спешили на двор. Баня, пережившая две революции, войны и много чего другого, вдруг превратилась в общежитие для непонятного люда, забредшего в эти края по нужде, а попросту спасаясь от холода и голодной смерти. Минут через пять все возвращались в дом, принимались наводить порядок, медленно осознавая, что наступает новый день и нужно как - то бороться за выживание в этом неприветливом мире. Посредине комнаты стоит огромная печка, которая обеспечивает всех теплом, но стены дырявые, и все выдувает, а заделать стены все недосуг. Вдоль стены стоят кровати, прикрытые солдатскими одеялами, шкаф, с книжками, на шкафу приемник, включать который можно только на одну волну. Наконец, из боковой комнаты, появляется приходской староста, он же эконом, невысокого роста рыжебородый парень, зовут которого Михаилом. Глаза у него быстрые, однако, в голове ветер, хотя он изо всех сил старается быть умнее, чем есть на самом деле. Все его поведение говорит, что идеал для него, это ротный старшина. Он вальяжно расчесывает свою, совсем негустую бороду, и отдает команду:
-Строимся, братья!
Зевая и толкаясь, насельники выстраиваются в одну шеренгу, и тупо устремляют взгляд в пол. Всем хочется спать. Какой не была бы прежня жизнь, все ощущали себя в человеческом праве поспать до свету, а тут непроглядная темь за окном и тоскливый день. Эконом оглядывает братию и кривит губу. Ну, что это за люди такие? Ну, Иван малой, этого мать упросила взять. У самой еще четверо, не прокормить. За ним Павел из Смоленска, похоже, беглый, но хитрован. Любит поесть да поспать, батюшка на него виды имеет. Хочет сделать алтарником, взамен нынешнего, который в семинарию собрался, а сейчас спит пока за стеной. Третий Федор, пожилой мужчин, по собственным рассказам капитаном служил на корабле, да упал и повредил спину. Да как проверишь? Сейчас кого не спроси, либо "афганец", либо еще что - ни будь, любят все героями называться. Но так мужик спокойный. За ним Валера, бывший артист или режиссер, но попросту алкоголик. Пока держится из последних сил. Еще молчаливый парень, Володя. Кто такой, не говорит, пришел, погибал совсем, батюшка из милости взял, в бане мыться пошли, а он израненный весь, словно из боя вышел. С тех пор его зауважали. Это надо же, что человек вынес. А привел его Виктор Любавин, высокий. Красивый парень, но с детства по колониям скитается. Ну, с кем, тут прикажете, приход обустраивать?
Михаил хмурится, пытаясь нагнать страху. Хотя понимает: этот народ такое видел, что его испугать уже ничем не невозможно. Он набирает для храбрости воздуху и говорит:
--
Нужно братия, за колодец браться!
Все молчат, каждый думает о своем, ни все ли равно за что браться, денег все равно не заплатят. Работать придется только за этот угол в щелястой бане, да за постную пищу, от которой уже тошнит.
--
Надо братцы, поработать во славу Божию, за месяц вырыть, - уверенным голосом говорит Михаил.
И тут же добавляет:
--
А то придется всех вас отправить, и других нанять.
--
А глубина, какая, - рискует спросить Иван. Угроза все - же подействовала, на дворе зима, кому охота на улицу.
--
Тридцать метров, - уверенно отвечает Михаил, - у соседей спрашивал, у них на такую глубину копан.
Все притихли. Метр глубиной в день, это лихо.
--
Будем копать в три смены, - заявил Михаил, - по очереди.
--
А кто эту работу знает? - спохватился он вдруг.
Все дружно молчали.
--
Да, выкопаем, чего тут сложного, - бодро заверил Нелюбин, - дело привычное, бери да копай.
--
Вот тебе и быть старшим нарядчиком, - облегченно вздохнул эконом, - найди инструмент, и после молитвы благословясь, за дело. А сейчас бегом на молитву.
Который день двое солдат хоронились от немцев в болотах под небольшим городком, с чудным названием Лебедянь, что вычитали, когда переходили шоссе. На что, Иван - сибиряк, не потерявший чувство юмора, заметил:
--
Не плохо бы к лебедушке подвалить, поесть бы, попить, может и чего другого, а потом и умирать можно.
Путин только плечами пожал, дескать, поесть, попить бы не мешало, а вот умирать брат шалишь, рано. Они сидели под деревом, на сухом месте, жевали какую - то дрянь, смотрели в осколок синего неба над головами и думали каждый о своем. Меньше всего. Хотелось думать о том, что будет с ними дальше.
--
Солдатское дело простое, пока жив - воюй, - сказал Иван, - только бы знать, как?
--
А чего нам волноваться, немцев полно, только голодные мы, да и патронов, с гулькин нос.
--
Надо своих искать, - решительно сказал Иван, - а так пропадем.
Они помолчали, слышно было, как гудят надоедливо комары на поляне, и ветерок колышет листья берез.
