Тарасин Андрей : другие произведения.

Хранитель часть1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Кавказ. Сколько крови и слез стоило его освоение. Казаки и Адыги. Им надо было, как-то учиться жить вместе. Империя пришла, и уходить она не собирается. С этим надо было или смириться или уйти. Благо, есть такое место, куда можно уйти. Здесь дана версия таинственного исчезновения целого народа. Версия фантастическая, но тоже имеющая право на существование. В общем - война и любовь, детектив и фантастика - здесь есть всего понемногу. Приглашаю попутешествовать вместе
   ХРАНИТЕЛЬ
  Глава первая.
  Я должен был его встретить. Встретить при любых обстоятельствах. Я никак не мог пройти мимо него. Как пройдешь мимо Хранителя? Осознание этого пришло потом, уже после нашей с ним встречи. Я тогда открыл новый мир. Разумеется, этот мир был всегда. Он был рядом. Его только надо было суметь увидеть. Я его увидел и стал богаче на целый мир.
  Мой отец брал меня в лес с раннего детства, лет с четырех. Он сажал меня на плечи и тащил в гору на себе. Далеко мы забрести не могли - куда можно путешествовать с малышом на плечах - максимум на километр. Но у нас были горы, а с горы, пройдя километр, можно было увидеть весь город, и море и другие горы, уходящие вдаль, словно спины больших спящих
  животных, готовых в любой момент проснуться. Через сорок лет память нисколько не потеряла четкости, и те детские впечатления с прежней яркостью стоят перед глазами. Мы с ним часто ходили в горы. Сначала вдвоем, потом, когда подросла сестра, брали и ее. Но эти воспоминания, как-то стерлись и потеряли четкость, стали обыденностью. Не замутилось лишь то, самое первое.
   Потом мы росли, становились подростками, юношами и у нас появлялись другие интересы. Врывались в жизнь новые идеалы. Все было ярким красочным, шумным. Хотелось всего попробовать, до всего дотянуться. И мы пробовали и дотягивались, росли, менялись, взрослели, мужали, заводили семьи и разводились, и погружались с головой в рутину повседневной жизни. Мы, конечно, продолжали ходить, иногда, в горы, но это было частью повседневности. Были походы с семьей за грибами, выезды на пикники, но все это мы делали, соблюдая некий ритуал. Все ходили, и мы ходили тоже. Это было, как бы, продолжением все той же повседневной рутины. Было немного свежее, чуть-чуть праздничнее, капельку веселее, но домашние заботы мы и туда брали с собой. И все разговоры неизбежно сползали на быт. Быт незаметно засасывал и порабощал, пока однажды не захотелось куда-нибудь сбежать.
   У нас везде доминируют горы. Они нависают над городом, смотрятся в море, как в зеркало, охраняют от сильных ветров. Горы присутствуют везде. К ним привыкли и уже не обращают на них внимания, но от этого они не перестают быть. Стоит сделать несколько шагов, и попадаешь в горы. Вот так, сделав всего несколько шагов, я и открыл новый мир. Получилось достаточно просто. Сначала я открыл свою калитку, перешел трассу, поднялся чуть больше ста метров по тихой, незаметной улочке. Улочка вскоре закончилась. Началась лесная тропинка. Это уже было оно - начало другого мира, но мне понадобилось подняться еще метров на сто, что бы это ощутить. Звуки города постепенно потускнели, хотя и не исчезли совсем. Ноги несли сами, а я вертел головой в разные стороны от неожиданности. В голове был хрустальный звон, только обрывки мыслей хаотично толкали друг друга, лихорадочно пытаясь сложиться в какие-то слова. Сложиться в слова не удалось. Это место было не для слов. Здесь царила середина осени, царили проплывающие по небу облака, пение птиц. Здесь ветер тихо шуршал в кронах деревьев, общаясь с ними на языке образов, а деревья, молча, кивали в ответ своими разноцветными ветвями. Полет птицы или движение облаков по небу, кружение опавшего с дерева листа или быстрый прочерк суетливо проносящейся мимо запоздалой пчелы; любое движение здесь приобретало сакральный смысл. Тропинка вела все выше, огибая овраги и промоины, забегала на бугры и спускалась в маленькие лощинки, пока не распахнулась внезапно захватывающей панорамой всего города, и моря, и гор, лежащих внизу, как на огромной ладони. Она приглашала остановиться, передохнуть и удивиться таким необычным видом, и радостно помолчать, и отдохнув, идти вместе с ней дальше. Тропка взбиралась выше, чуть наискосок и ныряла в небольшой овражек, а тот плавно сходил дальше на нет и заканчивался уже настоящим торжественным лесом. Но и здесь тропа не стала задерживаться, а побежала дальше и выше, кое-где ныряя под упавшие деревья, а где-то огибая ямы и промоины, потом круто забрала вверх и скалистыми ступенями стала взбираться мимо могучих дубов, зарослей ажины, и колючего кустарника. Наконец, устав карабкаться на кручу, свернула под прямым углом влево и дальше неспешно покатилась, виляя из стороны в сторону и лишь слегка поднимаясь в гору. Еще немного повиляв, давая подготовиться к предстоящему событию, она вдруг торжественно вошла на огромную, заросшую тут и там дубами и грабами в два обхвата, с какой-то нереально зеленой и сочной травой, горную поляну. Тропа, не давая времени опомниться, бежала дальше, однако ноги больше не могли сделать ни шага. Величие и торжественность этого храма природы заставляла замереть с открытым ртом. Здесь можно было провести пол жизни, любуясь этим великолепием. Можно было просто ходить или прилечь на сочную и такую ароматную траву и лежать, и слушать тишину, и считать проплывающие над тобой облака. Дальше в тот раз я идти не решился. Боялся испортить волшебство этого места. Наивный. Такое волшебство невозможно испортить.
   В этой жизни мы перестали принадлежать себе. Сначала мы принадлежим родителям, потом , женившись мы принадлежим нашим женам - принадлежность к родителям при этом никуда не девается. Дальше появляются дети, и мы начинаем принадлежать и им тоже. Ми принадлежим стране, религии, партии, школе, работе, расе... Хватит ли времени, что бы описать все эти принадлежности. Словом мы принадлежим кому и чему угодно, только не себе. Возникает ощущение, что ты большой чемодан, набитый всяким добром, которое принадлежит разным людям и организациям. Всю жизнь нас куда-то несет, кто-то в нас копается, что-то из нас извлекают, а что-то другое кладут взамен, а потом, в конце жизни весь этот хлам благополучно попадает на свалку. Мы уже не нужны. Наше содержимое никому не интересно. Это содержимое устарело, и нас вежливо просят перестать тыкать этим содержимым в лицо нового поколения таких же, как и мы чемоданов. Возникает чувство тупика, и каждый подсознательно ищет из него выход. Мне повезло. Я этот выход нашел. Теперь у меня есть свой мир. Мир, в котором я принадлежу только себе. Я говорю: " У меня есть мир" , но этот мир не принадлежит мне. Он свободен так же, как и я. Мы с ним сосуществуем, как бы в симбиозе. Я нашел в нем выход из тупика, а он во мне то, что вдохнуло в него жизнь. Ему было сложнее. От правильности его выбора зависела его дальнейшая судьба, тогда, как я мог найти себе и другой мир. Поэтому он и присматривался ко мне так долго, так постепенно впускал меня в себя.
   Еще раз прийти туда я смог только через неделю. На следующие выходные. Я, как в прошлый раз, открыл свою калитку, перешел трассу, поднялся метров сто по тихой и незаметной улочке. Тропинка встретила меня уже как старого знакомого. Мы, молча, поздоровались, и она снова повела меня в гору, то петляя, то убегая немного вперед. Она показала мне уже немного больше, чем в прошлый раз. Это были новые виды на город, от которых захватывало дух, были крохотные полянки с голубыми осенними цветами, кусты со спелыми ягодами боярышника и ажины, и даже немного белых грибов, которые, впрочем, я не стал собирать. Так, незаметно общаясь, мы и добрались до той волшебной поляны. Теперь в мыслях были не одни только образы. Уже начали появляться слова.
   - Радуйся,- сказал я поляне-
   - Хайре,- ответила она мне на греческий или индийский лад.
  Как красиво это звучало: "Хайре, поляна Храм, радуйся. Давай радоваться вместе" Это было наше первое слово. Теперь я мог давать название всему, что увижу. Я дал название поляне, деревьям, траве и цветам, облакам в небе, птицам на деревьях, желтым осенним листьям. Постепенно все в моем мире получило свое название. Мой мир оживал, становился объемным, разрастался и взрослел, и я рос и взрослел вместе с ним. А в третий раз я встретил ЕГО. Хранителя.
   Я открыл свою калитку и стал переходить трассу. Он неспешно трусил по другой стороне мне наперерез, и, казалось, не обращал на меня никакого внимания. Это был средних размеров пес коричневого цвета с небольшими черными пятнышками по всему телу, как у далматинца. Дворняга, как дворняга ничем не примечательный, если бы не его глаза. Не бывает у собак таких умных глаз. Таких глаз не бывает и у людей. Они притягивали, заставляли остановиться, посмотреть в них. Казалось, они видели все твои мысли и желания. Мы постояли друг против друга некоторое время. Пес явно меня изучал. Затем, видимо что-то решив, он повернулся и потрусил по улочке впереди меня, как будто сопровождая. Тропка встретила нас и, немного робея, повела в гору. Прошли мы недалеко, всего около пятидесяти метров. Пес, вдруг, остановился поперек тропы, и я понял, что меня дальше не пустят, что надо подождать. Я тоже остановился, сел на бугорок спиной к моему странному провожатому и покорно стал ждать. Каким-то внутренним чутьем я понял, что сделать надо было именно это. Боковым зрением я видел, как пес уселся чуть выше меня по склону и стал смотреть мне в спину.
  Взгляд был неприятным. От него хотелось куда-нибудь скрыться. Он словно протыкал насквозь. Я даже поежился, но продолжал сидеть и ждать, чем все кончится. Наконец пес, не спеша, подошел ко мне сзади. Я не поворачивался. Тогда он ткнулся носом мне в спину. Меня будто пронзило током, но я понял, что это знак одобрения, и что теперь я свободно смогу ходить здесь, когда и куда захочу. Он признал меня. Это был хранитель моего нового мира. Это был теперь и мой хранитель. Сердце мое громко билось толи от страха, толи от возбуждения, а на душе было чувство покоя и защищенности. Я перестал бояться. У меня было сокровенное место, где я смог бы укрыться, практически, от любых жизненных невзгод. Это место нуждалось во мне точно так же, как и я нуждался в нем. Теперь мы могли вместе расти развиваться, меняться по своему усмотрению и желанию. Мы были частью большого мира, и, в то же время, между большим миром и миром моим существовала незримая грань, преграда, которую никто не смог бы преодолеть без моего желания. Вернее - без желания моего и желания самого этого мира. Гарантией этого и был, встреченный мною Хранитель.
   Я медленно пришел в себя. Тропинка повела меня дальше, радостно петляя из стороны в сторону, обходя овраги и взгорки. Она опять показала мне красивый вид на город, провела более легким путем мимо маленьких цветочных полянок, похвастала кустами ажины и кизила. Угостила боярышником, и так же незаметно довела до поляны-Храма.
   - Хайре, поляна Храм, радуйся, - сказал я ей.
   - Хайре, - ответила она, и пригласила идти дальше.
  Дальше тропка повела меня поперек склона, чуть заметно поднимаясь. Идти было легко, дышалось полной грудью. Весь лес приветствовал меня веселым пением птиц и шепотом ветра в кронах деревьев. Осень раскрасила мир яркими красками и наполнила чистым звенящим воздухом. Постелила под ноги ковер из опавших листьев. Я был дома. Теперь в моем доме было бессчетное количество комнат, комнаток, кабинетов, залов. Даже храмов здесь было много. Тропинка, между тем, взобралась на хребет горы и здесь разделилась, предоставив мне самому выбирать путь. Одна ее часть побежала поперек горы дальше, другая же, свернув вправо, стала подниматься прямо по хребту к вершине горы. Мне тоже захотелось к вершине, и я свернул вправо. Хребет делался все шире, а подъем переходил в почти пологий участок. Появилась высокая трава, а деревья расступились и сделались огромными, доходившими в ширину до трех обхватов. Место было похоже на поляну-Храм. Такие же деревья такая же зеленая, сочная трава, но здесь можно было не думать о великом, а просто посидеть, привалившись спиной к шершавой коре дерева. Здесь было уютно. Такой уют бывает в детстве, когда точно знаешь, что дома ты защищен от всего плохого, приходящего извне. Будь то непогода, соседские мальчишки, или страшный соседский петух, не дающий тебе прохода. Забежал в дом, захлопнул дверь, и ты в полной безопасности. С этой поляной хотелось слиться, стать её частью. Зачарованный, я медленно шел через нее, а в конце меня ждал еще один сюрприз. На самом верху я нашел маленький чистенький родничок. Вода выбивалась из небольшого скального уступа, образующего небольшую чашу так, что, присев на корточки, можно было без труда напиться из этой природной посудины. Здесь же она и впитывалась в другую расщелину. Это место я назвал Поляной, а родничок - Чашей. Поляну нужно было обживать, и дальше я не пошел. Она была большая - сто на двести метров по моим примерным прикидкам. Точные сухие цифры здесь были неуместны. Меня это радовало. Я мог сказать, что поляна размером с половину земли. Кто здесь смог бы со мной поспорить? В самом центре из земли торчал огромный камень, похожий на стол. Пройдя вокруг него, я обнаружил четыре камня поменьше, вроде стульев. Это стало Cтоловой, а немного ниже лежало упавшее дерево. У дерева был ствол из двух почти сросшихся веток. На нем было так удобно лежать. Толстый слой мха служил мягкой подстилкой, а в изголовье можно было подложить свернутую куртку. Это была Спальня. Дом был готов. При желании можно было намечтать себе еще комнат. Пока же в этом совсем не было надобности. Я напился воды из Чаши, посидел за Столом на всех Стульях по очереди, потом пошел и улегся на мою Кровать, сделав из куртки подушку. По небу плыли прозрачные облака, ветер шептал мне интересные истории, но мои мысли соскользнули на домашние дела. Сделать бы так, что бы они пошли, как-нибудь, полегче. И я стал представлять себе, как приду домой, а там меня уже ждет хороший заказ, как я начинаю придумывать форму этого будущего изделия, как с любовью начинаю размечать и разделывать доски, кроить, собирать, и вот заказ уже готов. Я даже представил, что это будет резной столик на одной ножке, с расписной столешницей. Ножку я выточу из бука, а столешницу из каштана. Столик стоял перед глазами, как будто наяву. Мысленно я даже мог его поворачивать в разные стороны, настолько реально он стоял перед моими глазами. День, однако, повернул на закат, и мне было пора. Пора в большой мир к моим делам и заботам. Тропинка быстро довела меня до тихой улочки, и через пять минут я уже открывал свою калитку.
   Я ничуть не удивился, когда оказалось, что дома меня ждет заказчик.
  Ему был нужен небольшой круглый столик под бра рядом с кроватью. Я быстро нарисовал форму, и заломил хорошую цену. Заказчик не стал спорить. Так я понял, что могу влиять на события этого мира. А, когда я ворочался в своей постели, тщетно пытаясь заснуть, перед моими глазами, вдруг предстала Поляна. Видение было настолько ярким, что, казалось, протяни руку и коснешься ветки, травы, или камня. Тогда я понял - что бы чего-то намечтать, как я намечтал сегодня себе такой выгодный заказ, совсем необязательно идти на Поляну. Достаточно просто представить себя сидящим там за Столом, или лежащим на дереве - Кровати, а то и просто стоящим в любом ее месте.
  Когда я представлял себе свою Поляну, все жизненные невзгоды куда-то исчезали, на душе светлело, и я готов был перевернуть горы. Конечно же не в прямом смысле.
  
   Глава вторая.
  
  
  Жизнь не удалась. Лалух осознавал это всем опытом прожитой жизни. Он сидел один возле ручья и плакал. Конечно, двенадцатилетние мужчины уже не плачут, и он это знал и не одобрял, но поделать с собой ничего не мог. Он специально забрался в такую даль, что бы его никто не смог увидеть. Это были слезы обиды и досады в основном на себя самого. Ну почему он не такой мужественный и ловкий, как все его братья? Почему он мог застыть столбов во время игры, думая совершенно о постороннем. Почему, когда все играют в мужские игры, например, в коня, или бегают вперегонки, или рассуждают об оружии, ему хочется уйти в горы? Хочется ходить по тропинкам, взбираться на скалы или просто искупаться в каком-нибудь ручье. Его всегда тяготило чье-то присутствие рядом, и, едва справившись с домашними делами, он стремился уединиться. Его всегда манили горы или море. Хотелось сначала залезть на макушку их горы, той к которой как ласточкино гнездо прилепилось их селище. Туда он забрался в 5 лет. Было трудно. Он выбрал для подъема неудачное место и едва не сорвался с водопада, потом изодрал руки о куст ажины, мужественно прошел мимо змеи, которая грелась на камне, мешая идти вперед. Наконец уже заполдень он все-таки долез до макушки. Там было красиво. Вершину горы венчала поляна, словно огромная лысина макушку великана, а по поляне тут и там были разбросаны огромные камни, поросшие коричневым мягким мхом. Один камень стоял в центре и был самым высоким и даже имел что-то похожее на спинку. Сидеть на нем было очень удобно. С поляны был виден кусочек моря, а если стать к нему лицом, то спину прикрывали горы, словно какие-то сказочные огромные ступени, уходящие в бесконечную даль. Вид был торжественный и завораживающий. Даже в мечети, куда Лалуха уже брали с собой взрослые мужчины, было не так красиво и интересно. Он провел на поляне какое-то небольшое время, но когда пошел назад, с ним приключились интересные вещи. Солнце, вдруг, из полуденного резко перескочило на вечер. Он и не заметил, как уже стало смеркаться. В тот день ему могло здорово достаться от матери. Его не было дома целый день, и искать его поднялись всем аулом. Все уже потеряли надежду, когда в сумерках он вышел из леса прямо на своих старших братьев - близнецов Осила и Нураза. От хорошей порки его тогда спасло лишь особое к нему расположение главного старейшины селища старого и мудрого Авгура, которого уважали далеко за пределами их города. Он что-то тихо, но очень внушительно сказал матери, и гневные искорки в ее глазах, готовые в любую секунду разразиться страшной бурей, вмиг потухли. В глазах осталась лишь усталость, боль и немного тоски, как будто она только, что потеряла близкого человека. Лалух так и не смог понять, что означал тогда тот печальный материн взгляд. Потом были другие горы и выше, и, может быть красивее, чем его первая гора, но такой, как эта он уже больше не встретил. Иногда он опять возвращался на ту горную поляну, и сидел на том большом камне, любуясь морем, но после с ним происходили непонятные вещи. Когда он возвращался, время, как будто, срывалось и мчалось вскачь, словно взбесившийся жеребец. Но на этом странности не кончались. Он ни разу не встретил на поляне людей, хотя она была совсем недалеко от селища. А однажды, когда он пошел туда с мальчишками, что бы показать им это чудо, он вообще не нашел на горе никакой поляны. Его тогда сочли просто чудаком, и особо дразниться не стали, но с тех пор он никого не пытался туда водить...
  Лалух умылся из ручья, посидел еще немного на камне, окончательно успокаиваясь, потом решительно поднялся и пошел в сторону аула. Нужно было успеть до полудня. Сегодня его ждал серьезный разговор с отцом. Опаздывать было никак нельзя. Он уже почти мужчина, и должен отвечать за свои поступки. Селище встретило привычными звуками. Люди занимались повседневными делами. Труд - изнурительный, каждодневный, в поте лица своего никогда не был популярен у его народа. Вся домашняя работа делалась с радостью и удовольствием, что не совсем соответствовало канонам новой религии, которую с таким упорством пытались привить им от турок. Люди не спорили. Они со всем соглашались, но делали все по-своему. Даже местный мулла ничего с этим не мог, да и не хотел делать. Благо, он был из местных и душу народа знал не понаслышке. Места здесь благодатные и еды хватает на всех. Местные держали скот и домашнюю птицу, выращивали огороды, сажали возле домов фруктовые сады, разводили в больших количествах лесной орех. Здесь он звался Фундук. В лесах было тоже полно всяких ягод и плодов, а ближе к зиме созревал "хлеб отцов"". Так местные называли благородный каштан - орех с мягкой кожурой, который растет на высоких деревьях. Почему хлеб отцов? Потому, что каштановые деревья встречались только рядом с дольменами. Этот орех хорошо брали приезжие купцы, но местные продавать его не спешили. Его меняли на пшеницу и кукурузу, но, в основном ели сами. В горах были построены специальные коптильни. Каштан коптили и запасали на зиму. А еще у них было море. Одно огромное, изобильное. Этого изобилья хватало на всех. Здесь было полно рыбы. Рыба шла косяками. Ее ловили, засаливали, потом сушили. В основном продавали, ну, а самую вкусную ели сами. Рыба здесь очень вкусна и костей в ней очень мало. Да и чешуи зачастую тоже нет. Есть ее одно удовольствие. Излишки продуктов продавали здесь же у моря. А на прибрежных скалах совсем не глубоко водились вкусные мидии. Зная эти изобильные края с дружелюбными жителями, сюда охотно заходили корабли и кораблики, что вели торговлю с греками и турками. Гавань здесь, правда, была очень неудобной. От моря сразу же начинались большие глубины, и пристань было не построить, а местная речка, хотя и немалая, постоянно меняла свое русло. Судно можно было завести в устье реки только при помощи местного лоцмана. Зимой же этот маленький порт становился и вообще недоступен из-за постоянных зимних штормов. Да в это время и торговля замирала. Ну, какой сумасшедший капитан, скажите мне, рискнет своим судном и грузом за призрачную надежду на прибыль.
  Подходя к дому, Лалух заметил необычное оживление. Возле ворот у коновязи стояла лошадь главного старейшины, тут же вертелись соседские мальчишки, а чуть дальше стояли небольшой стайкой девушки и что-то увлеченно обсуждали. Лалух, открыл калитку в воротах и прошел по дорожке к дому. Было еще не так тепло, как летом, и входная дверь в дом была прикрыта. Он вошел в дом и, моргая со света, затоптался у порога. За столом в молчании сидела вся семья. Именно вся. Обычно за стол садились только мужчины, но сейчас за столом сидела и мама и бабушка Зара, и даже старшая сестра Биба. Должно было случиться что-то действительно необычное, что бы все вот так собрались за одним столом. А во главе стола сидел не дед Юнус, как всегда, а главный старейшина. Лалух нерешительно затоптался, не зная, что делать, но все молчали, с интересом рассматривая его. Наконец тишину нарушил главный старейшина Авгур.
  - Входи. Садись,- он придвинул Лалуху табурет, - разговор предстоит серьезный, и лучше встретить тебе такие вести сидя.
  Лалух сел, обводя удивленным взглядом свою такую знакомую и, в то же время, ставшую такой незнакомой родню. Он чувствовал себя по другую сторону какой-то преграды, что отделяла его от близких. Авгур не дал ему времени на раздумья. Прокашлявшись, он заговорил снова:
  - Решено на семейном совете отдать тебя в учение. Сейчас соберут твои вещи, и завтра на рассвете я отведу тебя к жрецу в ущелье Барсов.
   Лалух похолодел. Такого подлого тычка он от жизни не ожидал. Случалось, что мальчишки были слабы здоровьем, или недалекого ума, так тех хоть к мечети пристраивали. Мулла их обучал, как надо разговаривать с аллахом, совершая намаз по нескольку раз в день, моля бога об их исцелении. Многим это помогало и через год другой они возвращались в семью совсем окрепшими, или уходили учиться дальше в медресе. Ну, а его-то за что? Он не слаб телом, освоил многие домашние дела и даже знал некоторые лечебные травы. Мог остановить кровь, или унять сильную боль в животе. За что? Чем он не угодил? Утренняя обида вспыхнула в нем с прежней силой, и он опять чуть не расплакался. В комнате повисла тягостная тишина. Он опустил голову, что бы никто не заметил его полные слез глаза, и вдруг ему на плечо легла большая твердая рука. Не смея повернуться, он скосил глаза и увидел отца, стоящего возле него. Это была еще одна неожиданность. Отец никогда не ласкал его, считая это вредным для воспитания настоящего мужчины. Он стоял, положа руку на плече Лалуха, и ободряюще молчал. Авгур же после неловкой паузы продолжал:
  - Если ты считаешь это обучение наказанием, то совершенно напрасно. Скажи мне - ты многих учеников жреца знаешь? Ни одного? А почему?
  Лалух невольно стал следить за нитью разговора и пожал плечами в знак своего незнания.
  - То, что я сейчас скажу не должно выйти из стен этого дома, - он обвел всех грозным взглядом и, не найдя возражений, продолжал, - жрец - это дух нашего народа. Сильные соседи пытаются навязать нам свое понимание Бога, и у них это получается. С этим ничего не поделаешь, и если не мулла, то поп или ксендз все равно пришли бы в наши края. Сопротивляться этому - значит начать войну, а война, даже если мы и победим, лишит нас возможности пользоваться защитой наших предков. Этого мало, кто знает, но основным нашим защитником от войны и является жрец. Он уже в солидном возрасте и решил подготовить себе смену. Так вот - его выбор пал, как раз на тебя. Не понимаю за что такая честь? Ты, вроде бы, ничем не отличаешься от своих сверстников. Ну, да жрецу виднее. Так, что ты должен гордиться этим, а не сидеть, свесив нос, как будто тебя кто-то продает в рабство.
  Лалух удивленно поднял глаза, и встретил понимающий и ободряющий взгляд старого Авгура. На душе полегчало. Жизнь уже не казалась такой пропащей. Авгур поднялся из-за стола и не прощаясь пошел к выходу. В дверях он обернулся:
  - Выезжаем завтра с рассветом, - не терпящим возражений тоном изрек он и захлопнул за собой дверь. Семья так и сидела, будто придавленная известием. Никто не решался пошевелиться или сказать слово.
  
  
   Глава Третья.
  
  Сегодня в последний раз Лалух гулял по родному городку. Пситэ - так назвали это место его далекие предки. Род их звался Шапсодами и в этих местах они жили уже давным-давно, но не испокон века. Когда-то, спасаясь от голода и тяжелых поветрий, их предки вместе со всем своим народом - Суифами переселились сюда с равнин. Тогда эти места были совсем дикими и пустынными и в них никто не жил, кроме дикого зверя, да одиноких жрецов возле каменных домов предков - Долмонов или Дольменов. Края оказались благодатными, изобильными дарами земли и воды. Постепенно люди прижились, обзавелись прочными хозяйствами. Земля приняла народ, как своих родных детей. Да и завистников на эту землю, почему-то не находилось. Может быть из-за гор, а может сама земля не принимала захватчиков. Как бы то ни было, но счастливая жизнь продолжалась, несмотря на мелкие неприятности в виде распространения власти турок. Власть их была чисто номинальной и особых неудобств не доставляла. Приходилось с этим мириться.
  Лалух решил сходить сначала на торг - бедзер или базар, как его называли местные. Базар был возле моря на небольшом взгорке. Это была большая ровная площадка, где стояли несколько постоянных лавок торговцев. Торговали здесь и с открытых лотков или даже с земли. Купить можно было все, необходимое для жизни, начиная от одежды, оружия, домашней утвари, заканчивая различными лекарскими снадобьями и зельями. Недавно пришел армянский торговый баркас, и армянские купцы наперебой предлагали свой товар. Они торговали тканями, посудой, всевозможными украшениями, оружием, и огненным вином, которое было незаменимо при обработке тяжелых ран. Греки предлагали хорошую обувь и конскую упряжь. Здесь же были несколько постоянных лавок, которые торговали даже зимой. Содержали их только иноземцы. Жили они отдельным посадом, который располагался недалеко от моря. Там жили турки , армяне, греки и даже одна семья евреев. Эта часть города называлась Кутыр, а иногда, просто посад. У всех купцов были свои постоянные торговые точки, а разногласия, неизбежно возникающие при торговле, разбирал староста посада. Его назначали раз в 5 лет советом из старейших жителей посада и города.
  Лалух прошелся из конца в конец базара. В этот час людей здесь было мало. Все занимались домашними делами. Он решил напоследок обойти весь город. Город располагался в большом ущелье, которое промыла в горах местная речка. Горы, как бы, расползались в стороны, открывая взгляду широкий простор моря. Город не был единым целым. Его части - селища располагались на отдельных небольших горках. Хотя внизу вдоль речки была большая удобная долина, но строить на ней ничего было нельзя. В сезон дождей эта долина превращалась в один сплошной ревущий поток воды. В это время связь между селищами нарушалась. Эту водную стихию обычному человеку невозможно было преодолеть. Летом же в этой долине даже умудрялись выращивать огороды. Лалух поднялся на ближайшую горку, где располагалось самое большое селище Унэ. Прошел по главной улице к верхней поляне для собраний. Это была самая высокая точка, и отсюда открывался захватывающий вид и на город и на море. Домов здесь уже не было, и он стал просто смотреть на море.
  Был конец последнего месяца весны, и погода стояла солнечная. Море играло всеми цветами голубого синего и зеленого оттенков. Над ним тут и там висели нежные пуховые облачка, а вся поверхность от солнца играла тысячами бликов так, что казалось, это скачут и резвятся стаи каких-то волшебных солнечных зверьков. С моря налетал теплый свежий ветерок и ласково трогал волосы, а с деревьев звучал веселый птичий хор. Природа радовалась солнцу и теплу.
  Отсюда можно было увидеть все части города, и долину и речку. Горы, как будто обнимали и прикрывали собой это место, оставляя лишь небольшие возвышенности, на которых и располагались части города. Это мешало бешеной воде зимой уничтожить дома вместе с людьми и скотом. Если бы не жрецы, то в первые годы переселения люди стали бы строить дома в самой долине. Лалух часто смотрел на то, как бушевала вода зимой, и ему становилось страшно от того, что было бы с людьми, если бы их во время не предостерегли. С того места, где он стоял можно было увидеть даже его дом, хотя та часть города и утопала в сплошной зелени садов. Этот вид невозможно было ни с чем перепутать. Их селище прилепилось к подошве самой первой из трех одинаковых гор, которые люди назвали Три Брата. Вот на вершину первого Брата и сбежал когда-то маленький Лалух, вызвав сильный переполох во всем городе.
  Солнце, между тем, уже подплывало к самому морю. Скоро его диск начнет погружаться в море, ставшее к тому времени совсем черным, и золотая солнечная дорожка побежит от него к берегу, предлагая желающим пройти по ней и спуститься в другой мир вместе с Солнцем. Пора было идти домой. Мама с сестрами в последний раз приготовят для всех вечернее угощение. В последний раз все вместе усядутся за стол, и женщины будут им подносить блюда с едой. Так испокон сложилось, что женщина в семье была не только дающей жизнь, но и дающей хлеб насущный, уже и после того, как подарила эту самую жизнь, и так до скончания дней. Ноги несли его к дому. Мысли же все время вертелись вокруг завтрашней поездки к жрецу в ущелье Барсов. Он все гадал, что будет там делать, зачем он так понадобился жрецу, и что тот собирается с ним делать. Вопросов была полная голова, и они бестолково толкались, не давая нормально думать. Так, пытаясь размышлять о будущем, он и дошел до своего дома.
  Во дворе вовсю кипела работа. Под большим навесом топилась летняя печь. Женщины готовили какую-то вкуснятину. Сегодня в их доме собрались гости. Дом у них был достаточно большой. Отец, как когда-то и дед был почти бессменным старейшиной их селища. Они могли позволить себе жилье и побольше, но семья была не такая уж и большая. Всего двенадцать человек. Детей было всего восемь. Рожая Лалуха, его мать надорвалась, и больше детей у нее быть не могло. Лалух был младшеньким и самым любимым.
  Двери дома стояли нараспашку, и вся женская половина сновала от большого стола под навесом к дому, от дома к печи, от печи в сарай и обратно. Готовили большое угощение. Мужская половина вместе с гостями стояла чуть в стороне, что бы не создавать помеху женщинам в их священнодействии. Запахи от стола витали в воздухе одуряющие. Все изрядно наголодались и с нетерпением ждали начала пиршества. Стол делали общий и для мужчин и для женщин. Так было принято, когда кого-нибудь отправляли в дальнюю дорогу. Лалух мог бы чувствовать себя именинником, если бы не предстоящая разлука с домом и близкими. Наконец бабушка Зара сделала знак деду Юнусу, и тот повел гостей к столу. Долго и с достоинством рассаживались. Дед с отцом во главе стола, за ними мужчины по старшинству, потом женщины. Последними садились мама с бабушкой и сестры - это для того, что бы приносить новые блюда и убирать старые.
  Лалух сидел по правую руку от отца. Так близко к началу стола он еще не сидел никогда. Ничего интересного здесь не было. Еда та же, что и везде, а кругом одни взрослые. Скучно. И поговорить не с кем. Обычно мальчишек сажали ближе к концу стола. Те быстро насыщались и по-тихому убегали по своим делам. Взрослые против этого, никогда не возражали. Зачем неволить молодежь. У них свои интересы. Однако сегодня Лалуху пришлось высидеть весь вечер до конца. Никуда не денешься, как-никак, а виновником торжества был он сам. Мужчины стали по очереди подниматься и говорить ему напутственные слова. Речи их звучали красиво и торжественно. Лалух слушал, не пропуская ни единого слова. Говорили о том, какой он вырос красивый, сильный и умный. Желали, что бы он прославил свою семью своей мудростью. Хотели, что бы он не забывал свою родину, и всегда стремился к родному дому. Напутствия продолжались, а он все сидел и слушал, начиная изрядно скучать. Хорошо, что эти напутствия можно слушать сидя. Так принято, когда кого-то провожают. Наконец все гости высказались. Был налит целый рог вина и его пустили по кругу. Первым отпил глоток дел Юнус, затем отец Заур, Потом старшие братья - близнецы Осил и Нураз, средние братья - двойняшки Сахид и Тагир, ну а потом и все гости - мужчины по старшинству. Гости, молча, встали и стали расходиться, прощаясь за руку со всеми мужчинами семьи. Ритуал был закончен. Дань традиции была отдана. Женщины все вместе убирали со стола. Время было уже позднее, и все сбились с ног. Может быть это и хорошо. За беготней и ритуалами было некогда грустить. Традиции не зря придумали предки.
  Лалух едва донес до кровати свое уставшее тело. Последнее, что он помнил - это как его голова коснулась подушки. Потом все заполнила мягкая и теплая темнота, и он очнулся уже от того, что кто-то тряс его за плечо...
  
   Глава четвертая.
  
  Жрец велел называть себя Орсак. Это значит медведь на языке предков. Он и вправду выглядел, как медведь. Высокий и широкий в плечах он ходил немного вперевалку. И сила у него была медвежья. Мальчишкам, правда, на себе ее испытать не пришлось, но этой силой веяло от Орсака на расстоянии полета стрелы. На этом сходство с медведем кончалось. Был он еще не стар - не более пятидесяти лет - но ловкостью и сноровкой намного превосходил даже таких молодых и резвых мальчишек, как они. Знакомство их началось с того самого дня месяц назад, когда его, испуганного и молчащего, старейшина Авгур привел в ущелье Барса и оставил возле дома дожидаться. Жреца на месте не было. Посчитав свое дело законченным, Авгур повернул свою лошадь и, махнув на прощание рукой, поехал назад к городу. Лалух же, что бы хоть чем-то отвлечься от тяжелых мыслей привязал свою лошадь к коновязи и стал снимать переметные сумы. Животное должно отдыхать. От этого занятия его внезапно отвлекли тихие смешки и перешептывания за спиной. От неожиданности он стремительно оглянулся. Напротив него стояли трое мальчишек примерно одного с ним возраста и с интересом его разглядывали. Пауза немного затянулась. Наконец Лалух решил представиться. Все же, это он здесь гость, а гостю положено представляться первым. Он шагнул к ним и протянул руку:
   - Я Лалух. Из Пситэ приехал, - он замер в нерешительности, не зная, что еще надо говорить. Стоящие напротив мальчишки были настолько разные, что невозможно было себе представить их в одном месте. Первым к нему шагнул черноволосый, черноглазый крепыш с очень смуглой кожей.
   - Шуцэ, - представился он низким голосом, - я из Тумэ. Это в одном дне пути по берегу на закат.
   - Да я знаю. Моя мама из Тумэ. Это же совсем рядом.
   - А я Хагур, - перед ним стоял высокий худой и очень подвижный мальчишка с рыжеватыми волосами и россыпью веснушек на лице.
   - Я из Обраго приехал. Это тоже на закат. Только ехать далеко. Мы три дня сюда добирались.
  Он не мог оставаться на одном месте. Все время двигался. Его тело, как шарик ртути постоянно трансформировалось. Оно, как бы, перетекало из одного положения в другое. А если он вынужден был держать тело в покое - двигалось его лицо, постоянно изменяя выражение. Мимика была богатейшая.
  Последним к Лалуху подошел, словно слегка робея, высокий мальчишка с большими печальными карими глазами и темно-русыми волнистыми волосами. Он немного походил на девочку, если бы не пушек, явно пробивающийся над верхней губой.
  - Амыд, - негромко представился он, - мы из Оджара, - и больше ничего не добавил к сказанному. Он был молчуном, и лишнего слова от него трудно было услышать.
   Лалух обвел взглядом своих новых друзей. Несмотря на то, что все они были такими разными, эта компания была ему по душе. Как будто они были знакомы давным-давно. Верховодил здесь явно Хагур. Это было видно по тому, как Амыд и Шуцэ на него смотрели, как будто ждали, что бы он принял за них какое-нибудь решение. Лалух с таким положением дел мириться не собирался. Он решил побороться за лидерство, а там время покажет, кто здесь главный. Хагур явно понял его прямой взгляд, и уступать ни в чем не собирался. Такие вопросы с кондачка не решаются. Настроение, между тем, у него улучшилось. Куда только подевались все страхи и печаль от недавней разлуки. Лалух стал осматриваться. Долина, где жил жрец представляла собой большую продолговатую поляну, заросшую прямыми, как стрела дубами и грабами в два, а то и три обхвата толщиной. Макушки их терялись где-то там, на невидимой высоте. Кустарник был вырублен, а под ногами росла густая изумрудная трава. На траве можно было сидеть, как на мягкой подстилке. Тут и там из земли выходили большие корни, создавая удобные для сидения террасы. Со всех сторон поляну окружали горы, только с востока имелся небольшой проход. По самой середине протекал небольшой чистый и звонкий ручей, а с противоположной от входа - западной стороны - был небольшой, поросший зеленым мхом, водопад, Слева возле самой горы стоял средних размеров плутораэтажный дом с двухскатной крышей. На нижнем цокольном этаже, наверное, располагались кладовые. Рядом с домом стоял большой навес. Под навесом была сложена летняя печь. Там же стояли стол со скамьями, вкопанные в землю. Рядом стоял навес поменьше, видимо для сушки трав. Слева от дома был загон для лошадей. Словом, подворье ничем особым не отличалось от сотен таких же в любом селении. Не было только никакого забора и домашней скотины, и это было непривычно.
  - Вижу, вы уже успели познакомиться.
  Голос прозвучал так неожиданно, что все вздрогнули. Лалух готов был поклясться, что минуту назад на поляне никого не было. От входа тоже никто не мог пройти мимо них не замеченным. " По воздуху он, что ли, прилетел"? Со страхом подумал Лалух.
   - Тем лучше. Не придется лишний раз язык трепать. Меня будешь звать Орсак, а остальные тебе уже назвали свои имена. Вещи, пока, занесешь в дом. А сейчас готовьте обед. Хагур покажет где, что лежит. Он, временно, будет за старшего.
   Он подошел совсем близко и Лалух разглядел его, как следует. Большущий еще не старый мужчина. Волосы темно-каштановые, завязанные на затылке в особый пучок по обычаю жрецов. Усы и бородка аккуратно подстрижены. Одет он был в обычную одежду - домотканая рубаха, заправленная в штаны. На штанах широкий пояс. Голова не покрыта, а на ногах чувяки из свиной кожи - такие армяне продают. Если бы не прическа, он ничем бы не отличался от жителей местных аулов. Занялись обедом. Все необходимое уже было сложено возле печки. Оставалось развести огонь и сготовить. Этому элементарному действу с детства был обучен любой, и не делалось никакого различия мужчина ты или женщина. Готовить еду человек должен уметь себе сам. За общим делом незаметно мальчишки притирались друг к другу. Лалуху все больше нравились его новые друзья. Все они были такие разные, и в то же время так подходили по характеру.
   Незаметно сготовили обед и съели его в молчании. Убрали и помыли посуду, после чего Орсак велел всем сесть за тот же стол. Они уселись, как птицы на насесте, преданно заглядывая ему в глаза.
   - Сегодня мы можем начать наше учение, - заговорил он,- все, наконец-то собрались. Вы, наверное, не можете понять, почему выбрали именно вас. Так вот, у всех у вас есть внутренняя способность к обучению. Если вы хорошо подумаете, то вспомните необычные вещи, которые с вами, иногда, происходили.
  Лалух вспомнил свою поляну на горе и закивал. Остальные, видимо, тоже что- то вспомнили, и тоже закивали. Орсак улыбнулся такому дружному покачиванию голов и продолжал:
  - Обучение начнем прямо сейчас. Оно не будет занимать много времени и будет приятным. Это я вам обещаю. Оно должно быть приятным, если вы делаете все правильно. Но если, вдруг станет неприятно или больно, то, сразу же, говорите мне. Это значит что-то идет не так, и надо подправить. Не шутите с этим. Все опасней, чем кажется. Если кому-то не понятно - поднимите руку, - он оглядел всех внимательным взглядом, - тогда все за мной.
  Он повернулся, и, больше не произнося ни слова, пошел к выходу из ущелья. Мальчишки немного замешкались, а затем, как стая птиц, все сорвались и понеслись вслед за учителем.
  До дольмена добрались очень быстро. Вышли из ущелья, свернули направо и метров через триста оказались на месте. Дольмен был огромен.
  Два человеческих роста в высоту и полторы сажени в ширину. Лалух таких больших дольменов еще не видел. Он был выдолблен из цельного камня и сверху накрыт огромной крышкой. На этой крышке и разместились все ученики вместе с учителем. При желании сюда можно было бы усадить еще столько же. Рядом был еще один плоский камень. Тот лежал отдельно в метре от крышки. На него тоже можно было усадить человек десять. Орсак громко хлопнул в ладоши, что бы привлечь внимание, и начал урок.
   - Расслабились все. Посмотрели внутрь себя. Почувствовали свое тело.
  Теперь ощущайте, как через вас проходит сила земли. Она идет от ног к голове, проходя вдоль позвоночника спереди, и выходит через макушку головы.
   Лалух почувствовал, как через его тело, как раз там, где сказал Орсак, проходит волна приятного тепла. Вот она поднимается от ног выше, доходит до живота, до груди, проходит горло, и, наполняя голову приятным теплом, выходит через макушку. Это было так приятно, что Лалух вздрогнул от неожиданности, но потом быстро привык к этому ощущению.
   - Теперь ощущайте, как через вас проходит сила неба. Она мягкая и прохладная. Вот она входит в голову через макушку, проходит позади позвоночника и опускается через ноги к земле.
   Как будто что-то мягкое прошло через макушку и стало опускаться по телу. Сначала прошло через голову и шею, потом плавно потекло вдоль позвоночника, вышло из копчика и через ноги прошло в землю. Ощущение было ни с чем несравнимо и очень приятным. Как будто в летний зной его погладила мягкая материнская рука. Таких ощущений Лалух не испытывал ни разу в жизни.
   - Теперь самое главное, - продолжал Орсак свою науку, - на вдохе вы ощущаете силу Земли. Она поднимается снизу вверх впереди позвоночника. На выдохе - силу Неба. Она опускается через макушку позади позвоночника, и через ноги уходит в Землю. Начинайте. Вдох - выдох, вдох - выдох.
   Поначалу ничего не получалось. Но потом, немного собравшись, Лалух добился результата. У него получилось. Ощущения были очень приятными. Его, как будто наполняли чем-то. Мышцы сделались упругими и сильными и требовали движения. Хотелось бегать и прыгать, кричать во все горло. Из этого состояния его вывел голос Орсака:
   - На сегодня хватит. Не хватало, что бы вы здесь от радости летать начали. Теперь посмотрите все на меня.
   Лалух перевел взгляд на учителя и обомлел. Тело Орсака горело прозрачным желтоватым огнем. Он хотел закричать, предупредить, но его уже опередили.
   - Учитель! Ты горишь!
  Это Хагур. Он быстрее, чем все остальные среагировал на ситуацию. Орсак, однако, никуда бежать не спешил. Он стоял и улыбался своим ученикам.
   - От этого Огня я не сгорю. Просто вы увидели мою силу. Такое человек видит только тогда, когда сам обладает силой. Хотя бы немного. Вы только что этой силы накопили, и теперь сможете видеть таких людей издалека. Теперь копить силу вы будете трижды в день. Утром, днем и вечером. Всем понятно?
   Все радостно закивали в ответ. До самого конца дня Лалух, да и все мальчишки ходили переполненные силой, словно кузнечные меха воздухом. Придави хорошо, и он вырвется наружу. А утром, проснувшись, он обнаружил, что вырос. Выросло не тело, выросло что-то другое, что внутри.
  Как будто и мышцы окрепли, и думать стал как-то по-другому. Такое произошло не только с ним. Это произошло с ними со всеми. Теперь, после их работы с силой на дольмене они просыпались с чувством, что выросли.
  Так и прошел незаметно целый месяц...
  
   Глава пятая.
  
  Скучать учитель им не давал. С утра до вечера они чем-нибудь занимались. То заготавливали на зиму рыбу, или драли мидий, рубили молодой лес на строительство, готовили глину, песок, мелкий ивняк на обрешетку стен, собирали травы. Это помимо того, что трижды в день они ходили на дольмен работать с силой Земли и Неба. Кроме того Орсак обучал их некоторым приемам рукопашного боя, заставлял становиться в немыслимые позы и стоять или сидеть в этих позах сначала минуты, потом все дольше и дольше. Для непоседливых мальчишек это было, пожалуй, самое нелюбимое занятие. Нельзя сказать, однако, что все эти дела тяготили ребят. Им было очень интересно. Делая любые дела вместе с ними, Орсак при этом рассказывал им очень много интересных, просто захватывающих историй. Это были истории о народах, об их жизни и переселениях, нравах и обычаях. Рассказал, что на земле раньше не было никаких народов. Земля была общая для всех и все люди на ней говорили на одном языке. Тогда были благодатные времена. Еды и земли хватало на всех, да и сила у человека была такая, что не сравнить с теперешней. Как люди могли переходить из мира в мир, могли летать по воздуху и дышать под водой. Могли обходиться без пищи по нескольку месяцев, питаясь только силами Земли, Воды, Воздуха и Огня. Тогда люди постоянно путешествовали и развивали разные науки. Но в одно не совсем прекрасное время они коснулись чего-то запретного, и не стали слушать голоса разума. Ими овладела гордыня, и они продолжали свои запретные опыты, несмотря на то, что доставляли боль и страдание природе. И настала расплата. Миры, куда люди так любили путешествовать, стали один за другим закрываться, в нашем мире стало холодать. Наступили сильные морозы, и все живое стало гибнуть. Еды не стало хватать, а способность использовать для этого силы стихий люди утратили. Потом люди стали убивать друг друга из-за еды, воды или тепла и опустились совсем уже до животных, но падение было, все-таки, остановлено. Нашлось сообщество людей, которым ценой неимоверных усилий удалось договориться с природой. Они стали приходить в селения людей и учить их правильному обращению с природой и с себеподобными. Эти люди живут до сих пор, и один из них сейчас рассказывает мальчишкам эту поучительную историю. Он рассказывал о животных. Об их повадках, как их можно приручить или поймать. Как не бояться медведя или даже барса, избежать коварных когтей рыси. О диких кабанах, оленях и косулях.
  А еще он устраивал межу ними шуточные соревнования. Соревнования на скорость, на выносливость, на ловкость. Мальчишки выкладывались по полной, стремясь всеми силами сорвать похвалу учителя. Устраивались забеги и просто дальние походы и в этих соревнования, забегах и походах Орсак участвовал вместе с ними, словно и не было прожитых лет. Лалух подозревал, что учителю не пятьдесят и даже не шестьдесят лет. Ему было намного больше. Но сил у него было поболе, чем у молодых мужчин. Орсак мог внезапно исчезать. Вот он заходит за дом или за ствол дерева и там его уже нет. Или мог внезапно появиться. Тоже из-за какой-нибудь преграды. По началу мальчишек это пугало. Потом, однако, и к этому они привыкли. Он сразу же достиг у них такого авторитета и уважения, что даже родительское уважение не шло с этим ни в какое сравнение. Мальчишки, буквально, смотрели ему в рот, ловя каждое слово. Это был Учитель с большой буквы. И что бы он им не рассказывал, все это не пропадало и не забывалось, а откладывалось в их головах, так что разбуди кого-нибудь из них среди ночи и спроси о чем-то уже рассказанном, любой сразу же ответит. Распорядок у них был не рутинный. Единственное, чем они занимались каждый день - это работа с силами Земли и Неба. Но через десять дней они стали ходить к дольмену дважды в день, а еще через десять вообще только по утрам. Им теперь было достаточно и одного раза, что бы набрать силы даже больше, чем поначалу, в первые дни. Скоро они научатся брать силу в любом месте, а не только возле дольмена.
  Удивительно, но у Лалуха больше не возникало желания уединиться. Ему не хотелось сбежать в горы или к морю. Здесь ему было не просто интересно. Здесь он нашел вторую семью. Никто не смотрел косо на его странности, не пытался сделать его таким, как все. Они все здесь были особыми. Каждый чем-то отличался от других. Смуглый Шуцэ отлично видел ночью. Даже без луны он мог пройти по ночному лесу, ни разу не споткнувшись. А еще он легко находил диких пчел и с легкостью мог достать мед. Пчелы его не жалили. Тонкий и подвижный Хагур мог наловить рыбы где угодно, хоть в луже. Его всегда ждал улов. Он просто нутром чувствовал рыбу. Застенчивый Амыд мог с завязанными глазами определить, где он находится. У него было врожденное чувство пространства, и нигде он не мог бы заблудиться. Лалух никогда не обжигался. Он видел горячие предметы. Будь то горячее молоко или же нагретый кусок железа в кузнице. А еще он мог разговаривать с деревьями. Не на человеческом языке, а, как бы, душой. Но всех четверых объединяло одно - У каждого из них был свой мир. Не внутренний мир, как у любого человека, а именно МИР. В этот свой МИР в свои пять лет и попал Лалух, решив забраться на вершину горы. Может это произошло от испуга. Он по пути встретил змею, которая грелась как раз на тропинке, а может от того, что чуть не сорвался тогда с водопада. Главное, что МИР ему открылся. Он был только его и ни чей больше. Туда, кроме него никто не мог попасть. Вернее попасть-то могли, но только при желании Лалуха, и не просто так. Надо было совершить некий ритуал, что бы его МИР впустил в себя чужаков. Теперь он стал Хранителем этого своего МИРА. Лалух не знал, как другие мальчишки открыли свои миры. Об этом знал только Орсак - их Учитель, но никому об этом рассказывать он не собирался.
  Незаметно прошло лето. Наступила теплая щедрая красочная осень. Ни о какой унылой поре здесь не могло быть и речи. Такая осень с буйными яркими красками, обилием ягод, грибов и разных орехов, наверное, могла быть только у них. Она стояла долго - три, а то и все четыре месяца, лаская людей нежаркой погодой и изобилием. В это время, обычно, начинались заготовки на зиму. Выискивали сухостойные деревья на дрова, проверяли крыши - нет ли где худой дранки. Смотрели стойла для скота, да и сам скот отбирали, какой на расплод, какой на убой. Уже не так донимают комары, и ходить по лесу одно удовольствие. Особый цвет приобретает небо. Оно становится каким-то темно-голубым и прозрачным. Кажется, протяни подальше руку и коснешься вон того мягкого облака, что проплывает над головой. А лес одевается во все оттенки желтого и красного цвета. Трава, однако, остается зеленой до самой зимы, а то и всю зиму. Это буйство красок заставляет бросить дела и остановиться, любуясь разноцветьем мира. Иногда задувает северный ветер на день или два, и тогда немного холодает и уютно сидеть в доме и смотреть наружу и слушать. Слушать рассказы ветра о дальних странах, морях и пустынях. Что где-то там далеко уже зима, и вся природа спит, ожидая тепла. А где-то еще бушует океан, и огромные волны шлифуют своими спинами низкие тучи. Ветер знает много историй. Надо только уметь его слушать, не перебивая и не прося рассказать что-нибудь другое. Он рассказывает о том, что ему нравится или прерывает свой рассказ и тогда слышится только свист и завывание.
  Учеба, между тем, продолжалась. Учитель сажал их на крышку дольмена лицами в разные стороны, клал перед ними небольшие черные камешки и приказывал смотреть только на них, ничего не видя и не слыша вокруг. Это было трудное занятие. Внимание все время куда-то убегало. Вспоминалось и виделось все, что угодно, но только не камень. Это внимание, как заигравшегося котенка, надо было ласково брать и возвращать к камню. Кто бы знал, чего стоило непоседливым мальчишкам высидеть этот урок. Но они выдержали. Через неделю они могли уже некоторое время удерживать внимание на камне, и с каждым днем это становилось делать все легче. Орсак сказал им, что это одна из основ их обучения, и они очень старались.
  В середине первого месяца осени Орсак снова привел их к дольмену в полдень. Расселись, как обычно на крышке. Все ждали чего-то нового.
  - Расслабились и почувствовали все свое тело,- начал между тем учитель, - почувствуйте маленькое золотое зернышко у себя в центре головы. Сосредоточьте на нем все свое внимание, как вы делали это с камнем. Теперь вы будете смотреть не на камень, а на золотое зерно в центре вашей головы.
  Здесь им было намного легче, чем с камнем. Они уже неплохо научились удерживать внимание. К тому же представлять себе золотое зерно было приятно. Оно ласково грело голову и вызывало бодрость в теле. Хватило трех дней, что бы усвоить этот урок. А в конце месяца Учитель Орсак впервые показал им другой мир...
  
