Локлир проснулся ранним утром и долго лежал с открытыми глазами, рассматривая замысловатые раквератские узоры на балдахине. Он был почти счастлив от того, что мог позволить себе просто лежать, не прислушиваясь к торопливым шагам в коридоре (мчавшиеся всю ночь гонцы редко привозили хорошие новости) и не ломая голову в поисках решения очередных неотложных проблем, каждая из которых могла подтолкнуть его страну к пропасти ещё на один шаг. Но последние дни Альфир был милостив к Тивару: враги отступали, армия восстанавливала свои силы, и герцог уже дважды обсуждал с канцлером вопросы торговли и виды на урожай.
Многочисленные обитатели замка ещё только начинали просыпаться, и в окружавшей молодого герцога тишине было хорошо слышно урчание лежавшего в ногах Боци - одного из атоти Фиорис, подаренного ею брату перед отъездом в Викрамар (на уритофорском языке "боци" означало "маленький огонёк", который зажигали не для тепла и даже не для света - северяне хорошо знали, как даже самый маленький огонь может радовать душу холодными ночами). Поначалу серый пушистый подросток отнёсся к переселению в покои Локлира с настороженностью, предпочитая отсиживаться под кроватью. Однако терпения у родившегося среди людей атоти хватило ненадолго, и уже вечером Боци выбрался из своего убежища. Первой его встретила Менра - большая чёрная собака, несколько лет бывшая неизменной спутницей старого герцога. Облизав новичка, добродушная Менра добавила ему уверенности (собак в окружении Фиорис было предостаточно), после чего атоти с присущей юности самоуверенностью начал обживаться на новом месте. Боци быстро определил для себя роли людей, которых ему приходилось видеть чаще всего. И если Сульдота он воспринимал как главного кормильца, а весёлого Ярдеро считал партнёром по играм, то Локлира благодаря своим природным инстинктам сразу признал вожаком стаи. Убедившись в том, что новые соседи благоволят ему, атоти выбрал в качестве места для сна хозяйскую кровать. Поначалу герцог был несколько удивлён подобной бесцеремонностью, но встретив безмятежный взгляд маленького зверька, махнул рукой - места хватит всем.
Услышав шаркающие шаги Сульдота, начавшего свой ежедневный ритуал - неторопливый обход покоев, подготовку к утреннему туалету и завтраку - Локлир вдруг устыдился своего благостного безделья. Однако вставать по-прежнему не хотелось, и чтобы хоть как-то успокоить свою совесть, он стал вспоминать все назначенные на сегодня дела и встречи, а заодно и случившиеся за последнее время перемены к лучшему. Источником особого удовлетворения Локлира стало быстрое, если не сказать - стремительное, пополнение тиварской казны, позволившее в считанные дни решить целый ряд важных вопросов. Горожане благодарили герцога за помощь семьям раненых и погибших, наводнившие Ансис беженцы готовы были молиться на своего правителя, обеспечившего их продуктами и возможностью увидеть многочисленные трупы ненавистных захватчиков. От добровольцев не было отбоя, ковавшие оружие кузнецы не тушили свои горны, сотни ремесленников днём и ночью шили форму и амуницию, а охрипшие сержанты и офицеры с особым рвением продолжали муштровать новые роты и эскадроны.
С имперских времён на Бонтосе была хорошо известна поговорка: "Нет огня без дров, а войны - без денег". Тивар был достаточно успешной страной, и в подвалах казначейства всегда имелись сундуки с золотыми и серебряными монетами, хотя после начала войны считать их приходилось уже не тысячами, а сотнями и десятками. В этих условиях придуманные фос Лафанту кредитные грамоты стали истинным подарком богов, однако жителям Тивара требовалось некоторое время, чтобы "переварить" это нововведение (именно поэтому генерал рит Нейстулат назвал эти грамоты "завтрашними деньгами"). Случались, однако, и приятные исключения. Герцог с улыбкой вспомнил рассказ канцлера о встрече с главой тиварских талмади Фрасетом брун Анапкатом, который без тени обычного высокомерия сообщил графу, что его клан готов приобрести кредитные грамоты на сумму в пять тысяч золотых (рит Корвенци потом сказал, что талмади стали быстро умнеть, увидев перед своим банком на Имперской улице последствия активации огненного купола).