--
Слышь, Володь, - сказал Иван, - давай зарок, дадим, что в плен не пойдем, я сибиряк, из староверов, мы и перед царем шапки не ломали, а перед фрицами, тем боле.
--
Только давай так, если кого ранят, то другой, если жив, добьет, а то сам знаешь, - согласился Владимир.
Разговор был будничный. На то и война, на то и солдат, чтобы знать свою долю.
--
Слушай, нужно идти, куском хлеба нужно разжиться, да ополоснуться. А то скоро сами в болотные кочки превратимся, - предложил Иван, - может, засветло набредем на хаты.
И снова они побрели, утопая в болотной грязи, выискивая места посуше. К вечеру им улыбнулось счастье.
Они вышли на край хутора, расположенного на большой поляне. Большой дом, был окружен многочисленными строениями, правда, довольно ветхими. Уже вечерело, лучи солнца скользили по верхушкам деревьев, и в воздухе ощущалось свежесть вечера. Казалось, что хутор заброшен, но друзья решили не торопиться. Если никого нет, то, что торопиться, а если есть, то не мешало узнать, друзья или враги, хотя от голода сводило животы. Они стали обходить хутор, прячась в лесных зарослях, обступивших поляну, и почти наткнулись на одинокую женскую фигуру, в черной кофте и такой же юбке, которая лопатой ковыряла землю.
Иван недолго раздумывал, потом жестом показал, дескать, я пошел, а ты сиди здесь. Владимир кивнул головой в знак согласия, лег под куст и стал наблюдать.
Иван вышел из кустов и подошел к женщине, стараясь не испугать ее своим появлением. Но та даже не подняла головы, когда он подошел и встал рядом. Она была совсем не старой, но на лице лежала печать лишений, которые превратили ее в старуху. Он постоял, потоптался, кашлянул, но та все также продолжала работать лопатой, пытаясь разрубить, огромный березовые корни.
--
Мать, мы тут, - начал, было, Иван, и тотчас же осекся.
Неподалеку он заметил завернутое в холстину небольшое тело, видимо ребенка, и тогда он сообразил, что женщина копает могилу, наверное, для собственного дитя.
--
Прости, мать, - сказал он, - не знал.
Женщина подняла на него глаза, они были красные, и посмотрела на Ивана Несколько мгновений, словно оценивала, а потом молча сунула ему в руки заступ. Тот взял, не зная, что с ним делать, но, подумав, отложил винтовку, и начал работу. Женщина удалилась в сторону строений. Иван проводил ее взглядом, но работу не бросил.
--
Не должна же она поступить плохо, - решил он, - раз такое горе, то, что уж тут.
Он копал довольно долго, изредка оглядываясь по сторонам, но ничего подозрительного не увидел. Ивану было плохо, от голода дрожали ноги и руки, но бросить работу он не мог, знал каково женщине закапывать своего ребенка, не приведи бог никому. Наконец, он увидел, как она быстрыми шагами приближается к нему, неся в руках небольшой мешок. Женщина подошла к нему, подала мешок, и потянулась за лопатой.
--
Подожди, - сказал Иван, - не торопись.
Он продолжал работать, ровняя края могилы, а она стояла рядом, словно каменная, наблюдая за работой. Не таясь, из кустов вышел Владимир, и, поняв все, положил винтовку, и стал помогать Ивану. Как бы они не были голодны, по - мужски не могли перенести ее скорбного вида. Они работали, стараясь не глядеть на тело ребенка, словно были в чем - то виноваты, а как не крути, по большому счету, конечно виноваты перед этой, рано постаревшей женщиной.
Наконец, яму подровняли, и мужчины встали, женщина опустилась на колени, сняла холстину с лица, и они увидели лицо мальчика - подростка, с волосами цвета льна. Он был одет в белую рубашку, босой. Отчего он умер, они не стали спрашивать, Иван поднял мальчонку на руки, подал стоящему в яме Владимиру. Тот бережно, насколько это было возможно в тесной яме, словно боясь потревожить сон ребенка, положил на холодную водянистую землю. Через двадцать минут все было кончено, только холмик земли напоминал о том, что здесь могила. Женщина стояла молча, мужчины присели, Иван потянулся за мешком, развернул. В нем оказалась краюха черного хлеба, немного огурцов, и два яйца. Сдерживать себя они не могли, и принялись есть, стараясь растянуть удовольствие, подбирая каждую крошку. Женщина все также смотрела перед собой, и взгляд ее, казалось, был совсем далеко отсюда. Тем не менее, с едой они управились быстро, лишь осталось ощущение пищи на губах, и некоторого блаженства.
--
Теперь бы в баньку, - заметил Иван.
Уже почти стемнело, из лесу потянуло прохладой, и сидеть на земле было неудобно, да и морило в сон. Женщина словно очнулась. Она повернулась к ним лицом, посмотрела на них, и ни слова не говоря, сделала рукой жест, пошли мол. Иван сразу поднялся, увлекая за собой друга. Тот не перечил, идти, так идти.
Москва, район Старого Арбата. 10 часов дня.
Иван Николаевич Кузин, генеральный директор корпорации "Эра" уже почти добрался до места своей работы. День был зимний слякотный, но московские погоды ему нравились, хотя сам он был с юга. А в столице осел после института, работал инженером на заводе, чего - то там изобретал, но так ничем особым Родину не осчастливил. А потом ударился в бизнес, скорее ударили умные люди. И скромный инженер, которого все за глаза звали Кузей, а как же иначе, если фамилия обязывает, чудесным образом превратился в генерального директора этого самого института, а затем огромной империи, которую назвали "Эрой". Корпорация имела такую сложную структуру, и занималась такими проблемами, что многого ему самому было недоступно. Нет, все было в порядке. И шикарный офис, и штат и секретарши, охрана, зарплата, и поездки за границу. Даже орден за службу отечеству, который вручал в Кремле лично президент, но иногда по ночам его одолевал страх. Он понимал, что где - то, совсем рядом действует настоящая империя, со своими законами, куда ему вход запрещен, и любая его попытка закончится просто его смертью и торжественными похоронами на престижном месте. Кто был истинным хозяином этой империи, он, конечно, догадывался, но предпочитал молчать. Он просто подписывал документы, которые ему привозили молчаливые люди, молодые подтянутые. Он даже их не просматривал, он знал точно в них все в порядке. Там не к чему придраться любой инспекции и полиции. С ним имел дело только один банкир Бобриков, который тоже не очень распространялся по поводу дел его компании, а просто приносил контракты, на которых нужно было поставить его подпись. Все его попытки хоть как - то объясниться, наталкивались на стену вежливого молчания, а потом он сам отказался от этой мысли. А зачем ему это надо? В конце концов, за такие деньги можно и помолчать. Но газеты все же прочитывал аккуратно, да и слухи ползли такие, от которых ледяной холодок пробирался под самое сердце. Порой беги и сдавайся, да ведь все равно убьют, от этих и в тюрьме не спрячешься. А потому он решил на все махнуть рукой, чему быть того не миновать, да и привык уже к сытой привольной жизни, раньше нужно было думать, а теперь уж чего.
Шофер поставил автомобиль на привычное место, и открыл дверцу, по привычке обводя окрестности взглядом. Охранник от бога, у "тела" прежнего президента служил, хотя кто его знает, кому сейчас служит. Да и не угадаешь. С улицы возьмешь еще хуже, точно на бандитов нарвешься. Он привычно неторопливо прошел по парадному, кивком головы поприветствовал вытянувшихся охранников, и в сопровождении одного из них, согласно инструкции поднялся на лифте к себе в кабинет на четвертом этаже. Из лифта по отдельному входу, он прошел в свой кабинет, разделся в гардеробной, причесал рукой волосы, и сел в кресло. В комнате было тепло, температура такая, какая ему нравилась. На столе тоже ничего лишнего, компьютер, телефон, на столе несколько папок с бумагами. Верхняя из них с почтой, строго для него, была такая корреспонденция, которую открывать не имел право никто. Он открыл папку. Все как обычно, ничего сверхъестественного нет. Обычная рутина, только все оформлено, словно государственная тайна. Ага, нет вот это не из этой серии, письмо от Бобрикова.
Тот, правда, никаких писем не писал, все, что нужно обсуждали при встрече, да и что там обсуждать, потому вдвойне интересно. Иван Николаевич разорвал конверт. Прочитал, отложил листок. В письме просьба выйти на такой - то сайт, в такое - то время. Только и всего. Конференция у них намечается, приглашает соприсутствовать. Что такое Иван Ильич выдумал? Он нажал телефон внутренней связи.
--
Доброе утро, Иван Николаевич! - услышал он в ответ голос секретарши.
Затем включил компьютер и стал набирать нужный адрес. На экране мелькали привычные изображения, а потом проявилась заставка с набором непонятных слов. Раздалась неторопливая спокойная музыка, и Иван Николаевич ощутил приятное ощущение легкости.
-Шалит, Иван Ильич! - подумал он, - вишь, чем развлекается.
На экране замелькали круги, треугольники, все это в таком феерическом сочетании, которое трудно представить в жизни. Но странно, ощущение легкости нарастало, словно Иван Николаевич выпил какой - напиток. Заворожено смотрел он на экран, все более подчиняясь невидимой воле. Ему почему - то захотелось спать, он хотел подняться, чтобы прогнать это наваждение сна. Но сил не было, и хотелось продлить это состояние. Так хорошо ему никогда не было. Медленно, картинка стала меняться. На экране высветилось лицо какого - то неизвестного мужчины с бородой, который своим взглядом, казалось, проникал в самое сердце. Он произносил слова, но Иван Николаевич уже не различал слов. Сон полностью овладел им. А вот веки глаз сомкнуть он не мог, никаких усилий ему для этого не хватало. Взгляд мужчины с экрана, словно не отпускал его. Постепенно изображение удалялось, и вместе ним удалялось желание жить. Экран гас. И так же медленно угасал и Иван Николаевич.
