Крушина Светлана Викторовна : другие произведения.

Калейдоскоп

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Простая, почти обыденная история. Привычный треугольник: он-она-он. И горькая любовь, которую невозможно разделить на троих.


Калейдоскоп

Часть 1. Сам себе хозяин

-1-

   Дома Виктор не был два года, и на кнопку звонка нажимал с волнением, не зная, как его примут. Волнение пересиливало даже усталость от долгой дороги. Имея при себе ключ от квартиры, Виктор не решился им воспользоваться. "Если только не откроют", - решил он.
   Довольно долго звонок терзал тишину, как казалось, пустой квартиры. Между короткими энергичными трелями Виктор прислушивался, но из-за обшарпанной двери не доносилось не звука. Неиссякаемым запасом терпения Виктор не обладал, и минут через десять безрезультатного топтания под дверью полез в сумку за ключами, но в этот момент услышал что-то вроде осторожных крадущихся шагов, приближающихся к двери по ту сторону. Он выпрямился и стал слушать. Шаги сменились звуками невнятной возни, как будто кто-то слишком маленького роста пытался заглянуть в глазок. Виктор встал так, чтобы хорошо было видно его лицо, и кто-то довольно долго его разглядывал, но этот досмотр ничем не окончился. Шаги дробно застучали прочь по коридору, и Виктору послышался детский голос, звавший маму. Он снова решительно подступил к двери и надавил на кнопку, выдав длиннейшую трель, которая могла разбудить и мертвого. Мертвецов, как он надеялся, в квартире все-таки не было, а вот мертвецки пьяные могли и присутствовать. С расчетом на них он и звонил. Но в квартире все вновь затихло.
   "Да что я, в самом деле, как попрошайка, - вдруг рассердился Виктор. - Скребусь в дверь собственной квартиры! Дождусь только того, что любопытные соседи повысунут свои носы..."
   Ключ, который два года пролежал в особом кармане сумки, теперь куда-то запропастился. Виктор никак не мог его найти, сколько ни чертыхался. Под руку попадались какие-то тряпки, загадочные бумажки, углы чего-то твердого и острого, но только не ключи. А когда, наконец, он извлек связку ключей из дальнего закоулка сумки, куда она попала без его ведома, вставил нужный ключ в замок и уже почти довернул его, дверь вдруг несильно, но настойчиво потянули на себя из квартиры. Виктор, в свою очередь, толкнул ее, но ощутил жесткое сопротивление дверной цепочки. В образовавшуюся щель показалось припухшее и помятое лицо женщины средних лет, с всклокоченными волосами и мутными глазами. Глаза эти бессмысленно уставились на Виктора, и он невольно отшатнулся на шаг, ощутив, как внутри, под ложечкой, загорелось пока еще маленькое солнце ледяной ярости.
   - Тебе чего надо? - вопросило помятое лицо не слишком трезвым голосом.
   Виктор взял себя в руки и заставил себя подойти к двери почти вплотную, чтобы дать возможность рассмотреть его.
   - Не узнаешь, что ли? - сдержанно спросил он. - Или не ждала?
   Мутные глаза несколько секунд метались по его лицу, потом в них забрезжило узнавание. Женщина всплеснула руками, но не радостно, а скорее испуганно:
   - Витька-а!.. Ты?
   - Я. В квартиру, может, впустишь, или дверь ломать? - без улыбки поинтересовался Виктор.
   Дверь поспешно притворилась, затем распахнулась снова, во всю ширь. Подхватив с пола сумку, Виктор шагнул через порог и оказался в сумрачном тесном коридорчике с отходящими от стен старыми обоями. Под ногами был плохо вымытый, исцарапанный темно-зеленый линолеум. Отчетливо пахло брагой и еще чем-то тяжелым и затхлым. "Ничего не изменилось", - тоскливо подумал Виктор, и ему немедленно захотелось уйти отсюда, было бы только куда. Мать стояла, вжавшись спиной в стену и стиснув на груди руки, и смотрела на него испуганными глазами, как будто он собирался ее бить. Неожиданное появление Виктора подействовало на нее благотворным образом, выбив из головы остатки хмеля, но, правда, не сделав ее более вменяемой. По ее поведению можно было подумать, будто сын-уголовник вернулся из тюрьмы и вот-вот начнет буйствовать.
   Поколебавшись, Виктор все-таки опустил сумку на пол, разулся и мимо матери прошел в комнату. За спинкой кресла пряталась довольно высокая, но худенькая и бледненькая девочка лет семи-восьми, в красном шерстяном платье. Из своего укрытия она робко, исподлобья, взглядывала на Виктора огромными черными, как вишня, глазами. Виктор улыбнулся, присел на корточки и поманил ее к себе.
   - Лизка, здравствуй! Ты чего прячешься? Не помнишь? Ну, иди сюда, поцелуй меня.
   Лизка не двигалась с места и продолжала серьезно, по-взрослому, глядеть на него, хлопая опахалами пушистых ресниц. Виктор подошел к ней сам, подхватил на руки и поцеловал сначала в одну, потом во вторую щеку. Сестренка, хоть и подросла с тех пор, как он видел ее в последний раз шестилетней малышкой, была худенькая и совсем легонькая, и Виктор без труда удерживал ее на вытянутых руках.
   - Ух ты и выросла, - продолжал он, с улыбкой оглядывая ее. - Совсем большая стала. Школьница уже, наверное? Рассказывай давай, как учишься.
   Лизка упорно, по партизански, молчала.
   - Что же ты молчишь? - спросил Виктор еще весело, но подобравшись внутренне. Очень ему не нравилось это молчание. - Язык проглотила? Открой ротик, погляжу, на месте язычок или нет.
   Лизка застенчиво улыбнулась, но и на этот раз ничего не ответила. Вместо нее заговорила мать, стоявшая в лишенном дверей проеме, откуда она наблюдала за Виктором.
   - Да какая школа, - бросила она раздраженно. - На школу деньги нужны, а где их взять?
   Маленькое яростное солнце под ложечкой запульсировало и резко разбухло, но Виктор пока еще сдерживался. Очень не хотелось начинать со скандала свой первый день дома. Нужно было вообще ничего не отвечать, но Виктор так не умел. Он отпустил Лизку, выпрямился, повернулся к матери и взглянул на нее в упор, сузив глаза. На смуглых скулах проступили желваки.
   - С ума съехала, мать? - сказал он тихо, но так, что мать инстинктивно загородилась рукой и жалостливо сморщила лицо, как будто собиралась заплакать. - Ты о чем думаешь? Девке девятый год! Она читать хотя бы умеет?
   - Ты как с матерью разговариваешь, ирод проклятый? - визгливо крикнула мать. - Я-то думаю! Думаю! А ты, вернуться не успел, как давай сразу мать-то попрекать! Совести у тебя нету! Я по людям мыкаюсь, чтобы копейку для хлеба добыть, а ты меня еще и попрекаешь, бездельник?! Сам-то много о нас думал? Много я от тебя помощи видела? Два года одна-одинешенька перебивалась!
   - Ну, запела. Мыкается она, копейки на хлеб добывает, - повторил Виктор сквозь зубы. Кровь бросилась ему в лицо. Обернувшись коротко на Лизку, он увидел, что девочка стоит ни жива, ни мертва, стиснув маленькие ручки и глядя на него остановившимся взором. Нужно было во что бы то ни было сдержаться, промолчать, и Виктор проглотил рвавшиеся уже с языка ругательства и сказал только тихо: - Знаю я, куда у тебя копейки эти идут.
   Но и этой фразы оказалось достаточно, чтобы вывести мать из состояния ненадежного равновесия. Она вся побагровела и уставилась на Виктора с выражением дикой злобы в ведьминских черных глазах. "Сейчас начнется", - понял Виктор и мысленно обругал себя. Расслабился за два года. Забылся!..
   - Знает он! - завизжала она, сделавшись похожа на демоницу из Дикой Охоты. - Знает! Да много ты знаешь! Нету у меня денег! Нету! Понял, ирод?
   И она сползла спиной по косяку на пол и громко разрыдалась. Виктор стоял оцепенев и стиснув изо всех сил зубы, и разрывался между желанием немедленно уйти из этой проклятой дыры и боязнью оставить Лизку одну с истеричной мегерой. В ушах у него пульсировала кровь. Мимо него испуганной мышкой метнулась Лизка: губы ее дрожали, в глазах стояли слезы. Она бросилась на пол рядом с матерью, стала обнимать ее своими худенькими ручками и уговаривать успокоиться, при этом сама захлебывалась от слез. Закусив губы, Виктор смотрел на них. Он знал, что наполовину притворная истерика матери закончится так же внезапно, как и началась, и что успокаивать ее нет никакого смысла, но ему было ужасно жалко Лизку. Едва ли она поняла все сказанное, лишь видела, как старший брат, которого она помнила очень плохо, кричит на маму, и та плачет от его криков.
   - Лиза! - позвал Виктор тихо и как мог мягко. - Лиза, не надо! Пойдем со мной.
   Но Лизка не слышала его. Виктор хотел уйти и не мог, поскольку плачущие мать и сестра загородили выход, нужно было или переступать через них или оттаскивать их в сторону. Тогда он сел на продавленный диван и закрыл руками уши. "С возвращеньицем, добро пожаловать в родительский дом, - подумал он тоскливо. - На какие изменения я, дурак, рассчитывал? Все по-прежнему, даже еще хуже, потому что я, кажется, разучился молчать". Отняв руки и морщась от резавшего слух визгливого плача, он достал из кармана сигарету и закурил. Пепел он стряхивал в отыскавшуюся тут же на полу грязную пепельницу, забитую окурками. "Надо поскорее озаботиться отдельным жильем, долго я тут не выдержу. Терпения не хватит сносить ее выверты, пьянки и истерики, - размышлял Виктор, выпуская к потолку дым. - Ничего хорошего из наших бесед не получится, а выйдет одна беда: рано или поздно - скорее, рано, - я сорвусь да и убью ее. Вот так, просто... - мысль об убийстве родной матери ничуть не ужаснула его, напротив, всколыхнуло слабую пока еще волну радостно-злобного возбуждения, которое Виктор быстро в себе задавил. Ему стало страшно. - Нет, если я это сделаю, то даже не пожалею, разве только о себе... В тюрьму мне не хочется, да и нельзя: на кого Лизку оставлю?.." Он покосился на сестренку, которая сидела на полу в обнимку с матерью и самозабвенно всхлипывала. Видя, что слезы и истерика ни к чему не приводят, мать постепенно успокаивалась, рыданья становились тише. Успокаивалась и Лизка. "Господи, как спать хочется", - подумал Виктор; он был только что с поезда и совсем не выспался - в поезде не до того было. Есть тоже хотелось. Он затушил сигарету, похоронив среди прочих окурков в пепельнице, встал и сказал негромко:
   - Дайте пройти, наконец.
   Лизку он взял за плечи и чуть приподнял над полом, чтобы освободить себе дорогу, а через мать просто переступил, как через камень или бревно.
   - Ну что, хозяйка, - обратился он к Лизке, - накормишь уставшего путника?
   - Я чай поставлю, - пискнула та испуганным, еще задушенным от слез голосом.
   Кроме чая, больше ничего стоящего на кухне не нашлось, холодильник был пуст, как после нашествия Мамая. Даже водки не было. "Странно", - подумал Виктор, хотя как раз тут, пожалуй, ничего странного и не было: вряд ли в этой квартире задерживалась дольше нескольких часов любая жидкость, содержащая в себе хоть сколько-то градусов. Виктор порылся по карманам, дал Лизке денег и отправил ее в магазин. Если мать привыкла питаться святым духом и горячительными напитками различной крепости, то он и сам поститься не намеревался, и Лизку заставлять не желал.
   Пока Лизка бегала в магазин, Виктор наведался в комнатку, которая два года назад служила ему спальней. В его отсутствие она сильно пострадала: обои ссохлись и пожелтели, мебель, за исключением кровати и нескольких стульев, исчезла, и он легко мог предположить - куда именно. К тому же, в комнате стоял тот же неприятный дух, что и во всей квартире. Пришлось распахнуть окна настежь. Все в комнате вызывало у Виктора неприязнь, и он утешал себя тем только, что недолго здесь проживет. Заняться при первой же возможности поисками своего отдельного жилья он решил твердо.
   Лизка вернулась минут через двадцать, разрумянившаяся и повеселевшая, стала по-хозяйски выкладывать покупки на стол. На запах съестного и шуршание пакетов явилась мать, Виктор сделал вид, что не замечает ее, гнать не стал, и она робко примостилась на табуретке в углу.
   Устроив ревизию Лизкиной добычи, он остался доволен и приступил к приготовлению немудреного ужина.
  

х х х

   Вечером Виктор, уже в своей старой одежде, которая стала ему за два года тесна в плечах (другой, впрочем, все равно пока не было; спасибо, что и эта сохранилась), сидел во дворе, на низеньком табурете, поставленном прямо в траву. Слева и справа от него тянулись два ряда самодельных сарайчиков, прилепленных вплотную друг к другу и образовавших что-то вроде не слишком широкого коридора без торцовых стенок и крыши. Виктор сидел перед открытой дверью одного из таких сараюшек, рядом с наполовину выкаченным на улицу старым отцовским "Уралом". Мотоциклом эта конструкция могла называться только условно; рядом с блестящими хромом и лаком, новенькими рычащими зверями, он выглядел бы как драный козел рядом с породистыми скакунами. И все же Виктор надеялся еще покататься на нем, а для этого следовало сначала заставить его бегать - за два года, без ухода, он сильно проржавел. После короткого осмотра он с грустью постановил, что мотоцикл, вероятно, придется перебрать весь по винтикам, и теперь решал, стоит ли овчинка выделки. Привередничать ему не приходилось: едва ли в ближайшее время у него появятся деньги на покупку нового, а погонять по улицам, вспомнить бесшабашную юность страсть как хотелось. "Один, правда, уже догонялся", - подумал Виктор мрачно и тут же запретил себе думать об этом.
   Он посмотрел вправо, туда, где на скамейке Лизка играла в куклы с незнакомой ему худенькой белобрысой девочкой, а когда повернулся обратно, то обнаружил рядом с собой некоего долговязого типа, легко и аристократически небрежно опершегося плечом о стенку соседнего сараюшки. Тип стоял, сложив на груди руки и скрестив ноги, и пялился на Виктора бесстыжими зелеными глазами. Недлинные волосы его были осветлены клоками и надо лбом зачесаны на манер кока. Виктор улыбнулся радостно и вскочил с табуретки.
   - Гений!
   - Ага, помнишь, зараза, - констатировал долговязый, не переменяя позы. - А я думал, память тебе отшибло. На два года запропастился и ни строчки, ни слова - это как понимать?
   - Так чего писать об одном и том же, - пояснил Виктор. - Ну, хочешь, стукни, если виноват...
   - Да иди ты, - сказал Гений и снизошел, наконец, до того, чтобы протянуть руку, которую Виктор с большим воодушевлением и пожал.
   Полное имя его было, соответственно, Евгений, и как-то с детства повелось, что друзья звали его не Женькой, и не Жекой, а Гением, хотя ничего особенно гениального в нем не было. Разве только в том, что касалось игр, придумщик он был большой, но со временем это выветрилось куда-то, имя же так и осталось.
   - Батино наследство разбираешь? - продолжал Гений, кивая на мотоцикл. - А я смотрю в окно и глазам своим не верю: ты, не ты? Черт знает, вроде и взяться тебе неоткуда, и стрижка эта твоя дурацкая, на себя с ней не похож... - (Виктор чуть смущенно усмехнулся и потер стриженный под машинку затылок). - Ты чего не позвонил, чучело?
   - Телефон не работает...
   - Отключили, что ль? - догадался Гений, бывший в курсе пристрастий родительницы друга. - Ну, бывает... маман все то же, в своем репертуаре?
   - Угу.
   - Ясно. Ну а зайти-то ты мог, а? Ножки, ручки, вроде на месте, вопреки общему убеждению, ничего не отстрелено, не отрезано.
   - Там, где я был, так часто не стреляют, - заметил Виктор. - Насчет зайти - извини, конечно, но я же не на один день приехал. Успел бы.
   - Не "так часто", но все-таки стреляют? - тут же заинтересовался Гений. - И ты после этого говоришь, что писать не о чем было?
   - Раз говорю, значит, так и есть.
   - Какой суровый! Ладно, не хочешь, не говори, партизань дальше. Все равно рано или поздно проболтаешься.
   Виктор засмеялся и толкнул его кулаком в плечо. Легонько так толкнул, но Гений пошатнулся, потерял опору и с трудом удержался на ногах.
   - Эй, ты, лось здоровый! - возмутился он, демонстративно потирая плечо. - Поосторожнее. Вон загривок какой наел... - и он похлопал себя по собственной длинной и жилистой шее. - Мне до такого расти и расти...
   - Говорил тебе - пойдем вместе.
   - Нет уж, не надо мне такого счастья. Да и фиг ли? Ты оттрубил два года, и кто ты такой? Рядовой запаса, и все тут. А я лейтенант буду. Младший. Вот.
   - Если из института не вышибут, - злорадно сказал Виктор.
   - Меня - не вышибут... Витька, а ты когда, правда, вернулся?
   - Сегодня.
   - А не находишь, что это событие надо отметить? Ребята враз соберутся, только свистни!
   Виктор покачал головой.
   - Ты же знаешь, что я никогда ничего не отмечаю.
   - До сих пор? - с недоверием спросил Гений.
   - До сих пор.
   - Ну а пиво-то, пиво хотя бы?
   - Ты же знаешь, - повторил Виктор. - Нет.
   - Знаю, - вздохнул Гений. - Зануда ты все-таки, Витька. Скучно с тобой.
   - Зато если выпью, будет очень весело.
   Гений не стал настаивать дальше, прекрасно зная, о чем говорит Виктор. Ему были известны многие обстоятельства его жизни, в том числе и те, из-за которых Виктор зарекся брать в рот спиртное. Обстоятельств было несколько. Сильнее всего на решение Виктора повлияли произошедшие три года назад, одна за другой с промежутком всего в месяц, смерти отца и друга. Первый покончил с собой, второй разбился на угнанной машине. Оба были очень пьяны. Виктор едва с ума не сошел, пытаясь справиться с произошедшим, а перед глазами не переставая маячила вечно пьяная мать.
   Говоря же о том, что "будет очень весело", Виктор подразумевал то дурное состояние, которое накатывало на него, стоило ему немного выпить. Алкоголь сразу же ударял ему в голову, вмиг лишая соображения, и тогда он делал вещи, которых после не помнил, но за которые ему было стыдно, когда ему о них рассказывали очевидцы. Так стыдно, что впору было волосы на себе рвать.
   - Ну, давай хотя бы просто пойдем посидим где-нибудь, - без особой надежды предложил Гений.
   - Зачем далеко ходить, садись здесь, - с улыбкой сказал Виктор, указывая на заросший буйной травой пятачок у себя под ногами.
   - Я серьезно! Ну, не хочешь пить - не пей, никто тебя заставлять не будет.
   - А если серьезно, то у меня денег ни фига нет, и в ближайшее время не предвидится. Так что присаживайся.
   Помявшись и ворча себе под нос, Гений все-таки сел в траву и подвернул по-турецки свои длинные ноги. Он знал, что разговор окончен, и продолжать его нет смысла, так же как предлагать Виктору заплатить за него в кафе.
   Виктор сел рядом, оборвал верхушку и попавшейся под руку травинки и принялся ее грызть.
   - Ты что делаешь? - испуганно округлил глаза Гений.
   - А что?
   - Здесь же собаки бегают! И всякое такое.
   - Да ладно, брось, - лениво отозвался Виктор, щурясь на него и продолжая истязать травинку. - Рассказывай лучше, как вы тут с ребятами поживаете. Кто, где, чем занимается.
   - А давай я им позвоню? - предложил Гений и быстро, боясь, что Виктор начнет возражать, схватился за карман, где лежал мобильник. - Придут, сами расскажут.
   Виктор подумал и сказал честно:
   - Не очень-то хочется мне всех видеть. Как-нибудь в другой раз.
   - Может, и мне уйти? - демонстративно обиженно спросил Гений, задетый таким пренебрежением к их прежней дружбе, и приподнялся было, но Виктор удержал его за плечо.
   - Сиди. Хоть ты не выкаблучивайся, а? С меня на сегодня уже вот так хватит, - Виктор провел ладонью по горлу. - Первый день дома, а башка уже трещит.
   Гений тут же перестал притворяться, посмотрел на него с сочувствием и принялся рассказывать об общих знакомых, которых Виктор не видел два года, а он встречал почти каждый день:
   - Гришку помнишь? Из института вылетел, на стройку какую-то устроился, теперь, говорят вроде, неплохие деньги зашибает. Макс закончил свое фельдшерское, сидит в педиатрии, идеалист. Илюха в Москву свалил...
   Виктор слушал, кивая и мусоля травинку. Когда от нее осталась одна метелка, он отбросил ее и сорвал новую. За каждым из имен, которые называл Гений, стоял человек, лучше или хуже ему знакомый, были среди них и друзья детства, но теперь Виктор понимал, что ему, в сущности, нет никакого дела до их жизни. Вокруг себя он ощущал как бы социальный вакуум: за два года друзья-приятели отодвинулись от него, стали почти чужими, и ему совсем не хотелось сближаться снова. Но одно имя все-таки его интересовало, а Гений, как назло, не упоминал его. Виктор решил напомнить сам.
   - А Машка? - спросил он небрежным тоном, дождавшись, когда Гений замолкнет, переводя дыхание. - Она где? Тоже куда-нибудь рванула?
   - Какая Машка? - Гений озадаченно нахмурил белесые брови, соображая, и сразу лицо его просветлело. - А, Кудряшова? Нет, зачем рванула. Тут она. Только уже не Кудряшова, замуж она вышла.
   - За кого?..
   - За жлоба одного, ты его не знаешь.
   Виктор помрачнел. "Ну а ты чего хотел? - сказал он себе. - Ты же так и не сказал ей ни слова! Не может же она читать твои мысли. Разумеется, она и не думала ничего такого, чего бы ей и замуж не выйти".
   - Ты чего? - удивился Гений, заметив легшую на его лицо тень. - Из-за Машки, что ли, расстроился?
   - Да вот она мне нужна...
   - Ну и правильно. Мы таких Машек десяток еще найдем!
   - Обойдусь пока без всяких Машек. И без них дел хватает.
   - Вот-вот, о делах! - встрепенулся Гений. - А ты сам куда податься думаешь? Поступать будешь?
   - Буду, - мрачно сказал Виктор. - На работу.
   - На какую еще работу? У тебя даже образования нет, дурень.
   - Почему же нет? Есть. Среднее полное, одиннадцать классов...
   - Кого твое среднее интересует? Сейчас все на диплом смотрят!
   - Ну, допустим, не все. Нет разве таких, которые и без диплома живут себе?
   - Может, и есть, - согласился Гений. - Да только "корочка" - не лишняя. И кто тебе мешает совмещать приятное с полезным? Поступишь в универ, найдешь работу...
   - Да? - перебил его Виктор. - Ну-ка, объясни мне, как совместить лекции с работой, умник.
   - У некоторых как-то получается.
   - Я - не некоторый. У меня не получится.
   - Да ты даже не пробовал! - вскинулся Гений, возмущенный его упрямством.
   - И пробовать не хочу.
   - Ну а чего же ты хочешь?!
   Виктор посмотрел на него, на пищавшую поодаль Лизку, на темнеющее небо, закусил травинку и проговорил лениво:
   - А не скажу.
  

-2-

   Дел, требующих скорейшего разрешения, оказалось так много, что домой Виктор приходил только ночевать (да и то не каждый день), и такое положение полностью устраивало и его и мать, которая не могла видеть его без того, чтобы не закатить очередной скандал. Почему-то вид Виктора страшно раздражал ее, как раздражает быка красная тряпка тореадора, и, хуже того, приводил в бешенство. Его она винила во всех своих несчастьях, в первую очередь - в хроническом безденежье. Она выдумала, будто он тайком лазит по ее карманам и забирает оттуда деньги, желая ей и Лизке голодной смерти, и не замедлила свои соображения высказать. Обвинение было столь чудовищным и абсурдным, что Виктор даже не стал ничего отвечать на него. Так же его заподозрили в намерениях выкинуть родную мать из квартиры на улицу, а то и придушить во сне или зарезать. Его называли иродом и бандитом и в накале страстей бросались на него с кулаками. Виктор старался помалкивать, недоумевая, с чего мать вдруг так взъелась на него. И раньше их отношения были далеки от классических отношений матери и сына, но до таких крайностей не доходило. Чтобы не раздражаться лишний раз, Виктор запирался в своей комнате (на второй же день он врезал в дверь замок), тогда мать, повизжав и повыв некоторое время под дверью, успокаивалась и уходила спать. Еще надежнее было уйти на время из дома, но тогда приходилось оставлять Лизку наедине с невменяемой женщиной. Впрочем, похоже было, что в отсутствие Виктора она не буянила и с дочкой вела себя довольно тихо и почти пристойно.
   Иногда случалось, что Виктор не выдерживал и начинал орать в ответ, теряя всяческий самоконтроль. Единственное, на что его хватало, это следить за руками, чтобы сгоряча не натворить страшных вещей. Испуганная громкими криками Лизка забивалась в угол и начинала плакать, а несколько раз случалось, что слабонервные соседи, встревоженные шумом, вызвали милицию. После таких стычек Виктор долго не мог успокоиться, его трясло, и он уходил бродить по улицам, иногда и до ночи. Если возвращаться домой было совсем невмоготу, он напрашивался ночевать к Гению, тот с радостью соглашался, предчувствуя долгие ночные беседы, столь милые его сердцу. Его родители, хорошо знавшие Виктора с детства, тоже не возражали против присутствия его в своей квартире. Однако он старался не злоупотреблять, чтобы не надоесть.
   Ему очень хотелось поскорее съехать с квартиры, но с поисками собственного жилья не заладилось. Съемные квартиры все стоили очень дорого, к тому же требовалось оплатить три месяца вперед. Для Виктора это были огромные деньги. Он мог назанимать у знакомых, но страшно не хотелось залезать в долги, и этот вариант он отложил до "черных дней", то есть на случай, если станет совсем невмоготу. Гораздо интереснее было найти работу, на которой ему предоставили бы жилье, пусть и в общежитии. После двух лет житься в казармах и ежедневных руганок с матерью хотелось обзавестись собственным тихим углом, где бы его никто не трогал. Хотелось тиши, одиночества и свободы размышлять. Кроме того, ему хотелось, чтобы на работе начальство не долбило его по мозгам с утра до вечера. Виктор понимал, что требование его почти невыполнимое, но не переставал надеяться и не прекращал поисков. Однако положение становилось все безнадежнее.
   Вечера он просиживал во дворе, потихоньку ковыряясь в мотоцикле. К нему присоединялся Гений, который, правда, рук об железки не марал, а просто смотрел и предавался своему любимому занятию - чесал языком. Воспринимать его всерьез, как и раньше, было невозможно, но послушать бывало забавно. Через раз приходил и Гришка, который жил через два дома, и с которым Виктор учился в одном классе. Был он теперь высокий, тонкий, жилистый и загорелый, сказывалась работа на открытом воздухе. Узнав о проблемах Виктора, звал его к себе, на стройку, но жилье не обещал, и Виктор, подумав, с сожалением отказался. Хотя предложение было соблазнительное, физическая работа на воздухе его привлекала.
   - Ну, надумаешь, приходи, - не слишком расстроился Гришка. - У нас всегда люди нужны.
   Видел Виктор и еще кое-кого из знакомых ребят, но обменивался с ними парой слов, не больше, и то на ходу. А однажды встретил Машу. Едва ее завидев, почувствовал, что краснеет, разозлился на себя и хотел пройти мимо, сделав вид, что не узнал. Но Маша сама его остановила.
   - Здравствуй, Витя, - сказала она, с ясной, мягкой улыбкой глядя ему прямо в лицо. - Ты меня разве не узнал?
   Виктор пробурчал в ответ что-то маловразумительное. Ему было неловко. Маша сияла ему улыбкой и глазами и была очень красивой и вместе с тем сильно повзрослевшей: не юная девушка, а молодая женщина, чья-то жена и, может быть, в скором времени мать. Виктору тут же вспомнилась его прежняя в нее влюбленность, на которой ныне следовало поставить жирный крест. И уж вовсе неловко было вспоминать, как в детстве он дергал эту девочку за косички и обливал ее водой из пластмассового водяного пистолета.
   - Как ты поживаешь, Витя? - как ни в чем не бывало, Маша продела свою руку в его и пошла рядом. - Чем занимаешься?
   - Да ничем пока, - ответил Виктор. Чувствовать на своем локте Машину руку было, с одной стороны, приятно и волнующе, а с другой, хотелось поскорее от этой руки освободиться. - Ищу, куда пристроиться. А ты?
   - А я тоже ничем! - засмеялась Маша. - Дома сижу, хозяйничаю. Андрей мой не хочет, чтобы я работала, а его не переспоришь. Да я и не очень стараюсь: все равно, если все пойдет хорошо, скоро в декрет уходить.
   Невольно Виктор скользнул взглядом по ее животу, который только едва выступал под легкой блузкой и никак не выдавал Машиного положения.
   - Поздравляю, - сказал он деревянным голосом, чувствуя себя донельзя глупо.
   Вечером он рассказал Гению об этой встрече. Тот только вздохнул философски: "И куда торопится, дура..." - и спросил:
   - Не жалеешь, что упустил девчонку?
   - Нет, - ответил Виктор. - Да мне сейчас и не до девчонок. Мне одной Лизки хватает.
   С Лизкой, и в самом деле, хлопот было множество. Следовало устроить ее в школу, и непременно в этом же году, потому что и без того она почти два года уже потеряла. Мать уже, конечно, забыла разговор насчет школы, произошедший в день возвращения Виктора, и ничего делать не собиралась. И без того она чувствовала себя неплохо, а образование Лизки волновало ее меньше всего. Пришлось Виктору все устраивать самому, и он в полной мере ощутил тяжесть груза родительских забот. Елена Николаевна - учительница, в класс которой была записана Лизка, - пока шло собеседование, все поглядывала на него с удивлением. А когда закончила расспрашивать, ласково попросила Лизку подождать в классе, а Виктора пригласила выйти в коридор.
   - Девочка совсем неподготовленная, - сказала она, остановившись около двери и застенчиво взглядывая на Виктора. Была Елена Николаевна чуть постарше Виктора, совсем молодая девушка, в школе работала, вероятно, первый год и еще не научилась разговаривать с родителями (или родственниками) учеников строго и равнодушно. Видно было, что она стесняется. "Тяжко ей, наверное, будет управляться с оболтусами-первоклашками", - подумал Виктор. - Она ходила в сад?
   - Нет, - ответил он.
   - Очень жаль. Это заметно. А вы брат девочки, верно?
   - Верно.
   - Простите... - совсем стушевалась молоденькая учительница. - А ваши родители... они... мне бы хотелось поговорить с ними.
   - Боюсь, это не получится, - очень вежливо сказал Виктор. - Отец умер три года назад, а мать не сможет прийти. Никак не сможет. Так что со всеми разговорами - ко мне.
   - Ваша мать тяжело больна?
   - Можно и так сказать.
   - А... - она с пониманием и мимолетным сочувствием скользнула взглядом по старой застиранной футболке Виктора и подняла глаза на его лицо. - Понимаю. Тогда я попрошу вас, Виктор... простите, как вас по отчеству?
   - Не надо отчества, - улыбаясь, сказал Виктор. - Просто Виктор.
   Ему очень хотелось предложить ей перейти на "ты" и назвать ее Алёной, а то и Леночкой, но он понимал необходимость сохранять дистанцию и потому сдерживался.
   - Виктор, - повторила Елена Николаевна, как бы с легкой задумчивостью. - Так вот у меня будет к вам просьба: позанимайтесь с сестрой, насколько это возможно. Хотя бы объясните ей алфавит. Иначе ей придется очень тяжело.
   - Я думал, это должны объяснять в школе.
   - И объясняют. Но, понимаете, сейчас почти все дети приходят подготовленными. Большинство умеют читать. А мы ориентируемся на большинство, чтобы не тормозить класс. Ваша сестра будет сильно отставать.
   Виктор не имел никакого понятия, как нужно подготавливать детей к школе, но на всякий случай кивнул. На этом разговор окончился, и они с Еленой Николаевной вернулись в класс. Лизка стояла у доски и старательно пририсовывала мелом хвост большой собаке, присевшей у ног маленькой девочки с бантом на голове.
   - Пойдем домой, - сказал Виктор и протянул ей руку, за которую она тут же с готовностью уцепилась, оставив свои художества. - Попрощайся с Еленой Николаевной.
   - До свиданья, Елена Николаевна, - потупившись, послушно пропищала Лизка.
   - До свидания, Лиза, - с улыбкою сказала молоденькая учительница и перевела светлый застенчивый взгляд на Виктора. - До свидания, Виктор. Заходите.
  

х х х

   Прикинув, сколько денег понадобится на покупку учебников, тетрадей и прочей школьной мелочи, по выданному Еленой Николаевной списку, Виктор даже присвистнул. Он никак не ожидал, что сумма окажется четырехзначной, даже если ограничиться самым необходимым минимумом. Столько денег у него не было. Доходы его с приработков, которыми он перебивался в отсутствие постоянной работы, подобных трат не вмещали.
   В отсутствие матери Виктор тщательно осмотрел квартиру в поисках запрятанных заначек. Он не особенно рассчитывал найти хоть какие-нибудь деньги, прекрасно зная, что мать сразу же спускает все, что попадает ей в руки, но слабая надежда оставалась. Мало ли, мать могла засунуть куда-нибудь деньги и забыть о них.
   Денег он не нашел ни копейки.
   От досады на собственную финансовую беспомощность Виктору хотелось кусать локти. Тем более обидно, что ему самому денег требовалось совсем немного; ни в чем, кроме самых простых и необходимых вещей он не нуждался. По десять раз на дню он вспоминал, насколько же проще было в армии, чем дома! Виктору очень хотелось пойти по контракту (несмотря на то, что это опять были бы казармы, и офицеры, и муштра; однако в армейском антураже все это в глазах Виктора приобретало особый смысл), но он не мог заставить себя оставить Лизку на произвол судьбы. Оставить ее с матерью, считал он, все равно что бросить одну: мать об ее существовании вспоминает через день. И будь Лизке не восемь лет, а двенадцать, четырнадцать или даже шестнадцать, это ничего не изменило бы.
   "Вот она, родительская доля, - думал Виктор с насмешкой над собой и своими хлопотами. - Крутись как хочешь, а ребенка устрой... Вот бы Ольгуню привлечь, ну да черта с два получится. Это ж такая же стерва, как мамаша, один в один. Разве что образумилась?"
   Но проверять, образумилась Ольгуня или нет, желания не возникало. С старшей сестрой они и раньше-то жили недружно, по десять раз на день собачились, а как вышла она замуж, так и вовсе разговаривать перестали. С матерью она давно уж не жила, и Виктор после возвращения ее не видел. Он спрашивал у Лизки, не видала ли сеструху, но та только мотала головой. Наверное, уже и не помнила, что сестра у нее есть. Виктор и сам временами забывал.
   Деньги все-таки пришлось занимать по знакомым, не имея понятия, как и когда их отдавать.
  

-3-

   Уже почти в самом конце августа Виктору, наконец, удачно подвернулась работа, которая идеально устраивала его по всем пунктам, кроме, разве что, финансового. Сумма оклада казалась почти смешной, но зато не нужно было платить за квартиру, ее предоставлял и оплачивал ЖЭК. Такой шанс Виктор упустить не мог, пусть даже речь, если по правде, шла не о квартире, а о комнате в общежитии. Но комната была отдельная, а общежитие располагалось не слишком далеко от "родительского" дома. А главное, в течение всего дня Виктор волен был распоряжаться собой, работая в одиночестве и созерцая начальство только время от времени.
   Начальство он обрел в лице очень полной, сурового вида тетки с невероятной высокой прической из тех, что были в моде лет тридцать назад. Звали ее Евгения Петровна, а сотрудники, как позже узнал Виктор, за глаза звали "наша Жэка". Когда Виктор пришел договариваться об устройстве на работу, она долго не могла поверить, что он ее не разыгрывает, тщательнейшим образом изучала его физиономию, а потом, еще более тщательно, паспорт и военный билет. Его явно принимали чуть ли не за сумасшедшего. Виктора эти смотрины очень позабавили.
   Причины недоверия к его личности были понятны. В голове у Евгении Петровны никак не укладывалось, почему молодой, здоровый и вроде непьющий парень пришел в ее контору, чтобы устроиться на грязную, малооплачиваемую и совершенно бесперспективную работу. Претенденту была задана тысяча наводящих вопросов, целью которых было выяснить, не является ли он алкоголиком, наркоманом или, может быть, освободившимся из тюрьмы уголовным элементом. Виктор честно ответил на все, но подозрительность Евгении Петровны не уменьшилась ни на йоту. Смотрела она на него с тоской.
   - Все-таки я не понимаю, - вздох вырвался из самой глубины ее объемной пышной груди, - почему вы пришли к нам. Не по-ни-ма-ю!
   Виктор улыбнулся ее явственному отчаянию и ответил:
   - Должен же кто-то этим заниматься.
   - Первый раз такого вижу, - призналась Евгения Петровна.
   - Дай бог, чтоб последний, - отозвался Виктор.
   Тогда она снова посмотрела на него как на сумасшедшего.
   - Может быть, вы все-таки объясните - почему?
   - Да какая, собственно, разница? - Виктор начал терять терпение. - Вам люди нужны или нет?
   Люди ЖЭКу были нужны, и еще как. И, конечно, Виктора на работу приняли, хотя с тех пор в конторе мнение о нем сложилось как о личности, у которой с головой не все в порядке. Поэтому его сторонились, да Виктор и сам не искал случая сблизиться со своими "коллегами", большинство которых были ему скорее неприятны.
  

х х х

   При первой же возможности он съехал с материной квартиры, не известив об этом никого из знакомых, даже Гения.
   Переезд тоже не обошелся без скандала. Увидев, как Виктор выбирает из шкафа книги, которые намерен был забрать с собой, мать тут же пошла в наступление.
   - Ты чего это тут делаешь? - она воздвиглась у него за спиной, как зловещий призрак.
   - Освобождаю тебя от ненужного барахла, - ответил Виктор как мог спокойно, не поворачивая головы.
   Комната в общежитии уже ждала его, личные вещи были собраны и помещались в небольшой спортивной сумке, и он очень не хотел портить себе настроение перед выходом. В принципе, можно было обойтись и без книг и не затевать объяснения, но Виктору жалко было оставлять матери вещи, ей совершенно ненужные, а для него имеющие свою цену. Все равно, он знал, рано или поздно мать толканет их кому-нибудь за бесценок, когда очередной раз останется без денег.
   - Я тебя спрашиваю, куда ты это тащить намылился, а? - спросила мать уже громче и нагнулась к нему. Чтобы не потерять равновесие, уперлась руками ему в плечи, обдав впитавшимся уже в тело тяжелым самогонным духом. Виктор поморщился и отстранился.
   - С собой забираю, - ответил он сквозь зубы. - Тебе они все равно ни к чему, пропьешь. А я намерен перестать маячить у тебя перед глазами. Уезжаю.
   - Куда это?!
   - Подальше от тебя, - в сердцах сказал Виктор. - Да отцепись ты от меня, ради бога!
   - Че-его?!.. - тут же взвилась она.
   Понеслось. Конечно, он сам был виноват, следовало помалкивать, но - опять не сдержался. На душе стало гадостно. Сейчас еще Лизка на крики прибежит, и тогда без слез не обойтись.
   - Заткнись!! - зашипел Виктор. Он поднялся и отступил к дверям, вовремя успев схватить выскочившую из комнаты Лизку за плечи. Глаза у нее были большие, круглые - вот-вот заревет. И смотрела она, конечно, на мать.
   - Мама?..
   И голосок уже дрожит. "Ну, мамаша, - подумал Виктор. - Зачтется тебе все это!.."
   - Иди, иди отсюда, тут мама, ничего с ней не стряслось, - говоря это, он развернул Лизку и вытолкал ее в коридор, подальше, а сам встал в дверном проеме вполоборота: так, чтобы видеть и сестру, и мать. Мать уже сидела на диване и в голос выла что-то невразумительное, но явно обвиняющее, раскачиваясь из стороны в сторону.
   - Заткнись! - велел он яростным шепотом, подавшись вперед. - Заткнись, дура! - на язык так и просилось куда более грубое слово, но Лизка могла услышать, как он сквернословит. Перед ней ему было стыдно. - А то я сейчас тебя сам заткну...
   Мать посмотрела в его лицо и тотчас же умолкла, захлопнув рот. Вой как ножом отрезало. Хоть и соображала она с каждым днем все хуже, все же ей хватило ума понять: лучше сейчас сделать, как велит сын, и прекратить истерику, иначе рискуешь умолкнуть навсегда. Уж очень страшные у него были глаза - черные, как у цыгана, и бешеные. Тогда Виктор развернулся и пошел к Лизке, затаившейся за углом коридора.
   Чувствительные сцены продолжались. Узнав, что Виктор переезжает, расплакалась Лизка, успевшая за полтора месяца прикипеть к нему, прирасти всем мясом. Виктору и самому было тяжело ее оставлять, но что он мог сделать? Забирать с собой маленькую девочку в общежитие, где всякий народ обретался, тоже не годилось. Быть с ней рядом каждую минуту он не мог, а не углядишь - обидят еще.
   С полчаса он просидел с Лизкой на кухне, утешая и уговаривая не плакать. Обещал заходить чаще.
   - Каждый день? - ревниво спросила Лизка.
   - Каждый день, - кивнул Виктор. - Мы с тобой в школу ходить будем вместе.
   Из дома он вырвался к вечеру, вовсе измученный истериками и слезами, шепнув напоследок матери: "Будешь обижать Лизку - убью". В тот момент он четко знал, что в случае чего угрозу исполнит, и тюрьма его уже не очень страшила. "Никакие нервы этого не выдержат, - думал он, вдыхая вечерний прохладный воздух и медленно остывая. - А я-то полагал себя спокойным, и даже крепким в нервном отношении человеком! Впрочем, мне ведь не в первый раз эта мысль уже приходит... значит, никаким спокойствием тут и не пахнет".
  

х х х

   Общежитие располагалось в кирпичной пятиэтажке, ветхой и явно аварийной. Треть комнат в нем пустовала, поэтому Виктор расположился барином - один на десяти квадратных метрах! Это было счастье. "Наконец-то я смогу побыть один", - возликовал Виктор и стал неспешно обустраиваться. Требований к жилью у него было немного, и главными из них являлись - идеальная чистота и порядок. Выработались они, вероятно, из чувства противоречия, за годы обитания в захламленной, неухоженной квартире родителей.
   Неизвестно, кто и как давно обретался в его апартаментах ранее, но состояние их было неважное - повсюду пыль, плесень по стенам и прочие прелести. Виктор убил целую неделю, собственноручно приводя комнату в пригодное для жилья состояние, и остался доволен результатом.
   В первый же вечер, и впоследствии, какие-то личности пытались вторгнуться в его жилище под предлогом знакомства и, разумеется, обмывания новоселья, но Виктор никого не пускал дальше порога. На кухне, где постоянно толклись два-три человека, он тоже ни с кем первым не заговаривал, но если к нему обращались - не отмалчивался, отвечал, хоть и предельно коротко. В его планы не входило налаживать знакомство а, тем более, дружбу с местными обитателями. По большей части в общаге водились полубомжи, полуалкаши, которые были ему малосимпатичны и совсем неинтересны. Было и несколько личностей явно детдомовского происхождения, вечные неустроенные сироты, еще не опустившиеся окончательно, но будущее их ждало отнюдь не светлое, по соображению Виктора. Вливаться в их компанию он не собирался, даже рискуя своей подчеркнутой обособленностью настроить соседей против себя. Впрочем, если кому-то он и не угодил, то о нем, возможно, только шушукались да трепали языками на его счет, но вредить явно не собирались. А может, и вообще перестали обращать на него внимание, да и забыли про него.
   И все-таки, во избежание неприятных казусов, Виктор врезал в дверь новый замок (старый был сломан), из-за чего после имел долгий задушевный разговор с комендантом.
   Комендант Чуков, плешивый въедливый старикашка лет семидесяти, при очередном обходе комнат обнаружил внештатный замок, к которому не подошел ни один из его ключей, и принялся дубасить в дверь комнаты Виктора так, что затряслись стены. Открывать Виктору не хотелось. Рассчитывая, что скоро старикашке надоест биться в дверь, и он уберется восвояси, Виктор продолжал драить полы. Но Чуков был упертый дед. Стук начинал действовать Виктору на нервы. В сердцах он бросил тряпку в ведро и пошел открывать, держа перед собой мокрые руки.
   - Что это за самоуправство?! - возмутился комендант, тыча пальцем в ставший камнем преткновения замок. - Что это такое, молодой человек, я вас спрашиваю?
   С Виктором, как с новым жильцом, он на всякий случай еще обращался на "вы", хотя с остальными своими жильцами не церемонился нисколько. Тем более, что все они были сильно его моложе.
   - Это замок, - спокойно ответил Виктор.
   - А что он тут делает?
   - Старый был неисправен. А я не хочу, чтобы в мое отсутствие кто-то шарился по комнате.
   - Но это не по правилам! - продолжал шуметь Чуков. - Вы не должны, вы не имеете право что-либо менять здесь! Уберите его немедленно.
   - Не уберу, - возразил Виктор. - Он мне нужен.
   - Нет, уберете. А если вам так нужен замок, напишите заявление на замену неисправного замка на новый.
   - Не несите чепухи. Вы сами лучше меня знаете, что никто менять замок не будет.
   Обескураженный его уверенно-спокойным тоном, комендант слегка сбавил обороты, но поле боя оставлять не намеревался.
   - Ну хорошо, - сказал он тоном ниже. - Замок можете оставить, но мне нужен ключ от комнаты.
   - С какой стати? - удивился Виктор. - Что вам делать в моей комнате?
   Маленькие серые глазки Чукова злобно сверкнули на него из-под покрасневших век:
   - Мало ли что! Положено.
   - Ну уж нет, - уперся Виктор. - Ключ я вам не дам.
   - А вот выселю я тебя! - пригрозил комендант, от избытка чувств сразу перейдя на "ты". - Нечего тут выпендриваться!
   - Выселяйте, пожалуйста.
   Виктор мог наглеть, прекрасно зная, что новая начальница ни за что не позволит выставить его из общежития - с первых же дней она едва не молилась на него, видя, что каждое утро он идеально трезв и работает на совесть. Но все же он старался держаться вежливо. Все-таки комендант - такая должность, что обладатель ее может здорово испортить жизнь зависимым от него людям. Виктору портить себе жизнь не хотелось. Но и уступать коменданту он не собирался.
   - По-хорошему прошу - дай ключ, - наступал Чуков.
   - Простите, нет.
   В таком духе они препирались с полчаса, причем Виктор так и продержал собеседника на пороге. Виктор стоял на своем, спокойно и уверенно, не уступал ни просьбам, ни угрозам, и комендант отступился Виктор. ркнули на него из-под покрасневших век:"новку. о , проникшись уважением к его спокойному упрямству. Больше между ними трений не возникало, а комендант с тех пор стал звать его Витей и особо выделять из прочих жильцов.
   Отвергал Виктор и все попытки завязать знакомства тех сомнительных опухших личностей, которые с самого утра сидели по лавочкам в подведомственных ему дворах. Личности эти, числом до десятка в отдельных группках, выползали на улицу чуть не до рассвета, кучковались у подъездов и на детских площадках, вели громкие разговоры, щедро сдобренные матюками, пели песни. Надо ли говорить, что все они были уже сильно навеселе, и продолжали поднимать тонус в приятном обществе друг друга. Виктор не переставал дивиться на них: и откуда только деньги достают? Водка, хоть и паленая, тоже денег стоит. Опять же, непонятно было, когда они успевали набраться. Восемь утра, а они уже песни поют! И так - каждый день. Но сильнее всего Виктора поражали подруги опухших личностей, сами такие же опухшие и все в синяках. Рядом с этими дамами даже матушка Виктора выглядела бы королевой красоты. "Насколько же нужно не уважать себя, - размышлял он, - чтобы так опуститься?"
   Вопрос, разумеется, был риторическим.
   Любители возлияний на свежем воздухе сначала смотрели на Виктора с удивлением и подозрением, замолкая при его приближении, потом освоились и взялись одолевать вопросами о том, куда подевался какой-то там Вася. Виктор отвечал, что не знает, ему не верили и продолжали приставать, причем с каждым разом все более агрессивно. Тогда он перестал разговаривать с ними, делал вид, что в упор их не видит, молча занимался делом. На несколько дней от него отстали, но вдруг интерес к нему вернулся в возросших объемах. Опухшие личности присмотрелись к нему, пообтерлись, вставили его в привычный пейзаж и заодно занесли в категорию "своих". И стали настойчиво приглашать посидеть с ними на лавочках, отдохнуть от трудов праведных и согреть организм изнутри. Виктор отказывался сперва вежливо и спокойно, но личности с первого раза не понимали, и он начал раздражаться и однажды не выдержал и нагрубил. Личности обиделись и загалдели наперебой: "Брезгуешь, да? Не уважаешь, да? Гордый нашелся, да? Ну и вали отсюда!" Виктор свалил, и с огромным удовольствием. А личности, когда он попадался им на глаза - случалось это каждое утро, - плевали себе под ноги и презрительно отворачивали носы, более не считая его достойным их общества.
  

-4-

   Мотоцикл Виктор все-таки починил. Правда, выглядел он по-прежнему так, что не всякий разумный человек рискнул бы на нем прокатиться, но Виктор знал, что видимость обманчива и машина вполне надежна. Вечером обычная компания: Виктор, Лизка, Гений и Гришка собрались у сараюшки, и Виктор выкатил "Урал" на траву, намереваясь устроить испытательные покатушки.
   - А ты меня покатаешь? - умильным голоском спросила Лизка, глазами так и поедая братову игрушку. - Покатаешь, а, Вить?
   - Посмотрим на твое поведение. А ты чего вообще тут крутишься? Чего с Катькой не идешь играть?
   - Не хочу. Мы поссорились.
   - Вот те раз! - удивился Виктор. - Чего вы не поделили?
   - Катька - дура, - заявила Лизка. - Она платье у моей куклы порвала.
   - Ну и ты у ее куклы порви, - флегматично посоветовал ей Гений. - Будете в расчете.
   Лизка посмотрела на него как на слабоумного и ничего не сказала.
   - А ты, Вик, куда вообще на этом звере собрался? - спросил Гришка, кивая на мотоцикл. - У тебя же прав нет.
   - Ну и что, - отозвался Виктор.
   - А если на гаишника наскочишь?
   - Тогда и буду думать.
   - Вот уж не знал, что ты такой... безбашенный. Вроде у тебя с головой все в порядке всегда было.
   - У меня и теперь с ней все в порядке. Что ты паникуешь, я же не полезу на центральные улицы, - сказал Виктор, уже устраиваясь в седле.
   В самом деле, прав на мотоцикл у него не было, но обращаться с ним он умел. Когда отец был жив, он смотрел сквозь пальцы на забавы сына и не возражал, когда Виктор брал "Урал" погонять с приятелями. Одни такие гонки закончились печально. Раздухарившись, на светофоре Виктор нагло подрезал каких-то молодчиков на старой раздолбанной "Ауди". Молодчики оказались обидчивыми, долго за ним ехали и на одной из периферийных пустующих улиц подрезали-таки уже его, да так, что Виктор с мотоцикла навернулся. В падении он почти не пострадал, только рассадил коленки и локти, ну и от удара слегка помутилось в голове. Пока он встряхивался, приходил в себя и соображал, что да как, молодчики - коих оказалось трое, - его обступили и, не чинясь, объяснили, как и почему нужно уступать дорогу старшим. Подняться ему так и не дали, били ногами. Хотя били явно не в полную силу, Виктор даже не думал о том, чтобы дать отпор: когда тебе семнадцать и ты один, а тебя лупят трое амбалов лет по двадцать пять, лучше не рыпаться, если хочешь остаться живым. Тут уж не до уязвленной гордости. После объяснения Виктор лежал на тротуаре, отплевывался и наблюдал сквозь пелену в глазах, как они пинают мотоцикл - с гораздо большим воодушевлением, чем его. Впрочем, не только пинают - в руках у них как будто из воздуха материализовались монтировки.
   Домой Виктор добрался сам, да еще притащил на себе "Урал", перепугал расквашенной в кровь физиономией мать и сестру, и несколько дней почти не вставал с кровати: его мутило, тошнило, болела голова. К счастью, только легким сотрясением мозга он и отделался. Мотоцикл пострадал сильнее: через несколько дней, сползя с кровати, Виктор так и не смог его завести. Виктор повозился с ним немного, но тут удавился на импровизированной виселице из простыни отец, погиб Вадим, и у него пропала всякая охота продолжать покатушки. Он загнал "Урал" в сарай и не прикасался к нему до самого возвращения из армии.
  

