Сейчас я смеюсь над своими мечтами и трепетным ожиданием чуда и плачу над разочарованием. Они полетели в мусорку, мои розовые очки, были растоптаны галдящей, грубой, много жрущей и пьющей толпой, хлынувшей в тот день на площадь. Ах, карнавал, как я ждала тебя, каким далеким и несбыточным чудом ты мне казался, как манили меня твои яркие краски, как лелеяла я в душе мечты о тебе! Карнавал, да...
Маска моя лежит сейчас передо мной. Она все такая же праздничная - вся в блестках и с прозрачной вуалью, напоминающая крылья бабочки. Я расшивала ее сама. Сама ее придумала. Я сожгу ее в тот день, когда он родиться. Я точно знаю, что это он, хотя ни одна повивальная бабка или деревенская ведунья (не такие они могущественные на самом деле, как им приписывают) не может пока это определить. Это ОН, дитя карнавала, он родится в маске, а повитуха, увидев это, закричит и сойдет с ума. Я посмотрю на него, брошу в камин эту блестящую маску и умру. А он будет жить, как проклятье рода человеческого, рожденный арлекином и от арлекина.
*****
Карнавал набирал обороты. Стекавшаяся на главную площадь пестрая толпа теряла всякое сходство с родом человеческим, лица ее, скрытые пестрыми, гротескными и причудливыми масками, были неузнаваемы, они преобразились эти люди, с детства знакомые и увидевшие друг друга впервые в жизни. Их тела сплетались в сложных па замысловатых адовых плясок так гармонично, словно они с детства репетировали эти танцы. Это карнавал, здесь произойдет все, что невозможно и непозволительно в реальной жизни, карнавал - прикосновение душ к иному миру, душ, обретших временно власть над телами и повелевающих им вести себя именно так, тел, отпущенных на свободу жестокой моралью.
Никогда не думал, что это действо, это запланированное безумие так меня захватит, что оно настолько поглотит мой разум, что огненные цветы фейерверков взорвутся огненными цветами незнакомых эмоций в моем разуме. Я был одет в трико арлекина, на мне был колпак с бубенцами и алая маска. Она была совсем юна, лицо ее скрывала маска, словно крылья бабочки, дыхание ее было свежим. Может, именно поэтому она так выделялась среди прочих, дышащих винными парами и густым запахом табака и специй? Может быть, поэтому меня так потянуло к ней? Неодолимо, страстно, жестоко... Громом поразила меня ее невинность, алой пеленой заполнила мозг ее кровь, проклятьем пал на меня ее негромкий стон.
*****
- Она больше не дышит, - произнес голос.
Сквозь вопли сошедшей с ума повитухи, прорвался серебристый смешок того, кто только что был рожден. На его лице была маска - черная с белым, неправильными ромбами.
- Да, она мертва, - ответил другой голос, более низкий и глубокий.
- Она была Дочерью Грома, но не знала об этом, - снова проговорил первый голос. Обоих говоривших не было видно в полутемной комнате, освещенной лишь мрачным светом камина, где уже почернели и обратились в пепел последние блестки брошенной туда маски.
- Арлекин, он на самом деле родился, - второй голос едва слышно усмехнулся.
- Карнавал - проклятье этого мира, - снова вступил первый. - Арлекин - воплощение карнавала.
- Возьмем его, - после недолгого молчания опять заговорил первый голос. - И воспитаем, как должно.
Комната озарилась призрачным светом, словно все стены ее прогнили, и наступила ранняя осень. Из этого света соткались две фигуры - мужчины и женщины. Мерцающие руки женщины подхватили только что рожденного ребенка и прижали к своей светящейся бледно-голубой груди. Мужчина взмахнул призрачным плащом, и видение исчезло, замер серебристый смех младенца, погасло пламя в камине. Лишь безумный вопль повитухи: "На свет пришло наше проклятье!!!" доносившийся откуда-то из-за ширм был напоминанием о том, что в этом мире еще есть кто-то живой...