Посмотрев на часы, Леночка взяла поднос с кофе, и, растворив дверь, вошла в кабинет. Увидев хозяина кабинета сидящим в несколько странной позе в своем кресле, она нисколько не удивилась, словно это было нормальное состояние. Она поставила перед ним кофе, выключила компьютер, смахнула со стола письмо в корзину. Затем подошла к окну, отодвинула штору, и еще раз бросив взгляд, вышла из кабинета, тихо прикрыв за собой дверь.
Напротив здания корпорации в видавшей виды, машине сидел непримечательный мужчина средних лет. Он был одет очень просто, так выглядят ученые полуразорившегося института, потерявшие всякую надежду на лучшее. Увидев, как поднялась штора на четвертом этаже, он спокойно завел мотор, и неторопливо поехал по проспекту, втискиваясь в поток машин.
Дачный поселок " Лебединое озеро"
Савва так и не заснул, возвратившись из клуба. Он разделся, но не пошел в общую спальню, а расположился в своем кабинете, опустился в огромное кожаное кресло, завернувшись в халат, и погрузился в раздумье. Рядом спала маленькая собачка, какой - то трудно произносимой породы, да перед собой он поставил бутылку вина, которое помогало ему скоротать время до рассвета. Он должен был хорошо подумать над тем, к чему всегда стремился, стать властью в этом огромном, не ухоженном государстве. Будучи человеком первого призыва во власть, он не растерял того позыва, который испытал, вращаясь среди тех, кто был истинным хозяином жизни. А теперь он совсем никто, имя таким никто, и звать их никак, и числом они - тьма. И тогда он задумал вернуться туда, где он мог ощущать себя человеком, но не подчиненным, а хозяином, и шансы у него были.
Он уже несколько дней жил в тревожном ожидании, хотя видимых причин для этого не было. Домашние дела его волновали мало, а замысел, над которым он работал последнее время, постепенно приобретал реальные черты. Время работало на него, и вокруг Саввы стал образовываться круг людей, не связанных формально никакими обязательствами, но близкими по духу, и тем целям, в которых они порой боялись признаться даже самим себе. Однако было общее, что связывало всех людей его круга, даже тех, кто был на вершине успеха. Всех объединял самый примитивный пещерный страх, от которого было невозможно избавиться. Казалось, что он стал составной частью их тела, мысли. Страхом был насыщен воздух, которым они дышали, воду которую они пили, изысканную пищу, которую они поглощали в неимоверных количествах, нагружая свои желудки. Даже любовь превращалась в лекарство от страха, и самые извращенные формы отношений между мужчиной и женщиной, вдруг вспыхивали, подобно эпидемии, за них хватались как за наркотик, который, давая минутное наслаждение, еще больше разрушал тело и душу людей. Однако Савва знал, что эти люди ловят те моменты счастья, когда близость к власти дает некоторую видимость защиты от гнетущего состояния неуверенности. Они отчетливо понимали, что их состояние построено на банальном воровстве, и всех их таланты, которыми они так кичатся, чем напоминают повадки мелкого жулика, место которому в подворотне, а не в роскошных залах дворцов и казино. У всех была только одна мечта, что пройдет некоторое время, когда можно нормально жить. Чтобы оно наступило как можно быстрее, когда некому будет вспомнить, как составлялись первые капиталы. И откуда взялась роскошная жизнь их детей, бесконечные разъезды за границу, и что вновь можно, желательно при жизни, а не посмертно, быть человеком свободным, а не ходить с этой вонючей охраной, отравляющей жизнь.
Никогда не существует детального плана заговора, одно как бы вырастает из другого, это невидимая цепь, каждое звено в которой связано друг с другом. Дело в оттенках, где каждый искал что - то такое, что задевало его личный интерес. И на первом месте стояли деньги, или защита того, что составляло смысл жизни. И это опять были деньги. С высоты его денежного трона были видны все тайные нити, питающие власть. Сосредоточить в одних руках, дело невозможное, но повернуть их себе на пользу, вот над чем он работал в последнее время. Он знал самое главное, то, что именуется высокопарно, тайными пружинами власти, а, в сущности, представляют собой, совокупность случайностей и самого подлого пресмыкания перед теми, кто может распоряжаться деньгами и жизнью людей. Савва видел, как президент старается стянуть в единое целое огромную рассыпающуюся империю, уже не державу. С помощью инструмента, который в народе именуют законом. Но богатый от закона всегда откупится, а нищему закон не нужен, потому что ему собственно, нечего терять. Нищие живут по понятиям, выданным им еще две тысячи лет назад. Страна держалась за счет тонкого слоя бюрократов, действительно считающих себя людьми, способными переварить все эти временные, как они считали, трудности, работая на износ. Только было одно обстоятельство, которое обрекало их на неуспех, это деньги. Да, те самые деньги, которые рекой потекли в казну из нефтяного фонтана. Вместе с этими деньгами в страну пришла полная уверенность, что не нужно строить ничего капитального, строить заводы и пахать землю. Все это удел лохов, нужно поделить нефтяные скважины, затем поделить земли, леса, рельсы с помощью того самого закона, и дальше будет все хорошо, ведь деньги в России имею только зеленый цвет. И было еще одно обстоятельство, которое обрекало на неуспех любой начинание власти. Президент, подобно многим из своего окружения, считал свою точку зрения на все происходящее единственно возможной, создав некоторую стройную, по его мнению, картину происходящего. И очень болезненно переживал, когда на деле все оказывалось совершенно не так, как в его замечательной схеме.