х х х

   Ветер упруго толкался в лицо, и это ощущение навевало всякие, хорошие и плохие, воспоминания. Несколько вечеров Виктор катался по окраинным улицам, сначала неспешно, вспоминая, но постепенно наращивая скорость. Лизку, несмотря на все ее уговоры, он с собой взять таки не рискнул. За нее он боялся. И, как оказалось, не напрасно: однажды у него забарахлили тормоза. Прикинув оставшееся до перекрестка расстояние, Виктор счел за лучшее на полной скорости свернуть с дороги к гаражам, по склону сбегавшим к заросшей кустарником речушке. Он выключил зажигание и рассчитывал упасть помягче, если уж не успеет затормозить до воды. Гаражи он проскочил. Вполне благополучно его вынесло на открытое место, но тут, как назло, колесо наскочило на спрятавшуюся в траве кротовью кочку, и руль рвануло из рук. Виктор разжал пальцы и грохнулся на землю ("Твою мать, б..!.." - вырвалось у него), чудом ухитрившись вывернуться из-под мотоцикла. Покатился кубарем вниз по склону и влетел в кусты, где и остался лежать, прижавшись щекой к земле и прислушиваясь к ощущениям в побитом теле. "Урал" же пропахал боком мягкую землю и передним колесом въехал в речку, где и завяз. "Не везет мне с этой бандурой", - подумал Виктор удрученно, и коротко, но от души выругался. Немного полегчало. Он потряс головой, из волос посыпались листья, мелкие ветки и комья земли. Пробитая звездами тьма перед глазами постепенно рассеивалась. Виктор перевернулся на бок, приподнялся осторожно на локте и одной рукой стал ощупывать себя, проверяя, все ли цело. По своему причудливому счастью, он снова отделался легким испугом, ушибами и царапинами: кусты оказались уж очень негостеприимными и в кровь разодрали ему лицо и не защищенные одеждой руки, - но ничего не поломал. Шипя и матерясь, он поднялся и потащился вытаскивать мотоцикл из прибрежного ила. В одиночку это оказалось нелегко, и прежде чем Виктор справился с задачей, он промок насквозь и перемазался как черт. Пришлось отмываться в той же речке, рискуя подхватить какую-нибудь заразу.
   Провозился Виктор до темноты, а когда выволок "Урал" наверх и добрался до двора, обнаружил рядом с сарайчиком хмурого Гения.
   - Явился, - мрачно приветствовал его Гений, поднимаясь навстречу. - Тебя где носило?
   - Катался, - отозвался Виктор. - А ты что, караулил меня?
   - Так ночь уже на дворе. А тебя все нет. Откуда мне знать, вдруг ты куда грохнулся?
   Виктор озадаченно засмеялся и покрутил головой.
   - Гений, ты разве решил стать мне родной матерью? Фиг ли ты тут торчишь? Случилось что?
   - Случилось, - сказал Гений сердито. - За тебя, дурака, волновался.
   Виктор промолчал, не зная, шутит он или нет. Повисло неловкое молчание.
   - Помоги-ка мне затащить в сарай эту железку... - сказал Виктор через минуту. Во всем теле образовалась ватная слабость, и он уже не был уверен, что в одиночку справится с мотоциклом.
   Вдвоем они вкатили его в сарайчик, и Виктор запер дверь.
   - Сигарет нету? - спросил он, сунув руку в карман и поняв, что в результате купания остался без курева. - Мои все промокли.
   - Я ж не курю, дурак.
   - Похвально, - пробормотал расстроенный Виктор.
   - Ты купался, что ли? - спросил вдруг Гений, поглядывая на него с неожиданно родившимся подозрением. - Где промокнуть успел?
   Поняв, что проболтался, Виктор поморщился с досадой.
   - Да я в овраг свалился, - ответил он неохотно.
   - В овраг? - крикнул Гений приглушенно, схватил его за руку и потащил к фонарю. Виктор слабо упирался. - Так я и знал, что ты куда-нибудь вляпаешься! Руки-ноги целы?
   - Целы.
   - Точно целы?
   - Точно. Да какая муха тебя укусила? Чего ты?..
   Гений тем временем сосредоточенно разглядывал его лицо.
   - Ну и рожа у тебя. Вся в клеточку... Где ты так ее располосовал?
   - Да все там же. В кусты влетел...
   - Овраг, кусты... Ну-ка, дыхни, - неожиданно строго велел Гений.
   - Ты чего? - Виктор окончательно выпал в осадок.
   - Дыхни, говорю!
   Виктор пожал плечами и дыхнул. Странно судорожно переведя дыхание, Гений резко отвернулся.
   - Дурак. Пока тебя не было, у меня все Вадька из головы не шел...
   Не зная, что ответить, Виктор промолчал. С каждым словом Гения недоумение его возрастало. С чего вдруг Гений взялся караулить его? Подумаешь, не вернулся до темноты - ерунда какая! Волнуется за него... Вадима вспоминает... с чего бы?
   - Мотоцикл, наверное, опять угробил? - спросил Гений сдавленным голосом, по-прежнему глядя в сторону.
   - Думаю, да, - вздохнул Виктор. - Надо смотреть.
   - Хорошо бы угробил. Спокойнее будет.
   - Ты, Гений, какой-то сегодня странный, - помолчав, сказал Виктор. - Может, у тебя жар? Дай лоб пощупаю...
   Гений ударил его по протянутой руке.
   - Иди ты... Слушай, а ты знаешь, что у тебя кровь идет?
   - Где? - Виктор коснулся лица и посмотрел на пальцы - в свете фонаря на них лаково блеснула темная кровь. - Вот черт. Роскошно, наверное, выгляжу.
   - Роскошнее некуда. Может, тебя йодом намазать?
   Виктор представил, как будет выглядеть еще и с боевой рыжей раскраской на лице поверх царапин, и отказался.
   - Точно? - настаивал Гений. - А вдруг ты заразу какую подхватил?
   "Ну прямо мои мысли читает", - подумал Виктор и заметил:
   - Ты, по-моему, не ту профессию выбрал. Тебе бы на врача учиться...
   Гений все-таки настоял на своем - он тоже умел быть упрямым, - затащил Виктора к себе домой и раскрасил его йодом. Мама Гения, заглянувшая в ванную полюбопытствовать, чем это уже четверть занимаются там ребята, увидела живописную физиономию Виктора и разохалась. По ее мнению, Виктору следовало немедленно обратиться в травмпункт.
   - Да все с ним в порядке, мам, - с досадой отвечал Гений, прилаживаясь, как бы поделикатнее выставить ее из ванной. - Это же просто царапины. Через неделю и следа не останется. На нем все заживает вмиг, уж поверь мне.
   Последняя фраза заставила ее с подозрением посмотреть на Гения и Виктора - конечно, ей никто и не думал рассказывать о потасовках с соседскими ребятами, в которые они вместе ввязывались еще лет пять-шесть назад. Гений понял, что сболтнул лишнее, и удвоил свои усилия по выдворению родительницы из ванной, временно превратившейся в полевой госпиталь.
   Пару дней Виктор ходил с припухшей физиономией, царапины мокли и саднили, потом начали подсыхать. Но все-таки первого сентября он повел Лизку в школу весь расцарапанный, как после боя с дикими кошками.
  

-5-

   Каждый день Виктор приходил к подъезду, чтобы встретить Лизку и отвести ее в школу. В квартиру он без острой необходимости не поднимался - мать, трезвая ли или нет, по-прежнему не могла видеть его без того, чтобы не начать скандалить. Если Лизку она по большей части не замечала, а заметив, иногда даже ласкала, то вид Виктора вызывал к жизни целую вереницу упреков разной степени бредовости. Виктор знал, что, скорее всего, не сдержится и не смолчит, а потому рассудил, что лучше не будить лихо и поберечь свои и Лизкины нервы. Чтобы не провоцировать шумные скандалы, он утром дожидался сестренку у подъезда и после школы провожал ее до дома. И деньги, если была возможность, отдавал ей, зная, что Лизка распорядится ими по уму - она была не по возрасту расчетлива, что и не удивительно, при такой-то мамаше. А мать, рассуждал он, пусть думает о нем, что хочет. Может, не видя его, она вообще скоро позабудет о его существовании, как забыла об Ольгуне. И черт с ней.
   Ровно в четверть восьмого Виктор усаживался на скамейку у единственного подъезда дряхлой пятиэтажки и закуривал. От сигареты оставалась половина, когда на лестнице раздавалось негромкое веселое топанье легких ножек, дверь хлопала, и из подъезда вприпрыжку выскакивала сияющая Лизка и с восторженным воплем бросалась к нему. Каждое утро она с неослабевающей радостью встречала его, как после долгой разлуки.
   - Витька-а-а! - бросалась она к нему, раскрыв для объятий тонкие ручонки.
   - Стой-ка, юла, - Виктор выбрасывал недокуренную сигарету, хватал сестренку за плечики и поворачивал вокруг оси, придирчиво осматривая, проверял, в порядке ли одежда. Расхлябанности он не терпел.
   В сентябре Лизка ходила в старенькой грязноватой куртке, из которой начинала вырастать и которая грозилась вот-вот разойтись по швам, но пока держалась. Косички были завязаны кое-как, и зачастую приходилось переплетать их заново. У Виктора это получалось быстро и ловко, гораздо лучше, чем у матери.
   Потом он брал Лизку за руку, и они шли в школу. Идти было недалеко, но приходилось два раза переходить дорогу. Светофоры то работали, то нет, поэтому Виктор не отпускал Лизку одну. По дороге она болтала не умолкая, как будто они не расстались только вчера вечером. Виктор слушал ее вполуха, занятый своими мыслями. У школьной ограды он отпускал ее руку, и Лизка, поцеловав его в щеку, убегала. Виктор закуривал и, стоя у ограды, смотрел, как она бежит к крыльцу, выделяясь в яркой толпе школьников своим старым платьицем и поношенной курточкой. Ранец у нее тоже был старый - еще тот, с которым Виктор когда-то ходил в школу. Когда она исчезала за дверью, Виктор разворачивался и шел заканчивать работу, которую не успел доделать с утра.
  

х х х

   Недели через две Лизка вдруг стала выходить после уроков скучная и вроде бы даже заплаканная. Виктор сначала внимательно приглядывался к ней, чтобы убедиться, не кажется ли ему, тем более, что она молчала и ни на что не жаловалась. Но убедился - не кажется. У подъезда он сел на лавку, поставил Лизку перед собой и серьезно заглянул ей в лицо.
   - Лиза, что случилось? Что-то не ладится в школе? Тебя обижают?
   Когда Лизку ни о чем не спрашивали, она отличалась сдержанностью, удивительной для девятилетней девочки, и могла молча вытерпеть многое. Но стоило выказать ей хоть немного сочувствия, ее прорывало. Прорвало и сейчас: она обхватила его за шею и расплакалась. А сквозь слезы поведала о своем горе, угадать которое было нетрудно. Чего-то в этом роде Виктор и опасался с самого начала. Семилетние мальчишки - самые настоящие мелкие, но злобные демоны, это он знал по себе, им ничего не стоит затравить тихую, безответную девочку только за то, что она позже них пришла в школу или за то, что платье на ней не такое модное и красивое, как у остальных одноклассниц. Да мало ли может быть причин, которые взрослому кажутся смешными и ничтожными, а для детей играют первостепенную роль. Говоря короче, в классе нашлись два весьма вредных пацана, которые не давали прохода никому, а в особенности Лизке. Сладу с ними не было никакого. Бедная Елена Николаевна, как понял Виктор со слов Лизки, боролась с ними всеми доступными ей методами, но в данном случае педагогика была бессильна. "Ну, мелочь пузатая, вы у меня попляшете", - решил Виктор.
   Он прекрасно понимал, что методы, которые он намерен был пустить с ход, никакой педагогической наукой не предусмотрены, разве только средневековой. Но совесть его не мучила. Еще он понимал, что если мальки нажалуются учительнице или родителям, неприятностей ему не избежать. "И плевать", - думал Виктор, пробираясь на спортивную площадку возле школы, где, как он узнал от Лизки, ее обидчики имели обыкновение торчать после уроков до самого вечера.
   В шесть часов занятия заканчивались и у первой, и у второй смены школьников. На площадке ошивалась только стайка мелких мальчишек. Человек пять, не больше. Они, как обезьянки, висели на перекладинах вкопанной в землю дугообразной металлической конструкции, истинное назначение которой лично для Виктора до сих пор оставалось тайной. Виктор подошел к ней вплотную и остановился.
   - Кто тут Зайцев и Швырков? - громко спросил он, глядя в пространство перед собой. - Слазьте, разговор есть.
   - А ты кто такой? - наглым голосом отозвался вихрастый лопоухий малек.
   - Слезай, узнаешь, - пообещал Виктор. - Или мне вас оттуда сдергивать?
   Мальки сидели хоть и довольно высоко, но Виктор смог бы достать их без труда и обтрясти, как груши.
   - А ты лучше лезь к нам, - предложил тот же нахал и захохотал.
   - Да легко, - согласился Виктор, ухватился за перекладину, подтянулся и через несколько секунд стоял, опираясь ногами на две соседние перекладины. - Ну так что, будем признаваться или в угадайку играть?
   - ...Ребя, это же Матвеевой братан! - вдруг осенило одного из мальков.
   Пацаны, несмотря на мелкий возраст, были догадливы. Двое из них тут же шлепнулись на землю с явным намерением дать деру. Виктор спрыгнул вслед за ними и ловко поймал одного из них за левое ухо, а второго - за правое. Пацаны дернулись в стороны и взвыли от боли - держал он крепко. Остальную троицу как ветром сдуло.
   - Пусти-и-и! - заорал вихрастый и попытался пнуть Виктора в ногу. Виктор чуть повернул руку, вихрастый заорал пуще прежнего и замер, боясь двинуться с места. Физиономия его покраснела и сморщилась - вот-вот разревется. Второй выглядел не веселее.
   - Больно? - поинтересовался Виктор. - Очень хорошо. Объяснить вам, за что страдаете, или уже ясно?
   Вихрастый уже сквозь слезы выдал такую фразу, что Виктор диву дался: ну и лексикон у современных детей. Он в том же возрасте и слов таких не знал.
   - Короче, - сказал Виктор, которому неудобно было удерживать за уши сразу двух пацанов. - Я добрый, и поэтому уши ваши вам оставляю. На этот раз. Но если еще тронете Лизу хоть пальцем, или вякнете что-нибудь непотребное в ее адрес, учтите: найду и откручу вам уши нахрен. Усекли?
   Мальки молчали. Глаза у обоих уже были на мокром месте. Виктор решил, что на первый раз, пожалуй, хватит внушений, и отпустил пацанов, поддав для скорости обоим коленом под зад. Те отбежали на безопасное расстояние, вихрастый вдруг остановился, обернулся и со злостью швырнул в Виктора подхваченным с земли камнем. Промахнулся, конечно, но повторять попытку не стал, засунул руки в карманы и продолжил путь с независимым видом. Приятель его пошел рядом, но сохранить хорошую мину не сумел, то и дело оглядывался на обидчика через плечо.
   - Вот волчонок, - усмехнулся Виктор.
   По перекладинам он забрался на самый верх железной дуги, уселся там и просидел с час, ни о чем особо не думая. Гордиться ему было нечем - подумаешь, справился с двумя пацанами, которые младше его втрое и мельче впятеро, - но и не совестился. Если таким наглецам не объяснить сразу, что к чему, дальше будет только хуже, с шеи никогда не слезут.
  
   Реакция возмущенной общественности воспоследовала уже через день. Когда Виктор пришел забирать Лизку после уроков, то увидел, что у оградки вместе с сестрой его поджидает Елена Николаевна. "Сейчас начнется", - подумал он и угадал.
   - Здравствуйте, Виктор, - с серьезным и торжественным видом подступила к нему Елена Николаевна. - Мне нужно с вами поговорить. Вы не спешите? Это очень важно.
   - Давайте, - согласился Виктор. - Здесь будем говорить или в кабинете?
   - Присядем, - Елена Николаевна плавным жестом указала на засыпанную желтыми листьями скамейку, спрятавшуюся под ясенем на школьном дворе. - Лизонька, - ласково обратилась она к Лизке, - побегай тут чуть-чуть, мы с твоим братом поговорим. Хорошо?
   Лизка кивнула и послушно отошла в сторонку, но бегать не стала, присела на корточки рядом с клумбой и принялась разглядывать осенние цветы. Елена Николаевна посмотрела на нее с улыбкой, потом повернулась к Виктору и улыбаться перестала. Нервным жестом убрала за ухо прядь волос. Виктор ждал. Очень хотелось курить, но совестно было дымить рядом с этой молоденькой смущенной девушкой.
   - Ко мне вчера приходили мамы двух моих учеников, - заговорила она наконец, изо всех сил пытаясь сохранить строгость тона и взгляда. - Миша Швырков и Коля Зайцев - вы знаете этих мальчиков?
   - Знаю, - не стал отпираться Виктор.
   - Они утверждают, что позавчера вечером на спортивной площадке вы избили их...
   - Избил? - искренне изумился Виктор. - Всего-то накрутил нахалам уши.
   - Все равно это... это возмутительно! - бедная Елена Николаевна даже покраснела - то ли от гнева, то ли от смущения, - и стала очень хорошенькой. - Как вы могли... как вы смели поднять на них руку? Они же дети! Маленькие дети!
   - Иногда они бывают хуже тигров.
   - Не смейте! Не смейте так говорить. Вы не понимаете...
   - Я понимаю, - сказал Виктор. - Понимаю, что эти дети доводят до слез вон ее, - он кивнул в сторону Лизки. - Изо дня в день она приходит домой зареванная, а вы ничего не можете с этим поделать.
   - Даже в этом случае драть уши - не метод, - возразила Елена Николаевна, но уже с большой долей сомнения.
   - А что метод? - заинтересовался Виктор.
   - Вы должны были придти ко мне.
   - И что дальше?
   - Поговорить... объяснить...
   - С ними или с вами? А вы? Вы говорили с ними? Объясняли? И что?
   Елена Николаевна ничего не ответила и опустила голову. "Жаль девочку, - подумал Виктор. - Или она через какое-то время сбежит из школы, или превратится в редкостную мегеру, которая будет лупить учеников линейками по рукам. Пусть лучше сбежит".
   - И все-таки вы должны извиниться, - проговорила она тихо, но уже тверже.
   - Перед кем?!
   - Перед мальчиками и их родителями.
   - Родители-то тут при чем? - возмутился Виктор. - Да и не буду я не перед кем извиняться... не за что!
   - Я вас прошу, Виктор.
   Виктор слегка удивился, но не показал виду.
   - И не просите, не стану.
   - Ведь вы же нехорошо сделали.
   - А по-моему, лучше и нельзя было, - возразил Виктор и встал. - Извините, Елена Николаевна, мы пойдем...
   Разговором с Еленой Николаевной история не закончилась. Еще через несколько дней учительница передала через Лизку записку с просьбой зайти после уроков в класс. Он заподозрил продолжение неприятностей, но все же пришел. И в классе Виктора взяли в оборот поджидавшие его разгневанные родительницы. От Елены Николаевны он такой подлянки не ожидал и бросил на нее укоризненный взгляд. Но и без того бедняжке было не по себе. Она тихонько, с пылающими щеками, сидела за своим столом и, судя по всему, мечтала оказаться за тридевять земель от школы. Успокаивать родительниц она даже не пыталась - видимо, свое уже огребла.
   Обе мамы были при своих чадах, которые поглядывали на Виктора со злобной мстительностью. Их уши, еще день назад, вероятно, бывшие роскошно-алого цвета и необычно больших размеров, имели уже почти нормальный вид.
   Мама-Зайцева оказалась красивой блондинкой лет двадцати восьми - тридцати, вихрастый нахал Коля был ее сынок. В противоположность своему чаду, она была интеллигентной и не слишком шумной. Все, что она делала, это сверлила Виктора взглядом, сделавшим бы честь василиску средних размеров. Ее молчаливость замечательно компенсировала мама-Швыркова, шумевшая за двоих. Эта полная, крашенная в темно-бордовый цвет дама весила, вероятно, килограмм сто десять, и Виктор даже слегка пошатнулся под ее напором. "Не моя весовая категория", - подумал он, хотя и сам был отнюдь не щуплой комплекции. Эта наезжала по-крупному: требовала от Виктора извинений, каких-то загадочных моральных компенсаций и грозила милицией. "И все это только за выкрученное ухо! - недоумевал Виктор. - Подумать только! Сколько раз мне крутили уши, при таком подходе я уже должен был стать миллионером на одних компенсациях!" Ему очень хотелось послать маму-Швыркову на три буквы, но он сдерживался и терпел: женщина, все-таки. И лишь когда она раз в десятый раз назвала его малолетним бандитом, Виктора прорвало.
   - Если уж тут кто и малолетний бандит, - заявил он, вклинившись в середину обвинительной речи, - так это ваш сынок. А я уже, извините, давно не малолетний! И вот что - вашим пацанам я уже сказал, а теперь вам повторю: в следующий раз я им уши оторву напрочь!
   Крик после этого поднялся до небес. Даже Елена Викторовна не могла дальше оставаться в стороне и вынуждена была вмешаться. К удивлению Виктора, она не приняла сторону разгневанных родительниц, а принялась уговаривать его успокоиться и побеседовать разумно. Виктор, озверевший от криков, любовался представлением еще с минуту, потом молча вышел из класса и двинулся по коридору к лестнице. От сегодняшней нервотрепки у него разболелась голова. "Может, мне и впрямь бандитом сделаться? - размышлял он. - Раз все считают, что я непременно должен им быть. А что? вот раздобуду себе хороший нож. А еще лучше - пистолет. И баста. Надоели все! Достали!" Придя домой, Виктор несколько минут разглядывал в зеркале свою физиономию и пытался понять, почему у многих людей она ассоциируется с чем-то бандитским. Может быть, из-за почти цыганской масти? Но ее уравновешивают славянские широкие скулы и отсутствие всяческой агрессии в выражении лица. Хотя, может, это он только на себя смотрит без агрессии... Короткая стрижка? Да не такая уж она и короткая, волосы отрасли с лета. Виктор плюнул и отвернулся, прекратив пристальное самолюбование. Какая разница, вообще говоря?..
  

х х х

   Он ожидал дальнейшего развития событий - с обещанной милицией, штрафами и компенсациями, но день за днем проходил тихо, без потрясений. Не иначе как Елена Николаевна сумела занять конфликт. Подумав об этом, Виктор устыдился: свалил на девчонку свои проблемы, расхлебывай как хочешь! А у нее и своей головной боли хватает с хулиганской оравой... Следовало пойти, хотя бы поблагодарить ее, но Виктор вдруг заколебался. А вдруг она ни при чем? Неудобно получится. И он махнул рукой: пусть все идет, как идет, и пусть Елена Николаевна думает о нем, что хочет, считает хоть неблагодарным хамом, хоть кем.
   Зато Лизку оставили в покое.
  

-6-

   - Смотри, Вить, кажись, твоя сеструха идет! - Гений подергал Виктора за рукав, привлекая внимание.
   Виктор повернулся, ожидая увидеть Лизку, но взгляд его остановился на молодой женщине с большим выпирающим вперед животом. Она прошла мимо рядов сараев, не глядя по сторонам, и вошла в подъезд. Двигалась она неспешно и неловко, вразвалочку, очевидно, живот мешал ей.
   - Ольгуня, - сказал Виктор удивленно и встал. - Что она тут делает? Пойду поздороваюсь, что ли.
   Он поспешно попрощался с Гением и вслед за сестрой вошел в темный подъезд. Умирающие лампочки на лестничных клетках светили едва-едва, так что не разглядеть было лица. Виктор быстро догнал Ольгуню, с трудом карабкающуюся вверх по лестнице, и пристроился сзади. Она тут же остановилась и прижалась к перилам, пропуская его. Виктор тоже остановился.
   - Вам чего надо? - спросила Ольгуня грубо, но за грубостью легко угадывался страх.
   - Не узнала? - вкрадчиво поинтересовался Виктор.
   Она напряженно всматривалась в его лицо, но тусклый свет подъездных лампочек скорее мешал, чем помогал разобрать черты. Щелкнув зажигалкой, Виктор поднес огонек к своему лицу.
   - А теперь?
   - Витька? - протянула она недоверчиво. - Ты, что ль? Да ты разве вернулся?
   - Как видишь, - ответил Виктор и погасил зажигалку, обжигавшую ему пальцы.
   - Ну и ну! - она засмеялась отрывисто, как будто закашляла. - А что, уже два года прошло? Как время летит. Маман, наверное, описалась от радости?
   - У нее спроси. А тебя каким ветром сюда занесло?
   - Да вот, нежные чувства взыграли. Дай, думаю, навещу родительницу, гляну, как она там поживает, здорова ли.
   - Уж здоровее нас с тобой, - сказал Виктор и подумал: "Ну и милая же у нас семейка! Загляденье". - Ну ладно, - продолжал он, - иди, навещай, потом поговорим. Я тебя на улице подожду.
   - Чего это? - спросила Ольгуня с подозрением. - Чего это вдруг на улице?
   Виктор замялся и ответил неохотно:
   - Да я не живу тут...
   - Интересное кино! А где же ты живешь?
   - В другом месте.
   - Ну, Витя, каждое твое слово - золото! - издевательски восхитилась Ольгуня. - Тебя маман из квартиры вышибла?
   - Я сам ушел.
   - Слушай, об этом надо поговорить, - Ольгуня решительно взяла его под руку и потащила вверх по лестнице. - Пойдем, пойдем, что мы тут с тобой торчим, как две сиротки. Сейчас сядем, поговорим по-человечески...
   Виктор слабо вырывался, дивясь про себя неожиданному желанию сестры поговорить с ним вдруг "по-человечески".
   - Ольгунь, мне лучше туда не ходить, правда. У нее на меня аллергия какая-то, не знаю... Только меня увидит, сразу орать начинает.
   - Правда?! Прям так и орать? Это надо послушать. Пойдем.
   "А ну и хрен с ними", - подумал Виктор и покорился неизбежному. Да, они с сестрой недолюбливали друг друга и не виделись долгое время, но все же он не мог полностью перестать интересоваться ее жизнью. Слабое, но все-таки любопытство тлело в нем.
   В квартире было темно, только из-под двери маленькой комнаты пробивался свет. Из зала доносился могучий храп.
   - Дрыхнет! - шепотом возвестила Ольгуня, в темноте нашаривая вешалку. - Тем лучше. Пойдем на кухню.
   Она разулась и, шлепая босыми ногами по линолеуму, последовала своему же приглашению. Перед тем, как присоединиться к ней, Виктор заглянул к Лизке. Лежа на животе на полу, она самозабвенно рисовала что-то в альбоме цветными карандашами.
   - Привет! - шепотом сказал Виктор и приложил палец к губам, предупреждая восторженный девчачий вопль. - А у нас гость, сейчас будем чай пить. Хочешь чаю?
   Чаю Лизка, конечно, хотела.
   Времени Ольгуня даром не теряла: на плите уже грелся чайник, на стол были выставлены чашки, хлеб, масло и чудом сохранившееся в недрах холодильника варенье. Завидев старшую сестру, Лизка законфузилась и спряталась за Виктора.
   - Вот до чего дело дошло, - укоризненно обратился Виктор к Ольгуне. - Родная сестра от тебя шарахается. Заходить почаще надо бы!
   - Чья бы корова... - огрызнулась Ольгуня. - Самого где-то два года носило.
   - А то ты не знаешь, где, - тихо сказал Виктор.
   - А и не знаю! Мне никто сообщить не соизволил.
   Виктор ничего не ответил. В молчании сел на табурет, облокотившись о стол, стал смотреть, как Ольгуня заваривает чай. Лизка пристроилась рядом с ним, прижалась к локтю.
   Ольгуня поставила перед ним и перед Лизкой чашки с чаем. Взяла чашку и себе и села напротив. "Как все-таки приятно, когда за тобой ухаживают", - подумал Виктор и не сдержал улыбку.
   - Ты чего лыбишься? - тут же окрысилась Ольгуня.
   - Радуюсь, что вижу тебя, - посерьезнел Виктор. - Нет, честно, я в первый раз за три месяца сижу тут по-человечески.
   - Радуешься, что меня видишь? Ну и ну-у... Ты, случайно, головой ни обо что не стукался?
   - Я серьезно...
   - Ах ты, бедняжечка, - противным голоском проблеяла Ольгуня и не удержалась, фыркнула в чашку.
   Засмеявшись, она сразу похорошела. Рано постаревшее, усталое лицо ее преобразилось. Ольгуне было двадцать три года, но выглядела она много старше, от нее не веяло свежестью молодости. То ли беременность была причиной, то ли тяжелая жизнь - характер у ее мужа был не сахар, - но с тех пор, как Виктор видел ее в последний раз два года назад, она сильно подурнела и опустилась. Как и Виктор, и Лизка, Ольгуня унаследовала от матери большие, темные, "цыганские" глаза, смуглый цвет кожи и роскошные черные волосы и могла бы быть красавицей, если бы только следила за собой.
   - Костя совсем тебя не бережет, - вырвалось у Виктора. Ольгуня только посмотрела на него злобно и ничего не сказала. - Так все и колотит?
   - Твое-то какое дело?
   - Ну... - слегка растерялся Виктор. - Я мог бы поговорить с ним на этот счет.
   Ему было не столько жаль сестру, - сама мужа выбирала, - сколько противно, что она столько лет терпит рукоприкладство.
   Ольгуня оценивающим взглядом окинула широкоплечую фигуру брата, особенно внимательно изучила его открытые по локоть загорелые сильные руки, как будто сравнивала его с кем-то мысленно. Видимо, сравнение все-таки оказалось не в его пользу, потому что она сморщилась, став невероятно похожей на мать, и сказала резко:
   - Один раз ты уже поговорил, и что?
   - Так это когда было? - возразил Виктор.
   Года четыре назад, когда Ольгуня только вышла замуж, и Виктор узнал, что муж ее бьет (узнал он случайно, сестра скорее язык себе откусила бы, чем пожаловалась бы, тем более - ему), он пытался вправить Косте мозги. Костя, здоровенный плечистый малый, выше его на полголовы, не стал, разумеется, даже слушать наглого семнадцатилетнего пацана, вышиб за дверь. Или, вернее, просто выкинул за шиворот, как котенка. Виктор был вне себя от злости и унижения, но поделать ничего не мог: как говорится, против лома нет приема. Семнадцатый год жизни у него вообще выдался крайне неудачный и несчастливый.
   - Короче, не лезь, куда не просят, - зло отрезала Ольгуня. - Только хуже сделаешь.
   - Куда хуже-то?
   - Знаю, куда.
   Виктор пожал плечами: не хочет - не надо, - достал сигареты и закурил. Ольгуня, неловко перегнувшись вперед, сцапала брошенную на стол полупустую пачку:
   - И мне дай!
   - Тебе ж нельзя, - сказал Виктор и попытался поймать ее руку, но она резко подалась назад. - Дай сюда.
   - Можно, если очень хочется!
   - Дай сюда, говорю, - повторил Виктор. Видя, что сестра и не думает слушать его, он поднялся, подошел к ней, схватил за руки и силой выдрал из ее пальцев пачку. Ольгуня злобно взвизгнула и полоснула его по запястью ногтями, оставляя красные полосы.
   - Дура, - спокойно сказал Виктор и вернулся на свой стул. - О ребенке подумай.
   - Много вас, учителей-то! Все только учите!
   "Она что, правда не понимает? - удивился Виктор. - Хочет, чтобы ее дети росли так же, как мы? Ведь не дура же она, в самом деле. Или ей все равно?"
   Тем временем Лизка, до этого момента увлеченная чаем прикуску с намазанным маслом хлебом, притихла и испуганно поглядывала на шумящих старших. Вид у нее стал такой пришибленный и несчастный, что Виктору немедленно стало стыдно за себя и за Ольгуню. Нашли перед кем отношения выяснять... Ребенок и так всякого насмотрелся.
   - Ты кого теперь ждешь, пацана или девчонку? - примирительно поинтересовался он, кивая на живот Ольгуни.
   - Девочку. Костя опять ныть будет. Мальчишку, видишь ты, ему подавай.
   - А ему-то какая разница? Можно подумать, он с ними нянчится.
   - Сына ему охота...
   "Значит, и на втором ребенке не успокоится, - подумал Виктор. - Бедная Ольгуня. Бедные дети".
   - Бросала бы ты его... - осторожно предложил он. - На кой он такой нужен.
   - С ума сошел? Как я одна буду с двумя спиногрызами? Соображаешь, чего говоришь?
   Виктор подумал и мысленно согласился, что и впрямь, не соображает. В конце концов, чего он лезет в ее жизнь? Звали его судить и учить? Нет, не звали.
   И все-таки ему стало тоскливо, хоть вой.
  

-7-

   Нынешние Викторовы труды, обозначенные хитрыми бюрократами в трудовой книжке так хитро и многословно, что он и запомнить не мог, меж тем как можно было обойтись одним словом, обеспечивали полную свободу мысли и оставляли бездну свободного времени. Территория в ведомстве Виктора находилась обширная и требовала немалого приложения сил, особенно когда стал выпадать снег, и все-таки к двум-трем часам пополудни он уже заканчивал работу. Он встречал Лизку из школы, отводил ее домой, и до следующего утра был предоставлен самому себе.
   Пока держались морозы, Виктор все вечера проводил в общежитии, которое пытался воспринять как "дом", но пока не мог. Ему все казалось, что это какая-то перевалочная станция в его жизни, хотя пока он вроде никуда не собирался. В одиночестве он сидел с ногами на заправленной постели, укутавшись до подбородка старым шерстяным одеялом (батареи грели слабовато, да и в окна поддувало, и в комнате было прохладно), и читал или думал. Других занятий у него не было. Иногда он воображал, что мира за стенами его комнаты не существует, и эта мысль неожиданно радовала его. За зиму он много перечитал и передумал и утвердился во мнении, что уединенный, почти отстраненный от мира образ жизни, который он ведет, без мыслей о будущем, без далеко идущих планов - единственно приемлемый для него. "Может быть, - думал Виктор, - когда-нибудь мне захочется чего-нибудь другого, и тогда придется серьезно поломать голову, как устроить это "что-то", но пока мне и так хорошо".
   Гений, с которым в течение зимы он сталкивался случайно и эпизодически, ругал его за то, что он "совсем запропал". И даже пытался обижаться, когда - опять же случайно, - узнал, что Виктор сменил место жительства.
   - Еще летом, да? - шипел он. - И мне ничего не сказал, да? И как это понимать?
   Небрежение и скрытность человека, которого он считал близким другом, болезненно и всерьез его задели. Виктор совсем не умел извиняться и сглаживать острые углы, и долго думал, как ему загладить вину перед Гением. В голову ничего не приходило, и тогда он позвал Гения в гости, подивиться на свое новое жилище. Приглашение подействовало на него сильно и сразу заставило смягчиться.
  

х х х

   Весьма своеобразные отношения установились за зиму у Виктора с Еленой Николаевной. На родительские собрания, куда ему полагалось регулярно являться как единственному вменяемому родственнику Лизки, он не ходил принципиально, не желая снова пересекаться с разгневанными мамашами Зайцевой и Швырковой. Да и с другими тоже. Он понимал, что на фоне пап и мам будет выглядеть странно и непременно привлечет к себе внимание. Еще вопросы начнутся... Объясняться же на тему "где ваши родители" Виктор не согласился бы ни за какие блага цивилизации.
   Поняв, что шансов поймать его на собрании нет никаких, Елена Николаевна принялась писать ему записки и передавать их через Лизку. Самая первая такая записка вышла Виктору боком, и, получив вторую, он задумался: идти, не идти? Решил, что сходить стоит, вдруг скажет чего полезного. Так и случалось, что все беседы его с Еленой Николаевной проходили тет-а-тет, и к середине января они уже звали друг друга Витя и Лена. Но, правда, от обращения на "вы" не отступали ни на йоту.
   Виктор ясно видел, что очень нравится Лене - не как потенциальный ухажер или жених, а просто как человек. Она тоже ему нравилась: милая, добрая девушка, страшно замороченная на работе - в школе ей приходилось очень тяжело, несмотря на непритворную любовь к детям - и невезучая в личной жизни. Замужем Лена никогда не была, жила со строгой мамой, которая тоже работала педагогом, но уровнем "повыше" - в институте, преподавала историю. И у мамы, и у Лены были очень высокие требования к молодым людям. Виктор даже сказал бы, завышенные и почти нереальные. В двадцать три года Лена еще не избавилась от иллюзий и продолжала ждать принца на белом коне. Оставалось только удивляться, как это Виктор, на принца отнюдь не похожий, не вызывал у нее острого отторжения.
   Больше всего Лена любила направлять и воспитывать, воспитывать и направлять. Узнав, что у Виктора нет никакого образования, кроме банальных одиннадцати классов, она пришла в ужас и принялась производить психологическую обработку. Как и Гений, она считала, что Виктору совершенно необходимо поступить в институт, хотя бы заочно. Виктор же точно знал, что никакой институт ему не нужен. И дело не в экзаменах. Что он, к экзаменам не подготовится? Голова у него варила как надо. Да и читал он целыми днями, так какая разница: читать, скажем, Толстого или учебник истории. Но - получить диплом и потом с восьми до пяти просиживать штаны в какой-нибудь конторе? Увольте! Лучше уж он до пенсии будет махать метлой. Или, если надоест, пойдет работать куда-нибудь на стройку. Или, если уж вообще поступать, то в техникум. Или в военное училище. Но Виктор был вовсе не уверен, что ему и это нужно. Лена же этого не понимала.
   - Нельзя же всю жизнь прожить неучем! - ужасалась она.
   - Кто неуч? Я - неуч? - возмущался Виктор. - Хотите, я вам по памяти Толстого процитирую? Или Набокова?
   На мгновение Лена теряла дар речи, но тут же справлялась с собой:
   - Толстой, Набоков - это чудесно. Вы, Витя, меня даже поражаете. Но вы поймите, - не унималась она, - высшее образование - это не "корочка" и даже не полученные знания, это - образ мыслей. Он меняется, совершенно меняется!..
   - Меня и свой устраивает, - мрачнел Виктор. - Даже слишком. Это он другим почему-то не нравится...
   - Ну вы же умный парень, Витя... - совсем расстраивалась Лена. - Как вы не можете понять?..
   "Эх, Лена, - вздыхал про себя Виктор. - Классику надо знать, и не ту, что в школе на уроках литературы изучают: "Тот, кто в пятнадцать лет убежал из дома, вряд ли поймет того, кто учился в спецшколе..." - ну и далее по тексту. Я, конечно, в пятнадцать лет из дому не бегал, но это уже детали".
   Иногда Лена очень застенчиво, очень деликатно начинала пытать его о семейных обстоятельствах. Старые, но идеально чистые платья Лизки и рубашки Виктора страшно ее смущали. По ее мнению, в такой чистоте могла содержать одежду только женщина, значит, мать об ее ученице все-таки заботилась. Следовательно, болезнь ее не такая уж и тяжелая. Но почему тогда она никогда не приходит в школу? Лена очень хотела бы с ней познакомиться. Этими деликатными расспросами, сама того не зная, она мучила Виктора. Он не знал, что отвечать. Рассказывать о настоящем положении дел дома было стыдно. Врать - противно. И он раз за разом отмалчивался, уворачивался от расспросов, делал вид, что не понимает намеков. А Лена, видя его маневры, все сильнее огорчалась отчего-то.
  

х х х

   В середине зимы ударили крепкие морозы, и Виктор, который привык работать в куртке нараспашку, серьезно простудился. Подозревал даже, что подхватил ангину, и несколько дней отсиживался дома, благо, что уроки в младших классах отменили. Но морозы минули, лучше ему не становилось, а отменить все дела и отлежаться было нельзя: не бросишь же Лизку, да и за больничный платили крохи. Приходилось крутиться, но контакты урезать до минимума. Больше всего Виктора донимала даже не температура, которая в течение суток скакала бешеной синусоидой, а непрекращающаяся боль в горле. Он сходил к врачу, от больничного отказался (врач посмотрел на него как на ненормального), но таблетки стал пить. Правда, судя по ощущениям, они не очень помогали.
   Как-то, поджидая Лизку, он столкнулся с Леной. Ему было нехорошо, и Лена, конечно, увидела это и по лицу, и по воспаленным глазам.
   - Что с вами, Витя, вам нездоровится? - сразу встревожилась она.
   - Простыл немного, - прохрипел Виктор в ответ.
   - Немного? Вы с ума сошли, Витя, вам лежать надо!
   Виктор промолчал.
   - Вы домой теперь? - вопреки обыкновению, Лена на распрощалась с ним у ограды, а пошла рядом, робко на него поглядывая.
   - Да.
   - Хотите, я помогу вам... дома, по хозяйству? Я могу, если нужно.
   Виктор посмотрел на нее с нескрываемым изумлением и испугом.
   - Не нужно!
   - Нет, я, правда, могу! Не стесняйтесь, говорите. Или, хотите, я вам малинового варенья или меда принесу? Вам очень полезно сейчас. Так принести?
   "Еще чего не хватало! - ужаснулся Виктор. - Только дома ее и не хватало! Да еще с вареньем! "Познакомьтесь, Елена Николаевна, это моя мама!" Ужас! Ужас!"
   - Нет! - сказал он резче, чем следовало.
   - Как хотите, - обиженно сказала Лена.
   "А ведь она правда пошла бы... - озадачился Виктор. - Может, ее чувства ко мне несколько иные, чем я думаю? О-хо-хо... Да нет, ерунда. Она меня старше на два года, и в этом возрасте даже как ровесника не должна меня воспринимать. В лучшем случае - младший брат... Во дурень, о чем я думаю?"
   Думал он, в самом деле, черт знает о чем. Сказывался уединенный образ жизни.
   "Может, пора к людям вернуться?" - спрашивал себя Виктор.
   Но зимой вернуться к людям не получалось. Это же надо было выходить на улицу, в холод и снег, которые он терпеть не мог, к тому же он очень уставал, воюя с сугробами.
   Только с наступлением оттепелей Виктор слегка повеселел, стал чаще выбираться из своего логова. Он полюбил бывать в парке - не в большом, центральном, со множеством аттракционов и шумными толпами молодежи, - а в старом, окраинном, попроще, с грунтовыми аллеями, где гуляли только мамы и бабушки с маленькими детишками. Туда Виктор придумал водить Лизку, чтобы сидела поменьше в душной грязной квартире с матерью. Прогулки эти, среди деревьев, да еще с обожаемым братом, приводили ее в восторг. Нашлась и подружка для ее игр, девочка немногим младше нее, хорошенькая кудрявая Наташа. Она приходила с бабушкой, которая усаживалась на скамейку рядом с Виктором и принималась за вязание и за бесконечную болтовню, ни к кому не обращенную. Виктор отвечал ей редко, поглядывал то на играющих девочек, то на мокрые, голые еще деревья, но бабушка не расстраивалась. Ей нужен был слушатель, а не собеседник.
   Однажды, впрочем, она обратилась к нему прямо, словно спохватившись.
   - Простите за любопытство, - сказала она очень интеллигентно, внимательно вглядываясь ему в лицо выцветшими веселыми глазками. - Кем вам девочка приходится? Дочка?
   - Нет, - смутился Виктор. За молодого папу его еще никогда не принимали. - Сестренка.
   Бабушка весело кивнула.
   - Я и то смотрю - молоды вы уж очень, а девочка у вас большая. Или, думаю, уж совсем глаза мои слепые ничего не видят? - она замолкла, ожидая ответа, но Виктор молчал. И она добавила уверенно: - А похожи вы очень, видно родство-то.
   В этот же парк он захаживал с Гением и Гришкой, но по вечерам, когда совсем темнело. Гений сначала побаивался разгуливать по неосвещенным аллеям, опасался нарваться на каких-нибудь пьяных отморозков.
   - Дурень, нас же трое, - успокоил его Гришка. - А они наезжают на одиночек.
   - К тому же на тех, кто на ногах похуже держится, - добавил Виктор.
   - Ну, тебе это точно не грозит, - согласился Гений. - Ладно, уговорили...
   В этих прогулках тоже была своя прелесть. Темно, тихо, никого народу вокруг... и говорить можно обо всем, что взбредет в голову, нести всякую чушь: ребята, знающие его как облупленного, поймут все без объяснений. А поговорить иногда хотелось, намолчался за зиму.
  

-8-

   Знакомых по городу у Виктора было немного, и пересекался он с ними на улицах нечасто. Каждый раз, когда его окликали на улице, он на несколько секунд впадал в ступор: во-первых, от неожиданности, а во-вторых, ему требовалось время, чтобы вынырнуть из отстраненных размышлений, которыми почти всегда были заняты его мысли.
   Виктор шел по мокрой парковой аллее, как всегда думая о чем-то, что не имело к его жизни никакого отношения, и его внимания к окружающему миру хватало ровно на то, чтобы обходить особо глубокие лужи. Звавший его по имени мужской голос он услышал не сразу, а услышав, прошел по инерции еще несколько шагов перед тем как остановиться и обернуться. В обход луж к нему спешил невысокий плотный мужчина средних лет, в дорогой куртке, в кепке, в очках и с трубкой в зубах. Виктору немедленно захотелось втянуть голову в плечи, а еще лучше превратится в какую-нибудь мелкую тварь и заползти под укромную корягу. Иван Петрович, или попросту дядя Ваня, отец погибшего Вадима, до сих пор вызывал в нем такое острое чувство вины, что сил не было терпеть. Но бежать было поздно. Иван Петрович остановился рядом с ним, шумно дыша, и вытащил трубку из зубов.
   - Витька! - со слегка растерянной улыбкой проговорил он. - Все-таки ты! А я уж было засомневался, думаю - ты или нет, черт его знает, вроде похож, а со спины не разобрать... Сто лет тебя не видел.
   Виктор проглотил вставший в горле ком и заставил себя улыбнуться. Получилось почти искренне.
   - Неужто помните меня еще, Иван Петрович? - спросил он.
   - Какой я тебе "Иван Петрович?" - строго возразил солидный знакомец. - Я-то, Витя, все помню, а вот ты забыл, что ли?
   - Да я тоже на память пока не жалуюсь, дядь Вань.
   - То-то! - обрадовался Иван Петрович. - А то: "Иван Петрович"... Не чужие ведь. Эх, Витька, какой ты молодец стал! Хорош! Дай-ка я тебя обниму.
   Виктор снова улыбнулся - на сей раз уже почти без самопринуждения, - и дал себя обнять.
   Иван Петрович долго не отпускал его, потом чуть отодвинулся и принялся внимательно его разглядывать, удерживая за плечи. Виктору снова стало не по себе. Иван Петрович улыбался, и искренне, но за радостью в его глазах Виктор видел нарастающую тоску. И он знал, о чем сейчас думает Иван Петрович: о том, что его Вадим был бы сейчас таким же взрослым парнем, если бы не... "И это никуда не денется до конца жизни, и каждый раз при встрече он будет так смотреть на меня, - подумал Виктор. - И я каждый раз буду чувствовать вину непонятно за что, не оттого, что я что-то натворил, а оттого только, что мы были друзья, но я жив, а Вадька - нет. Но что же делать, если это не я напился тогда до зеленых чертей, меня вообще с ними не было в тот день, и не я "взял покататься", а попросту говоря - угнал чужую "восьмерку"... Черт, я, кажется, оправдываюсь?"
   - Куда ты сейчас, Витя? - спросил Иван Петрович, с большой неохотой отпуская Виктора. - По делам?
   Удобнее всего было соврать, но вранье застревало у Виктора в горле. И он сказал правду:
   - Нет, просто гуляю.
   - Не возражаешь против моей компании?
   - Что вы, дядь Вань.
   Они медленно пошли по аллее. Иван Петрович держал руку у Виктора на плече, словно боясь, что он убежит. Второй рукой он время от времени поправлял зажатую в зубах трубку. Его большое лицо с мясистым носом и крупными чертами выражало странную смесь радостного волнения и озабоченности.
   - Что ж ты к нам не заходишь? - спрашивал он, в такт шагам стискивая пальцы на плече Виктора. - Дорогу забыл? Ты когда вернулся-то?
   - Летом.
   - Летом! - расстроено повторил Иван Петрович. - Это ж целый год почти прошел! Мог бы, пожалуй, время выбрать. Не стыдно? Нет, правда, Витя, заходи. Лариска моя обрадуется. Все спрашивает, не видел ли я тебя, а мне и ответить нечего...
   - Зайду как-нибудь, - отозвался Виктор, а сам подумал: вряд ли это "когда-нибудь" наступит. Не хотелось ему смотреть в глаза Вадькиной матери, боялся он их. Если уж Ивана Петровича до сих пор гнет так страшно, а он мужик крепкий...
   - Зачем "как-нибудь"? - Иван Петрович словно прочел его мысли, встрепенулся и крепче стиснул плечо. - Пойдем сейчас.
   Виктор покрылся холодным потом. "Ну, попался, голубчик!"
   - Да неудобно, дядь Вань.
   - Неудобно знаешь что? Пойдем, Витя, пойдем. Лариску порадуешь, с девчонками моими познакомишься.
   - С ка... какими девчонками? - опешил Виктор, а его собеседник улыбнулся одновременно горделиво и грустно.
   - Двойняшки у нас, два годика уже, - сказал он с нежностью. - Давно ты у нас не был. Пополнение семейства...
   Виктор только головой покачал.
   - Ну вы, дядь Вань, даете.
   - Не я даю, - посерьезнел Иван Петрович. - Лара. Представляешь, чего ей стоило решиться?
   Представить такое было сложно, но Виктор помнил, в каком состоянии была Лариса после похорон старшего сына. Ничего вокруг себя не видела и не слышала. Жить не хотела... Тогда Виктор долго избегал попадаться ей на глаза, чтобы, не дай бог, не напомнить, не растревожить. Жалость его душила, а как сочувствие высказать, утешить - не знал. Ему и самому было не сладко, Вадькиной смертью и его крепко пришибло, но разве можно было сравнивать его и Ларисино горе? Целый год он от нее прятался. А потом Лариса узнала от мужа, что Виктор уходит в армию, и неожиданно явилась провожать его. Мать не пришла, а она - пришла! Виктор не знал, куда и деваться, когда она начала плакать и говорить ему ласковые слова, как будто она не его, а сына провожала. Впрочем, в каком-то смысле она именно Вадима и провожала. В тот день Лариса плакала впервые после гибели сына.
   - Вы молодцы, - смог, наконец, выговорить Виктор. Он уже не думал о том, как бы ему сбежать. - Правда, молодцы. Ну а Димка ваш как?..
   Этот невинный вроде вопрос, к его удивлению, заставил Ивана Петровича смутиться и снова помрачнеть. "Уж не стряслось ли и с ним беды?" - испугался Виктор. За два года сознательной и полной изоляции от знакомых он много чего мог пропустить. В том числе и такого, о чем теперь не стоило заговаривать. Но что такое могло случиться с Димкой, которого Виктор запомнил двенадцатилетним мальчишкой? "Да, но теперь-то ему не двенадцать лет, - напомнил он себе. - А в пятнадцать можно таких неприятностей на свою шею найти, что ого-го!"
   - Дима - это, Витя, отдельная песня, - глядя в сторону, медленно сказал Иван Петрович. - Совсем от рук отбился. Взял моду пропадать где-то по три-четыре дня, а бывает, и по неделе. Представляешь? И ведь что делает, поганец: заходит домой, когда точно знает, что ни меня, ни Лариски нет, переоденется, поест, и снова исчезает. И не каждый день - значит, пасется у кого-то из своих дружков. У кого, разумеется, не говорит, и дружки его не признаются. Шифруется, как Штирлиц какой-нибудь. Откуда только хитрость такая завелась! Нормальный парень вроде был...
   - И давно он так гуляет?
   - С зимы. Первый раз пропал ни с того, ни с сего. День, два нету... - продолжал Иван Петрович, и по тону его становилось ясно, что рассказывает он о давно наболевшем. И что от Виктора он помощи никакой не ждет, хочет только выговориться. - Лариска с ума сходит, я по друзьям его названиваю. Все одно и то же отвечают: "не знаем, не видели..." Ясно, что врут, но нам-то от этого не легче. До милиции уже дошли... И тут объявляется наш Дима. Глаза наглые, улыбается, как ни в чем не бывало. У Лариски истерика, а он бровью не ведет. Я к нему: мол, Дмитрий, что за фокусы? А он мне: какие фокусы, батя, все путем. Как будто он все эти дни из дома ни ногой... Я стал с другой стороны подкатывать: может быть, спрашиваю, у тебя проблемы какие-нибудь? Так не бойся, скажи, что мы, людоеды? Смотрит, как будто не понимает, о чем речь. Битый час я вокруг него ходил, и так и этак, упрашивал - так легче было, наверное, со стенкой договориться. Что ж, думаю, ремнем его лупить? А толку? Вытребовал из него обещание не исчезать больше так неожиданно, на том и отступился. Месяц просидел тихо, мы уже почти успокоились... а потом однажды опять домой не явился. Так и пошло с тех пор у нас. Где его носит? Чем он занимается? Не знаю. Мобильник ему купили, чтобы хоть вызвонить можно было - "потерял" сразу же. Опять врет, конечно. И вот полгода, Витя, об эту стену бьюсь. И теперь опять его второй день дома нет, - заключил Иван Петрович.
   - А может, стоит его все-таки выпороть? - после недолгого молчания предложил Виктор.
   - Разве порка кому-нибудь помогала по-настоящему, а, Витя? - вздохнул Иван Петрович.
   - А что? - Виктор хмыкнул смущенно. - Сколько меня батя порол, каждый раз мозги чуть-чуть вправлялись на место.
   Иван Петрович снова вздохнул.
   - Я, Витя, очень хотел бы, чтобы мой Димка хоть чуть-чуть на тебя походил. Он же как сорная трава растет. Не знаю, что из него выйдет.
   Смущенный окончательно Виктор не нашелся что ответить.
   Почти до самого дома они шли в молчании, пока вдруг Иван Петрович не спохватился и не принялся расспрашивать Виктора о службе. Виктор мысленно почесал обросший затылок. Отмалчиваться о своем армейском житье-бытье он не видел никакого смысла: никаких тяжких или, упаси господи, травмирующих психику воспоминаний из армии он не вынес, и все-таки отнюдь не все события этих двух лет следовало подвергать огласке. Исключительно для того, чтобы не огорчить слушателя. Характера Виктор был покладистого и мирного, но ровно до тех пор, пока на него не наезжали. Тогда он быстро зверел. Желающих же наехать, особенно по первому году, в части было хоть отбавляй, и не все конфликты удавалось разрешить мирным путем. Драться Виктор не любил, но кому-то и в зубы давал. И сам, разумеется, бывал бит, и выговоры "с занесением" от начальства тоже, случалось, получал - за "неуставное поведение". Выговоры, впрочем, не все были за драки: от нечего делать или от плохого настроения Виктор мог и учинить какое-нибудь мелкое хулиганство. Талантом же сваливать вину на другого он не обладал и частенько попадался.
   А как виртуозно он научился чистить картошку!.. Любая хозяйка могла бы ему позавидовать.
   В общем, всякое бывало. И вещи, которые Виктор по молодости лет и складу характера воспринимал легко и не заморачиваясь, могли серьезно огорчить Ивана Петровича. Так что приходилось тщательно взвешивать каждое слово перед тем, как его произнести вслух. Поэтому рассказ вышел неспешным и по-взрослому обстоятельным. Виктор не успел рассказать еще почти ничего, а они уже стояли перед дверью квартиры Ивана Петровича.
   - Лариса, ты дома? - крикнул он, едва ступив через порог. - А я гостя привел!
   - Гостя? Вот и чудесно. Как раз к ужину, - Лариса неслышной поступью вышла из кухни и остановилась перед Виктором, улыбаясь. Глаза ее изумленно распахнулись: - Витя?
   - Представь, поймал на улице, - засмеялся Иван Петрович. - Летел куда-то, погруженный в думы, ни дать ни взять - юный Вертер.
   - Допустим, на Вертера Витя никогда не походил, - возразила Лариса. - В нем слишком много земного. Ну же, мужчины, проходите, что вы встали в коридоре, как не у себя дома...
   Легонько подталкиваемый в спину хозяйкой, Виктор прошел в стильно обставленный зал. Пожалуй даже, эту комнату можно было назвать гостиной, если только возможно допустить наличие гостиной в стандартной квартире советского образца. Впрочем, квартира у Ивана Петровича была хорошая, большая даже и по нынешним временам: он занимал не последнюю должность на одном из заводов.
   Но Виктора больше интересовала не обстановка, а хозяйка квартиры, которую он разглядывал с удивлением и радостью. Лариса была уже не та женщина, что плакала, обнимая его, во дворе военкомата почти три года назад. Рождение девочек словно бы воскресило ее, она выглядела удивительно свежей и моложавой, хотя щекам ее не хватало румянца, а в глазах за улыбкой пряталась грусть. Конечно, она никогда не перестанет горевать по Вадиму. Но все же она была живой.
   Главным же предметом в комнате, несомненно, была и навсегда должна была остаться большая фотография Вадима на одной из стен: без черной ленты, и улыбался на ней Вадим с обычной своей ехидцей.
   ...На Виктора посыпались обычные после долгой разлуки вопросы: "что ты?", "как ты?", "где ты?" Он отвечал, тщательно следя, чтобы не сболтнуть лишнее. Обнаружив, что в этом доме его проблемы до сих пор воспринимают близко к сердцу, он не хотел никого огорчать. И все же Лариса догадалась, что он не договаривает: заглянув ему в глаза, она сразу же поняла все то, о чем он умалчивал. Легким скользящим жестом она огладила его по лицу, глаза ее подозрительно заблестели, и она быстро ушла на кухню. Иван Петрович кашлянул смущенно и заговорил о чем-то постороннем. Ни с того, ни с сего принялся рассказывать о недавно полученных заводом крупных контрактах, оборвал себя на полуслове и вдруг спросил, чем сейчас занимается Виктор: учится или работает, и где? Виктор даже замычал от неловкости и отчаяния. "И почему меня не могут оставить в покое? - возмутился он мысленно. - Чего все ко мне лезут?"
   - У меня все хорошо, дядь Вань, - заявил он, помявшись. - Правда. Я работаю и сам себе хозяин.
   Иван Петрович посмотрел на него с недоумением и большим сомнением. Конечно, такой уклончивый не мог его удовлетворить.
   - Я почему спрашиваю, Витя... Если тебе работа нужна, ты мог бы к нам пойти. Учеником сначала, конечно. У нас люди нужны. Платят неплохо.
   - Я подумаю, - вздохнул Виктор, а про себя твердо решил, что по такой "протекции" работать точно не пойдет. Еще ему заботливого присмотра "свыше" не хватало.
   Перед тем, как позвать ужинать мужчин, Лариса принялась кормить своих двойняшек. Иван Петрович помогал ей по мере своих слабых мужских сил, а наблюдавший за этой процедурой Виктор решил, что происходящее очень похоже на проведение боевой операции, и в полной мере оценил ловкость и находчивость Ларисы. Очаровательных девочек Катю и Настю интересовало все на свете, кроме стоящих перед ними тарелок с едой. Они радостно крутились на своих стульчиках, лопотали что-то и ловко уворачивались от подносимых им мамой и папой ложек. Всем было весело. Виктору живо вспомнилась маленькая Лизка, и то, как он сам под разными предлогами избегал участия в ее кормлении, и как сердилась на него и на младшую сестру Ольгуня.
   Ужин затянулся почти до полуночи. Когда Виктор собирался уходить, Виктор Петрович остановился с ним у двери и сказал быстро, вполголоса, чтобы не слышала отлучившаяся к девчонкам Лариса, и почему-то виновато:
   - Витя, можно попросить тебя кое о чем? Это Димки касается. Ты все-таки ближе по возрасту к нему и к его компании, может, с тобой они будут откровеннее? Вот, возьми, здесь в записной книжке Димкины друзья-знакомые. Посмотри, может, ты кого из них знаешь... и поговоришь при случае.
   - Посмотрю, - пообещал Виктор, убирая записную книжку в задний карман джинсов. Хотя он сильно сомневался, что у них с Димкой найдутся общие знакомые: шесть лет разницы, все-таки, это много.
   - И заходи к нам, пожалуйста, Витя, заходи. Не пропадай, - сказал Иван Петрович уже громко, пожимая на прощанье Виктору руку.
  