   Глава шестая.
  
  Внук помощника писаря Петро Дудка был неисправимым оптимистом, и баловнем жизни. Дед его, Вакула, был еще из Сичевых казаков. Лихой был рубака, хотя и умом его Бог тоже не обидел. С самим Головатым ходили в Петербург до Матушки Царицы просить новые земли для переселения. Сичевая вольница кончилась. Какой государь станет терпеть под боком такой рассадник крамолы. Те, кто понимал на рожон не перли. Регулярное войско стояло совсем рядом. Солдатушки только и ждали повода поучить уму-разуму этих голодранцев - хохлов. Недовольные, конечно, были. Были да сплыли. Кто к туркам ушел, а кто сложил свою буйную голову в родных степях. Головатый был не дурак, и складывать свою голову он отнюдь не собирался. Берег ее, родимую, для более полезных народу занятий и дел. Понимал, откуда дует ветер, да и образование имел не чета некоторым. Добились тогда своего. Буквально задницей высидели. Сумел атаман понравиться Матушке Государыне своим ученым обхождением. Не выдержало женское сердце казацкого натиска. Добились. Получили желаемое. И, ведь, как повернуть-то сумел. Для защиты границ. Весь правый берег Кубани. Крепости-то там еще Суворов построил. Считай полдела уже сделано. Да и отношения с местными ногайцами да черкесами он успел в свое время наладить. Тоже хорошо. Не пришлось воевать за каждый клочок земли. Земля здесь была благодатная. Чернозем. Палку ткни - расти начнет. И земли было ходить не переходить. Не поскупилась Царица-Матушка. На всех с лихвой хватило. Землю нарезали, кто сколько осилит. Хочешь десять десятин, хочешь сто. Знай только поднимай её кормилицу. Одним словом живи - не хочу.
  Петров дед, Вакула Дудка, хапать землю не стал. Из семьи тогда была у него только молодая жена Олэна - скромница да красавица. Да на службе он состоял государевой. При канцелярии нового казачьего войска помощником писаря был. По-новому должность его называлась "Канцелярист". Работы было край непочатый. Войско только, что образовалось и всю канцелярию пришлось делать с чистого листа. Дело новое да невиданное. В Сечи был писарь с помощником, и этого вполне хватало. Здесь же рождалась, считай, новая губерния, и войсковой атаман по гражданскому счету был губернатором. Тут еще стольный город заложили. В названии решили увековечить добрый Царицын дар. Екатеринодаром назвали. Матушка была очень довольна. Вот и корпел казак Вакула, да еще два десятка таких, как он, назначенных самим Головатым, дни и ночи напролет над бумагами да бумажками. Спасибо из Петербурга помогли. Трех ученых немцев прислали, что бы те обучили наших рубак канцелярским делам. Наука шла с большим трудом, но шла. Упертые были казачки. Грызли гранит науки, аж зубы крошились. Освоили. Не подкачали. Уже через полгода могли обойтись и без ученых немцев. Тем, однако, кубанская земля понравилась, и они осели на ней, выписав из тесной Пруссии еще пару десятков своих земляков с семьями.
  Сладил себе Вакула хороший дом в новой столице. Большой дом. Не пятистенок даже. По должности было положено, что бы в грязь лицом не ударить. Дом был двух этажей. С большими окнами, да высокими потолками. В Украине таких домов не у всякого пана можно найти, а тут помощник писаря. Олэна домом не нарадовалась. Все никак не могла поверить, что живет, как Панна. Денег от казны хватало и на дом и на хозяйство. Все это Олэна с большим удовольствие несла на своих хрупких плечах. Потихоньку обживались, обзаводились хозяйством, покупали дорогую резную мебель в дом, даже уроки хороших манер брали у тех же заезжих немцев. Как-то незаметно родились дети. Сначала сын Антип, потом сразу две дочери - Лизонька и Груня, еще сын - Борис. Так и росла семья вместе с новой столицей. Родили шесть девочек да шесть мальчиков. Дед всех умудрился поставить на ноги, выгодно женить и отдать замуж. Подворовывал, конечно же, да всегда меру знал да с начальством делился.
  А, когда умирал, собрал многочисленных потомков возле смертного одра и успел каждому дать напутствие. С тем и почил, провожаемый всеобщим плачем.
   Своего деда Петр Дудка помнил смутно. Помнил большего, шумного, заполняющего собою, казалось все окружающее пространство. Он врывался внезапно, начинал подбрасывать маленького Петеньку к самому потолку, качать на колене и дарить сладкие петушки на палочке. После этого малыш долго не мог прийти в себя от возбуждения. Но дед ему нравился. Нравилось чувство защищенности с его приходом , а еще чувство праздника.
   Но однажды его одели во все чистое и повели в дом к деду. Там было много печальных людей. Женщины все плакали и были в черном, мужчины со скорбными лицами стояли отдельно, а в большой зале на первом этаже стоял гроб и в нем лежал дед. Мальчика подвели к гробу попрощаться. Он взял деда за руку и все пытался как-то его расшевелить. Привлечь внимание, но дед ,все так же неподвижно, лежал и ни на что не реагировал. Мальчику стало обидно, и он громко заплакал. Его тут же увели женщины и больше в этой церемонии он не участвовал.
   Правдами или неправдами, но деду удалось от помощника писаря дослужиться до чина коллежского советника, что соответствовало званию камергера при дворе и давало право на потомственное дворянство. Так, что и дети, и внуки его уже были не простые лапотники. Это давало большие привилегии и в обучении детей и в получении достойной службы.
   Вот и маленького Петра сначала повели в гимназию, потом отвезли в реальное училище, где во всей красе проявился его замечательный талант.
  Он буквально на лету схватывал любой язык. Не важно, что за язык он изучал, но недели через две он на нем уже свободно изъяснялся. С математикой у него тоже был порядок. В общем, решили отдать его по толмаческому делу. И державе польза. Через три года он знал уже три десятка языков, и почти ни одно посольство не обходилось без его участия.
  Парень он был статный, высокого роста, умел со вкусом одеваться и имел отличные манеры. Ну чем не придворный. К двадцати годам дослужился до коллежского секретаря. А соответствовало это ни много ни мало, гвардейскому подпоручику.
   Все сорвалось, казалось из-за мелочи. Ну, подрались на дуэли с хлыщем из столичных штучек, ну расписал ему физиономию. Так, ведь за дело. Не стоило даму позорить. Хлыщ, между тем был не из простых. Шрамы на роже оказались не совсем приличными и изрядно попортили вид этому забияке и оскорбителю женщин. Мнение всех офицеров было на стороне Петра, но все решил окрик из столицы - "Наказать". Тихая жизнь кончилась, и Петра перевели в войска. В штаб казачьего войска. Ни должности, ни звания Петру не понизили. Так и остался при штабе главным толмачом. Отдел, куда направили Перта, только на первый взгляд казался простым. Занимался переводами различных бумаг, да сопровождением иностранцев, да поездки по войскам союзников с целью набраться опыта. Бывали и в Польском, и в Иранском походах. Но это только на первый взгляд. Отдельчик, куда поместили Петра, ничем особо не выделялся. Числился, будто бы по хозяйственной части. Люди там были собраны, однако, не простые. Все больше из пластунов. Да не из простых пластунов, а из тех, кто повоевать успел, и знал дело разведки не понаслышке. Стоял во главе полковник от кавалерии Зеньковский. Из Столицы. Человек он был простецкий и с любым быстро находил общий язык. А в товарищах у него местный. Коллежский советник Трофим Солохо. Задача отдела - лазутчиков выявлять, да своих к соседям засылать, да донесения ихние, тайнописью написанные, читать да систематизировать. Кого из чужих, пойманных, перекупить деньгами, испугом ли, кого и в расход, что бы лишнего не трепал. Такая вот выдалась у Петра служба. Не мед и не сахар. И в грязи и в крови приходилось копаться. Он, однако, не роптал. Война есть война. Да и интересно было. Тайнописью овладел довольно быстро. Стал лучшим при штабе шифровальщиком. Составлял простые, хитрые шифры, которыми и пользоваться легко, и не раскусишь их просто так с кондачка. За это начальство ценило.
   Время, хоть и было относительно мирным, но стычки с черкесами продолжались постоянно. Сначала стычки были небольшими, ну, как у всех соседей принято - пограничные конфликты. Но однажды черкесы, вдруг забунтовали сами с собой из-за земли. И надо же было какой-то "умной" штабной голове додуматься встрять в этот конфликт. Вмешались русские пушки, и , конечно же, бунт был подавлен. Казалось бы, черкесская знать должна быть русским благодарна. На деле же получилось вовсе наоборот. Что-то Русские сделали не так. Как слон в посудной лавке. Расколотили своей артиллерией и правого и виноватого. В итоге получили врага.
   Потом турок еще раз хорошо тряхнули, и отвалился он них большущий кусок побережья начиная от Анапы, и заканчивая Сухумом. Работы непочатый край. Особенно для Пертова отдела. Теперь по всему побережью надо было налаживать цепь лазутчиков. Как державе без них, хоть и противное сердцу это дело. Лазутчики - это глаза и уши и армии и державы. И никуда от этого не денешься. Петру достался относительно спокойный уголок. Небольшой городок Пситэ. Большего сопротивления при взятии он не оказал. Завели в устье реки линейный корабль из эскадры Лазарева, да жахнули из всех калибров. Население, конечно же, разбежалось. Трупов было немного. Старались кровь попусту не лить, да где там пушки станут разбираться. Все равно немало мирного народа положили дуболомы флотские. Им-то что, погрузились на корабли, да и ищи ветра в поле, а расхлебывать все это пришлось, конечно, казачкам. Так и оказался Петро Дудка в маленьком адыгейском городке Пситэ, который перевернул его судьбу с ног на голову.
  
   Глава седьмая.
  
  А в конце месяца Учитель Орсак впервые показал им другой мир...
  Получилось это до удивления обыденно. Без излишнего шума и беготни. Они, как обычно вышли из ущелья и направились к дольмену. Дорога, как всегда, не заняла много времени, и у самого дольмена ничего необычного они не заметили, если бы не Орсак. Он внезапно остановился поперек тропы и сказал:
   - Здесь есть вход в другой мир. Попробуйте найти его.
  Все с интересом заоглядывались. Посмотрели наверх, под ноги, зачем- то потыкали землю носками чувяк, но ничего не нашли. Так и стояли с удивленными лицами, думая, что учитель их просто разыгрывает.
   -Не спешите. Подумайте. Может быть, здесь есть что-нибудь необычное?
  Они осмотрелись еще раз, и тогда Лалух заметил возле самого дольмена небольшое мерцание, как будто вверх поднимается нагретый солнцем воздух. Но этот воздух не только слегка рябил. Он еще и светился. Еле-еле на грани видимого. Лалух, молча, указал в то место рукой, боясь ошибиться, и увидел торжество на лице учителя.
   - Молодец. Не зря я вас учил. Это и есть вход.
  Другие мальчишки тоже сразу же его заметили. Они стояли и с нетерпением ждали от Орсака объяснений.
   - Из чего они состоят, и как устроены я не знаю. Мы просто ими пользуемся. Сейчас я покажу, как это делать.
  С этими словами Орсак шагнул прямо в это колеблющееся марево. Сначала ничего не произошло. Тогда он сделал еще один шаг и, вдруг, стал плоским.
  То есть совсем как рисунок на камне или на скале. Мальчишки часто забавлялись, рисуя что-нибудь на камнях. Но Орсак при этом еще и шевелился. Зрелище было жутковатым. Тогда он пошел дальше и стал просто истаивать, пока не исчез совсем. Мальчишки стояли и ждали с открытыми ртами, не зная, что предпринять, но Орсак внезапно опять появился там же, где и исчез. Встав на прежнее место, он стал совсем таким же, как и раньше.
  - Ну, кто смелый? Не бойтесь. Это не так страшно, как кажется.
  Орсак ходил вокруг них и подначивал, предлагая проявить смелость. Первым шагнул вперед Лалух. Преодолев свой страх, он спросил слегка хриплым голосом:
   - Что надо делать? Я хочу попробовать.
  Орсак был доволен. Его ученики не заставили его разочароваться.
   - Просто шагни в этот проход и ничего не бойся. Ну же, смелей.
  Лалух сделал шаг, затем другой. Ничего не изменилось. Он сделал еще шаг, и мир вокруг него стал расплываться. Еще шаг, и на смену старому миру стал проявляться новый. Но этот новый мир мало чем отличался от старого. Те же деревья и кусты, то же небо. Только располагались они немного по-другому. Не в тех местах. Но основное отличие было в том, что в этом мире Лалух был совсем один. Не было ни Орсака, ни ребят, хотя еще минуту назад все были здесь. Он постоял так еще некоторое время и сделал шаг назад. Мир опять расплылся. Еще шаг, еще, и вот он уже стоит напротив своих друзей и учителя, как ни в чем не бывало. Они так и застыли всей группой в немой сцене: Лалух с испуганно-удивленным лицом, Орсак с гордостью во взгляде и остальные мальчишки готовые вот-вот взорваться восторженными криками.
   - Ну, теперь мы можем проделать это все вместе. Идите все за мной. Уж теперь-то пугаться никто не будет.
  И он, не оглядываясь, быстро пошел к проходу. Мальчишкам ничего не оставалось, как пойти за ним. Вот так обыденно они и перешли в этот другой мир. Шли они довольно быстро, и если бы Орсак не сказал заранее, то они этого могли и не заметить.
   А на той стороне все было таким же. Те же деревья, то же небо, все так же поют птицы. Дольмен тоже стоял на том же месте. Все были немного разочарованы. Они ожидали встретить здесь свирепых хищников, сказочных чудищ, стерегущих прекрасных принцесс, но что бы такое. Они затоптались, сбившись в стайку, как испуганные воробьи. Орсак стоял поодаль и наблюдал, не вмешиваясь. Ждал, когда пройдет первое потрясение. Наконец, они немного расслабились, и Орсак начал объяснение:
   - Вы ждали здесь увидеть что-то другое. Не такое простое и привычное для вас с детства. Но миры - они такие и есть. И это хорошо, что создатель сотворил их именно такими. Представьте, что, шагнув в проход, вы окажетесь на жутком холоде или жаре, в глубине моря или в куске льда. Так можно просто погибнуть. Прочувствуйте это и проникнитесь величием этих - таких простых с первого взгляда - миров. Давайте просто посидим здесь и осмотримся. Ничего не бойтесь. Этот мир точно такой же, как и тот, где мы живем. А еще я хочу, что бы вы попробовали найти между этими мирами небольшое отличие. Нет, отличие не в том, что деревья и кусты здесь стоят в других местах. Не торопитесь. Смотрите внимательно.
  Мальчишки дружно завертели головами. У всех были сосредоточенные лица. Началась внутренняя работа. Орсак, между тем, отвернулся и начал смотреть совсем в другую сторону. Он не хотел мешать. На этот раз голос подал молчун Амыд. Все с удивлением приподняли лица, настолько это было неожиданно. Обычно он всегда молчал, и мальчишки привыкли воспринимать его чуть ли не ходячим деревом. Сейчас он тоже сказал всего лишь одно слово - "Трава" - но все, сразу же, поняли о чем речь. Трава здесь была немного коричневатого оттенка. Это было настолько малоразличимо, что если бы они пришли сюда вечером, то могли бы вообще ничего не заметить.
   - Миры все, в общем-то, одинаковые, - продолжал Орсак, - Только маленькие отличия имеются между ними. Иногда они заметны, вот как здесь, а иногда и не отличишь - перешел ты в другой мир, или все еще пребываешь в старом. Если ты прошел один или два мира - это не важно. Однако, если прошел десяток или два - различий набирается изрядно. Тогда можно заблудиться, и долго блукать между мирами.
   Мальчишки слушали его, испуганно сбившись в тесную стайку. Выражение лиц менялось от недоверия до испуга, потом безграничной веры своему учителю. Они были уверены, что Орсак не бросит. Что с ним не страшна никакая опасность.
  - Запомните - основным маяком во всех мирах служит дольмен. Где бы вы ни были, вы всегда будете его чувствовать. Вас не собьет ни ночь, ни туман. Даже если вам завязать глаза, вы все равно его найдете, - Орсак на минуту остановился, что бы собраться с мыслями, а потом продолжал,
   - Закройте глаза, и повернитесь к дольмену спиной.
   Мальчишки дружно завозились и, толкая друг друга, уселись спинами к дольмену.
   - Теперь почувствуйте его. Не надо ни о чем думать, голова пустая. Просто чувствуйте.
  Лалух почувствовал, как будто его сзади обняла какая-то мягкая и теплая сила. Она, как бы ласкала и защищала, и придавала уверенности. Было такое ощущение, будто после долгой дороги, вдруг вернулся в родные края, где тебе рады, где тебя очень долго ждали и теперь уж ты отсюда никуда не уйдешь. Словами этого было не передать. Лалух сидел и купался в этих ощущениях, пока его не отвлек голос Орсака.
   - Молодцы. У всех получилось. Теперь, где бы вы ни были, вы всегда будете знать направление на дольмен.
  Он огляделся по сторонам, послюнявил палец, определяя направление ветра, затем продолжал:
   - Дольмен - это как перекресток всех путей. Если вы внимательно посмотрите по сторонам, то найдете еще много проходов в другие миры.
  Осмотритесь. Вы теперь умеете это делать.
   Лалух стал неспешно осматриваться, и вскоре обнаружил еще проход, потом еще, а потом они сами стали попадаться на глаза десятками. Воистину, сегодня для них был день открытий.
   - Но, Учитель, их здесь так много. Как мы будем со всеми ими разбираться? И зачем их столько?
  Это опять спросил Амыд, но прежнего удивления это уже не вызвало. Сегодня эти открытия очень изменили мальчишек. Что-то стронулось в их душах и телах. Они уже по-настоящему становились мужчинами, несмотря на то, что возраст их был еще далеко не мужской. Они заметно выросли за то недолгое время, что пробыли с Учителем, и на вид им уже можно было дать лет по пятнадцать.
  Орсак выдержал небольшую паузу и продолжал:
   - Большинством этих проходов вы пользоваться не будете. Они нам не пригодятся. Их пробили еще древние. Для каких нужд - неизвестно. Но в них можно просто гулять. В них никто не живет, и вы сможете почувствовать себя там царем или принцем. Там богатейшие никем не тронутые леса, полно ягод, рыбы в море. Здесь можно жить столько, сколько хочешь. Хоть всю жизнь. Ну, а если наскучит - всегда можно вернуться домой. Давайте сейчас просто погуляем по этому лесу.
   С этими словами он повернулся спиной к дольмену и стал спускаться вниз по звериной тропке...
  