*****
"Все на карнавал!" - трубили глашатаи. "Все на карнавал!" - пестрели яркими лепестками на облупленных стенах домов афиши. "Все на карнавал!" - лихорадка радостных приготовлений охватила каждого от только что сделавшего первые шаги младенца до беззубой полуслепой старухи. "Карнавал!" - шептали щербатыми глотками мрачные подворотни. "Карнавал! Карнавал!" - орали вороны на деревьях. "Опять карнавал!" - потирали руки лавочники и карманники, в предвкушении богатой наживы. Да, он приближался вновь, как и каждый год с приходом каждой весны.
Словно по мановению волшебной палочки серый город расцвел яркими полотнищами карнавальных флагов. Ушлые мальчишки торговали на улицах дешевыми картонными масками. Хозяева постоялых дворов открывали самые пыльные чуланы и чердаки, чтобы вместить нескончаемый поток гостей, спешащих поучаствовать в красочном действе, именуемом карнавалом. Робкие листочки стыдливо разворачивали перед миром свою весеннюю зелень, цветочницы раздавали на улицах букетики первых цветов. Город будоражило сказочное предчувствие чуда - ведь карнавал в этом году был отмечен круглым числом "сто". Чудо произошло...
*****
Труба проревела вечернюю зарю, многоголосый гомон возвестил о начале празднества. "Я уже дряхлый старик, - подумал гончар, выходя за калитку своего дома. - Я родился в день первого карнавала. Наверное, где-то в глубине души я помню его, этот праздник. Тогда я хлопал своими пустыми мутными глазенками и тянул свои маленькие ручки, пытаясь сорвать с небес цветы фейерверков". Толпа подхватила его и повлекла за собой на площадь. Карнавал не знает старости, лица скрыты под масками. "Все стало другим за эти годы, - думал гончар, выбирая тихое местечко для себя. - Люди стали злее, развлечения все более разнузданные, песни - пошлее..." Медленным шагом, пробираясь сквозь толпу, на него шел ярко одетый, с нарисованной на выбеленном лице улыбкой, человек с подносом, полным сладостей. "Конфеты, конфеты", - гнусавил он, подставляя сладкое угощение тянущимся к нему рукам. "Что тянет меня сюда? - думал гончар, с замиранием сердца, наблюдая как над площадью раскинулся серебристый зонтик первого залпа. - Наверное, я не могу отказать себе в этом зрелище..."
Карнавал набирал обороты. Беснующаяся толпа, та, которой не повезло занять место в спешно построенных и ярко раскрашенных уличных забегаловках, распевала громкие песни, пила вино и давилась многочисленными сладостями прямо на мостовой. Длинногорлые бутыли из зеленого стекла переходили из рук в руки, становясь липкими от халвы, леденцов и шоколада, побывавшими до этого в передающих их руках. Люди уже не замечали ночной прохлады, не замечал ее и гончар, с трепетом наблюдая за тем, как раскручивается очередное искрящееся и сияющее колесо. Беспорядочно-хаотическое кружение народа медленно превращалось в слаженный гротескно-красивый танец, напоминающий своим рисунком огромный людской водоворот.
"Да, вот уже сто лет, как я не пропускал ни одного карнавала, - гончар промокнул заслезившиеся от ярких всполохов глаза. - И если мне суждено дожить до следующего, то не пропущу и его". Грянул многоголосым хором гимн карнавалу. Маски слились перед его глазами в единое кружащееся пестрое нечто. "Маски, маски, - раздался справа очередной гнусавый голос. - Кто не успел купить маску?" Снова эта яркая нарисованная улыбка. "Откуда взялись они? - думал гончар, провожая взглядом нелепую фигуру в ярких лохмотьях. - Кто придумал заменить благородные маски этим безвкусным гримом?"