-9-

   "Шорх, шорх", - мела по асфальту метла, по черной мокрой земле и по лужам, захватывая весь мусор, какой попадался ей на пути. Виктор взмахивал метлой размерено, сравнивая себя с косцом, не останавливался ради тех, кто бежал, спешил мимо - он работает, занят делом, пусть они под него подлаживаются. Если он задевал кого-то и слышал ругань, - бывало и такое, - то отвечал не слишком любезно: "Смотрите, куда лезете". Однажды случился скандал с солидным господином (другого слова не подобрать) в длинном пальто, который очень торопился куда-то и не сразу сумел обойти его. Другой раз некий въедливый дед накатал на него жалобу в ЖЭК. В обоих случаях Виктор представал перед Евгенией Петровной и получал выговор, но на этом все и заканчивалось. ЖЭК, как уже говорилось, не мог позволить пренебрегать молодыми и, главное, трезвыми кадрами. Евгения Петровна на Виктора едва не молилась и страшно боялась его спугнуть резким словом. Может быть даже, была немножко влюблена в него, хотя по-прежнему считала его человеком весьма странным. А потому выговаривала с видом не строгим, а слегка даже виноватым - мол, потерпи дружок, надо, ничего не поделаешь.
   - Витечка, ну я прошу тебя - немножко поаккуратнее, - заканчивала Евгения Петровна свой монолог, который только с натяжкой можно было назвать выволочкой. - И не связывайся ты с ними, ради бога. И не груби. Неужели так сложно промолчать? Зачем тебе лишние проблемы?
   - Да у меня вообще никаких проблем нет, - отвечал Виктор. - И не грублю я! Пусть сами под ноги не лезут.
   - Витя! Ну пожалуйста!..
   В голосе Евгении Петровны звучало столько мольбы, что Виктор не мог устоять и обещался быть сдержанным. Надолго его, впрочем, не хватало.
  

х х х

   ...Шорх! ну вот, опять: метла с размаху шваркнула по чему-то, оказалось - по белым лакированным сапожкам с узкими носами и каблуками-шпильками. Они испуганно шарахнулись в сторону, а возмущенный девичий голос воскликнул:
   - Что вы делаете? С ума сошли?! Идиот!
   - Смотри, куда идешь, дура! - не остался в долгу Виктор, не оборачиваясь и продолжая свое занятие. Накануне он нечаянно пересекся с матерью, поскандалил и до сих пор еще не успокоился до конца, а потому пребывал в сильно раздраженном состоянии.
   - Что?! - пораженно вскричал голос. - Что вы сказали?!
   Белые (вернее, уже не совсем белые, а в разводах серо-коричневой грязи) сапожки, судя по всему, не собирались бежать далее по своим делам, а норовили затеять скандал. Обуреваемый кровожадными мыслями, в состоянии полной боевой готовности скандал этот поддержать и развить, Виктор развернулся в сторону сапожек и поднял взгляд. И запал его в значительной мере пропал.
   Над сапожками обнаружились стройные ножки с аккуратными круглыми коленочками, еще выше - коротенькая джинсовая юбка в складку, нежно-голубое пальто нараспашку и под ним - белый свитер под горло. Венчала все это хорошенькая головка, принадлежащая девушке лет девятнадцати. Главным украшением загорелого скуластого личика являлись огромные серо-зеленые глазищи, с гневным возмущением вперенные в Виктора. Волосы у девушки были каштановые, красиво подстриженные до плеч, с падающей на левый глаз гладкой челкой. Оглядев все в целом, Виктор решил, что девушка не просто хорошенькая, как ему показалось сначала, а красивая. И даже очень красивая. И красота у нее была не стандартная, прилизанная, как у одинаково роскошных девиц с журнальных обложек, а своя, особая, не сразу видная и даже, пожалуй, чуть диковатая.
   - Как вам не стыдно так говорить с женщиной? - тихо, но гневно продолжала девушка, пристально глядя на Виктора большими, широко расставленными глазами. - Да еще когда вы и без того виноваты. Вы просто хам, вот вы кто.
   Виктор почувствовал, что краснеет. Девчонка права по всем пунктам, да и держится отлично, не разнюнилась и не развизжалась, смотрит твердо, презрительно - знает себе цену. А он дурак и хам.
   - Идите-ка сюда, - кротко сказал он, тоже невольно переходя на "вы". - И садитесь.
   - Зачем это? - с подозрением спросила девушка, переводя взгляд с него на невысокую металлическую оградку, отделявшую тротуар от газона.
   - Да садитесь же, я вас не укушу...
   Девушка колебалась, пытаясь понять, что он задумал, а Виктор сообразил запоздало, что, сев, она может испачкать свое светлое пальто. Он отставил метлу, снял рабочую куртку, оставшись в свитере, и расправил ее по оградке.
   - Садитесь, - повторил он.
   Девушка, удивленная и слегка деморализованная его действиями, наконец, села, опасливо на него поглядывая. Виктор присел около нее на одно колено, достал из кармана тряпку, которой вытирал руки, и стал стирать грязь с лакированного сапожка, придерживая его за щиколотку. Девушка испуганно дернулась и быстро подобрала ноги под себя.
   - Что это вы делаете?..
   - Устраняю причиненный вред, - объяснил Виктор и потянул ее ногу к себе.
   - Я вас не просила!
   - А меня и не надо просить, я сам...
   - Отпустите! - потребовала она возмущенно, но без особой уверенности.
   - Всенепременно, но только через несколько минут.
   Она притихла, но Виктор, сосредоточенный на лакированных сапожках, физически ощущал прикосновение ее взгляда к своему затылку и почему-то боялся поднять глаза. Впрочем, и теперь ракурс был весьма выгодный: такие хорошенькие стройные ножки встречаются не каждый день, и уж точно не каждый день выпадает возможность полюбоваться на них с такого близкого расстояния. И Виктор не торопился, счищая грязь так тщательно, как только можно, и сознательно затягивал процесс, пока не почувствовал нарастающего раздражения и нетерпения во взгляде, который по-прежнему давил ему на затылок.
   Сапожки уже блистали первозданной белизной, и Виктор с сожалением выпустил тонкую щиколотку и отодвинулся, по-прежнему не смея взглянуть незнакомке в лицо.
   - Вот и все, можете бежать.
   Заерзали по асфальту сапожки - хозяйка придирчиво их осматривала. "Посмотреть бы на себя со стороны, пока я изображал благородного рыцаря, - с внезапным смущением подумал Виктор. - Если кто мимо проходил, то, наверное, шеи посворачивали. Зрелище должно быть в высшей степени сумасшедшее".
   - С-спасибо, - чуть запнувшись, проговорила девушка и замолкла, не зная, что еще добавить. Она встала, и Виктор встал тоже, отряхивая испачканную в земле штанину (а в сущности - только размазывая грязь) и старательно не глядя на нее.
   - Пожалуйста, - отозвался он.
   Незнакомка немного постояла, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, но Виктор все еще не смотрел на нее, и она очень медленно пошла по дорожке, тщательно огибая лужи. Виктор хотел надеть куртку, но передумал и оставил ее лежать на оградке, сел и стал вытряхивать из пачки сигарету. Неторопливое цоканье каблучков по асфальту уже почти не было слышно, его заглушали другие звуки: чириканье воробьев, шорох шин по асфальту, автомобильные гудки. Работать уже не хотелось, но и раздраженное состояние сменилось едва ли не умиротворением.
   "Интересно, - подумал Виктор, - куда это она направляется такая нарядная, в субботу, в такую рань? Ну то есть не то чтобы рань, а все-таки в десять утра не на свидание же она идет? А может, не надо было ее так отпускать? Тогда не ломал бы голову, а прямо у нее и спросил бы. Догнать, что ли?"
   Виктор поднял голову, но девушка уже исчезла из виду.
  

Часть 2

-1-

   К кафе Ирина подходила совсем не в том настроении, в каком выходила из дома. Еще полчаса назад она решительно собиралась объявить Артему о разрыве, а теперь вдруг засомневалась. Она чувствовала себя размягченной, как подогретая в микроволновой печи сдобная булочка. Более того - она чувствовала себя доброй, а это уж никуда не годится, если ты готовишься к серьезному и, возможно, резкому разговору с человеком. Теперь Ирина даже подумала, что Артем не такой уж и гадский, как ей казалось, и что его невыносимое высокомерие может даже быть привлекательным. "Эк меня развезло, - думала она, неторопливо вышагивая по проспекту и щурясь на апрельское солнце. - И из-за чего?! Ну не из-за этого же дурацкого случая с испачканными сапогами. А может, как раз из-за него, или, вернее, из-за этого чуднОго парня. Сначала шуганул меня метлой, нагрубил, а потом вдруг повел себя, как рыцарь из куртуазного романа, - (она сильно удивилась, если бы узнала, как созвучны были ее мысли с мыслями этого самого "чудика"). - На колени встал, подумать только. Ну ладно, на одно колено, но все-таки... Что-то мне не встречались парни, которые с такой готовностью падают на колени перед девушкой, чтобы отчистить ее сапожки. М-да. И вообще он чудак. Или чудик. Вот, все вокруг жалуются, что молодежь работать не хочет, а этот улицы подметает. Я-то думала, этим сейчас только алкоголики занимаются, которых никуда, кроме как дворниками, не берут. Или активисты каких-нибудь партий. А он не похож ни на активиста, ни, тем более, на алкоголика. Лицо у него вполне нормальное. И даже симпатичное". Ирина вспомнила большие карие, очень красивые глаза "чудика" и невольно улыбнулась. "Даже обидно становится, когда видишь такие глаза и такие роскошные ресницы у парня. Нечестно!" Она представила себе вполне банальную, худощавую и белобрысую физиономию Артема, представила на этой физиономии большие карие - ("Телячьи, вот как это называется! Слово обидное, но ведь до чего красиво!") - глаза и фыркнула. Картинка получилась уморительная. "А может быть, он вообще нелегальный беженец откуда-нибудь с юга? Их сейчас много в городе. А он как раз смуглый, черноволосый, как южанин. Хотя по-русски говорил очень чисто, без малейшего акцента".
   Все еще улыбаясь, Ирина поднялась в кофейню, помещавшуюся на втором этаже дома старой постройки. Хозяева кофейни ее не знали, и именно поэтому они с Артемом выбрали именно это место для встреч.
   Ирину очень забавляла мысль напиться кофе и налопаться тортиков в десять утра. "Будем считать это вторым завтраком, - размышляла она весело. - Ну и что, что калорийный. Зато вкусный. А интересно, что мне Артем хочет сказать? Ведь это он меня сюда заманил".
   Артем уже сидел за столиком под узким окном, прорезанным прямо в скате крыши. Перед ним стоял высокий тонкий бокал с сине-коричневым полосатым содержимым и с какой-то синей спиральной стружкой, торчащей из него. Артем не стеснялся пить коктейли с утра. Он вообще ничего не стеснялся - с его характером это было немыслимо.
   - Опаздываешь, - сказал он, легонько постучав пальцем по часам, и встал, чтобы помочь Ирине снять пальто. - Какая ты сегодня... Белоснежка. Новый свитер? Кажется, я его раньше не видел. Красивый.
   Одной из его черт была удивительная способность запоминать и отличать друг от друга женские наряды. Из своего опыта общения с противоположным полом Ирина вынесла убеждение, что способность эта среди мужчин встречается реже, чем клевер с четырьмя листками вместо трех. В частности, ее отец никогда не видел и, соответственно, не запоминал, во что одета мама. А Артем все видел. К своим вещам он тоже относился неравнодушно и всегда был одет, на первый взгляд, очень неброско, но при этом - очень и очень недешево. И исключительно стильно. Благодаря этому и вопреки довольно ординарной внешности, он исподволь, но неизменно привлекал к себе много внимания.
   - Что ты будешь заказывать? - спросил Артем, жестом подзывая официантку с меню. Вел он себя, как и всегда, высокомерно, "по-барски", и это у него получалось неосознанно.
   - Хочу большой кусок торта, - ответила Ирина, полностью охваченная благодушным настроем, и мечтательно добавила: - И чтоб крема побольше. И взбитых сливок.
   - Эге, - сказал Артем, вздернув белесые брови. - А ты разве не на диете?
   - С чего ты взял?
   - Да все девчонки сидят на диете...
   - А я - нет, - сообщила Ирина, увлеченно просматривая меню.
   "Господи, да что это со мной? - подумала она удивленно. - Я же шла сказать ему, что между нами все кончено, а теперь собираюсь с ним тортами угощаться!" Но сил отказаться от сладкого у нее не было, да и ругаться с Артемом почему-то уже не хотелось. Хотя не далее как вчера она злобно размышляла о том, что он выбрал ее, вероятно, как соответствующее красивое дополнение к красивой машине и дорогим шмоткам. "Неужели я такая корыстная? - ужаснулась она. - Или просто он мне все-таки нравится?"
   - Ты так и не объяснила, почему задержалась, - напомнил Артем со своей обычной занудностью.
   - Всего на пять минут. Стоит поднимать из-за этого бучу?
   - Я не поднимаю бучу, - возразил Артем. - Мне просто интересно.
   Едва ли он врал - ему в самом деле было интересно все связанное с Ириной, но интерес это был своеобразный. Собственнический. Он как бы предъявлял на нее права. Обычно ее это страшно бесило, но сегодня не смогло вывести из странно благодушного расположения духа. Она только подумала, что эпизод с сапожками ему не расскажет. Эпизод хоть и вполне безобидный, но черт знает, как расценит его Артем.
   - Да я ногу натерла, - соврала она. - Сапоги новые и все такое.
   Наконец ей принесли большой кусок торта со взбитыми сливками и шоколадной крошкой, и большую чашку каппучино. Можно было отвлечься от разговора и переключиться на еду, а заодно послушать музыку - в этом кафе всегда была неплохая подборка композиций. Артем, откинувшись на спинку стула, цедил через трубочку свой полосатый коктейль и рассеянно поглядывал по сторонам. Этакий наследный принц на отдыхе.
   - Слушай, Ириш, - сказал он вдруг, отодвинув бокал. - Я вот что хотел тебе сказать.
   - М-м? - заинтересованно приподняла голову от лакомства Ирина.
   - Я одну поездку запланировал на майские, и хочу, чтобы ты со мной поехала. Что скажешь?
   Ирина удивленно хлопнула глазами, проглотила торт и сказала:
   - Для начала спрошу, куда ты собрался ехать.
   - А есть разница? - высокомерно удивился Артем. Этой фразой он как будто хотел сказать: "Какая разница, куда ехать, если я, его высочество наследный принц снизошел до приглашения? Один лишь факт присутствия рядом со мной должен сделать тебя безумно счастливой".
   - Вообще-то есть, - не поддалась его тону Ирина. - И большая.
   - Тебе понравится.
   - Возможно. Но все-таки?..
   Артем демонстративно поджал губы, помолчал немного, потом сказал раздельно и внушительно:
   - Рим и Венеция достаточно хороши для тебя?
   - Венеция?! - обрадовано переспросила Ирина.
   Она уже бывала несколько раз за границей, одна и с родителями, но в Италию экскурсионные маршруты ее не приводили. А побывать в Венеции была ее давняя мечта. "Эх, жаль, этюдник тащить с собою тяжело, но можно взять коробку с пастелью или акварель... - размечталась она и тут же спохватилась. - Но - с Артемом?"
   Радость ее быстро приугасла, уступив место сомнениям, Ирина мрачно уткнула взор в торт. Родители, может, и считали Артема ее женихом, но сама она так не думала, и выходить замуж за него не собиралась. Да и разговоров таких промеж ними никогда не возникало. А раз так, то как она может с ним поехать, на каком вообще основании? "Да я же хотела его "отшить", - снова вспомнила Ирина. - Глупо будет соглашаться!"
   И тем не менее она не чувствовала в себе решимости отказаться.
   Заметив выражение сомнения на ее лице, Артем нахмурился.
   - Так что ты скажешь?
   - А тебе прямо сейчас надо ответ дать?
   - Желательно.
   - Да мне, вообще-то, и с родителями не мешало бы поговорить, - заметила Ирина жалобным голосом, уже зная, что не откажется.
   Артем улыбнулся высокомерно. Он тоже знал, что ответ будет в его пользу.
   - Неужели ты думаешь, что они могут возражать против этой поездки?
   Уверенность его тем более раздражала, что имела под собой все основания. Родители Ирины хорошо знали Артема и его родителей и считали их в высшей степени положительными и достойными уважения людьми. Симпатии их и уважение подпитывало то обстоятельство, что отец Артема вел собственный бизнес: у него была большая мебельная фирма, - и Артем уже участвовал с ним в деле почти наравне, успешно совмещая работу с получением образования. Семья его была не то чтобы очень богата, но вполне обеспечена и могла позволить себе многое. Родители Ирины тоже не бедствовали, но их бизнес был поменьше, и отец Артема служил им образцом для подражания. Что до Артема, то его они считали прекрасным женихом для своей дочки, были с ним очень ласковы и очень ему доверяли, тем более что с ними он был чертовски корректен и предупредительно-вежлив, искусно балансируя на грани, за которой предупредительность превращалась в заискивание.
   - В общем, время подумать у тебя есть, - смилостивился вдруг Артем. - Я сегодня днем уезжаю в Москву и пробуду там несколько дней (потому, кстати говоря, и вытащил тебя в такую рань). Вернусь в среду. Тогда и скажешь, что надумала. Но не позже. Договорились?
   - Договорились, - ответила Ирины голосом обреченной на заклание жертвы.
  

х х х

   В семье Ирины было принято ужинать всем вместе, исключение не делалось даже для пятнадцатилетнего Кирилла, которому, конечно, гораздо интереснее было болтаться во дворе с ровесниками, чем сидеть за столом и слушать "взрослые" разговоры. Вечером обсуждались все внутрисемейные и деловые проблемы, возникшие в течение дня. Сегодня речь шла о покупке нового оборудования для принадлежащего родителям кафе, вопрос этот был серьезный и сложный, и прения затягивались. Ирина сидела как на иголках, потому что ей жизненно необходимо было посоветоваться относительно предложенной Артемом поездки. Наконец, с оборудованием было покончено, и Ирина смогла вставить словечко. Родители ничуть не удивились и даже как будто обрадовались: "В Рим? С Артемом? Но это же чудесно!"
   - Конечно, поезжай, - сказала мама, ласково улыбнувшись. - Проветришься, на древние города посмотришь. Виды - роскошные, и порисовать вволю сможешь. Говорят, Италия очень живописная страна.
   - Рим - это не абы что, - глубокомысленно заметил отец.
   - А как же институт? - без особой надежды напомнила Ирина, чувствуя, что капкан сжимается все сильнее.
   - Ничего страшного, если пропустишь несколько дней, - ничуть не смутилась мама. - Сделаем тебе справку.
   Не по душе были Ирине все эти поддельные справки, но она уже смирилась с мыслью, что Артему придется дать согласие. "Какая-то я беспринципная", - подумала она, впрочем, без особой грусти и уж точно без всяких угрызений совести.
   Недовольным остался один Кирилл, который высказался возмущенно в том духе, что кое-кому опять везет, по заграницам будут кататься, а он опять, как дурак, сиди дома и зубри географию.
   - Наездишься еще, - заметила на это мать.
   - Ага, когда это будет? А пока, значит, пропадай молодость?
   - Можно подумать, тебя дома на ошейнике держат, - и в порыве злорадного ликования Ирина показала брату язык.
   А через час спрашивала себя недоуменно: "И чему это я так обрадовалась, собственно? Куда разбежалась?" Она уже совершенно перестала себя понимать. Когда вернулся Артем, он даже не стал ничего спрашивать: ее согласие было буквально написано у нее на лбу.
  

х х х

   Поездка получилась ужасная, и домой Ирина вернулась с мыслью, что, согласившись составить компанию Артему, сделала непоправимую ошибку. Рим, Неаполь, Венеция - все это было прекрасно... поначалу. Уже на третий день яркие "открыточные" виды намозолили ей глаза, галдящие толпы туристов раздражали, и ей захотелось уехать куда-нибудь в более спокойное место. Если бы не пастели, которые Ирина маниакально писала в неимоверном количестве одну за другой, чтобы хоть как-то отвлечься, неизвестно, как вытерпела бы она эту неделю. Но хуже всего был Артем. Очень скоро Ирина заподозрила, что своим опрометчивым согласием она подготовила себе глубокую яму, в которую теперь и провалилась.
   Как видно, Артем счел, что поехав с ним, Ирина тем самым признала за ним все права на свою личность и полностью передала себя в его собственность. Вел он себя так, как будто ее желания и вкусы не могли, ну просто никак не могли ни на йоту отличаться от его. И при этом беспрерывно делал ей подарки, очень гордясь своей беспримерной щедростью. Или, вернее, умиляясь на нее. Ирина пыталась от подарков отказываться, он искренне изумлялся. Как! Он, паша и султан, желает милостиво одарить свою прекрасную рабыню, а она пренебрегает его дарами?! Да солнце должно упасть с небес от подобной неблагодарности!
   В результате ни один день не обходился без ругани. Вернее, ругалась одна Ирина, а Артем молча ее выслушивал, поджав губы, а потом спрашивал с искренним недоумением:
   - Да что не так? Не понимаю, что тебя разозлило. Разве тебе не понравилось?
   Предполагалось, что неблагодарная немедленно должна устыдиться... и Ирина стыдилась, ненавидя себя. Не один раз она пыталась объяснить Артему, что не нужно ей никаких подарков, и вообще ничего не нужно, кроме элементарного уважения, но под уважением они явно понимали разные вещи. Артем искренно полагал, что уважает ее и любит.
   Что больше всего удручало Ирину, так это совершенная невозможность разрыва после возвращения. Поездкой она была обязана Артему, и если бы она теперь сказала ему, как собиралась две недели назад: "Я не хочу с тобой больше встречаться", - то этот поступок обрисовал бы ее в крайне невыгодном свете. Она сама перестала бы себя уважать. А Артем после возвращения вдруг стал упоминать об их свадьбе как о деле хотя и достаточно отдаленного будущего, но вполне решенном, притом, что раньше он вообще не заговаривал об этом! Разумеется, Ирину он ни о чем не спрашивал, а ее родители воспринимали его разглагольствования благосклонно. Ирина терпела, молчала - что она могла сказать после того, что сама натворила? - но однажды все же не выдержала и накинулась на Артема (выждав, правда, момент, когда он заговорит о свадьбе в отсутствие ее родителей).
   - А меня ты не хочешь спросить, что я думаю об этой свадьбе?! - поинтересовалась она ядовито. - Может быть, я вовсе не собираюсь становиться твоей женой?
   Артем посмотрел на нее в недоумении и вдруг улыбнулся:
   - Я считал, что это вопрос решенный. Разве нет?
   - Нет! - крикнула Ирина, возмущенная его непробиваемой самоуверенностью. - Нет, нет, и еще раз нет!
   - Да успокойся ты, - примирительно (и снисходительно! О, этот его ненавистный снисходительный тон!) проговорил Артем, привлекая ее к себе и обнимая за плечи. - Мы же не завтра идем в загс.
   - Не завтра и не послезавтра! И вообще не в этом году!
   - Разумеется. Тебе сначала надо доучиться.
   А вечером Ирина, сидя с ногами на кровати в своей спальне, грызла печенье, прихлебывала чай с лимоном и думала: "Из Артема, конечно, выйдет отличный муж. Особенно, если ты не хочешь ничего решать сама. Но он станет наряжать тебя как куклу, вывозить на всякие деловые сборища, презентации и престижные курорты... может, даже устроит тебе персональную выставку, если ты не бросишь к тому времени свою мазню... И при этом ни во что не будет тебя ставить. А стоит тебе возмутиться, как тут же начнет удивляться: "Разве не этого ты хотела?" Долго ты выдержишь такую жизнь? Да лучше остаться старой девой! Но мама меня придушит, если я скажу, что не хочу замуж за Артема, а Артем просто не поверит!.. Даже я скажу ему решительное "нет", он все равно назначит день, купит кольца - разумеется, на свой вкус, - и приедет ко мне женихом. Кошмар! И я сама, первая, во всем этом виновата, терпела его столько времени, да еще, как дура, с благодарностью и радостью принимала его знаки внимания. Вот и думай теперь, как выкручиваться. Из дома разве сбежать?.."
   Последняя мысль, конечно, была несерьезная. Куда бежать-то? Ирина не была безнадежно домашней девочкой, и мама с детства приучала ее к самостоятельности, но она не привыкла полагаться полностью на себя. Самостоятельность самостоятельностью, но она всю жизнь чувствовала поддержку - родителей, друзей, родственников, все эти волны любви и заботы, и не готова была выйти один на один с миром.
   Измучившись сомнениями, Ирина обратилась за советом к Леське, старой проверенной подружке, с которой они на выходных выбирались на "пленэр" писать этюды. Но та решительно не поняла ее терзаний.
   - Что-то ты, подруга, дуришь, - заявила Леська безапелляционно, ляпая мастихином об холст и не глядя на Ирину. - Темка умный малый, и упакован по самое не могу, а главное - готов с тебя пылинки сдувать. Чего ты еще кочевряжишься? Чего тебе надо? Луну с неба? Да ты его попроси, он и луну тебе достанет.
   - Луну - не достанет... - вздохнула Ирина. - Нету в ней практической ценности, он и рук не станет марать.
   - И правильно, - подхватила Леська. - У него мозги на месте, не то что у тебя. А ты, Ирка, ей-богу, блаженная.
   - А я художница, мне положено.
   - Художница - от слова "худо"! - хохотнула Леська, но вдруг тут же скуксилась, отложила мастихин и угрюмо уставилась на холст. Изображенный на нем пейзаж в духе импрессионизма, написанный крупными мазками, наводил на мысли о крайне мрачном настроении его создателя. - Господи! - голосом мученицы сказала Леська. - Не понимаю, зачем мы занимаемся этой мазней?..
   - Ты о чем? - удивилась Ирина. - Как это - зачем? Ведь мы...
   - Да я на сто процентов уверена, что мы получим диплом и никогда в жизни больше не прикоснемся ни к краскам, ни к карандашам, - перебила ее Леська в запале. - Будем сидеть в каком-нибудь занюханном рекламном агентстве и тыкать мышкой по монитору. Уж ты-то во всяком случае - точно будешь.
   Удивление Ирины возросло на порядок.
   - С чего ты взяла?
   - Да тебя папа наверняка пристроит на тепленькое местечко.
   - Ерунда какая, - уязвлено сказала Ирина. - С чего бы это родителям куда-нибудь меня пристраивать? Я и сама...
   - Ну не родители, так Темка, - прищурилась на нее Леська. - Ирка! Не будь такой наивной. Ну не думаешь же ты, что тебе дадут самой плыть по течению жизни, - она покачала в воздухе рукой, изображая это течение, - да еще и податься в вольные художники. А если думаешь, то ты самая распоследняя дурочка.
   Ирина молча посмотрела на нее, потом - на стоящий на этюднике холст. Рисовать дальше решительно расхотелось, и она аккуратно стала складывать инструменты.
   - Знаешь что, - сказала она, не глядя на Леську. - Я домой пойду. Не в настроении я сегодня что-то.
  

-2-

   Новенькие, впервые надетые босоножки решили окончательно доконать Ирину. Она, впрочем, и сама была хороша - в непроверенной обуви отправилась после занятий гулять по городу, да еще забрела от дома так далеко, как только можно. Уж такие чудесные майские стояли деньки, что жаль было просиживать их в четырех стенах. Или изнывать в обществе Артема. Ирине захотелось погреться под майским солнцем наедине с собой, а заодно подумать, как вести себя с Артемом дальше. Но воздух был такой теплый, солнце такое ласковое, что серьезные размышления о жизни не удавались, и больше часа Ирина проболталась по улицам, не думая не о чем, а просто радуясь жизни.
   Предполагалось, что дорогие и почти эксклюзивные босоножки ничего натереть не могут и не должны, но, как известно, совершенства в мире нет. Добредя до старого заброшенного парка, Ирина поняла, что дальше идти не может. Она попыталась поправить ремешки, как-то сдвинуть их, но балансировать на одной ноге, да еще будучи на каблуках, оказалось очень неловко. Вздыхая, Ирина доковыляла до скамейки и села. Попыталась поправить сбившийся ремешок, но обнаружила, что он еще и перекрутился. Им-то она ногу и натерла. Пришлось снять босоножку; несколько минут Ирина сидела с одной разутой ногой и размышляла, что ей теперь делать, как дохромать до дома и не попробовать ли вернуться на улицу и поймать такси. Но домой уж очень не хотелось.
   - Опять проблемы с обувью? - раздался вдруг рядом с ней голос с легкими насмешливыми нотками. Ирина повернулась к говорившему. Это оказался молодой парень лет двадцати двух, среднего роста, с сильной шеей и широкими плечами, обтянутыми блекло-синей тканью застиранной старой майки. У него были загорелые лицо и руки, довольно коротко, на "римский" манер, обстриженные темные волосы и показавшиеся очень знакомыми карие глаза, которые сейчас спокойно и внимательно разглядывали Ирину. Эти большие, широко расставленные глаза в тени густых ресниц были очень красивы. Красивым был и темный румянец на смуглых выступающих скулах. И густые ровные брови тоже.
   - Вы о чем? - недоуменно спросила Ирина, ломая голову, почему лицо парня кажется ей таким знакомым.
   - А вы не помните? Вы еще назвали меня идиотом и хамом.
   - О! - Ирина вспомнила и покраснела, устыдившись задним числом своей грубости. - Это вы.
   - Я, - подтвердил молодой человек. - Только краснеть, вообще-то, следует мне... Я первый повел себя весьма невежливо. Можно присесть?
   - Конечно, - она подвинулась, освобождая место рядом с собой, и он сел - так, чтобы даже случайно не коснуться ее локтем. Ирина отметила про себя эту деликатность.
   - Так что с вашей обувкой? - он пробежал глазами по ее разутой ноге от кончиков пальцев до колена и перевел взгляд на босоножку в ее руке. - Сломалось что-нибудь?
   - Нет, все в порядке.
   Ирина наклонилась было, чтобы вернуть босоножку на место, но подумала вдруг, что тогда ее сосед получит прекрасную возможность заглянуть ей в вырез блузки, и снова выпрямилась. Молодой человек как будто прочел ее мысли и усмехнулся.
   - Помочь?
   - Нет, не надо, я же не Золушка, - Ирина подумала и поставила босоножку рядом с собой на скамейку, пошевелила голыми пальцами. - Я пока так посижу.
   Он кивнул и вытащил из кармана джинсов смятую пачку с сигаретами, вытряхнул одну и сказал:
   - Вам не предлагаю - не могу даже мысли допустить, что вы курите.
   - Я не курю, - отозвалась Ирина, удивляясь тому, как поразительно правильно он строит фразы. Это дворник-то, чернорабочий? - Да и вам не советовала бы.
   - Если вам не нравится дым, я отойду, - вдруг сказал он, очередной раз удивив ее.
   И в самом деле отошел метров на десять и стоял там, пока не докурил сигарету. Ирина быстренько обулась и стала наблюдать за ним. Он стоял к ней вполоборота и, чуть прищурившись, рассматривал то ближние деревья, то играющих на площадке детей, то поглядывал в сторону Ирины, коротко улыбался ей и снова отворачивался. Это был удобный момент уйти, избегая дальнейшего знакомства и, возможно, неловкостей, какие всегда возникают в случайных разговорах случайных людей, но Ирина продолжала сидеть, и не только потому, что ей было жаль тревожить больную ногу. Загадочный молодой человек, с которым уже дважды их сводил случай, ее очень заинтересовал. Не говоря уже о том, что он нравился ей чисто внешне.
   Докурив, он взглянул на Ирину с вопросительным выражением в глазах, как бы передавая ей инициативу, и лишь когда она улыбнулась в ответ, он подошел. "Сейчас он спросит, как меня зовут, - подумала Ирина. - Или скажет какую-нибудь пошлость по поводу моих ног или глаз. И тогда я потеряю к нему интерес". Но он вместо этого спросил вдруг совершенно непринужденно:
   - Ты любишь черемуху? Здесь неподалеку есть совершенно сумасшедшие черемуховые заросли. Хочешь посмотреть?
   - Хочу, - ответила Ирина, уже устав удивляться и даже забыв про натертую ногу и про то, что лазать по зарослям в ее изящных босоножках может оказаться неудобно.
   - Минутку, - сказал он и, повернувшись в сторону детской площадки, крикнул: - Лизка! Не уходи никуда, я скоро вернусь, слышишь?
   Черноглазая девочка лет девяти, сидевшая на качелях, махнула рукой в знак того, что слышала и поняла.
   - Это твоя сестра? - заинтересовалась Ирина, подумав: "Он еще и примерный брат? Ну и ну! Все интереснее и интереснее. Кажется, в этот раз мне придется заводить разговор об имени, а то я лопну от любопытства".
   Он кивнул и уверенным жестом протянул ей руку:
   - Пойдем?
   Без раздумий Ирина руку его приняла, встала и тут же ойкнула. Ремешок болезненно впился в натертое место, и стало ясно, что никуда Ирина идти не сможет.
   - Ногу натерла, - сказала она извиняющимся тоном. - Больно очень.
   - Где?
   Не успела Ирина ничего ответить, как молодой человек вновь стоял перед ней на одном колене и осторожно освобождал от коварной босоножки ее ногу. Смущенная Ирина подумала, что не к добру это: с самого начала их встречи носили уж очень интимный характер. А поскольку юбки она предпочитала носить короткие, можно было предположить, что из коленопреклоненного положения этот галантный кавалер имеет возможность видеть больше, чем следовало и чем дозволялось приличиями. Он, впрочем, оставался вполне невозмутимым и не старался "облапить" ее взглядами.
   - Потерпи немного, - попросил он ее как ребенка. - Сейчас все будет.
   Жестом фокусника он извлек из кармана полоску пластыря и ловко налепил на больное место.
   - Ты с собой случаем целую аптечку не таскаешь? - удивилась Ирина.
   - Аптечку - нет, - очень серьезно ответил молодой человек. - Но вот с ней, - он коротким жестом ткнул себе за спину, в сторону детской площадки, - всякое случиться может. Приходится быть во всеоружии. Попробуй теперь встать. Лучше?
   - Лучше, - призналась Ирина.
  

х х х

   Черемуха в самом деле была сумасшедшая. По едва приметной тропке они прошли в самую гущу зарослей, где высоко над головой колыхался бело-зеленый свод, источающий густой тягучий аромат. Они стояли как в сотворенном природой храме и слушали музыку ветра. На несколько минут Ирина даже забыла, что находится в городском парке, и буквально в пятидесяти метрах от нее играют дети. Черемуховый запах опьянил ее. Далеко не сразу она сообразила, что осталась в достаточно уединенном месте наедине с незнакомым парнем, о котором не знает буквально ничего, даже имени. Но никакого беспокойства она не ощущала. У ее спутника был такой спокойный взгляд и такая уверенная улыбка, что невозможно и недопустимо было заподозрить его в дурных намерениях.
   Ничего не говоря, он вдруг быстро и ловко забрался на ближайшее дерево, чудом удерживаясь на тонких, гнущихся под его весом ветках; Ирина только ахнула. К ее ногам, теряя на лету листья и лепестки, стали падать ветки, густо обсыпанные белыми цветочными гроздьями.
   - Не надо, зачем? - крикнула она вверх, но ее не слышали. Ветки продолжали сыпаться, и только когда их набралась весьма объемистая охапка, ее чудной спутник лихо спрыгнул на землю и весело глянул на нее.
   - Сумасшедший, - укорила Ирина и, присев, стала аккуратно складывать ветви в разлапистый букет. Молодой человек опустился возле нее на корточки и принялся помогать. Несколько раз их пальцы соприкасались, и тогда Ирина отдергивала руку, как от горячего. А он как будто ничего не замечал и поглядывал на нее с прежней спокойной улыбкой в карих глазах.
   - Ну, куда мне столько? - наконец, Ирина поднялась, обхватив руками огромный бело-зеленый букет. Она держала его нежно, как ребенка, и чувствовала прохладные щекочущие прикосновения цветов и листьев к лицу. - Я даже не донесу все.
   - А далеко нести?
   - Прилично, - неопределенно ответила Ирина.
   - Если хочешь, могу помочь, - предложил он серьезно.
   "Клеится он, что ли? Странно как-то, не с той стороны начинает, - подумала Ирина. - Что ему отвечать? Соглашаться? А надо ли продлевать это странное знакомство? Парень, конечно, симпатичный, даже очень, и восхитительно простой, но что из этого выйдет?"
   Не придумав, что отвечать, Ирина встретилась взглядом с его карими глазами, которые засветились ясным золотом от заглянувшего в них солнца, почувствовала, как непонятно от чего вспыхивают жаром ее щеки, и вдруг спросила:
   - А как же твоя сестренка?
   - А мы с собой ее позовем.
   - Да я даже имени твоего не знаю... - ну вот, все-таки не удержалась, спросила первая.
   - Имя не секрет... Меня Виктор зовут, - ответил он спокойно и не добавил "А тебя как?" - фразы, которой ждала от него Ирина. - Ты не думай, я не навязываюсь, хотя мне действительно хочется тебя проводить, - добавил он, совершенно Ирину обезоружив.
   - Оригинальный ты парень, - улыбнулась она чуть растеряно. - Ну хорошо, пойдем...
  

х х х

   Маленькая черноглазая Лиза очень стеснялась Ирины и все пряталась за брата. Зато Виктор ничуть не стеснялся, что ему приходится возиться с этакой пигалицей. Чем окончательно Ирину подкупил. Как и Артем, он выглядел очень уверенным в себе, но уверенность его происходила не от самодовольства. От чего именно она происходила, Ирина затруднялась сказать. Но он ей нравился все больше с каждой минутой. Так нравился, что она даже не заметила, как оказалась стоящей перед своим подъездом.
   - Вот мы и пришли, - сообщила она обескуражено.
   Секундой позже у подъезда притормозил знакомый синий "Форд" - не самый новый, но ухоженный и вылизанный до последнего винтика. Ирина представила, что последует далее, поспешно отобрала у Виктора букет и сказала:
   - До свидания!
   Но Виктор смотрел на нее непонимающе и уходить не спешил. Дверца "Форда" тем временем распахнулась, и из салона сначала показались длинные худые ноги в остроносых туфлях, а потом и весь Артем целиком.
   - Ты почему трубку не берешь? - строго спросил он у Ирины, глядя, меж тем, на Виктора.
   - Дома забыла, - соврала Ирина. Утром она сознательно оставила мобильник дома - такое задалось настроение, что ни с кем не хотелось разговаривать.
   - Очень плохо. А ты нас не хочешь познакомить? - плавным и светским жестом Артем указал на Виктора.
   - Артем. Виктор, - сказала Ирина, подумала и добавила: - Лиза.
   Молодые люди обменялись рукопожатиями и взглядами. Ирине эти взгляды не очень понравились, уж слишком мало в них было дружелюбия. Соперников, что ли, почуяли друг в друге?
   - Ну, мы пойдем, - сказал Виктор и действительно ушел, уводя за руку Лизу. Ирина проводила его взглядом в полном недоумении: "Как же так? Он вот так просто уйдет, ничего не прибавив? Даже не намекнув на возможность следующей встречи? Впрочем, при Артеме особенно не понамекаешь. Смотрит, как будто примеряется, как бы половчее и побольнее ткнуть его в спину".
   - Откуда такой шикарный букет? - поинтересовался с ленивой иронией Артем, кивая на охапку черемухи в руках у Ирины. - От нового поклонника? Кстати, кто такой?
   - Просто знакомый, - сердито ответила Ирина.
   - Почему я не знаю?
   - Я должна всех знакомых тебе представлять?
   - Желательно. И выкинь эту гадость, - приказал Артем непререкаемым тоном.
   Ирина вскипела.
   - И не подумаю!
   - Не потащишь же ты это в дом?
   - Почему бы и нет? Я люблю черемуху.
   - У тебя голова будет болеть.
   - Разберусь! Моя же голова, не твоя. И не надо опекать меня на каждом шагу. Я не ребенок и не умственно отсталая.
   - Почему ты сердишься? - искренне удивился Артем.
   Ирина не удостоила его ответом и нырнула в подъезд. Артем, конечно, потащился за ней следом. Как никогда раньше, Ирине хотелось развернуться и съездить по его самоуверенной белобрысой физиономии. Жаль, она совсем не умела драться.
  

-3-

   Про знакомство с Виктором Ирина не рассказала никому, кроме Леськи. Последняя была посвящена во все ее дела, в том числе и сугубо интимные. Дружили они уже больше десяти лет и могли быть друг с другом откровенными.
   Леська заинтересовалась с первых же слов.
   - Симпатичный, говоришь? - хищно облизнулась она. С парнями у нее не очень ладилось: одни не устраивали ее в интеллектуальном, другие - в материальном плане, третьи не вышли статью. Ей же хотелось всего и сразу.
   - Симпатичный, - подтвердила Ирина. Она находилась в романтически-благодушном настроении и поэтому валялась на кровати прямо в брюках и майке, на животе, подперев голову руками. Взгляд у нее был мечтательный. - Смуглый такой, черноволосый. Яркий.
   - Нерусский, что ли?
   - Почему - не русский? Не знаю, русский вроде... да и какая разница?
   - Большая. А занимается чем?
   - Не знаю. Кажется, дворник.
   - Кто-кто? - Леська вытаращила глаза, фыркнула и захохотала. - Дворник? Он что, на голову больной?
   - Да ну тебя! - рассердилась Ирина, в секунду выпав из благодушного состояния. - Сама ты больная.
   - Я-то здоровая! - продолжала хохотать Леська. - А вот он или дурик, или алкаш, или сидел!
   Ирина развернулась на спину и пяткой пихнула разошедшуюся подружку в бок.
   - Много ты знаешь. Он совсем и не похож... ну, на этих...
   - А много ты этих видела? - парировала Леська. - Какая же ты, Ирка, наивная. И когда только повзрослеешь. Чутья у тебя на людей ну вот ни на грамм нету.
   - А у тебя есть?
   - Есть. Во всяком случае, побольше, чем у тебя. И ушами я не хлопаю... А тебе, значит, он сильно понравился?
   Ирина вздохнула и призналась:
   - Есть такое дело.
   - Ну и зря, - заявила Леська. - Ты лучше его из головы выкинь. Тем более, что и думать особо не о чем: подумаешь, случайная встреча, сбежались и разбежались. Мало ли с кем так столкнешься. Вы теперь, может, и не встретитесь больше никогда.
   - Жаль, - снова вздохнула Ирина. - Я даже не знаю, где его искать.
   - Еще искать его! Не вздумай! Нужен он тебе больно. А вот он, кстати, знает, где ты живешь.
   - Только подъезд!
   - И этого за глаза хватит. Ты, Ир, поосторожнее. От таких типов всего ждать можно.
   - От каких "таких"? - снова начала сердиться Ирина. - Ты же о нем ничего не знаешь.
   - Ты тоже, - отрезала Леська и направила длинный наманикюренный палец Ирине в переносицу. - Ты выкинь всю эту фигню из головы и крепче держись за Темку, ясно? Парень - золото. Второго такого не найдешь!
   - А мне и не надо! - крикнула Ирина. - Подумаешь, тоже сокровище! Я, может, сплю и во сне вижу, как бы от него избавиться. Достал он меня - во как!
   Леська только головой удивленно помотала.
   - Ну ты, Ир, прямо поразительная дура. Сама своего счастья не понимаешь. Мужик должен быть такой, чтобы на него опереться можно было, ясно? А еще лучше, чтоб на шею можно было залезть и повиснуть. На Темку хоть с ногами залезь, он и не пикнет, не покачнется.
   - Артем на папе выехал...
   - Ничего, что на папе, - не отступала Леська. - Свой котелок у него тоже не дырявый, он и без папы дел наворочает.
   - Слушай, - тоскливо сказала Ирина, водя пальцем по узору на покрывале. - Чего ты его все время расхваливаешь? Если он тебе так нравится - забирай, пожалуйста.
   - "Забирай", - передразнила ее Леська и фыркнула. - Нужна я ему больно!
  

х х х

   Конечно, в чем-то Леська была права. Самой бегать за парнем, каким бы золотым он ни был, никуда не годилось. Впрочем, раньше у Ирины и мыслей таких не возникало, ценила она себя высоко и считала, что пусть лучше за ней бегают. Однако девичья гордость ее вдруг скукожилась до размеров горчичного семечка и затаилась где-то так глубоко, что ее стало не слышно и не видно.
   За неделю Ирина дважды "забывала" дома телефон и после занятий в институте отправлялась гулять в парк, где произошла ее вторая встреча с Виктором. На детской площадке она не находила ни его, ни Лизы, и это обстоятельство ее неизменно огорчало. Ирина несколько раз обходила весь парк - благо он был очень небольшим, - но безрезультатно. Она просиживала на скамейке до вечера, надеясь, что Виктор придет позже, но он так и не пришел. "Наверное, не хочет видеться со мной, - думала она с огорчением и досадой, - иначе тоже искал бы встречи". Мысль эта утешала мало.
   После второй неудачной попытки Ирину вдруг осенило: "Я же знаю, где он работает!" Если они ни разу не столкнулись на улице после апрельской встречи, то только лишь потому, что Ирина почти никогда не ходила этой дорогой. И вообще редко ходила пешком, чаще ее подвозил Артем, когда не был занят.
   "Повторим апрельскую ситуацию", - решила Ирина и субботним утром выскочила из дома, когда еще не было половины десятого. Она шла тем же маршрутом, что и месяц назад, но на этот раз внимательно смотрела по сторонам. И примерно там же, где Виктор проехался метлой по ее белым сапожкам, она увидела его коренастую широкоплечую фигуру в серой рабочей куртке. "Нашла!" - возликовала она и ускорила шаг.
   - Только не надо по мне больше метлой лупить, - попросила Ирина, подойдя поближе. Виктор обернулся и удивленно взглянул ей в лицо.
   - Ирина?
   Ирина кивнула. Чувствовала она себя в высшей степени неловко и не знала, что говорить.
   - Ну проходи, - улыбнулся Виктор и отставил метлу в сторону. - Сегодня можешь ничего не опасаться, я добрый.
   Ирина помялась немного и вдруг решилась.
   - Я, вообще-то, тебя искала, - сообщила она.
   - Правда?
   "Ну, если он теперь спросит: "Зачем?", - подумала Ирина, - то мне останется только лечь и умереть на месте от стыда". Но он ничего не спрашивал, смотрел на нее молча, и во взгляде его легко читалось искреннее восхищение. Голова у Ирины закружилась, и теперь она чувствовала себя способной на что угодно.
   - Сначала я искала тебя в парке, - продолжала она с храбростью смертника, - но тебя нигде не было. Куда ты пропал?
   - Лизка приболела, - ответил он просто. - Поэтому я в основном шляюсь там сейчас по ночам. А ты правда меня искала? Серьезно?
   - Серьезно, - подтвердила Ирина, краснея. - А что можно делать в парке ночью?
   - Ничего особенного. Мы с ребятами просто гуляем. Не думай, ни у кого карманы не выворачиваем, ничего такого, - Виктор засмеялся, но тут же снова стал серьезным и спросил вдруг: - А как же твой жених?
   - Какой жених? - растерялась Ирина.
   - Ну, этот... Артем.
   - С чего ты взял, что он мой жених?
   - Видно, вообще-то.
   - Ничего подобного!
   - Нет? - с сомнением переспросил Виктор. - А я подумал... Ну, ладно. Подождешь немного? Я скоро закончу.
   - Конечно, подожду! - обрадовалась Ирина.
  