   Глава восьмая.
  
   Когда-то древние были настолько сильны, что могли вызывать дожди и ветра. Они силой одной только мысли передвигали огромные глыбы камней, могли жить на дне морей, побывали на Луне. У них не рождались больные и увечные дети, а старики доживали до глубокой старости и, пресыщенные жизнью спокойно уходили на покой в иной, запредельный мир. Наш мир им показался несовершенным, и они решили его улучшить. Поначалу у них это получалось. У них почти не стало зимы, дожди лили в нужное время и там, где надо. Они победили почти все болезни и жили весело и радостно. Но, однажды они затронули то, что трогать было нельзя. Они затронули основу всех миров, и их мир пошатнулся. Начались холодные зимы, а летом не выпадали дожди. Миры, куда они так любили путешествовать стали закрываться один за другим. Откуда-то появились полчища злобных насекомых, которые не давали спокойно жить ни человеку, ни животным, мириады прожорливых крыс наводнили города. Они пробирались всюду, и с ними ничего нельзя было сделать. Но самое главное, человеку теперь нужна была пища. Просто еда. Раньше люди могли без нее обходиться месяцами, питаясь силами стихий - Земли, Огня, Воды и Воздуха, но эту способность они утратили, пытаясь переделать свой мир. Это обернулось катастрофой. Зимы становились все холоднее, еды на всех уже давно не хватало, и люди стали превращаться почти в животных, убивая друг друга из-за еды, воды или тепла. Казалось, что конец неизбежен и люди совсем одичают.
   Но помощь пришла. Нашлась группа людей из бывших ученых, которые ценой неимоверных усилий остановили сползание людей к зверям.
  Они открыли свои - собственные миры. Миры, куда проход был открыт только им. Они могли провести туда других людей, но не всяких. Если у человека в душе была ненависть и злоба - проход туда этим людям был закрыт. Можно было спасать хоть тех немногих, что остались в живых. Но сначала их нужно было обучить нехитрым правилам поведения в тех мирах.
  "Если разрушаешь - разрушай без ненависти, если творишь - твори с любовью". Вот и вся наука. Казалось бы, просто, но за время лишений люди отвыкли доверять друг другу. Они стали бояться всего: диких зверей, голода, холода, и даже своих соседей. Соседей они боялись больше всего, считая, что те только и ждут момента напасть на них, отобрать у них пищу и занять их жилище. С такими чувствами этих людей другой мир принять никак бы не смог. Приходилось ходить по малочисленным селениям и объяснять, объяснять десятки, сотни раз одно и то же. Но, все-таки это принесло свои плоды. Люди стали оттаивать душой. И вот, наконец, единицы, потом десятки стали переходить в более благодатные места. Каждый из ученых брал часть людей в свой мир. Всего их было сорок человек, и они смогли перевести всех людей. Может быть там и оставались единицы, которых не нашли, но они вряд ли имели еще человеческий облик. А вскоре на земле наступил ледниковый период, который продлился долгих десять тысяч лет.
  Ничто живое, конечно же, там выжить не смогло...
   Они сидели под навесом. Сверху сыпал мелкий осенний дождик, зарядивший надолго. Под навесом было уютно. Рядом потрескивали дрова в летней печке. Ужин был закончен, и было так приятно сидеть и слушать рассказы Учителя об устройстве мира. Осень вступала в свои права, но холодно еще не было. Лес кругом стоял еще совсем зеленый, и, казалось, что зима с ее холодными северными ветрами и бесконечными дождями так никогда и не наступит. Как всегда они расселись в рядок за длинным столом, как птицы на насесте и замерли в ожидании продолжении. На Орсака с живейшим интересом смотрели четыре пары любознательных глаз.
   - А что дальше было, Орсак?
  Это Хагур. Он, как всегда самый нетерпеливый. Ему очень трудно усидеть на одном месте. Остальные тоже завозились и засопели, как бы поддерживая вопрос товарища.
   - А дальше просто жили. Учились друг другу доверять, потом понимать и любить. Стали рождаться дети. Что бы ни одичать, придумали письменность. Передавали детям знания, находили новые способы общения с миром. Поселки разрастались, строились новые. Словом жизнь ничем особым не отличалась от вашей теперешней. Только там турок, да белого царя не было. Никто не приходил и не говорил, что вы не так общаетесь с богом, и что если вы не изменитесь - он вас накажет. Правда, был один недостаток, на который поначалу никто не обратил внимания. Люди из разных миров не могли общаться друг с другом. Но этот недостаток аукнулся только через десять тысяч лет, когда люди стали вновь возвращаться на землю...
  Все так же уютно шелестел дождик по крыше навеса. Пахло дымком и немного едой. Орсак посидел немного, молча собираясь с мыслями, и продолжал:
   - Понемногу земля стала оттаивать. Ледники уходили, зимы становились теплее. А потом климат окончательно восстановился, и на земле опять появилась жизнь. Выросли травы, кусты и деревья. Появились птицы, насекомые, потом звери. Удивительно, но люди тоже там выжили. Правда их было совсем немного, и они больше походили на зверей, чем на людей, но все же...
   А потом все те, что ушли со жрецами (этих бывших ученых все стали называть именно так) все они стали возвращаться. Они просто переселялись из мира в мир. Это было правильно, ведь земля - это наш дом несмотря ни на что. Однако за десять тысяч лет люди очень изменились. Особенно сильно изменился их язык. Теперь люди из разных миров не понимали друг друга. Так и возникли разные языки. Но это не все. Видимо условия жизни в разных мирах сильно друг от друга отличались, если люди стали отличаться цветом кожи, или высотой роста. У одних были белые волосы, у других рыжие или черные. Вот так и возникли на земле разные народы. Эту цену пришлось заплатить за выживание.
   Ученые, да и богословы всех религий и учений нажили себе немало лысин, пытаясь узнать, ну почему же мы - люди - такие разные. Ведь Бог, создал Адама и Еву, а те в свою очередь дали миру одинаковое потомство.
  Они пытаются подогнать ответ под свои бредовые теории, но ничего не выходит. Ответ, однако, прост и лежит на поверхности. Но он не соответствует их учению об устройстве мира.
   Но мы не собираемся их ни в чем убеждать. Пусть думают, как хотят. Они боятся потерять свои титулы и власть, не понимая, что все это лишь мираж.
   Они еще немного помолчали, и тут Шуцэ решил задать вопрос, который давно не давал покоя им всем:
   - Скажи, Орсак, а почему кроме нас никто не ходит в другие миры?
  Ведь проходы хорошо видны, их так много? Есть какой-то запрет, или люди просто чего-то боятся?
   Сегодня было уже пять месяцев, как Лалух начал свое обучение. Первые страхи воспринимались теперь лишь с улыбкой. Как он был глуп. Он со страхом представлял себе, что было бы, не окажись он здесь. Была бы скучная домашняя жизнь. Он продолжал бы считать себя белой вороной. Родители его, конечно не оставили бы, да что толку. С таким клеймом жить среди людей несладко, хоть тебе об этом и не напомнят. Достаточно и того, что ты сам об этом знаешь. Другое дело здесь. Здесь все такие, как он. И здесь это считается достоинством, а не недостатком. А учеба, так вообще увлекла его, как ни одна забава в жизни. Он и не знал, что это может доставлять столько радости. Из раздумий его вывел голос Учителя:
   - Проходы хорошо видны только вам, мне и вообще таким, как мы. Вы вспомните, чем мы с вами занимались первые дни? А помните, как вы испугались, что я горю, когда увидели поток силы вокруг меня. Так вот, эти проходы сможет увидеть лишь тот, кто сам обладает достаточной силой. Помните, как трудно было их обнаружить поначалу. В первый день? Теперь же вы набрали уже много силы, и вам эти проходы стали хорошо видны.
  Орсак сделал небольшую паузу, и продолжал:
   - А в другие миры люди ходят, хотя иногда и не осознают, что попали в другой мир. Ведь там все почти такое же. Как тут отличишь? Вспомните. Ведь каждый из вас в раннем детстве побывал в другом мире.
  Все согласно закивали, вспоминая каждый свое.
   - Но это были ваши миры. Только ваши и ни чьи другие. Не забывайте об этом. Эти миры - это частица вашей души...
   Орсак поднялся, давая понять что рассказ окончен, и все стали нехотя выходить из-за стола. Уж очень хорошим рассказчиком был их Учитель, но на завтра у них был запланирован поход на гору Собай уашх...
  
   Глава девятая.
  
  Гора Собай уашх. У их народа эта гора пользовалась не просто дурной славой. Люди боялись ее до дрожи в коленках. О ней ходило много страшных историй. Один раз в год там собирались колдуны и творили свои черные дела. Колдуны могли летать по воздуху, становиться невидимыми, могли вызывать из нижнего мира всякую нечисть, способную не только навредить человеку, но и вообще погубить его. Слава Богу, эта гора располагалась вдали от мест обитания человека. Она стояла среди непроходимых отрогов главного горного хребта, и только сумасшедший, да колдун мог добровольно желать туда попасть.
   Мальчишки, конечно же, знали народные предания и, собираясь в дорогу, испытывали нешуточную дрожь в коленях. Орсак же хранил загадочное молчание, иногда усмехаясь в усы. Наконец, все было собрано и вслед за учителем ребята понуро потянулись к выходу из ущелья.
  Подошли к дольмену. Орсак приказал не отставать и держаться след в след. Никто и не думал возражать, и они двинулись. Мигнул, слегка расплываясь, мир и вот они стоят на хорошо утоптанной тропинке. Идти по ней было одно удовольствие. Погода была отличная. Светило солнце. Над головой шумели, пели и суетились птицы, как будто сейчас был не ноябрь, а как минимум самое начало осени. Деревья стояли еще зеленые, даже кое- где цвели голубенькие осенние цветы. Казалось бы - иди, да радуйся жизни, но цель их похода, как-то не располагала к беспечному веселью. Кроме ножей, оружия они с собой не носили и чувствовали себя совсем беззащитными. Только спокойная уверенность Орсака еще сдерживала их страхи. Незаметно время перевалило за полдень. Все изрядно устали, и Орсак объявил привал. Расселись прямо на траве, благо погода стояла сухая, и стали раскладывать нехитрую снедь: немного сыра, лепешки, кусок вяленого мяса и вода во фляге. У всех было подавленное настроение.
   - Вы что такие пугливые, - голос учителя прозвучал в тишине так внезапно, что все буквально подскочили, настолько сильно была напряжена обстановка.
   - Не очень-то доверяйте всяким досужим сплетням. Еще ничего не случилось, а вы уже полностью подавлены. Бери вас, и делай с вами все, что пожелаешь.
  Он прошел туда-сюда по полянке и продолжал:
  - Скажу вам по секрету - нет там никаких колдунов. Нет, и никогда не было. Просто эта гора очень удобно для нас расположена. Это место, где собираемся мы, а не колдуны. А слухи распускаются для того, что бы туда не ходили любопытные. Только и всего.
  И он застыл, глядя на них и смеясь одними глазами. Напряжение сразу спало и все повеселели, услышали пение птиц, заметили, как красиво вокруг.
  - Ну, подожди, Учитель. А как же демоны. Их же многие видели, слышали их пронзительные вопли и чувствовали отвратительную вонь преисподней, исходящую от этих тварей.
  Это Шуцэ. Он среди них самый недоверчивый. Ему приходится все буквально втолковывать и по нескольку раз доказывать, что бы он поверил.
  - Нет там никаких демонов, - Орсак все еще улыбался, - ты забыл, что можешь ходить по мирам, а в дальних иногда встречаются животные, которых у нас нет. Вот и прихватил кто-то из наших в этих мирах вонючих лягушек и орущих ящериц. Существа эти совсем безобидны, и человеку никакого вреда причинить не могут. Таким необычным способом они привлекают к себе самок для того, что бы оставить потомство.
  Тут-то обстановка совсем разрядилась, и все буквально повалились на траву от хохота, настолько все оказалось просто и смешно.
  Весь оставшийся путь мальчишки проделали в отличном настроении. Удивительно, но к вечеру они уже пришли на место. Здесь они были уже не первыми. Верхушка горы была, как бы срезана и представляла собой огромную живописную поляну с высокой травой. По осеннему времени трава, конечно, была уже желтой, но очарование поляны от этого нисколько не проигрывало. То здесь, то там по поляне были разбросаны огромные камни, словно туши сказочных животных. Возле одного из них горел костер, а вокруг него расположились человек десять разного возраста мужчин. Среди них трое с характерным узлом из волос на затылке, как носят жрецы. Увидев их, от костров замахали руками, приглашая присоединиться. Орсак уверенно повел своих питомцев прямо к людям. Подойдя к камню, возле которого горел костер, он за руку поздоровался со всеми жрецами, как со старыми друзьями и о чем-то с ними заговорил. Потом повернулся к своим, нерешительно топтавшимся чуть поодаль и призывно махнул рукой. Мальчишки подошли и остановились, сбившись потеснее.
  -Знакомьтесь. Это теперь ваша семья, - напутствовал их Орсак
  Ребята робко подошли к костру и началось знакомство. Скованность скоро прошла и они стали называть себя. Перезнакомились уже через пять минут.
  На костре, между тем, варилось что-то вкусное. По поляне витали соблазнительные запахи. Все шумно галдели, иногда раздавались взрывы смеха. Обстановка была уже совсем домашняя. Прибыли еще не все. Они были, чуть ли не первыми. Остальные должны прийти завтра поутру. Жрецы сразу же уселись немного поодаль и стали о чем-то переговариваться, предоставив, молодежи самим искать себе занятие. Да те и сами уже наперебой рассказывали друг другу о себе. Как выяснилось, одна группа была из Гезрипа, другая пришла с горного плато Лэгнак. Третья группа жила прямо здесь, на горе Собай уашх. Они-то и поддерживали
  распространение дурных слухов об этом месте, и даже пообещали показать и лягушек и ящериц.
   Незаметно стемнело. Поляну накрыло огромным величественным звездным куполом. Небо здесь было не черным, а слегка сероватым и на нем мерцали, переливаясь всеми оттенками серебра мириады звезд. Несмотря на конец осени, погода была теплая. Пели ночные птицы, стрекотали сверчки. Поспел ужин. Ребята из местных принялись подавать к импровизированному столу. На большом камне рядом с костром уже была приготовлении нехитрая посуда - горкой стояли лепешки. Котел сняли с костра и поднесли прямо к камню. Это было томленое мясо барана, а во втором котле был мамрыс - кукурузная каша. И мамрыс и мясо клали прямо на лепешку. Есть было очень удобно. Не нужна никакая особая посуда, кроме ножа. Они и не заметили, как сильно проголодались. На еду набросились так, что трещало за ушами. Все было кончено в считанные минуты. Они смотрели друг на друга с некоторым недоумением: "Как, уже все"? Говорили их глаза. Молодые организмы требовали еще пищи. Но время было уже позднее, а перед сном не принято переедать. Пора было устраиваться на ночлег. Их повели к восточному склону, где метров на двести ниже были построены два больших навеса. Под одним был длинный стол и летняя печка для приготовления еды. Второй был предназначен для ночлега. Пол в нем был покрыт толстым слоем сена. Там все и расположились на ночлег. Разговоры быстро стихли и все, как-то внезапно заснули. Сказался дневной переход...
   - Мы здесь собрались не только для того, что бы познакомиться и пообщаться. Сейчас мы должны научиться чувствовать друг друга.
   Они сидели прямо на траве в центре поляны вокруг небольшого камня.
  На камне стоял, повернувшись ко всем, жрец Плин. Высокий, сухощавый с живыми насмешливыми глазами. Подвижностью он очень походил на Хагура, хотя внешнего сходства не было никакого. Он со своими учениками был принимающей стороной. Жили они прямо здесь на горе Собай уашх. Утром все собрались почти одновременно. Собрались всего сорок человек вместе со жрецами и учениками. Беспричинного веселья, как накануне, уже не было. Все были настроены серьезно. Плин привел всех на поляну и рассадил равномерно вокруг камня. Сам он в одно касание запрыгнул на камень и начал говорить.
   - Теперь вы научились ходить по мирам. Но вы делаете только первые робкие шаги. Конечно другие миры не опаснее, чем этот, но там вы будете одни и совершенно без помощи. Так вот, надо научиться звать на помощь.
  Жизнь непредсказуема, и случиться может всякое. Вы должны быть всегда готовы прийти на помощь товарищу.
   Все слушали с большим вниманием. Плин, окинув всех внимательным взглядом, продолжал:
   - Вспомните, чему вас учили ваши учителя. Сейчас мы все вместе начнем набирать силы Земли и Неба. Когда я хлопну в ладоши - начнем.
   Все приготовились и, когда раздался хлопок, начали набирать силы.
  Сначала все было, как на обычных занятиях, но потом стало происходить непонятное. Воздух вокруг них, словно загустел и стал нагреваться. Дышать стало тяжело. Все почувствовали, как будто им на плечи положили тяжелый груз. В ушах стоял хрустальный звон. Наконец раздался еще один хлопок и Плин велел прекратить. Чувство вязкости сразу же пропало и стало легче дышать. При этом их переполняла такая сила, что казалось, что они надулись, как воздушные шарики.
   - Теперь почувствуйте себя одним целым со всеми, - продолжал Плин, - почувствуйте, что вы все вместе - это одно большое "Я".
  У Лалуха ничего не получалось. Он переполнялся силой, он чувствовал людей вокруг себя, но почувствовать себя единым со всеми у него не получалось. Он попробовал ни о чем не думать, отбросил все мысли, и вдруг, ощутил себя многоглазым, многоруким, многоголовым. Он мог видеть окружающий мир глазами сразу всех людей, сидящих на поляне. Поляна воспринималась в необычном ракурсе, объемно, как бы сразу и сверху и снизу и изнутри и снаружи. Он смог разглядеть на поляне каждую травинку, всех птиц и насекомых, понял, о чем мечтают все его товарищи. Это было по истине ЕДИНЕНИЕ. Как будто многие истины открылись ему, и он многое внутренне осознал, понял смысл многих вещей. Казалось, он научился понимать язык зверей и птиц. Теперь ему все было нипочем. Он не понимал, кто он, где он. Все слова, как будто, потеряли смысл и затерлись...
   Сколько это продолжалось, Лалух не знал. Только постепенно стали возвращаться нормальные звуки, потом он увидел Учителя, сидящего рядом с ним, зачесался нос и он громко чихнул. Все наваждение сразу же закончилось. Он сидел на поляне среди всех, а на камне стоял Плин, и готовился продолжить свой урок.
   - Вы многому научились за это короткое время, - сказал он после того, как все пришли в себя, - Теперь вы сильно отличаетесь от других людей. В вас уже чувствуется немалая сила. Ни один хищник уже не посмеет на вас напасть. Вы ходите по другим мирам. Скоро вы научитесь видеть будущее. Но за это придется заплатить свою цену. Обычные люди уже не захотят принять вас назад. Вы просто не сможете с ними ужиться. Между вами и ими будет постоянное отчуждение. Так, что семья теперь у вас другая. Ваша семья - это все мы. И не вините своих близких. Они ни в чем не виноваты. И еще: отчуждение - это не значит ненависть. Вас будут уважать, и даже попытаются с вами дружить, но вы не обольщайтесь. Это будут только попытки.
   Он замолчал, несколько раз прошел туда-сюда по камню, и, как бы с неохотой продолжал:
   - Но это не самое неприятное, что я вам хотел сказать. Есть и худшее. Похоже, что мирные дни на нашей земле кончаются. Белый царь одолевает турок, и скоро на нашу землю придут русские. Они не хуже и не лучше турок, но они захотят переделать нашу жизнь по-своему. Наш народ не захочет этого терпеть, и прольется кровь. Времени осталось совсем мало. Вы должны за это время очень многому научиться. Надежда на спасение только в вас.
   Он замолчал, и стал спускаться с камня. А вечером Орсак со своими ребятами были уже дома, в ущелье Барса.
  
   Глава десятая.
  
  Рассвет в море - это совсем не то, что рассвет на суше. Ночь, еще совсем недавно безраздельно царящая повсюду, вдруг, как бы вздыхает легким бризом. Еще ничего не изменилось, и сверху вовсю мерцают путеводные огоньки звезд, не давая сбиться с выбранного пути, а внизу разлеглось что-то огромное, черное, блестящее и живое. Это живое переваливает хлипкое суденышко с боку на бок, как бы с интересом рассматривая. При этом выражает свои эмоции всевозможными скрипами, стонами и шорохами. А потом все незаметно меняется. Начинают проступать верхушки гор почти у самого горизонта, звезды же наоборот тускнеют и меркнут. Потом море из неизвестного черного блестящего чудища постепенно становится сероватой гладью, а потом все это - и горы на горизонте и небо и море обретает, вдруг волшебные краски и начинает переливаться всеми цветами и оттенками.
  Петро Дудка не очень-то любил море. Все его предки были людьми сугубо сухопутными, хоть и из казаков. В свое время Запорожские казаки - Сечевики - бегали на своих "Чайках" до самого Стамбула, сея панику среди турок, но предки Петра, видимо, участия в этих походах не принимали. Так, что прекрасный морской рассвет особой радости ему не доставил. Несмотря на спокойное море его постоянно мутило. Утлое суденышко, на котором они шли в Пситэ, называлось Тунбас, имело косой парус, команду из двух человек, включая хозяина - грека и скверную привычку через каждые полверсты поворачивать то вправо, то влево. Хозяин - он же капитан - объяснял это тем, что ветер не совсем попутный и приходится идти галсами - так по-морскому назывались эти повороты. А еще в море расстояние меряется не верстами, а милями. Петро слушал и запоминал. В жизни пригодится любая наука. Грек был словоохотлив и безостановочно тараторил с того момента, как они отплыли. Петро слушал вполуха и вспоминал недавние события, давшие начало его путешествию.
  Накануне утром его разбудил посыльный казак. Начальство срочно требовало предстать пред светлы очи. Петро для порядка поворчал, но собрался и спешным шагом направился в штаб. По раннему времени в штабе было пусто. Во весь рот зевал полусонный часовой у парадных дверей. Петр обогнул здание и постучал в небольшую дверь. Открыли не сразу. Видимо рассматривали в щель. Потом дверь открылась и он, уже больше нигде не задерживаясь, поднялся к себе в закуток. Так служивые называли в шутку свой отдел. Зеньковский сидел за своим столом и что-то писал. Увидев Петра, махнул рукой - садись мол. Петро уселся напротив и стал ждать. Вид у полковника был не ахти. Всклокоченный, под глазами мешки - явно не спал всю ночь. "Что- то случилось особое", подумал Петр. В груди тревожно заныло. Полковник, наконец-то оторвался от своих бумаг и уперся колючим взглядом в Петра.
  - В Пситэ гарнизон вырезали, - огорошил он без всяких вступлений.
  Перто похолодел. Новость была из ряда вон. Ожидали недовольства, стычек, но что бы вот так, весь гарнизон.
   - Как допустили? - только и сумел выдавить из себя Петр.
   - Проспали, олухи. Ночью спящих, как кур всех побили. Тонким ножом в ухо. Никто не рыпнулся. Утром пришли, а они не поднимаются. Думали спят. Крови-то не было совсем. Пока разобрались... Слава Богу верхний и нижний кордоны уцелели, да те, кто по отдельным хатам жил. Начальство в основном. Подхорунжий с вахмистром, да пара приказных - те на воздухе ночевали. Душно им в общей казарме показалось. Тем и спаслись. Такая досада. Пешцы пластуны, а порезали, как кур. Да сами виноваты. Послали молодежь совсем необстрелянную. У подхорунжего свой человек среди купцов был. С ним и весточку послал. Людей на смену уже отправили. Первые две сотни второго батальона. Там народ стреляный. Ветераны, считай все. Тебе приказ - прибыть к завтрашней ночи под Анапу. С тобой семь человек пойдут из наших. Сам подберешь. Будете рядиться под фуражиров - мол, покупаете съестные припасы для гарнизона, сено для лошадей. Самим смотреть в четыре глаза. Постараться наладить контакт с местными. Хоть с кем-нибудь. Уж больно неохотно они идут на контакт. Вести передавать через купцов. Там есть наши знакомые армяне, есть и греки. Я скажу, как с ними связаться. Дам я тебе еще один контакт на самый крайний случай. Купец - турок, но пользоваться им будешь только при особой надобности. Под Анапой вас будет ждать суденышко. Капитан - грек. Я дам тебе нужные слова. Скажешь ему, и он будет тебе подчиняться. Должник он мой. Деньги на расходы здесь, - он перебросил Петру увесистый мешочек,- здесь должно хватить с лихвой. Ты все понял? - Полковник посмотрел на Петра, -
   - Так точно, ваше высокоблагородие!
  Петро вскочил и щелкнул каблуками.
   - Полноте, не на плацу, чай. С богом. А я с оказией еще деньжат подброшу. Особо там деньгами-то не сорите, чай черкесы тоже не дураки. Могут догадаться, что не простые вы хлопцы. Ну, с Богом. Ступай в казарму отбери людей.
  Полковник жестом показал, что разговор окончен, и Петро, еще раз для порядка щелкнув каблуками, вышел.
   Казарма второго пластунского батальона - длинный барак, разделенный на несколько отделений перегородками - существовала лишь для отвода глаз заезжим генералам, посещающим иногда Кубанское войско с целью ревизии. Однако никто там не жил. Даже нижние чины ночевали по домам, а в особых случаях вызывались посыльными. Казачки тут были не простые, и начальство из местных к ним с проверками не совались. Побаивались. Петро сразу прошел в канцелярию. Из нужных ему людей там уже были четверо: братья Свистуны - Павел и Силантий, урядник Антон Сахно, да приказной Платон Зыков. Петро коротко все объяснил уряднику, назвал имена еще троих, и побежал домой прощаться.
   Семьи у Петра, считай, не было. Он да отец. Матушка, родив его, больше не смогла иметь детей. Так и рос он всеобщим баловнем. Один в семье. Испортить казака, однако, отец не позволил, определив ему в дядьки своего давнего друга Панаса Овсюка. Казак он был еще той, старой закалки. Любым оружием владел виртуозно, чему и обучил Петра, в качестве педагогических методов применяя похвалы за успехи, ну а за лень и нерадивость - издевки с подзатыльниками. Причем Петр предпочитал сносить подзатыльники. Уж больно остер на язык был дядько Панас. Он обучил его сабельному бою. Да не простому, а с двух рук. Когда он работал с саблями, подойти к нему было невозможно. Это были два слепящих вращающихся круга. Редко кто владел таким искусством. А по весне, едва только подсохнет земля, выезжали в летние лагеря к войску, где Петр и еще три десятка таких, как он с юности постигали казацкую воинскую науку. В общем, казак из Петра получился справный. Дядько Панас был им доволен.
  Матушка на свете долго не зажилась, и едва Петру исполнилось семнадцать, тихо представилась. Отец второй раз жениться не собирался. Так и жил затворником. В гости выезжал редко и к себе почти никого не звал. Петр с отцом не жил. Скучно, да и от службы далеко. Он предпочитал снимать комнату рядом с казармой, что бы поспать по утрам лишние полчаса.
  В ворота стучать не пришлось. Калитка была уже открыта. "Кого это по раннему времени принесло"? Подумал Петр, входя в дом. Во дворе суматошно носилась дворня. Он поднялся на второй этаж к отцу в кабинет. Постучал. Изнутри прокричали что-то невнятное. Петр вошел. Отец сидел за своим любимым письменным столом, а рядом с ним стоял дядько Панас.
   - Входи. Рассказывать ничего не надо. Знаем уже.
  Петр застыл на месте с открытым ртом. Отец вышел из-за стола и, дохромав до Петра, обнял его. У Петра, что-то тревожно заныло в сердце. Отец, как-то враз постарел. Нахлынула тоска. Каким-то внутренним чутьем Петр понял, что видит отца в последний раз.
   - Вот, Панас мне уже все рассказал, - сказал отец после недолгого молчания, - благословляю, сын, - он размашисто осенил Петра крестом, - езжай с Богом. Казак ты, я знаю справный. Совсем самостоятельный, но одного тебя туда я пустить не могу. Панас с тобой пойдет. И за тобой доглядит, и для дела польза. Он пятерых таких, как ты стоит.
   Если отец думал, что Петр начнет перечить, то совсем напрасно. Его эта новость очень обрадовала. Воистину это был подарок судьбы. Петр о таком не мог и мечтать.
   - Спасибо, батьку. Низкий тебе поклон за это, он повернулся к дядьке Панасу, - и тебе, дядько, спасибо.
   Дядька лишь ухмыльнулся в усы. Лишних слов он не любил.
   - Ну, беги, собирайся, а мы с Панасом еще напоследок потолкуем, сказал отец немного охрипшим голосом.
   Сборы много времени не отняли. Оружие припасено заранее: две сабли - основная дамасская, да запасная. Та наших уральских мастеров и дамасской ничем не хуже. Да ножи метательные - четыре штуки, да пара пистолей. Артиллерии больше брать не стал. Мороки с ней много, а толку чуть. Только в ближнем бою. Для дальнего боя можно и лук смастерить. Дядька и с луком обучил обращаться. Он и бьет дальше, и шума от него меньше. Сейчас мало, кто с таким оружием воюет. А зря. Орешника кругом полно. Вооружиться всегда легко. Из одежды бурку, да папаху, да сапоги особые. Такие только горцы делать умеют. Легкие, и носятся долго. Нога в них просто отдыхает. Коня своего брать не стал. Взял гнедого из отцовой конюшни. Все равно назад отправлять. Куда его в море. Суденышко едва их всех вместить сможет. Вот и все сборы. Основная амуниция была в казарме. Вороной навьюченный конь уже стоял у ворот. Не иначе для дядьки Панаса.
   Прощались по-мужски коротко. Петро крепко обнялся с отцом, похлопали друг друга по плечам по семейной традиции, потом вскочили на коней, и, не оглядываясь, понеслись галопом по улице, поднимая за собой клубы пыли. До самого поворота Петр чувствовал на себе прощальный тоскливый взгляд отца...
   В казарме все уже были готовы, только ждали Петра. Прибыли еще трое казаков Андрей Кисиль, Василько Биленко, да Пилип Щербак. Петр бегло осмотрел свое войско и, оставшись довольным, скомандовал "Вперед"
   В Анапе были назавтра к полудню. Суденышко нашил быстро. Владелец, он же капитан, Грек по национальности, узнав, что Петр хорошо говорит по-гречески, проникся к нему уважением и весь путь развлекал его своими бесконечными морскими байками. Это помогало легче переносить качку, и Петр был ему за это благодарным.
   От раздумий Петра отвлекла внезапно наступившая тишина. Грек умолк и с тревогой смотрел куда-то в открытое море. Петр проследил за его взглядом, но ничего не увидел.
   - Господин. Кажется за нами погоня, - голос грека выдавал его нешуточное беспокойство.
   - Но я там ничего не увидел, - с удивлением сказал Петр.
   - Возьмите это, - он протянул ему подзорную трубу и показал направление, куда смотреть. Петр глянул и опять ничего не увидел. Грек своей рукой направил трубу в нужное место, и Петр, наконец, его увидел. Это было двухмачтовое судно раза в два побольше, чем их Тунбас. Фелюга, как объяснил грек. Ходко шла. Их явно нагоняли...
  
   Глава одиннадцатая.
  
  - Урядник, проснись. Тревога. Только не шевелись. Буди хлопцев по-тихому, - все это Петр прокричал шепотом. Над водой звуки далеко разносятся.
  - Да не спит уже никто, ваше Благородие, - бодрым шепотом ответил Сахно.
  - Спрячьтесь. Из-за борта не высовываться. Глянем, что дальше будет. Может это и не пираты вовсе. -
  Подраться, однако, очень хотелось. Просто руки чесались. В последнее время на море стало неспокойно. Пираты пошаливали. Нападали по-тихому на одиночные суда, а потом топили и концы в воду. Свидетелей не было, купцы, правда, жаловались, да пойди их поймай - этих супостатов. Их Тунбас был в выгодной позиции. Ветер был боковой, и правый борт их суденышка был поднят как раз в сторону моря. Берег здесь забирал круто влево, и делать поворот - галс - придется еще не скоро. Так, что груз и казаки были скрыты от пиратов. Хлопцы затихли, накрывшись кто чем мог. На сторонний взгляд Тунбас перевозил мешки с какой-то мягкой рухлядью. Фелюгу уже можно было хорошо рассмотреть и без подзорной трубы. Двухмачтовое суденышко с косыми парусами. Она было хоть и небольшим, но с палубой, на которой удалось разглядеть две пушки. Да и размер был вдвое побольше, чем у Тунбаса. В общем, они сделали правильно, что попрятались. Их могли просто расколотить из пушек. Фелюга, между тем подошла еще ближе. Уже хорошо было видно вооруженных людей на палубе. Их было человек двадцать. Они что-то орали на какой-то чудовищной смеси языков, и размахивали оружием, давая знаки остановиться. Ударила пушка, и рвануло где-то совсем рядом с бортом. Грек стал поспешно убирать паруса. Совсем скоро в борт ударили абордажные крючья и под веселый гогот пиратов суда прочно сцепились друг с другом.
  - Гойда!!! - что есть силы заорал Петр. Тряпки полетели в стороны и дружный пистолетный залп буквально смел с палубы Фелюги половину пиратов. Такого поворота дела те явно не ожидали, и замерли, не зная, что предпринять. Это стоило им жизни. На них, вдруг, неизвестно откуда, как горох из дырявого мешка, посыпались казаки. Их было немного, но двигались они настолько быстро, что казалось их сотня. Все было кончено в считанные минуты. Попластали всех, кроме капитана. Он участия в схватке не принимал, все время простоял на корме, удивленно тараща глаза. Петр подошел. Вблизи капитан ничего страшного из себя не представлял. Встретишь такого на базаре и не обернешься. Купчишка, каких сотни. А вот поди ж ты. Деньжат по легкому захотелось нахапать. Вот и нахапал. До конца жизни хватит, а жизнь-то у него короткой оказалась.
  - Кто таков, - по-турецки спросил Петр, - тот угрюмо молчал, кося в сторону, и отвечать явно не собирался. Положение было затруднительным. Ну не мог Петр пытать человека. Даже такого. И хлопцев своих об этом не попросишь. Сам того не ведая, положение спас грек. Он резво подбежал к Петру и суетливо попросил отдать ему этого бандита. Петр с облегчением махнул рукой - мол, забирай - и отошел в сторону. На палубе вовсю распоряжался урядник Сахно. Хлопцы сноровисто привязывали к трупам пушечные ядра и скидывали в воду. Следов оставлять им было никак нельзя.
  Грек, между тем, о чем-то пошептавшись с капитаном пиратов, вдруг резко сунул ему под ребра ножом. Тот выгнулся и затих. Грек подошел к передней мачте и подковырнул ножом палубную доску рядом с ней. Доска отошла в сторону, открыв небольшую нишу. Грек смело засунул туда руку и с явным усилием вытащил на свет тяжелый мешок. Это была личная казна капитана.
  Триста золотых монет. Неплохая добыча. Поделили на десять частей. Грек был до смерти рад, что не обошли и его. К тому же и у других бандитов кое что нашлось в карманах. Не пропадать же добру. В общем плавание удалось, все остались довольны. Дядько Панас сразу же спрятал свою и Петрову долю куда-то в недра своих необъятных переметных сумок. Фелюгу оттащили поближе к берегу и затопили. Грек тщательно отметил место, видимо имея на суденышко свои виды. Теперь Грек был и Петровым должником тоже. Петр мало того, что спас его от пиратов, так еще и денег дал. Да и Фелюгу он в скором времени рассчитывал поднять.
   Настроение у Петра улучшилось. Куда только подевалась морская болезнь. Казачки вольготно расселись на палубе и от избытка чувств затянули песню. Так и дошли почти до места с веселыми песнями и шуточками. Попритихли только почти у самого городка. Не хотели привлекать к себе внимания. Их Тунбас заметили, и на берегу их уже встречали вооруженные солдатики. Расспрашивать ни о чем не стали. Повели сразу к острогу. Острог стоял на ближайшей горке и был хорошо виден с моря. Вокруг него вовсю кипела работа. Казачки с солдатиками сводили повсюду лес, что бы к частоколу невозможно было подобраться незамеченным. Стучали топоры, визжали пилы, тут и там жгли большие костры. К острогу вела дорога, вымощенная местным камнем, но не напрямую. Дорога делала пару хитрых поворотов, что бы неприятель не прорвался внезапно к самим воротам. Их проводили внутрь. Внутри острог представлял собой квадрат саженей по полтораста, где располагались различные постройки - жилые помещения, конюшни, склады. По периметру над стеной возвышались сторожевые башенки. Стены деревянные из местного дуба. Он здесь растет ровный, как корабельная сосна. Высота стен около десяти метров. К ним изнутри вели удобные лестницы. В общем, ничем особым от других таких же крепостиц острог не отличался. За время службы Петр таких навидался во множестве. Штаб с канцелярией располагался отдельно в просторной избе, несмотря на нехватку места.
  Начальник гарнизона полковник Юрьев человек был основательный. Подчиненных попусту не гонял. Нижние чины его очень уважали. Петро его хорошо знал. Тот дружил когда-то с его отцом. Потом дружба разошлась, но хорошие отношения остались. Казачкам Петро велел оставаться во дворе, а сам с дядькой Панасом поднялись в штабную хату. К полковнику провели без задержек. Тот сидел за столом, рассматривая какие-то бумаги.
   - Разрешите представиться по случаю прибытия, ваше высокоблагородие, - рявкнул Петр прямо от порога. Полковник поморщился, как от зубной боли.
   - Разрешаю, чего уж там. Ты бы еще парадный мундир надел, - пробурчал он, - я жду вас.
   Полковник встал из-за стола, подошел ближе к Петру и стал его разглядывать.
   - Давно тебя не видел. Возмужал ты. Вон какой красавец вымахал,- он похлопал Петра по плечу.
   - Зеньковский тебя ввел в курс дела, - он вернулся за стол, шумно устраиваясь на скрипучем табурете.
  - Пошустрите тут. Очень уж мне все эти дела не нравится. Ну вырезали гарнизон. Там казаков осталось - по пальцам пересчитать можно. Почему всех не побили? Слава Богу, конечно, что хлопцы живы, однако что-то здесь не то. Совсем не черкесов не похоже.
   - Я тоже об этом думал. Мне тоже не все понятно. Будем на месте разбираться. Купчишек прощупаем. Жаль следов не посмотришь. Затоптали все, - Петр сокрушенно вздохнул.
   - Следы еще урядник уцелевший со своими казаками осмотрели. По виду были всего шесть человек. Видимо двое держали спящего, а один бил стилетом в ухо. Еще двое у дверей стояли, а один возле стены веревку сторожил, - полковник в возбуждении ударил кулаком по столу, - неправильно все как-то. Ты поговори с ним сам, с урядником-то. Может он что еще вспомнит.
  - Старейшин, надеюсь, потрясли? Что говорят?
   - Старейшин мы в первую очередь потрясли. Нельзя им было такого спускать. Да они клянутся, что это не их люди делали. А я, ты знаешь, начинаю им верить. Вечером сегодня соберемся опять. Приходи. Здесь и встречаемся.
  И вот еще. Вольготной жизни я вам тут не дам. Караульную службу будете нести, как и все. Никаких поблажек. На постой вас определю в общую казарму. Там есть канцелярия. Комната большая. Все поместитесь. Секретность, понимаю. Ну, с Богом. Устраивайтесь. Сегодня трогать вас никто не будет, а с завтрашнего дня готовьтесь.
   Полковник встал, давая понять, что аудиенция окончена. Петро козырнул, и четко повернувшись, они с дядькой вышли из комнаты.
   Обустроились быстро. Казарма стояла как раз напротив. По случаю общего аврала здесь было пусто, только вестовой стоял у дверей. Он то и показал им канцелярию.
   Торг или бэдзер, как его называли местные, представлял собой круглую ровную площадку в три десятка саженей. Купцы торговали в основном с деревянных прилавков. Покупателей было мало, и купцы лениво переговаривались между собой. Своего армянина Петр узнал сразу. Уж больно колоритная личность. Да и Зеньковский его хорошо описал. Небольшого роста, толстенький, как колобок, в турецкой красной феске с кисточкой. Звали его Ануш. Товара у него было много. Одежда соседствовала с украшениями, а оружие с кувшинами. В этих кувшинах было огненное вино. Диковинка. Оно было очень крепким - не слабее горилки - но очень вкусным. И утром после него не так сильно болела голова. Петро взвесил в руке кувшинчик вина и для начала спросил цену. Армянин заломил изрядно. Петр стал отчаянно торговаться, перейдя на армянский язык. А потом, по-армянски же, назвал условную фразу. Армянин не изменился в лице, но, сразу же, ответил другой условленной фразой - уже по-русски. Сделав вид, что сговорился, Петр стал говорить тише. Ануш налил ему немного вина в глиняный стаканчик для пробы. Петр попробовал, немного пригубив. Это был хороший повод поговорить, не привлекая к себе внимания. О тяге русских к спиртному знали все.
   - Что расскажешь? - Ануш сразу же понял о чем речь.
   - Никто ничего не знает, - Ануш тайком огляделся, - все очень боятся, что вы начнете мстить. Погромов боятся. Но по всему выходит, что это не местные сделали. Я тут пожил и местных адыгов знаю. Не стали бы они так убивать. Они бы всех вырезали. Но для этого их надо очень сильно разозлить. Нет в них еще такой злобы. Войну они понимают. А за своих убитых, что ваши пушками побили, они согласятся взять выкуп. Я тут с местными поговорил. Чужих здесь видели. Человек шесть их. Таились в скалах у моря, а потом пропали неизвестно куда. Не из простых они. Здесь все на виду, особо не спрячешься, но их заметили случайно. Паренек местный мидий там собирал недалеко. Вот и заметил. А пришли они, скорее всего морем.
   - Ну, спасибо тебе, Ануш. - Петр отдал деньги, забрал кувшин и пошел дальше по рядам. Знакомый грек был тоже здесь, но Петр решил к нему не подходить. Не стоит без толку светиться. Он постоял возле прилавка с саблями и кинжалами, один кинжал даже подержал в руках, и только после этого пошел назад в острог...
  
  Глава двенадцатая.
  
  Дома ждал роскошный обед. Из общего кошта решили не столоваться. Казна, как известно, с голоду умереть не даст, но и до сыта не накормит. Казна теперь у них и своя была если и не царская, то уж генеральская, точно. Братьев Свистунов, как самых младших отрядили кашеварить. Те сбегали на торг, взяли хорошего мяса, круп да специй, овощами на общей кухне разжились. Так же, как и казаном общим. Подкинули приказному немного серебра, так он на радостях дал им в помощь молодого солдатика. На побегушки. На торг ли сбегать или еще что. Да в общей едальне им отдельный стол выделили. Казачки успели изрядно проголодаться, и ложками махали, что твои землекопы. Петр от щедрот позволил всем по чарочке огненного вина. Свистуны по случаю расстарались наваристым борщом. Мяса не пожалели, и навар получился что надо. Жаль, что на местном торге не продавали свинину. Все-таки без сальца борщ немного проигрывал. Вторым был плов. Еда для казаков непривычная, но Свистуны сотворили настоящее чудо. Рисинка от рисинки, в меру проваренный, да с местными специями, от одного только запаха начинало урчать в животе. Ели молча, не спеша, с достоинством. Поев, ложки положили рядом чашечками вверх. Наелись так, что трудно было двигаться. Не съели, однако, и половины. Ничего. Местные кашевары доедят.
  Перешли в свой закуток - канцелярию в общей казарме - и только здесь начали говорить.
  - Сейчас до вечера спать. Ночью начнем место метить, - так они называли рекогносцировку. Не просто определялись на местности, но делали это ночью. Каждый свой кусок. Потом менялись, а данные заносили на карту. Общий план местности Зеньковский им выдал, но веры ему было мало. Следовало все ощупать своими руками. Пластунов, чуть ли не с детства учили скрадываться, подходить к противнику незамеченными хоть днем, хоть ночью. Для ночи особые приемы были, для дня свои. Сегодня от общих караулов они были свободны, и можно было использовать всех. Упрашивать никого не пришлось и через пять минут все уже спали.
  Старейшины появились ближе к вечеру. Четверо еще не старых мужчин с почетным эскортом человек из двадцати молодых адыгов, одетых По-парадному. Сапоги блестят, газыри начищены, оружием обвешены, как новогодние елки. Эскорт, однако, дальше ворот не пустили. Те, для порядка покричав, все же подчинились и стали покорно дожидаться прямо под воротами. Это был хороший знак, учитывая гордость горцев.
  Расселись в штабе в кабинете полковника Юрьева. Старейшины, как гости поздоровались и представились первыми. Главный староста Авгур, староста того края, что за речкой - Заур и двое просто уважаемых граждан Сахид и Мухаб. Петр взялся толмачить, благо язык особо не отличался от того, что говорили их соседи - адыги с левого берега Кубани. Говорить начал Авгур. Половина речи состояла из приветствий Царю, похвал русским доблестным воинам, сожалений об убитых соплеменников и только в самом конце он сказал, что к резне гарнизона они не имеют отношения, но готовы заплатить выкуп за убитых. Петр все добросовестно переводил, хотя вопросы так и готовы были сорваться с языка. Но надо было соблюдать инкогнито.
  Теперь был черед говорить полковнику. Приветственная часть его речи не многим отличалась от речи старейшины Авгура. Но в самом конце он поинтересовался - разве не хозяева шапсоды в своей земле? Как может кто-то творить здесь беззакония? Ответить явно было не чем, и тогда полковник задал внезапный вопрос - нельзя ли поговорить с тем юношей, который видел в скалах чужих людей. Староста явно не ожидал такой осведомленности и растерялся. Нужно было дожимать, и полковник дожал. Он пообещал, что юноше не сделают ничего плохого, и что говорить с ним будут в присутствии Авгура. Старосте пришлось сдаться. Дальнейший разговор никаких новостей не принес. Полковник осторожно поинтересовался - ни хотят ли родственники убитых получить выкуп? Староста ответил, что этот вопрос еще не решен. На том встреча и закончилась. Старейшин с уважением проводили до ворот и потом дальше до самого висячего моста через речку. Теперь весь городок располагался там, за речкой. Ну, а там, где раньше была основная часть городка - по местному Унэ - сейчас как раз стоял острог.
   Было еще светло. Петр послал вестового за тем урядником, что уцелел после резни. Люди возвращались с расчистки леса вокруг острога и того нашли довольно быстро. Урядника звали Иван Битый. Говорили на платцу.
  Ничего нового тот Петру не сообщил, кроме одной мелочи. Один из ночных гостей, что сторожил веревку, немного наследил. Не заметил небольшую лужу. След у него был примечательным. Он немного косолапил на правую ногу. На ходьбе это не сказывалось, и неискушенный человек этого не заметит, но его правая ступня была вывернута немного внутрь. Теперь у них была хоть какая-то примета.
  Петр распределил, кому какую территорию разведать. Дядьке Панасу достался самый ответственный участок. Петро просил его найти схорон бандитов на берегу. Их там, скорее всего, уже и след простыл, но шесть мужчин должны были оставить много следов. Такого не скроешь. Да Свистунов с собой пусть возьмет. И им наука не помешает, и Петру спокойней - а вдруг чужаки все еще не ушли. Такую возможность тоже нужно было учесть. Антон Сахно да Андрей Кисиль пойдут по правому берегу основной речки. На Платоне Зыкове с Васильком Биленко разведка обоих берегов второй речки вместе с ущельем. Щербак оставался на связи.
  Ну, а себе Петро выбрал левый берег речки вместе с аулом. Хотел глянуть, как там адыги ночью поживают. Снаряжались, как всегда тщательно. Дядько Панас ревниво следил за всеми. Как-никак, а учил их всех именно он. В батальоне пластунов он был главным инструктором. Оружие и снаряжение тщательно подгонялось, что бы не мешало двигаться, да при ходьбе не шумело, да брать в случае нужды, что бы было легко. Собрались быстро. Все было давно отработано. С тем и разошлись.
   Петр бесшумно кружил по аулу. Речку по висячему мосту он переходить не стал. Чуть выше по течению он ее просто перепрыгнул при помощи шеста. Благо ширина здесь была всего сажени три. Адыги селились совсем не так, как казаки. У казаков хата стояла одной стеной на улицу. Черкесы же наоборот, ставили жилище глубоко внутри двора. Перед домом росли сады, плелся виноград. Дома были добротными, а во дворах стояли навесы с печками. Наверное, что бы готовить еду в летнюю жару. Да и ели, скорее всего, под ними. Луны еще не было, и Петр не боялся быть кем-то замеченным. Отлично видеть в темноте их приучили еще с детства. Были специальные приемы, которыми потомственные пластуны делиться ни с кем не собирались. Петр потомственным пластуном не был, но им был дядько Панас, и Петро довольно легко усвоил эту науку. Вот и сейчас он все хорошо видел. Цветов, правда, он различать не мог. Только оттенки серого. Ему с лихвой хватало и этого. Секрет он заметил еще при входе в аул. Ловко устроились. За забором сидели двое и наблюдали за подходами через длинную щель в заборе. Это могло обмануть таких же сельчан, как они, но никак не Петра. Их он просто обошел. Вторая пара дозорных сидела на выходе из аула в крайнем дворе. Ничего нового они придумывать не стали, и тоже вырезали длинную щель в заборе для наблюдения. Он шел уже на второй круг, неспешно приближаясь к крайним дворам.
  Все уже спали, только кое-где еще в окнах теплился свет.
  Дом старосты Заура был с самого края совсем рядом с висячим мостом. Его даже из острога легко можно было разглядеть. У него-то в окнах и горел свет. Петр не зря обошел аул. Он успел прикормить Заурова кобеля. И не только прикормить. Для такого случая у него с собой была тряпка, пропитанная запахом течной суки. Кобель сразу заинтересовался и о том, что бы залаять даже и не помышлял. Петр перемахнул через забор и, не очень-то скрадываясь, подошел к дому. Освещенное окно вело в небольшую комнатку со столом и узкой кроватью. За столом сидел сам староста и что-то писал. Прочитать написанное нечего было и думать. Разбирать адыгейские буквы Петр был не обучен. Но не надо было быть семи пядей во лбу, что бы догадаться о чем письмо. Конечно же, об их сегодняшних переговорах в остроге. Завтра поутру Заур передаст письмо с кем-нибудь в соседний аул, а те по эстафете дальше. Такой у них был способ связи. Делать здесь было больше нечего, и Петр опять выбрался на улицу. Аул Петр уже обследовал Тот представлял собой сотни три домов, прилепившихся к подножью ближайшей горы. Такое место ни с чем не спутаешь. Уж больно приметными были тут горы. Три совершенно одинаковые. Местные их так и звали - Три Брата. К первому Брату, как раз и прилепился аул. Дома стояли вдоль единственной улицы, которая поднималась в гору и уходила дальше к соседнему аулу. Это была единственная дорога, соединяющая Пситэ с другими аулами на южном побережье. Саженях в трехстах по той же дороге располагался Верхний Кордон для защиты с юга. Петр прошел немного по дороге и обнаружил еще один секрет. Это были уже казачки, и он дальше не пошел. Эти вояки могли его засечь. Уж больно грамотно они расположились.
  Рисковать не стоило и он решил обследовать еще одну дорогу. Она шла вверх по течению речки вглубь гор к главному хребту. Там тоже стояла застава - Нижний Кордон. Идти было недалеко, и Петр вскоре опять наткнулся на казачий секрет. Сегодняшнюю свою задачу он выполнил, и можно было возвращаться в острог.
   Все его войско было уже в сборе. Больше всего Петра волновал доклад дядьки Панаса. Конечно же, он нашел схорон. Но там уже никого не было. Следов почти не оставили. Да и не мудрено - камни кругом. Но кое-что, все же, нарыть удалось. Ушли они пешком в сторону Сукума. Значит постоянной связи здесь у них не было. Иначе ушли бы на лодке. Так и шуму меньше и быстрее. Ноги не надо бить. Тогда, если они ушли пешком, то не могли не наследить на речке. Ее просто так не перейдешь. Надо бы днем сходить глянуть. Была еще одна мелочь. Табачком там пахло хорошим турецким. Выводы делать было рано, но местные не курили. Курили, разве что, казачки или солдатики. Но такой табачок им был не по карману. Дорогой больно. Да и своих подозревать - последнее дело. Петр особо не обольщался насчет их ухода. Скорее всего они просто сменили базу. Ну, а их задачи просчитать было не очень сложно. Скорее всего, это провокация. Кому-то захотелось большой войны. Натравить нас на Шапсодов не получилось. Теперь они попробуют с другой стороны. В гарнизоне они пошумели, теперь надо ждать какой-нибудь пакости в ауле. К начальнику гарнизона уже завтра на доклад. За ночь ничего не случится.
  Старейшин бы еще предупредить. Люди они, по всему видать, не глупые. Поймут и поверят.
   В общем, первый день разведки прошел очень удачно. Данные на карты уже и завтра можно нанести. А сейчас всем спать. Заслужили...
  