А все, в природе, развивалось по своим законам, бал правили деньги, а не закон. И постепенно, все в стране превращалось в одно бесконечное шоу, где роли были заранее оговорены, а режиссеры, скрывались за кулисами, не желая появляться перед публикой. И одним из таких режиссеров предстояло стать ему. Что же, он готов.
Так и не отпив вина, Савва, уснул в своем кресле. За окном бледнела зимняя ночь.
Турция, небольшой курортный город.
Двое мужчин сидели в креслах, и пили чай. Одеты они были очень просто, словно только что пришли с улицы, чтобы отдохнуть, попить чаю, перекинуться парой фраз. А затем снова пойти на пляж и окунуться в ласковые чистые воды бассейна. Один из собеседников, по внешнему виду, больше напоминал южанина, в другом без труда угадывался славянин, хотя оба разговаривали на чистом русском языке. Так разговаривают между собой люди, который давно знают друг друга, и потому говорят все достаточно откровенно.
--
Ты же понимаешь, Ахмат, ведь в чем смысл прошлого десятилетия для России и русских? Если отбросить весь бред, мы вернули страну в нормальное состояние, которое спасло просто от катастрофы. Никакая сила не спасла бы Советский Союз от очередной войны, а мир от гибели. Тут надо отделять идеологию для внутреннего потребления, от того, что мы называем исторической миссией. В чем заключалась историческая миссия России? Быть буфером между Европой и Азией? Никто этого отрицать не сможет, да это и не нужно. Нынешняя глобальная технология этого уже не требует. И, следовательно, Россия в таком виде. В каком она существует, уже не нужна. Ей нужно занять иное, соответствующее положение.
--
Валерий, вы правильно понимаете то, что происходит в мире. Если говорить глобально, то и миссия белой расы на этой планете тоже подходит к концу. Ее достижения должны стать общемировыми, а сама раса превратиться в тот слой, который образует новое поколение народов. Мы с этим и не спорим. И не собираемся вырезать все белое население или превращать его в рабов. Вопрос идет о других вещах. И исторические обиды это просто мелочь. Вы же понимаете. Что сегодня нет такого уголка даже в вашей России, где нет мусульман или китайцев. А вы уверены. Что приход китайцев для вас лучший выбор по сравнению с мусульманами. Все русское население это меньше пяти процентов населения Китая. Вы хотите раствориться в этой массе? Китайские товарищи проглотят вас и вашу территорию, и тогда наступит мировое господство, по сравнению с которым все прошлые империи покажутся просто детской игрой. Поэтому, не лучше ли нам стать союзниками? А вам не перейти к нам под нашу защиту и покровительство.
--
Тут вопрос не столько экономики, сколько идеологии, не так просто переломить эту логику.
--
Тогда объясните, а кто вспоминает поход Наполеона, а немцев? Они ведь дважды только за тридцать лет побывали в России. Хотя они в каком - то смысле действовали на опережение, если заняться историей и отбросить политику. Русский народ тем и счастлив, что не догадывается о своей истории, иначе бы никто не пошел умирать за своих правителей.
Ахмат отпил чай, внимательно посмотрел на своего собеседника. Вместе с Валерием они вместе учились в Москве и даже дружили, а потом служили в одном ведомстве. Валера, помолчав, спросил:
--
Как это все замышляется?
--
Все очень просто. Русские вернутся в лоно своей настоящей Родины, у них там всего достаточно, и земли и воды. Прекрасные города, нужно все это обустроить. Для этого достаточно того населения, которое будет считать себя славянским. Лет через двадцать, они вполне смогут стать без ущерба для себя похожими на современную Германию. Сибирь, конечно, из - чего и идет весь спор, превратиться в некую свободную зону под нашим контролем. Это будет некое хозяйственное образование для транснациональных корпораций, доходы с которого будут получать все заинтересованные лица. Вот для этого нам и нужен халифат, чтобы противостоять аннексии Сибири. Убедите всех, что любая война для России гибельна, она ничего не решает в современных условиях, она вызывает лишь напрасные страдания.
--
И когда этот план будет реализован?
--
Весь срок - ближайшие десять лет. Следующий президент вашего государства будет великим человеком, именно он избавит свой народ от проклятой миссии славян, умирать во имя благополучия других.
Москва, Ясенево, пятый этаж.
Полковник Романов, откинувшись на спинку кресла, на некоторое время задумался. Потом потянулся к столу, достал пачку сигарет. Такое случалось с ним крайне редко, и только тогда, когда нужно было принимать ответственное решение. Это только в книгах, ответственные решения принимают вожди и полководцы, все это решается здесь, в неприметных кабинетах. Правду говорят те, кто утверждает, что войны выигрывают полковники, а сражения солдаты. Вот и настал тот момент, который может повернуть историю страны в новом направлении, и если не все, то многое зависит от него, безвестного полковника, сидящего здесь, в небольшом кабинете на пятом этаже. И должность у него полковника, совсем скромная. Начальник аналитического отдела южного направления. А в отделе он, секретарша, приставленная следить за ним, да два сотрудника, лоботряса, высиживающие время и приглядывающих тепло место в бизнесе. Лаврентия на вас нет, он бы вас научил родину любить.
А все было просто. Просматривая последние новости, он Романов, наткнулся на небольшую заметку, о том, что господин Ахмат Курбанов создает фонд " Конвергенция", призванный объединить азиатские и мусульманские народы, для отстаивания их интересов в условиях глобализации и предстоящей мировой войны. Большей пакости и трудно было представить. Для немногих посвященных это означало, что начинается новая война. И эта война начнется уже в Сибири. Он давно уже следил за всей этой компанией, и видно, что сейчас их замысел начинает обретать зримые очертания. В Сибири немало мест, где можно организовать заваруху, там горючего хватит, обвинить во всем ближайших соседей, а потом придти на помощь. А Боливар двоих не выдержит. Собственно, соседи на южных границах Сибири спокойно ждут, когда плод созреет и упадет к их ногам, а сами потихоньку осваивают территорию. Сколько там, в Сибири населения. По пальцам перечтешь, тридцать миллионов не наберется. Если прикинуть сроки, все на все у Ахмата уйдет два года, а через два года жди войны где - ни будь в Туве, место для этого идеальное, и никакой Шойгу не поможет.
Полковник подвинул поближе кресло к компьютеру.
--
Для начала изложим все на бумаге для самого себя, а потом посмотрим, откуда дует ветер, не похоже, чтобы без наших тут обошлось.
В бане, топившейся по - черному, слегка пахло дымом, было совсем темно. Только в углу чуть колебался свет плошки. Иван, лежа на полке, хлестал себя веником до изнеможения, затем обливался холодной водой из шайки и выкатывался ползком на улицу, хлебнуть свежего воздуха. Закутавшись в тряпье, они сидели на трухлявом бревне, и приходили в себя. Казалось, что нет войны, что сейчас они помоются в горячей бане, придут в дом, и там их встретят, накормят, и они уснут. Но где - то громыхало, и это возвращало в сегодняшний день.
--
А у тебя, кто - ни - будь, есть, - спросил Иван.
Он смотрел на звезды, рассыпанные по ночному небу, на яркий лунный диск, полукружьем уснувшем, среди звезд.
--
Нет, - ответил Володя после раздумий, - только отец.
--
А это как? - удивился Иван, - как так можно? Я хоть и старовер, а у меня всегда девок полно было, хоть папаня и драл за это как сидорову козу. А потом отступился, сказал, что черного кобеля не отмоешь до бела.
Он замолчал, углубившись в свои воспоминания.
--
Да знаешь, тут история такая, я в детстве память потерял, даже не знаю почему, врач сказал от испуга, сказал, что может, вернется.
--
Это, как потерял, совсем ничего не помнишь?
--
Совсем ничего, не имени, ни отчества.
--
Ну, ты, брат, даешь. А я вот все помню, особенно насчет баб. Я так до войны и не женился, думаю, женюсь, а что с другими делать? Что, на них и смотреть нельзя? Кто сказал, что они чужие, они все мои. Я их всех люблю.
--
Так уж и всех, и хромых, и слепых?
--
А что, была у нас в деревне слепая, с детства, болезнь, какую - то перенесла, так всем девка взяла, и лицом, и статью. Но парни от нее шарахались, а она придет на посиделки, сядет в сторонке, и прислушивается. Ну и вышел между нами парнями грех, кто с ней переспит, тому бутылка водки. Дернули жребий, и мне досталось. Я думаю, с лица воду не пить, а ночью все равно темно. Ну и стал с ней разговоры вести, до дома провожаться. А она не против, только улыбается, и все меня ласково называет. Ну и завел я ее в баню, прижал, как положено, она и не сопротивлялась. Тут, я тебе скажу, я такой любви ни до, ни после не знал, больше таких женщин и не встречал, хотя была девочкой. Короче, пропал я. Всем парням морду набил, чтобы про уговор забыли. Только она сама мне сказала, что меня любит, только отпускает меня, не хочет мне жизнь портить. И замуж за старика вышла, и девчонку родила, на меня похожую. Так, что мне умирать не страшно, что - то да от меня останется.