х х х

   Это было самое необычное и неожиданно приятное свидание в ее жизни. Вокруг Ирины крутились в основном юноши из обеспеченных семей - не сыновья нефтяных магнатов, конечно, но все же люди с некоторым достатком, - и они считали ниже своего достоинства просто прогуливаться с девушкой по улицам. Они звали Ирину в кафе, или в клуб, или в боулинг, или, в крайнем случае, на загородный пикник. Это была их среда обитания и среда обитания Ирины. Стихией же Виктора был город. Он показывал Ирине такие места, о существовании которых она, прожившая всю жизнь рядом с ними, даже не подозревала: почти петербуржские проходные дворы, заброшенные и заросшие сады с вишневыми и сливовыми деревьями в цвету, старые дома с деревянными кружевами на окнах и под крышей, - потайные уголки, которых в городе, оказывается, было множество. Ирина только ахала:
   - Мы же из одного города! Почему же я всего этого не видела?
   К вечеру Ирине уже казалось, что она знает Виктора не несколько дней а, по крайней мере, лет десять, и что он гораздо ближе ей, чем даже задушевная подруга Леська. Виктор, очевидно, ощущал то же самое. Между ними возникла такая близость и короткость отношений, которая не всегда устанавливается между людьми через несколько лет знакомства. "Я, наверное, в него влюбилась, - подумала Ирина без особой, впрочем, тревоги. - Вот так, почти сразу, почти ничего о нем не зная. Это сумасшествие? Если и да, то очень приятное".
   Она так устала, что едва держалась на ногах, и есть очень хотелось, но все-таки к дому Ирина повернула с большим сожалением. Если бы можно было гулять всю ночь! И Виктор, уж наверное, не стал бы возражать. Но Ирина представила себе, что начнется дома, если она не вернется до полуночи, и решила не рисковать.
   - Пора домой, - вздохнула она, когда небо начало темнеть.
   - Я тебя провожу?
   - Обязательно!..
   По дороге домой она наконец спросила у него то, что хотела спросить с самого утра, но никак не могла решиться.
   - Витя, - позвала она, и он тут же повернулся к ней, и она радостно встретилась взглядом с его карими мягкими глазами. - Витя, а почему ты выбрал такое странное занятие?
   - Почему - странное?
   Ирина чуть замялась. Ей вспомнились слова Леськи: "...или он алкаш, или сидел". Она уже точно была уверена, что Виктор ни в коем случае не алкаш, но вот насчет "сидел"...
   - Обычно, - начала говорить она, тщательно подбирая слова, - на такую работу идут люди, у которых нет другого выбора... другой возможности. Обычно люди ищут что-то более оплачиваемое и... перспективное.
   Виктор пожал плечами.
   - Обычно люди и от армии отмазываются.
   - А ты служил?
   - Угу.
   - А почему... почему в институт не стал поступать?
   - А не хотелось.
   - И теперь не хочется?
   - И теперь.
   Ирина умолкла и призадумалась. Некоторое время они шли в молчании.
   - Если ты думаешь, что будешь меня стесняться, - проговорил вдруг Виктор очень мягко, - то скажи лучше сразу.
   - Стесняться тебя? - опешила Ирина. - Почему?
   - Потому что я совсем не вписываюсь в круг твоих знакомых.
   - Ты же никого из них не знаешь...
   - Я знаю тебя, - возразил Виктор очень уверенно. - Этого достаточно.
   - Спорное утверждение... Стой, Витя, что-то мы разогнались! - вдруг спохватилась Ирина. - Мы уже почти прошли мимо дома.
   Они завернули во двор и остановились у подъезда. Было уже совсем темно, но фонари исправно горели, и Ирина могла хорошо видеть лицо Виктора и выражение его глаз.
   - Когда мы сможем опять увидеться? - спросил он тихо.
   - Завтра. Послезавтра. В любой день!
   - Давай встретимся в понедельник, в парке, около детской площадки. В семь часов. Сможешь?
   Ирина кивнула и спросила обеспокоено:
   - А если ты не придешь, как мне тебя найти?
   - Я приду, - пообещал Виктор.
   "Поцелует или нет? - внутренне обмирая, спросила себя Ирина. - Он так смотрит... Знаю, знаю: никуда не годится целоваться на первом же свидании, но что делать, если хочется?" Неосознанно она даже подалась ему навстречу и пошатнулась, не удержав равновесия. Виктор улыбнулся, мягко взял ее за плечи, чуть наклонил голову и поцеловал ее так, как целуют родственников или детей: едва-едва коснувшись губами ее губ. Это показалось Ирине даже обидным и явно недостаточным, и она снова потянулась к нему. Но он улыбнулся, отступил на шаг, поднял руку в прощальном жесте и ушел.
  

-4-

   Во вторник, накрывая стол к ужину, мама сказала, озабоченно хмурясь:
   - Ириша, сегодня Артем звонил мне уже три раза...
   - Что ему было надо?
   - Он сказал, что ты уже третий день не отвечаешь на его звонки и как будто от него прячешься. Это правда?
   - Правда, - Ирина с грохотом поставила стопку тарелок на стол.
   - Осторожнее с посудой, - упрекнула мама. - Что у вас стряслось?
   - Ничего. Просто я не хочу его видеть, и все.
   - Вот так, ни с того, ни с сего?
   - Я давно уже ему это сказать хотела.
   - Но так и не сказала? - мама явственно разволновалась. Она оставила свои хождения по кухне, села на стул, взяла Ирину за руки и поставила перед собой. - Решила вдруг так все порвать? Ириша, но должна же быть какая-то причина... Вы поссорились? Артем обидел тебя?
   - Он каждый день меня обижает, - буркнула Ирина. - Только не понимает этого.
   - Так объясни ему.
   - Я пыталась! Все бесполезно. Он так уверен в своей правоте, что ничего не хочет слушать.
   - И все-таки ты должна поговорить с ним. Нельзя так все рвать, у вас ведь такие чудесные отношения... Артем очень хороший парень.
   Ирина только фыркнула.
   - Я уверена, что вы просто друг друга не поняли, - убежденно сказала мама. - Вам нужно объясниться. Я пригласила Артема на ужин.
   - Что?! - крикнула потрясенная Ирина, вырывая руки. - Что?! Зачем?! Я не хочу его видеть! Не же-ла-ю! И объясняться с ним не намерена! И хватит лезть в мою жизнь, в самом деле!
   Эта вспышка удивила и даже напугала маму.
   - Ириша, что ты? Нет, наверное, все-таки что-то случилось... Расскажи мне, пожалуйста.
   Мягкий мамин голос заставил Ирину одуматься и устыдиться своего крика. В самом деле, мама никогда не лезла в ее жизнь, а только мягко подправляла и направляла ее. Только в том, что касалось Артема, она пыталась как-то давить на Ирину - уж очень дельным парнем казался ей Артем.
   - Я долго думала, - заявила Ирина еще слегка скандальным голосом. - И не хочу больше встречаться с Артемом. Это мое последнее слово.
   - У тебя появился кто-то еще? - осторожно спросила мама, и Ирина изумилась ее проницательности. - Ты встречаешься с другим мальчиком?
   - Да.
   - Кто он? Я его знаю?
   - Нет, - ответила Ирина, разглаживая ладонью складки на скатерти. - Не знаешь.
   - Тогда ты должна нас познакомить, Ириша.
   - Может быть, чуть попозже, - не совсем уверенно сказала Ирина.
   Мама неодобрительно поджала губы. Ей нелегко было вынести мысль, что кого-то из знакомых дочери, да еще таких близких знакомых, она не знает. К тому же речь шла о молодом человеке, а значит, в перспективе могли быть и интимные отношения, и даже замужество. Ирина прекрасно понимала ее беспокойство, но о знакомстве Виктора с родителями боялась и подумать. Во всяком случае, это должно произойти не так скоро. Сначала она хотела хотя бы сама в себе разобраться, потому что после вчерашнего вечера творилось с ней что-то невообразимое.
   Уверена она была только в одном: нескольких встреч ей хватило, чтобы на полном серьезе влюбиться в Виктора. Даже не влюбиться, что подразумевает некую легковесность чувств, а полюбить. Где-то на подсознательном уровне она знала, что и он испытывает к ней подобное чувство. Это было сродни наваждению, мистика какая-то. "Как будто нас околдовали, - думала Ирина. - Мы как Тристан и Изольда, выпившие любовного зелья из одного кубка". Аналогия эта ей совсем не нравилась, потому что она хорошо помнила, как закончили несчастные любовники. Но начало истории было очень похоже: внезапное чувство, как молния, поразившая сразу обоих.
   Еще Ирина точно знала, что ее родителям Виктор категорически не понравится, и даже вызовет у них резкое отторжение. Виктор не был "успешным" и даже "благополучным", и вообще очень верно заметил, что слишком отличается от окружающих Ирину и ее родителей людей. Он ужасно одевался, курил; у него не было образования, перспективной работы, машины и квартиры. У него вообще ничего не было, даже, как подозревала Ирина, нормальной семьи. Насчет своих родителей он особенно не распространялся, но все же по некоторым фразам Ирина поняла, что отца у него нет, а с матерью он серьезно поссорился и не живет с ней. Этих обрывочных фактов с лихвой хватило бы, чтобы родители запретили Ирине видеться с ним. Правда, Виктор был на удивление начитан, - чего Ирина даже не ожидала, - но родителей едва ли смягчило бы это обстоятельство.
  

х х х

   Артем явился в точно назначенное время и принес два букета. Тот, что был попышнее и составлен из алых и белых роз, предназначался Ирининой маме. Белые же лилии он вручил Ирине. Она молча, не поблагодарив, взяла цветы и унесла их в зал. Видеть их в своей спальне она не хотела.
   За ужином шел общий разговор, в котором Ирина подчеркнуто не участвовала. По правде сказать, она даже его и не слышала, все ее мысли были заняты завтрашней встречей с Виктором. Она представляла, как он посмотрит на нее и что скажет. Словно обезумев, она готова была смотреть в его глаза целую вечность. Из грез ее вырвал только мамин голос:
   - Ирина, помоги мне убрать со стола, пожалуйста, и приготовь все для чая.
   Пришлось от мечтаний вернуться к проблемам насущным.
   Пока Ирина готовила чай и варила кофе, ее мама, подсев к Артему, тихо с ним беседовала. Лицо у нее при этом было очень озабоченное. Слушая ее, Артем кивал с самым сосредоточенным видом, полуприкрыв глаза и постукивая себя по подбородку длинным худым пальцем.
   - Представь, - пожаловалась мама, - она даже отказалась знакомить нас с этим молодым человеком. И не сказала, кто он такой. Я даже не знаю, что и подумать. Никогда Ирина не была такой скрытной...
   - Кажется, я знаю, что это за парень, - отозвался Артем.
   - В самом деле?!
   - Я видел их вместе.
   - Кто он? Ты его знаешь?
   - Какой-то проходимец. Не думаю, чтобы Ирина могла всерьез увлечься им.
   - Проходимец? - с тихим ужасом повторила мама.
   - Бездельник, судя по виду, - пояснил Артем. - Впрочем, довольно смазливый...
   Ему и самому очень хотелось бы знать, откуда вдруг взялся этот чернявый молодчик, который смотрел на Ирину так, что за один только взгляд следовало выбить ему зубы. Никакого права смотреть так у него не было. Однако же Ирина ему тоже улыбалась, и это особенно покоробило Артема. "Надо бы разобраться с этим Виктором, или как его там, - подумал он хладнокровно. - Вряд ли от него можно ожидать серьезных неприятностей, но мне не нравится эта резкая перемена в Иришкином настроении".
   - Я поговорю с Ириной на этот счет, - пообещал он Ирининой маме обычным своим уверенным тоном. - Думаю, скоро все уладится.
  

х х х

   Наливая аккуратной струйкой подогретые сливки в белый фарфоровый молочник, Ирина почувствовала, как кто-то сзади мягко обнимает ее за плечи, и недовольно отклонилась в сторону. Даже не поворачивая головы, она узнала Артема.
   - Не мешай, - бросила она ему.
   - Ириш, что случилось?
   - Ничего.
   - Не ври.
   - Я не вру. А вот ты зачем явился, хотелось бы знать?
   - Поговорить с тобой.
   - О чем?
   Артем оперся бедром о столешницу и сбоку заглянул Ирине в лицо.
   - Ирка, ты же от меня прячешься. Почему?
   Ирина испустила тяжелый вздох и зло скосила на него глаза.
   - А ты не догадываешься?
   - Нет, - ответил Артем удивительно мягким, совсем несвойственным ему тоном. Ирина снова покосилась на него, теперь уже с удивлением.
   - Не валяй дурака, - сказала она раздраженно. - Обо всем ты догадываешься. Я больше не хочу с тобой встречаться, и все.
   - Вот так вот вдруг?
   - Не вдруг. Я давно уже об этом думала.
   - Если думала, почему раньше не сказала? И зачем тогда согласилась со мной ехать?
   - Дура была, - буркнула Ирина. - Не надо было соглашаться. Все, Артем, я не хочу больше об этом говорить.
   - А я хочу, - возразил Артем. - Иришка, ты сама не понимаешь, как ты сейчас не права. Подумай, действительно ли ты хочешь все порвать.
   - И думать нечего!
   - И все-таки... подумай.
   - Ну-ка, не мешай мне, - сказала Ирина и, взяв в одну руку кофейник, а в другую - молочник, решительно двинулась прочь из кухни.
   - Надо все-таки переговорить с этим молодчиком, - тихо, так что она не услышала, пробормотал под нос Артем, глядя ей вслед. - Зуб даю, это из-за него Ирка так взбрыкнула... черт бы его побрал!
  

х х х

   Недели две Виктор избегал любых встреч со всеми своими знакомыми. Он не появлялся во дворе, где ждали его ребята, не заходил к Ивану Петровичу, хотя знал прекрасно, что его и там ждут, и игнорировал записки, которыми забрасывала его Лена, обеспокоенная успехами - или, вернее, неуспехами - Лизки в школе. По правде говоря, он не хотел никого видеть, потому что боялся даже капельку расплескать то чудесное чувство, наполнявшее его по самую макушку. Состояние у него было сумасшедшее. Даже для общения с Лизкой требовалось прикладывать неимоверные усилия, чтобы не обидеть и не испугать ее, потому что мысли у Виктора с утра до ночи были заняты только одним человеком в мире, и ради этого человека он с охотой отказался бы от всех остальных, без исключения. Когда же он видел Ирину, то вовсе впадал в некое странное состояние наподобие глубоководного погружения, и надеялся только, что со стороны продолжает выглядеть адекватно. Ни о каких Машах и упущенных возможностях он даже не вспоминал. Потом эйфория начала спадать, и, хотя чувство его к Ирине не слабело, к нему потихоньку возвращалась способность мыслить разумно, как раньше. И тогда он задумался, чем может обернуться их с Ириной сумасшедшее взаимное влечение, и мысли к нему приходили все больше невеселые. Лучше бы он продолжал сожалеть о вышедшей замуж и уже ставшей мамой Маше.
   Об Ирине он знал достаточно, чтобы понимать, насколько они с ней "не пара". Такие девушки, как Ирина: красивые, талантливые, студентки престижного факультета, из обеспеченных семей, - обычно и парней искали среди ближайшего окружения. И, как правило, находили. Ирина не исключение: Артема-то он видел собственными глазами, и ничуть не сомневался насчет характера их отношений, существовавших до того, как он нахально меж них вклинился. И это вмешательство, как предчувствовал Виктор, еще весьма дорого ему обойдется.
   Удивительно, как много можно понять о человеке, только полминуты поглядев ему в глаза. Об Артеме он, во всяком случае, понял главное: этот парень органически терпеть не может, когда ему мешают. Неважно, в чем именно. В глазах Артема явственно читался предупреждающий знак с молнией, черепом и надписью: "Не влезай на мою территорию - убьет!" А Виктор влез, да еще как. И теперь ждал возмездия. Открытого столкновения Виктор не боялся, но, что гораздо хуже, абсолютно не знал, как поведет себя, если Артем заявит о своих правах на Ирину. Отказываться от нее, руководствуясь благородным, но наиглупейшим, на его взгляд, принципом: "Так будет лучше для нее", - он не собирался, но и грызться с соперником за то, чтобы девушка осталась именно с ним, и ни кем иным, казалось ему совершенно недостойным человека с интеллектом. Разумнее всего было бы предоставить выбор самой Ирине. Но едва ли Артему понравится, если кто-то за него примет решение, касающееся в том числе и его драгоценной особы.
   Но шли дни, а никто не являлся, чтобы качать права. По-видимому, Артем не терял еще надежды уговорить Ирину опомниться, не исчерпал еще все способы воздействия на нее. Виктору очень хотелось узнать, что творится у нее дома, но язык не поворачивался спросить. Меж ними существовала договоренность - никогда, впрочем, не озвученная вслух, - не расспрашивать друг друга о домашних делах. Дом, родители - все это было как бы исключено из принадлежащего только им двоим мира.
   Может быть, и напрасно.
  

х х х

   Гений подкараулил его около общежития. Бдительный Чуков, хоть и знал его в лицо, все же не пустил дальше вахты, и он расселся на ступеньках. Рядом валялся его оранжевый парусиновый рюкзак, а на острых коленках Гения лежала пухлая общая тетрадь, исчерканная неизвестными науке формулами и таблицами. Впрочем, Гений больше смотрел по сторонам, чем в нее.
   - Вот и ты, пропащая душа, - хмуро приветствовал он остановившегося рядом Виктора. - Садись, составишь компанию.
   - Что, сессия близится? - злорадно спросил Виктор, мельком заглядывая в его тетрадку.
   - Уже приблизилась вообще-то. Ты где опять пропал?
   - Нигде. Тут я.
   - Ни фига себе "тут" - не видно и не слышно. Опять проблемы?
   - Еще нет, - честно ответил Виктор, прикуривая. - Но скоро будут.
   - Ну-ка, объяснись! - потребовал Гений и решительно отложил тетрадь. - Что ты еще натворил?
   - Девушку у одного типа отбил.
   - Да ну? - изумился Гений. - Ты? Девушку отбил? Это ты-то, несопротивленец этакий?!
   - Да вообще говоря, как-то само получилось, - пояснил Виктор. - Я особо и не пытался.
   Гений окинул его критическим взором.
   - Верится с трудом. И что, красивая девушка?
   - Обалденно красивая.
   - Еще слабее верится. Ну, и что теперь?
   - Теперь жду, когда морду придут бить...
   - Ну?
   - Чего - "ну"? Пока не идет никто.
   - И долго уже ждешь?
   - Недели две.
   - Можешь уже не ждать, - с видом знатока сказал Гений. - Такие дела быстро делаются, а если две недели, то и нафик ты никому не нужен.
   Они помолчали. Виктор курил и думал об Ирине.
   - Везет, - с грустью проговорил вдруг Гений, - красивую девчонку где-то подцепил. И как только умудрился, на что она повелась? Вид у тебя, извини, непрезентабельный. Мягко говоря.
   Виктор только руками развел.
   - Хоть бы познакомил, - продолжал нудить Гений.
   - Зачем?..
   - Затем! Посмотреть охота. Или боишься, что отобью?
   - Кто? Ты?
   - А что, думаешь, не получится?
   - Думаю, что кишка у тебя тонка, - усмехнулся Виктор. - Я-то две недели ждать не буду, сразу по зубам схлопочешь.
   Гений пробормотал что-то вроде: "Лось здоровый", - и снова замолк.
   - Кстати, тут такое дело, - вспомнил вдруг Виктор и полез в карман, откуда достал маленькую черную записную книжку. - Ты Вадькиного брата помнишь? Димку?
   - Мелкий такой клоп, который все время под ногами путался? - уточнил Гений. - Я его с тех пор видел всего пару раз. Сейчас он длинный вымахал, выше тебя на полголовы будет. А что?
   Виктор рассказал про встречу с Иваном Петровичем, про его жалобы на сына и про высказанную при расставании просьбу.
   - Здесь человек пятнадцать его приятелей записано, - сказал он, показывая Гению черную книжку. - И никого из них не знаю, хоть убей.
   - А знал бы - что, взаправду пошел бы вытрясать из них, где Димка прячется? - в сомнении спросил Гений.
   - Пошел бы. Дядя Ваня мужик отличный, но с парнями ему не везет. Димка, видишь, какой оболтус растет; да и Вадим... - Виктор запнулся, прочистил горло и продолжил: - ...и Вадим не подарок был.
   - О покойниках только хорошо, - напомнил Гений, про себя, впрочем, подумав, что Вадим и впрямь был не подарок и не сахар, и мать с ним, еще когда он жив был, наплакалась. - А вообще, Вить, ты с Димкой сначала поговорить не пробовал, если уж взялся разведывать?
   - Так это ж к ним идти надо...
   - Ну и что? А... - быстро сообразил Гений. - Страшно, никак?
   - Страшно. Понимаешь, смотрят на меня, а меня-то едва видят... Ну, ладно, - Виктор махнул рукой и снова протянул ему книжку. - Так посмотришь?
   - Давай.
   Тут же, на ступеньках, Гений быстро перелистал записную книжку и молча вернул ее Виктору. Тот так же молча убрал ее обратно в карман.
   - Так я не понял, познакомишь ты меня со своей девчонкой или нет? - снова вернулся к интересующей его теме Гений.
   "Почему бы и нет"? - подумал Виктор и ответил:
   - Если она возражать не станет.
  

х х х

   - ...Между прочим, Гений так и рвется с тобой познакомиться, - сказал Виктор, и Ирина удивленно вскинула на него ресницы:
   - Кто-кто? Какой гений?
   - Мой друг, - засмеялся Виктор. - Вообще-то он Женя, но мы его Гением зовем.
   - Что, такой умный? - заинтересовалась Ирина.
   - Обычный.
   - А почему тогда?..
   - Да вот повелось так... давно уже.
   Они сидели под мостом, на изогнутой дугой бетонной ограде, которая ничего не ограждала и служила скорее импровизированной скамейкой для молодежных компаний, которые очень любили собираться здесь по вечерам. Метрах в пятидесяти, чуть ниже маленькой бетонированной площадки, где расположились Виктор и Ирина, лениво текла неглубокая заросшая, замусоренная речка. Еще дальше виднелась железнодорожная насыпь, над ней - паутина проводов. По громыхающему мосту неслись автомобили и троллейбусы, а внизу у реки было почти тихо, и не скажешь, что центр города.
   Сидел, строго говоря, только Виктор. Ирина же лежала на его подстеленной под спину легкой куртке, положив голову ему на колени. Спине было не очень удобно на жестком крошащемся бетоне, но очень уж не хотелось убирать с Викторовых колен голову.
   - Говорят, еще лет тридцать назад по этой реке ходили лодки, - задумчиво проговорил Виктор. - Можешь себе такое представить? А теперь, наверное, ее можно вброд перейти.
   - Жаль речку, - согласилась Ирина.
   - Тебе не холодно? - спросил он, склоняясь к ней. Она помотала головой. - Не врешь? Ну, смотри...
   - Если твой друг так уж хочет со мной познакомиться, - сказала Ирина, - то давай. Мне даже интересно посмотреть на человека с таким именем. А он, наверное, гораздо умнее тебя?
   - Раз в десять, - серьезно подтвердил Виктор.
   - И красивее?
   - Несомненно. Девушки его просто на части рвут.
   Ирина засмеялась.
   - Врешь ты все! Ты самый-самый... правда! Лучше тебя никого нету. Витя! - позвала она, и он внимательно посмотрел на нее сверху вниз. Как всегда, от его взгляда сердце у Ирины ухнуло куда-то в живот. - Витя! Поцелуй меня, Витя. Только не так, как всегда. Поцелуй по-настоящему. А?
   Почему-то он заколебался. У него вдруг стало такое лицо, как будто он решал в уме очень сложную математическую задачу. Обескураженная Ирина приподнялась, потом села рядом с ним. Он по-прежнему смотрел на нее со странным выражением; "Как будто решает, можно или нет меня поцеловать", - мелькнуло у нее в голове. Будь это кто другой, Ирина немедленно устыдилась бы свой наглости и того, что осмелилась первая навязываться парню. Но это был Виктор, и ни о каком стыде речи идти не могло, она только испугалась, что сделала что-то не то.
   - Витя, ты что?..
   Вздрогнув, как будто очнувшись, Виктор подался вперед, и Ирина наконец могла насладиться его поцелуем, гораздо более чувственным, чем его обычное мимолетное касание губ при прощании, и его объятиями. Обнимал он ее, впрочем, весьма осторожно, как хрустальную вазу. Ирину эти аккуратные, почти бесплотные касания удовлетворить никак не могли, она обхватила его за пояс и крепко к нему прижалась. Виктор резко выдохнул воздух, как будто она ударила его под дых, и быстро проговорил ей на ухо внезапно охрипшим голосом:
   - Ирка, не буди во мне зверя, я не железный!
   - А я, может, хочу разбудить, - храбро прошептала в ответ Ирина.
   Его спина напряглась под ее ладонями.
   - Не сходи с ума! - заявил он и отстранился. Смуглое лицо его полыхало темным жаром, особенно ярко горели темно-алые пятна на скулах. Ирина восхитилась - так это было красиво.
   Но он, конечно, был опять прав. Бросаться вниз головой в неизведанное не стоило. То есть, это только для Ирины оно было неизведанное; Виктор, как она полагала, уже это давно изведал, и именно поэтому был с ней так деликатен. Она сумела это оценить.
   - Мне так хорошо с тобой, Иришка, - вдруг тихо сказал он, привлекая Ирину к себе, и она охотно прильнула к его плечу.
   - Мне тоже, - ответила она, подняла на него глаза и, вдруг зацепив что-то краем взгляда вверху, на мосту, резко повернула голову и оцепенела.
   - Что? - испугался Виктор. - Что?
   - Смотри... - прошептала Ирина, обхватила руками его голову и повернула.
   На мосту стоял Артем. Сложив руки на пыльной чугунной ограде и налегая на нее грудью, он смотрел вниз, прямо на обнимающуюся парочку. Встретившись с ним взглядом, Виктор разомкнул объятия и встал.
   - Ты куда? - испугавшись сама не зная чего, Ирина схватила его за руку.
   - Пойду поговорю с ним, - ответил Виктор, не глядя на нее.
   - Не надо! Не ходи, Витя.
   Но он все-таки высвободился и стал подниматься на мост по искрошенным бетонным ступеням. Ирина, не ожидавшая от встречи двух молодых людей ничего хорошего, последовала за ним, чтобы вмешаться, если потребуется. Поднявшись наверх, она вздохнула с облегчением: Артема на мосту уже не было. Виктор стоял и разочарованно озирался по сторонам.
   - Где он? Куда подевался? Ты видишь его, Ир?
   - Нет, не вижу, и черт с ним. Не надо, Витя, оставь. Может быть, это вообще был не он. Может быть, мне показалось.
   Чуть помедлив, Виктор кивнул, но в глазах у него было большое сомнение.
   Они еще побродили по улицам, но обоим было немного не по себе, и Ирина сказала, что лучше пойдет домой.
  

х х х

   Нетрудно было догадаться, что синий "Форд" вот уже второй квартал крадется вдоль тротуара за Виктором отнюдь не потому, что водителю его захотелось вдруг полюбоваться архитектурными красотами города. Сначала Виктор решил посмотреть, у кого первого сдадут нервы, но вскоре понял, что шуршание шин за спиной раздражает его слишком сильно, чтобы продолжать терпеть и прикидываться слепым. Он остановился, развернулся и взглянул сквозь сильно тонированное лобовое стекло прямо туда, где по его расчетам, должно было находиться лицо водителя. "Форд" немедленно затормозил, прижавшись к бордюру как только можно было тесно. Дверца с пассажирской стороны приглашающе распахнулась. Виктор усмехнулся и без колебаний забрался в салон. Судя по поведению Артема, разговор намечался мирный. Пока что мирный.
   - Прямо как в кино, - сообщил он молча взиравшему на него Артему. - Тебе нравятся киношные эффекты?
   - А тебе понравилось, как целуется Ирина? - очень тихо и очень яростно спросил Артем. - Понравилось? Сладкая она девочка?
   - За такие вопросы, вообще-то, зубы вышибают, - так же тихо ответил Виктор, внутренне подобравшись. Артем так пристально и так недобро его разглядывал, что он почувствовал, как на щеках выступает румянец.
   - И что такого в тебе нашла Ирина? Не понимаю, - проговорил Артем как бы про себя.
   - Это уж ты лучше у нее самой и спроси...
   - Послушай, - оборвал его Артем, что-то вдруг решив. - Мы с Иркой вместе уже год. Я ее знаю, и она меня знает, у нас уже все обговорено. Куда ты сунулся со своим рылом? Разве это для тебя девчонка? Я ведь кое-что знаю о тебе. Навел справки. Ты ведь бомж и чернорабочий, то есть фактически никто и ничто, ноль без палочки, и никогда ничего не добьешься. Лет через пять ты сопьешься, как твоя мамаша; через десять - будешь собирать по свалкам бутылки; через пятнадцать - подохнешь в какой-нибудь подворотне или будешь протирать нары. У таких, как ты, иначе не бывает. Может быть, я ошибся в сроках, но в остальном прав на сто процентов. Ты Ирку не сумеешь обеспечить. Ты и себя одного обеспечить не можешь.
   Виктор слушал молча, испытующе глядя ему в лицо. Все "пророчества" Артема его ничуть не тронули. Его немного удивило только, откуда Артем узнал о пристрастиях его матери.
   - У Ирки талант и будущее, - продолжал Артем, все сильнее распаляясь. - Но ей надо работать и работать, ни на что не отвлекаясь. А с тобой она как будто рехнулась, все забросила, чуть экзамены не провалила. Ты же ее вниз, к себе тащишь!..
   От всех этих банальностей Виктору стало скучно. К тому же он отлично понимал, что Артем не за Ирину беспокоится, а за себя. Не отвечая, Виктор потянул ручку двери, намереваясь выбраться из салона и тем самым оборвать глупейший разговор, слишком похожий на выяснение отношений каких-нибудь сериальных мачо. Но Артем, покраснев от гнева, с неожиданной силой схватил его за руку и дернул:
   - Сиди! Тебе разве нечего мне ответить?
   - По правде сказать, нечего.
   - Значит, от Ирины ты не отвяжешься?
   - Я к ней не навязывался, - сказал Виктор, прямо на него глядя.
   - Оставишь ты ее в покое или нет?! - крикнул Артем. Он еще довольно неплохо, впрочем, владел собой. Он только разозлился, но все еще не потерял уверенности в полном своем превосходстве над соперником. - Учти, я теперь с тобой по-хорошему говорю, в другой раз не так будет, если не послушаешь!
   - Да ты не сказал ничего такого, чтобы тебя послушать.
   - Так ты ничего не понял? Тебе по-другому объяснить надо?
   - Попробуй, - серьезно сказал Виктор.
   Артем, конечно, блефовал. Даже не учитывая, что не слишком разумно размахивать кулаками в ограниченном пространстве автомобильного салона, все равно он не решился бы затеять драку с Виктором. Тот хотя и не мог похвастать высоким ростом, будучи совсем ненамного выше Ирины с ее метром семьюдесятью, но все же был достаточно крепкого сложения, чтобы одним ударом свалить высокого, но худосочного Артема. Это Артему было ясно. Но у него были и другие методы, гораздо более эффективные, чем драка один на один.
   - Я попробую, - пообещал он, волевым усилием заставив себя успокоиться. - И когда тебе будет мучительно больно, когда ты останешься калекой, ты пожалеешь о своей недогадливости. На всю жизнь запомнишь Артема Белого.
   - Оригинальная фамилия, - заметил Виктор. - Или это "погоняло"? Тебе, впрочем, подходит.
   Артем пропустил его замечание мимо ушей.
   - Ирка тебя тогда все равно бросит. Думаешь, она станет с калекой возиться? Не станет, она не такая. Она избалованная, привыкла, чтобы о ней заботились, а сама - не умеет и не желает.
   - Так значит, дело за малым: всего лишь переломать мне руки-ноги. Уверен, у тебя легко получится.
   - Нарываешься? - зловеще, холодно спросил Артем. - Смелый очень нашелся?
   - Пока что нарываешься только ты! - сказал Виктор, чувствуя, что последние капли хладнокровия его покидают. Наглый, заносчивый и самоуверенный Артем сильно действовал ему на нервы. На взгляд Виктора, он был совсем как шавка, которая лает на прохожего, но укусить не решается. Может быть, Артем был достаточно крутым, чтобы натравить на соперника свору шавок покрупнее и посмелее, но сам по себе он не представлял ровным счетом ничего, при всех своих распальцовках. - Ну, прощевай! Приятно было поболтать...
   - А какая Ирка в постели? - снова перебил его Артем, кривя губы самым отвратительным образом. - Ты уже попробовал или еще нет?
   - Ну ты и сука! - поразился Виктор и, прежде, чем Артем успел еще что-либо сказать, схватил его за шею и с силой приложил физиономией об руль. Артем вскрикнул и схватился руками за раскровавленные лоб и нос, а Виктор спокойно выбрался из "Форда", прикурил и неспешно пошел по улице, как будто и не было никакого разговора. Но чувствовал он себя неспокойно. Угроз Артема он не испугался, но следовало держаться настороже: искалечить человека проще простого, а Виктору очень не хотелось попасть в больницу с множественными переломами и сотрясениями. Да и кому хотелось бы?
   Еще до армии, после того, как его избили трое парней из "Ауди", у Виктора завелась привычка носить с собой выкидной нож: небольшой, в длину меньше ладони, в умелых руках он тем не менее мог стать серьезным оружием. Вернувшись, он рассудил, что постоянное ношение оружия может спровоцировать его на какие-нибудь нехорошие поступки, которые могут аукнуться тесным общением с милицией; сознание того, что в любой момент в его ладонь может удобно лечь рукоять ножа, давало опасную иллюзию защищенности и вседозволенности. И Виктор убрал нож поглубже в шкаф, чтобы не маячил перед глазами и не соблазнял. Теперь, видимо, пришла ему пора снова занять свое место в кармане джинсов.
   "Ирине я, конечно, ничего не скажу, - размышлял Виктор, уходя все дальше от Артема, который в этот момент, ругаясь сквозь зубы самыми страшными словами, пытался салфетками остановить кровь, лившуюся из разбитого носа. - Ее вообще нельзя впутывать... то есть, насколько это вообще возможно, ведь весь сыр-бор из-за нее начался. Лучше бы она ничего не узнала. Но если скажет Артем? Если припугнет ее? Припугнет, естественно, не тем, что испортит жизнь ей, а тем, что устроит "темную" мне. На Ирку угроза, пожалуй, подействует, особенно если Артем добавит красочных подробностей. Она художница, натура впечатлительная... Что, если она ради моего спокойствия решит со мной же распрощаться? Тогда, пожалуй, Артем пожалеет о том, что на нее надавил. Не думает же он, что неуязвим. Или что у меня не хватит духу стукнуть его посильнее, чем сегодня. Да... надо было, пожалуй, объяснить ему все сразу, потому что впечатление догадливого парня он не производит. Умный - да, но не догадливый... Ох и кроет он сейчас меня, наверное!"
   Артем, в самом деле, изрыгал в его адрес такие ругательства, что ему самому становилось страшно. На глазах вскипали и тут же высыхали злые слезы: впервые в жизни ему разбили нос, к тому же сделал это человек, которого он ни во что не ставил. Да еще так подло! Артем многое отдал бы, чтобы увидеть, как избитый до полусмерти Виктор ползает по земле у его ног, плюя кровью. И чтобы Ирина тоже это увидела...
   - Вы у меня оба кровавыми слезами плакать будете! - пригрозился Артем, бросая на пол салона очередную пропитавшуюся кровью салфетку. Кровь все не унималась, ею были закапаны и брюки, и чехлы сидений, и это тоже страшно бесило Артема. Никогда в жизни он не был так зол.
   Впрочем, еще хуже ему было, когда он стоял на мосту и смотрел на целующихся Ирину и Виктора. Внутри него все кипело. Никогда раньше ему не приходилось испытывать одновременно боль, зависть, отвращение и ненависть. Вероятно, нечто подобное ощущал несчастный влюбленный священник, когда наблюдал Эсмеральду в объятиях капитана Феба. Когда Артем увидел, как Ирина обнимает своего черномазого молодчика, прижимается к нему, его натуральным образом затрясло. Ему так нравилась мысль взять в жены девушку чистую и непорочную, он так берег Ирину - берег для себя, для первой ночи, - и вот его чистая и непорочная почти невеста, почти жена в мыслях, тискается с каким-то проходимцем! И кто знает, как далеко зашло у них дело... Артем не мог больше смотреть и ушел, забрался в машину и стал ждать, когда парочка выберется наверх и пойдет прогуливаться дальше. С час назад совершенно случайно он наткнулся на них на улице и тут же решил немного последить за ними. Он давно уже испытывал необходимость поговорить с Виктором, и теперь нужно было только дождаться, пока он останется один...
  

-5-

   Успокоиться после глупейшего, но эмоционального разговора никак не удавалось, и вместо того, чтобы вернуться домой и лечь спать, Виктор отправился в одинокий рейд по ночным улицам. Гений или Гришка охотно составили бы ему компанию, но ему именно хотелось побыть одному, успокоиться и остыть от кровожадных мыслей.
   Ближе к полуночи, все еще переполненный отнюдь не положительными эмоциями, Виктор понял, чего ему хочется. И удивился. Со школьного возраста привыкнув всегда рассчитывать только и исключительно на себя, Виктор вдруг испытал острую необходимость поплакаться кому-нибудь в жилетку, пожаловаться, попросить совета и вообще просто поговорить о жизни. И он даже знал, кого хочет видеть в качестве собеседника.
   Вернее, собеседницы.
   Без пяти минут двенадцать Виктор стоял с трубкой телефона-автомата у уха, слушал длинные гудки и ужасался на себя: "Что я делаю?" Он хотел положить трубку, но рука его не послушалась. А когда услышал девичий милый, чуть усталый голос, то не сразу смог выговорить:
   - Лена, это я, Виктор. Я вас не разбудил?
   - Нет, - в голосе Лены слышались одновременно удивление, страх и радость. - Я еще не ложилась. Что у вас случилось, Витя? Что-нибудь с Лизой?
   - Нет, ничего. Мне только очень нужно с вами поговорить.
   - Сейчас?
   - Если для вас это не очень поздно.
   - Не очень. Где вы сейчас, Витя?
   Виктор объяснил. До Лениного дома было рукой подать.
   - Вы можете выйти? Я вас встречу.
   - Знаете что? Давайте лучше вы придете ко мне...
   - К вам? - смутился Виктор. Раньше он никогда не бывал у нее дома, и теперь тоже было не самое подходящее время для визита... и знакомства со строгой мамой. Лена даже на расстоянии угадала его смущение.
   - Не беспокойтесь, - услышал он легкий смешок. - Мама сегодня ночует у подруги на даче, и я дома одна. По правде сказать, мне не спится... жутковато одной. Так зайдете? Вы меня очень обяжете.
   Через несколько минут Виктор уже подходил к обитой деревянными планками двери. Едва он остановился, дверь словно по волшебству распахнулась ему навстречу. На пороге он увидел улыбающуюся Лену в брюках и мягком джемпере, с русой косой через плечо.
   - Я вас так давно не видела, - говорила она, буквально затаскивая его в квартиру за руку. - И ужасно обрадовалась, когда вы позвонили. Хотя и перепугалась тоже. Мало ли что, время позднее, да и раньше вы никогда не звонили. У меня сердце в пятки упрыгало.
   - Я вас не хотел пугать.
   - Знаю. Ну, проходите, проходите, вот сюда.
   Такие комнаты, как зал в Лениной квартире, Виктор раньше видел только в кино: круглый, накрытый вышитой скатертью стол посередине, над столом абажур с бахромой, деревянные лакированные стулья и два плюшевых, явно старых, кресла, блестящие стеклом книжные шкафы по стенам, старый телевизор в углу. Комната выглядела очень старомодной, но уютной.
   - Все осталось, как было при бабушке, - пояснила Лена, заметив его интерес. - Мама не хочет ничего переделывать. И мне тоже вот так нравится.
   Отказавшись от помощи, она ходила из кухни в комнату и обратно, приносила чашки, заварочный чайник, печенье. Держалась она очень естественно и непринужденно, как будто обычным делом было проводить ночи наедине с молодыми людьми, в притихшей квартире.
   - Так что у вас стряслось, Витя? - спросила Лена, пододвигая ему через стол чашку с чаем. - Ведь лично у вас что-то стряслось? Иначе вы не пришли бы.
   - Пожалуй, - согласился Виктор. - Глупо получается, Лена, я ведь у вас совета пришел просить... ну то есть не совсем совета...
   - Почему же глупо?
   - Да дело очень личное, и никто кроме меня самого решить тут не может, я понимаю... Глупо обсуждать такие вещи, да я вот пришел...
   - Говорите же, Витя, говорите, - поторопила его Лена почти шепотом. Она смотрела на него во все глаза, и щеки ее медленно покрывались румянцем. Виктор взялся за голову обеими руками и сказал, глядя в скатерть:
   - Я встретил девушку - очень хорошую, очень родную, как будто часть себя отыскал. Мы всего два месяца знакомы, но кажется, что всю жизнь вместе прожили. И она то же чувствует... Банально, да? - Виктор вскинул на Лену глаза и изумился: щеки ее были пунцовыми. - Что вы, Лена?
   - Ничего, Витя, говорите, - повторила Лена, странно, заворожено на него глядя. Она была очень взволнована.
   Виктор вздохнул, снова вперился в изящный цветок, вышитый на скатерти, и продолжил:
   - У нее жених есть. То есть был. Они давно встречались, целый год уже и, кажется, пожениться даже хотели... а тут я влез. Этот жених - его Артем зовут, - такой... цепкий парень, с головой. Нагловатый только, но ей, наверное, нравился, раз встречались. Я, впрочем, тоже не овечка, - заметил Виктор в скобках. - Мы с ним говорили сегодня, и он много чего высказал. Злой очень на меня, да и чего странного: я, если б кто влез вот так, вовсе по стенке бы размазал, вообще без разговоров... Ну вот, много чего он наговорил, только сводится все к одному: ты, говорит, пыль и грязь у ее ног, и ничего больше. Ее, говорит, обеспечивать надо, и я смогу, а ты - нет. И как-то уж очень у него уверенно это вышло, про обеспечить-то, как будто только это и важно... Я идеалист, Лена? - перебил себя Виктор, снова быстро вскинув на слушательницу глаза.
   Лена медленно кивнула:
   - Пожалуй, да. А что, эта девушка так избалованна?
   - Не избалованна... но только привыкла, что у нее все есть. Все, понимаете? И он, Артем, сумеет сохранить все, как есть, как прежде было. А со мной ей придется все менять. Вы знаете, как я живу.
   - Почему же ей, Витя? Почему не вам? Вы еще очень молоды и сможете добиться всего, чего захотите.
   - Но я ничего не хочу, - тихо возразил Виктор.
   - Так не бывает!
   - Вернее, мои "хочу" не касаются непосредственно меня, - поправился Виктор. - У меня все есть, что нужно.
   - Все? И вы спокойны?
   - Нет, не спокоен. Но при чем тут спокойствие? Я говорил о том, что ничего не хочу менять в жизни.
   - Даже ради любимой девушки?
   - Если мы впрямь предназначены друг другу, мы должны хотеть одного и того же.
   - Вы, вправду, так думаете?
   Виктор не ответил.
   - Вы действительно идеалист, - с удивлением проговорила Лена. - И прежестокий при этом. Разве можно судить так жестко? Вы вообще уверены, что любите эту девушку? Ради любви люди готовы на все, не задумываясь и не рассуждая.
   - Я готов на все, - быстро и горячо сказал Виктор. - Но только не переламывать себя. Что же это получится? Разве это я буду?
   - Вы так цените свое "я"! А ее?
   - Не меньше! Может быть, даже, еще сильнее. И где я сказал, что она должна поступиться своим "я"? Нам только нужно понять, чего мы хотим - мы, вместе! Если она не захочет ничего менять, то лучше ей вернуться к Артему и выйти за него замуж.
   - Витя, - вдруг печально, едва ли не с тоской, сказала Лена, - зачем вы пришли? Ведь вы, кажется, уже все решили. Никакие советы вам не нужны. Или, может быть, вы на самом деле не верите в то, что говорите, и хотите, чтобы вас убедили? Или переубедили?
   Повисло долгое молчание. Виктор, по-прежнему сжимая голову руками, смотрел в скатерть и кусал губы. Разговор с Леной не облегчил его душу, как он надеялся, а, напротив, лег на нее еще одним камнем. "Если ты не можешь - ну, или, скажем, не хочешь, - жениться на девушке, нужно ли уступить ее прежнему жениху? Тьфу, что за слово такое "уступить"? Разве она вещь? Или комнатная собачка?" Со щек Лены сбежал румянец, она сидела бледная и задумчивая, и тихонько помешивала ложечкой остывший чай. "Кажется, я и ее расстроил, - подумал Виктор, посмотрев на нее. - Но неужели она приняла близко к сердцу все, что я тут наболтал? С чего бы? Какая она бледная! Вот-вот заплачет..."
   - Простите меня! - вырвалось у него. - Не знаю, чем именно я вас расстроил, но простите, пожалуйста. Не плачьте.
   - Что вы, я совсем не расстроена и не собираюсь плакать, - ответила Лена, улыбаясь сквозь слезы и качая головой. - Устала просто немного.
   - А я вам еще и спать не даю, - огорченно сказал Виктор. - Давайте я помогу вам тут все убрать, и пойду.
   - Уже очень поздно... Куда вы пойдете?
   - Домой, конечно.
   - Оставайтесь лучше у меня. Я на диване постелю, вам удобно будет. Или о вас дома станут беспокоиться?
   - Нет, не станут, - ответил удивленный Виктор. - Но лучше я все-таки пойду.
   - Вы что, боитесь меня? Я не кусаюсь.
   - Не хочу вас стеснять...
   - Здесь три комнаты! Я лягу в одной, вы - в другой, еще одна остается свободной, где же тут стеснение?
   Пришлось соглашаться. Виктору, впрочем, и без того не очень хотелось идти ночью через весь город до общежития. Вместе с Леной они убрали со стола, и Виктор настоял, чтобы самому вымыть посуду. Тем временем Лена сделала ему постель. "Вот она никого и никогда не заставила бы меняться ради нее, - подумал Виктор, споласкивая чашки, - несмотря на то, что наговорила мне сегодня. Несмотря на ее сомнения в моей искренности... в которой я и сам, впрочем, не слишком уверен. Да, вот она не стала бы... А что, интересно, на этот счет сказала бы Иришка? Мы ведь никогда не обсуждали, как будем жить через год, два, три... Как будто всегда будет только "сейчас", и никогда не наступит "потом". Да и честно говоря, не хочется об этом говорить..."
  

-6-

   Димка в свои пятнадцать вымахал длинный и тощий; на Виктора (как и на отца) он смотрел сверху вниз. И смотрел без дружелюбия, хотя Виктор пока не сказал ему ни одного резкого слова. Скорее всего, Димка его просто не помнил, или помнил, но очень слабо: у Вадима было много друзей, и почти ни с кем из них его младший брат не общался из-за серьезной разницы в возрасте. А когда мальчишка пытался лезть в компанию к взрослым - как им тогда казалось, - парням, его беззлобно прогоняли.
   Виктор не шел специально, чтобы поговорить с Димкой, ему просто повезло. Когда совесть окончательно его замучила, он решил навестить таки Ивана Петровича, как обещал еще по весне. Встретили его, как и в прошлый раз, радостно и почти по-семейному; и между делом, воспользовавшись недолгой отлучкой жены, Иван Петрович поинтересовался, не узнал ли он чего насчет Димки. С большим огорчением Виктор ответил, что нет, и тогда Иван Петрович сообщил:
   - А он уже неделю как дома... Сидит в комнате, в игрушки компьютерные режется, не ходит никуда. Даже матери помогает, если попросишь, не огрызается. Вроде тихо все, но ждешь и не знаешь, когда опять сорвется...
   - Поговорить с ним? - предложил Виктор.
   - Попробуй, Витя...
   Димка сидел, уткнувшись в монитор, и вторжения в свою комнату постороннего сначала не заметил. Так что Виктор получил возможность быстренько оглядеться: вполне стандартно захламленная и завешенная разнообразными постерами комната подростка, с полусантиметровым слоем пыли на столе и книжных полках, с пустыми стаканами и тарелками на полу возле кровати. Наверняка пацану пришлось выдержать не одну кровопролитную битву с матерью за право самому хозяйничать в своей комнате. Весь этот беспорядок должен был страшно бесить Ларису, но, раз заключив договор "о невторжении" с сыном, она старалась честно придерживаться его условий.
   Сам Димка тоже был вполне обычным пацаном: длинный, неуклюжий, с давно нестриженой копной русых волос, собранных в нечто, что с некоторой натяжкой можно было назвать хвостом. На брата он абсолютно не походил ни ростом, ни лицом.
   - Привет, - сказал Виктор, воздвигаясь позади его кресла. - Как жизнь молодая?
   Щелкнув клавиатурой и поставив игру на паузу, Димка оглянулся через плечо с ясно читаемым вопросом в светло-карих глазах: "Ну и кто ты вообще такой и какого хрена тут делаешь?"
   - Не помнишь меня? - осведомился Виктор и протянул руку. - Виктор.
   - Помню, - буркнул Димка без особого восторга. - Ты тот самый придурок, вместе с которым Вадька на спор с крыши прыгал и руку сломал.
   - Точно! - восхитился Виктор. - Надо же, и впрямь помнишь.
   - У тебя еще "Урал" был, и ты никогда не давал мне на нем прокатиться, - мстительно добавил Димка.
   - Ну, допустим, для "Урала" ты тогда мелковат был.
   - Ездит он еще?
   - Нет, - соврал Виктор. Мотоцикл по весне он снова перебрал и еще раз поставил "на ноги"; "Урал" вроде бы бегал, но садиться на него и сам Виктор побаивался, то и дело ожидая очередного фортеля. Гений ругался на него за лихачества самыми черными словами и грозился разбить "проклятую железяку", но без толку. - Прошлым летом я его в овраг уронил. С концами...
   - Жаль, - вздохнул Димка. - Я отца просил купить хоть "Яву", а он ни в какую. Хрен, говорит, тебе, а не колеса...
   "Еще бы, - подумал Виктор, - он теперь от всего, что хоть на двух, хоть на четырех колесах, шарахается как черт от ладана. Сам шарахается и тебя не пускает. И правильно, хватит с него одного Вадьки".
   Но вслух сказал:
   - Так ты хоть шестнадцати дождись, а тогда еще разок попроси.
   - Щасс! - отозвался Димка и как-то очень по-взрослому, цинично усмехнулся. - Теперь-то его проси - не проси, фигу одну получишь, и ту - без масла.
   - Проштрафился?
   Димка снова усмехнулся презрительно, как бы говоря: "А то ты не знаешь!"
   - Папаня уже накапал на меня, небось?
   Ничего на это не отвечая, Виктор полез в карман за сигаретами и спросил извиняющимся тоном:
   - Покурить у тебя тут нельзя?
   Вмиг ему было организовано место для курения: окно распахнуто настежь, на подоконник водружен немытый стакан из-под томатного сока. Виктор вольготно расположился в оконном проеме, спиной упершись в одну сторону рамы, а ногами - в другую. С пятого этажа открывался неплохой вид во двор. Димка уселся верхом на подтащенный к окну стул. Памятуя опыт Ивана Петровича, Виктор повел разговор издалека: о жизни, о школе, о кино и журналах. Но все дипломатические ухищрения результатов не дали. Говорить с Димкой было невероятно сложно: он пребывал в том возрасте, когда видят только либо черное, либо белое и не различают оттенков, а любое мнение со стороны, хоть на грамм отличное от собственного, воспринимают крайне агрессивно, в штыки, как попытку "учить жизни". Все через это проходят, но мало кто помнит, каким был в пятнадцать лет. Виктор кое-что помнил и полагал, что общаться с ним было не легче, чем теперь с Димкой. Дружеской беседы решительно не получалось. "Бедный Иван Петрович, - думал Виктор. - Ясно, что паршивец считает свои поступки единственно правильными, и на чувства родителей ему наплевать. Более того, зуб даю, он многое делает им назло, хотя ни за что не признается. Ну и что же с ним делать? Как вызвать на откровенный разговор?"
   Пока он размышлял, Димка вдруг выдал злобно:
   - Кончай гнать волну! Тебя ведь папаша подослал, выпытать о моих делах, так? Только хрен я чего тебе скажу, ясно? Так ему и передай. И чтоб не лез ко мне больше со своими нравоучениями!
   Виктору очень захотелось отвесить ему подзатыльник - так, чтоб грохнулся вместе со стулом. Но Иван Петрович, если вдруг явится на шум, может неправильно истолковать увиденное. Виктор спустил с подоконника ноги и уселся спиной к оконному проему.
   - Ты бы об отце так не выражался, - сказал он мирно. - Ты ему, между прочим, жизнь здорово портишь, знаешь ты это? И матери тоже, а у них и без тебя трудностей хватает.
   - А тебе какое дело? Кто ты вообще такой, чтобы меня учить?
   - Никто, - согласился Виктор. - Но тон ты все-таки сбавь. Давай серьезно поговорим, по-взрослому, раз ты сам начал.
   - Да иди ты!
   - Я-то пойду, а вот ты можешь допрыгаться. Хоть сказал бы, где пропадаешь, всем спокойнее стало бы. Тебе мать не жалко?
   - Да уйдешь ты или нет! - крикнул Димка, вскакивая. - Оставь меня в покое! Чего вы все ко мне лезете?
   - Не ори, - тихо попросил Виктор. - Сестренок испугаешь. Я уже ухожу, - он действительно соскочил с подоконника и шагнул к двери. - Но знаешь что, дружок? Не будь поблизости твоих предков, я бы говорил с тобой иначе.
   Димка, красный и взъерошенный, зло смотрел на него.
   - Я тебе не дружок!
   - Учту, - Виктор уже взялся за ручку двери, но вдруг передумал, вернулся к Димке и сказал проникновенно: - Я очень уважаю твоего отца, Дима. Очень. Но будь я на его месте, с тобой церемониться не стал бы. Есть люди, которые не понимают слов, и ты, кажется, из таких. Ведешь себя по-свински, и дурь из тебя можно выбить только силой.
   - Только попробуй меня хоть пальцем тронуть! Увидишь, что будет.
   - А ничего не будет. Да не бойся, не буду я тебя... трогать.
   Димка покраснел так, что, казалось, вот-вот кровь хлынет через поры. Усмехнувшись про себя, Виктор напоследок строго оглядел его с ног до головы, прищурившись, и вышел из комнаты. В коридоре его перехватил Иван Петрович.
   - Ну как? - спросил он с надеждой.
   - Плохой из меня дипломат, дядь Вань, - ответил Виктор с грустной усмешкой.
  