   Глава тринадцатая.
  
   Следы бандитов они все-таки нашли, хоть и не там, где предполагали. Те переходили речку выше по течению в узком месте. Почти там же, где и Петр в своей ночной вылазке. И опять им повезло. Вернее это не повезло бандитам. Так же, как и Петр, они перепрыгивали ее при помощи шестов. Только в этом месте берег был достаточно крут, а искать место поудобней они или не захотели, или у них не было на это времени, а может чрезмерная лихость подвела, но переправились они неудачно. Один из них повредил ногу, левую. Сломать, конечно, не сломал, но, судя по следам, сильно захромал. Это давало группе Петра большую фору. Идти по их следам далеко не стали. Мало ли что. Можно было и на ловушку нарваться, и тогда все труды коту под хвост.
   Все это быстро разведали Свистуны, пока Петр с дядькой Панасом были на докладе у полковника Юрьева. Полковник докладом остался доволен. Уточнили карту. Надо было еще и дальние подступы к городу нанести вместе с тропами. Но это решили оставить на потом. Дел было слишком много. Само-то дело о нападении на гарнизон было, считай, раскрыто. Злыдней можно было брать тепленькими, на чем полковник и настаивал поначалу. Хотел устроить показательную экзекуцию. Но Петр сумел настоять на своем. Здесь можно было взять намного больше пользы.
  Петр стал объяснять:
  - С гарнизоном у них все прошло гладко, но натравить нас на Шапсодов им не удалось, а главная цель их вылазки - вызвать войну. Кто-то думал, что мы сразу же начнем махать оружием направо и налево. Не вышло. Теперь напрашивается другой вариант. Они попробуют взбаламутить адыгов, а для этого им нужно сотворить в ауле большую пакость. Я считаю, что они попробуют убить кого-то из старейшин - Авгура или Заура. -
  Петр прошелся по комнате, немного помолчал. В дверь постучали и, не дожидаясь ответа, туда просунулось озабоченное лицо старшего Свиста.
  - Зайди,- сказал полковник. Свист зашел и замер посреди комнаты, не зная, как начать.
  - Докладывай, - разрешил Петр.
  - Так, что, Ваше Благородие, нашли мы следы ихние. Выше по течению они перешли. С шестами перепрыгнули. Да неудачно. Один ногу повредил.
  По следам не пошли. Опасно больно. Обнаружить нас могли.-
  Полковник одобрительно усмехнулся.
   - Молодец. Можешь идти, - и к Петру,- хорошие у тебя казачки. Прямо завидки берут. Вы тут уже и обустроились по-генеральски, как я посмотрю, - и без перехода,- так что ты там предлагал?
  - Я предлагаю Старейшин охранять по ночам. На их войско надежды никакой, и потому делать мы это будем сами и скрытно. Днем напасть они не посмеют. Думаю, они на это пойдут или сегодня или, в крайнем случае, завтра ночью. Ну, а поврежденная нога, скорее всего, заставит их действовать быстро. Поговорить бы с обоими Старейшинами прямо сейчас. Официально можно объявить, что разговор пойдет о том мальчике, что видел бандитов, а с глазу на глаз надо им все рассказать. Думаю люди они умные. Тут Старейшиной абы кого не изберут.
  Помолчали. Полковник согласно закивал. Стояло солнечное прекрасное утро самого начала лета. Так не хотелось воевать. Хотелось сбегать искупаться в море, побродить по лесу. Перто мысленно отмахнулся от таких неуместных здесь мыслей и продолжал:
  - Увы, господин полковник, но на общие наряды я людей дать не смогу.
  Сами видите, какие пошли дела. Я бы даже отважился у Вас еще пару помощников просить. Заметил я здесь пару хлопцев надежных. Для дела прошу, Ваше высокоблагородие.
  Юрьев задумался. Людей, как всегда, не хватало. Однако, ни сегодня, так завтра должны прийти транспорты с солдатиками. Это, конечно не казачки, но службу они знают и воевать умеют.
   - Добро. Бери, кого присмотрел. А к старейшинам я сейчас вестовых казачков пошлю. Встречу назначу. Не будем откладывать в долгий ящик,-
   и поднялся, давая понять, что аудиенция окончена. Они с дядькой Панасом четко повернулись и вышли.
   Старейшины не заставили долго себя упрашивать, и уже через час Петра разыскал запыхавшийся вестовой с приказом от полковника прибыть в канцелярию. Для эскорта взяли четверых казачков попригляднее. Своих людей Петр решил без особой надобности не светить. Сам он уже выступал в роли переводчика, так что основная тяжесть разговора должна была лечь на полковника Юрьева. Петр был за него спокоен. Старый вояка не подведет. Да и поправить можно было незаметно. Друг друга без толмача они все равно не понимали
  Вышли, не мешкая. С собой взяли только два подарка в знак уважения. Два отличных клинка уральских мастеров. На рукоятях самоцветы, а ножны богато украшены резьбой по серебру. Их и везли сюда специально для таких случаев. Собраться пригласили в доме Заура. Тот жил с семьей, хоть и осталось от семьи всего четверо. Он с женой, да две дочки. Остальные дети жили по другим аулам. Авгур же вообще не имел семьи и жил один в небольшом домике в центре села. Убирать и готовить к нему приходила родственница. В любом случае в доме Заура было удобнее. Позвали в дом. Казачкам из сопровождения полковник велел подождать у дверей. Зашли только с Петром. Парадная комната была довольно большого размера. Видимо, рассчитана была на большую семью. Вдоль стен стояли лавки, а посредине стол. На столе стоял кувшин с каким-то напитком и лепешки на блюде - угощение. Петр обрадовался. Какое-никакое, а угощение. Друзей так не угощают, но врагов не угощают вообще. Хороший знак. Полковник с Петром сняли шапки в знак уважения. Заур кивнул женщине, она налила им по глиняной кружечке напитка и подала лепешки. Отведали угощения. Напиток был кисловатый слегка хмельной и напоминал квас, ну а лепешки везде одинаковы. Закончив с трапезой, Петр развернул и выложил на стол клинки. Глаза Старейшин сразу же загорелись азартом. Подарки явно понравились. Правда, брать их в руки они себе не позволили. Гордость, как-никак, но лед отчуждения был растоплен, хотя и не полностью. Наконец с формальностями покончили. Заур кивнул женщине, и та вышла, прикрыв за собой дверь. Мужчины остались наедине.
  - Мы нашли тех, кто убил наших людей, - сказал полковник. Петр перевел.
  - Мы могли бы их схватить и казнить хоть прямо сейчас, - полковник замолчал и вопросительно посмотрел на Старейшин.
  - Чего же вы ждете? - спросил Авгур, но в его взгляде читалось явное понимание.
  - Конечно, мы их схватим и казним, но придут другие. Эти только исполнители. А цель у них одна. Они хотят войны. Войны большой и кровавой. Что бы в этой войне погибло побольше русских и адыгов.
  Сейчас они попытаются убить кого-то из вас двоих. Если это у них получится - весь аул захлестнет волна гнева. Все сразу схватятся за оружие и нападут на острог. Вот тогда прольется уже большая кровь и большую войну уже будет не остановить.
   Старейшины и сами догадывались об этом, но такой скорой развязки они не ожидали и немного приуныли. Петр их понимал. Они вызывали в нем большую симпатию. Но подставлять их под удар все равно придется. Риск, правда, был минимальным. Петр и его люди будут рядом, да чем там черт не шутит. По-всякому может обернуться.
   В общем, план Петра Старейшины одобрили, хотя и с некоторыми оговорками. Показали на карте еще одну неизвестную тропинку от моря, договорились об условных сигналах и о том, что из местных об операции никто не будет знать. Петр был им очень благодарен за такое доверие, ведь фактически Старейшины отдавали свои жизни в руки незнакомых враждебных людей. С таким народом хорошо жить в мире, а не воевать. Горы можно было бы свернуть. Петр в очередной раз помянул недобрым словом штабных дуболомов, которым людская жизнь, что соломинка.
  Одним словом договориться удалось по всем вопросам. Расстались если и не друзьями, то не врагами уж точно.
   До вечера времени было еще изрядно, и Петр отправил свою команду отдыхать, а сам решил еще раз заскочить на торг. Знакомый армянин Ануш был на месте. Петр сделал вид, что торгуется, покупая огненное вино (во Франции такое вино называли коньяком). Ануш налил стопочку, и можно было поговорить.
   - Ну, что нового слышно, Ануш? - Петр пригубил огненного вина из чарочки.
   - Конкретного ничего. Неспокойно как-то вокруг. Как бы не пришлось торговлю сворачивать. Ходят слухи о большой войне. А на войне купцу сплошное разорение, - он скорбно поднял к небу глаза.
   - Ладно не прибедняйся. Постараемся войны не допустить. Чужих людей больше не видели?
   - Видели прошлой ночью. Ушли они на восток по берегу. Один хромал сильно. Больше, наверное, не придут.
   - Ну, вот и хорошо, что ушли.
  Петр отсчитал деньги, взял кувшинчик, и, простившись, пошел к острогу.
   ***
   Готовились основательно. Основной упор сделали на внезапность, да на тайное оружие. Были на вооружении пластунов специальные духовые трубки с маленькими стрелками - дротиками. Кончики стрелок были пропитаны паралитическим ядом. Этот яд можно было взять от единственной змеи - особого вида королевской кобры, которая в местных краях не водилась. Встречалась она лишь в пустыне Кара-кум. Этому зелью дядьку Панаса научили еще в персидском походе, и готовить его надо была с особой тщательностью. Яд мог убить наповал, а мог просто парализовать часа на три. Все зависело от дозы и от того, каких отваров туда еще положить. Дядька Панас этим искусством владел в совершенстве. Да и Петру это искусство сумел передать. При желании Петр и сам смог бы изготовить зелье не хуже, но решил уважить старшего товарища. Трубочки для дротиков располагались в специальных коробочках. По четыре штуке в каждой и имели специальный клапан для безопасности, что бы не пораниться самому.
   Одежду подгоняли тоже с особой тщательностью. Она была не совсем обычной, и имела расплывчатую форму. Ночью человека в ней угадать было сложно. Со всех сторон были пришиты дополнительный лоскуты, имелись специальные капюшоны для скрадывания головы. Кроме того взяли по паре метательных ножей. Договорились и об условных сигналах. Подготовились по высшему разряду. Дядька Панас с одобрением хмыкнул в усы, увидев свою команду в полной готовности.
   На дом Авгура сил решили не отвлекать. Оставили там одного Антона Сахно. Если кто из злыдней туда сунется, урядник и сам справится. Ему приказали бить на поражение, не поднимая шума. На охрану Заурова дома шел сам Петр, дядька Панас да Пилип Щербак. У того был просто феноменальный нюх и слух. Не хуже, чем у той собаки. Свистуны перекрыли тропку со стороны моря, а Василько Биленко отправили к той верхней тропке, что вела от моря через гору - ее как раз сегодня им Заур показал.
  Платон Зыков стерег русло речки. Путь не удобный, но и этой возможностью пренебрегать было нельзя. Все, вроде бы было готово. Хлопцы засиделись и рвались в бой. Выдвигаться стали заранее, как только стемнело. Вряд ли бандиты нападут до полуночи, а скорее всего совсем под утро, но подстраховаться, все же стоило.
   ***
   Они едва не пробрались незамеченными. Мастера не хуже Петровых хлопцев. Дело спас Зауров кобель. Когда ему резали горло, он слегка всхлипнул. Ловушка сразу пришла в движение. Дядька Панас сидел в доме, Петр за деревом недалеко от входных дверей, Щербак прикрывал дом с задней стороны. Петр сразу заметил три тени быстро и бесшумно скользящие ко входу в дом. Вот они подошли к двери, и дверь бесшумно открылась. Двое проскользнули в дом, а один остался стеречь дверь. В доме что-то едва слышно шумнуло, и опять нависла тревожная тишина. И тут откуда-то сбоку, видимо с женской половины раздался скрип открываемой двери и быстрые, легкие шаги. И приспичило же кому-то из Зауровых женщин так не во время сходить до ветра. Все произошло стремительно. Бандит подобрался и бросился на женщину, подняв руку для удара. Петр едва успел поднести ко рту коробку с дротиками и дунуть. Решали доли секунды. Петр успел первым. Бандит, однако, по инерции пролетев разделяющее его с женщиной расстояние и, навалившись успел все же приложить ее головой об стену. Раздался глухой удар, и два тела повалились на землю. Все было кончено. Петр два раза крикнул древесной лягушкой. Дверь из дома открылась. На пороге стоял дядька Панас, а сзади на него напирал Заур. Он уже понял, что все прошло не так гладко, как хотели. Петр, не теряя времени уже переворачивал бандита. Женщина была цела, только немного оглушена. Она просто была в обмороке то ли от удара, то ли от страха, а скорее и от того и от другого. Петр перевернул ее на спину, освобождая дыхание, и обомлел. Такой красоты он еще не встречал. Вернее не совсем красоты. Как раз особой красотой женщина не отличалась, но что-то стронулось, вдруг в душе этого отчаянного рубаки и любимца женщин. Как будто ангел, пролетая, задел его своим крылом. Потом она медленно открыла глаза и совершенно без страха посмотрела на него.
   - Ты кто? - прошептали губы. А Петр сидел, как во сне и ничего не мог ответить ни, даже пошевелиться. Время, как будто, остановилось. Затихли ночные звуки, замерли люди. В мире остались только они. Сколько это длилось, он не знал - может секунду, а может минуту. Потом все внезапно опять пришло в движение. Все замелькало и завертелось, но Петр Дудка с этого мгновения был уже совершенно другим человеком.
   А вечером, когда все уже закончилось, к нему подошел Панас. Он стоял и мялся, не зная, как и с чего начать. Наконец выдавил из себя первые слова, а потом зачастил, боясь, что собьется и не сможет сказать все так, как надо:
   - Такие дела, Петр. Осуждать меня будешь. Но годы идут, а я один и живу бобылем. Никчемная жизнь. Ни жены, ни кола ни двора. Да и навоевался я. Хочу в отставку подавать. В общем, жениться хочу. Завтра утром пойду сватать старшую дочь Заура.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"