Танец сменялся танцем, гимн - гимном, песня - песней. В небесах цвели огненные цветы все еще не прекратившего свой сияющий путь фейерверка. Маски сливались в страстных поцелуях, удалялись в темные подворотни или предавались любовным танцам прямо на площади. Маски, маски, маски... Благословенные маски, под ними не видно лиц, и все позволено. Но гончар не смотрел на них, он ловил взглядом угасающие искры последних фонтанов и огненных колес, на смену которым пришли многоцветные фонарики. "Хлопушки, шутихи, огненные палочки," - послышался уже знакомый гнусавый голос. Пахнуло густым смрадом, столь неуместным на этом празднике жизни - запахом гниющей плоти. На лице очередного клоуна зияла черная дыра, отвалившийся кусок щеки, обнажающий кости. Благостная сонливость сменилась в душе старика нечеловеческим ужасом. "Он же мертв!" - и голос его потонул в праздничном гомоне толпы. Глаза раскрашенного мертвеца зажглись зловещим багровым светом, хлопушки и шутихи рассыпались по мостовой. Вытянув руки, страшная фигура надвигалась, а бежать гончару было некуда. "ОН пришел, - мелькнула в затухающем сознании последняя мысль. - Когда он придет, карнавалом станет править Смерть". Мертвые руки чудовища не успели сомкнуться на дряхлой шее старика - он умер от ужаса, ужаса, который он не способен был перенести - грядущей смерти карнавала, а значит и всего этого мира.
*****
Страх липкой холодной змеей вползал в сердце стража. Ему выпало дежурить утром, сразу после карнавала - в самое тихое утро. Только сегодня это было какое-то особенное утро... Всюду он натыкался на валяющиеся тела. Не то, чтобы карнавалы обычно проходили без жертв, но повозки с трупами - это уже чересчур. Стоя над мертвой полураздетой девушкой, он пытался понять, что же произошло с этой фантастически красивой, но еще совсем молодой дамой. Дамой, он был уверен, что она не простолюдинка - слишком бела ее кожа, слишком ухоженные руки. "Затоптали? Залюбили насмерть? Умерла от переизбытка чувств?" - он перевернул ее лицом вверх. Что-то насторожило его - не должно быть этого на гладкой атласной коже, пусть даже скрытой многослойной одеждой. По ушам резанул отвратительный писк крысы. Она выползла из дыры в крыльце какой-то лавки и сдохла прямо у его ног. Зазвенели где-то вдали колокольчики. Страшная догадка заставила стража сорвать с девушки остатки одежды. На белоснежной коже зловеще полыхали бубоны. Холодная струйка пота прочертила мокрую дорожку по его спине. "Я мертвец," - отстраненно подумал он. Колокольчики чумной кареты, разрывая сознание, дробя его на осколки и затмевая разум, зазвучали словно набат. Заскрипели пружины катафалков. "ОН пришел", - это была последняя осознанная мысль перед накатившим черной волной безумием. Жить ему осталось не больше двух дней...
*****
- Время пришло, - имеющие уши - услышат. Казалось, что голос звучит с небес.
- Да будет так, - ответил, спустя несколько мгновений, второй голос. Соткавшись из света полной луны, три фигуры стали спускаться по призрачной лестнице - женщина, закутанная в покрывало, мужчина, откинувший капюшон необъятного плаща и юноша в арлекинском трико. Ступив на пустынную мостовую, они обрели плоть.
- Город изменился, - проговорила женщина, оглядывая пестреющие афишами
стены.
- У него не было выбора, - отвечал мужчина. - ОН пришел.
Юноша обвел украшенную к новому карнавалу улицу своими необычными, переливающимися, словно многоцветный опал, глазами. Завтра. Завтра эта улица продемонстрирует своим жителям все то сияющее великолепие, которое круглый год она прячет под личиной обычности, стандартности и серой непривлекательности. Завтра. Все это будет завтра.
- Это теперь твой город, - заговорила женщина, кладя на голову юноши тонкую руку. Завтра ты увидишь его настоящим.
- А сейчас пройдемся по его тихим улицам, - произнес мужчина, и странная троица двинулась к центральной площади.
- Смотри внимательно, - снова заговорила женщина. - В этом доме на карнавале пять лет назад произошло страшное убийство. Мать с отцом зарезали двух своих близнецов-сыновей. Наутро они сошли с ума, но ночью им казалось, что они полностью правы.
- Те кварталы, на месте которых сейчас пустырь, - из-под плаща мужчины показалась его рука, которая махнула в сторону севера. - были сожжены во время чумы, что разразилась после карнавала четырнадцать лет назад.
Трое вступили на площадь. Одинокий художник рисовал на мостовой при тусклом свете одинокого масляного светильника. Гирлянды бумажных фонариков тянулись через стены, гроздьями свисали почти до мостовой и облепляли, словно мухи, каждый столб. Яркие полотнища карнавальных флагов замерли в неподвижности безветрия. Пестрые отрезы тканей свешивались из окон вторых этажей до самой земли. Яркие павильоны однодневных уличных кафе, лотков и балаганов расцвели, словно весенние цветы. Площадь замерла в ожидании завтрашних празднеств.