х х х

   Тем же вечером он повел Ирину знакомиться с Гением. Встреча была назначена в обычном месте, среди сарайчиков, и Виктор посоветовал Ирине обойтись без каблуков и коротких юбок. Она охотно послушалась и сменила обычный свой наряд на свободные полотняные штаны и мягкие мокасины. Но даже так она выглядела слишком нарядной рядом с Виктором.
   - Что с тобой сегодня? - спросила она, заметив, что Виктор необычно молчалив, задумчив и даже мрачен. Брови его то и дело сходились к переносице; он вдруг спохватывался, и тогда лицо его разглаживалось, но через минуту он снова хмурился.
   - Так... разговор был неприятный, - без охоты отозвался он.
   - С кем?
   - Ты его не знаешь. Не будем об этом, Ириш.
   В молчании они дошли до двора. Увидев ряды сараев, громоздившихся между домами, где, по первоначальному проекту, задумывалась детская площадка, Ирина удивленно помотала головой.
   - Вот уж не знала, что такое еще есть! А почему мы именно сюда пришли?
   - Я тут жил раньше. Вон Гений, жердь длинная, уже маячит.
   Не успел Виктор представить Ирину и Гения друг другу, как они захлопали глазами и одинаково неуверенно заулыбались:
   - Ирина?
   - Женя?
   - Вы разве знакомы? - с подозрением спросил Виктор.
   - Выходит так, - растерянно засмеялся Гений и поскреб затылок. - Понимаешь, пересекались несколько раз на всяких тусовках, у общих знакомых. В институте ведь многие друг друга знают... Ну ты, Вить, даешь, какую жар-птицу подцепил! К ней знаешь, сколько народу подкатывалось?
   Ирина покраснела.
   - Перестань. Что ты несешь?
   - Чистую правду говорю!
   - Придержи ее лучше при себе. А вот почему ты, Женя, не поведал, как тебя друзья зовут? Я бы тогда сразу догадалась.
   - Зачем такое имя трепать? - усмехнулся Гений. - Между прочим, Вить, ты бы предложил девушке сесть, ноги ведь не казенные.
   Виктор молча отпер сарай и вытащил на траву старое покрывало. Ирина села, попутно с любопытством заглянув внутрь сарайчика.
   - Ого! Это твой агрегат? Покатаешь?
   - Он не на ходу, - соврал Виктор. - Я отойду на минутку покурить, ладно?
   Пока он курил, Ирина озиралась по сторонам. Гений, поджав длинные ноги, пристроился с ней рядом на краешке покрывала.
   - Ты Темке отставку дала? - спросил он тихо.
   Ирина вздрогнула.
   - Не хочу о нем говорить! - отрезала она.
   - Да не, я ничего, так просто... А насчет Витьки вот что скажу: он парень отличный, но иногда бывает очень тяжелый. Ну очень. Ты с ним помягче.
   Ирина посмотрела на Виктора, который с отрешенным видом сидел на лавочке у подъезда и стряхивал пепел себе под ноги.
   - Вы давно знакомы?
   - Лет пятнадцать, - ответил Гений. - Вместе в детский сад ходили.
   - Странный он сегодня какой-то... - вздохнула Ирина.
   - С ним бывает. То ничего, а то захлопнется, не достучишься. Привыкай. Он знаешь, чего учинил, когда ему повестка пришла? Молча взял и уехал, никому не сказавшись. Вот прям-таки и сорвался. И не писал два года. Я, между прочим, до сих пор не знаю, где он служил.
   - Я тоже.
   - Шифруется... - печально сказал Гений и вдруг встрепенулся. - Слушай, Ир, а твоего брата ведь Кириллом зовут?
   - Да, - ответила удивленная резкой сменой темы Ирина. - А что?
   - Да так... Витька! - крикнул он навстречу идущему к ним Виктору. - Помнишь книжку, которую ты мне посмотреть давал? Ту самую, где Димки Туранина приятели записаны?
   - Ну?
   - Я все ломал голову, почему мне одно имя там знакомым показалось, - задумчиво проговорил Гений. - Не сообразил, пока ее вот не увидел, - он кивнул на Ирину. - Ее братец, Кирюха Фролов, тоже, понимаешь, среди прочих там числится...
   - Так ты Фролова? Буду теперь знать. Однако, какое совпадение... - Виктор потер щеку. - Надо было вам раньше очную ставку устроить. Ир, мне, пожалуй, нужно с твоим братом переговорить. Можешь нас свести?
   - Зачем? - снова встревожилась Ирина. - У него неприятности?
   - Не у него. У его приятеля. Ир, во как нужно, - Виктор провел ладонью по горлу. - Я тебе все объясню, только попозже.
   - Попробую... - растеряно пообещала Ирина и подумала: "Все-таки что-то здесь не так. Он весь на взводе, видно же, и наверняка из-за того неприятного разговора, о котором не захотел рассказывать. И Кирилл, кажется, тоже имеет к этому отношение. Но какое? Почему Виктор уходит от ответов?"
   - Я вас еще ненадолго оставлю, - сказал вдруг Виктор виновато. - К Лизке не заходил уже три дня, сбегаю проведать, как она там. Подождешь, Ир?
   Ирина кивнула, и Виктор торопливо скрылся в подъезде, около которого только что курил.
   - А что у него вышло с мамой? - спросила она тихонько. Гений посмотрел на нее странными глазами и помотал головой:
   - У него самого спроси.
   Разговор не клеился. Непонятная тревога продолжала грызть Иринино сердце. Не помогала даже непринужденная болтовня Гения, который честно пытался ее развеселить. В ответ на его шутки Ирина рассеянно улыбалась и снова уходила в задумчивость.
   ...Виктор вернулся минут через двадцать. При взгляде на его лицо сердце у Ирины рухнуло в пятки: такого выражения ей еще видеть не приходилось. Глаза его сверкали, на пылающих скулах гуляли желваки, губы были сжаты в ниточку. Дышал он неровно, как после долгой пробежки.
   - Ничего, - сдавленно сказал он на испуганный взгляд Ирины, вставшей ему навстречу. - Я сейчас.
   Он с размаху сел на землю и уткнулся лбом в подтянутые к груди колени. Гений смотрел на него встревожено, но молчал.
   - Господи, как же мне все это надоело! - пробормотал Виктор тихо, но с большим чувством. - Когда же она только сдохнет наконец!
   - Кто? - испуганно спросила Ирина.
   Гений дернул ее за руку и сказал быстро:
   - Не спрашивай! Оставь его.
   - Ты понимаешь что-нибудь? - повернулась к нему Ирина.
   - К сожалению, да, - мрачно ответил Гений.
   Минут пять прошли в молчании. Виктор так и сидел, не разгибаясь и не двигаясь, только плечи его иногда чуть заметно вздрагивали как бы в судороге. Ирина в сильной тревоге поглядывала то на него, то на Гения. Ей было отчего-то больно и очень страшно. Гений стоял, прислонившись спиной к стене сарая, и молча ждал. Наконец, Виктор поднял голову. Его лицо пылало, а глаза неестественно блестели.
   - Все, я в порядке, - сказал он почти нормальным голосом.
   - Воды тебе принести? - спросил Гений.
   - Не надо. Черт, и понесло же меня туда некстати... Вот ведь денек выдался, - он посмотрел на Ирину и слабо улыбнулся. - Прости, Ириш. Напугалась, да? Ничего, я в норме. Так... психанул слегка.
   Ничего не говоря, Ирина опустилась рядом с ним на землю и очень нежно поцеловала его в щеку. Виктор улыбнулся, закрыл глаза и запрокинул голову.
   - За это можно и не такое вытерпеть, - сообщил он. - Ирка, ты у меня ангел, знаешь ты это?
   - Я подозревала, - скромно отозвалась Ирина. На душе стало немного полегче. - Ты, правда, в порядке?
   - Поцелуй меня, - попросил Виктор.
   Ирина с удовольствием выполнила его просьбу. Гений кашлянул.
   - Не хотите подождать, пока останетесь без свидетелей? Я, между прочим, тоже не отказался бы получить поцелуй.
   - Ирка, даже не думай! - предупредил Виктор.
   - Изверг ревнивый, - грустно сказал Гений. - Только в щечку, на большее я не претендую!
   Ирина, засмеявшись, встала и поцеловала его в щеку. Виктор открыл глаза.
   - Что такое? Бунт? Ирка, ты прямо сейчас этому оболтусу смертный приговор подписала!
   - Ты разве способен прикончить человека за один поцелуй? - шутливо спросила Ирина, но Виктор вдруг опять помрачнел.
   - Сейчас я и не такое способен. Слушайте, давайте уже пойдем куда-нибудь отсюда? Или тебе домой пора? - повернулся он к Ирине.
   Та взглянула на небо, потом на часы и вздохнула:
   - Пора.
   - Тогда пойдем. Гений, не жди меня, ладно?
   Всю дорогу Виктор курил и молчал. Это было странно: обычно он никогда не курил при Ирине. Волнение ее все возрастало; она ясно видела, что он очень не спокоен. Только у подъезда она решилась заговорить.
   - Витя, если я могу тебе чем-то помочь... - начала она, робко заглядывая ему в глаза.
   - Нет, Ир не можешь. Тут никто ничего не сделает. Оставь, не лезь в это.
   - Если ты так говоришь...
   - Не обижайся. Мне вообще стыдно говорить об этом, понимаешь? С тобой особенно стыдно.
   - Чего же стыдиться? - слегка удивилась Ирина. - Ты в ссоре с мамой, что же тут такого...
   Виктор быстро и пристально глянул на нее.
   - Это хорошо, что ты не понимаешь, - сказал он. - Прости меня за сегодняшнюю истерику, я сам дурак, нарвался.
   - Вы обязательно помиритесь, - не очень уверенно сказала Ирина. - Обязательно.
   Виктор вспыхнул, поджал губы и отвернулся.
   - Нет. Никогда.
  

-7-

   Ирина долго размышляла, насколько серьезной должна быть размолвка между Виктором и его матерью, что после встречи с ней он был сам не свой. Какова бы ни была причина их ссоры, размышляла она, трудно представить, чтобы человек с такой ненавистью говорил о родной матери. Она уже не сомневалась, что ужасные, невероятные слова Виктора: "когда же она только сдохнет", - относились именно к матери, и ни к кому иному. "Как у него только язык повернулся!" - ужасалась она.
   Было ясно, что к Виктору с расспросами соваться не стоит; тем более вот уже два дня как он не звонил. Ирина волновалась, не случилось ли чего. И услышав наконец его голос в трубке, обрадовалась, как будто ей позвонил ангел с небес. Виктор, однако, был мрачен. Он сказал, что пока никак не может встретиться с ней, и просил подождать еще несколько дней.
   - Какие-то проблемы? - встревожилась Ирина.
   - Нет, ничего. Ерунда. Дела кое-какие, - уклончиво ответил Виктор и добавил: - Я люблю тебя, Иришка.
   Сказал он это так, что Ирина поняла: никаких особенных дел у него нет, а встречаться он не хочет, чтобы не портить ей настроения. На душе у него все еще было гадко. Даже, пожалуй, еще гаже, чем при их последней встрече. Ирине немедленно захотелось быть рядом с ним, она сообщила о своем желании и в ту же секунду прочувствовала, о чем говорил Гений: Виктор захлопнулся и стал недосягаем.
   - Я, правда, не могу, - сказал он мягким, но удивительно чужим голосом. - Потерпи буквально пару дней. Я очень по тебе скучаю.
   Вот и все, чего она добилась.
   Тогда она решила взять измором Гения.
   С первой же встречи между ними установились удивительно легкие, дружелюбные отношения. Хотя виделись они нечасто и всегда в большой компании, Ирина чувствовала к нему большое доверие. У него была очаровательная, более того - обворожительная улыбка. Человек с подобной улыбкой просто не мог оказаться плохим.
   После телефонного разговора с Виктором Ирина позвонила Гению и попросила о встрече. Гений страшно удивился и долго мялся и мямлил, прежде чем ответить что-то определенное. Только на вид он производил впечатление язвительного и скорого на язык человека, готового как к решительному нападению, так и к обороне. На самом деле решимости ему часто не хватало в самых обыденных делах. Встретиться он согласился с большой неохотой, и лишь при условии, что Виктор ничего не узнает.
   - Ты что, боишься его? - искренне удивилась Ирина.
   - Ничего я не боюсь. Просто не хочу, чтоб он знал...
   Ирина пообещала, что беседа их останется в тайне.
   Встретились они в парке. Не в том, где в мае Виктор рвал черемуху, а в центральном, на главной аллее, где даже в будний день прогуливалось множество людей, в основном юных парочек и молодых родителей с детьми. Все скамеечки оказались заняты, поэтому Ирина ухватила покрасневшего Гения под руку и принялась прогуливаться с ним под липами взад и вперед.
   - Почему Витя от меня прячется? - был первый же ее вопрос.
   - То есть как это "прячется"? - не понял Гений.
   Ирина объяснила. Гений усмехнулся и махнул рукой.
   - Не о чем беспокоиться. Он частенько так пропадает, когда на него накатывает. Говорил же я тебе, что с ним тяжело бывает. Покуксится пару дней, и обратно вернется.
   - Мне кажется, у него неприятности.
   - Очень может быть.
   - Ты так легко говоришь об этом!..
   - Привык за столько-то лет, - пояснил Гений. - Сколько помню, у Витьки всегда неприятности. Человек такой. Причем сам их себе создает.
   - Я не могу не волноваться, - с болью сказала Ирина. - Он где-то там, и у него проблемы. А я ничем не могу помочь.
   - Серьезно тебе говорю: расслабься. С ним иначе не получится.
   Ирина остановилась под липой, сорвала несколько листов и принялась теребить их в пальцах. Вокруг прохаживались веселые нарядные люди, которым не было до нее никакого дела.
   - У меня все никак из головы не идет, какой он от матери вышел, - мрачно проговорила Ирина. - Помнишь, в тот вечер, когда он нас с тобой "знакомил"? Что у них произошло, как думаешь?
   Гений промычал что-то нечленораздельное, предчувствуя неприятный разговор, от которого не получится увильнуть.
   - Что-то очень серьезное, да? Никогда его таким не видела. Ты знаешь, из-за чего у них ссора?
   - Ссора? Витька разве ничего тебе не рассказывал?
   - Нет, - сказала Ирина и с надеждой посмотрела на Гения, но тот только головой замотал:
   - Ну так и я не буду.
   - Женя! Пожалуйста, расскажи! - жалобно попросила Ирина и молитвенно сложила на груди руки. - Для меня это очень важно!
   Смотреть на нее равнодушно не смог бы никто, и решимость Гения начала быстро слабеть:
   - Он меня убьет, если узнает!
   - А мы ему ничего не скажем.
   - Точно? Обещаешь?
   - Могила! - Ирина сделала страшные глаза.
   - Ладно, - сдался Гений. - Не ссорились они. С чего ты вообще взяла? Штука в том, что мать у Витьки пьет очень.
   - Пьет! - опешила Ирина, выронив истерзанные липовые листики. - Почему же он молчал?
   - А чем тут хвастать?
   - Да, правда... И... давно она?..
   - Давно, - неохотно сказал Гений. - И с каждым годом все хуже. Витька с ней уж лет шесть воюет, и видишь, до чего довоевался: она его из квартиры выперла...
   - За что?!
   - А кто знает? Мерещится ей, вишь, что-то. На Витьку с кулаками кидается.
   Потрясенная Ирина молчала.
   - Отец тоже ненамного лучше мамаши... был, - продолжал Гений. - Чуть что, за ремень хватался. Витька лет до тринадцати вечно весь в синих полосах ходил. Руки, ноги, спина - все сплошь. Потом отпор давать начал, ну, когда отец сильно выпивший был и драться лез. Скандалили здорово... Мать тогда еще не очень сильно пила. Потом, когда отец помер, ее понесло. Я, между прочим, думал, что и Витька вслед за ними покатится, - прибавил Гений. - Он хоть и редко прикладывался, да метко: такое вытворял! Словно сумасшедший становился, себя не помнил. Ему потом рассказывали... Он и теперь краснеет, когда эти рассказы вспоминает. Только когда отец повесился, его как будто по голове вдарили...
   - Повесился? - с ужасом переспросила Ирина.
   - Он что, и этого не рассказывал?
   - Не-ет...
   - Ну так и мне следовало бы помолчать, - огорченно сказал Гений. - Если Витька считал, что тебе все это знать ни к чему... А я, болтун этакий!.. Эх! Прибьет он меня, как пить дать, прибьет.
   - Нет, - выговорила Ирина на удивление твердо. - Я должна знать, потому что хочу быть с ним.
   - Если ты вправду хочешь быть с ним, то я бы посоветовал тебе смириться и научиться не совать нос в его дела. Он этого страшно не любит, гордый уж очень.
   - Как это так - не совать нос? Нельзя же, чтобы у него была своя жизнь, а у меня своя.
   - Только так и можно. Иначе вы долго не протянете.
   Прислонившись спиной к стволу липы, Ирина задумалась. Ей слабо верилось в то, что говорил Гений. Впервые полюбив, она страстно желала разделять с любимым человеком все, каждую мелочь; а Виктор, если верить словам его друга, как раз этого категорически не хотел. Это было дико и неправдоподобно. Виктор признался, что ему стыдно говорить о матери, и теперь Ирина могла его понять. Но рано или поздно, их отношения неизменно дойдут до такой степени близости, что станет невозможным утаивать друг от друга что-либо. Не мог же он не думать об этом. Непохоже было, чтобы он и дальше собирался держать Ирину на расстоянии.
   - Нет, - сказала он задумчиво. - Я так не могу, Женя. Так нельзя, неправильно, бессмысленно. Невозможно всю жизнь закрываться и делить жизнь на свою и чужую.
   - Что ты мне это объясняешь? - грустно спросил Гений. - Ты Витьке это расскажи, - вдруг он встряхнулся и заметно повеселел. - Хочешь мороженного? Я лично вот-вот уже расплавлюсь. Пора меня спасать.
   Было действительно очень жарко. Даже в тени, под липами, густой горячий воздух дрожал и таял. Ирина глубоко вздохнула и поняла, что и ее тело тоже плавится и вот-вот потечет.
   - Ну, тогда пойдем тебя спасать, - сказала она чуть повеселее. - И меня заодно. Я пломбир люблю, а ты?

-8-

   Те несколько дней, пока Ирина переживала и терзала Гения, Виктор действительно не хотел и мог ее видеть. Касалось это, впрочем, не только Ирины, а вообще всех людей, знакомых и незнакомых. На душе было так мерзко и гадко, что хотелось лечь ничком, накрыть голову подушкой и забыть обо всем мире. Или еще лучше, умереть. Подобное состояние накатывало на Виктора редко, и причины на то имелись всегда очень серьезные; но уж если накатывало, то бороться с ним было очень сложно. Виктор выдирался из него, как из болота, и иногда процесс этот длился дни, а то и недели.
   В болото это он ухнул махом, провалился сразу по шею в тот вечер, когда знакомил Ирину с Гением и по дурости поднялся в материну квартиру. Клял он себя по страшному. "Нужно же было потащиться туда при Ирке! Не мог подождать, болван, чтобы она тебя не видела! Знал же, что сорвешься!" Очень стыдно было за истерику, которую он устроил на глазах у Ирины. Кое-как он с собой совладал, но выдержки его хватило только, чтобы довести Ирину до дома. Дальше он опять раскис. Скандал, в самом деле, случился грандиозный, даже вспоминать было противно. Мать снова была с дымину пьяная, к тому же сидела в кухне в компании какого-то синюшного распухшего мужика, ничуть не более трезвого. Это была новость. Сперва Виктор промолчал (хотя взял мужичка на заметку) и пошел к Лизке, которой уже несколько дней нездоровилось. Но возвращаясь к выходу, он в коридоре наткнулся на материного приятеля, бредущего в уборную, и тот в него неожиданно вцепился. Синюшный мужичок утверждал, что Виктора знает, но не помнит, откуда. Виктор отнюдь не желал выяснять, как и где их сталкивал случай, но мужичок не отпускал его, буквально повиснув на шее. Пришлось применить силу. Мужичок был вял и дрябл, как вареная морковь, и стряхнуть его с себя удалось без труда, однако же без шума не обошлось. Прибежала мать и, завидев милого друга поверженным наземь, с расквашенным носом, закатила истерику и накинулась на Виктора не хуже дикой кошки. Нервы у Виктора сдали, он спиной нащупал дверь и выскочил на площадку, сопровождаемый несущимися ему вслед самыми непристойными ругательствами. Яростное солнце, рождавшееся в нем при каждом столкновении с матерью, превратилось во взрыв сверхновой, и неудивительно, что Ирину так напугало его лицо. Ему казалось, что сам он вот-вот взорвется. Допоздна он шатался по улицам, сознательно ища неприятностей, чтобы хоть как-то разрядить напряжение, но улицы как будто вымерли. Раздосадованный, Виктор вернулся в общежитие, где его перехватил комендант, тоже пребывавший не в лучшем настроении и ищущий, на ком бы сорвать злость. Вернувшийся заполночь Виктор подошел как нельзя кстати: внутренним распорядком строго-настрого запрещалось пребывать за стенами общежития после одиннадцати вечера. Обычно Чуков смотрел на такие нарушения сквозь пальцы, но сегодня случился неудачный день. Произошло шумное объяснение; Виктор совершенно перестал владеть собой и повел себя так, что Чуков, знавший его как человека спокойного и рассудительного, испугался не на шутку и уже хотел вызывать милицию. К счастью, Виктор вовремя опомнился и замолк на полуслове, напугав коменданта еще сильнее. Впервые за несколько лет ему нестерпимо, до дрожи, захотелось выпить водки. Он поднялся к себе в комнату, запер дверь и, борясь с опасным желанием, повалился ничком на кровать и накрыл-таки голову подушкой. К утру его отпустило.
   Но нужно было снова идти в материну квартиру. Виктору очень не нравился Лизкин кашель, непонятно откуда взявшийся посреди лета, и он хотел отвести ее к врачу. Позвонить и попросить Лизку спуститься к подъезду он не мог: телефон снова не работал. Виктор выждал день, успокаивая себя и уговаривая не волноваться, а перед выходом на улицу целый час просидел на кровати, занимаясь аутотренингом: "Я спокоен, я спокоен, ничто не может меня взволновать". Ему действительно удалось успокоиться, но ненадолго. Стоило свернуть с улицы во двор, как сердце забилось сильнее и чаще, и к горлу подкатил ком. "Перед дракой и то спокойнее", - подумал он с нервным смешком. Руки его сжимались в кулаки.
   Еще не входя в подъезд, он услышал мощный мат, несущийся откуда-то сверху, и сопровождаемый глухими ударами. "Ну что опять?" - подумал он тоскливо, в совершенной уверенности, что неприятности продолжаются.
   - Что там такое? - остановившись, спросил Виктор у двух старух, сидевших на лавочке и подъезда и неодобрительно косящихся в темный провал распахнутой двери. Ответ был очень длинный, многословный и не по делу, и сводился к тому, что молодежь совсем распоясалась, посреди бела дня заливают себе глаза, никакой совести и никаких понятий ни о чем нет. Виктор вздохнул обреченно и решительно направился в подъезд.
   В дверь материной квартиры с вялым упорством толкался плечистый малый лет тридцати, стриженый под машинку, с мясистым затылком и красной лоснящейся физиономией. Весь тот поток матерной брани, который, не переставая, лился вниз по лестнице, исходил от него. Виктор удивленно сморгнул, узнав Костю, мужа Ольгуни: здесь ему было совершенно нечего делать. Из-за двери несся ответный мат, причем выкрикивал его голос знакомый, но принадлежащий точно не матери. Дверь под вялыми, но сильными толчками Кости грозила вот-вот выломиться из косяка. Следовало подумать об ее спасении. Рискуя здоровьем, Виктор вклинился между нею и Костей и приготовился принять следующий толчок на себя. Но Костя оказался не так уж пьян, как могло показаться; даже, пожалуй, совсем не был пьян, и вовремя остановил движение и удивленно уставился на Виктора. Из-за двери донеслась еще пара ругательных слов, выкрикнутых по инерции, и повисла выжидательная тишина.
   - Чё?.. - спросил Костя, присовокупив к коротенькому невнятному слову еще пару словечек поцветастее, хотя и нецензурного содержания.
   - Имущество не надо портить, - пояснил Виктор. - Тем более чужое.
   - Тебя не спросил. Отвали!
   - Не припоминаю, чтобы ты был тут прописан.
   - Дай пройти! - потребовал Костя.
   - Да зачем тебе?
   - Ольгуня, сучка, заперлась и не впускает!
   Не раздумывая, Виктор жестко впечатал кулак Косте под ребра. Ударил он не очень удачно, так что кулак болезненно заныл, но Костя глухо застонал, пошатнулся и согнулся пополам.
   - Это за "сучку", - сказал Виктор и шагнул вслед за ним, оттесняя от двери. - Ты сам спустишься или тебе помочь?
   Костя не отвечал, только мычал, пыхтел и ругался невнятно. Виктор хорошенько прицелился и пинком отправил его вниз по лестнице. С грохотом и руганью Костя ссыпался на нижнюю площадку и там прикорнул в уголке, шумно, со свистом дыша. Две-три секунды Виктор размышлял, спуститься ли ему к Косте и продолжить разговор или войти в квартиру и выяснить, что там происходит. Рассудив, что объяснение никуда от него не денется, а после он может оказаться не в состоянии идти куда-либо, Виктор извлек из кармана ключи и быстро отпер дверь. Он шагнул через порог, краем глаза уловил какое-то движение и только чудом увернувшись, сумел избежать столкновения с неким не очень большим, но явно тяжелым предметом, стремительно опускавшимся на его голову.
   - Ой, б..! - с чувством сказал голос Ольгуни. - Это ты! Я не в тебя целила.
   - Надеюсь, - сказал Виктор, силясь в полутьме коридора разглядеть предмет, который она держала в руке. Ему показалось, что это маленькая сковорода. - Однако, нешуточные страсти тут у вас кипят. В чем дело?
   - Где этот д...@б?
   - Спустил его вниз по лестнице. Боюсь только, недостаточно далеко, может вернуться.
   - Ты с ним справился? - не поверила Ольгуня, смерив его подозрительным взглядом.
   - Весь эффект в неожиданности, - улыбнулся Виктор. Теперь он расслышал детские голоса, долетавшие в коридор из дальней комнаты: Лизкин и еще одного ребенка, гораздо младше годами. - Ты что это, сеструха, решилась покинуть своего любезного?
   Ольгуня начала было что-то говорить и вдруг разрыдалась. Слегка обескураженный, Виктор обнял ее за плечи и повел в кухню. Там было неубрано, стол загромождала грязная посуда. Скинув с табурета несколько пустых пакетов, Виктор усадил сестру и сунул ей в руки свой носовой платок, поскольку она размазывала слезы и потекшую тушь по щекам руками. В кухне было светлее, чем в коридоре, и он увидел, что на губах Ольгуни запеклась коричневатая корка, а левая скула распухла и покрыта фиолетовыми разводами. "Кажется, я слабо ему врезал", - подумал Виктор напряженно. Ему уже все было ясно без всяких объяснений. Следовало, вероятно, как-то успокоить Ольгуню, сказать ей что-нибудь, но нужные слова к Виктору не приходили. Лизку в ее горестях он мог бы утешить, но вот Ольгуню...
   Она плакала в голос и громко сморкалась; подумав, Виктор прикрыл дверь на кухню, чтобы не услышали девчонки. Сел на подоконник и стал ждать, пока слезы иссякнут. Снова он испытывал не столько жалость к сестре, сколько злость на Костю; размышлял, что сделает с ним при встрече. "Плохо, что рука болит", - подумал он и стал прикидывать, какие у него шансы против Кости. Тот был выше его на полголовы и тяжелее килограмм на пятнадцать, но за последние два-три года заплыл жиром и здорово обмяк. "Ничего, справимся", - решил Виктор к тому моменту, как рыдания Ольгуни стали стихать. Виктор отыскал не очень грязный стакан, налил воды и протянул его сестре. Она выпила воду залпом и закашлялась.
   - Тише, тише, - сказал Виктор.
   - Я к нему не вернусь! - заявила Ольгуня сквозь кашель. - Ни за что! А сюда пусть только сунется, сразу по башке получит!
   Виктор промолчал. Ему очень хотелось знать, как сестра собирается уживаться в одной квартире с матерью, куда пристроит детей и где будет брать деньги, но сейчас было не слишком подходящее время для этих вопросов.
   - Денег ни хрена только нету, - сказала Ольгуня уже спокойнее, словно в ответ на его мысли. По-прежнему ничего не говоря, Виктор залез в карман, выгреб все, что попалось под руку - пяток помятых бумажек, - и положил их на стол. Ольгуня зыркнула на него исподлобья и хлюпнула носом. - А ты-то сам как?
   - Разберусь.
   - Ну... спасибо. Как ты думаешь, этот козел еще вернется?
   - Очень может быть.
   - Утешил, называется... А что ты сам такой смурной-то? - спросила Ольгуня уже спокойнее, вглядевшись вдруг в его лицо.
   - Да нормальный я, - сказал Виктор. - Мать-то где?
   - Не знаю, умотала куда-то с утра.
   - Ну и хорошо. Будешь чай пить? Я приготовлю.
   Пока грелся чайник, Виктор несколько раз подходил к двери и прислушивался. На площадке было тихо. То ли Костя ушел, то ли поджидал обидчика на улице. Виктор склонялся больше ко второму варианту.
   Заслышав, как он ходит по коридору, Лизка просунула голову в приоткрытую дверь. Ей уже было лучше, температура спала, хотя она все еще покашливала. Лукаво улыбаясь, она пригласила брата зайти и посмотреть на ее новых "сестричек". Виктор заглянул в комнату и увидел двух девочек: одна, лет трех, кареглазая и очень серьезная, сидела на высоком стуле с куклой в руках; вторая, совсем малышка, спала, сладко посапывая и раскинув ручки, на Лизкиной постели, клин темных мягких волос свешивался ей на лоб. Никогда не умилявшийся при виде маленьких детей, Виктор все же не мог удержаться от улыбки. Впрочем, он тут же сделал серьезное лицо и велел Лизке поменьше сидеть на полу, а вместо этого лечь тоже в постель и накрыться одеялом.
   - Я сейчас тебе чаю принесу, - пообещал он и вернулся в кухню.
   Ольгуня сидела на табурете пригорюнившись, как он ее и оставил. Посмотрев на него исподлобья, она сказала:
   - Вить, останься тут пожить на несколько дней, а? Мне страшно одной.
   - Как бы худого не вышло, - тихо ответил Виктор, садясь.
   - Ты матери боишься? Не бойся. Я ее на себя возьму, она и не заметит, что ты тут поселился. А то ведь, если Костик в другой раз ломиться начнет, она его впустит, как пить дать. Любит она его за что-то.
   - Да, пожалуй, - сказал Виктор и подпер рукой щеку. Оставаться в квартире хотя бы на одну ночь очень не хотелось, но сестра была права. Костя упрям и злопамятен, он будет снова и снова пытаться вернуть Ольгуню. Рано или поздно, впрочем, она все равно к нему вернется. Сама. Виктор достаточно хорошо знал ее характер, чтобы предположить, что она не сумеет в одиночку тянуть двоих девчонок. Так стоит ли вмешиваться? "Стоит, - ответил себе Виктор. - Я уже вмешался".
   - Ладно, - сказал он, улыбнувшись. - Так уж и быть.
   Ольгуня просияла и едва не бросилась его обнимать. Сегодня она явно была не в себе.
   - Витька, ты чудо! А с маманей я что-нибудь придумаю. Знаешь что? Попробую уговорить ее перебраться к этому ее хахалю... как его... ну, ты, наверное, видел его, сизый такой, лысоватый.
   - Видел, - сказал Виктор.
   До самой ночи было тихо. В дверь никто не ломился, что Виктора весьма удивило: он ждал второго нашествия. Вечером вместе с Ольгуней они уложили всех девчонок спать, а сами до полуночи просидели на кухне. "Надо же, - думал Виктор, - всю жизнь воевали, и вдруг не то чтобы даже перемирие, а крепкий дружественный союз. Интересно только, надолго ли? Собственно, причина такого неожиданного дружелюбия ясна: появление внешнего врага, с которым своими силами моя милая сестричка справиться не может..."
   Спал он в зале, на диване. Посреди ночи его разбудили голоса, бубнящие из-за прикрытых дверей. Поначалу они звучали приглушенно, но становились все громче. Говорили двое; прислушавшись, Виктор легко узнал сестру и мать. Мать, судя по голосу, снова была никакая. Виктор скрипнул зубами и приподнял голову от подушки, размышляя, встать или нет. Мать рвалась в зал, и сталкиваться с ней не хотелось. С другой стороны, деваться ему все равно было некуда. Не в окно же выпрыгивать. Он сбросил одеяло, сел на диване и стал ждать. Спор разгорался. Ольгуня честно выполняла свое обещание не допускать мать до Виктора и стояла насмерть, как войска под Сталинградом. Минут через двадцать оживленных переговоров ей удалось таки увести мать с собой комнату. Но Виктор уже был в предвкушении утренней встречи, и заснуть не смог, так и проворочался до утра с боку на бок.

-9-

   Утром хлопнула дверь, и минуту спустя в зал просочилась довольная Ольгуня.
   - Спишь? - громким шепотом спросила она, и Виктор приподнялся на локте. - Я ее спровадила, все в порядке.
   - Как у тебя только получается, - с завистью сказал Виктор. - Если б только я так мог!
   - Дело не в тебе и не во мне, а в ней. Давай вставай уже, а то яичница пригорит.
   - Завтрак! - вскричал Виктор и упал обратно на подушку. - Не верю: кто-то приготовил мне завтрак! А можно подать в постель?
   - Сейчас будет тебе "в постель", - зловеще пообещала Ольгуня. - А ну поднимайся! Девчонки и то уже на ногах.
   Завтракали все вместе, с трудом впихнувшись в небольшую кухоньку. Поднялся страшный шум, но это был хороший шум, который радовал слух. Позабывшая стеснение Лизка и Ксюша, старшая дочка Ольгуни, рассказывали каждая свое, то и дело перебивая друг друга, а младшая Соня крутилась и пищала на руках у матери. "Ну и в цветник же я попал", - усмехаясь, подумал Виктор. Ему уже было не так плохо, как накануне, он даже чувствовал себя в силах поговорить с Ириной. Но позвонить было неоткуда, телефон по-прежнему не работал, а оставить сестру одну он не решался. Ольгуня заметила его повышенный интерес к мертвому телефону и посоветовала сходить к соседям и позвонить от них. Виктор отказался.
   - Да не откажут, небось, - сказала Ольгуня, решив, что он не желает просить из гордости.
   - Да нет, у меня личный разговор.
   - Неужели девушку завел?
   - Разве это собачка, чтобы ее "заводить"? - слегка раздраженно спросил Виктор.
   - Ух ты, злой какой. Да ладно, не злись. Она, наверное, волноваться будет, куда ты пропал.
   - Не будет, - сказал Виктор, а сам подумал: будет, и еще как. Но лучше Ирине понять сразу, и или привыкнуть, или отказаться от него.
   Весь день Виктор провозился с детьми, нежданно-негаданно получив от общения с ними массу удовольствия. Ему стало с ними как-то очень спокойно, и спокойствие это длилось до того момента, пока в комнату не заглянула испуганная Ольгуня и не сказала:
   - Костя идет!
   Виктор ссадил с колен забравшуюся туда Ксюшу, выскочил в подъезд и припрыжку понесся вниз по лестнице. Костю он перехватил на площадке второго этажа.
   - Ну-ка, разворачивайся!
   - Опять ты, - со злой досадой произнес Костя и попытался оттолкнуть его. Виктор увернулся.
   - Ольга тебя знать не хочет, и разговаривать с тобой не станет. Уходи.
   - Дай пройти, урод! - потребовал Костя, набычился и попер вверх по лестнице как танк.
   - Ты вообще человеческий язык понимаешь? Или тебе по-другому объяснять? - для убедительности Виктор толкнул его в плечо. Несильно толкнул; да и сильный толчок едва ли мог сбить с ног или хотя бы пошатнуть тушу весом в девяносто килограмм. Виктору хотелось только разозлить Костю, чтобы уж поскорее все чем-нибудь закончилось.
   Костя выругался и снова замахнулся. Виктор неудачно поймал удар правой стороной корпуса, его развернуло, стена всей плоскостью ударила в спину. На секунду он зажмурился от боли, зашипел сквозь зубы, потом открыл глаза и сказал громко:
   - Не здесь, кретин!
   Ничего не ответив, Костя прошел мимо него и продолжил подниматься. Остановить его теперь, не устроив драку, Виктор не сумел бы, даже если бы очень захотел: Костя просто сомнет его своим весом. Затевать драку было ни к чему. Идти на крайние меры тоже очень не хотелось, но что же делать? Виктор сунул руку в карман джинсов, и в ладонь ему как бы сама собой прыгнула ладная, очень удобная и гладкая рукоять ножа. "Только бы не хватить через край!" - подумал Виктор, зажмурившись. Быстро перескочил через несколько ступенек, встал перед Костей и выбросил вперед правую руку. Как правильно держать нож, и как с ним обращаться, он хорошо знал.
   - Серьезно тебе говорю: иди отсюда, - сказал он очень тихо, глядя Косте в глаза.
   Костя остановился.
   - Э-э-э!.. Э! - сказал он охрипшим голосом. - Ты чего, псих, сдурел, что ли?
   - Как знать, - отозвался Виктор. - Может, и сдурел. Хочешь проверить?
   Костя медленно отступал спиной, тщательно нащупывая ногой каждую ступеньку.
   - Ты ненормальный! Такой же, как твоя сеструха. По всей вашей семейке психушка плачет!
   - Вот и не связывайся с нами.
   Поняв, что весь боевой запал потерян, Виктор опустил руку с ножом. Костя немедленно повернулся к нему спиной и припустил вниз по лестнице. На нижней площадке он приостановился и крикнул вверх, задрав голову:
   - Ну я тебя еще поймаю, сучоно-о-ок!
   Грохнула подъездная дверь.
   Виктор спрятал нож, сел на ступеньку между вторым и третьим этажом и стер пот со лба. "Нельзя мне нож с собой таскать, - подумал он. - Ну никак нельзя. Напрошусь ведь когда-нибудь! Ох и огребу когда-нибудь на свою голову..." Раньше Виктор не знал за собой привычки бросаться на людей с оружием, и сегодняшняя агрессивная вспышка его встревожила. "Не будет в другой раз руки распускать", - подумал Виктор, массируя ноющий бок, но мысль о справедливости возмездия не успокаивала.
   Впрочем, помимо Кости с его семейными обидами, был еще Артем, угрозы которого Виктор воспринял очень серьезно. Зря, может быть... Но каждый день он ждал, что какие-нибудь серьезные крепкие парни подойдут к нему "поговорить". Без ножа ну никак не обойтись.
   На лестнице Виктор просидел довольно долго, проходившие мимо соседи косились на него удивленно и неодобрительно. Одна пожилая женщина даже остановилась и спросила участливо, не нужна ли ему помощь. Виктор улыбнулся, помотал головой и увидел, как сверху спускается бледная испуганная Ольгуня. Увидев его, она изменилась в лице: страх схлынул, его место заняла злость.
   - Ты где пропал?! - закричала она, не обращая внимания на соседку. - Я думала, ты полумертвый уже где-нибудь валяешься, хотела милицию вызывать, а ты тут прохлаждаешься!
   - Милицию-то зачем? - искренне поразился Виктор. - Да что ж, ведь не убили бы мы друг друга!..
   - От вас всего можно ждать!.. Дурак! Кретин! Еще ты меня доводить будешь! - взвизгнула Ольгуня и от избытка чувств легонько ткнула его кулаком в спину. Та, однако, еще ныла после соприкосновения со стеной, и Виктор замычал, вскочил и сказал сокрушенно:
   - И это мне вместо благодарности!..
   Соседка смотрела на них, разинув рот.
   В качестве охранника Ольгуни Виктору пришлось провести еще три дня. Костя больше не появлялся, но и без него хватало забот с тремя девчонками и сестрой. Настроение у нее менялось по параболе: сначала медленно улучшалось, так что она стала почти добродушной, а потом резко ухудшилось. Она злобствовала, плакала, ругала Костю и кричала, что не сумеет одна прокормить двух детей. Становилось ясно: еще пара дней, и она соберет вещи и вернется к мужу. Костя, отошедший от первого шока и вновь обретший способность рассуждать, вероятно, хорошо ее знал и именно поэтому больше не предпринимал попыток вернуть ее силой. "Хотя бы все целы и невредимы остались, - вздыхал Виктор, размышляя о положении сестры. - Могло бы все выйти гораздо хуже. Вот только бедные мои нервы!"
   С Ириной он поговорил только однажды, с трудом убедив Ольгуню полчасика посидеть с девчонками без него. К счастью, ближайший телефон-автомат находился на троллейбусной остановке, недалеко от дома. Было довольно шумно, и приходилось крепко прижимать трубку к уху, а второе ухо закрывать ладонью, чтобы расслышать хоть что-нибудь. От радостного родного голоса захолонуло сердце, но радость Ирины быстро сменилась тревогой: "Что с тобой Витя, где ты пропадаешь?" Пришлось успокаивать ее: "Все хорошо, Иришка, просто у меня тут накопилось несколько дел. Вот разберусь с ними, и увидимся". Ирина даже не попыталась сделать вид, будто поверила ему. "Зачем она так переживает за меня? - с болью подумал Виктор. - Мне ведь только хуже". Раньше он думал, что это приятно, когда за тебя тревожатся и переживают, но теперь понял: ничего подобного. Становится только в два раза тяжелее. Но как объяснить это Ирине? И за что только она любит его так сильно? Чем он заслужил?
   Если бы Ирина относилась к жизни спокойней, он рассказал бы ей о сестре и ее муже. Но зная, как болезненно она воспринимает все, что касается его, он ничего не стал говорить. "Я люблю тебя, - сказал он перед тем, как повесить трубку. - Все будет хорошо".
   Закончив разговор с Ириной и уже отойдя от телефона, Виктор вдруг спохватился, что нужно бы объясниться с начальницей насчет своего отсутствия на работе. Бог знает, что она думает о нем. Вздохнув, он вернулся к телефону и набрал номер родного ЖЭКа.
   На этот раз ему действительно попало от Евгении Петровны. Она могла сквозь пальцы смотреть на него пререкания с прохожими, но подобное вопиющие нарушение дисциплины простить не могла.
   - Ты мог бы предупредить заранее! - гневно сказала она.
   - Но я не мог, - возразил Виктор.
   - Разве у нас в городе все телефоны отключили? Когда ты выйдешь?
   - Не знаю. Дня через два-три.
   - Что?! Витя, что вообще происходит? Ты можешь объяснить?
   - Дома возникли кое-какие... трения, - ответил Виктор сквозь комок в горле: гордость нелегко проглотить.
   - Что же ты сразу не сказал? - заметно смягчилась Евгения Петровна. - Мы бы тебе отпуск оформили. Или без оплаты.
   Договорились оформить отпуск с оплатой: деньги Виктору были нужны особенно, поскольку почти все, что у него оставалось, он отдал Ольгуне.
   Конфликт же Ольгуни с Костей завершился именно так, как и ожидал Виктор. На четвертый день поутру он застал сестру запихивающей в сумку какие-то тряпки. Маленькая Соня спала в обнимку с Лизкой, а Ксюша, сидя в постели, молча наблюдала за мамиными сборами.
   - Домой? - тихо спросил Виктор, остановившись в дверях.
   - Нет, в Париж, - огрызнулась Ольгуня. - Ну что стоишь, как столб? Помоги лучше.
   Проводив сестру, Виктор хотел было тоже отправиться восвояси, но не решился оставить Лизку одну. Где пропадает мать и когда она вернется, он даже не мог предположить. Он остался еще на день, к Лизкиной радости, хотя уже соскучился по Ирине так, что места себе не находил. Заслышав, наконец, звук открывающейся двери, он пришел едва ли не в восторг. В коридор, как он и надеялся, медленно втягивалась мать, на удивление трезвая, но явно с похмелья. Едва дождавшись, пока она освободит дверь, Виктор молча прошел мимо нее, брезгливо отклонившись, и выскочил на улицу с чувством подобным тому, что испытывают люди после долгого заточения.

-10-

   После пятидневной разлуки, показавшейся вечностью, они целовались так много, что у обоих горели губы. Дальше поцелуев дело, правда, опять не шло, о чем Ирина очень жалела. Возбуждение Виктора она почувствовала, когда забралась к нему на колени, и сама была отнюдь не спокойна. Они сидели на поваленном стволе в глубине парка, и Ирина думала с замиранием сердца: еще немного... еще совсем чуть-чуть... Но ничего не происходило. Отчасти она догадывалась, почему Виктор не идет дальше невинных ласк: он не хотел, чтобы это свершилось под открытым небом, на земле, и вообще в обстановке, не соответствующей тому высокому, чего Ирина ожидала от любовного соединения. "Неужели он сдерживается только ради меня? - думала она. - У него должно быть совсем другое отношение к этому. Не может быть, чтобы у него никого до меня не было. А правда, жутко интересно! Спросить или нет? Неудобно..."
   Но любопытство было сильнее робости, и, улучив момент между поцелуями, Ирина задала вопрос, не дававший ей покоя. К ее удивлению, Виктор даже не смутился и сказал просто:
   - Да, было.
   - А когда... в первый раз... - Ирина не выдержала и покраснела.
   - Четырнадцать, кажется, мне было.
   - Ничего себе. А ей?
   - И ей столько же.
   Ирина совсем смутилась и пожалела, что завела разговор.
   - Кажется, я в девках засиделась, - неловко пошутила она.
   Виктор улыбнулся и принялся ее целовать.
   - Нет, Ирка, ты молодец. Это я дурак нетерпеливый. Тебя не дождался...
   Они забылись настолько, что продолжали целоваться даже у подъезда. Это было вовсе безобразное нарушение конспирации, не говоря уже о том, что в этот поздний час Ирину уже наверное высматривали из окна. У подъезда они простояли с полчаса, не в силах распрощаться. "Прощай! Прощай! А разойтись нет мочи!" - крутились в голове у Ирины слова известной пьесы. Она предпочла бы вовсе не прощаться и провести всю ночь в объятьях Виктора. Но Виктор, как оказалось, сохранил еще какие-то остатки рационального мышления и в конце концов едва не силой затолкал Ирину в подъезд. На лестнице она начала понемногу остывать, а когда, вдруг спохватившись, посмотрела на часы, так и вовсе покрылась холодным потом. Час ночи! "Мне конец", - подумала Ирина. На секунду мелькнула мысль вернуться на улицу, догнать Виктора и напроситься ночевать к нему. Но это спасение на одну ночь. А потом?..
   Собрав волю в кулак, Ирина заставила себя подняться на свой этаж, перед дверью глубоко вздохнула и почти недрожащей рукой вставила ключ в замок. В коридоре горел свет, у стены напротив двери, сложив на груди руки, стояла мама. Лицо у нее было бледное и строгое. Глядя на него, Ирине захотелось превратиться в мышку, чтобы незамеченной проскользнуть к себе в комнату и избежать неприятного разговора.
   - Прости, - сказала она тихонько. Нужно было немедленно придумать, что бы такого соврать, чтобы звучало правдоподобно и полностью ее оправдало бы. Но в голову ничего не приходило.
   - У нас, кажется, была договоренность: в одиннадцать вечера ты должна быть дома! - ледяным голосом сказала мама.
   - Да, но...
   - В общем, так: ты больше не будешь встречаться с этим парнем. Слышишь? Я тебе запрещаю.
   От изумления Ирина приоткрыла рот. Первый раз в жизни она слышала от мамы: "я тебе запрещаю". Ирина так изумилась, что даже испуг и робость исчезли без следа.
   - Запрещаешь?! Почему?!
   - Потому что из-за него ты стала хуже учиться. Ты нарушаешь договоренности. Ты ходишь где-то по ночам. Наконец, ты ведешь себя непристойно!
   - Что такого непристойного я сделала?! - возмутилась Ирина.
   - Что такого? А кто сегодня битый час тискался с ним у подъезда?
   Ирина ахнула, заливаясь краской.
   - Мы не тискались!
   - Кому ты рассказываешь? - с холодным гневом спросила мама. - Я все видела. Я видела, где были его руки. Как ты могла позволить такое? Этот парень - не тот, кто тебе нужен. Он... он оборванец какой-то! С ним ты попадешь в беду.
   - Ты его даже не знаешь!
   - Мне хватит того, что я увидела. Он не должен к тебе приближаться! И ты не станешь с ним встречаться. И точка.
   - Мама!
   - Я тебе запрещаю! Запрещаю!
   Ирина вдохнула поглубже, зажмурилась и выпалила:
   - Плевать я хотела на твои запреты!
   Целую минуту было очень тихо. Осмелившись приоткрыть глаза, Ирина увидела, что мама, окаменев, смотрит на нее, и во взгляде ее изумление борется с гневом.
   - Как ты со мной разговариваешь? - очень тихо, наконец, проговорила она таким голосом, что Ирина почувствовала, как подгибаются коленки. - Немедленно отправляйся в свою комнату. И с этой минуты будешь покидать ее только с моего разрешения! Слышишь? Из дома ты больше никуда не выйдешь!
   - Мамочка! - жалобно вскричала Ирина, но было поздно. Мама схватила ее за руку и, протащив несколько метров по коридору, втолкнула в комнату. С размаху захлопнула за Ириной дверь.
   Едва дыша, Ирина осталась стоять посредине темной комнаты, пытаясь сообразить, что произошло. Никогда мама на нее не кричала и не применяла к ней силу. Даже представить это было дико. Да, бывало, мама выговаривала ей, но голос ее всегда оставался тихим и спокойным. Что же вывело ее из себя? Неожиданно дерзкое поведение Ирины, которая вдруг начала огрызаться? Или ей впрямь показались непристойными поцелуи, которыми обменивались влюбленные у нее на глазах? Но Ирина считала, что ничего неприличного они не делали. Да и ей, если уж на то пошло, давно исполнилось девятнадцать лет, она совершеннолетняя.
   Или же дело в Викторе, который одним своим видом вызвал у мамы сильнейшую неприязнь? Но что она могла рассмотреть ночью, и какие выводы могла сделать?
   Но, какова бы ни была причина, результат получался один: отныне Ирина не могла видеться с Виктором и, более того, не могла выходить на улицу. И Ирина отлично знала, что, если уж мама сочла нужным назначить наказание, она проследит, чтобы исполнено оно было во всей строгости. Хоть проси, хоть умоляй, хоть об стенку лбом бейся. Осознав весь грозящий ей ужас, Ирина бросилась ничком на постель и разрыдалась.
  

х х х

   Неделю Ирина честно отсидела под строгим арестом. Ключи у нее забрали, на улицу не выпускали, а к ней могли заходить только Артем и Леська. Кириллу же было велено ни под каким видом не поддаваться на провокации и просьбы сестры, ключи ей не давать, записки не носить и никаких тайных свиданий не устраивать.
   Артем с завидной обязательностью навещал пленницу, хотя как раз его Ирина предпочла бы не видеть вовсе. Вел он себя как ангел, был чудо как обходителен и сдержан - настоящий джентльмен, - и при этом убийственно серьезен. Раздражал он Ирину неимоверно, и в первый же его визит она заявила, что говорить с ним не желает и не будет. И стойко держала слово. Но Артем, который по жизни любил, чтобы все происходило в соответствии с его, а не чьими-либо еще желаниями, и тут удивил ее. Сделав вид, что не замечает объявленного ему бойкота, он по часу, по два, просиживал с пленницей и развлекал ее ни к чему не обязывающей, легкой болтовней. Ирина в это время обычно сидела с ногами на кровати, отгородившись от него книжкой, и делала вид, что читает, но сама исподтишка разглядывала его и удивлялась все сильнее и сильнее. Похоже было, что Артем задался целью доказать ей, какого неверного она о нем мнения и какой он, на самом деле, замечательный. Каждый раз он приносил с собой охапки цветов и коробки с разнообразными пирожными, и вскоре Иринина комната стала похожа на гибрид оранжереи с кондитерской. Пирожные она скармливала сладкоежке Кириллу, а вот цветы... Сначала она испытывала сильный соблазн повыкидывать все эти роскошные веники за окошко, но, поразмыслив, решила, что цветы решительно ни в чем не виноваты. Впрочем, несколько букетов попестрее и поразлапистее она все же подарила Леське, которая любила все яркое и большое.
   От Леськи было больше пользы, чем от Артема, хотя появлялась она реже и навестила затворницу всего-то пару раз. Она приносила новости о внешнем мире, от которого Ирина оказалась отрезана. Ничего особо интересного, правда, не происходило, но Ирина в своем положении радовалась любым мелочам.
   Явившись в первый раз, Леська страшно удивилась, с чего бы это подружкины родители так озверели. Ирина не стала ломаться и напускать таинственности, а рассказала все, как было. Леська поджала губы и покачала головой.
   - Значит, все-таки из-за своей новой любви страдаешь. Говорила я тебе, что ничего хорошего не выйдет.
   - Подумаешь, - бодрясь, отозвалась Ирина. Взаперти она сидела уже три дня, слегка пообвыклась в положении пленницы и смотрела на будущее уже не так пессимистично. - Не буду же я тут сидеть до конца жизни.
   - Это, конечно, верно. Но даже если тебя выпустят, то пасти не перестанут.
   - Ну и сколько они будут меня пасти? Год? Десять? Да и кто я им, ребенок малолетний, что ли? - возмутилась Ирина. - Обязана во всем повиноваться? Мне вообще никто не мешает уйти из дома, найти работу и жить самостоятельно.
   - Совсем рехнулась, - вздохнула Леська. - Ну куда ты пойдешь? Какую работу найдешь?
   - Буду у почтамта портреты писать, - брякнула Ирина, устраиваясь на кровати по-турецки. - Да и не все ли равно? Устроюсь как-нибудь.
   - Угу, "как-нибудь". Как твой Витя ненаглядный. Конуру в подсобке, метлу в зубы - и вперед. Не жизнь, а мечта философа.
   Ирина хотела разозлиться, но вместо этого ощутила вдруг такую тоску, что едва не расплакалась.
   - Лесь, а я ведь, правда, не знаю, что дальше будет, - сказала она тихо. - Я у Вити спрашивала, не надумал ли он в институт поступать, а от "нет" отвечает. Причем категорично так. Понимаешь, у него, кажется, вообще никаких планов на будущее нет. Это меня беспокоит, потому что... неправильно как-то. Он как будто не собирается жить завтра, послезавтра, через неделю, через год... У него всегда "сегодня". А ведь нельзя же так.
   - О! начало доходить, подруга?
   - Просто я хочу попытаться что-нибудь с этим сделать! - горячо возразила Ирина. - Витя ведь не тупица какой-то, у него только восприятие страшно искаженное.
   - Восприятие чего? - уточнила Леська.
   - Жизни. И себя в первую очередь. Вот он себя поставил на какую-то ступеньку, и считает, что это и есть его место, а то, что выше, не видит и не хочет видеть.
   - Крест на себе поставил?
   - Да нет... Не так. Он ведь и ничтожеством себя не считает. Не знаю, как словами выразить! - в отчаянии сказала Ирина. - Он какой-то... блаженный? Философ?
   Леська посмотрела на нее длинным взглядом и вдруг криво улыбнулась.
   - Знаешь, Ир, иногда лучше иметь дело с ничтожеством, чем с блаженным или философом. Проще и безопаснее. И нервы сохраняются. А у этих... такие тараканы в головах, что нам и не снились. Ирка, развяжись с ним, пока не поздно, серьезно тебе говорю.
   Ирина помотала головой.
   - Ни за что!
   - Ох и дурочка, - вздохнула Леська. - Ну тогда хоть покажи мне как-нибудь это свое сокровище. Посмотрю хоть, из-за чего такие страсти. Покажешь?
   - Я вас познакомлю как-нибудь, - подумав, пообещала Ирина.
  