Очень кстати пришлась и финансовая помощь Ордена теней, о которой знали от силы два десятка человек. Появление нового союзника оставалось тщательно охраняемой тайной, зато о щедрых пособиях семьям погибших офицеров узнали все тиварцы, что укрепило их веру в силу собственного государства.
Едва уловимый запах чего-то съестного подсказал Локлиру, что его завтрак уже на плите (ещё до начала войны рит Корвенци настоял, чтобы рядом с покоями герцога оборудовали небольшую кухню, единоличным хозяином которой стал Пеотвин - добродушный толстяк, верность которого явно превосходила его умение готовить изысканные блюда). Вновь начавшая зудеть совесть вынудила Локлира оторвать голову от подушки. Усевшись на краю кровати, он зевнул, почесал голову, но так и не почувствовал себя полностью проснувшимся. Воспользовавшись заминкой, вязкая дрёма вновь попыталась заполнить голову, но герцогу хватило сил направить свои мысли в нужную сторону.
Решительные действия рит Таначали позволили быстро и с минимальными жертвами подавить мятеж верхушки падатви. Помимо новоявленного главы клана брун Ферти были арестованы почти все члены совета (исключением стал судья клана брун Салутки), а также несколько десятков участников мятежа, среди которых оказалось немало пекотов, прибывших в Ансис из Тильодана. Все они сейчас находились в двух старых конюшнях на окраине города, охраняемых сигнальными завесами и диентисами из клана ульгор.
Локлир не собирался никого прощать, но прислушался к словам канцлера, который полагал, что основную роль в расследовании мятежа и наказании его участников следует поручить самим пекотам, представив всё как их внутреннее дело. Планировалось, что вначале с мятежниками будут разбираться представители тиварских падатви, если же среди них возобладают настроения сочувствия к заблудшим соплеменникам, на сцене должны будут появиться ультор и каминис, кровью доказавшие свою верность Тивару.
Была в этом плане и ещё одна тонкость. Мало кто сомневался, что за кулисами заговора стоял не только король Небриса, но и преследующий свои интересы клан талмади. Прямых доказательств, однако, недоставало, поэтому формально живущие в Тиваре талмади имели полное право участвовать в рассмотрении обвинений, чем герцог с удовольствием был готов воспользоваться. Не без злорадства он представлял, как лучшие ораторы клана с профессиональной уверенностью в голосе будут обличать своих неудачливых подельников, стараясь отвести от себя любые подозрения. Локлир также надеялся, что их красноречие сможет настолько возмутить мятежников, что они в отместку начнут рассказывать о талмади всякие интересные вещи.
Всё это выглядело вполне логично, но с первых же дней стали возникать серьёзные проблемы. В условиях продолжающейся войны затягивать разбирательство было неразумно, но многие падатви жили в Междуречье и на восточном побережье, поэтому появление в Ансисе членов местных советов клана было в ближайшие месяц-два крайне маловероятно. В связи с этим судьбу мятежников следовало передать в руки всех тиварских пекотов, самыми многочисленными из которых были сидарис клана ультор. Понятно, что в этом случае ни о каких представителях речь бы уже не шла, и решающее значение имело бы мнение членов совета клана ульгор. Проблема была в том, что глава этого совета - всеми уважаемый Аудус брун Римшат пока ещё не оправился от тяжёлого ранения, а без его непосредственного участия слишком многие пекоты могли бы усомниться в честности расследования и справедливости наказания.
Герцогу уже говорили, что решить этот вопрос можно было одним из двух способов: настоятельно рекомендовать совету ульгор избрать советника Синганита брун Линкаа временным главной клана, либо своим указом назначить его же председателем суда над изменниками. Всё это никоим образом не устраивало Локлира: он не хотел обижать Аудуса, ставить в неловкое положение Синганита и тем более выходить за рамки первоначального плана - мятежников должны были покарать сами пекоты. Так или иначе, но время шло, и Локлир не сомневался, что сегодня сановники вновь напомнят ему о необходимости принять какое-то решение. Поморщившись, он тихо выругался и окликнул Сульдота - пора было вставать.
Спустившись по лестнице в сопровождении своей охраны, герцог бросил взгляд в боковой коридор, где несколько дней назад был убит тот самый таинственный "дипломат", о существовании которого стало известно только после неосторожных слов фос Сунталава - одного из главных заговорщиков. Двадцатитрёхлетний Чимант Борваши не был ни аристократом, ни даже коренным жителем Ансиса. Он родился в прибрежном городке Борваши в семье зажиточного по местным меркам Халтезира, который подобно своим деду и отцу зарабатывал на жизнь торговлей между Тиваром и Дофатамбой. Минимум два раза в месяц баркасы, ведомые старшими братьями Чиманта, пересекали Батакское море и приходили в порт Шапошлу, где у семьи давным-давно были налажены прочные связи не только с местными торговцами, но и с наместниками хана.
Понятно, что торговать с меднолицыми соседями без знания языка было бы весьма затруднительно, поэтому все дети Халтезира знали твиарский, имперский и дофотамбский языки. Для Борваши это было обычным делом, но даже там его младшего сына считали довольно странным. Причиной этого была не столько болезненная застенчивость (весьма удивительная для такого статного красавца) и полное отсутствие предпринимательской жилки, сколько редкие способности, благодаря которым он хорошо знал без малого десяток языков, в том числе коренжарский, турдушский и наречие степняков Фошлото (в Дофатамбе не были редкостью рождённые в этих местах пленные и рабы).
Три года назад фос Теонесте, собравшийся к хану для заключения нового взаимовыгодного соглашения, с сожалением выяснил, что в его ведомстве остался только один чиновник, хорошо знающий дофатамбский язык. Время поджимало, и граф решил ехать, прикинув, что на побережье обязательно найдётся кто-нибудь, способный объясниться с погонщиками и слугами (беседовать с ханом и его сановниками он собирался с помощью опытного рит Госвиста). Местный барон без раздумий рекомендовал столичному гостю Чиманта, и через две недели фос Теонесте уже не представлял, как он смог бы обойтись без этого скромного юноши. Вернувшись в Борваши, граф предложил Чиманту перебраться в Ансис, где его способности принесли бы дипломатической службе герцогства немалую пользу.
Шумная столица произвела на Чиманта огромное впечатление, разом превратив его в испуганного провинциала, с открытым ртом взирающего на роскошные дома и многолюдные улицы. Выполняя поручение графа, рит Госвиста взялся обтёсывать новичка, и через пару дней у того уже был рабочий стол красивый мундир с петлицами дипломатической службы и комната в приличном доходном доме на Драгунской улице. Для работы на герцога одного лишь имени было маловато, но и привычное для побережья Чимант сын Халтезира фос Теонесте не устроило, после чего в списках его ведомства появился младший клерк Чимант Борваши. Уже через год он получил первую нашивку, прибавку к жалованию, а также благорасположение ханского посла Бомавакаты и его сына.
Обжившись в столице, Чимант стал чувствовать себя гораздо увереннее, исключая, однако, отношений со столичными девушками, которыми казались ему слишком независимыми и развязными. Со временем это стало проблемой, ведь его точёное лицо, красивые чёрные волосы и расшитый золотом мундир привлекали внимание не только дочерей простых горожан, но и молодых дворянок, для которых фривольные разговоры и шутки были обычным делом. Вдоволь насмеявшись над смущением Чиманта, молодые сослуживцы стали наперебой советовать ему почаще посещать хорошие публичные дома, в которых гостей встречали не просто распутные девки, а вполне достойные для своего ремесла дамы, умеющие поддержать почти светскую беседу. Так или иначе, но это лекарство от стеснительности оказалось действенным, и он перестал чураться общения с женщинами, включая годящихся ему в матери матрон, бросающих плотоядные взгляды на юного красавчика.
Благодаря знанию языков Чимант стал часто бывать с графом и другими чиновниками ведомства в герцогском замке. Именно там он и встретил молодую фрейлину Ридуну рит Гороско, которая также не оставила без внимания статного чиновника, лицо которого было достойно кисти умелого живописца. Уже пройдя мимо, она на мгновение замедлила шаг и оглянулась, одним взглядом из-под полуопущенных ресниц определив всю последующую жизнь и судьбу Чиманта. Описывая душевные терзания влюблённых, авторы стихов и романов частенько использовали проверенный временем образ: пылающие страстью сердца, пронзённые стрелами богини чувств Бовиши. Нечто похожее случилось в тот день и с потерявшим дар речи Чимантом, однако его сердце и разум поразили скорее не изящные стрелы одной из сестёр Тешеро, а выпущенные баллистами тяжёлые болты со стальными наконечниками. Теперь молодого чиновника интересовало только одно: когда и где он сможет вновь увидеть свою прелестницу.
Не оставила равнодушной эта случайная встреча и саму Ридуну - позднюю дочь заслуженного пехотного полковника, жена которого когда-то была фрейлиной Эйсиз - первой жены старого герцога. Незадолго до своей кончины барон Гороско обратился к Свербору фос Контандену с просьбой не оставить без внимания его дочь, и через пару недель Ридуна стала фрейлиной новой супруги герцога. Проницательная Бескиель быстро поняла, что эту хитрую кокетку интересуют прежде всего чувственные удовольствия и перспективы выгодного замужества. Не желая перечить мужу, герцогиня не лишила её статуса придворной дамы, ограничившись исключением из своего ближайшего окружения. Сложившаяся ситуация вполне устраивала Ридуну, с радостью погрузившуюся в светскую жизнь столицы.
Прошло не так уж много времени, и ей стало надоедать бесконечно мелькание лиц, ни на шаг не приближающее желанную цель. Волею случая встретившись с Чимантом, заскучавшая фрейлина сразу же ощутила исходящую от него волну страстного волнения. Через десяток дней они смогли вновь обменяться взглядами, во время следующей встречи их разговор прервался только после второго оклика фос Теонесте, а ещё через месяц ноги Ридуны уже сомкнулись на спине дрожавшего от возбуждения Чиманта. Каждая из редких встреч была подобна лесному пожару, дотла выжигающего все мысли и чувства любовников. Придя в себя, Чимант тут же начинал мечтать о следующей встрече, что, впрочем, не мешало ему работать с удвоенным рвением, удивляя рит Госвиста и других тиварских дипломатов.
Для Ридуны эти мгновения безумной страсти стали чем-то сродни магического эликсира, придавшего её лицу и всему телу особую красоту и чувственность, сквозившую в каждой улыбке и движении. Теперь на неё смотрели не просто как на одну из придворных красоток. Сотни глаз встречали и провожали фрейлину особыми взглядами - восхищёнными и завистливыми, липкими как мёд и горячими как пламя костра. Поначалу Ридуна буквально купалась в этом внимании, но от излишнего головокружения её избавила старая баронесса, безо всяких сантиментов напомнившая дочери, насколько быстро проходит молодость и как важно для небогатой девушки вовремя выйти замуж.
Вскоре после этого памятного разговора произошли три события, связавшие жизни нескольких человек чередой затейливо сплетённых узлов. Рано утром в сторону столицы Пуленти отплыл корабль с несколькими чиновниками на борту, которым предстояло вести переговоры с посланцами коренжарского короля о возвращении пленников. Ранджи, выкупившему тиварцев у своих сотников и пиратов, торопиться было некуда, поэтому Чимант вместе с другими дипломатами застрял в Дилькаре на два долгих месяца.
Вразумлённая матушкой Ридуна, успевшая остыть после бурного прощания с любовником, вновь начала осматриваться по сторонам и с приятным удивлением обнаружила рядом с собой ещё одну пару влюблённых глаз, принадлежавших лейтенанту городской стражи Итопаю фос Брасатуру. Бравый офицер не отличался особой красотой и тем более умом, зато был настоящим лотвигом и единственным наследником огромного поместья на левом берегу Арбура. Главным же достоинством Итопая было его желание как можно скорее предстать со своей избранницей перед ближайшим епископом, который должен был благословить их брак именем лучезарного Альфира.
Ридуна была уже готова упасть в объятия фос Брасатура, когда на традиционном приёме по случаю зимнего парада Ярдеро учтиво передал ей просьбу герцога украсить своим присутствием его скромный стол. Беседа получила достойное продолжение в постели Локлира, из которой они выбрались только к полудню следующего дня. Роль фаворитки правителя была воспринята Ридуной с восторгом, однако в целом довольная успехом дочери баронесса сочла необходимым обратить её внимание на то, что рано или поздно герцогу неизбежно захочется чего-нибудь нового. Основываясь на собственном опыте, рит Гороско посоветовала Ридуне не рассчитывать на титул герцогини, а подумать над тем, как удержать возле себя наследника поместья.
Эту проблему предприимчивая фрейлина решила достаточно простым способом, позволив сгоравшему от нетерпения офицеру наконец-тоощутить жар её роскошного тела (благо занятый множеством дел Локлир не передавал ей приглашение чаще одного-двух раз в неделю). Потомственного лотвига ничуть не огорчило, что его почти что невеста оказалась в постели герцога. Мало того, подобное внимание правителя льстило самолюбию фос Брасатура, ведь оно служило лучшим подтверждением достоинств его будущей супруги. Не меньшее удовольствие доставило Итопаю и обещание Ридуны похлопотать о присвоении ему чина капитана.
Вернувшийся из Дилькара Чимант был потрясён произошедшими изменениями. Скрипя зубами, он ещё мог пережить, что его любимая стала фавориткой герцога (о своей близости с лейтенантом она благоразумно умолчала), однако ему так и не удалось понять, что у Ридуны уже не было ни времени, ни желания продолжать с ним не то что интимные, но и чисто платонические отношения (парень был, конечно, красив и весьма пылок в постели, но надо было выбирать). Избегая под разными предлогами любых встреч, Ридуна в считанные дни лишила бедного клерка душевного равновесия. Впервые за всё время пребывания в Ансисе у Чиманта пропал интерес к работе, он стал подавлен и невнимателен, пропуская мимо ушей поручения даже своего непосредственного начальника рит Госвиста.
Как нередко водится в подобных случаях, Чимант стал захаживать в более или менее приличные трактиры, пытаясь залить свою тоску вином. Восстанавливая потом события тех дней, рит Корвенци пришёл к выводу, что на потерянного чиновника обратил внимание кто-то из осведомителей фос Сунталава, делавшего тогда всё возможное для вовлечения в число заговорщиков людей, вхожих в герцогский замок и другие важнейшие ведомства и здания. Барон был достаточно умным человеком и хорошо знал, как можно использовать в своих интересах чужие слабости и обиды. Весьма вероятно, что он сумел убедить всё ещё достаточно наивного Чиманта в том, что главным виновником его бед и душевных страданий является высокомерный коронованный наглец, уверовавший в своё право распоряжаться жизнями других людей.
Свой вклад в завершение обработки Чиманта внесла и сама фрейлина, начавшая слишком активно пользоваться привилегированным положением. Уловив первые признаки недовольства Локлира, Ридуна испугалась, что вместе с герцогом может потерять и бравого лейтенанта, несколько обделенного в последнее время её вниманием. Стремясь выполнить своё обещание похлопотать о новых нашивках для фос Брасатура, Ридуна на свою беду выбрала для этого не самое подходящее время. Погружённый в размышления о надвигающейся войне, Локлир вспылил и приказал выслать фрейлину вместе с её женихом в какой-то гарнизон за Арбуром. Вполне вероятно, что именно эта новость помогла фос Сунталаву окончательно сломать волю Чиманту, превратив его в безропотное орудие заговорщиков. Именно тогда молодой чиновник стал для своих сослуживцев почти прежним Борваши - аккуратным, исполнительным и спокойным. Кому в те дни могло прийти в голову, что это спокойствие было сродни готовности боевой синтагмы, способной в любой момент исполнить приказ своего хозяина?
Судя по всему, именно фос Сунталав, а не его бывший начальник фос Онстафас был настоящим организатором и реальным руководителем заговора. Барон сам принимал необходимые решения, мало обращая внимание на мнение кучки кичливых аристократов (после допроса его слуг стало известно, что он минимум два раза побывал в Тильодане, проигнорировав их нежелание сотрудничать с Небрисом). Локлир был согласен с начальником тайной стражи на тот счёт, что фос Сунталав сыграл основную роль в разработке хитроумного плана покушения, не увенчавшегося успехом то ли из-за ряда случайностей, то ли из-за вмешательства самого Альфира.
Многие знали, что герцог с нетерпением ожидает появления на восточном побережье солдат Дофатамбы и будет рад услышать эту новость из уст ханского посла, фос Теонесте или любого другого чиновника дипломатической службы. Вряд ли стоило сомневаться, что неожиданная болезнь посла, графа и рит Госвиста была делом рук Чиманта, получившего какое-то зелье из рук барона или его подручных. Когда все они слегли с тошнотой и температурой, появление в замке Борваши, якобы спешившего передать герцогу радостное известие, не вызвало особого удивления. Охрана уже знала молодого переводчика в лицо, и когда он предъявил цветастый пакет с причудливыми печатями, в котором вроде бы находилось личное послание хана, дежурный офицер направил капрала на второй этаж с докладом, велев Чиманту подождать разрешения подняться наверх. Расчёт был безупречен: получив долгожданное письмо, герцог обязательно вызвал бы к себе того, кто смог бы его перевести. Однако в тот день боги были на стороне Тивара и его герцога. Утром тайной страже всё-таки удалось поймать фос Сунталава, и примчавшийся в Лак-Ладар рит Корвенци без лишних слов предложил барону выбирать - станет ли он сразу отвечать на вопросы или будет делать то же самое после близкого общения с опытным палачом (проще, конечно, было бы использовать так называемый "эликсир правды", но сотни проведённых в последние дни допросов истощили запасы этого снадобья). Фос Сунталав сразу же заявил, что готов сотрудничать, надеясь, видимо, сберечь таким образом не только свою шкуру, но и жизнь. Припёртый к стене барон с ходу зашёл с козырей, сообщив графу о Чиманте, который, возможно, уже шёл по коридорам герцогского замка со спрятанной в пакете синтагмой, способной отравить своим дымом всё живое на десяток шагов вокруг.
Времени на размышление не было, и граф приказал командиру дежурной команды рит Ортвису сломя голову нестись в замок, дав ему свой медальон с золотой короной, требующий беспрекословного подчинения всех тиварских военных, стражников и чиновников. Оставив далеко позади своих бойцов, лейтенант влетел во двор замка и ринулся к главному входу, сжимая медальон рит Корвенци в одной руке и взведённый арбалет в другой. Узнав, что переводчик ждёт разрешения подняться у главной лестницы, рит Ортвис бросился бежать, с грохотом впечатывая сапоги в каменный пол. Услышав приближающийся топот, Чимант обернулся, успев увидеть летящий ему в лицо тяжёлый арбалетный болт.
Возвращаясь в комнату для допросов, рит Корвенци услышал полный боли крик и шум падающего тела. Распахнув дверь, граф увидел корчившегося на полу фос Сунталава, которого пытались то ли поднять, то ли удержать два стражника. Через несколько мгновений у барона изо рта хлынула кровь, он пару раз дёрнулся и затих. Отбросив ударом ноги тяжёлый стул, рит Корвенци громко выругался и неожиданно спокойным голосом пркиазал привести целителя, всегда находившегося в Лак-Ладаре во время допросов. Осмотрев труп, седой Кугурат покачал головой и попросил снять с мертвеца сюртук и сорочку. Перевернув тело лицом вниз, целитель указал графу на почерневшую и расплывающуюся на глаза татуировку, кожа вокруг которой быстро наливалась пугающей синюшной краснотой.
Чтобы не плодить лишние слухи, обо всех деталях вчерашний событий знали всего несколько человек: сам герцог, канцлер, начальник тайной стражи, рит Таначали и Исвель. Узнавший об убившей барона татуировке, магистр Серого ордена не сомневался - от этого трупа за центуду разило магией Танкилоо. Исходя из этого, участники совещания были вынуждены сделать несколько далеко идущих выводов. Ещё более явной стала связь между Небрисом и танкисами, хотя по-прежнему оставалось неясным, как они собираются делать Тивар в случае успеха. Активация татуировки с помощью мельтквари указывала на то, что в Ансисе имеются вражеские шпионы, которые имели возможность не только отслеживать ход заговора, но и принимать в случае необходимости действенные и решительные меры. Вряд ли это могли быть танкисы и их наёмники, устроившие бойню на улицах столицы, ведь они вполне могли там же б и остаться (рит Корвенци был уверен - в столь серьёзных делах риск стараются свести к минимуму).
Магистр также предположил, что перед нанесением подобной татуировки, известный в Танкилоо как парокка, фос Сунталава убедили, что она сможет защитить его лучше любого амулета (такие татуировки действительно существуют, но сделать их намного сложнее). Нечто подобное, видимо, сам барон говорил и Чиманту, ведь найденный у него необычный амулет не смог бы спасти переводчика от ядовитого дыма. Весьма вероятно, что изначально эта роль предназначалась честолюбивому фос Тумдавису - помощнику хранителя этикета, но кое-что понимающий в интригах Ладав не доверял барону и не хотел нести в замок смертоносную синтагму. Именно это обстоятельство, видимо, и вынудило фос Сунталава начать обхаживать наивного Борваши, потерявшего не только любовь, но и способность здраво рассуждать. Радуясь успешности своей игры, самоуверенный барон до последнего мгновения своей жизни не подозревал, что он сам был игрушкой в руках куда более могущественных сил.