--
Тебе проще, значит, мне жить придется, - сделал вывод Володя.
--
Ну, тебя, пойдем еще попаримся, а то, не дай бог, на том свете придется.
Чуть позже пришла хозяйка, принесла по рубашке, видимо, мужнины вещи, подала, не обращая внимания на их наготу. И позвала их в дом. Впервые они услышали ее голос, простой, смирившийся со всем, что происходит, голос нестарой женщины. В доме их ждал накрытый скромный стол, хлеб да картошка, что еще солдату надо?
Пока они ели, она сидела рядом, и смотрела на них, словно пытаясь запомнить их лица. Горела свеча, тени бродили по стенам, а они ели молча, пытаясь хоть чуть - чуть ощутить нормальную человеческую жизнь с домашней едой, баней, женской лаской, вечерними разговорами, всем тем, что кануло куда - то в безызвестность, и за возвращение которой нужно платить каждому такую большую цену.
В эту минуту она походила на икону древнего письма, вдруг оказавшуюся в этом убогом деревенском жилище.
--
Тебе жить, тебя война коснется, но не сожжет, и пламя ее как огонь, опалит сына твоего, он и царем будет. А война не кончится, этой войне не будет конца, война та в людях. Ты себя, батюшка, не скоро обретешь, а как обретешь, так знай, молчание твое золото, оно дорого стоит.
--
Ты о чем таком говоришь? - спросил удивленно Владимир, - чудно это все.
--
А ты не удивляйся ничему, все уже ясно, все сбудется. А сейчас спать ложитесь, будет вам.
Она встала, перекрестилась и медленно, горбатясь, пошла из избы вон.
Москва, Цветной бульвар.
Наталья Саввична проснулась, как и положено девушке ее возраста и положения проснулась в удобное для нее время и не одна. Господин Сатаров спал спокойно, словно у себя дома. Вчера, после утомительного собрания в Славянском клубе, глупых речей, толстых мужчин, и их жен, они оторвались, что называется на полную катушку, в ресторане.... А это, совсем неважно в каком, главное было весело, и нисколько не утомительно. Да и Александр не разыгрывал из себя героя - любовника, все произошло совершенно спокойно, без всяких резких движений, одно удовольствие и никаких проблем. Действительно, у мужчин его возраста своя прелесть. Не то, что у этих юнцов, строящих из себя гигантов бизнеса и секса. Она встала, ощущая в теле некоторую усталость. Сквозь жалюзи пробивался солнечный свет, с улицы доносился легкий шум движения машин, где - то работал отбойный молоток. Ступая босыми ногами по мягкому ковру, Наташа вышла из спальни. Через минуту она уже ощущала на теле приятные струйки воды. Утро начиналось для нее совсем неплохо. Она перебирала в памяти, что предстоит ей за сегодняшний день. Все как обычно. Завтрак, поездка в парикмахерскую, потом за город на дачу к родителям. А там вечная скука и пристальный взгляд матери.
Почему, дескать, опять ребенком не занимаешься? А у ребенка кроме кучи учителей и гувернанток есть еще и родной отец, правда, сволочь порядочная. Короче, никакого просвета. Самое главное, придется дать окончательный ответ Андрею, раз мальчику нужен отец, то Андрей подойдет на эту роль лучше всех. Это точно знает, что ему можно, а чего нельзя. Она закрыла душ, сняла полотенце, приготовленное домработницей, растерлась стоя перед зеркалом. А, что там ни говори, выглядит она для своих лет прекрасно. Совсем, даже неплохо. Она бросила полотенце и снова вернулась в спальню. Сатаров
уже стоял одетый и что - то приглаживал на лысой голове. При свете дня он уже не казался таким привлекательным, как вчера, но все же еще сохранял мужскую стать
--
Доброе утро, Наташа, - произнес он, своим глуховатым голосом, - вы - богиня!
Он смотрел на нее восхищенно, ни мало не заботясь о том, чтобы произвести на нее впечатление. Было видно, что он действительно восхищается ее телом, движениями молодых ног и рук. Наташа кивнула, деланно равнодушно. Только спросила:
--
Сигаретку даме не дадите?
--
Пожалте, - подыгрывая ей, ответил он, - всегда самые лучшие.
Наташа накинула халатик и села в кресло, выбросив оттуда вещи, и закурила, оглядывая Сатарова внимательным взглядом. Тот подал ей пепельницу и продолжал надевать пиджак, мурлыча под нос непонятную мелодию.
--
Слушайте, Сатаров, произнесла Наташа, пуская сигаретный дым в потолок, я хочу, чтобы из этого получилось хорошее для нас с вами. Вы не против?