х х х

   Но в ближайшие дни не получалось не то что познакомить Леську с Виктором, но даже увидеться с ним самой. Ирина очень скучала по нему, и единственной отдушиной стал для нее телефон, который, к счастью, у нее не отобрали. Узнав о постигшей Ирину родительской каре, Виктор стал звонить ей ежедневно. Ирина знала, что он звонит с автоматов, и просила не тратить столько денег, но он ее как будто не слышал. Впрочем, что бы она стала делать без этих коротеньких, но таких сладостных ежедневных бесед, она даже не представляла. Голос Виктора словно бальзам проливался на ее тоскующую душу. О любви он почти не говорил, но находил такие слова, что Ирина забывала обо всех своих бедах и от счастья возносилась куда-то если не на седьмое небо, то куда-то очень высоко.
   И все же ей нестерпимо хотелось увидеть его и хотя бы мимолетно его коснуться. Виктор, как ребенка, уговаривал ее потерпеть, но отменять арест никто вроде бы не собирался, и Ирине становилось все тяжелее сдерживаться, чтобы не устроить показательную истерику. Несколько раз она подступала к маме с просьбой отменить или хотя бы смягчить наказание, но неизменно получала решительный отказ. Мама все еще была на нее очень сердита и поговаривала о том, чтобы продлить арест до начала учебного года. Было от чего впасть в отчаяние.
   И тогда Ирина взялась обрабатывать Кирилла.
   С братом жили они не то чтобы очень дружно, но довольно мирно. Сказывались четыре года разницы и отсутствие сфер пересечения интересов. Без мелких пакостей и подколов не обходилось, однако же серьезных ссор между братом и сестрой не затевалось. И Кирилл не стал вредничать и злопыхательствовать, когда однажды Ирина, поймав его на кухне с чашкой чая и бутербродом, попросила одолжить ей ключи от квартиры буквально на пару часов. Он только нахмурился, прожевал бутерброд и сказал серьезно:
   - Родители прибьют.
   - А они ничего не узнают, - уверенно пообещала Ирина, живо припомнив при этом недавний разговор с Гением.
   - А если узнают, тогда что? И меня запихнут под арест? Оно мне надо?
   - Тебя не запихнут, - уже менее уверенно сказала Ирина. - На тебя все эти табу не распространяются...
   И действительно, Кирилл, хоть и младший, был гораздо менее ограничен в своих действиях. Ему не возбранялось возвращаться домой заполночь, ходить по дискотекам и целоваться с девчонками. Впрочем, за последним занятием еще никто не поймал его с поличным. Ирина ему и раньше завидовала, но не очень сильно, а теперь в полной мере прочувствовала всю несправедливость жизни.
   - А если хочешь, - продолжала она с храбростью отчаяния, - я скажу, что ключи у тебя стащила тайком. Из кармана.
   Кирилл прихлебнул чай и посмотрел на нее с интересом.
   - А куда это ты так рвешься? На свидание?
   - Ну а если на свидание?.. - насупилась Ирина.
   - Ладно, - сказал Кирилл, усмехаясь. - Когда тебе ключики-то нужны?
  

х х х

   - ...Ты с ума сошла? - спросил Виктор, когда узнал, каким образом Ирине удалось ускользнуть из-под родительского надзора. - Что ты делаешь? Зачем?
   - Я так соскучилась, - жалобно протянула Ирина, обхватывая его за пояс. - Я больше не могла без тебя.
   Виктор странно, прерывисто вздохнул и погладил ее по волосам.
   - Бедная моя дурочка. Ну а что же дальше? Будешь продолжать сидеть под домашним арестом? Ради чего? Ир, может, тебе не нужно ссориться из-за меня с родителями?
   - Они запретили мне с тобой видеться, - напомнила Ирина, теснее прижимаясь к нему.
   - Ну, их можно понять. Они хотят, чтобы у тебя все хорошо было в жизни. А что я такое? Ир, ты подумай. Зачем тебе все эти руганки, нервотрепка?
   - Нет, Витя. Я хочу... быть с тобой, понимаешь. Или... - Ирина подняла голову и пристально взглянула ему в глаза. - Или я тебе уже надоела?
   - Дурочка, - повторил Виктор со смешком и подул ей в макушку. - Дороже тебя у меня никого нету. Только я не хочу, чтобы из-за меня ссорилась с родителями. Ты просто не понимаешь, как это хорошо, когда дома все... хорошо.
   - Я понимаю, - возразила Ирина. - Но ведь, наверное, можно как-то все устроить, чтобы не надо было выбирать и все время ругаться. Я попробую.
   - Ир, не бывает так, чтобы можно было не выбирать. Нельзя, чтобы и нашим, и вашим.
   - Бывает! - заупрямилась Ирина. - Бывает и можно. Вот увидишь!
   Виктор ничего не ответил и только поцеловал ее в нос.
   За коротким свиданием последовала страшная расплата. Мама вернулась раньше, чем ожидалось, и очень удивилась и рассердилась, обнаружив, что Ирина тайком улизнула из дома. Кириллу сильно влетело; правда, применять к нему таких радикальных мер наказания, как к сестре, не стали. Что до Ирины, то ей на следующий же день было объявлено, что до конца лета ее отправляют пожить к дальней родственнице, в другой город, который стоял на берегу Волги за тысячу километров от родного города Ирины.
   Ирина была в шоке. Подобная ссылка показалась ей равносильной смерти. Но отговорить родителей она даже не пыталась, зная, что все бесполезно. Она дважды провинилась, и теперь не могла рассчитывать на снисхождение. Призвав на помощь всю свою гордость, она молча выслушала приговор и беспрекословно пошла укладывать вещи, чем неимоверно удивила родителей.
   Но, дождавшись очередного звонка Виктора, Ирина не сказала и двух слов, как дала волю чувствам и разрыдалась так, что почти начала задыхаться.
   - Ир, что ты? - испугался Виктор, который ничего не успел понять из ее бессвязного бормотания. - Что случилось? Ира! Иришка! Господи, да что случилось-то?.. - так и не добившись от Ирины ни одного внятного слова и окончательно перепугавшись, он сказал решительно: - Ир, успокойся, я сейчас к тебе приеду.
   Его слова не сразу, но все же достигли сознания Ирины, она захлебнулась слезами, закашлялась и крикнула:
   - Не вздумай! Не вздумай приезжать, слышишь?! А то меня не только на Волгу - на Луну отправят! Пожизненно!
   - Ах вот в чем дело, - сказал Виктор немного спокойнее. - Ну, было бы о чем плакать! К первому сентября вернешься. Осталось-то всего полтора месяца.
   - Я умру там!
   - Не говори глупостей. Не умрешь. Я буду тебя тут ждать. Слышишь? И утри слезки, ты же взрослая девочка.
   После разговора с Виктором Ирина немного успокоилась. В самом деле, что такое полтора месяца? Это шесть недель. Пройдут, пролетят, не успеешь оглянуться. И мама, наверняка, за это время остынет. Может быть, удастся ее даже с Виктором примирить... хотя на это Ирина особенно не рассчитывала.
  

-11-

   Иринин отъезд совсем не обрадовал Виктора, но были в нем и положительные моменты. Например, Ирина больше не будет ссориться с родителями, по крайней мере, какое-то время. Очень Виктору было неприятно, что из-за него она поругалась с матерью. Ей-то за что это?
   "Может, она там, на Волге, поостынет, поразмыслит на ясную голову, - думал Виктор, в одиночестве меряя шагами дорожки старого парка. - Поймет, что ни к чему ей все эти проблемы, и Артем гораздо лучше ей подходит. Это было бы славно. Да уж. Славно... Но мне-то что тогда делать? Разве только удавиться?"
   Про себя Виктор знал, что никогда не совершит над собой подобного, но очень уж тоскливо становилось при мысли, что Ирина может его разлюбить.
   "Ладно, - сказал он себе. - Чего помирать раньше времени. Еще шесть недель впереди! А мне пока есть чем заняться".
   Неизвестно, успела или нет Ирина передать брату просьбу Виктора о встрече до отъезда, а теперь это было не выяснить. Если даже и успела, то никакой договоренности между Виктором и Кириллом все равно не существовало. Как найти Кирилла, кроме как карауля его у подъезда, Виктор не знал, и следовало серьезно подумать над этим вопросом. Сначала Виктор и впрямь прикидывал, не поиграть ли ему в шпиона, но быстро сообразил, что Кирилла он в лицо не знает, а вот на его мать напороться очень даже может. Тогда он еще подумал и обратился за помощью к Гению, который, судя по всему, Кирилла откуда-то знал.
   - Знать-то знаю, - пожал плечами Гений. - Но вот где его искать?..
   - А не нужно искать, - сказал Виктор, вдохновленный новой идеей. - Составишь мне компанию?..
   Гению его идея не понравилась. Он сидел как на угольях, ерзая по скамейке тощим задом, и беспрерывно гудел, что не хочет иметь дела с Иркиной матерью. Собственно, с ней он никогда не встречался, но впечатлился рассказом Виктора о постигшей Ирину участи. А конфликтовать он вообще ни с кем не любил. И поражался спокойствию Виктора, который, как ни в чем не бывало, посматривал себе по сторонам и курил. А ведь был еще и Артем, который тоже вполне мог объявиться, и общаться с которым Гению хотелось еще меньше, чем с Ирининой родительницей. Наконец, нервозность его прорвалась наружу досадливым и довольно грубым восклицанием:
   - Ну сколько можно дымить, а? Дышать уже нечем.
   Виктор без удивления посмотрел на него, затушил наполовину осыпавшуюся пеплом сигарету, да еще растер ее ногою об асфальт.
   - Чего ты дергаешься?
   - Неприятностей не хочу, - буркнул Гений, мгновенно устыдясь своей нервозности и оттого еще сильнее раздражившийся.
   - Брось. Артему тут делать нечего, раз Ирка уехала.
   - Какой ты проницательный! Ну прямо господь бог. Мысли читаешь...
   На это Виктор ничего не ответил.
   Караулили они часа два, не меньше. Вдруг Гений вскочил навстречу выходящему из подъезда весьма рослому для своих лет парнишке с падающей на глаза каштановой челкой.
   - Кир!
   Парнишка остановился, глядя на него с некоторым недоумением. Виктор тоже встал, поражаясь, как у Ирины, с ее аккуратненькой, ладной фигуркой, может быть такой здоровенный плечистый брат. К тому же еще и младший. Димка тоже был длинный, но при этом - тощий, как комар. Кирилл же был настоящий юный богатырь. "За таким братом, как за стеной, - промелькнуло в голове у Виктора. - Впрочем, неизвестно, какие у них с Ириной отношения. Может, они друг друга не выносят".
   Тем временем Гений объяснял Кириллу, где и при каких обстоятельствах они встречались; и по мере того, как он говорил, на лице парнишки проступало узнавание.
   - А это Виктор, - закончил объяснения Гений, и Виктор с Кириллом обменялись рукопожатием.
   - Разговор есть. Пойдем?
   Кто другой, услышав от взрослых парней подобную фразу, запаниковал бы или, по крайней мере, насторожился. Кирилл же только кивнул безмятежно. То ли, несмотря на шапочное знакомство, не ждал от Гения подвоха, то ли был слишком уверен в себе. В любом случае, на Виктора это произвело некоторое впечатление. "Да чего ему дергаться, - подумал Виктор, - когда он одним ударом меня с ног сшибет".
   Во дворе, или, точнее, во дворовом "аппендиксе" - полноценных дворов в городе почти уже не осталось, - возвышалась чудом уцелевшая от набегов великовозрастных бездельников беседка. В ней парни и расположились.
   - Ты Димку Туранина знаешь? - без предисловий приступил к делу Виктор. Кирилл смерил его долгим взглядом, словно решая, насколько откровенным можно с ним быть. Глаза у него были совсем такие же, как у сестры: серовато-зеленые, большие, широко расставленные.
   - А тебе-то что?
   - Понимаешь, - проникновенно ответил Виктор, - ищу я его.
   - Зачем?
   - Затем, что проблемы у него.
   - Так может, я ему передам, что надо?
   - Это очень личное.
   Кирилл помолчал, изучая собеседника, потом спросил, демонстрируя необычайную проницательность:
   - Тебя отец его послал?
   - Я что, похож на мальчика на побегушках? - очень искренне возмутился Виктор.
   - Не знаю я, на кого ты похож, - отрезал Кирилл. Трудно было и ожидать от пятнадцатилетнего пацана такого решительного тона. - Но я тебя вижу первый раз в жизни. Откуда я знаю, кто ты такой и зачем Димку ищешь? Может, ты вообще - мент?
   - А ментов может заинтересовать Димка? Вот это да!.. Слушай, Кир я все понимаю: ты меня не знаешь, и все такое. На твоем месте я тоже помалкивал бы. Не буду теперь настаивать, но... спроси обо мне у своей сестры, - попросил Виктор. - Она расскажет, можно мне доверять или нет.
   - Постой-ка, - Кирилл сдвинул широкие брови. - Ты не тот ли тип, из-за которого Ирку услали?
   - Она говорила обо мне?
   - Нет, но... Это она к тебе из-под домашнего ареста бегала?
   - Ко мне, - улыбаясь, ответил Виктор.
   Кирилл тряхнул челкой и тоже улыбнулся. Стало ясно, что и улыбка у него тоже очень похожа на Иринину.
   - Ну ты вообще... Сидишь тут, как ни в чем не бывало. А если Темка нагрянет?
   - А он может?
   - Может. Едва ли не каждый день тут шастает. У них с маман какой-то вселенский заговор насчет Ирки. Планы строят...
   - Пусть строят, - отмахнулся Виктор. - Я тут сейчас вообще не по этому поводу.
   - Да их это не колышет... А Димка какое отношение к Ирке имеет?
   - Никакого. Димка ко мне отношение имеет. Мы с его братом друзьями были. И не хочу я, чтобы Димка в какую-нибудь гадость влип. Ведь он еще не влип? Или?..
   Кирилл как-то подозрительно смутился и ответил не слишком уверенно:
   - Не знаю.
   Виктору подумалось, что все он знает, но настаивать и давить не хотелось.
   - Ну а где он пропадает, ты в курсе?
   - Вроде, он сейчас дома?
   - Так это сейчас...
   Целая минута потребовалась Кириллу, чтобы решиться.
   - Ладно, - выговорил он не слишком охотно. - Только я тебе ничего не говорил, ясно?
  

х х х

   До дачного поселка Ново-Барово Виктор добрался, немного поплутав. Город он знал хорошо, до последнего закоулка, а вот в пригороде ориентировался неважно. У предков его дачи сроду не имелось, к знакомым "на шашлычок" он пару раз ездил, но происходило это обычно при таких обстоятельствах, что меньше всего ему хотелось разглядывать окрестности. Хорошо хоть, что искомый поселок располагался почти сразу за городской чертой, а не где-нибудь километров за пятьдесят. Сначала Виктор хотел прокатиться с ветерком на "Урале", но отверг эту мысль как особо вредную. Одно дело - летать через руль в городе, и совсем другое - на проселочной дороге. Поехал на трамвае, как цивилизованный человек, а потом почти час блуждал среди строений явно промышленного вида. Как ни странно, живых людей в окрестностях не наблюдалось, и спросить дорогу было не у кого. "Пейзажи, как после атомной войны", - думал Виктор, скребя затылок.
   Выплывшему из-за поворота ветхому заборчику Виктор обрадовался как родному. Заборчик этот ограждал искомый дачный поселок, который, по всему судя, процветал и обустраивался лет этак тридцать-сорок назад. Ныне было ясно, что лучшие его дни остались в прошлом. Множество участков было заброшено, бывшие огороды и цветники заросли могучей сорной травой, дачные домишки - те, что уцелели, - торчали тут и там как обломки кораблекрушения. Впрочем, Виктору на глаза все же попалась пара участков, где еще явно обитали люди. Или, по крайней мере, бывали наездами.
   По названному Кириллом адресу Виктор обнаружил участок явно из этих последних, обихоженных, что несколько его удивило. Логичнее было предположить, что для своих целей - какими бы они ни были, - подростки облюбовали себе заброшенный домик, где никто не мог потревожить их. Ну разве только бомжи. Несколько минут Виктор стоял, задумчиво обдирая редкие еще спелые ягоды с кустов малины, перевесившихся через заборчик, и разглядывал дачный домик. Ничего себе домик, довольно приличный, хотя и отнюдь не из "новорусских": деревянный, покрашенный синей краской (уже кое-где облупившейся), с выложенной жестяными листами крышей. Даже занавески на мутноватых окошках имелись. Участок в основном зарос травой, но кое-где угадывались клумбы или же остатки таковых. Под старыми яблонями сгустилась тень, особенно приятная в жаркий день. Виктор представил, как хорошо было бы поваляться в некошеной траве под этими яблонями, и даже замычал от удовольствия. Ему даже стало обидно, что в траве никто не валяется. И вообще никого из хозяев ли, гостей ли, поблизости не было ни видно, ни слышно. Тишина была сумасшедшая.
   Уже поняв, что никого он тут не найдет, Виктор все же аккуратно, чтобы не зацепиться за колючую малину или щепастые рассохшиеся доски, перебрался через забор и поднялся на скрипучее крыльцо. Подергал дверь - заперто. Прошелся вокруг дома; поднимаясь на цыпочки, заглянул в каждое из низко расположенных окошек. Разглядел он немного, уж очень пыльными и грязными были стекла. Но сумрачные тесные комнаты показались ему вполне жилыми, хотя и очень уж захламленными.
   Будет или нет сегодня сборище? - этот вопрос весьма занимал Виктора. Он решил не возвращаться пока в город, а подождать и посмотреть, что будет. Или чего не будет. А заодно полежать-таки в тени под яблонями.
   Размаянный жарой и утомленный долгим хождением по индустриальным закоулкам, Виктор неожиданно быстро уснул. Ему снилось что-то необыкновенно приятное, но что именно, вспомнить он потом не сумел. Когда он открыл глаза, небо уже темнело. "Однако!" - сказал он себе и поднялся, отряхивая от земли джинсы и озираясь по сторонам. Над поселком сгущались тихие мягкие сумерки. Похоже было, что гости сегодня не пожалуют.
   До города Виктор добрался уже в темноте. Долго ждал трамвай; не дождался и пошел пешком. Все равно торопиться было некуда. Однако нелегкая понесла Виктора через старый парк - решил срезать дорогу. Фонари на безлюдных аллеях горели через один, меж стволов, беспорядочно торчащих слева и справа, просачивалась кромешная тьма. Виктор покрутил головой и поежился: темноты он никогда не боялся, но ему вдруг стало очень неуютно, и он невольно ускорил шаг.
   Под одним из фонарей скучали трое любителей ночных променадов. А может, и не скучали. Виктор мельком покосился на них, но больше ничем не дал понять, что они его как-то заинтересовали. Мало ли, что люди делают ночью в парке. Однако, при его приближении полуночники вдруг оживились и двинулись от фонаря ему навстречу. Вместо того, чтобы убыстрить шаг, Виктор притормозил и неосознанным движением сунул руку в карман. "Сейчас закурить спросят", - подумал он. И ошибся.
   - Ну-ка, стой-ка, - ласково, как к пятилетнему малышу, обратился к Виктору один из полуночников. - Разговор есть.
   - Мы вроде не знакомы, - отозвался Виктор, тщательно пряча удивление. Эту троицу он действительно раньше не видел - высокие, плечистые парни, этакие амбалы. Любому из них Виктор едва дотягивался макушкой до уха.
   - Вот и познакомимся! - радостно сообщил второй амбал-полуночник. - Только руку из кармана вынь, а?
   - Сейчас, - пообещал Виктор и резко выдернул руку с ножом. Но незнакомцы оказались неожиданно шустрые: кто-то из них быстро и сильно ударил его по руке, так что она отнялась по самое плечо. Пальцы конвульсивно разжались, и нож улетел в траву. "Может, и к лучшему", - мелькнуло в голове.
   - Денег у меня нет, так что зря стараетесь, - стараясь говорить спокойно, сообщил он.
   Вместо ответа его снова ударили, на этот раз целя в голову. Виктор отшатнулся, но все же схлопотал могучий удар в челюсть, который сбил его с ног. В глазах потемнело. "Вот мне и конец", - подумал он, в падении инстинктивно прикрывая голову. Впрочем, оставалась призрачная надежда, что нападающие исповедают принцип "лежачего не бьют", что они просто обшарят карманы и уйдут. Увы, надежда была более чем призрачной - она оказалась несбыточной. Трое амбалов принялись азартно пинать Виктора, как будто он был мячом, а они - футболистами, пасующими этот мяч друг другу. Виктор ощутил во рту вкус крови, подумал: "Вот сволочи", - и героическим усилием заставил себя открыть глаза. И увидел летящий прямо в лицо чей-то армейский ботинок. Время загадочным образом замедлилось. Виктор протянул руку, схватил медленно надвигающуюся ногу в ботинке за щиколотку и резко, сильно дернул на себя. Амбал грохнулся на спину. Преодолевая боль во всем теле, Виктор длинным движением забросил себя на амбала, усевшись на него верхом, и занес кулак над его лицом, которое выражало в ту секунду крайнюю степень изумления.
   - Не рыпайся, - предупредил Виктор.
   Амбал не внял предупреждению - или просто, пребывая в состоянии шока, его не расслышал, - и стал поднимать голову. Тогда Виктор ударил, целясь в нос. Амбал впечатался затылком в асфальт, закатил глаза и обмяк. "Не убил же я его, с одного-то удара", - озадачился Виктор, но развить эту мысль ему не дали. Оставшиеся двое стащили его с потерявшего сознания дружка и снова кинули на асфальт. Виктор попытался было подняться, но сильный удар в бедро пресек его попытки на корню. Сдавленно охнув, он повалился на бок. Он ждал, что его снова начнут пинать, но один из нападавших шагнул к нему и присел рядом на корточки, быстро выдернул что-то то ли из кармана, то ли из-за пояса, и поднес к его лицу. Невольно Виктор подался назад - это было стальное лезвие небольшого широкого ножа.
   - Нравится? - спросил амбал и пообещал ласковым голосом. - Сейчас я тебя резать буду.
   - Ты что! - вроде как испугался второй амбал. - С ума сошел? Убить его хочешь?
   - Зачем - убить? - таким же ласковым тоном отозвался первый. - Так... чуть-чуть отрезать лишнее.
   - Прекрати! Знаешь, что Белый за такие шутки с нами сделает?
   "Так! Белый! - встрепенулся Виктор. - Это же Артем. Значит, это Артем их подослал. Это и есть тот разговор по душам, которого я так ждал. Ну, сука! Чужими руками... Попадись мне теперь... Только бы живым выбраться! Впрочем, не убьют же они меня, в самом деле..." Он, не отрываясь, смотрел на нож. Страха не было, но мельтешение перед глазами острого лезвия напрягало. Амбал как будто прочел его мысли, убрал нож от лица и приставил к горлу. "Час от часу не легче", - подумал Виктор, чувствуя, как по шее потекла горячая струйка.
   - Ничего нам Белый не сделает, - лениво проговорил первый. - Мы же немножко... почти шутя! Вот, например, смотри, какое личико у мальчика смазливое! А можно еще красивее его сделать.
   С этими словами он снова переместил нож к лицу Виктора и с нажимом провел лезвием по его щеке. Виктор слегка запаниковал: "Да он мне на полном серьезе лицо изрежет!" - и быстро спросил:
   - Вы, уроды, вам что нужно?
   - Заговорил! - возликовал амбал, но нож не убрал, только остановил его движение. - Наконец-то заговорил! Я так давно ждал этого вопроса! Ну что, - повернулся он к товарищу, - не будем мучить мальчика и держать его в неведении?
   - Не тяни резину, - сквозь зубы сказал Виктор и заработал чувствительный тычок под ребра - добро, кулаком, а не ботинком.
   - Терпение, друг мой, только терпение. С минуты на минуту все прояснится. Ты, конечно, знаешь девочку по имени Ирочка?
   "Артем, сука!" - снова подумал Виктор, молча, с ненавистью глядя на амбала.
   - Конечно, знаешь, - ответил тот сам себе. - Так вот, советую себе, друг мой, забыть даже имя этой девочки. Не говорить, не назначать ей свиданий. А при случайной встрече бежать от девочки Ирочки как от чумы. Ты понял меня?
   - Иди на х... - посоветовал Виктор. Ему уже было все равно.
   Бац! Губы лопнули, как перезревшие вишни, череп взорвался болью. На мгновение сознание померкло. А придя в себя, Виктор понял, что звереет. Он уже не помнил ни про нож, ни про перевес сил, который был не на его стороне. Да и до Ирины ему, по большому счету, не было дела. Все его мысли и ощущения укладывались в одно слово: "Довели".
   Происходящее далее до самого момента, когда сознание окончательно отключилось, Виктор помнил очень смутно. Очевидно было только, что победителем из этой потасовки вышел отнюдь не он. Вот как и где он очнулся - он уже помнил более отчетливо, но предпочитал не вспоминать. Вообще. Плохо ему было в последней степени. До общежития он добирался едва ли не ползком, с единственной мыслью в голове: лечь! Но сидевший на входе Чуков вытаращил на него глаза, как будто у Виктора выросли рога и хвост, и наверх не пустил, а усадил на вахте и вызвал "скорую". Пока "скорая" ехала, к Виктору постепенно возвращалась память, и это его не радовало. Чтобы отвлечься, он стал стирать кровь полотенцем, принесенным насмерть перепуганным комендантом. Крови были много и на лице, и на руках, и под засохшей коркой на обоих предплечьях обнаруживались длинные порезы. Что до лица, то Виктор ощущал его как сплошную рану.
   Приехавший на "скорой" молодой врач полюбовался на него и потащил в травмпункт. Виктор, полагавший, что мучения его остались позади, понял, как он ошибался. В травмпункте с его ранами и ушибами церемониться не стали, и он даже подумал, что лучше бы его еще раз избили, чем терпеть такое издевательство. К тому же врачиха, делавшая ему перевязки, замучила его вопросами, где это он так поранился. Виктор еще по дороге решил, что бессмысленно как отмалчиваться, так и валить на Артема. Молчание возбудит подозрение, а насчет Артема он ничего никому не докажет, свидетелей у него нет. Поэтому он рассказал врачихе, как к нему подошли трое незнакомых парней, спросили закурить - стандартный ход! - а потом начали вымогать деньги. Когда сказал, что денег у него нет, накинулись на него и стали избивать. Потерял сознание, очнулся уже в одиночестве. Вот и все. Заявление писать не будет, потому что примет нападавших назвать не может. Его заставили подписать какую-то бумагу о том, что никаких претензий он ни к кому не имеет, дали ему больничный лист и отпустили с миром.
   "Как хорошо, что теперь лето, и не надо водить Лизку в школу!" - порадовался Виктор, вырвавшись на свободу из пропахшего медикаментами кабинета. В самом деле, не хватало еще пугать ребенка опухшей физиономией и забинтованными руками. Еще сильнее он порадовался отсутствию Ирины. "А вот с Артемом хорошо бы повидаться! - думал Виктор со сладострастной злобой. - Один на один! И поговорить. Но где искать, хрен его знает..."

-12-

   Недельное уединение Виктора было нарушено появлением Гения, который ввалился в его комнату, как к себе домой и начал было возмущенно говорить что-то, но тут увидал расписную физиономию хозяина и осекся.
   - Ты как мимо вахты просочился? - с интересом спросил Виктор, но Гений стоял, хлопая на него глазами, и молчал. - Ну, чего? кондрашка тебя хватила?
   - Ты... эт-та... - выдавил Гений, тыкая в него пальцем. - Кто это тебя?
   - Сказал бы, если б знал. Да ты сядь, что ли.
   Гений упал на ближайший стул, продолжая потрясенно разглядывать Виктора. Тот поморщился и потрогал припухшую скулу. В основном опухоль спала, но физиономия оставалась довольно живописной. И болезненной.
   - Не просто же так тебя отделали, - не мог успокоиться Гений.
   - В наше время могли бы и просто так.
   - И все-таки?
   - Подозреваю, это была "крыша" Артема, - сказал Виктор и усмехнулся, наблюдая, как к пониманию в глазах Гения примешивается ужас.
   - А-а-а...
   - Ага.
   - Так это тебя за Ирку?
   Виктор пожал плечами.
   - Других претензий у него ко мне вроде бы нет. Только я никак не пойму, как он меня вычислил и подловил... не караулили же они меня каждый день?
   - Смотря насколько сильно его заело, а то, может, и караулили. Слушай, а у тебя все цело: ребра, зубы - на месте?
   - На месте.
   - Деньги? Документы?
   - Все при мне. Уймись, - Виктор оседлал стул задом наперед, сложил на спинке руки и покачался с передних ножек на задние. - Вот что: мне номер телефона Артема нужен. Сможешь узнать? У тебя знакомых много...
   - За... зачем тебе?
   - Встретиться с ним хочу.
   В глазах успокоившегося было Гения снова проступил страх, и он быстро сказал:
   - Не вздумай!
   - Нужно! - сказал Виктор сквозь зубы, сдвинув широкие брови.
   - Витька, не надо! Глупостей ведь наделаешь!
   - Ну и что?
   - Темка тебя под статью подведет!
   - Пусть!
   - А как же Ирина? - тихо спросил Гений.
   Виктор опустил голову и ответил мрачно:
   - Ирку мне все равно не видать, как собственных ушей. Так не все ли равно?
   - Ну ты вообще... Откуда вдруг такие мысли?
   - Вдруг?! Ирку мне никогда не отдадут.
   - Отдадут, не отдадут... Она разве вещь? Сама не может решить?
   - Да решила она уже все, только не поняла еще.
   - А ты понял?
   - Понял, - коротко ответил Виктор и замолк, погрузившись в раздумья.
   Почти неделю он только и делал, что думал, как жить дальше. Но чем больше он думал, тем сильнее становились мучившие его сомнения. Что теперь делать? Встреча с полуночной троицей наверняка была только прелюдией; если он не оставит Ирину, его, пожалуй, убьют. Пойдет ли Артем на убийство? А почему, собственно, нет, ведь не собственными же руками он будет действовать. Умирать, к тому же не своей смертью, Виктору совсем не хотелось. Если же забыть про Ирину... то есть не забыть - все равно не получится, - но усилием воли оторвать себя от нее... Ну и что? Он останется живой и невредимый, но что дальше? Виктор знал, что от тоски не зачахнет и рук на себя не наложит, но тащиться по жизни еще сколько-то десятков лет, равнодушным и одиноким - это была страшненькая мысль. Всерьез ею напуганный, он даже старался не думать об Иринином возвращении. Как знать, не окажется ли, что за время отсутствия она к нему охладела?
   - Витька, - вернул его к реальности взволнованный голос Гения. - Витька, слышь? Не суйся к Артему, не надо.
   - Да не нуди ты.
   - Нет, правда, пообещай, что не станешь искать Артема.
   - Да что ты ко мне пристал?! - не выдержав, вспылил Виктор. - Чего тебе от меня надо?
   - Чтобы ты живой был, болван! - тоже вдруг завелся Гений, глаза его засверкали. - Живой, а не лежал бы под аккуратной такой гранитной цветочницей!
   - Я под цветочницу не собираюсь, - огрызнулся Виктор. - Только что ты предлагаешь? Оставить все как есть? И пусть себе Артем продолжает натравливать своих бульдогов на кого вздумается?
   - А ты неужто хочешь этому помешать?
   - Хочу! К тому же, в драке я привык давать сдачи.
   - Ах, сдачи, - ядовито сказал Гений. - В драке, значит. Хорошенькая, надо думать, это была драка. Сколько их было, а? И с которым ты намерен рассчитаться в первую очередь?
   - Отвяжись!
   - Не отвяжусь!
   - Хвостом за мной, что ли, таскаться будешь?
   - И буду, если нужно.
   Виктор посмотрел на воинственно насупленные белесые брови Гения, на его торчком стоящие патлы, и фыркнул от смеха. Вот уж кто никогда не вмешивался ни в какие драки и старался избегать всяческих разногласий, чего бы ни касалось дело! Как он, интересно, намеревается вмешиваться, решись Виктор сойтись-таки с Артемом?
   - Чего смешного-то? - окрысился Гений.
   - Жизнь смешная! - ответил Виктор. - Обхохочешься.

-13-

   Гений и впрямь взялся таскаться за Виктором, когда и где только мог. Будь это кто другой, Виктор быстро взбесился бы, но назойливое присутствие Гения вызывало у него только усмешки. Да и, по правде говоря, в глубине души он был даже рад компании приятеля - в одиночестве, пожалуй, он скоро извелся бы от тоски. Очень уж худо оказалось жить без Ирины. Он старался не думать и не вспоминать о ней, но все равно трудно было следовать за обычным течением жизни; выполнение привычных, каждодневных действий требовало приложения некоторых, иногда изрядных, усилий. Ничего не хотелось.
   Впрочем, нет. Одно желание, причем с каждым днем все усиливающееся, у Виктора все же имелось - он не переставал думать о встрече наедине с Артемом. Но приходилось ждать, пока Гению надоест играть в телохранителя. Впутывать его в выяснение отношений было бы нечестно.
   А Гений вдруг решил по мере сил заняться его развлечением. Заявив, что сидеть летом в городе вредно, но стал таскать Виктора "на природу", а именно - в карьер, давным-давно превратившийся уже в озеро с подземными источниками и, вследствие этого, в излюбленное место отдыха измученных жарою горожан. Виктору не слишком нравились эти увеселительные поездки - хотя бы потому, что за последние год-два карьер изрядно загадили, и все больше не вполне трезвых личностей стало туда стекаться. К тому же, он считал, что от купания в окрестных водоемах родного индустриального города больше выйдет вреда, чем пользы. Но Гений был неумолим и отказов не принимал. В него будто какой-то бес вселился - его, обычного такого податливого, стало невозможно переспорить. Тогда, чтоб извлечь из поездок хоть какую-то пользу, Виктор стал брать с собою Лизку. Все лучше, чем сидеть дома с матерью...
   Уже в августе Виктор случайно столкнулся с Леной, с которой не виделся с окончания учебного года. После того странного ночного разговора они вдруг начали как будто стесняться друг друга и неосознанно избегали общения, если только речь не заходила о Лизке. Вот и теперь - едва успев поздороваться и поняв, что убежать будет невежливо, Лена завела разговор о своей ученице, вспомнила, с каким скрипом девочка закончила первый класс.
   - Вы бы с ней позанимались, - обратилась она к Виктору с оттенком упрека.
   - Смеетесь? - хмуро отозвался Виктор.
   - Но нельзя же пустить все на самотек, - заволновалась Лена. - В будущем году Лизе придется еще труднее. Вы что, хотите, чтобы она осталась на второй год?
   Виктор только мрачно смотрел на нее. Настроение у него и без того было почти на нуле, и с каждым днем только ухудшалось, а тут еще эти школьные заботы.
   - У вас какие-то неприятности, Витя?
   - У меня все так хорошо, что лучше не бывает.
   - Врете, - грустно сказала Лена. - У вас все плохо. Знаете что? Давайте я сама с вашей сестренкой позанимаюсь. На дому.
   - У кого на дому?
   - У меня.
   - Мне платить нечем, - брякнул Виктор, и тут же пожалел о своих словах. Лена так и вспыхнула.
   - Вы меня обидеть хотите?
   И впрямь, судя по выражению ее глаз, предложение денег очень ее задело. Виктор хотел было извиниться, но вовремя сообразил, как глупо это прозвучит.
   - Так когда вас ждать? - спросила Лена, изо всех сил борясь с обидой и храбро глядя ему в глаза...
   Через неделю они, к огромному облегчению Виктора, наконец-то перешли на "ты" и снова сблизились. Тема любовных метаний Виктора больше в разговорах не всплывала, и все шло очень хорошо, только вот ему начало казаться, что Лена теперь как-то не так на него смотрит. Он и раньше знал, что нравится ей, но вдруг начал подозревать, что симпатия ее приняла иную форму, и это его беспокоило. Вдруг вспомнилось расстроенное Ленино лицо в тот вечер, когда они разговаривали об Ирине... "Только этого еще не хватало", - думал Виктор, в очередной раз ловя на себе какой-то очень уж проникновенный взгляд лучистых серых глаз. И он уже не знал, радоваться или нет переходу на более дружеский уровень общения и исчезновению в их отношениях официальной натянутости. А еще мелькали странные мысли о том, что социальная пропасть между ним и Леной все-таки не так велика, как между ним и Ириной, и что с Леной, пожалуй, все могло бы сложиться куда проще и удачнее, без нервотрепки и мордобоя. Как-то Виктор, от тоски и от нечего делать, даже принялся обдумывать возможность дальнейшего сближения с Леной, но вскоре бросил: ему стало противно, под самое горло подкатило отвращение к себе. "Подумать только, легкой жизни и легкой любви захотел! Социальное неравенство давит - откуда только слова такие выкопал? - думал он со злостью. - Правильно Ирка сделает, если бросит меня - на что ей такой гад сдался..."
   Но тут же подступали другие мысли, от которых становилось еще хуже: а как Лену любит Лизка! И видно, что любовь ее взаимная: достаточно посмотреть и послушать, как ласково Лена обращается с девочкой, чтобы понять это. Виктор всегда со смешанным чувством смотрел на лицо молоденькой наставницы в те минуты, когда она наклонялась к Лизке, объясняя ей что-то. Он видел тогда не учительницу и ученицу - а уж он-то знал, как мягко Лена обращается со своими подопечными первоклассниками, - а любящих сестер. А то и маму с дочкой. И начинал невольно думать, как обрадовалась бы Лизка, получи она возможность быть с Леной каждый день, а не два раза в неделю. К Ирине девочка тоже вроде относилась неплохо, но это было совсем не то, не было той ласковой радости, которая загоралась в ее глазах при виде учительницы.
   И чем дальше, тем яснее Виктор видел, в какую страшную нравственную западню сам себя загоняет. Но ничего, абсолютно ничего не мог с этим поделать.
  

х х х

   Город, ставший для Ирины местом ссылки, сначала неожиданно ей понравился. Стоял он на самом берегу Волги и, хотя был едва ли больше ее родного города, казался удивительно просторным и зеленым. На широких улицах, обсаженных раскидистыми деревьями, было малолюдно и прохладно в самый жаркий день. В многочисленных скверах, играя с листвой, гулял свежий влажный ветер, пахнущий рекой.
   Родственница, к которой определили Ирину, жила одна в однокомнатной квартире. Но она работала старшим мастером на одном из крупных заводов, пропадала на работе с утра до позднего вечера, и квартира целый день оставалась в полном распоряжении Ирины. Дома, впрочем, сидеть совершенно не хотелось: уж очень заманчиво блестела за окнами Волга, еще кое-где видная за многоэтажными новостройками. Ирине очень понравился городской пляж, с ровным и чистым речным песком, почти безлюдный в людные дни. Здесь она просиживала часами, глядя на темные, сине-зеленые воды могучей реки, или следя за беспорядочным полетом чаек. А еще лучше было сесть на паром и уплыть на противоположный берег, где был ярко-желтый песок и высоченные корабельные сосны. С утра и до самого вечера можно было не встретить ни одного человека, и наслаждаться иллюзией одиночества и единения с природой.
   Бродя между соснами, Ирина чувствовала, что вся прошлая жизнь ее осталась где-то позади, вдалеке - так далеко, что уже кажется вовсе и не ее жизнью, а чьей-то чужой. И с этого невероятно огромного расстояния легко было оценить и взвесить свои и чужие поступки, желания, помыслы. Ирина много думала о том, чего же она хочет, и что для нее - самое главное. Родители, друзья, институт, будущая работа, карьера - так много всего важного, без чего немыслимо себя представить. И, отдельно от всего этого, особняком - Виктор. Впервые Ирина отчетливо поняла, что Виктор и все остальное, чем она до сих пор жила, несовместимы. Что он совершенно выпадает из привычного ей окружения, он из другого мира, и жить, как прежде, балансируя между двумя мирами, долго нельзя. Рано или поздно нужно будет выбирать.
   Подобные мысли посещали Ирину и ранее, но в круговерти многочисленных забот и встреч их легко было прогнать. Теперь же, в тишине и покое соснового бора, они окрепли, и настойчиво возвращались, лишая Ирину душевного покоя, который, ей казалось, она только-только обрела. Жизнь без Виктора казалась ей сплошным ужасом, но и будущее с ним пугало не меньше. Ведь не могут же они "просто" встречаться бесконечно, когда-нибудь речь зайдет о женитьбе, и тогда... Родители никогда его не примут, среди Ирининых друзей он будет как белая ворона; институт, наверное, придется бросить и найти работу, потому что ведь понадобятся деньги, а у Виктора их нет. И ведь надо будет где-то жить. Ирина вдруг задумалась: а где вообще живет Виктор? Об этом они как-то не говорили. Ясно, что не у матери, но где? Снимает квартиру? Или комнату в общежитии? Или, как предполагала Леська, он обретается в какой-нибудь дворницкой подсобке?..
   Голова у Ирины шла кругом, и вдруг она спохватывалась: стоп, а Виктор ведь вообще никогда не заговаривал о женитьбе. У него вообще не было планов на будущее. Он-то о чем думает? Может, у него и намерений жениться нет? Может, он считает, что в двадцать два года думать о семье рано? "Ну почему, - думала Ирина в отчаянии, - почему с ним все так сложно? Ничего не понятно. Вот с Артемом - у того все ясно..." Да уж, у Артема планов было понастроено лет на десять вперед, и при этом - ни одного неосуществимого. Если уж он что-то планировал, то можно было не сомневаться, что намерение свое он в жизнь воплотит в лучшем виде.
   Если бы Виктор хоть чуть-чуть заглядывал в будущее...
   Если бы только можно было поговорить с ним, чтобы он развеял все сомнения! Сам звук его голоса действовал на Ирину успокаивающе.
   Но она, с тех пор как уехала, ни разу с ним не говорила - он не звонил, как и было условлено. Вернее, на этом он сам настоял. Никак, между прочим, свое решение не обосновав. Характер, что ли, выдержать хотел?
   Чем дальше, тем чаще Ирина с тревожным ожиданием поглядывала на молчащий телефон. Ей очень хотелось, чтобы Виктор изменил своим дурацким, непонятным ей принципам, и позвонил наконец. Но он не звонил. И Ирина с нетерпением считала дни, оставшиеся до возвращения домой.
  

Часть 3

-1-

   Виктор долго думал, но решил все-таки пойди встретить Ирину после занятий. По его подсчетам, она уже два дня как вернулась, но они еще не встречались и не созванивались. Говоря по правде, он страшился встречи, не зная, чего ждать от Ирины. Да и от себя он не знал, чего ждать. И все-таки он заранее изучил расписание занятий Ирининой группы и пришел к учебному корпусу к окончанию лекций.
   Высокие выщербленные ступеньки сбегали от массивных дубовых дверей к квадратной асфальтированной площадке перед корпусом, отделенной от примятых газонов литой чугунной оградкой. Виктор уселся на эту оградку и стал ждать, рассчитав, что Ирина, спускаясь по лестнице, непременно его увидит. А там уж пусть сама решает, подходить или нет.
   Когда галдящая студенческая толпа неожиданно плотным потоком потекла вниз по ступеням, Виктор слегка забеспокоился: Ирина, может, его и заметит, а вот он вполне может и проглядеть ее в такой массе народу. Но он увидел ее сразу, едва она показалась в дверях. С ней была какая-то девчонка с крашеными в огненный цвет короткими волосами и с ярким макияжем - вероятно, одногруппница. У обеих подмышками колыхались огромные картонные папки для акварельной бумаги. Маневрируя этими папками, девушки неспешно спускались по лестнице и о чем-то оживленно беседовали. Виктор хотел было вскочить, но сделал над собой усилие и остался сидеть. Ведь он сам с собой условился не привлекать внимание специально.
   Дойдя до середины лестницы, Ирина повернула голову и встретилась с ним взглядом. На секунду она замешкалась, но тут же решительно схватила подружку за свободный локоть и двинулась в сторону Виктора. Только теперь он поднялся и ждал ее уже стоя.
   - Витя! - сказала Ирина радостно. Но выражение ее глаз не соответствовало тону, уж очень напряженное оно было. - Как ты меня нашел?
   - Расписание на кафедре вывешено, - ответил Виктор, внимательно ее разглядывая. Поездка явно пошла ей на пользу: Ирина еще посмуглела и похорошела, щеки стали румянее, а свежие губы - ярче.
   - А почему не позвонил?
   - Гхм, - вклинилась крашеная девчонка, которая, в свою очередь, откровенно пялилась на Виктора щедро подведенными глазами. - Ир, ты хоть познакомь нас.
   - Ах да, - спохватилась Ирина. - Виктор. А это моя подруга Олеся.
   - Изнемогаю от счастья, - подруга Олеся первая протянула руку и весьма ощутимо стиснула наманикюренными пальчиками ладонь Виктора. - Но давайте лучше без официоза. Просто Леся. А тебя как лучше называть? Вик? Витек? Витя?
   - Как хочешь, - ответил Виктор без восторга. Это накрашенное чудо было довольно забавно, но еще лучше оно было бы без косметики. - Как съездила, Ир?
   - Нормально съездила. Лесь, мы отойдем на минутку, ладно? Подождешь меня? Нам поговорить надо.
   - Говорите сколько хотите, - согласилась Леся покладисто и, прислонив к оградке крупногабаритную папку, принялась рыться в сумочке.
   Ирина схватила Виктора за руку и повела его в обход учебного корпуса, туда, где был разбит небольшой скверик. Сейчас он пустовал.
   - Почему ты не позвонил мне? Почему? - повторяла Ирина на ходу. - Я так скучала! Чуть не умерла!
   Виктор удержал ее, повернул к себе и молча обнял. Ирина на несколько секунд прижалась к нему, замерев, потом чуть отстранилась и с тревогой заглянула в лицо.
   - Что с тобой, Витя? Что случилось?
   - Ничего, Ир, - с некоторым трудом ответил Виктор. - Все хорошо. Раз ты здесь, значит, все хорошо.
   - Нет, правда?
   - Правда. Ну, расскажи, как оно там, на Волге?
   - Да ну ее к черту, эту Волгу. Потом. Не хочу о ней говорить.
   - А о чем хочешь?
   - О тебе!
   - А обо мне чего говорить? - усмехнулся Виктор. - Все как обычно.
   - Да? - чуть обиженно спросила Ирина. - Как обычно? То есть, что со мной, что без меня - никакой разницы?
   - Дурочка, - сказал Виктор и поцеловал ее в нос. - А вообще, Ир, нам надо серьезно поговорить.
   - Очень надо, - неожиданно поддержала Ирина. - Только не сейчас: меня, понимаешь, еще "пасут". Домой надо идти... Хорошо хоть, Артема за мной не послали.
   "Жаль, что не послали, - подумал Виктор. - Вот и увиделись бы, наконец".
   - Позвони вечером, хорошо? Я скажу, когда мы сможем встретиться. Позвонишь?
   - Конечно. Только, Ир...
   - Что?
   - Не надо из-за меня ругаться с мамой.
   - Но, - пробормотала Ирина, уткнувшись ему в плечо, - если по-другому никак?
   - Тогда лучше никак, - тихо сказал Виктор.
  

х х х

   Вывернув из-за угла, Ирина вдруг резко остановилась и дернула его за руку.
   - Стой, Витя! Не пойдем туда.
   - Ты что?
   - Артем! - сказала Ирина, делая большие глаза и тыча вперед себя пальцем.
   - Где?
   - Вон, с Леськой стоит, видишь?
   - Вижу, - и Виктор решительно двинулся в сторону Артема, мрачно порадовавшись про себя, как удачно все складывается. Но Ирина мертвой хваткой вцепилась ему в локоть.
   - Не ходи! Наверняка он приехал меня забрать, мама прислала. Пойдем лучше вон туда, чтобы он нас не заметил. В обход. Не хочу с ним встречаться.
   - Зато я хочу, - веско сказал Виктор. - А тебе к нему идти вовсе необязательно, можешь тут пока подождать.
   - Чего ждать-то? - непонимающе спросила Ирина. - Да что на тебя нашло? Вы что тут, поцапались, что ли, пока меня не было?
   - Ага. Поцапались. Вот именно.
   Удержать его при всем желании Ирина не смогла бы - не та весовая категория. Но и отпустить одного не могла, а потому пошла следом с видом мрачной покорности судьбе, мучаясь самыми дурными предчувствиями.
   - Ах вот ты где, - обратился к ней Артем, ласково ей кивая. Потом повернулся к Виктору, и выражение лица его резко изменилось, тонкие губы презрительно изогнулись. - Опять ты! Как ребра, не беспокоят? - осведомился он нарочито участливым тоном.
   - Благодарствую, - холодно сказал Виктор. - На мне все быстро заживает.
   - Может быть, тебе просто плохо объяснили?
   - Объяснили изрядно.
   - Тогда в чем же дело? Ты туго соображаешь? Требуется растолковать?
   - Хотелось бы получить объяснения из первых, так сказать, уст.
   Артем надменно улыбнулся.
   - Не много ль чести?
   - Так что же, - Виктор быстро терял терпение, - будешь ты говорить со мной или нет?
   - Не буду. К тому же, если припоминаешь, мы с тобой уже разговаривали. По-хорошему. Одного раза достаточно, нет?
   Собственно, этого следовало ожидать. Будь Артем расположен к выяснению отношений тет-а-тет, не стал бы он посылать полуночных амбалов. Виктор быстро огляделся по сторонам. Народу вокруг полно, и это плохо. Не затевать же прилюдно драку. Да, впрочем, плевать на толпы студентов, но вот девчонки... С другой стороны, упускать такой шанс поквитаться, хоть отчасти, - просто грешно. Хотя бы рожу ему разбить, и не так, как в прошлый раз - слегка, а как следует, чтобы недельку дома посидел, подумал.
   С такими мыслями Виктор шагнул по направлению к ухмыляющемуся Артему. Но девушки, уже некоторое время наблюдавшие за ним с возрастающей тревогой, вдруг, не сговариваясь, схватили его с двух сторон за руки и повисли на нем.
   - Не надо, Витя! - сдавленно вскрикнула Ирина.
   - Сдурел ты, что ли? - вторила ей сердитая Леська.
   - Отпустите! - тихо зарычал Виктор.
   - Еще чего! Вот что, Тема: забирай Ирку и канай отсюда скоренько, - взялась распоряжаться Леська. - А ты, - это Виктору, - постой-ка и остынь немного... Идите, идите, не тормозите. Думаете, я на нем до вечера висеть буду?
   Ирина колебалась, растерянно поглядывая то на Виктора, то на Артема, и явно не знала, как поступить. Тогда Артем взял ее за руку и, многозначительно улыбаясь, увел к припаркованному неподалеку "Форду". Ирина сопротивлялась, но не очень. Виктор молча, едва дыша от ярости, проводил их взглядом. Леська висела у него на руке, успешно изображая каторжное ядро, и не собиралась отпускать его. Лишь когда Ирина и Артем скрылись в нутре "Форда" и тот, мягко и почти неслышно зарычав, тронулся вдоль по проспекту, все ускоряя свой бег, она разжала пальцы и испустила глубокий вздох облегчения.
   - Ну и придурок ты! - сказала она, обращаясь к мрачному Виктору. - Нашел где выяснять отношения!
   - А ты не указывай.
   - Если тебе не указывать, ты, пожалуй, уже через пять минут себе шею свернешь, - хмыкнула Леська и внимательным взглядом окинула его еще раз с головы до ног. - Так вот ты какой, северный олень! И впрямь, ничего, симпатичный. Только коротковат, пожалуй, немного. И уж точно не сокровище.
   Никак не отреагировав на эту исчерпывающую характеристику, Виктор опустился обратно на оградку. Леська присела рядом, положила ногу на ногу, одернула короткую юбочку.
   - Ты всегда такой горячий или только по вторникам?
   - И по средам тоже, - ответил Виктор. Он пытался успокоиться и никак не мог; по позвоночнику то и дело пробегала дрожь возбуждения. Ярость так и клокотала в нем. Еще его раздражало, что Леська продолжает неотрывно его разглядывать и многозначительно улыбается при этом.
   - Что ты на мне интересного увидела? - не выдержал он.
   - Пытаюсь понять, что такого чудесного нашла в тебе Ирка.
   - И как, получается?
   - Неа. По-моему, смотреть особо не на что.
   - Ну и счастливо оставаться, - поднялся Виктор.
   - Погоди, - Леська ухватила его за джинсы и потянула книзу. - Посиди-ка. Или ты куда-то торопишься? Или, может быть, обиделся?
   Виктор промолчал, но сел. Обиды не было, желания куда-то идти и что-то делать - тоже. Вообще ничего не было, даже ярость, и та схлынула. Ирина так спокойно, так покорно ушла, не возразив ни слова... Ну и ладно, ну и пусть. Он скрипнул зубами и полез за сигаретами.
   - Угости сигареткой, - попросила Леська, и Виктор машинально протянул ей пачку. - Слушай, а ты правда - дворник?
   - Откуда ты знаешь?
   - Ирка сказала. А я, по правде, все думала, что ты "того", - она покрутила пальцем у виска.
   - И теперь продолжаешь думать так же?
   - Ну, что-то такое, ненормальное, в тебе есть. Немножко. Я бы с тобой точно связываться не стала.
   - Я с тобой тоже, - против воли усмехнулся Виктор.
   - Поразительное единодушие! А знаешь, Витя, я была бы тебе очень благодарна, если ты Ирку у Артема того... увел, то есть. Если уж она тебе так нравится.
   - Вот это новости! - поразился Виктор. - Вы разве с Артемом не друзья?
   Леська подняла глаза к небу и выпустила туда же струйку дыма.
   - Дружба дружбой, но в некоторых делах каждый радеет исключительно за себя. Ясно?
   - Ясно, - сказал озадаченный Виктор.
   - Плохого я Ирке не желаю. Не думай, что я какие-то интриги у нее за спиной плету и пытаюсь Артема у нее отнять. Артем - золотой малый, - ну, может, зануда немножко, - но Ирку бесит страшно, и это уже сейчас, а что будет, если они поженятся? Лучше бы он от нее отлип.
   - А к тебе прилип?
   - Хотя бы и так, - засмеялась Леська. - Чего добру пропадать?
   - Действительно...
   - Только на Ирку он что-то очень уж запал.
   - Я заметил.
   - Что, пострадал уже за нее? Сильно тебя Артем потрепал?
   - Живой пока, так что говорить не о чем.
   - О, да ты оптимист. Люблю оптимистов. Ладно, хорошо тут с тобой сидеть, но дома дела ждут.
   Леська легко вспорхнула с оградки, как большая яркая бабочка, и быстрой уверенной походкой полетела прочь от учебного корпуса. Виктор посмотрел, как ловко она переставляет ножки в туфельках на тонкой шпильке, и который уж раз подивился: как это девчонки умудряются так изящно и ровно передвигаться в обуви, совершенно для ходьбы не приспособленной?..
  

х х х

   Встречу удалось устроить тем же вечером: удивительно, но Артем не стал ябедничать Ирининой маме, домашний арест был отменен, и родительский контроль ослаблен. Ирина недоумевала, не зная, как истолковать такую лояльность бывшего жениха. То ли он что-то задумал, то ли просто махнул на нее рукой. Ирина очень опасалась первого. Артем был не из тех, кто может махнуть рукой и отступиться. Ей вообще было не по себе. Всю дорогу домой Артем молчал и смотрел только на дорогу, но Ирина видела, как, отражая работу мысли, кривятся его губы.
   По вечерам было уже свежо, еще и от маленькой городской речушки тянуло влажной прохладой, и Ирина застегнула все до единой пуговички своего замшевого пиджачка. Но даже так она зябла. А вот Виктор, как и днем, сидел напротив в одной только майке без рукавов, и было видно, как при каждом движении его рук вспухают и опадают под смуглой кожей бугры мышц. Ирина смотрела на его руки, потому что в лицо смотреть не могла - отчего-то это было слишком больно.
   Битый час она пыталась выяснить, что случилось между ним и Артемом в ее отсутствие, но Виктор не хотел об этом говорить. За его молчанием крылось что-то очень нехорошее, Ирина это чувствовала. Она догадывалась, что Артем принял какие-то меры: может быть, угрожал, может быть, даже применил силу. Меры, судя по всему, оказались не слишком эффективными, и подействовали на Виктора не совсем так, как предполагалось. Но все-таки подействовали. Что-то в нем изменилось.
   - Ир, да отстань ты от меня с Артемом, - не выдержал он наконец. - Я не о том поговорить хотел. Пока тебя не было, я тут думал и... в общем, давай или поженимся, или разойдемся. Совсем. Потому что мы идем в никуда, и я... не могу я так больше.
   - По... ох... поже...нимся? - от неожиданности дыхание у Ирины перехватило. Она почти испугалась: неужели он прочел ее мысли? - Но я не... не думала об этом, - "Ох и врушка же ты!.." - Я не знаю...
   Виктор посмотрел на нее странным взглядом, сдвинув широкие брови.
   - Подумай, если еще не думала...
   - Я вообще-то пока не собиралась... замуж, - вдруг Ирина поняла, что перспектива выйти замуж за кого бы то ни было - даже за Виктора, - реально ее пугает. И чего это он вообще? То просит не ругаться из-за него с родителями, то предлагает пожениться. Или он думает, что женитьба решит все проблемы? - А институт? А...
   - Да разберемся мы со всем этим, Ир. Ты только скажи: "да" или "нет"?
   "Разберемся! - подумала Ирина. - Интересно знать - как?.."
   А вслух спросила:
   - А если я скажу "нет"?
   - Тогда нам лучше не встречаться больше, - хмуро сказал Виктор.
   - Витя, - осторожно сказала Ирина. - А что это ты вдруг так... резко?
   Виктор судорожно вздохнул.
   - Я очень тебя люблю, Ир. Мне, кроме тебя, никто не нужен. Но если ты сегодня будешь со мной, завтра - родители посадят тебя из-за этого под замок, а послезавтра - ты уедешь с Артемом, я так с ума сойду.
   - Но я никуда не уеду с Артемом! - запротестовала Ирина так жарко, как будто это было самое важное из всего сказанного.
   - Сегодня ты уехала, - тихо сказал Виктор. - Ир, я понимаю: я никто. У меня нет ничего, даже своего угла нет. Но если захотеть, можно что-то с этим сделать - поменять работу, снять квартиру, даже в институт этот ваш дурацкий поступить.
   "Сделать-то можно, - подумала Ирина. - Да только я тебя знаю: для этого тебе придется себя даже не ломать - насиловать. Ведь ты этого не хочешь. Совсем. А я? Ведь мне, чтобы принять твой образ жизни, придется насиловать себя. Я, пожалуй, смогу. Но только что из этого получится? И тебе, и мне, будет плохо... Ох, о чем же это я думаю? Почему плохо? Наверное, я все-таки не люблю его или люблю недостаточно сильно? Если бы я любила его по-настоящему, у меня даже сомнений возникнуть не должно было, я сразу ответила бы ему "да"... Ох, да мне просто страшно. И почему я такая трусиха?"
   - Что ты молчишь? - спросил Виктор.
   - Мне надо подумать, - в полном отчаянии сказала Ирина.
   - Конечно, подумай. И... вот еще. Это серьезно, ты должна знать, на что соглашаешься. Пойдем, - он встал и протянул ей руку. Ирина не спешила принять ее.
   - Куда?
   - Хочу представить тебе свою мать.

-2-

   К Ивану Петровичу Виктор не заходил уже давненько, и потому был встречен с радостью, к которой примешивалась, впрочем, легкая обида: куда, мол, опять пропал, почему дорогу забыл? Виктор не стал объяснять и оправдываться, но по его виду Иван Петрович, кажется, и сам кое-что понял. От вопросов, правда, удержался, за что Виктор был ему бесконечно благодарен. Меньше всего ему хотелось распространяться о причинах охватившей его хандры.
   Его увлекли за стол, он не стал сопротивляться и спорить. Уже второй день он пребывал в неком оглушенном состоянии, сходном чем-то с тем отупением, которое наступает после нескольких суток непрерывного бодрствования. Этакая эмоциональная анестезия. И он надеялся, что это состояние продлится подольше.
   - А Димка опять где-то пропадает, - расстроено сообщил Иван Петрович, наблюдая, как Виктор машинально ломает и крошит хлеб. - Неделю уже нету. То есть он домой, похоже, забегает, но только в наше отсутствие. И деньги у Лариски из кошелька пропали...
   - Я, кажется, знаю, где он может быть...
   - Где?!
   - Я только пока не совсем уверен. Подождите, дядь Вань. Я загляну туда на днях...
   - Загляни, пожалуйста, Витя. И не церемонься особенно с этим мерзавцем, все нервы уже матери вымотал... Ты прости, что я к тебе со своими проблемами. Вижу, у тебя тоже не все ладно.
   - Все как всегда, - вздохнул Виктор, напрочь позабыв собственное правило всегда в этом доме "держать марку" и изображать полное личное благополучие. Сегодня ему было не до правил. - А я ведь тоже не просто так пришел. Помните, вы меня к себе на работу звали? Ну, так я готов, если вы только еще не передумали.
   Иван Петрович явно обрадовался.
   - Ну конечно! Найдется для тебя место, Витя. Надумал все-таки? Вот хорошо. А что же старая работа?
   - Да вот, не срослось...
   Накануне Виктор явился к Евгении Петровне с заявлением об увольнении. Начальница его была сражена наповал, но трепыхалась недолго, заявление подписала. Даже не стала ни о чем спрашивать, хотя и заметно расстроилась. Видимо, истолковала поступок Виктора по-своему: ну, кому захочется долго махать метлой, а тем более - такому молодому парню? Полюбопытствовала только с материнской заботливостью:
   - Куда уходишь-то?
   - Пока никуда, - ответил Виктор, окончательно добив ее.
   Плохо, что пришлось срочно съезжать с общежития. Никто его не гнал; и Евгения Петровна, и комендант охотно позволили бы ему пожить недельку-другую, но Виктору нужно было исчезнуть - чтобы кое-кто не смог его тут отыскать. Возвращаться на квартиру к матери не то чтобы не хотелось, а было просто-напросто страшно, потому что Виктор чувствовал себя способным на любой поступок. То есть абсолютно на любой. Поэтому вещи он отвез Гришке, который никогда не задавал никаких вопросов, а сам остался временно бесприютным. Он решил, что пока перекантуется по знакомым, да вот хоть у того же Гришки, а если что - ну, ночи еще не слишком холодные, не рассыплется. Но это был уже совсем крайний вариант.
   Еще надлежало решить, как быть с Лизкой. Работа, на которую Виктор претендовал, не подразумевала такого гибкого графика, как его дворницкие труды, и он сразу рассчитал, что ни отводить Лизку в школу, ни забирать ее домой, не сможет. Оставалось уповать на самостоятельность и дисциплинированность достаточно взрослой уже девочки. Провожая ее на очередной урок к Лене, Виктор с некоторой опаской сообщил, что осенью они не смогут уже видеться как раньше, и что Лизке придется одной ходить в школу и обратно. Лизка храбро ответила, что она уже большая, и сможет сама о себе позаботиться, но видно было, что она очень расстроилась. В тот вечер она была особенно молчалива и то и дело ласкалась к Виктору, умильно и жалобно на него поглядывая. Эти взгляды язвили Виктора сильнее отравленных стрел. Были мгновения, когда ему хотелось уже отказаться от своих намерений и оставить все как есть. Черт с ней, с Ириной, почему из-за нее должен страдать ребенок? Но тут Виктор представлял, как вновь - конечно, совершенно случайно, - встречается с ней на улице, как они смотрят друг на друга и что говорят... Нет, перемены были совершенно необходимы и неизбежны, хоть и веяло от них в душе промозглым холодом.
   Были и минуты, когда Виктору казалось, что не все еще так плохо, может быть и еще хуже, но потом приходили другие мысли: нет, хуже уже быть не может, и так прижало изрядно...
   Именно из-за этого тошнотворного ощущения зажатости в углу он и пошел к Ивану Петровичу. Какая уж тут гордость...
   - ...Так ты подходи завтра к нашим проходным. Знаешь, как добраться? Витя? Витя, ты где?.. - Иван Петрович легонько тронул за плечо Виктора, и тот выпал из своих невеселых дум.
   - Я тут. Да, знаю, как добраться. Приеду...
   А еще Виктору подумалось, что можно попроситься пожить к Ольгуне. Да, они всегда жили как кошка с собакой; так может, пришла пора налаживать отношения? Тем более, что в последний раз они вроде неплохо поладили. Даже выручили друг друга. Ну да, есть еще Костя, с которым Виктор не так давно обошелся очень неласково, но Костя - парень отходчивый, и на трезвую голову совсем не злой. Кроме редких случаев. Правда, и трезвым бывает нечасто...
   - Не нравится мне, как ты выглядишь, - озабоченно сказал Иван Петрович.
   - А как я выгляжу?
   - Как человек, которого крепко приложило. Что с тобой, Витя?
   "Если б я мог объяснить", - подумал Виктор и снова вспомнил потрясенные, испуганные глаза Ирины. Он ощутил вдруг страшную усталость. Не хотелось никуда идти, а хотелось лечь и уснуть. Желательно, накрыв голову подушкой. В середине лета на Виктора уже находило подобное желание, но тогдашний повод казался ему ныне мелким и пустяковым. Подумаешь, с матерью поцапался. Теперь дело хуже, теперь думать надо, как вообще жить дальше.
   - Ты бы остался у нас, - Иван Петрович снова положил руку ему на плечо и легонько его сжал. - Заночуешь. А завтра вместе пойдем, покажу тебе, где наш отдел кадров. А?
   - Дядя Ваня...
   - Правда, Витя, оставайся, - в дверях возникла Лариса, до того возившаяся с двойняшками в детской. - Мы только рады будем.
   Поборовшись немного со слабыми угрызениями совести, Виктор согласился. Идти ему все равно было некуда.
   Лариса постелила ему в пустующей Димкиной комнате. Виктор лежал в его кровати, глядел в потолок - или, вернее, в темноту под ним, - и думал, где сейчас может ошиваться обитатель оной комнаты и оной кровати. И чем он занимается. Надо было довести дело до конца, выяснить, наконец, чего мутит Димка, но ни сил, ни желания тащиться на Ново-Баровскую дачу не было. Впрочем, ради Ивана Петровича надлежало сделать над собой усилие.
   Нехилое, надо сказать, усилие...
   "Да ведь я сам себя до такого состояния довел, - одернул себя Виктор. - Кто мне, собственно, мешал плыть по течению и дальше? Счастливой, блин, мошкою летать?.. Нет, задергался, развел деятельность... А потом сам напугался того, чего наделал. Напугался - и в кусты. А с чего я взял, что Ирина обязательно откажет? Она, может, напугана не меньше меня. Может, даже, больше. Да и кто бы на ее месте не испугался, когда тебе устраивают такое шоу?.. Ох я и дурак!"
   "Но узнать ей все равно пришлось бы, - тут же возразил он себе. - Так лучше заранее, чем после загса. Вот был бы ей сюрприз в виде такой свекровушки. Черт, но какие глаза у нее были... Уж лучше бы заорала, что ли, или в обморок хлопнулась. И все-таки, я правильно сделал. Так лучше. Не для меня, так хоть для Ирки. Да и вообще, к черту, какой из меня муж?!" Тут Виктор припомнил свои рассуждения о предполагаемой совместной с Ириной жизни, которые он вел перед Леной, рассуждения о том, что ни один из них ничего не должен другому, и устыдился: ну и глупец же он был. Самодовольный глупец. И недобрый к тому же. Правильно Лена назвала его жестоким.
   Да и сейчас вряд ли он изменился к лучшему.
   Утром чем свет его растолкал Иван Петрович, а Лариса принесла охапку одежды, не новой, но чистой и выглаженной, принадлежавшей раньше, вероятно, Вадиму. Подавив чувство неловкости, Виктор выбрал себе темно-синюю рубашку: его собственная майка была уже несвежей, а вся прочая одежда осталась у Гришки. Рубашка была чуть велика, но в общем сидела неплохо. Одевшись, он вышел на кухню, где Иван Петрович уже пил кофе за маленьким столиком в углу, а Лариса стояла у плиты, переворачивая на сковородке оладьи. "И почему они не мои родители?" - мелькнула мысль и тут же исчезла, когда Иван Петрович и Лариса обернулись и посмотрели на него с особенным, трудноописуемым выражением в глазах, от которого Виктору немедленно захотелось стащить с себя рубашку, скомкать ее и запихнуть подальше, с глаз долой. Но он сдержался.
   - Давай-ка, Витя, ешь, - сказала Лариса, ставя перед ним на стол тарелку с дымящимися оладьями. - Не смотри на этого оболтуса - в него утром и насильно ничего не запихнешь, только и знает, что кофе хлебать.
   Оладьи были пышные, горячие и очень вкусные, отсутствием аппетита Виктор никогда не страдал, и без лишних уговоров он вмиг очистил тарелку.
   - А что ты скажешь насчет того, чтобы остаться пожить у нас? - вдруг спросил Иван Петрович, хмурясь чему-то. Он сосредоточенно набивал трубку и на Виктора не смотрел. - Ну то есть пока с жильем не образуется. Подходящую квартиру сейчас снять нелегко, я так понимаю.
   Виктор даже поперхнулся очередной оладьей, заботливо подложенной ему Ларисой.
   - С чего вы взяли, что у меня напряг с жильем?
   - Я же знаю, что такое твоя матушка, - невесело усмехнулся Иван Петрович. - Удивляюсь, как ты вообще терпел ее так долго.
   "Он думает, что я только-только сбежал с материной квартиры, - догадался Виктор. - Ну, пусть. Так оно даже лучше".
   Не став сразу отказываться, он сказал, что подумает. Квартира Тураниных манила семейным теплом и уютом (в его глазах почти идеальным, даже принимая во внимание неприятности с Димкой), но одно соображение, может быть, и глупое, мешало ему остаться. Здесь Ирина легко его найдет через Гения или брата. Если, конечно, вообще будет его искать.
   - Ну, ладно, - сказал Иван Петрович, взглянув на часы. - Пора. Пойдем, Витя.
   На новых "Жигулях" они быстро домчались до проходных завода, территория которого вытянулась вдоль берега второй городской речки. Иван Петрович завел своего протеже в отдел кадров, вполголоса сказал пару слов одной из молодых, строгих и нарядных сотрудниц, и ушел, велев Виктору обязательно приходить вечером к ним домой. Его уходу Виктор немало порадовался. Достаточно и того, что его, как ребенка в детский садик, привели едва ли не за ручку; если бы Иван Петрович еще начал за него хлопотать, он бы, пожалуй, сбежал. Девушки надавали ему кучу анкет, требующих немедленного заполнения, и сели пить чай. В комнату то и дело заглядывали люди, но, узрев чаепитие, тут же извинялись и исчезали за дверью. Виктор поразился такому снисходительному отношению к явно бездельничающим девицам, и подумал, что работа у них, наверное, не пыльная...
   Бумажная волокита продолжалась почти до полудня. Потом молоденькая сотрудница, с неброским макияжем и умело взбитыми волосами, отобрала у Виктора все бумаги и велела позвонить через неделю, объяснив, что на оформление документов потребуется время. Виктор вышел на улицу, прищурился на нежаркое, но яркое еще сентябрьское солнце, и неспешно дворами направился в сторону северной окраины города, откуда рукой подать было до Ново-Баровского дачного поселка.
  

-3-

   В поселке было тихо и пусто, как в первый день творения. Виктор, рассчитывающий на то, что развеселую молодежную компанию будет слышно еще от дороги, досадливо закусил губы. Неужели опять промазал, не вовремя пришел? Но где же тогда Димка пропадает? Или просто Кирилл место спутал? Досада и недоумение возросли на порядок, когда поверх хилого заборчика Виктор заглянул на участок. Тишь да гладь. Он пнул полуживую калитку, и, рискуя доломать-таки забор, быстро через него перебрался и заглянул в ближайшее окошко. И тут же сказал себе: ага! Живые все-таки наличествовали.
   Живых, насколько Виктор мог различить сквозь пыльное стекло, было пять или шесть. В самых живописных позах они дрыхли кто где, и дела им не было до золотого, ярко сияющего высоко в небе солнца. Виктор тихонько толкнул дверь, и она, хотя и не слишком охотно, подалась. Через крохотный закуток, служивший, судя по наличию электрической плитки, кухней, Виктор прошел в сумрачную комнату. Лоскутные коврики, тут и там раскиданные по полу, глушили его шаги. Глядя на спящих вокруг в живописных позах подростков, Виктор поморщился и покачал головой. Что-то не так было в этом сне посреди дня. Он остановился и огляделся задумчиво, ища взглядом Димку. Тот спал на диванчике, уткнувшись носом в спинку и закинув за голову руку. Рядом с диванчиком, на полу, валялась бутылка, из горлышко которой вытекала тонкая струйка прозрачной золотистой жидкости. Виктор присел на корточки и принюхался: пиво. Обычное пиво. Вообще комната была изрядно замусорена: на столе и тумбочках стояли разнокалиберные щербатые тарелки с присохшими остатками еды, валялись окурки, громоздились немытые мутные стаканы. Виктор заглянул под стол и увидел несколько пустых бутылок из-под дешевого вина и пива. Ночью, вероятно, ребята хорошо повеселились. Обычная молодежная гулянка. И все же что-то в увиденном встревожило Виктора. Он снова медленно обвел полутемную комнату взглядом. И увидел вдруг на грязной тарелке маленький использованный шприц, не замеченный ранее. Сердце у него екнуло. Вот это новости... Вряд ли у кого-то в этой компании случился приступ диабета и инсулиновая недостаточность. Виктор был уверен, что шприц этот не единственный, и если поискать, найдутся еще, но искать он не стал. А вместо этого принялся разглядывать окурки, вид которых ему тоже не очень понравился. Очень уж они походили на самокрутки... Чтобы убедиться окончательно, Виктор наклонился и понюхал один из окурков. Ну, так и есть. Вот на что идут деньги из Ларисиного кошелька...
   - Отбивную из тебя сделаю, - сказал Виктор сквозь зубы, ухватил Димку за ногу и бесцеремонно сдернул его с дивана. Димка грохнулся спиной об пол и, конечно, проснулся, но недостаточно пришел в себя, чтобы осознать происходящее. Он только замычал невнятно, закрывая руками лицо, и попытался оттолкнуть Виктора свободной ногой. Виктор протащил его немного по полу, потом наклонился, схватил за воротник и яростно рванул вверх, принуждая встать. Димка задергался, захныкал незнакомым плаксивым голосом, продолжая закрывать лицо:
   - Ну чего? чего? чего... тебе... надо? Отстань, придурок!..
   - А ну пойдем, - сказал Виктор и потащил его к выходу. Димка не мог подняться, ноги его, похоже, не держали, и он посеменил следом за Виктором на корточках, мотая головой и причитая. Со стороны это выглядело, как будто Виктор тащил за шкирку крупного упирающегося пса. Виктор бросил на Димку брезгливый взгляд и с трудом сдержал желание пнуть его хорошенько под дых, чтобы прочухался. Он здорово разозлился.
   Так, волоком, он и вытащил Димку на воздух, удивляясь, как это их возня и Димкино, довольно громкое, бурчание, никого не разбудило. Впрочем, если все они накачались по самые уши, их не разбудит и атомный взрыв. Достаточно было взглянуть на невменяемого Димку, который до сих пор не мог понять, что и зачем с ним делают, и даже не узнавал Виктора.
   Дожидаться, пока он прочухается, у Виктора не было ни времени, ни желания. Он подтащил пацана к большой, уложенной набок бочке для сбора воды и, перегнув его через ржавый железный борт, насильно сунул в воду патлатую голову и подержал так несколько секунд, не обращая внимания на панически замахавшие длинные руки. На поверхности воды плавали сухие листья и дохлые жучки-червячки, Виктор смотрел на них неподвижным взглядом и отсчитывал секунды. За волосы выдернул кашляющего Димку на воздух, рывком повернул к себе:
   - Ну как? Полегчало?
   - Да что ты... да я тебе...
   Виктор заглянул в его слегка прояснившиеся, но еще мутные глаза, и снова толкнул его вниз, в воду. Выждал еще несколько секунд, потом отпустил его и отступил на пару шагов назад. Димка выдернул из воды мокрую голову и, душераздирающе кашляя, шмякнулся на четвереньки в сорняки. Со слипшихся сосульками волос текло. Виктор присел рядом и грубо дернул его за руку, так, чтобы видеть локтевые сгибы. Кожа была чистой. "Слава богу!.."
   Сквозь падающие на лицо мокрые волосы Димка смотрел на него, отчетливо стуча зубами, и в глазах его появлялось узнавание.
   - Ты!.. Урод, да я тебя...
   Не дав ему выразить мысль до конца, Виктор отвесил ему жесткую пощечину. Димка схватился за лицо и уставился на него уже с откровенной ненавистью, почти уже приготовившись наброситься.
   - Изуродую, - обыденным тоном сообщил Виктор, предугадав его намерения. - Я не шучу.
   Он действительно не шутил, и Димка это понял. Волчий огонек в его глазах слегка приугас. Но заговорил он отнюдь не любезно:
   - Ты какого черта сюда притащился? Чего тебе надо? Шпионишь за мной, что ли?
   - Вроде того. Давай-ка поднимайся, домой поедем.
   - Никуда я не поеду!
   - Поедешь как миленький. Ты же не хочешь, чтобы я всю дорогу гнал тебя пинками?
   - Только тронь меня пальцем, и увидишь, что будет!
   Виктор вздохнул.
   - Это я уже слышал, - сказал он устало. - И что? что будет-то? Дурак ты, Димка. Поднимайся уже, ну? Твоему отцу я ничего не скажу, так уж и быть.
   - А что ты говорить собрался? Что ты видел? Что ты знаешь? Ничего!
   - Видел и знаю достаточно.
   - Он тебе все равно не поверит, - хмуро сказал Димка.
   - Поверит. И прибьет тебя на месте - сам, без моего участия. Кажется, он уже до этого дозрел. Или, пожалуй, отправит тебя в какую-нибудь спецшколу. Хочешь?
   - Гонишь ты все...
   Виктор пожал плечами и поднялся на ноги.
   - Поживем - увидим. Но, чтобы избежать напрасного риска, мы можем заключить сделку...
   Димка вдруг чуть напрягся и уставился в какую-то точку за спиной Виктора. Тот обернулся и увидел выползшего на крыльцо рослого парня лет шестнадцати, с растрепанной черной шевелюрой и мутно-агрессивным выражением глаз.
   - Чего это вы тут делаете? - осведомился он, ворочая языком с некоторым напряжением.
   - Доброе утро! - хмуро сказал ему Виктор и, решив, что ждать больше нечего, наклонился и сильным рывком поднял Димку на ноги. - Иди, спи дальше, дружок.
   - А ты кто такой? - с удивлением спросил парень, спускаясь с крыльца и при этом чудом не кувырнувшись на ступеньках. Ноги у него заплетались еще сильнее, чем язык. И вообще он здорово смахивал на зомби. - Что-то я тебя не помню...
   - Я тебя тоже.
   - Тебя кто привел?
   - А я своим ходом, - отозвался Виктор, проклиная про себя излишне любознательного хлопца и подталкивая вяло упирающегося Димку в сторону калитки. - Иди, иди, возвращайся в свое сонное царство...
   - Димка! - переключился вдруг зомби. - Друг! Ты уже уходишь? Как же так?!..
   Димка если и хотел что-то ответить, все равно такой возможности ему не предоставили - сильным толчком в спину Виктор направил его в сторону калитки и, обернувшись, показал словоохотливому зомби сжатый кулак и скорчил такую рожу, что зомби даже откачнулся назад, оставив все попытки задержать уходящего приятеля.
  

х х х

   - Так вот, - сказал Виктор, прислонив Димку к трамвайному окну и встав перед ним так, чтобы предотвратить всякую попытку побега. Бежать, впрочем, при всем желании едва ли удалось бы - трамвайный салон был заполнен людьми довольно плотно. Даже к окну пришлось проталкиваться. - Давай договоримся: я помалкиваю о том, что увидел, и о том, на что пошли стыренные у матери деньги, а ты, как пай-мальчик, сидишь дома, не суешься на дачу и не встречаешься с приятелями.
   Димка смотрел на него с мрачной злобой, как на врага народа, и молчал.
   - Мне, в общем, пофиг, - продолжил Виктор, - курил ты там, ширялся или глотал чего. На тебя мне плевать. Но я кое-чем обязан твоему отцу...
   - Обязан? - фыркнул Димка. - Чем это?
   - Не твое дело. Ты вообще-то ему тоже обязан, самой жизнью своею поганой, а ведешь себя, как свинья.
   - Задолбал ты меня учить!
   - Задолбал? Да я и не начинал еще. Учу я по-другому. Вот так, - и Виктор поднес к Димкиному носу сжатый кулак. Димка отдернул голову, а в хмурых карих глазах появился отчетливый вопрос: "И откуда ты взялся такой на мою голову?" - Вообще-то я детей не бью, - добавил Виктор, убирая руку. - Но для тебя исключение сделаю. Ясно тебе?
   - Да иди ты... - Димка отвернулся и уставился в окно, изо всех сил делая вид, будто не видит своего спутника в упор.
   Он еще храбрился и задирался, но было ясно, что отцовская нахлобучка его страшит, да еще как. Даже несмотря на то, что до сих пор отец обращался с ним весьма мягко - гораздо мягче, на взгляд Виктора, чем он того заслуживал. Но узнав, что именно вытворял отпрыск во время своих загулов, Иван Петрович наверное спустил бы с него шкуру. Поэтому, хотя Димка и не согласился вслух с предъявленным ему ультиматумом, по глазам его, по лицу, по всей длинной сутулой фигуре было видно, что он склонен условия эти принять. Виктор его не торопил: пусть подумает, осознает.
   От трамвайной остановки до дома Димка тащился с видом унылым, словно у побитого пса. Виктор не отставал от него ни на шаг, на ходу обдумывая новое обстоятельство привольной Димкиной жизни вне родительского дома, о котором он узнал буквально несколько минут назад: не дожидаясь, пока на парня снизойдет приступ откровения, Виктор буквально вытряс из него все подробности его загулов. Не для того, чтобы поведать их Ивану Петровичу, но исключительно для удовлетворения собственного любопытства. И теперь колебался, утаить от него новые факты или нет. Потому что дело касалось не только и не столько Димки, сколько семьи Тураниных в целом.
   Пропадая по несколько дней, Димка, конечно, не мог все время ошиваться на даче. Он должен был хотя бы иногда что-то есть, а ни он сам, ни его дачные приятели не могли бы позаботиться о пропитании. Домой он наведывался и чем-то там перекусывал, но случалось это нечасто. А основную часть времени он, как оказалось, проводил у бабушки - Ларисиной матери. Бабушка жила одна в двухкомнатной квартире, обожала внука и издавна терпеть не могла своего зятя. Вот уже двадцать с лишним лет она капала дочери на мозги, объясняя ей, чем же именно нехорош ее муж, и надоела ей так, что с некоторых пор Лариса прекратила с матушкой всякое личное общение, лишь изредка беседуя с ней по телефону. Иван Петрович вообще уже много лет с ней не разговаривал. Вот у этой-то бабушки Димка и пропадал, предварительно произведя психологическую обработку: поведал ей, что отец его тиранит, держит в черном теле, никуда не отпускает и карманных денег не дает. Успеха он добился легко, потому что ничего иного бабушка о своем зяте услышать и не ожидала. Бабушка всему поверила, обругала Ивана Петровича последними словами и приютила у себя несчастного мальчика, заверив, что он может найти у нее тихое пристанище и отдохнуть от отца-тирана когда только ему будет угодно. И пообещала ничего не говорить Димкиным родителям о его визитах - необходимость хранить тайну, дабы тем самым напакостить несговорчивой дочери и нелюбимому зятю, ее очень развеселила и взбодрила. Разыскивая запропавшего сына, Иван Петрович звонил ей, и не раз, но старая карга прикидывалась этакой невинной овечкой - мол, ни сном ни духом, знать не знает, где Димочка прячется. От нотаций, впрочем, удержаться не могла - "а вот был бы ты, Ваня, с мальчиком поласковее, и не убегал бы он из дома-то..."
   Виктор считал, что про бабку Ивану Петровичу следует знать. Ей-то он не обещал помалкивать и хранить секреты в обмен на примерное поведение? И еще он считал, что будет очень кстати, если кто-нибудь - например, тот же Иван Петрович - вправит карге мозги.
   На лестнице Димка совсем скуксился: видимо, в красках представлял, что сделает с ним отец, а мальчишеская гордость не позволяла сказать Виктору: "Пусть будет по-твоему". Виктор тоже молчал, но из иных соображений. Ему было интересно, чего в мальчишке больше - гордости или страха. Выходило, что гордости больше... Уже перед самой квартирой Виктор тронул его за плечо, останавливая, и сказал тихо, глядя ему прямо в глаза:
   - Так я твоему отцу ничего не рассказываю. Договорились?
   - Договорились, - хриплым, сдавленным голосом ответил Димка после некоторых колебаний.
   - Но если узнаю, что ты опять... - еще тише сказал Виктор. - Голову оторву, так и знай...
   Сдержать обещание оказалось сложнее, чем дать, как всегда и бывает. Иван Петрович не очень-то поверил небрежным пояснением Виктора - что, мол, мальчишки дурью маялись, отрывались вдали от предков, на свободе, где никто не мешал им попивать пивко и винишко в компании симпатичных девчонок. Вскользь оброненное слово "дурь" его неожиданно насторожило, и Виктор, заметив, как дрогнуло что-то в его глазах, тут же пожалел, что не выразился как-нибудь иначе. Уж наверное, Ивану Петровичу было известно не только классическое значение этого ныне двусмысленного словечка. Но при Димке он не стал ничего уточнять и выпытывать, и лишь оставшись наедине с Виктором, спросил тихо, чуть склонившись к нему:
   - Ну что, Витя, все очень плохо?..
   Виктор покачал головой, прислушиваясь, как за стеной на кухне Димка отвечает что-то матери хрипловатым голосом, в котором загадочным образом смешались виноватые и скандальные нотки. Так хулиганистый младешклассник, вызванный на ковер к директору, мог бы бурчать: "Ну а чего? Чего я-то?"
   - Все нормально, не волнуйтесь. Побесился немного...
   - Не врешь мне?
   Виктор усмехнулся и ответил, неожиданно попав в тон задиристо-виновато бубнившему Димке:
   - А чего мне врать-то?.. Вот посмОтрите.
  

-4-

   Квартира у Ольгуни была двухкомнатная и, что приятно удивило, довольно чистенькая - Виктор-то ожидал увидеть бардак вроде матушкиного. Разве что по стульям были раскиданы игрушки и какие-то детские вещи. Но куда деваться, если в семье двое маленьких детей? В остальном же все выглядело недурно и вполне по-домашнему: вымытые полы, аккуратно поклеенные обои, чистые занавески на окнах. Даже цветы в горшках. Но все-таки Виктор с первой минуты решил, что не станет заводить разговор о том, ради чего, собственно, пришел. Ольгуне, ее крупногабаритному мужу и двум мелким девчонкам и самим было тесновато в двух небольших комнатушках.
   - На тебя, никак, кирпич грохнулся, - предположила Ольгуня, с удивлением разглядывая нежданно нагрянувшего братца. - Иначе, я даже не знаю, что могло случиться в мире, чтобы ты решил меня проведать.
   - В мире много всякого происходит, - отозвался Виктор, проходя за ней на кухню. - Смерчи, наводнения, войны... И все, понимаешь, взаимосвязано. Как знать, может, это на меня революция где-нибудь в Непале так подействовала...
   Ольгуня посмотрела на него, как на душевнобольного.
   - Вроде не датый, а хрень какую-то несешь. Или хлебнул все-таки, а?
   - Если б хлебнул, ты бы сразу поняла. Просто так я зашел, Ольгунь. Шел мимо и решил завернуть.
   - Каких только чудес в мире не случается, - скептически сказала Ольгуня, и тут из комнаты донесся трубный Костин глас:
   - Кого там принесло, Оль? Натаха, что ли?
   - Вот! - сказала Ольгуня, энергично ткнув пальцем в стену. - Любопытствует. Сейчас придет самолично поглядеть. Не боишься, что припомнит тебе последнюю встречу?
   Виктор покачал головой, сел на табурет и прислонился затылком к стене. Его одолевала усталость, навалившаяся вдруг после поездки в Ново-Барово и общения с тамошней молодежью. Ночевал он у Гришки, спал как убитый, но не выспался совершенно.
   И на появление в кухне Кости отреагировал только слегка заинтересованным взглядом, едва-едва повернув в его сторону голову.
   - Явление Христа народу, - с удивлением проговорил Костя, разглядывая покачивающегося на табурете Виктора. - Эт-то явно не Натаха.
   - Ага, не Натаха, - согласился Виктор.
   - Ну и ну, совсем молодежь оборзела. В морду хочешь?
   - А по почкам?..
   - Ребята! - возмущенно вскинулась Ольгуня. - Вы что, совсем что ли, рехнулись?
   - Цыц! - сказал в ее сторону Костя, и она тут же привычно стушевалась. - Куда лезешь, не видишь, что ли, люди разговаривают? Сообрази лучше по быстрому чего-нибудь пожрать. И беленькую давай, я знаю, у тебя есть. Хряпнем по маленькой с твоим психованным братцем.
   - Я не пью! - немедленно отреагировал Виктор, перестав раскачиваться.
   - Чего это? - Костя глянул на него с подозрением. - Западло выпить с родаком, что ли? Не чужие мы, все-таки. А? чего нос воротишь?
   - Пойду я, пожалуй.
   Виктор решительно приподнялся, но тяжелая Костина рука легла ему на плечо и принудила сесть.
   - Сиди! Слушай, Витек... ты, конечно, псих, но я на тебя не в обиде. Всякое бывает! Понимаю! Все понимаю! - Костя вдруг расхохотался. - А здорово ты меня там на лестнице шуганул! Отчаянный ты малый! Что, неужели и впрямь пырнул бы?
   - Не знаю, - честно признался Виктор, глядя в смеющиеся Костины глаза. - Может быть.
   - О чем это вы? - снова сунулась встревоженная Ольгуня, и снова Костя на нее цыкнул. Сгреб со стола на две трети полную бутылку с водкой, сунул в руку Виктору граненый стакан и щедро, от души, плеснул в него. Виктор хотел поставить его на стол, но Костя наклонился к нему, сдвинул брови и сказал с угрозой:
   - Слышь, ты? Если откажешь, выкину за дверь, на х..., и только попробуй еще сюда харю свою сунуть.
   "Из двух зол выбирай меньшее", - мрачно подумал Виктор, глядя на зажатый в кулаке стакан. Он прекрасно сознавал, что будет дальше, если он сейчас уступит Косте. Но сегодня - именно сегодня, - ему было на это наплевать. Да и всем на это наплевать. Какое кому до него дело?.. А вот Косте будет урок - узнает, как спаивать шурина... От этой мысли Виктору даже стало весело. Он усмехнулся, подмигнул Ольгуне, которая смотрела на него настороженно, потом с легким звоном сдвинул свой стакан с Костиным и со словами: "За твое здоровье!" - опрокинул его содержимое себе в рот.
  

Х Х Х

   Костя оказался на удивление сознательным собутыльником, и ближе к утру даже доставил почти невменяемого Виктора к себе домой. Правда, Виктор осознал себя и свое местоположение далеко не сразу. Что и неудивительно. Даже после пробуждения его самочувствие оставляло желать лучшего. Водки он не пил уже очень давно, и потому все симптомы жестокого похмелья прочувствовал особенно остро. Стараясь не крутить головой и не двигать глазами, Виктор очень медленно и очень осторожно поднялся с дивана и, придерживаясь о стену, побрел в кухню. О том, что происходило вчера вечером и ночью, он старался не думать. Впрочем, при всем желании предаться воспоминаниям он не смог бы: их, то есть воспоминания, начисто срезало после первого же стакана, как и всегда.
   За столом на кухне, облапив уполовиненную бутылку пива, сутулился Костя. Глядя на его помятую, небритую физиономию с набрякшими веками и покрасневшими глазами, Виктор подумал, что и у него самого вид, должно быть, ненамного лучше. Машинально он провел ладонью по щеке, обнаружил колючую щетину - чему вовсе не удивился, - и припухшую губу - чему удивился, но не сильно. Похоже, сегодня ночью он опять нашел приключения на свою голову. Хорошо или плохо то, что он ничего не помнит? "Ничего, Костя сейчас просветит, - мрачно подумал Виктор. - Уж у него-то провалов в памяти не наблюдалось, даже и по пьяни. А что-то интересное определенно было, недаром он на меня смотрит как Малыш на фрекен Бокк..."
   Виктор тяжело опустился на табурет напротив Кости, и тот, глядя на него со странным выражением, немедленно потянулся к дверце холодильника.
   - Пива хочешь?
   - Нет! - почти испуганно ответил Виктор, и Костя, кисло кивнув, присосался к своей бутылке. - Мне и так... хватило.
   - Угу, - сказал Костя. - Хватило, это точно. И часто тебя так колбасит?
   - Всегда...
   - Предупреждать, вообще-то, надо. Знал бы - в жизни тебе не налил бы...
   Виктор мрачно улыбнулся, скрестил на столе руки и опустил на них голову.
   - Ну, рассказывай, чего я такого натворил...
   - А ты что - вообще ничего не помнишь?
   - Вообще ничего.
   - Так не бывает, - не очень уверенно сказал Костя.
   - Бывает. Ну, чего мнешься? Портрет мне кто испортил? Уж не ты ли? Давай уж, говори, чего там...
   В самом деле, Костя смотрел на него с некоторым сомнением.
   - Не трогал я тебя. Сам цепляться начал...
   - К кому? Да говори ты, не томи!
   - Сначала к девчонкам каким-то. Девчонки, может, и сами не против были бы, не просто же так погулять в двенадцать ночи вышли, да ты очень уж агрессивно к ним полез. Понимаю, конечно, что на них юбки такие, что не поймешь сразу - юбка это или пояс, но не так же среди улицы руки под них запускать...
   - А я запускал? - тихонько, сквозь зубы, спросил Виктор.
   - А то! Подкатил к ним и давай, значит, за задницы их хватать. Девки, конечно, визг до небес подняли. На вопли какой-то мужик из машины вылез - сутенер ихний, наверное. Серьезный такой мужик, мордатый. Стал наезжать, так ты на него бросился. Сцепились вы с ним, насилу растащил... Он-то тебе портрет и попортил, надо думать. Но вообще-то ты легко отделался.
   - Угу, - мрачно сказал Виктор, что-то усиленно соображая. - А тебя-то зачем вслед за мной на улицу понесло? Ночью?
   - Одного тебя пускать стремно было. Уж очень буянил. А не пускать... - Костя крякнул и от души присосался к пиву. Отставил бутылку, утер ладонью губы и сказал, хмуро глядя на Виктора: - Не пустить - так, пожалуй, ты еще и пырнул бы чем, по доброте душевной. Знаешь, как-то очень отчетливо вспомнилось, как ты ножиком у меня перед носом размахивал. Псих ты, малый, псих законченный. А мне мои внутренности дороги, понимаешь.
   - Зря паниковал, у меня и ножа-то нет.
   И это была правда: нож остался валяться в траве в ту ночь, когда Виктора подловили в парке подручные Артема. Искать оружие он не стал - не до того, да и без пользы, в густой буйной траве-то, - а новый так и не купил.
   - А я знаю, есть он у тебя или нет? - фыркнул Костя. - Проверять не хотелось, особенно на собственной шкуре. Да ты и без ножа, оказывается, много чего могёшь.
   - Это только по пьяни, - пробормотал Виктор и закрыл глаза. Что-то подсказывало ему, что общением с девчонками и их мордатым охранником приключения его не закончились. Слушать, что было дальше, ему совсем не хотелось - щеки и без того горели, - но все-таки он спросил: - Ну а дальше?
   - А дальше ты этому амбалу машину расколотил.
   Виктор даже голову приподнял, невзирая на бьющуюся в висках боль.
   - Это как? - потрясенно выдохнул он.
   - Очень просто - камнем в ветровое стекло запустил.
   - И он со мной ничего не сделал?
   - Хотел, но не успел. Я тебя очень-очень быстро уволок.
   Виктор помолчал, размышляя о том, что, если бы не Костино вмешательство, сидел бы он сейчас не на кухне у сестры, а в ментовке, или, что более вероятно, лежал бы неживой на пустыре или - полуживой - в реанимации. Пристально глядя на Костю, он сказал очень серьезно:
   - А ведь ты, пожалуй, жизнь мне сегодня спас.
   - Может быть, - ничуть не смутился таким признанием Костя и долгим глотком втянул в себя остатки пива. С сожалением оглядел пустую бутылку, сунул ее под стол и достал из холодильника новую. Повел ею в сторону Виктора. - Точно не хочешь? Очень помогает...
   - Кому как. Лично меня по второму кругу накроет...
   - Тогда лучше мучайся. Так оно безопаснее будет.
   - И полезнее для души, - пробормотал Виктор и снова опустил голову. Его мутило. - Ладно, рассказывай, чего я еще натворил.
   - К счастью, больше ничего. Я тебя домой утащил.
   - И я так просто дался?
   - Ну, не так уж "просто". Брыкался... Хорошо еще, ты к тому моменту выдыхаться уже начал. Ну, а тут тебя окончательно срубило. Рухнул, как мертвый, я аж испугался.
   - Пугаться раньше надо было, - вздохнул Виктор. - Ну а что было до того, как меня понесло на улицу?
   - Уверен, что хочешь знать это? - скептично спросил Костя.
   - Не хочу. Но надо...
   Ничего утешительного Костя, конечно, не рассказал. Как и всегда, после первого же стакана Виктор впал в крайне агрессивное состояние, превратившись в совершенно другого человека, ничуть не похожего на того, которого знали его друзья-знакомые. В нем менялось все, вплоть до манеры речи, жестикуляции и выражения глаз. Сначала Костю эти перемены развеселили. Не осознав сразу всей опасности, он подливал Виктору еще и еще, отмахиваясь от робких предостережений Ольгуни, которая в общих чертах представляла, чего ждать от пьяного брата. Когда он спохватился, было уже поздно. Началось все с громкого семейного скандала, когда Виктор полез к Ольгуне с поучениями касательно ее супружеской жизни. Костя тоже не мог не вмешаться, и ор поднялся такой, что прибежали соседи с угрозами вызвать милицию. Виктор перенес внимание на соседей, и без милиции дело-таки не обошлось, но явилась она уже когда главного скандалиста в сопровождении Кости унесло на улицу, и с ней общалась злая заплаканная Ольгуня.
   - Вот она, наверное, добрыми словами меня всю ночь поминала, - мрачно заметил Виктор. - То-то у меня уши горят... Кстати, она где?
   - С девчонками гуляет. Сказала, что не желает дышать перегаром.
   - Неужели только это и сказала?
   - Нет, конечно! Много чего наговорила. Злющая она на тебя, - с неким садистским удовлетворением сказал Костя. - Так что я, на твоем месте, ее возвращения не дожидался бы. А то еще глаза выцарапает.
   Совет был разумный, но Виктор не намеревался ему следовать. Быстрое исчезновение в отсутствие Ольгуни было бы слишком похож на трусливое бегство. Виктор же, хотя и не был вполне готов выслушать все, что у сестры накопилось высказать в его адрес, чувствовал себя виноватым и хотел хотя бы извиниться. Мягко говоря, нехорошо получилось: пришел в чужой дом и устроил такое представление...
   - Пойду я, пожалуй, на улице посижу, - сказал Виктор, поднимаясь с величайшей осторожностью. - Воздухом подышу. Авось, полегчает...
   - Иди-иди, - напутствовал его Костя, явно обрадовавшись избавлению от буйного родственника. - Только Ольке на глаза не попадайся. И побрейся хоть сначала, а то как чечен...
   Сегодня Костя был просто кладезем мудрых советов.
   Уже в дверях Виктор обернулся и спросил с внезапно проснувшимся интересом:
   - А ты почему дома? Сегодня ж рабочий день.
   - А я на больничном, - нагло улыбнувшись, ответил Костя. - А вот ты чего шаболдаешь?
   - А я безработный, - сказал Виктор и, очень мягко закрыв входную дверь, медленно спустился по лестнице, на ходу нашаривая в кармане рубашки сигареты. В голове в такт шагам что-то болезненно бухало. "Так тебе и надо, - злорадно обратился сам к себе Виктор. - Меньше пить будешь... Сколько раз ведь зарекался, и надо же, так сорваться! Слабак..."
   День стоял солнечный и теплый, и лавочка перед подъездом была занята бабками, которые встретили Виктора настороженными и откровенно враждебными взглядами. Наверняка среди них были и свидетельницы ночного скандала, а может даже и те, кто вызывал милицию. До Виктора донесся шипящий шепоток: "Вот он, пьяница-то этот! А молодой такой..." Поморщившись и ничего не сказав в ответ - хотя язык чесался, - он прошел вглубь двора, выглядывая Ольгуню. Едва ли она с коляской и с трехлетней Ксюшей угуляла далеко. Двор был большой, одним взглядом не окинешь, и Виктор медленно шел, осторожно крутя головой по сторонам. Сначала на глаза ему попались знакомые черные вихры, украшенные сбившимся набок белым бантиком: в песочнице под облупившимся "грибком" увлеченно ковыряла лопаткой Ксюша. Потом Виктор приметил и Ольгуню - закинув ногу на ногу, она сидела тут же на скамейке и со скучающим выражением наблюдала за ковыляющей по траве в двух шагах от нее младшенькой. Для своего возраста Соня держалась на ногах весьма уверенно, и если падала, то не плакала и не звала на помощь, а упрямо поднималась и топала дальше. Сказывался, видимо, упрямый и задиристый мамин характер.
   Виктор подошел и молча сел рядом с сестрой. Та покосилась на него, не поворачивая головы, и сказала сердито:
   - Дай сигарету.
   Нервным движением выхватив из смятой пачки сигарету, она закурила, все так же не глядя на брата. Сигарета заметно подрагивала в ее тонких смуглых пальцах.
   - Оль, прости дурака, а? - тихонько сказал Виктор.
   Негромко, но с большим чувством Ольгуня обозвала его непечатным словом и прошипела:
   - Видел бы ты себя со стороны! Вылитый папаня - такой же придурок!
   Виктор чуть вздрогнул. Намеренно или нет, Ольгуня угодила в больное место. Отец, в трезвом виде человек тихий и даже кроткий, выпив, быстро зверел и становился жесточайшим тираном по отношению к жене и детям. В такие минуты Виктор его люто ненавидел и лет с тринадцати осознанно вызвал его гнев на себя, ради того только, чтобы получить возможность дать сдачи и выплеснуть накопившуюся ненависть. Оглядываясь теперь назад, Виктор видел, что уже тогда давал о себе знать унаследованный от отца характер: обычно спокойный и миролюбивый, в моменты нервных срывов или же выпив, он становился агрессивным и неуправляемым. Но раньше Виктору как-то не приходило в голову сравнивать себя с отцом. А теперь, подумав вдруг, что Ольгуня кругом права, до хруста стиснул зубы.
   Тем временем, Ольгуня продолжала поносить его, сначала вполголоса, но чем дальше, тем сильнее распаляясь и повышая голос. На них уже начинали поглядывать с неодобрением. Но Виктор все молчал, только все ниже склонял голову, словно под тяжестью придавливающего к земле груза. Замолкла Ольгуня внезапно, когда вдруг расплакалась Соня, до этого момента слушающая мамину ругань с недоумением на пухлой мордашке и не понимающая, что происходит. Ольгуня отбросила недокуренную сигарету и побежала утешать ее, зло бросив Виктору:
   - Вот посмотри, что ты наделал!
   На это Виктор тоже ничего не ответил, даже головы не поднял. Он сидел, сильно наклонившись вперед, так что затылок оказался едва ли не ниже колен, и боролся с желанием обхватить голову руками и тихонько завыть. В мыслях все у него перемешалось: последний разговор с Ириной, Костин рассказ, злые упреки сестры, даже Димкино мокрое лицо с ненавидящими глазами и искривленными губами. Он не заметил, как Ольгуня оказалась снова рядом, почувствовал лишь, как ее маленькая, но крепкая рука обнимает его за плечи, и услышал, как ее испуганный голос спрашивает у самого его уха:
   - Витя, что с тобой? Витя, тебе плохо?
   - Да, мне плохо, - сдавленно ответил Виктор и, не совладав с собой, все-таки обхватил голову руками, сцепив на затылке пальцы в замок. - Очень плохо, Оль. Я с любимым человеком расстался. Насовсем.
   Ольгуня ничего не знала о его жизни, не стала бы в нее вмешиваться и, тем более, давать советы и утешать, и потому ей можно было рассказать, каково это - отрывать себя с мясом от любимого, родного человека. И он рассказал, совсем почти размякнув под маленькой рукой, ласково ерошившей его короткие жесткие волосы.
  

-5-

   Легче не становилось нисколько. Чтобы совсем уж не скиснуть, Виктор старался думать только о сиюминутных делах: о том, чтобы отработать смену, не поцапавшись с мастером; о том, чтобы проверить Лизкины уроки и сходить в магазин за продуктами; о том, чтобы по просьбе Алины Игоревны, его квартирной хозяйки, поправить расшатавшуюся ступеньку в сенях. Так еще можно было кое-как жить. Но в груди как будто навечно поселилось какое-то сосущее чувство, с которым оставалось только примириться. Ольгуня сказала ему во время последнего разговора: "Брось, пройдет", - и он надеялся, что оно действительно пройдет. Со временем.
   А в остальном все было даже неплохо.
   На заводе как ученику платили пока не очень много, но по сравнению с зарплатой на старой работе это были просто золотые горы. Денег хватило даже на то, чтобы снять комнатку в частном доме и, таким образом, решить хотя бы вопрос с крышей над головой. Правда, поначалу с непривычки Виктор изматывался за смену до состояния полного отупения, но это было даже к лучшему.
   Со съемной комнатой получился курьез. Большая часть сдаваемого жилья была Виктору все-таки не по карману, но Гришка подсказал приемлемый вариант: старушка-пенсионерка, знакомая его знакомых, искала тихого приличного жильца. Виктор сильно засомневался, что пройдет по категории "тихий и приличный", но к старушке все-таки поехал. Район он знал хорошо - частный сектор прилегал непосредственно к старому парку, в котором он любил гулять. Прошелся неспешно по кривоватым немощенным, почти деревенским улочкам, разглядывая домики-избушки в три окна, поставленные, наверное, еще в позапрошлом веке. Все здесь казалось очень старомодным, вплоть до кружевных, вязанных крючком, занавесок на окошках. Искомый дом оказался деревянным, с двускатной крышей, вросшим в землю на целый локоть. Виктор постоял перед ним, рассеянно размышляя о причудах генерального плана застройки города, обошедшего стороной сей заповедник старины, докурил сигарету до фильтра и надавил на кнопку звонка у калитки. Не открывали долго, но за окошками угадывалось чье-то присутствие, шевеление какое-то, и потому Виктор терпеливо ждал, не уходил. Видимо, мнительная пенсионерка, прежде чем впустить гостя, желала досконально его рассмотреть. Наконец, за калиткой послышались старческие шаги. Виктор ожидал, что сейчас его спросят, кто он такой и зачем пришел, но без всяких предварительных вопросом залягзал запор (или щеколда), калитка приоткрылась, и на Виктора глянули смутно знакомые веселые выцветшие глаза.
   - А как поживает ваша сестренка? - спросила старушка, и Виктор тут же вспомнил ее. - Ее, кажется, Лизонькой звать? Давненько вас не было видно!
   - Здравствуйте! Вот не ожидал вас тут увидеть... - Виктор улыбнулся с веселым удивлением. - Лиза здорова, учится... А разве вы комнату сдаете?
   - Сдаю, сдаю. Проходите, посмотрите. Вы для себя или для знакомого?
   - Для себя.
   - У меня тесновато, такому молодому человеку, может, и не подойдет. Да и скучно тут, тихо, от центра далеко. А у меня и телевизора нет.
   - А мне веселья не надо, - отозвался Виктор, оглядываясь. Из темноватых тесных сеней со скрипучими полами хозяйка провела его в дом, состоящий из кухоньки и двух небольших комнат - очень аккуратных и очень старомодных. Мебели было немного, и вся она выглядела очень старой.
   - Вот, посмотрите, - словно извиняясь, сказала хозяйка, показывая Виктору маленькую, но с отдельной дверью, комнату, в которой поместились - и то с некоторым трудом, - старенький раскладной диван, сервант с кое-какой разрозненной посудой и, у окна, письменный стол. - Не знаю, устроит ли вас эта комнатушка...
   - Устроит, - сказал Виктор. Раздумывать тут было нечего. - А я вас устрою в качестве жильца?..
   Так он познакомился, наконец, со старушкой, которая по весне, в мокром старом парке, спрашивала, не отцом ли он приходится Лизке. Звали ее Алина Игоревна. По натуре она была человеком общительным и даже болтливым, а жила одна, и потому часто скучала. Потому решила и жильца пустить, чтобы "было с кем словом перемолвиться". В городе жила ее дочка с зятем и внучкой Наташей; дочка звала ее к себе в квартиру, но Алине Игоревне жаль было оставлять старый дом. "Без человека-то дом умирает, - со вздохом сказала она Виктору. - Жалко дом-то..." Был у нее, впрочем, и другой расчет: старинному дому требовалась хозяйская рука, а что могла сделать пенсионерка? Зять поправлял кое-что по мелочи, но у него - работа, да и семья своя. И Алина Петровна, хитро, совсем по-девчоночьи улыбаясь, поинтересовалась у Виктора, не сочтется ли криминалом, если она - ну, время от времени, - будет просить его сделать кое-что по дому? По мелочи. "Не вопрос, - ответил Виктор. - Располагайте мной полностью..."
   Заручившись его согласием, Алина Игоревна взялась его эксплуатировать. И отнюдь не по мелочи. Дел было много, и Виктор охотно за все брался - так, делая что-то, легче было забыть о присосавшейся к сердцу холодной тоске. И говорливая старушка еще облегчала ему эту задачу; ее веселая болтовня, ничего в нем не задевая, отвлекала от печальных мыслей. Не раз и не два он думал, что надо бы как-нибудь отблагодарить Гришку, подсказавшему ему адрес этой чУдной женщины, которая вернула ему ощущение своего дома, давно уже забытое. Но с Гришкой все как-то не получалось пересечься.
   Зато Гений как будто выслеживал его и подстерегал в самых неожиданных местах. Нового адреса он не знал, но как нюхом чуял, где и когда можно Виктора подловить. Сначала он обижался, что Виктор снова утаивает свое местожительство, но скоро понял, что обидой того не пронять.
   Гений и рассказал Виктору, что Ирина его разыскивает.
   - Ты с ней видишься? - спросил Виктор, внутренне сжавшись.
   - Вижусь. Она ведь и через меня, тоже... пытается тебя найти. Я пока отговариваюсь, что сам тебя из виду потерял, но она, кажется, не верит.
   - Вот и отговаривайся дальше.
   - Вить, вы что, поссорились? - очень осторожно, почти робко спросил Гений, заглядывая ему в лицо. Они сидели на скамейке в парке, и проделать это было нелегко, особенно учитывая, что Виктор упорно смотрел в другую сторону.
   - Нет. Не поссорились. Так что если ты собирался нас мирить - брось это. И не вздумай нам встречи подстраивать. Я тогда не знаю, что с тобой сделаю...
   - Ничего не понимаю... Если не ссорились, что тогда? Ирка чуть не ревет, и все твердит, что виновата... В чем виновата? Ты ее наказываешь за что-то? Так объяснил бы хоть человеку, за что...
   - Ну что ты за бред несешь! - взвился Виктор. - Наказываю? За что мне ее наказывать?!
   - Тебе лучше знать! - Гений тоже повысил голос. - Трудно с ней поговорить, что ли? Если она ничего не понимает...
   - Все она понимает! И я тоже все понимаю! И говорить нам больше не о чем! И... и все, ясно?
   - Ясно только, что ты идиот!
   - Может, я и идиот, - уже тише сказал Виктор. - Но только я видел, как она смотрела... и знаю, что она думала...
   Гений поморгал озадаченно.
   - Ты о чем?
   Виктор махнул рукой и снова отвернулся.
   - Не лезь ты в это... А Ирке скажи, чтоб не искала. Не надо.
   - Она же любит тебя, болван.
   - Знаю. Я тоже ее люблю. Очень. Но видеться мы больше не будем, и точка.
   - Знаешь что? - очень тихо сказал Гений и встал. - Иногда ты со своими дурацкими принципами бываешь изрядной сволочью. Адью.
   - Иди-иди, - сказал ему в спину Виктор. - И скажи Ирке, что пусть лучше замуж выходит. За Артема.
   Не оборачиваясь, Гений показал ему оттопыренный средний палец.
  

Х Х Х

   Лена посоветовала записать Лизку в группу продленного дня, и Виктор охотно послушался. Так было по-всякому лучше: девочка могла подольше побыть в компании сверстников и под присмотром учительницы, а Виктор мог зайти за ней после работы - его смена заканчивалась в четыре часа. Обычно они с Леной обменивались всего парой слов - на ее попечении оставались еще шестеро мальчишек и девчонок, которых забирали позже, - но однажды он застал ее уже одетой, дожидающейся его у выхода вместе с Лизкой.
   - Провожу вас немного, не возражаете? - с улыбкой поинтересовалась она. Конечно, Лизка не возражала, приняв это предложение с восторгом. Виктор тоже возражать не стал, спросил только, неопределенно кивнув за спину Лене:
   - А остальные как же?
   - Попросила Танюшку подменить меня сегодня, - объяснила Лена. - Голова с утра побаливает, хочу прогуляться. А то сижу все: то в школе, то дома... как затворница. Ну, пойдем?
   Лизка по-хозяйски ухватила ее за руку с одной стороны, Виктора - с другой, и пошла между ними очень довольная, так и сияя радостной улыбкой. В свободной руке Виктор нес Ленину сумку с тетрадками, поражаясь, как такая хрупкая девушка может ежедневно таскать с работы и на работу такие тяжести. Сначала они шли, болтая о всяких пустяках и никуда не торопясь, хотя день выдался хмурый и промозглый. Низкое небо грозилось дождем.
   - ...Как твоя новая работа, Витя? Разряд скоро дадут?
   - Не знаю, не говорили еще.
   - Мастер сильно придирается?
   Виктор усмехнулся. Георгий Палыч, его мастер, был раздражительный старикашка старой закваски, априори записавший всю молодежь в бездельники и прохиндеи. Виктора он считал ничуть не лучше остальных, и постоянно его воспитывал, причем учил не столько делу, сколько вообще жизни. В частности, Георгия Палыча страшно раздражала привычка Виктора много курить, и на эту тему он заводил лекции по несколько раз на дню. По работе тоже придирался - постоянно находил мелкие огрехи, к коим и цеплялся. Сам он был мастер высококлассный, работу свою исполнял идеально, и от других требовал того же, причем с первой же минуты знакомства. Все его нападки Виктор переносил спокойно: знал, что зла Георгий Палыч ему не желает, даже наоборот; к тому же старик ему нравился своим несгибаемым и неуступчивым характером.
   - Придирается, но не сильно. Лен, тебя проводить до дома?
   - Н-нет... Лучше я вас провожу сегодня, ладно?
   В другой раз Виктор ни за что не согласился бы, но теперь сказал только "ладно". Казалось глупым скрывать что-то после того, как он сам привел в квартиру матери Ирину.
   Перед подъездом они остановились. Лена окинула задумчивым взглядом серую пятиэтажку, оглядела ряды сарайчиков во дворе.
   - Значит, тут вы и живете?
   - Только Лизка с матерью. Я здесь не живу.
   Виктор спокойно встретил удивленный Ленин взгляд.
   - Я не говорил раньше, потому что... В общем, неважно. Все равно сейчас я в другом месте живу... Иди сюда, Лиза, поцелуй меня и беги к маме.
   Присев, он обхватил девочку, подставил под поцелуй щеку и снизу вверх посмотрел на Лену. Та, явно колеблясь, поглядывала то на него, то на подъезд.
   - Витя, может быть, мне тоже подняться и познакомиться с вашей мамой? Лиза уже во втором классе, а мы еще не...
   - Не стоит. Вряд ли ее интересует, какая у Лизки учительница.
   - Неужели ее болезнь такая тяжелая, что...
   - Да никакая не болезнь, - устало прервал ее Виктор. Поднявшись, он легким шлепком направил Лизку в сторону подъезда, и та, на прощанье весело крикнув Лене: "До свиданья!", убежала. - Алкоголичка она, пьет, как лошадь, вот и все...
   Он ожидал, что лучистые сейчас серые глаза распахнутся потрясенно, ударят его испуганным и чуть брезгливым взглядом, но Лена только чуть кивнула и сказала грустно:
   - Я догадывалась...
   И Виктор понял, что для нее это ничего не меняет. И даже если бы он привел ее в квартиру, и она увидела бы сколь угодно непристойно пьяную женщину, которая по недоброй случайности приходится ему матерью, это все равно ничего не изменило бы.
   - Ты не думай, Лизку она не трогает, - хмуро сказал Виктор. - Иначе я бы ее тут не оставил.
   - Я знаю, - очень мягко отозвалась Лена и ободряющим, дружеским жестом положила ладонь ему на плечо.
   - Может, надо бы по любому ее забрать. Но Лизка, представляешь, мать любит. И та ее - тоже... Забери я Лизку - такой вой поднимется. Она и так-то... - Виктор отвернулся и сплюнул.
   - Я понимаю, Витя. Пойдем. Пойдем ко мне. Посиди сегодня у меня, ладно? - и не слишком последовательно Лена добавила: - Дождь сегодня будет.
   - А что же мама? - со слабой улыбкой спросил Виктор, подчиняясь мягкому движению увлекшей его за собой руки. - Она не очень одобрительно на меня косилась. Кажется, я ей не понравился?
   - А мама сегодня у подруги.
   Будь это кто другой, Виктор не минуты не сомневался бы, чем пахнет этот вечер тет-а-тет. Нюх на интим у него чудовищно обострился после долгого воздержания. Но в Лениных словах не было никакого скрытого подтекста. "Может, и зря, - с неожиданным цинизмом подумал Виктор. - Чем не встряска? Может, нам обоим это только на пользу пошло бы". Лену к нему тянуло не только как к другу, в этом он уже не сомневался: все его сомнения странным образом разрешило одно простое мимолетное прикосновение ее руки. Что-то в нем такое было...
   Пока Лена, отказавшись от помощи, готовила на кухне ужин, Виктор задремал на диване в зале. Разбудила его рука, взъерошившая ему волосы. Он открыл глаза и увидел Лену, примостившуюся на краешке дивана. Встретившись с ним взглядом, она покраснела, но руку не убрала, продолжила перебирать его короткие пряди.
   - Жесткие, - сказала она со смущенной улыбкой. - А я все гадала, какие они на ощупь. Оказывается, совсем жесткие... - она улыбнулась смелее и отняла руку. - Ужин на столе, вставай.
   Мытье посуды Виктор взял на себя. Закончив, он вернулся в зал и увидел, что Лена сидит за круглым столом с разложенными на нем тетрадками и сосредоточенно их изучает. Он сел напротив, подпер голову руками и стал смотреть на Лену. Ему нравилось выражение ее лица - казалось, она вот-вот высунет кончик языка, как усердная ученица. Время от времени Лена поднимала голову от тетрадей, улыбалась ему и вновь погружалась в работу, ничуть не смутившись столь пристальным разглядыванием. Сидеть так было хорошо, не хотелось ни идти куда-то, ни думать о чем-то. "Наверное, это и есть нирвана", - подумалось Виктору.
   Часов в девять Лена собрала тетради и виновато посмотрела на гостя, за несколько часов так и не переменившего позы и глядящего на нее с умиротворенной отрешенностью во взоре.
   - Извини, я тебя пригласила, а сама... Наверное, тебе скучно было тут со мной сидеть?
   - Нисколько, - отозвался Виктор. - Это отличная терапия для меня была.
   - Какая терапия?
   Не ответив, Виктор поднялся и подошел к ней, приобнял сзади за плечи и шепнул в ухо:
   - Лен, ты очень хорошая, просто чУдная, но я не могу, честное слово, просто не могу...
   Она не удивилась, не спросила, о чем он говорит. Зарделась, спрятала глаза и ответила так же тихо:
   - Я все понимаю, Витя. У тебя невеста есть, я помню... Я бы ни за что...
   - Нет у меня невесты, - сказал Виктор, отпустил ее плечи и отошел. - Я лучше пойду. Поздно уже...
   На этот раз Лена не стала его удерживать.

-6-

   Сентябрь и октябрь тянулись, как в липком удушливом сне. Ирине казалось, что осень никогда уже не закончится. Отчаянно хотелось зимы, как будто под свежевыпавшим снегом могли исчезнуть все беды и горести.
   Впрочем, "беды и горести" - сказано слишком громко. Просто-напросто стало скучно и тоскливо жить. И виновата в этом была она, одна она. Чувство вины безостановочно грызло ее и, в конце концов, довело до состояния безразличия. Но произошло это далеко не сразу.
   Все началось в тот день, когда Виктор привел ее в квартиру своей матери. Потом Ирина сообразила, что это было испытание - последнее, решающее испытание для нее, - и она его не прошла. Но тогда... С первой же минуты ее не отпускало ощущение, что она заглянула в ад. Не тот ад, где среди поджаривающихся на кострах грешников шныряют ловкие черти, а другой, бытовой, в чем-то даже скучный и оттого еще более жуткий. Она едва переступила порог, а ей уже захотелось уйти: ей не понравился вид самих стен, не понравился воздух в этой квартире, затхлый и пахнущий нищетой и несчастьями. И изменившееся лицо Виктора ей тоже не понравилось. Оно стало твердым, рот сжался, скулы напряглись, а глаза - его чудесные, ласковые, бархатные глаза! - прищурились и смотрели недобро сквозь ощетинившиеся ресницы. А Ирина-то думала, что это на Артема он глядел нехорошо! Куда там Артему? При всем старании он не мог бы привести Виктора в подобное состояние... Так же, недобро, он смотрел тогда и на Ирину, словно наблюдал за ее реакцией. А она так растерялась, что и думать забыла о том, чтобы заботиться о выражении лица. И, вероятно, весь испытанный ею ужас, все отвращение выплеснулись во взгляд, искривили губы. Растерянность длилась всего несколько секунд, потом Ирина спохватилась и взяла себя в руки, но было уже поздно. Виктор едва заметно кивнул чему-то и отвел глаза. И не смотрел на Ирину до самого их прощания, произошедшего за квартал от ее дома.
   С того дня он перестал ей звонить и вообще никак не давал о себе знать. Ирина сразу поняла, отчего это, и отчаянно винила себя, только себя. Он ей доверился, открыл то, чего стыдился невыносимо, а она не сумела этого принять. Побрезговала... Конечно, он ее не простил. Ни на секунду Ирина не усомнилась в его любви к ней, но она знала, как он горд и до фанатизма верен своему слову. Если он сказал: "Или мы поженимся, или разойдемся" - значит, компромиссам не бывать. И хотя Ирина так и не дала конкретного ответа, он, вероятно, истолковал ее поведение как ответ отрицательный.
   Правильно, в принципе, истолковал...
   И исчез - без прощаний, без объяснений. А чего объяснять? И так все ясно, обговорили уже...
   Но Ирина, в отличие от него, не могла так решительно и бескомпромиссно все порвать. Ей нужен был хотя бы один, последний разговор. Она отчаянно желала хотя бы попросить прощения. И она, проглотив в очередной раз девичью гордость, начала разыскивать Виктора. Безуспешно. Ведущие к нему нити рвались одна за другой: очевидно, предвидя, что его станут искать, он сменил работу и место жительства, избегал общих с Ириной знакомых, перестал появляться в старом парке. Просто удивительно, до чего нелегко оказалось найти в родном, казалось бы, небольшом городе человека. Притом что на случайных, совершенно ненужных знакомых Ирина натыкалась едва ли не каждый день... Гений, которого она принялась трясти в первую очередь, клялся и божился, что Виктора тоже не видел уже давно, ничего о нем не знает и сам сходит с ума от беспокойства. Все это ввергало Ирину в отчаяние. Она даже подумывала, не устроить ли засаду у дома, где живут мать и сестра Виктора - ведь навещает же он Лизку, - но Гений принялся с жаром ее отговаривать. Было в его словах, интонациях что-то такое, что заставило Ирину заподозрить его во лжи или по крайней мере в неискренности: он явно не говорил всего и о Викторе все-таки кое-что знал.
   - Ты с ним встречался, - сурово сказала Ирина без всякого намека на вопросительные нотки. Если бы разговор происходил не по телефону, для пущего эффекта она ткнула бы указательным пальцем с острым ноготком Гению в грудь. - Ведь так?
   Гений затрепыхался, что-то замямлил, заюлил. Но, поскольку врать и уворачиываться от заданных в лоб вопросом он не умел в принципе, все же быстро раскололся: да, встречался и разговаривал.
   - Не знаю, что на него накатило! - пожаловался он Ирине. - Но он велел тебе передать, чтоб ты его не искала, потому что встречаться он с тобой не станет. И знаешь, не похоже, чтоб он собирался передумывать...
   - Я так и знала... - выдохнула Ирина, борясь с подступающими слезами. - Господи, ну почему, почему он такой... непримиримый? Даже не дал мне времени подумать!..
   - Слушай, я ничего не понимаю, что там у вас...
   - Неважно! Женя, скажи, ты с ним еще увидишься?
   - Не знаю, наверное да... Но, Ир, даже не думай сесть мне на хвост! - в голосе Гения прорезались панические нотки. - Он решительно, ну просто категорически не желает тебя видеть. И если подумает, что я вашу встречу подстроил - мне не жить!
   - Да не волнуйся ты. Я не о том хотела попросить. Просто, если увидишь, передай ему, что я... я... - Ирина вдруг смешалась и растеряла все слова.
   - Что? - нетерпеливо осведомился из трубки Гений.
   - Ничего, - потухшим голосом сказала Ирина после короткого молчания. - Ничего не передавай. Не надо...
   После этого разговора она оставила попытки разыскать Виктора. Но думать о нем не перестала. Каждый день связанные с ним воспоминания становились все отчетливее, и как наяву стояло перед глазами его смуглое, широкоскулое, усмехающееся лицо. Ирина пробовала бороться с наваждением, уйдя с головой в учебу, одержимо, в неимоверном количестве, писала учебные этюды. Ни один из этюдов ей решительно не нравился, и, с такой же скоростью, как создавались, один за другим они отправлялись в мусоропровод. Наблюдая за ее бурной творческой деятельностью, Леська - бывшая, как всегда, в курсе произошедшего, - качала головой, но ничего не говорила, советов не давала и утешать не пыталась. Лишь однажды, да и то между делом, небрежно обронила: "перегорит". Ирина задумалась: сколько времени нужно на то, чтобы "перегорело". Ей казалось, что не месяц, и не два, и не год. Вся жизнь? Очень может быть...
   Вокруг нее снова кружил Артем - осторожно, постепенно сужая круги, вновь, с нуля, начал за ней ухаживать, отринув все прошлое. Он сменил тактику, как будто осознав, что прежней наглой нахрапистостью и бесцеремонностью ничего не добьется, и стал чудо как заботлив, тактичен и внимателен, старался предугадать и исполнить любое Иринино желание. Его словно подменили. При встречах он как-то тревожно, чуть ли не искательно, заглядывал Ирине в глаза, чего за ним сроду не водилось. Цель его маневров была понятна - хотел вернуть невесту любой ценой. Ирина сначала раздражалась, но со временем ее все настойчивее затягивала в свои глубины апатия, и Артемовы ухаживания она принимала вяло и безразлично. Он не пытался ее расшевелить - знал, что со временем все меняется и, рано или поздно, Ирина придет в норму. С открытым неодобрением на его маневры взирала только Леська, возлагавшая большие надежды на Виктора и совершенно в нем разочаровавшаяся. Обидно было смотреть, как такой завидный жених уплывает из рук и теперь, похоже, уже окончательно и бесповоротно.
   Ирина безразлично перемещалась между домом и институтом, не обращая никакого внимания на текущую мимо нее жизнь, и механически, как заводная игрушка, совершая требуемые от нее действия. Впрочем, со стороны она по-прежнему выглядела вполне благополучной девушкой, и одногруппницы откровенно ей завидовали. Она ничуть не подурнела, не побледнела и не осунулась, и от улыбки появлялись на щеках очаровательные младенческие ямочки.
   К концу октября Ирина искренне считала, что смирилась с потерей, притерпелась к бесконечной тоске. "Что ж поделать? - размышляла она. - Может быть, даже и к лучшему, что мы разошлись до того, как успели... ну, успели наделать глупостей. Витя ведь с самого начала говорил, что мы совсем разные люди. Он знал, что рано или поздно я начну его стесняться". Но тут она немножко лукавила с собой: не в стеснении было дело. А в том, что, увидев его мать и отметив их несомненное внешнее сходство, она подумала - а что, если и Виктор станет таким же? Оплывшим, опухшим, с бессмысленным мутным взглядом... Наследственность все-таки великая вещь. А у него и отец ведь пил... Поймав себя на этих рассуждениях, Ирина испугалась по-настоящему. Испугалась не столько гипотетического будущего Виктора, сколько того, что, оказывается, не верит ему и в него так безоговорочно, как ей казалось.
   А первого ноября пришел Артем с огромной охапкой белых лилий, в белом же, безукоризненно сидящем костюме, и, отозвав ее в комнату для разговора наедине, встал перед ней на колени и очень серьезно и официально попросил ее стать его женой.
  

-7-

   За первые же дни декабря сугробы успели вырасти едва ли не выше человеческого роста. А тут еще прошла метель, стихшая только к вечеру, и Виктору, вернувшемуся с завода, первым делом пришлось браться за лопату и чистить тропинку перед домом и дорожку от калитки до крыльца. Такая работа всегда его веселила, и он принялся за нее с энтузиазмом. Скоро ему стало жарко, и он, отставив лопату, снял куртку и остался в толстом сером свитере с растянутым горлом. Свитер был страшненький, но любоваться на него все равно было некому: не слишком людная улочка с наступлением сумерек окончательно пустела. Но сегодня каким-то гулякам не сиделось дома - Виктор видел две фигуры, неуверенно пробиравшихся по узкой натоптанной тропинке между сугробами. Редкие фонари горели тускло, и разглядеть лица отважных снегопроходцев было невозможно, да Виктора они и не интересовали. Освободившись от куртки, он снова принялся за дело, лишь изредка поднимая голову и поглядывая в сторону парочки, медленно, но уверенно продвигавшейся в его сторону. Когда они оказались под ближайшим к нему фонарем, он снова бросил на них быстрый взгляд, и вдруг вздрогнул и медленно распрямился. К нему подходили Гений и Ирина.
   У Гения был необыкновенно виноватый и даже чуть испуганный вид, а вот Ирина смотрела так, как будто и не было этих трех месяцев. Виктора кинуло в жар.
   - Как вы меня нашли? - спросил он грубо, пряча за сердитым тоном охватившее его волнение, и, прищурившись, посмотрел на Гения. - Ты, что ли, шпионил?
   - Нужен ты был - шпионить за тобой, - буркнул Гений, отвернувшись.
   - Я ведь, кажется, говорил тебе, что если ты попытаешься подстроить встречу... - свирепо начал Виктор, но Ирина прервала его, сказав тихо, но так, что он сразу растерял все слова:
   - Не надо, Витя. Это я его уговорила. Мне очень нужно было тебя увидеть.
   - Зачем?
   - Мы можем где-нибудь поговорить?
   Виктор обреченно посмотрел на Ирину, потом на калитку за спиной и сказал хмуро:
   - Пойдем.
   Гений с ними не пошел. Отговорился, что у него дела, да и разговор его никак не касается, но ясно было, что он просто опасается получить взбучку от Виктора. Тот и впрямь был на взводе: одинаково сильно ему хотелось и влепить зуботычину приятелю, и стиснуть в объятиях Ирину. Но ни того, ни другого он, конечно, не сделал.
   Мельком заглянув к Алине Игоревне, он сообщил, что у него гостья, которая задержится, вероятно, ненадолго, и скоро уйдет. Хозяйка заговорщически улыбнулась и спросила, не поставить ли чайник. Виктор отказался и ушел в комнату к Ирине. Сидя на диванчике, она оглядывалась по сторонам, но без любопытства. Она казалась какой-то заторможенной и немного сонной, и это почему-то встревожило Виктора.
   - Разденься лучше, тут жарко, - сказал он и в подтверждение своих снял свитер, оставшись в одной старой майке без рукавов. Поскольку сидеть, кроме как на диване, в комнатушке было не на чем, он встал, прислонившись к боковой стенке старого серванта. Заставить себя сесть рядом с Ириной он не мог.
   Ирина медленно, как во сне, кивнула, и стала снимать дубленку. Двигалась она странно неловко, никак не могла вытащить руку из рукава, и Виктор не выдержал и принялся ей помогать, весь внутренне сжавшись. Когда рука его случайно задела Иринино плечо, он шарахнулся в сторону, словно его ударило током. Ирина посмотрела на него чуть ли с обидой.
   - Я не заразная...
   - Извини, - пробормотал Виктор и полез в карман за сигаретами, напрочь позабыв просьбу Алины Игоревны не курить в доме. - Так что случилось, Ир?
   Ирина встала перед ним, решительно взяла его за руку и, странно торжественно глядя ему прямо в глаза, сказала удивительную фразу, смысл которой дошел до Виктора далеко не сразу:
   - А я, Витя, замуж выхожу.
   Виктор долго молчал, машинально теребя ее пальцы, лежащие в его руке, потом спросил, удивившись тому, как спокойно и ровно звучит его голос:
   - За Артема? - Ирина кивнула, не сводя с него широко раскрытых глаз. - Поздравляю. Только... при чем тут я?
   Быстро подступив к нему вплотную, она вдруг обхватила его за пояс, прижалась и уткнула сухие губы ему в шею.
   - Ви-итя...
   Шею защекотало что-то горячее и влажное. Виктор потрясенно вздохнул, не зная, что сказать и что сделать. Он уже приучил себя к мысли, что никогда больше не обнимет Ирину, и вдруг - такое.
   - Прости меня, - бормотала, всхлипывая, Ирина. - Прости меня, Витя, я все испортила. Я трусиха, такая подлая трусиха! Испугалась за себя. Испугалась, что ты можешь стать такой же, как...
   - Т-с-с... тихо, - правая рука Виктора сама собой поднялась и легла Ирине на затылок, запустив пальцы в густые каштановые волосы. - Не плачь. Я все понимаю.
   Ситуация была неподходящая, но близость девушки взволновала его, и он очень надеялся, что она этого не заметит. На всякий случай он попытался немного отодвинуться, но Ирина вцепилась в него, как черт в грешную душу, и не желала уступать ни миллиметра.
   - Ир, ну что ты, зачем так расстраиваться. Все прошло уже...
   Ирина яростно мотнула головой.
   - Нет! ничего не прошло. Я с тобой хочу быть. С тобой, а не с Артемом! Но если ты...
   - Погоди, Ир, оставим пока меня, - Виктор пытался говорить спокойно, хотя сердце у него бешено скакало, так и норовя застрять где-то в горле. - Я правильно понимаю, что за Артема ты замуж не хочешь?
   - Не хочу!
   - Но идешь?
   - Ну а куда мне деваться? - как-то очень безнадежно сказала Ирина, подняла голову и посмотрела на него блестящими от слез глазами. "Еще минута в том же духе, - подумал Виктор, взглянув в ее бледное мокрое лицо, - и я тоже заплачу. Вот черт!.."
   - Это ты меня спрашиваешь, куда тебе деваться? Пошли его на х...!
   - Не могу!
   - Почему?!
   Вместо ответа Ирина разрыдалась уже в голос. Сжав зубы, Виктор увлек ее к дивану, усадил и сам сел рядом, не выпуская ее из объятий. Захлебываясь слезами, задыхаясь, Ирина бормотала что-то; из вырывающихся у нее обрывочных фраз мало что можно было понять, но Виктору хватило. От злости на себя, на свой самовлюбленный эгоизм, болезненно застучало в голове. "Да, но если б я знал, что она так сильно будет переживать!" - "Идиот, а ты думал, что она - деревяшка? Ты разве не видел, как она на тебя смотрит?!" - "Видел! И видел, как она в тот раз смотрела..." - "Подумаешь, один раз не так посмотрела! Нежный какой. Взвился сразу, как будто за задницу тебя укусили!" - "Да, но кто знал..."
   Иринино безрадостное положение становилось для него все яснее с каждым вырвавшимся у нее словом. Заявление в загсе, свадьба через неделю, Артем ни за что теперь не отступится; а если Ирина вдруг вздумает бунтовать, он ее, пожалуй, силком потащит. Только бунтовать она не вздумает: сил нет. Да и зачем?.. Буквально до последнего времени она воспринимала грядущую свадьбу как что-то весьма неприятное, но совершенно неизбежное - ну, скажем, как собственные похороны. Да и сюда она пришла, ни на что не надеясь, просто невыносимым стало желание увидеть в последний раз, прикоснуться...
   - Послушай, - с трудом сдерживаясь, сказал Виктор. - Но ведь не может же он тебя заставить, если ты не хочешь?
   - Может...
   - Сейчас времена не те!
   - Какая разница... - плакала Ирина, - какие времена? Он, знаешь, как меня измором брал? Мне деваться от него некуда!
   Кусая губы, сдвинув брови, Виктор гладил ее по волосам, и вдруг у него вырвалось:
   - Ир, а что ты от меня-то хочешь?
   Ничуть не удивившись вопросу, она освободилась из его объятий, схватила его за руку и лицом прижалась к ладоням.
   - Ничего, Витя. Только увидеть тебя хотела. Убедиться, что на меня не сердишься...
   Виктор тихонько замычал, как от боли. "Зачем, зачем ты пришла?!"
   - Хочешь, я с Артемом поговорю? - хрипло спросил он.
   Чуть приподняв голову, Ирина взглянула на него с удивлением и испугом.
   - Что ты! Если ты теперь вмешаешься, он тебя убьет.
   Сказала она это так просто, так уверенно, что никаких сомнений даже не возникало: убьет.
   - Он знаешь, какой стал! Напоказ ласковый, заботливый, - продолжала Ирина. - Но если вдруг забудется, глаза у него такие становятся, что дрожь пробирает. Я уж и не знаю, зачем я ему так нужна: то ли и вправду любит, то ли просто записал меня уже в свою собственность, с которой не желает расставаться. Он, знаешь, терпеть не может, когда у него что-то отнимают или в чем-то ему отказывают...
   - Это я уже понял, - хмуро сказал Виктор, все сильнее сдвигая брови.
   В неплотно прикрытую дверь неуверенно постучали, и голос Алины Игоревны робко поинтересовался, "не хочет ли молодежь чайку выпить". Видимо, рыдания Ирины пробились даже сквозь бормотание старенького приемника, и добрая старушка решила вмешаться и проявить сочувствие, как умела. Ирина тут же скользнула в сторону, выпрямилась, быстро вытерла ладонью щеки и изобразила на лице широкую рекламную улыбку. Ее умение играть при необходимости на публику поразило Виктора. Раньше он подобного за ней не замечал.
   - Спасибо, Алина Игоревна, - сказал он, приоткрыв дверь наполовину и чуть улыбнувшись хозяйке. - От чая мы, пожалуй, не откажемся.
   - У вас все в порядке? - встревожено спросила та, поглядывая по очереди на Виктора и на Ирину.
   - Все хорошо, не волнуйтесь.
   Едва хозяйка удалилась, Ирина тут же запротестовала:
   - Но я не хочу чаю! И вообще, мне уже идти пора.
   - Никуда ты не пойдешь, - ровным голосом сообщил Виктор. - Во всяком случае, прямо сейчас и одна. Чашка чая тебе не повредит, а потом я тебя провожу. Фонари здесь, сама видела, через один горят, и вообще район мутный, так что не возражай. Все равно одну я тебя не отпущу.
   Ирина чуть покраснела, посмотрела на него виновато и благодарно, но ничего не сказала.
   - Пойдем-ка на кухню, - предложил Виктор.
   Чай они пили вместе с Алиной Игоревной. Выплакавшись, Ирина стала заметно спокойнее, даже улыбалась вполне искренне и охотно поддерживала начатую словоохотливой старушкой беседу. Виктор в их разговоре почти не участвовал; с легкой полуулыбкой он смотрел на Ирину. Он вдруг понял, что нужно сделать, и на душе у него прояснилось, как будто солнце выглянуло из-за туч, висевших в небе несколько месяцев подряд.
   Он проводил Ирину до самого дома, несмотря на ее протесты. Шли они как чужие, не касаясь друг друга, но ощущение легкости и удивительной душевной ясности Виктора не оставляло. У подъезда он коснулся Ирининой руки, улыбнулся и сказал:
   - Ты хорошо сделала, что пришла. Теперь беги скорее домой и не плачь больше. Все наладится.
   - Витя? - внезапно насторожившись, Ирина пытливо взглянула ему в лицо. - Что ты задумал?
   Виктор с улыбкой покачал головой.
   - Не волнуйся ни о чем. Беги, Ир, а то опять тебе влетит.
   Он махнул рукой в хорошо знакомом Ирине прощальном жесте и быстро пошел прочь. Зябко ежась, Ирина смотрела ему в след и хмурилась. Внезапное его спокойствие, мягкий янтарный свет в глубине его карих глаз почему-то заставляли ее нервничать сильнее, чем если бы он принялся зло щурить глаза, играть желваками и слать проклятия в ее и Артема адрес.
   - Только бы беды не вышло... - прошептала она едва слышно.

-8-

   Вызванивать Артема по телефону не было никакого смысла: едва ли он снизошел бы до разговора, и уж конечно не согласился бы на встречу. А времени уговаривать и давить на него уже не было. Всеми правдами и неправдами, через длинную цепочку полузнакомых и вовсе незнакомых людей (исключив из этой цепочки Гения, который непременно вмешался бы и все испортил), Виктор раздобыл домашний адрес счастливого жениха. Идти к Артему домой он, конечно, не собирался. Другое дело - подкараулить у подъезда, тем более что такой прием уже был им опробован на Кирилле.
   Двенадцатиэтажный дом, построенный лет семь-пять назад, фасадом выходил на широкую зеленую аллею, спускающуюся прямо к ограде центрального парка, за которой мрачной черно-бело массой громоздились деревья. По другой стороне аллеи лепились частные домики. Место было тихое - никакого движения транспорта, никаких магазинов и кафе, только маленькая детская площадка, пустующая по причине зимнего сезона и позднего времени. Впрочем, было еще не слишком поздно - часов восемь, - но в декабре в это время уже совсем темно. Фонари вдоль аллеи горели через один, что весьма Виктора удивило: не захолустье ведь, почти центр города, место хоть и тихое, но престижное. Но лично ему темнота не мешала. Он уселся на качели, лицом к подъезду Артема, и приготовился ждать. Слабый морозец чуть пощипывал щеки, с неба сыпался легкий снежок, и сидеть было даже приятно. Волнения Виктор не испытывал; сердце билось ровно и спокойно.
   Чуть занервничал он только когда, охлопывая карманы куртки в поисках сигарет, наткнулся вдруг на новый складной нож-выкидуху, который купил по случаю недели три назад и с тех пор так и таскал в кармане, все время забывая выложить. Виктор вынул его, раскрыл и задумчиво покрутил в пальцах. Нож был маленький, на первый взгляд - почти игрушка, но если действовать умеючи, дел с ним можно было натворить много. Впрочем, если умеючи, то и иголкой можно человека убить... Некоторое время Виктор размышлял, не выкинуть ли нож в сугроб - мало ли как пойдет разговор с Артемом, вдруг рука сама потянется, такое уже не раз бывало. Но потом рассудил: если дело и дойдет до рукоприкладства, то Артем едва ли окажется серьезным противником, против которого захочется применить оружие. Несмотря на все свои распальцовки, сам по себе Артем - слабак, ну а "крышу" он не может за собой таскать по всему города. Не дорос еще до личных телохранителей.
   И Виктор защелкнул выкидуху, сунул ее обратно в карман и забыл про нее.
   Ждать пришлось долго. Часа два, а то и больше. Виктор уже начал замерзать - то ли мороз усиливался, то ли заканчивался запас прочности его не слишком теплой куртки. Спрыгнув с качелей, он прохаживался по детской площадке, одну руку сунув в карман, а во второй держа зажженную сигарету. В голову лезли всякие мысли, но о самом главном - о том, что будет после встречи с Артемом, - он старался не думать. Да и не от него, пожалуй, это зависит.
   Приближение синего "форда" он почувствовал еще до того, как тот появился в поле зрения. Наверное, сработало шестое или седьмое чувство. Пока "форд" ворочался, пристраиваясь на свободное место, на пятачке маленькой стоянки рядом с домом, Виктор успел дойти до подъезда, на ходу торопливо докуривая сигарету. Когда Артем выбрался из машины, он уже стоял у скамейки, засунув руки в карманы. Артем поставил "форд" на сигнализацию и, поигрывая ключами, направился к подъезду. Только подойдя уже почти вплотную, он заметил, наконец, Виктора. И узнал его, судя по тому, как дернулся назад. Но сразу же быстро взял себя в руки и преодолел оставшиеся несколько шагов. "Как на дуэли", - усмехнулся Виктор.
   Артем хотел показать характер и пройти мимо в молчании, но Виктор решительно заступил ему путь.
   - Хоть бы поздоровался, - сказал он негромко. - Совсем зазнался.
   Артем надменно дернул ртом. Руки он тоже спрятал в карманы стильного и дорогого полупальто, и теперь они с Виктором стояли друг против друга как отражения. Или, пожалуй, как своеобразные негативы.
   - Что тебе нужно? - спросил Артем тоном наследного принца. Сейчас, глядя на него, Виктор понимал, о чем говорила Ирина: глаза у него были светлые, как лед, холодные, как лед, и страшные. От их взгляда действительно мурашки по спине бегали. И откуда в двадцать пять лет люди берут такие глаза? - Будь ты девкой, я бы еще понял твои ночные бдения у моего подъезда, но так... - он чуть шевельнул плечами.
   - Лично мне не нужно ничего, - отозвался Виктор, стараясь смотреть ему прямо в глаза, хотя было это неприятно. - Но кое-что нужно одной нашей общей... знакомой.
   - Не знаю, откуда у нас с тобой взяться общим знакомым. К тому же женского пола. О ком ты говоришь?
   - Ты знаешь, о ком. Не притворяйся идиотом.
   В холодных глазах Артема полыхнуло и сразу же погасло белое пламя.
   - Тебе бы следовало давно вычеркнуть ее из числа своих знакомых! Она знать тебя не желает. Через неделю она станет моей женой.
   - Ошибаешься. Не станет.
   - Что ты мелешь?! - тихо, но яростно зашипел Артем. - Что за бред? Что ты вообще тут делаешь?! Ты хоть понимаешь, что стоит мне позвонить кое-кому, и тебя живьем в землю зароют?! Мало тебе показалось? Не оценил, что живого отпустили и даже не покалечили?! Ну так это легко исправить!
   - Тогда чего ты тянешь? Звони прямо сейчас, пусть твоя бригада приезжает. Только в полном составе. Трое на одного, видишь, не очень эффективно получилось... Кстати, я ведь тебе долг за тот раз так и не отдал... - рука Виктора рванулась из кармана и прочертила в воздухе стремительную дугу, конечная точка которой совпала с Артемовой скулой. Артем пошатнулся, запрокинув голову, но на ногах устоял.
   - Это так, мелочевка, - вежливо пояснил Виктор, не спеша возвращать руку в карман. - Задаток. Должен я тебе гора-аздо больше!
   Артем сказал несколько слов, из тех, что в телепередачах заглушаются характерным "би-ип!", и добавил, зло глядя на Виктора и прижимая к скуле ладонь в черной кожаной перчатке:
   - Ты никому ничего не докажешь!
   - А я и не собираюсь. Я сам вполне дееспособен.
   - Тебя потом по стенке размажут!
   - Это будет потом.
   - Ублюдок психованный! - зашипел Артем. - Чего ты добиваешься?!
   - Того же, чего добивался и ты в отношении меня, - спокойно сказал Виктор. - Чтобы ты перестал докучать Ирине. Я твою... просьбу... выполнил, теперь твоя очередь. Пусть она от нас отдохнет.
   Артем посмотрел на него с злым удивлением и вдруг расхохотался.
   - Да ты совсем больной! Ты что, не слышал, что я говорил? Мы с Ириной женимся.
   - Она не хочет идти за тебя замуж.
   - Тебе-то откуда знать? - фыркнул Артем. Он сделал попытку обойти Виктора, но тот выставил руку и толкнул его в плечо.
   - Стой. Сначала договорим.
   - Ох и надоел ты мне, малый!
   Оказывается, карманы у Артема не пустовали. Виктор не успел разглядеть подробностей, что было у него в руке, когда она выскочила наружу, но заметил блеск металла и решил, что это кастет. Впрочем, раздумывать было некогда, он едва успел вильнуть в сторону и уйти от удара, который легко мог бы сломать ему нос. Это в лучшем случае. Несмотря на субтильное сложение и внешность явного очкарика, руками Артем размахивал отнюдь не бестолково, и отсутствие физической силы ему успешно заменял слиток полированной стали в кулаке. Артем оказался вовсе не беспомощным противником, и дело запахло не одним только разбитым лицом.
   В подобных ситуациях, так же как и под действием алкоголя, разум частенько отступал на задний план, и его заслоняли инстинкты. Все произошло очень быстро. Рука сама нырнула в карман, нащупала прохладную гладкую рукоять ножа, отщелкнула лезвие и ударила - так, как когда-то учили. Виктор едва успел осознать, что происходит, а Артем вдруг издал странный хрипящий звук, упал сначала на колени, а потом повалился на бок.
   - Допрыгался, - задохнувшись на мгновение, сказал себе Виктор и посмотрел на спокойно висящую вдоль тела правую руку с ножом в ладони. Потом поднял голову и посмотрел на немногочисленные светящиеся окна. Ни за одним из них не было никого, кто мог бы позвонить в милицию или вызвать "скорую". Вероятнее всего, вообще никто ничего не заметил. Очень медленно Виктор опустился на колени, положил ладонь на шею Артема, нащупал слабо бьющуюся жилку. Снег под Артемом из белого стал черным, и черное пятно росло с каждой секундой. Виктор вдруг встряхнулся, мотнул головой и начал уже поспешно обшаривать карманы распахнутого полупальто. В одном из них обнаружил сотовый телефон и, задумавшись на секунду, набрал номер "скорой".
   - Кирова, дом пять, - очень ровным голосом сказал он сонному диспетчеру. - Тут человека порезали. Ножом. Да, еще жив, но вряд ли надолго. Да, можете еще ментов прихватить...
   Нажав отбой, он с минуту размышлял о чем-то, не поднимаясь с колен, потом набрал номер Гения. Судя по голосу, тот уже спал, и крепко.
   - Алло? - сказал он сонным, взъерошенным и удивленным голосом. Наверняка его телефон определил номер Артема, и этот номер был ему незнаком.
   - Это я, - сказал Виктор.
   - Витька? - голос стал еще взъерошенней. Помириться толком они так и не успели. - Какого черта?..
   - Слушай внимательно и не перебивай. И запоминай сразу, потому что времени повторять у меня не будет. Завтра найдешь Лену - спросишь у Лизки, она скажет, как ее найти, - и скажешь ей... ну, то есть попросишь ее, чтобы она за Лизкой присмотрела. Скажи, что я очень ее прощу. Она не откажет.
   - Не понял... А ты что, куда-то собрался уезжать?
   - Угу, собрался. В места не столь отдаленные. Я Артема порезал.
   В трубке повисло столь глухое молчание, что Виктор подумал даже, что связь оборвалась. Он дунул в динамик и позвал:
   - Алё? Гений, ты тут?
   - Витька, ты не шути так, - деревянным голосом отозвался Гений.
   - Какие шутки? Я что, больной, так шутить?
   Гений снова помолчал, потом вдруг сказал:
   - Ты где? Я сейчас приеду.
   - Даже не думай. Здесь сейчас такое начнется...
   - Витька!..
   - Все, пока.
   Телефон молчал всего несколько секунд, потом вдруг запиликал какую-то веселенькую Музычку, и на экранчике высветился номер Гения. Виктор сбросил звонок, отключил телефон и, подумав, размахнулся и забросил его в кусты.

-9-

   Мама настаивала, чтобы Ирина осталась в машине, но все ее уговоры прошли впустую. Ирина решительно заявила, что тоже желает подняться в палату.
   - Ведь он из-за меня здесь, - сказала она.
   - Вот именно, - пробормотала мама и хотела добавить что-то еще, но увидела, как сжались в ниточку Иринины губы, и передумала. - Хорошо, хорошо, пойдем.
   Следом за ней Ирина неловко выбралась из машины. В дороге ее сильно укачало - чего, вообще говоря, не случалось с нею никогда, - и чувствовала она себя очень нехорошо. Но была этому только рада: физическое недомогание отвлекало ее от тягостных раздумий и помогало хоть на время забыть о зазубренных когтях, царапающих ее душу. Мама с тревогой смотрела на ее бледное лицо, но ничего больше не говорила, опасаясь растревожить ее еще сильнее. За ту неделю, пока Артем находился в реанимации, Ирина превратилась в истончившуюся тень. Она то часами безостановочно металась по квартире и грызла, грызла, грызла себя; то вдруг впадала в апатию, падала ничком на кровать и подолгу лежала без движения. Когда из больницы сообщили, что Артем переведен в общее отделение, она, вроде бы, немного успокоилась, но мама не переставала тревожиться за нее. Какое-то очень уж безжизненное было это спокойствие.
   Ведомственная железнодорожная больница считалась лучшей в городе; с советских времен и по сей день попасть в нее можно было только по блату или за большие деньги. Коридоры ее выглядели вполне пристойно и, судя по всему, недавно ремонтировались, но Ирина с тоской косилась на покрашенные лимонно-желтой краской стены и на новый, но все равно какой-то унылый линолеум под ногами. Сам больничный дух повергал ее в уныние. Впрочем, она была бы рада, если бы лишь больница была причиной ее упаднического настроения.
   Больше всего ей хотелось повернуть время вспять. Знай она, на что толкнет Виктора своими жалобами, сама бы от него бегала до скончания жизни. Она не знала, нарочно или случайно Виктор схватился за оружие, но была точно уверена, что его встреча с Артемом случайной не была. Виктор его искал, и уж наверное, не для того, чтобы выпить с ним по рюмашке водки... И как она только могла быть такой беспечной? Разве она не знала, какой он? разве не знала, что он сделает все, чтобы исполнить ее невысказанную просьбу? Знала, конечно. И в глубине души все-таки рассчитывала на то, что он сделает что-нибудь, чтобы сорвать их с Артемом свадьбу.
   Вот он и сделал...
   Где Виктор теперь и что с ним, Ирина в точности не знала. Она пыталась вызвонить Гения - уж тот-то наверняка был в курсе, - но он очевидно не желал с ней разговаривать. Сбрасывал звонки, если она набирала номер его сотового, или не подходил к телефону, если она звонила домой. Однажды ей все-таки удалось его поймать - то ли по рассеянности, то ли по случайности он все же поднял трубку домашнего телефона, и бросить ее, уже услышав Иринин голос, ему не позволило воспитание. Голос его звучал угрюмо, совершенно на него непохоже, и на расспросы Ирины, что с Виктором, он ответил зло: "Сядет теперь Витька, это уж наверное. И надолго. А ты что думала?". А когда она робко и испуганно спросила, можно ли с ним как-нибудь увидеться, он сказал: "Нет, никак нельзя", - а потом все-таки положил трубку. За грубый тон Ирина его не винила - на его месте она еще и не так разговаривала бы. Как ни крути, виновата одна она. Это из-за нее один человек едва не погиб, а второй попал в тюрьму. Или вот-вот попадет - она даже не знала, насколько может затянуться судебный процесс. Впрочем в этом деле отсутствовали всякие неясности: виновный не пытался скрыться, не сопротивлялся при аресте, не отрицал своей вины.
   Вот это-то непротивление и готовность все признать и убивали Ирину... "Он как будто принес себя в жертву, - думала она в отчаянии. - Но ради чего?" Этого она не понимала.
   ...Прячась за маминой спиной, она проскользнула в палату, где под капельницей в одиночестве лежал Артем. Встречи с ним она страшилась, и стоило немалых усилий заставить себя придти сюда. Но она должна была придти. Должна. Ведь это из-за нее он шесть суток был между жизнью и смертью.
   Артем был очень худым и очень бледным. Его лицо, волосы, глаза - все казалось вылинявшим и бесцветным, и сливалось с белизной больничных подушек. На тумбочке рядом с кроватью в вазе стояла охапка оранжевых и алых гербер - наверное, Артемова мама принесла. Яркие краски цветов показались Ирине неуместными здесь, они раздражали, цепляли глаз, и ей захотелось убрать их куда-нибудь из комнаты. Она сердито повернулась к ним спиной и тут же встретилась взглядом с Артемом. С ее мамой он поздоровался только слабым кивком, а смотрел только на нее. Смотрел совершенно спокойно, с легким холодком. Переглотнув и зябко поведя плечами, Ирина подошла вплотную к кровати, словно загипнотизированная его взглядом.
   - Я тебя и не ждал, - сказал Артем очень тихо.
   - Прости меня...
   Он улыбнулся своей фирменной улыбкой наследного принца, страшно не подходящей к его исхудавшему лицу.
   - Я так и знал, что это ты нажаловалась этому психу.
   - Я не...
   - Не могла мне сказать? Просто - сказать? Раз уж тебе так невмоготу было?
   Ирина вдруг почувствовала нарастающее раздражение и злость и испугалась. Не хватало еще начать выяснять отношения с тяжелораненым человеком, едва-едва вернувшимся к жизни. Но все-таки она сказала тихо:
   - Ты разве меня когда-нибудь слушал?..
   - Дети, дети! - встревожилась Иринина мама. - Ну что вы, в самом деле. Ирина, как не стыдно, нельзя же...
   Артем взглянул на нее с холодной насмешкой.
   - Ничего. Может, хоть теперь Иришка, наконец, выскажет напрямик все, что обо мне думает?
   - Я тебе потом скажу, - пообещала Ирина. - Когда ты выпишешься... И если захочешь.
   - Девушки, время! - крикнула в дверь пробегающая мимо медсестра. - Нельзя пока надолго. Идите уже, пора!
   На прощанье Иринина мама взъерошила Артему волосы и чмокнула его в щеку. Ирина, пряча глаза, взяла его за бессильно лежащую руку.
   - Тем, я, правда, не хотела, чтоб так...
   - Иди, иди, - Артем слабо оттолкнул ее. Но стоило ей отойти на несколько шагов, вновь ее окликнул. - Ир!.. А платье ты не выбрасывай. Пригодится еще. Через полгодика.
   С минуту Ирина стояла, молча на него глядя и ничего не отвечая. Потом, едва заметно кивнув, поспешно вышла в коридор, где дожидалась ее мама.
  

Конец

   Август 2006 - февраль 2007 гг.
   "Счастливой мошкою летаю,
   Живу ли я иль умираю" - строка из стихотворения Уильяма Блейка "Мошка"
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"