- Этот человек, что рисует сейчас на мостовой, - тихо промолвила женщина. - Завтра умрет, так и не дождавшись ответа своей возлюбленной на самый важный для него вопрос.
- А его возлюбленная завтра зачнет дитя, - добавил мужчина, - от неизвестного человека в маске.
- Все это будет завтра, - сказал он. - А сейчас давайте просто созерцать это созданное на один день великолепие.
*****
...И вновь карнавал набирал обороты. На импровизированной сцене неутомимые музыканты разухабисто играли буйную плясовую. Толпа бесновалась, приветствуя своих любимцев, танцуя, передавая друг другу бутылки с вином. Небосклон сиял невозможными, фантастическими и необычайно прекрасными всполохами фейерверков. Глаза в прорезях масок искрились весельем, сквозь которое то тут, то там мелькали искры безумия. Да, это опять был карнавал... Люди пронесли эту традицию через многие годы, через лишения и несчастья, через эпидемии и голод, через всю жизнь. Они рождались и умирали, зная, что ничто не способно разрушить привычного хода вещей. И карнавал был. Он жил, рос, из года в год обрастал байками и традициями, ненавистниками и новыми поклонниками. Он приобретал новые краски, новые грани, новые оттенки. Маховик карнавалов был запущен, остановить его никто был не в силах. И он вновь набирал обороты.
Юноша в черно-белой маске неправильными ромбами и обтягивающем трико арлекина медленно шел по улице сквозь веселящуюся толпу. Казалось, что людской водоворот обходит его стороной. Он оглядывал лица, словно на них не было масок, его глаза переливались, словно в них все время отражались разноцветные огни фейерверков. Там, где он проходил, все становилось ярче и сильнее. Легкий смех перерастал в дикий хохот, плач - в рыдание, ссора - в драку. Кровь на пестром не заметна... Следом за ним, словно отряды вышколенных слуг медленно выстраивались люди в цветных лохмотьях и нарисованными улыбками на выбеленных лицах. Он молчал. Но когда он проходил мимо них, они роняли свои подносы с разнообразными карнавальными глупостями и, вытянув вперед руки, слепо шли следом. Окружающие словно бы не замечали этой странной процессии. Они просто продолжали с еще большим энтузиазмом веселиться, если веселились до этого, рыдать, если до этого плакали и приходить в бешенство, если до этого злились.
Последний залп фейерверка рассыпался разноцветными звездами, которые словно бы запутались в гирляндах бумажных фонариков, великое множество которых зажглось над площадями и улицами города. Их теплый свет сменялся на бледный, гнилушечно-мертвенный там, где проходил юноша в черно-белой маске, в глазах которого все еще сияло пламя угасшего фейерверка. Оркестр на площади замер на отвратительно диссонансной ноте. Волна могильного холода расползлась по всему городу. Растаяли краски и звуки. Костюмы и маски рассыпались в прах вместе с их владельцами. С последним ударом часов город замер, лишь легкий ветерок колыхал изъеденные тленом и потерявшие цвет обрывки карнавальных флагов.
*****
Призрачная рука женщины бережно сняла черно-белую маску с лица юноши и стерла с его щек слезы. Мужчина накинул на его плечи прозрачно-мерцающий плащ.
- Но почему? Почему?! - обратил свои заплаканные разноцветные глаза к женщине юноша в арлекиньем трико. Женщина покачала головой, вместо нее заговорил мужчина:
- Они уже были мертвы, мой мальчик. Им только казалось, что они живут, именно поэтому они так держались за свои карнавалы. Мертвым не место среди живых, - он отвернулся от опустевшего города. - Пойдем дальше. Ты еще увидишь другие миры, полные жизни и цвета, те, что не рассыпаются от одного прикосновения...
И странная троица медленным шагом стала подниматься по ступеням, услужливо возникшим у их ног из лунного луча, пока, наконец, не растворилась в небесном мраке, слившись с голубоватым сиянием ночного светила...