--
Я всегда за хорошее, - произнес он тотчас, ни минуты не колеблясь, только если ваши маменька с папенькой дознаются, нам будет маленький абзац.
--
Плевать! - решительно отрезала Наталья, - мне решать, как скажу, так и будет.
Сатаров уже затягивал галстук, достал из кармана мобильный телефон, нажал кнопку, тот сразу зазвонил на английский манер. Он вздохнул:
--
Давай, крошка, до вечера, созвонимся, дела зовут!
И приложил телефонный аппарат к уху.
Через некоторое время, провожаемый взглядом охранника, он выходил из холла, направляясь к своей машине.
--
Это ведь ни с чем не сравнимое удовольствие, отомстить своему врагу, оттрахав, его дочь. Это интереснее, чем вытереть зад его портретом. Я это могу, а он нет, да и не я один!
Через минуту его машина уже неслась в общем, потоке автомашин. В голове были совсем другие мысли.
Деревня Мишино, церковь Христа Спасителя, полдень.
--
Вот и пришли, - Виктор сбросил с плеча пару лопат, лом.
Остальные тоже побросали свою ношу.
--
Давай, закурим, - обратился он к Павлу, оглядываясь кругом.
Троица присела на валяющийся рядом ствол спиленного дерева, и молча стали осматривать ближайшие окрестности. Перед ними была деревянная церковь, обшитая вагонкой, с небольшим крыльцом. Перед ней огромная куча снега, чуть далее два небольших домика, затем огромный недостроенный дом, с пустыми окнами, затянутыми наспех пленкой. Церковь располагалась на самой вершине горы, рядом дома небольшой деревни, которую со всех сторон окружал лес.
--
А зачем тут колодец, - спросил Володя, - тут ведь до воды этажей десять.
--
А батя, решил здесь монастырь завести, - сказал Павел, - вон большой дом видишь, там монахи жить будут, а у церкви будет источник святой, так положено.
--
Так уж и святой? - усомнился Нелюбин, откуда святость - то?
--
Ну, это, дело наживное, а место тут красивое, что ни говори.
Место и впрямь было красивейшее! Огромное голубое небо, зеленая стена хвойного леса, за церковью угадывался пруд, за ним огромное поле.
Дверь церкви открылось, из нее вышел парень и направился к ним.
--
Здравствуйте, братья! - поприветствовал он сидящих.
Был он невысокого роста, чернявый, в нем угадывалось, что - то азиатское.
--
Тамбовский волк, тебе товарищ! - ответил Нелюбин, сплевывая табачную слюну, и подавая руку, - как дела, мусульманин?
--
Какой я тебе мусульманин? - ответил тот, крепко пожимая руки всем.
--
А кто же ты, - вступил в разговор Павел, - ты по паспорту, кто?
--
Ну, Бацаном зовут, а фамилия Бадмаев?
--
А сам калмык, какой же ты православный? - не унимался Нелюбин, - мусульманин и есть.
--
А тот Бадмаев, что при царе был, тебе не родственник? - спросил Володя.
--
Вроде как дед, - ответил парень, - а мы все крещеные.
--
Да ладно, живи, чего уж там, - сказал Нелюбин, - нам все равно. Лучше давай чифирнем, а?
Все молчаливо согласились, и стали собирать дрова на костер, поручив Володе наблюдать за дорогой, неровен час, появится староста Михаил. Тогда быть наказание за простой, об это двести поясных поклонов. Любимое развлечение для него, наблюдать, как братия поклоны отбивают, в грехах каются.
Володя наблюдал, как медленно разгорается пламя. Здесь уже он более двух недель, а тогда, его почти мертвого доставил в больницу Боцман, капитан. Прибывший на прииск, он не растерялся, и, вытащив на себе, на лодке доставил в больницу. Что и говорить, родился лейтенант Семенов в рубашке. Три месяца его по частям собирали в госпитале. А потом, перед самой выпиской к нему пришел невысокий человек в штатском, вызвал его в сад, и они долго сидели на лавочке под большим деревом. Он представился Федором Ивановичем, показал удостоверение, выслушал, все, что хотел выслушать и сказал:
--
Слушайте меня внимательно, молодой человек. Все, что вы мне тут рассказали, очень интересно, но не стоит главного, вашей жизни. Все дело в том, что вы никогда не были работником милиции, и если вы решитесь доказать обратное, место в психбольнице вам обеспечено, это все не сложно. Вы рядовой гражданин, живите и наслаждайтесь. Вот вам документы, деньги, и попытайтесь быстрее исчезнуть из этого города, тогда можете рассчитывать на спокойную жизнь, и считайте, что вам повезло в этой жизни. У вас же была невеста, вот и найдите ее.
Он достал из кармана пакет, желтого цвета.
--
Вот здесь деньги на первое место, чистый паспорт, на ваше настоящее имя. А с остальными трудностями вы справитесь, у вас это получится.
Он встал, крепко пожал Володе руку, и исчез за больничной оградой, словно растворился в суете городской улицы.