Любовь, в сущности, возникает в одиночестве, когда рядом нет ее объекта, и направлена она не столько на того или ту, кого любишь, сколько на выстроенный умом образ, слабо связанный с оригиналом. Для того чтобы она появилась по-настоящему, нужно обладать умением создавать химеры.
В. Пелевин. Чапаев и Пустота
Над селом стояло горячее недоброе солнце. Листья лопухов пожухли и пожелтели. Даже собаки не хотели и не могли ни лаять, ни мечтать о похлебке. Мухи спали просто на лету. Что же говорить о простых и непростых колхозниках! Тимофей, колхозный балагур и культурный человек, до сих пор пытавшийся познать и преломить через собственное сознание и колхозную обыденность и серость окружающего упорно неподдающегося познанию мира юнговскую теорию коллективного бессознательного, никак не мог разрешить дилемму, разрушавшую его неокрепший разум. Его скромный жизненный опыт, заключавшийся в босоногом детстве среди подсолнухов и райкомовских уполномоченных, трехгодичной военно-морской службе на миноносце "Противозачаточный" с последующим непрерывным трудом в качестве механизатора полеводческой бригады имени профессора Тимирязева, никак не желал дать ответ на животрепещущие вопросы бытия, сознания и познания. Вместе с тем, ему очень нравилась бухгалтерша Клава, не понимавшая теоретических метаний и метафизических изысков Тимофея. Она вообще никак не реагировала на его ухаживания. Ему казалось, что его бессознательное влечение к рационалистичной Клавдии было лишь одной из характеристических пар противоположностей по Джеймсу, а точнее, второй парой -интеллектуализм в противоположность сенсуализму. Как ему, философу и сельскому интеллигенту в первом поколении, можно понять и постигнуть поэтическую и возвышенную душу Клавдии? И вот он шел по центральной улице села Кирдявая Залупонь, бывшее Бонч-Бруевичи, на встречу с ней, встречу, которая должна была решить все: быть или не быть им вместе. А может, они и есть те самые злополучные Инь и Янь из умной книжки? Солнце стояло в зените, а проблемы мучили и сжигали душу и тело.
Вот и дом Клавдии. Тимофей смело распахнул воротца и, не взирая на злую собаку Стеллу, взошел на Голгофу. Клава как будто ждала его, суженого или супротивника, мечту или несчастье всего последующего существования, альфу или омегу. Взгляд во взгляд, дыхание в дыхание, мировоззрение в мировоззрение.
- Здравствуй, Клавдия. Это я, Тимофей!
- Здравствуй, Тимофей. Присаживайся. С чем пришел?
- Понимаешь, Клавдия, я хочу с тобой поговорить о наболевшем. Вот скажи мне, как ты относишься к Юнгу и его антифрейдизму?
- Понимаешь, Тимофей, ты задел самые чувствительные струны моей души. Ты же помнишь слова А. П. Чехова о том, что в человеке все должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли? А какая душа у твоего Юнга? А какая одежда? А мысли?
- Ты просто недооцениваешь его тезис о борьбе аполлонического и дионисийского начала. Что для тебя важнее, нужнее и понятнее: аполлоново искусство пластических образов или дионисийское пластическое искусство музыки?
От жары, духоты и влажности в хате Тимофей снял кацавейку, потом соломенную шляпу и рубашку.
- Вот тут мне сложно спорить с тобой, Тимофей. Ты совершенно напрасно забываешь о гетевском сродстве душ. Ты ведь читал письмо Гете к Шиллеру? Помнишь: "нежное химическое сродство страстей", которые "притягиваются и отталкиваются, соединяются, нейтрализуются, вновь разъединяются и восстанавливаются"?
Клавдия одним глотком выпила стакан арбузной настойки, закусила соленым абрикосом и закурила, выпуская из ноздрей спиральные струйки дыма, напоминающие пространственную модель молекулы ДНК Уотсона-Крика. Она была одета в легкую газовую блузку и юбку цвета морской волны.
- Клавдия, неофрейдизм тем и опасен, что он как бы снимает с человека ответственность за собственные поступки, находя причины в детских постродовых неврозах и комплексах Эдипа и Электры.
При этом он как-то невзначай начал стягивать с Клавдии блузку, а потом и юбку. Клавдия из всех возможных видов сопротивления выбрала вербальный.
- Ты помнишь Надсона? Гаррпурр на линг... Гаррпурр - забава от трикосья, гаррпурр - не здир души, а зильток здир в крови, гаррпурр - больной повшитт, тяжелый здир турпуцья"!
Совершенно оголенный Тимофей осыпал поцелуями истосковавшееся по грубой мужской ласке девичье тело. Руки его уже не подчинялись рассудку, но в паузах между поцелуями юный любовник продолжал убеждать поэтичную натуру смириться с неизбежностью мирового зла. Уже и язык начал отказывать, а речь все текла и текла турбулентным потоком бессвязностей и прерывностей:
- Клава, но ты все-таки пойми - бессознательное реально. Его активность, его энергетика не в мире, а внутри нас. Она непознаваема и непризнаваема никем и ничем. Наш разум - не единственный хозяин, управляющий кораблем нашего тела.
При этом он как-то швырнул Клавдию на полати и попытался сплестись с ней в некий орнаментальный хоровод по образу и подобию роденовской "Вечной весны" или матиссовских мальчиков, танцующих на лужайке. Клавдия целовала ядреное тело механизатора, как весенный ветерок обдувает запущенные заросли одуванчиков. И вот уже они слились в единый четырехрукий-четырехногий клубок, напоминающий осьминога или бред генетика. Диспут стал как-то угасать, разрываясь на отдельные междометия и матерные выкрики, восторги и взаимные пожелания, не всегда доброжелательные.
- Гаррпурр - это плючкт тангапупельный, - прошептала утомленная и измочаленная бухгалтерша. - Гаррпурр стыдюшкает, клюксастд Платон, и это штукаревне, товарищи.
Тимофей соскочил с Клавдии, потянулся и опять сел на скамейку. Абрикосы закончились, и он захрустел моченым чесноком. Потом, почесав затылок, продолжил:
- Манифестное проявление психического есть всегда сплав, смешение различных влияний, комбинация самых различных факторов.
Клавдия всплакнула и стала протирать замшей глаза, поочередно вынимая их из глазниц и потом любовно и бережно вставляя их обратно.
- Гаррпуррик в дзун я симпоне ракуззик и тюлюлюрц закасную кирьеб.
Тимофей, доев чеснок, принялся за столешницу и скатерть. При этом он начал подпрыгивать на скамейке и крутить головой. На Клавдию он уже не смотрел и выражал по отношению к ней полнейшую индеферентность:
- Бессознательное занято непрерывным воспроизведением символов, и это символы психические. Свободный путь символического размышления открывает широкий путь для осмысления вопреки всяческому буквализму.
Клавдия начала разваливаться на составные части, каждая из которых пыталась высказать свои соображения по поводу прекрасного вокруг. Но не каждая часть тела была способна издавать идентифицируемые звуки, и в результате стал возникать непостигаемый для Тимофея диссонанс:
- Юф такк тчи нюз, кэ торб хурмит!
Тимофей понял, что диалог, и ранее не совсем связный, окончательно терял даже видимость стройности и логичности. Неужели она его не поняла? Да и с кем продолжать беседу? Посреди комнаты красовалась груда копошащихся рук, ног и половых органов, совокупность которых звалась когда-то Клавдией. А Тимофей? Тимофеем он был или уже лишь видением пьющего экстрасенса-халтурщика? Три ноги, коническая голова с семью глазами, рот возле пупка, еще один на левом запястье. Может, он превратился в "космического человека", "антропоса", умозрительного создания К. Юнга? Как же тут общаться, о чем, с кем и зачем говорить? А надо ли? Разные люди и мыслят по-разному. И не надо всех мерять одним аршином, особенно влюбленных. Тогда и трагедий не будет, а будет одна лишь большая, чистая и светлая