Аннотация: участник конкурса "Такая разная любовь"
В Амстердаме весна и тюльпаны...
В Амстердаме - весна. Над старинными улочками, паутинами каналов, набережной Амстель, площадью Дам, причалами прогулочных катеров и красочными шумными кофейнями витают ароматы весны: булочек с корицей, горячего чая с имбирем и тюльпанов.
И если окраины утопают в зелени и кипенно-белых цветах яблонь, то в городе - на клумбах, в городских парках и в плетеных корзинах цветочников - волнуется море тюльпанов: розовых, солнечно-желтых, белоснежных, малиновых и насыщенно оранжевых. С пушистыми каемочками бутонов и гладкими, будто шелк, лепестками.
А в Москве еще серо и уныло... Едва-едва начали проклевываться листья на березках, лужи с плавающим мусором у обочин и выбоины, наполненные водой с грязью, и вовсе убивают цветные воспоминания.
Воспоминания о той весне... которая уже никогда не повторится.
Вдруг взгляд выхватывает пестрый лоскуток в этом сером царстве. Помедлив, останавливаюсь возле цветочной лавочки. Розовощекая продавщица, похожая на Милен Фармер в молодости, вытирает передником руки и улыбается. Что-то хотите?
Нет... Да. Тюльпаны.
Желто-красный букет в мягкой шуршащей обертке пахнет медом и весной. Прищурившись, гляжу на солнечные блики на гладких лепестках. Все-таки сегодня замечательный день! И мне хочется, чтобы она тоже это знала.
А она все время тихо плачет...
Но я не дал ей сломаться тогда, когда врачи клятвенно заверяли что скоро, вот-вот станет лучше, и тем более не дам сейчас.
Во время медового месяца в горах она повредила спину. Диагноз был страшен: спинальный паралич, все, что ниже шеи - полностью отказало.
Следом бесконечной спиралью прошли шесть лет брака: работа и вечера у ее кровати.
Еще раз вдыхаю невероятно ароматный запах и улыбаюсь.
Вот по дороге еще один магазин. Продавщица - молодая длинноногая девушка лет двадцати - хлопает длинными иссиня-черными ресницами и неторопливо обслуживает покупателей, цокая по плиткам острыми каблучками шпилек. Перебирает хрупкими пальцами со слишком длинными ногтями товар.
Сержусь. Ведь дома меня ждет она! Я не могу задерживаться - она будет волноваться.
Девушка, ну что так долго? Нет. Я же сказал, только не с цитрусовыми!
Денег практически нет, все уходит на лекарства и оплату коммунальных. Прибегая с работы, я кормлю ее с ложечки, убираю, мою, а после сажусь рядом и читаю книги или просто что-то рассказываю. А она смотрит на меня и улыбается...
Я безумно люблю ее баловать.
Обязательно, раз в месяц я покупаю ей дорогой подарок. Ее любимые духи или красивое нижнее белье - шелковое с кружевами. Зажигаю в спальне свечи, одеваю ее. А после беру на руки, это невероятно худенькое от болезни, почти детское тело и ставлю музыку. Мелодии звучат раскатами фуг и переливами сонат. Мы кружимся в вальсе.
Но лучше не стало. Уже через полгода она не смогла даже подняться. А еще через год... Однажды утром, меня встретил наполненный ужасом и болью взгляд. Она потеряла голос.
Дольше всех продержались ее родители. Целых два года. Пока ее отец не заявил, что они с женой посоветовались и нашли доктора, который может подпольно провести эвтаназию. Как я не убил его на месте - не знаю. Остановила мысль о тюрьме. Что с ней тогда будет? Ее отец ушел сам, оставив два своих выбитых зуба и... слезы.
Она вновь плакала.
После этого звонки стали все реже, вопросы однообразней: "Без изменений?.. Поцелуй от нас". А после и вовсе - два раза в год: на ее День рождения и Новый год.
О, да! Кому хочется испытывать неловкость, глядя на "овощ" и усердно переводить взгляд на стену-комод-окно, лишь бы не смотреть, не видеть это худенькое тело на кровати.
Поначалу я злился и пытался что-то доказать, после молча выставлял и так редких гостей за дверь. Или уходил сам. Сперва меня пытались удержать, доказывали, что я просто сумасшедший и мучаю и ее и себя, что смерть - самый лучший для нее выход. А такой любви не бывает.
Никто не понимает, что она - это я. А я - это она. Только вдвоем мы составляем одно целое. Неделимое.
Про нас забыли. Сделали вид, что нас никогда и не было...
Вот и дом - квартира, доставшаяся от уже покойной бабушки. Консьерж - пожилой старичок в старой форме и давно не красной, а бледно-линялой кокарде - приветливо кивает и вновь углубляется в газету. Газета всегда вчерашняя.
Почему-то он единственный, кто не смотрит вслед с осуждением или жалостью. Наверное, потому, что на его конторке уже семь лет стоит полароидное фото десятилетней давности: старый лабрадор с артритными лапами и выцветшими слепыми глазами.
Шесть лет. Года борьбы и надежды. И я боюсь подумать о том, что будет, если со мной что-нибудь случится и я не смогу ее защитить от этого мира.
Но никто из них не знает, что когда она улыбается - ее глаза сияют. Маленькие звездочки мерцают в изумрудной глубине. И если эти глаза закроются навсегда, я тоже лягу рядом и умру...
Двадцать щербатых ступенек остаются позади.
- Здравствуй, родная, я дома.
Но если бы кто-нибудь знал, как я устал от тишины. И каждый раз, протягивая ей желто-красный букет тюльпанов, я безумно-безнадежно надеюсь вновь, когда-нибудь услышать в ответ тихое: