Кроули Эстер : другие произведения.

Город Справедливости

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  Город
  Справедливости
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  3006 год.
  Город Справедливости
  
  Глава 1.
  В зале суда было тихо. Для одних тишина казалась угрожающей, для других - многообещающей. Кто-то ещё надеялся, кто-то отчаялся. А кому-то было всё равно...
  Четыре фигуры одиноко возвышались над землей. Остальные возвышались над ними. Человек в белом одеянии развернул свиток и сильным, уверенным голосом, произнес:
  -Именем Высшей Справедливости я, Антоний, признаю вас, нарушивших Справедливость, виновными.
  По залу пронесся оглушительный вопль, превратившийся в жалкий плач и закончившийся чуть слышными всхлипываниями. Молодая девушка, стоявшая перед судьёй, закрыла лицо руками и прижалась к груди мужа.
  -Они не могут, Рой, - шептала она снова и снова, чувствуя, как его сильные, надёжные руки гладят её по спине, - Они не могут так с нами поступить!
  Рой молчал, ничем не выдавая своего волнения. Но как, чёрт возьми, хотелось ему в эту минуту наброситься на Справедливого, одним точным ударом стереть с его лица это удовлетворенное, мрачное и одновременно торжественное выражение, будто бы он выполнил свой долг, сделав что-то замечательное, прекрасное... Но он не мог. Он больше ничего не мог. Сейчас руки его сомкнёт невидимая нить, а потом...
  -Виновные, - снова заговорил Антоний своим размеренным голосом, - именем Справедливости, призываю вас: склоните головы ваши в почтении и на коленях внимайте приговору за недостойные деяния ваши.
  Женщина в красной блузе и чёрном, шелковом корсете, беспощадно стянувшем её талию, бесшумно опустилась на землю, ощутив на запястьях холод - невидимая нить медленно стягивала руки, оставляя красные следы и грозя содрать кожу в случае неповиновения. Вслед за ней рухнул на колени худой мужчина. Мимолетная усмешка пробежала по его спокойному, смиренному лицу. Длинные пряди волос скрыли горящий взгляд зелёных глаз. Несмотря на свой возраст, мужчина обладал невиданной силой и легко мог разорвать нити. Но он не сделал этого. Он предпочёл подчиниться слабым.
  Он, но не она. Девушка всё так же стояла, прижавшись к Рою, стояла упрямо, зная, что не сдастся. И молча терпела боль, чувствуя, как медленно холодные браслеты срывают кожу с её изнеженных, белых рук. Рой стоял рядом, но не чувствовал ничего. "Смирись, - мысленно молил он жену, осторожно подталкивая вниз, - мы проиграли. Подчинись". Она не двигалась. Когда боль стала невыносимой, она воскликнула:
  -Я требую справедливости! Я требую повторного...
  -Именем Справедливости, - с нажимом повторил судья, одним движением руки заставляя её постепенно терять силы и опускаться на землю, - я приказываю вам: на колени!
  Она беспомощно упала в руки мужа, который уже ждал её там, внизу, в унижении. Солёные слёзы её обожгли его сердце болью, но он не мог ничего сделать. Уже не мог... Рой обнял её за плечи, поцеловал окровавленные руки, прошептал слова утешения. Они не слышали приговора - они были вместе, и это главное.
  Женщина в чёрном корсете вздрогнула. Слово "заточение" вырвало её из мыслей о том, что всё не так плохо и что рано или поздно её освободят. Уже не освободят...
  -...заточению в комнатах смерти, как самому справедливому наказанию по мнению моему, Антония, Справедливого судьи и главы Суда.
  Всё кончено. Зеленоглазый мужчина вскинул голову - последний раз увидел небо, солнце, вдохнул этот сладкий, желанный воздух свободы. Больше он не увидит небо... Только этих троих людей. Он оглядел всех по очереди. Взгляд задержался на женщине в корсете. А ведь она красива! Красива той рискованной, опасной красотой, которую он так любил и которой так восхищался. Серые глаза равнодушны, у губ пролегла жесткая складка. Женщина эта жестокая, сильная... как и он.
  Он не сводил с женщины глаз, пока её блуждающий взгляд не встретился с его взглядом. Минуту женщина смотрела на него - изучала, словно музейный экспонат, потом отвела глаза. Улыбка не тронула губы, выражение лица не смягчилось. Она была словно из камня - такая же нереальная, бесчувственная, бесстрастная. Она была не такой, с кем он привык иметь дело - эти жалкие подобия женщин вешались на шею любому встречному, думая лишь о деньгах, о собственной жизни, не зная ни любви, ни ласки. Она была другой...
  Женщина в корсете первой поднялась с колен. Невидимые нити тотчас исчезли с её рук. Женщина смирилась. Она провела рукой по светлым волосам, едва достававшим до плеч и визуально делящих лицо пробором на две равных, абсолютно симметричных половины. Движения её оказались неожиданно изящными, отточенными.
  "Актриса? - думал зеленоглазый мужчина, наблюдая за ней, - Певица? Танцовщица?"
  "Старуха, - думала молодая девушка, из-за плеча мужа незаметно следя за тем, как тяжело вздымается в тисках корсета грудь женщины, - даже для приговора нарядилась. И зачем скрывать свою фигуру? У тебя её всё равно нет".
  Рой на женщину не обращал никакого внимания. Его, как врача, как мужа и просто как сострадательного человека больше волновали изодранные в кровь руки жены.
  "Надо бы промыть, - соображал он, бережно осматривая пострадавшие запястья, - перебинтовать... Но, конечно, теперь это не имеет никакого значения".
  Его жена поднялась последней. По лицу её всё ещё текли слёзы, она всё также требовала справедливости... Но разве это не Город Справедливости? И разве не Справедливый приговорил их? Почему же тогда душа его взывает всё к той же великой, несокрушимой Справедливости?
  
  Глава 2.
  Их вели по узкому, бесконечному коридору, без света, без тепла. Казалось, это никогда не кончится... но вот они остановились перед незаметной, маленькой дверью. Рой ощутил, как по телу пробежала дрожь. Он слишком боялся смерти... он так и не смог привыкнуть к смерти, осознать её и простить. А ведь должен был...
  Коридор кончился внезапно, но всё же не так внезапно, как их подняли с колен и заставили идти, спотыкаясь о камни - в последний раз. Остановились перед небольшой белой дверью - странно, непривычно белой в этом беспросветном мраке. Это был конец.
  Дверь открылась и... ничего не произошло. Никто не упал без чувств, никто не дрогнул, ничья кровь не пролилась. Только Адриана крепче сжала его руку. Она всегда сжимала его руку, когда волновалась...
  Человек в белом халате встретил их на пороге. Это оказался всего лишь врач. Он, что, введёт им яд? Или четвертует? Или вырежет сердце? Что, чёрт возьми, он собирается делать?
  Адриана мелко дрожала.
  -Я не хочу умирать, - лихорадочно, будто в бреду, повторяла она, озираясь кругом в поисках помощи, понимания. Но остальные, даже её муж, словно смирились. Словно готовы были умереть, и не жаль им было своей невиновности, своей жизни, несуществующего своего счастья... Она с ужасом смотрела как медленно, вытягивает шприцом из колбы врач прозрачную жидкость, как проводит рукой по игле, как равнодушно улыбается, глядя на них... Вот он подошёл к женщине в корсете, попросил приподнять рукав блузки, осторожно ввёл яд сначала в одну руку, потом в другую... Лицо женщины не изменилась, она улыбнулась врачу той же равнодушной улыбкой и опустила рукав. Мужчина не улыбнулся, только в зеленых глазах мелькнула неизбежность. А в её глазах не осталось ничего, кроме страха. Она не заслужила! Она ничего не сделала! Она невиновна...
  -Невиновна, слышите, я невиновна! - крикнула она, чувствуя, как острая игла впивается в тело, проникает под кожу, сея холод... и страх.
  Рой мягко обнял её за плечи, чуть придержал, чтобы врач не промахнулся. Они всё заодно... Она плакала. Слёзы сами собой катились из глаз, размазывая тушь. Но он любит её и такой. Любовь - это главное, правда?..
  Рой был последним. С ненавистью смотрел он на человека в белом халате, гадая, что за жидкость бурлит в прозрачной колбе шприца, что тёплым потоком вливается в его вены, лишая... чего? Он тоже врач, он должен знать! Но он не знал. В эту минуту он не знал ничего. Хотя должен был знать так много...
  Потом, позже, когда слёзы девчонки наконец-то иссякли, она перестала реветь и кричать, их отвели куда-то ещё. Опять к маленькой двери, опять - по коридору. Только чувствовало сердце его - эта дверь - последняя. Не будет больше дверей. И свет этот последний, и свобода - одна. И тоже последняя. За этой дверью наступит смерть. Из комнаты смерти не возвращался никто. А потому никто не знал: что там, за дверью?
  Пришло время, и дверь открылась. И не стало света, и не стало тьмы. Не стало того белого доктора, не стало коридора, приговора, справедливости. Справедливости не стало! Её больше нет! А он остался.
  
  Глава 3.
  Минуту он стоял неподвижно, трогая себя за шею, за грудь, за ноги. Он жив. Глаза постепенно привыкали к тьме... И тут зажёгся свет. Ниоткуда. Светильников не было, ламп - тоже. Может, это его свет? Или её? Он огляделся. Пустая комната, голые стены, холодный, каменный пол. И они. Трое виновных стояли также неподвижно, озираясь и не веря. Потом женщина наклонилась и взяла в руки нож. Он лежал прямо перед ней. Перед ним тоже был нож, и перед девчонкой, и перед Роем. Он поднял нож, повертел в руках. Это было бы слишком просто. Просто убить себя. Или убить другого, чтобы не убивать себя... Слишком логично. И слишком справедливо. Но справедливости больше нет.
  Адриана прижалась к мужу. Маленькие дырочки на руках всё ещё ныли, глаза опухли от слёз, а в душе воцарился хаос. Сейчас она умрёт. Сейчас этот гибкий мужчина с тонкими чертами, подвижным лицом и пристальным взглядом ударит её ножом и всё будет кончено. Или всё уже кончено...
  -Что нам делать, Рой? - нерешительно спросила она мужа, будто маленькая девочка - отца.
  -Смириться, - тихо ответил он, глядя на нож.
  -А если я не хочу?
  -Тогда бороться, - всё так же тихо ответил он. Рой о чём-то думал, что-то усиленно соображал.
  В такие моменты у него всегда собирались ровные линии на лбу, такие идеально ровные... и такие любимые...
  Рой не хотел сдаваться. И в то же время он уже сдался. Он просто не видел выхода. Зачем биться головой о стену? Тем более, если она каменная.
  -Меня зовут Гордон, - неожиданно сказал зеленоглазый мужчина и вопросительно посмотрел на них.
  Рой представился и крепко, по-мужски пожал его руку. Адриана едва коснулась его узкой ладони, избегая смотреть в глаза. Женщина в чёрном шелковом корсете такой чести не удостоилась - она нашла проход в стене и уже была в другом помещении.
  Увидев то, что увидела она, Адриана вскрикнула. Женщина безразлично смотрела на распростертое тело. Когда-то это был человек... а сейчас - всего лишь жалкий скелет. Неужели и они... На глаза её опять навернулись слёзы.
  Женщина наклонилась над мёртвым, коснулась ножа, страшным, безнадежным колом торчавшего из рассыпавшейся груди. Она внимательно вглядывалась в то, что осталось от его лица, одежды.
  -Это было не так давно, - произнесла она, - всего лишь несколько лет назад...
  Адриана недоверчиво смотрела на неё, поджав пухлые, ещё совсем детские губки.
  -Вы, что, из Справедливых? - пробормотала она.
  В вопросе читался вызов.
  -Нет, - коротко ответила женщина.
  Она снова наклонилась над скелетом. Каркас корсета вжался в тело, но она не обратила на это внимания.
  -Тогда откуда? - не унималась Адриана, с презрением взирая на её бесплодные попытки уменьшится в размерах.
  -Не спрашивай. Сейчас это неважно.
  Адриана вздрогнула, словно от холодного потока воды, но сдержалась. Не место и не время... Да и какой смысл?
  "Действительно, - думал Рой, задумчиво наблюдая за женщиной, - какой смысл с умным видом рассматривать труху с ножом? Будто она может нам что-то сказать. Если она не может сказать, как выбраться отсюда, значит, она не может сказать ничего".
  "Зачем?" - думал Гордон, рассматривая переливающийся шелк корсета, оценивая его действенность и потребность в нём самой обладательницы. Уж он-то знал толк в этих вещицах! Сколько девочек погубили эти привлекательные и привлекающие тиски, сколько ребер они переломали, сколько жизней искалечили! И всё ради глупой, никому, кроме них самих, не нужной красоте. Но она не такая. Она другая - неприступная, возвышенная, загадочная. Она решительная, твёрдая, волевая. Что стоят в сравнении с ней эти девчонки, торгующие не собой даже, а принципами, моралью? Кажется, все они все родились только для того, чтобы сейчас, в эти последние минуты жизни он сравнивал их с ней... И понимал, что вся жизнь его - ошибка. Вот она истина, перед ним, в нескольких шагах, нужно только протянуть руку и вот оно - счастье...
  -мы, что, так и будем ждать, пока кто-нибудь не зарежет другого, или все мы не умрём с голода? - мелодичный в повседневной жизни, но на этот раз резкий голос Адрианы вывел его из оцепенения. - Мы должны что-то делать!
  Слава Справедливости, да! Разве она не делает? Она могла бы многое сделать... Но чего ради? В серых глазах читалась насмешка. Насмешка таилась в душе, в уголках губ, в движениях сквозило пренебрежение.
  -Как вас зовут?
  Адриана с решительным, пожалуй, чересчур решительным и упрямым видом подошла к ней. Она уже почти ненавидела эту женщину, эти глаза и эту ровную линию чувственных губ, которые несмотря ни на что, даже на ровную линию - улыбались.
  -Грейс, - ответила женщина и попыталась вздохнуть.
  Не вышло. На лице её не отразилось ничего. И даже боль - Адриана слишком хорошо знала, какую боль сейчас испытывает эта женщина, которой уже, наверное, под сорок, - даже боль не заставила насмешку сойти с её серьёзного, строгого лица. Грейс была личностью тёмной, неоднозначной, человеком, от которого можно ожидать всего - и нож в спину, и неожиданной помощи. Глаза её казались стеклянными, она подолгу задерживала взгляд, говорила редко, мало, а оттого становилось ещё любопытнее, ещё тревожнее за себя и за других. Но она не должна сейчас об этом думать. Она должна выбраться, она не хочет, не хочет и не будет платить за то, чего не совершала. Она добьётся справедливости!
  -При других обстоятельствах я бы сказала, что мне очень приятно познакомиться с тобой, Адриана, - бесцветным голосом произнесла Грейс и крепко пожала руку девушки, ощутив всю хрупкость, беззащитность невинной, сломанной навсегда и ни за что жизни.
  Рой смотрел на них в замешательстве. Он слишком хорошо знал жену, чтобы не понять, что Адриана возненавидела Грейс с первой минуты знакомства. Но что чувствует эта женщина? И что чувствует он сам?
  Это странно, чрезвычайно странно и подозрительно, но как только он отвлёкся от мыслей о спасении, он тут же наткнулся на узкий проём в стене. Это невозможно! Ещё минуту назад его там не было! Но проём может оказаться выходом. Каждая щель и каждый зазор теперь могут быть бесценны. Отступить сейчас - значит смириться и стать таким же, как тот мужчина, назвавшийся Гордоном, завороженно следящий за Грейс.
  
  Глава 4.
  Уже через минуту проёма на месте не оказалось. Вернувшись к углу комнаты, приведя за собой остальных, обнимая Адриану за плечи, Рой вдруг в ужасе осознал, что проём, тянувшийся от каменного пола до мраморного потолка, превратился в узкую щель. Внизу. У самой земли.
  -этого не может быть! - воскликнула Адриана.
  Она не могла поверить словам мужа, не могла поверить своим глазам, но больше всего она не верила, что и то, и другое может оказаться правдой.
  -Невозможно, - твердо повторила она.
  Но в узкую щель пролезла первой. Лезть пришлось головой вперед, ощущая под собой холодный, опасный камень. Но надёжные руки мужа её подтолкнули... И вот она уже отряхивает светлое платье.
  Вскоре Рой стоял рядом с ней, подбадривая Гордона, который в этом ничуть не нуждался. Грейс задержалась. Она что-то искала, что-то делала за стеной. Они не могли увидеть, что, могли лишь догадываться... наконец голова её показалась из-под стены. Волосы волшебным каскадом рассыпались по блеклому камню, переливаясь причудливым сиянием в новом свете новой комнаты... ещё одной Комнаты Смерти.
  -я помогу вам? - предложил Гордон.
  Наклонившись, он умело, словно делал это всю жизнь, подхватил Грейс под грудью, чуть потянул на себя.
  Её холодный голос, бесстрастный, тихий, но такой острый, резкий заставил руки его соскользнуть с шелка корсета, спрятать глаза.
  -Не стоит. Я сама.
  Оттолкнувшись ногами, она оказалась внутри. Грейс раскраснелась, дышала тяжело, отдышаться не могла. Но разве в этом дело? это - мелочи.
  Она огляделась. Здесь было темнее, теплее. Страх остался там, в прошлой комнате. Накатила волна светлой, счастливой уверенности в том, что всё будет хорошо...
  Пол уже не был ледяным, стены не были каменными и безнадёжными. Она подняла глаза - и увидела множество точек, проведенных, подобно древнему узору, под недостижимой высью потолка. Глаз уловил мимолетную закономерность... но закономерность тут же пропала, точки проступили и под ногами. Дверей нигде не было.
  -Неужели тупик? - срывающимся шёпотом произнесла Адриана.
  Но её все услышали. Дверей не было!
  На глазах её выступили слёзы.
  -Но ведь должен же где-то быть выход! - кричала она, ударяя о стену своими маленькими кулачками, - они не могли так с нами поступить! Не могли!
  Грейс лишь покачала головой.
  -Почему? - внезапно спросил Рой.
  Внимательно, испытующе, как смотрел на главного хирурга больницы, в которой работал, сейчас он смотрел на эту женщину. Она улыбнулась в ответ.
  -Вы когда-нибудь слышали о том, что творится в Комнатах Смерти? - спросила она.
  -Нет.
  -Почему?
  -не интересовался...
  Она подняла руку в знак протеста - словно приказывая замолчать. Ему вдруг пришло в голову, что она могла бы работать учителем.
  -Нет. Потому что некому было рассказать об этом. Отсюда ещё никто не возвращался. Я не настаиваю на том, что все они умерли, но...
  Адриана со всей силы ударилась плечом о стену и с воплем отчаяния осела на колени. Невыносимо было слышать этот сухой голос, утверждающий, что всё кончено, что больше нет будущего, жизни, мечты...
  -Нет! Нет! Нет! Я не хочу! Не хочу-у-у!..
  Наверное, Грейс жалела о своих словах. Но разве в её власти было что-либо исправить? Могла ли она что-то изменить? И Грейс продолжила. Правду она всегда ценила высоко. А правда - штука горькая. Иногда настолько, что жить не хочется и сердце перестает биться.
  -В лучшем случае это замкнутый круг. Последняя комната граничит с первой. В противном случае...
  -Что? - спросил Гордон, задумчиво наблюдая за Роем, который, как и подобает идеальному мужу, успокаивал жену, утешал, убеждал, любил...
  -В любом случае, - Грейс почему-то сделала ударение на этих словах, - мы не дойдём и до середины. А если и дойдём... Это очевидно. Там тупик. Придётся возвращаться назад.
  -Справедливая! - сквозь слёзы, рыдания, выкрикнула Адриана, на мгновение оторвавшись от нежных прикосновений и ласковых слов Роя, - она из Справедливых! Она...
  Но Одри не закончила. Боль пронзила её, оставив красный след на щеке. Царапины отметили места, где прошлись по матовой коже острые ногти. Грейс ударила её. На лице не было гнева, не было больше насмешки, не было даже осознания страшной правды. Казалось, она просто наклонилась и слегка коснулась ладонью её мягкой щеки. Но почему-то было очень больно. Так больно, что она зарыдала ещё громче и уткнулась в плечо Роя, где-то на уровне подсознания надеясь, что он защитит её, ответит этой дерзкой, толстой Грейс... Но Рой ничего не сделал. Он только погладил её по спине и прошептал что-то вроде "не плачь". Он думал о том, что никогда бы не смог ударить человека, когда тому плохо. Сколько раз приходилось ему причинять боль... но - во благо. Как священный долг, как справедливое, оправданное жертвоприношение... А так, как она - без тени сочувствия, холодно, бесстрастно, не заботясь о чувствах другого и спрятав свои, он не мог. И не сможет никогда, даже если от этого будет зависеть жизнь... на секунду он ухватил нить жизни этой женщины, её суть, её мораль, её тайну... Но тотчас упустил.
  Только потом, спустя сомнения и отчаяние, перешагнув через судьбу, встретившись с правдой, он понял, почему. Он боялся узнать, что есть такие люди... Но знать - не значит осознавать.
  А потому есть ещё надежда.
  
  Глава 5.
  Минуты тянулись медленно, уныло. Адриана постепенно успокаивалась, находила в себе силы оторваться от него, встать на ноги.
  Её заплаканное личико, обрамленное каштановыми локонами, переливавшимися золотом, почему-то напоминало о том, что они тратят время. Нужно искать, искать, думать... А вместо этого они пытаются разобраться в своих чувствах. Это неправильно, так не должно быть, так они точно не найдут дорогу...
  -Я думаю, будет лучше, если мы осмотрим комнату. Возможно, это помещение не последнее, - сказал он и удивился твердости своего голоса.
  Будто в один миг он превратился из молодого, неуверенного врача в опытного, зрелого хирурга, который непременно знает, что делать, что ввести, когда начать массаж сердца, а когда уже ничего не поможет...
  То, что произошло потом, он не в силах забыть уже никогда. Как будто мир обрушился на него всей своей неизбежностью, всей горечью, если только может быть большая горечь, чем от потери любимого человека. Возможно - навсегда.
  Они не поняли, как это случилось, не успели осознать, осмыслить. Но это случилось. И что-либо изменить они уже не в силах.
  Одним коротким громким щелчком оборвалось спокойствие. Железные прутья разделили их. Адриана стояла рядом с ним. Она была рядом! И вдруг рядом - пустота. Железная стена появилась ниоткуда, выросла из тех маленьких, беспорядочных точек, что прочерчивали лабиринты на потолке. И из этих точек вдруг выползли прутья клетки. В один момент они пересекли расстояние от потолка до пола, Адриана едва успела отдернуть руку... И всё.
  Она оказалась взаперти с этим человеком, Гордоном... А он - с Грейс.
  -Рой? - прошептала Адриана, нащупывая во внезапной темноте его руку сквозь холодную решетку, - Рой, ты слышишь?
  Голос её был странно спокойным, размеренным и тихим. Будто она уже смирилась.
  -Да, Одри, да, - он старался обнять её, но руки не проходили через узкие щели, - я здесь, с тобой. Всё хорошо...
  -Я знаю, Рой, - произнесла она не своим, таким чужим, но таким вкрадчивым, правильным голосом сейчас, в эту минуту - о, как он любил её в эту минуту! - Я знаю.
  Он почувствовал, как горячие, нежные губы её нашли его губы, оставив на них прекрасный, давно забытый вкус её тела, запах её близости. Всё то, что он так любил... И почти потерял.
  -Адриана, дорогая, это не навсегда, - говорил он снова и снова, не веря в свои слова, - здесь должен быть выход. Они не могли так с нами поступить! Этот лабиринт имеет начало... Он должен иметь конец. Мы встретимся... Если это круг, мы обязательно встретимся.... Если только это круг...
  Последний раз он поцеловал её... нет, первый. Первый раз новой жизни. Жизни за жизнь. И за неё. За счастье.
  
  -Грейс? - позвал Гордон нерешительно.
  Он так и не понял, что произошло. В одну минуту погас свет, что-то упало, кто-то вскрикнул, где-то произошло судорожное движение. Но все это - один миг. А дальше - все пропало. Только рядом, в нескольких шагах, слышались голоса влюбленных. Прощаются... Храбрятся. Зачем?
  Он коснулся ледяного железа. Провел рукой по массивным прутьям, взвесил все шансы... Рискнуть? Или не стоит? А если получится? Там - Грейс, это он понял сразу, хотя и не видел её. Просто не чувствовал рядом. Значит - стоит.
  Собрав всю силу, всю, что имел, всю, что копил, что долгие годы держал в себе, он попытался поднять решетку. Он сможет, он знает, что сможет, ради...
  С глухим вздохом он осел на пол. Сил не осталось. Не было сил даже для того, чтобы пошевелить рукой, подняться, сказать им, что это - намертво, что надежды уже нет...
  Надежды нет. Она приняла эту истину давно, так давно, что и вспоминать больно...
  Для любящих людей надежда жива всегда. Потому что любовь наполовину состоит из надежды на то, что, во-первых, вторая половинка любит тебя так же горячо, а во-вторых - что всё у вас будет хорошо. Но те времена, такие наивные, такие смешные прошли... Осталась лишь темнота и холод. Она ничего не видела. Но все знала. Она чувствовала, как им больно, ощущала их отчаяние... нет, она не наделена возможностями Многих. И все равно она - другая...
  -Возможно, выход есть, - подтвердила она его слова и подошла ближе, - вряд ли они строили тупик. Это слишком долго...
  Откуда она все это знает? Точно из Справедливых. Но это уже не важно. Она любит его - это главное. А то, что эта старуха - их справедливых, не имеет уже никакого значения. Она приведет Роя к ней. И они снова будут вместе. И возродится утерянная справедливость...
  -Я люблю тебя - она первой сказала это.
  Рой повторил за ней безвольным эхом потрясенного человека:
  -Я люблю тебя, Одри.
  Вот и всё. Разорваны узы, связывающие их. Разрушено то непоколебимое, единственное, что заставляло их двигаться дальше. Но осталась надежда... И пусть они не увидят друг друга ещё долгое, необъятное, непредсказуемое, а потому такое жестокое время, в сердце будут жить эти мгновения - единственное, что осталось у них.
  
  Глава 6.
  Этот корсет... И как его носили полторы тысячи лет назад? Несчастные женщины... Слишком тяжело... Ни вздохнуть, ни выдохнуть, ни пошевелиться. И как больно! Но боль для неё не имеет значения.
  Грейс устало обошла комнату. Ничего. Ни щелей, ни проёмов. Нагибаться, чтобы увидеть границу, между полом и стеной, где мог быть зазор, становилось всё сложнее. Корсет, затянутый слишком туго для её талии, давил, душил, лишая воли в жизни. Хотелось лечь и не вставать, а лучше - избавиться от него, вздохнуть полный грудью... только вот вдохнет она воздух неизбежности, плена, поражения...
  Смириться? Ни за что. Она слишком много потеряла ради этого. Она слишком долго шла к этому, чтобы закончить своё дело здесь, в этой пустой комнате без окон и без дверей. Конечно, справедливо, конечно, рано или поздно это должно было случиться... Но не сейчас. И не потом. Справедливость, в которую верят все, но не соблюдает никто, потеряла свою цену в совести миллионов... Нет больше того сокровища, которым так гордился Город Справедливости, нет того ключа к счастью... Она - лишь часть мира. Целой системы, которая так и не смогла изменить главного своего принципа -того, по которому выживает сильнейший.
  Она - сильная. И хоть не обладает она способностями Многих, не развиты у неё их чувства, нет той силы, какой обладают мужчины и нежного обаяния, которым дорожат женщины, она справится. Она знает себя, знает людей, знает жизнь, и правду... Только бы сохранить эту правду в своём сердце.
  Мысли неслись вдаль, уплывая за горизонты неизведанного, обещая мечты, бередя раны, возвращая боль... Боль - такое сильное чувство, и такое настоящее... Почти как то, что она чувствует сейчас... И комната вертится, вертится... А мысли летят и летят, мчатся навстречу неизбежности... Или это свобода? А если свобода, то где - справедливость?
  Все так запутанно и сложно... И вдруг - свобода. Такая желанная, ещё секунду назад казавшаяся сказкой, теперь наяву... И снова она может свободно вздохнуть, набрать в измученные легкие воздуха и почувствовать летний запах цветов, лучи солнца и чьи-то добрые, ласковые руки. Его руки...
  Грейс открыла глаза. Счастье светилось в её глазах, надежда вновь ожила в сердце, огоньком теплилась в груди. Но лишь мгновение. Реальность упала снежным комом, заполонившим сознание отчаянием.
  Чье-то лицо, странно знакомое, и в то же время совсем чужое, склонилось над ней. Чьи-то руки расстегнули несколько пуговиц алой блузки, откинули в сторону корсет.
  -Не смей.
  Она слишком быстро вернулась в действительность. И снова заработал холодный, расчетливый мозг.
  Рой сказал, чуть приподняв её голову:
  -Почему вы так затянули эту штуковину?
  -Не знаю.
  -Зачем мучить себя?
  Она села. Она заметила, что он очень осторожно, едва касаясь, поддерживал её за спину. Мальчишка... блуза была расстегнута наполовину. Черное белье подчеркивало белизну кожи. На животе, вопреки его ожиданиям, плоском и подтянутом, отпечатались красные полосы от косточек корсета. Кое-где показалась кровь. Бедная...
  Раньше он видел её лишь мельком, глаза скользили по блеклому силуэту, и переключались на жену. А сейчас он вдруг разом охватил всё: и большие серые глаза, в которых таилась неизменная насмешка, невысказанная угроза, бесконечная мудрость; яркие губы, тонкие и четкие, совсем не такие маленькие и пухлые, как у Одри; высокая грудь и плоский живот, сильные ноги... фигура у неё была неплохая. Но, конечно, не такая, как у многих - у этих милашек тело заманчиво и привлекательно, точно у богинь. Движения её грациозные, плавные. Он не заметил этого раньше. И в движениях, даже сейчас, полуобнаженной - ни капли смущения.
  -Больше так никогда не делай. Ни-ког-да.
  -Но вы потеряли сознание. Я не мог...
  -Ошибаешься. С этой минуты, даже если я буду умирать, ты не снимешь с меня "этой штуковины".
  Он смотрел в её глаза. В нем боролись врач, человек и мужчина.
  Победил человек.
  -Послушайте, Грейс, это же больно, - мягкий, тихий голос. Как-будто он её понимал...
  В его глазах читалась жалость.
  -Вы не должны это носить. Ещё неделю такого истязания - и останутся шрамы.
  Она провела рукой по животу. На пальцах осталась капля крови. Мгновение она задумчиво смотрела на кровь, потом одним резким движением, отчаянным рывком, давшимся удивительно легко, поднялась. Только потом она поняла, что он всё ещё держал её. Теперь - за локоть.
  -Не стоит так обо мне заботиться, - заметила она.
  Но в голосе не было благодарности, не было даже насмешки. Ничего. Пустой, равнодушный голос.
  Теперь в глазах его таился вопрос.
  -Да, это больно,- спокойно сказала она, - но что такое боль по сравнению с неизбежностью?
  Она застегнула все пуговицы, оправила блузку, тряхнула волосами. В последний раз глубоко вздохнула.
  В следующую минуту она уже пыталась стянуть на себе твёрдый шелк. Он не поддавался, у неё не хватало сил, да и неудобно было тянуть за нити, находящиеся сзади.
  -Помоги мне.
  Просьба прозвучала как приказ.
  Рой, казалось, сдался. Просунув руку между её телом и тканью, он расслабил связки, позволил ей ещё раз насладиться свободой... А потом одним резким, неожиданным движением легко дернул за нити.
  -Крепче, - прошептала она.
  На громкий ответ не осталось воздуха.
  На этот раз он почти не приложил усилий. Конечно, она знала это, конечно, она чувствовала, как он пытается смягчить боль мимолетными прикосновениями и случайными фразами. Но она знала правду... А это дороже всего.
  -Крепче, - повторила Грейс.
  И тут же пожалела об этом. Но правда дороже. А боль - сильнее.
  -Хватит, - слово вырвалось, как последний вздох.
  И если бы он не стоял рядом, она, наверное, упала бы. Но он стоял, он удержал, своими сильными руками, которые так любила Адриана, эта кареглазая куколка, чуть обняв её за талию. Врач, одним словом...
  
  Глава 7.
  Впервые он боялся заснуть. Впервые он готовился заснуть и не проснуться... Впервые за несколько лет он не чувствовал рядом её присутствия, её тепла, не ощутил ласкового прикосновения и нежного поцелуя на губах. Душа болела, мысли рвались к ней, той, которая сейчас там. Без него.
  Пол оказался тёплым, но лежать на нём было также неудобно, как если бы холод пробирал до костей. Спать на таком полу, предательски теплом, обманчиво гостеприимном не хотелось. Он попробовал думать о том, что скоро они выберутся отсюда, он снова увидит Адриану, и всё станет как прежде... кроме Справедливости. Справедливость никогда больше не будет прежней. Или это он - другой?
  -Вы спите, Грейс? - тихо спросил он, хотя нисколько не заботился о том, спит она или нет, может ли он случайно разбудить её.
  Женщина эта отталкивала его, равнодушием убивая сочувствие и одним лишь насмешливым взглядом расплавляя жалость, смешанную с пониманием. Женщина эта была слишком странной, чтобы пытаться осознать её поступки, действия, вникнуть в мысли, оценить разум.
  -Грейс? - повторил он и повернул голову.
  Грейс лежала неподвижно. В корсете талия её казалась особенно тонкой и изящной, руки сложены на груди, глаза закрыты. Дыхание ровное, спокойное. Что ж, по крайней мере, пока она не задыхается.
  -Я и не думала спать, - в тишине раздался её резкий голос, - я вообще не привыкла спать ночью... если, конечно, сейчас ночь.
  -Почему?
  И хоть не нравилась она ему, не питал он никакой симпатии к той, кому несколько часов назад почти спас жизнь, как он сам называл это про себя, желание поговорить с кем-то, услышать человеческий голос, понять, что и сам он - человек, а не животное, загнанное в клетку, пересилило личное отношение. В конце-концов, она всего лишь женщина...
  -я работала по ночам, - последовал краткий, лаконичный ответ.
  Такой же сухой и безжизненный, как всегда.
  -А когда спали?
  -Утром, днём, вечером. Когда приходилось. Моё время мне не принадлежало. Забавно, - она внезапно улыбнулась, и он различил в монотонном, сером свете, лившемся откуда-то сверху, её красные губы, яркие, даже красивые, - тогда я мечтала об отдыхе. А теперь я мечтаю вернуться...
  в голосе не было горечи. Только правда.
  Ему ужасно хотелось спросить, кем она работала. Вопрос уже готов был сорваться с языка, но почему-то не сорвался. Может быть, потому, что Грейс снова закрыла глаза и снова стала похожа на статую.
  На несколько минут воцарилось молчание. Молчание было убаюкивающим, успокаивающим. Мягкая тишина накрыла их своим пологом и заглушила звуки жизни, саму жизнь...
  -ты веришь в справедливость?
  Всё тот же голос. И странный, как она сама, странный и непонятный вопрос.
  -Да.
  Рой задумался. С детства его, как и любого в Городе Справедливости, учили этому великому чувству, прекрасной истине... То, что справедливость есть, было очевидно также, как то, что он - Рой, который не обладает способностями Многих, который ещё неделю назад казался себе начинающим врачом, делающим успехи, помогающим людям, творящим Её, эту самую Справедливость. Всего неделю... неделю назад он проснулся утром в своей квартире, в глаза мерцающим светом ударило жаркое солнце, нежным объятием встретила его Одри, а потом свет исчез... мир погрузился во тьму. Так бывает, пока идёт следствие. А ещё через несколько дней его признали виновным... И где справедливость? Он невиновен. Он знал это. Знал и то, что говорит правду, ибо ложь - преступление тяжкое и недопустимое.
  -а я нет.
  Что ещё могла сказать эта женщина? Он был уверен, что и её обвинили по ошибке. Она почему-то очень походила на воплощение Справедливости - такая же правдивая, жесткая, логичная, мудрая. И глаза её... глаза светлые, спокойные, прозрачные, серые, как осеннее небо. Зеркало Справедливости...
  -справедливость есть. Просто Антоний совершил ошибку. Но я уверен, в конце концов мы выберемся отсюда, справедливость не допустит случайных смертей.
  Она усмехнулась. Грустно усмехнулась, безнадёжно.
  -никто не уйдет отсюда живым. Пусть мы не хотим есть, не испытываем никаких потребностей, пусть мы перестаем постепенно свет отличать от тьмы, перестаем ощущать вкусы и запахи, да и сами чувства, это не означает, что жизнь будет длиться бесконечно. Рано или поздно кто-то сломается... или что-то сломается. Подумай, Рой: Адриана могла не успеть отскочить от той решетки, кто-то мог в этот момент сидеть там или лежать...
  Рой содрогнулся при этих словах, поняв, что под словом "кто-то" она подразумевает жену.
  -Они не могут быть так жестоки! Эта низость ушла в прошлое тысячелетие, её больше нет.
  -Почему?
  Она повернула голову, чуть приподнялась на локте, чтобы увидеть его. Маска равнодушия исчезла с лица.
  -потому что...
  -пойми, Рой. Пойми это хоть перед смертью: Справедливость - не ангел хранитель, который спасает нас от бед. Справедливость жестока, она карает и наказывает, воздает по заслугам каждому... Если люди верят в саму Справедливость, они должны знать все стороны одного счастья.
  -И вы?
  -Я - нет. Я не верю в Справедливость. Я верю в людей. А люди - жестоки. Они были жестокими, жестокими они и останутся. Пройдёт век, тысяча лет - мир не изменится. Потому что не изменятся люди, их желание иметь власть, править, уничтожать...
  Рой молчал. Он не мог согласиться с ней. Слишком нереальным казалось то, что он всю жизнь считал ложью. И вот в один миг ложь стала правдой, а правда - ложью. Но, может, Грейс не права? Возможно, она это выдумала, чтобы спастись от Справедливости, пытаться противостоять ей?
  -Неужели даже смерть ничему тебя не научит? - спросила она тихо, горько. Так, будто готова была расплакаться.
  Тонкие, строгие брови скрестили ниточки свои на переносице, в глазах была настороженность, напряженность. Ей было важно, что он ответит, важно, что он думает, как мыслит...
  -Я не умру, - ответил Рой.
  Пожалуй, чересчур резко, слишком упрямо. Но - искренне.
  Он заснул с мыслью о смерти. Проклиная себя, её и весь мир.
  
  Глава 8.
  Двери не было. В который раз Рой осмотрел все - только проснувшись, открыв глаза, придя в себя и в очередной раз попытавшись смириться с неизбежным, он уже подумал о том, что, возможно, отверстие может быть выше, где-то под потолком, где-то, где невидно... видно не было абсолютно ничего, то ли потому, что потолок был настолько высоким, что тень скрывала стены от взора, то ли это свет стал тусклым, и не светом даже, а темнотой. Отчаяние подступило к горлу, когда он понял, что отверстий больше не будет... выхода нет.
  выход есть всегда. Он не умрет вот так, как загнанный кабан, который не понимает, что через минуту безжалостная рука одним резким ударом лишит его жизни. Им тоже дали ножи... Чтобы они своей, своей безжалостной рукой прекратили свои страдания, чтобы они сами сотворили Справедливость своими руками... Жестоко. Грейс права. Люди не изменились. Жестокость не исчезла. Жестокость живет, жила, будет жить. Пока будут жить люди. Вот истинная Справедливость. И то, что он должен решить это сам, тоже Справедливость. Он невиновен... Но продолжаться долго так не может. Он обречен... Нет, его обрекли, он тут ни при чём... Пусть Адриана живет, она достойна, она - одна из многих... А у него не хватит сил...
  Рой сидел в углу, прижавшись спиной к теплой стене, длинные ноги вытянув перед собой и крутил в руках нож. Нож был самый простой, с черной рукояткой, с прямым стальным лезвием. Слишком простой нож, слишком просто это сделать... Интересно, это больно?
  Он медленно, так, чтобы прочувствовать, понять, представить, провел ножом по ладони. Больно. Но боль - освобождение, разве не так учили его? Боль - всего лишь боль, и ничего больше. А если ещё раз? Он провел ножом в том же месте, глубже внедрив метал, достав суставы, так, что кровь потоком хлынула из раны. Боль стала сильнее, но он будто и не замечал её. Чувства притупились, словно кто-то очень заботливый, добрый, прикрыл их на время белым, пушистым одеялом, под которым так уютно...
  Кто-то осторожно вынул из окровавленных рук нож, сжал его кисть в своих ладонях.
  -Рой, - мягко сказала Грейс, повернув его лицо к себе и заглянув в пустые, бессмысленные глаза, - Рой, очнись.
  Почему-то очень уверенным движением она перевязала его руку белоснежным платком со своими инициалами, остановила кровь, почему-то прижав руку, сжатую в своих руках, к груди.
  -Рой, - тихо повторила она.
   Ему показалось, в голосе мелькнуло понимание. Потом - тревога.
  Постепенно он начал различать её очертания в темноте, ощутил её бережное, почти ласковое прикосновение. Потом взгляд наткнулся на нож, и все снова встало на свои места. Снова волна безразличия накрыла его, и здоровая рука потянулась к избавлению...
  -Я сам, - с трудом выудив из сознания слова, пробормотал он.
  -Нет, не надо, - все так же мягко произнесла она, - ты не должен. Ты невиновен. Ты будешь бороться, ты не можешь сдаться сейчас... Ну же, - она наклонилась к нему, как ещё вчера он над ней. Волосы её оставили нежный след на его щеке, - ну же, очнись. Всё в порядке...
  Он не ждал этого, она не ждала этого - этого никто не ждал, но он вдруг заплакал. Слезы показались сначала в уголках глаз, потом солеными струйками потекли вниз... он плакал беззвучно, не сотрясаясь от рыданий, не изображая на лице своём страдание, боль... слёзы просто текли по щекам, и он смотрел на неё...
  -Тише, - прошептала она, - тише, мальчик мой.
  Она говорила с ним, будто с маленьким ребенком. Нет, с большим ребенком, беспомощным, искалеченным, исстрадавшимся... она погладила его по волосам. Тепло её рук было таким успокаивающим, таким надежным, почти материнским.
  Слёзы иссякли. Темнота начала расступаться, лицо Грейс виделось все отчетливей. Лицо её показалось ему приветливым, а серые глаза - искренними.
  Она снова сжала его руку - боль прорвала сознание новым потоком... Нет, не слез, - внезапного понимания того, что произошло. То, что он только что плакал перед этой чужой, жестокой, как и все люди, женщиной, что нет рядом Адрианы, что плакал он - первый раз в жизни, и что Грейс - эта твердая, странная, неверящая в Справедливость, - утешала его, хотя сама она наверняка чувствует то же. Он просто сорвался первым...
  Она положила руку ему на плечо.
  -ничего, - сказала она, давая время ему смириться.
  Но мириться не хотелось.
  -Спасибо, - сказал он и отвернулся.
  Рука все еще лежала на его плече, напоминая о нежности, которой напоила его душу.
  Она поняла.
  Он ненавидел её за это.
  
  Глава 9.
  Дверь они нашли сразу. Проём в стене был узким, невысоким, так, что пришлось нагибаться. Но это не важно. На пути к мужу, к потерянному счастью, к человеку, которого она любила больше всего на свете, это казалось мелочью, песчинкой. Только бы эти песчинки поскорее превратились в песок и просочились в вечность, оставшись лишь страшным воспоминанием...
  Но все оказалось не так просто. Это не могло быть просто, это было слишком жестоко с самого начала... Больше дверей не было. Тупик. Неизбежность её больше не пугала. Она отбирала всё - сознание, чувства, мысли, отбирала саму жизнь и Роя. Остался только Гордон. Он один из многих. Но он не может ничего...
  -Одри?
  Где-то вдалеке, где-то за спиной, за стеной, не важно где, раздался его глухой голос. Через несколько минут вопрос повторился, и его руки с тонкими пальцами потянулись к ней.
  -Одри? - сказал он в третий раз, и только в третий раз получил ответ.
  -Да? - прошептала она, чувствуя, что медленно сползает по стене вниз, не в силах держаться на ногах, чувствуя, что сил не осталось даже на слёзы, способные хоть немного облегчить боль. - Рой, Рой, Рой... - бормотала она.
  Вдруг она нарочно ударилась головой о стену. Ей показалась, что кровь застилает глаза.
  Гордон бережно поднял её за плечи, заглянул в глаза.
  -Выход есть, - твердо, как мог сказать только один из Многих, сказал он.
  Слёзы наконец облегчили её сердце, вылившись неиссякаемым потоком на рубашку Гордона.
  -Да, - послышалось где-то в складках его одежды.
  А потом она снова бесконечное количество раз произнесла его имя, снова тысячи раз, разрывая своё сердце на части, пыталась представить себе его лицо, глаза, губы... вспомнила его объятия и тут же натолкнулась на другие объятия - чужие. Совсем не такие, как его...
  Она вспомнила первый день их встречи. Когда она пришла в школу, где он учился, она поняла, что он ей не пара. Он был обычным человеком, ничем не примечательным, он хотел стать врачом, хотел помогать этим людишкам с их ничтожными способностями, неразвитыми умами... но он был красив. Он был умен для своего развития, он был находчив, сообразителен. Он был молод, полон сил и энергии. А ещё он был очень внимателен. Он сразу заметил Её, Адриану. Не раздумывая, отдал ей своё сердце, свой разум, всё, что было у него... В тот день он подошёл к ней. Незнакомый парень, который не знал её, которого не знала она, но чувствовала, знала своим внутренним чутьем, что это случится.
  -Ты Адриана? - спросил он, взяв её руки в свои.
  -Да, - ответила она.
  И он её поцеловал. Нежно... так сладко ей было в тот миг, так прекрасен был мир вокруг...
  Она помнит, как он потом смело, не стыдясь, вышел вперед, загородив её собой, и сказал:
  -Это я сделал. И я сделал бы это ещё раз. Я отвечаю за то, что делаю.
  И он ответил. Не потому, что должен был, но потому, что любил. Директор больше ничего не говорил им, друзья больше не шептались за спиной. Он отвечал за них обоих, он отвечал за её будущее, за их будущее. Может, поэтому он настоял на том, чтобы и она стала врачом, чтобы и она лечила этих людей, только людей и никого больше.
  -выход есть, Адриана.
  Она кивнула и вытерла слёзы. Она была благодарна этому человеку за то, что, будучи способным проникнуть в её память, когда она беззащитна, он не сделал этого. Пожалуй, она смогла бы назвать его благородным... И зеленые глаза его, яркие, которые могли быть только у одного из Многих, светились пониманием и заботой. Но не этой заботы искала она, не по этому понимающему выражению истосковалась.
   "Рой... я найду тебя. Я сделаю все, что в моих силах. Плевать на Справедливость, если даже я и виновата, я найду тебя. Я буду с тобой. Я не смирюсь. Пока ты там, с этой женщиной, с этой Грейс, я иду к тебе. Мы встретимся.
  Я люблю тебя.
  Несмотря на Справедливость".
  
  
  Глава 10.
  Она смотрела прямо перед собой и ничего не видела. Она не могла ничего видеть, не хотела. Она окутала пространство вокруг себя голубоватой дымкой. Она не желала видеть свет, насмехавшийся над её горем. Только этот человек не насмехался.
  -Гордон, а кем были вы до... этого? - спросила она после долгой паузы, наблюдая за тем, как постепенно глаза его приобретают неестественный оттенок и загораются зеленым в наступившей темноте.
  Они сидели рядом, равнодушно прижавшись телами, не ощущая тепла, не ощущая даже этой близости.
  -А как вы думаете? - последовал циничный вопрос.
  Она задумалась. Думала она только для того, чтобы отвлечься, и он и она знали, что ей это безразлично.
  -Акробат? Актер? Танцор?.. неужели библиотекарь?! - нерешительно добавила она, когда он состроил презрительную гримасу.
  -Врач? Учитель?
  На этот раз презрение было вполне обоснованным. Но, в конце концов, она сама обладала профессией человека. Хоть и никогда о ней не мечтала.
  -Хореограф? Режиссер? Продюсер?
  Он снова покачал головой, собираясь выбрать любую профессию из перечисленных далее, более или менее подходящую одному из Многих.
  -Ученый? Продавец? Физик?
  -Точно, физик, - спокойно сказал он, и глаза полыхнули изумрудным огнем, скрывая ложь, оставившую едкий осадок в её душе.
  -Вы скучаете по своей работе? - сочувственно спросила она, как порой спрашивала у пациентов, которые не в силах вытерпеть боль во время операции.
  -Да, - соврал он.
  Разве мог он сказать ей, что использовал таких, как она, чтобы заработать деньги, губил их жизни, превращая убийство в их собственный выбор?
  -Да, я любил свою работу, - зачем-то повторил он.
  Но Одри, казалось, уже потеряла всякий интерес к его профессии и к нему самому. После истерики её клонило в сон.
  -Я бы так хотел вернуться, - в пространство продолжал он, - я бы всё начал заново....
  Большие глаза девушки, в последний раз озарив комнату приглушенным светом чайного дерева, совсем как цвет её зрачков, закрылись. Прильнув к острому плечу Гордона, она постепенно теряла энергию, доверчиво передавая её одному из Многих. Гордон обнял её за плечи, аккуратную головку, утопающую в пушистых каштановых локонах, положил к себе на колени, почувствовав нежный аромат лаванды, исходящий от её волос. Объятия его были дружескими, ничего не значащими, такими же, какие бы встретили любую из его подопечных после долгого, изнуряющего дня.
  -ты хорошо поработала, - сказал бы он и одобряюще улыбнулся.
  А потом, если девчонка была ещё на что-то способна, недурна собой и прекрасна той самой невинной, беззащитной красотой, которой он всегда восхищался, но никогда не любил, если у него было на то настроение, но не было особых причин, он овладевал её аппетитным телом, изящными формами, но не душой. Испорченную, оскверненную душу одной из Многих он оставлял ей.
  Она была счастлива после его уверенных объятий, опытных ласк, страстных поцелуев.
  Она была счастлива. И он был счастлив.
  Бесплатно.
  
  Глава 11.
  Дни, - почему-то именно дни, а не ночи, ибо ночи наступали тогда, когда они закрывали глаза и свет их - фосфорический, ярко зеленый и приглушенный чайный - скрывался за пеленой мыслей, - дни эти протекали медленно и чрезвычайно скучно. Вокруг царила тьма. Серая, безжизненная, застоявшаяся тьма, от которой они прятались во сне. А днем они искали выход, искали везде, но не находили... и тогда отчаяние снова охватывало их души, и снова Адриана огромным усилием воли сдерживала слезы, думая лишь о том, что Справедливость не даст ей умереть здесь, не увидевшись с Роем, а Гордон с тоской вспоминал те дни, когда он исполнял свою работу. Он уже почти скучал за тем причудливым, странным ощущением счастья, удовлетворенности, и смутной гордости, что этот месяц был лучше остальных, а если и не лучше, то, во всяком случае, не хуже. В конце месяца через его руки проходили десятки прекрасных девушек и свежих, хрустящих купюр, значащих для них целое состояние и ничего не стоящих для него.
  Эти девушки делали то, что умели, то, для чего создала их природа. Он лишь направлял их дар, умело использовал их идеальную, волнующую внешность, их завораживающий взгляд, данный Многим и влекущие, гибкие движения, позволяющие делать то, что не под силу другим, тем самым выкачивая из клиентов больше денег, чем сами они зарабатывают в месяц.
  Много раз он заглядывался на Адриану, привычно прикидывая, какой доход принесла бы такая малышка. Мысленно он оценивал её миниатюрную, трогательно хрупкую фигурку, стройные маленькие ножки, упругую грудь под летящим шелком белого платья, которое вселяло уверенность в то, что девушка невинна и неопытна, а в этом случае она сорвала бы три цены... Она была бы королевой, красивейшим цветком его коллекции... Неужели она никогда не думала о том, для чего предназначена? Неужели, подобно другим богиням, не мечтала об этом?
  Но у каждого свой путь. В этом - Справедливость. То, что он был сутенером, а его девчонки - проститутками, больше не преследовалось законом, как столетия назад. Да и закон с тех пор изменился: на смену сухим незыблемым правилам пришла простая, горячо любимая, ясная Справедливость. Он вспомнил, как совсем недавно объяснял это молоденькой девушке, в первый раз идущей на задание. Девушка была из строгой семьи, человеческой семьи, а некоторые люди до сих пор осуждали Многих только потому, что завидовали их способностям. "Это твой выбор, - говорил он, и девушка кивала, - это твоя воля. В любой момент ты можешь отказаться и получить свои деньги. В грядущем мире, где правят Многие, выбор твой значит всё. Помни это". Справедливо, - сказала тогда девушка и глаза её загорелись красным огнём. Да, глаза у неё были красивые... холодные, яркие. Такие, какие и должна иметь одна из Многих.
  Гордон, захваченный воспоминаниями, рассеянно водил пальцем по мраморной поверхности пола, и после его прикосновения на полу оставались едва заметные очертания.
  Да, так он думал тогда, когда работал, когда был успешным и предприимчивым, уважаемым и просто счастливым. Но теперь... после того, что произошло... Есть ли она, эта Справедливость? Даже она, единственная опора, единственная мечта всех, которая превратилась наконец в реальность, подвела его. Он невиновен, он знал, что невиновен, все знали, что он невиновен. И все-таки он здесь.
  Разве виновен он в смерти той девушки с красным свечением в глазах? Разве мог он предвидеть, что клиент окажется неуравновешенным человеком, который в порыве гнева убьёт начинающую чаровницу? Они сказали, да.
  -иначе на что тебе твои способности? - спросил его Справедливый на допросе.
  Гордон не знал, что ответить. Ему самому было жаль ту девушку, но что он мог? Он не нашел, что ответить и пробормотал первое, что пришло в голову:
  -Я не часто использую свои способности.
  Это было правдой. Гордон, да и все они, многие, говорили правду. Люди тоже говорили. Но об этом он тогда не думал. Он смотрел в глаза Справедливого, смело, дерзко. Справедливый был крепким мужчиной средних лет, с длинными, как у него, темными волосами, с твердым взглядом, жесткими складками у рта. Справедливый казался ему человеком сильным, волевым, непреклонным. Непреклонным... Он считал, что Гордон виновен. Он знал, что Гордон виновен, потому что именно Гордон отвечал за всех девчонок, а значит смерть одной - неважно, где и как - ложилась на его плечи.
  А за смерть отвечаешь смертью. Своей.
  -Она умерла по твоей вине, - сказал Справедливый в пустоту.
  -Как тебя зовут? - мрачно спросил Гордон, чувствуя, как ненависть, запретная, страшная, смешанная с яростью и болью, закипает в нём, - я хочу знать имя человека, Справедливого, - это слово он подчеркнул, желая в последний раз испытать судьбу и вызвать в нём остатки жалости... или совести, что было ещё более безнадежно, - который осуждает меня на смерть.
  -Иво, - ответил Справедливый.
  Складки у рта стали резче, отчего лицо приобрело даже не жесткое, но жестокое выражение.
  -Я запомню, - заметил Гордон.
  Справедливый кивнул.
  Медленно, нехотя, Гордон выбирался из закоулков своей памяти, возвращаясь в одну из комнат смерти, где не было больше дверей, где рядом мирно спала Адриана, и где он встретит свою смерть. На мраморе вырисовывался портрет, оставленный его уверенной рукой. Он думал - портрет той девушки, с красными глазами, но всмотрелся и увидел: не она. Чьё-то чужое лицо он нарисовал, но почему-то это лицо ему нравилось до безумия, воплощая собой ту самую красоту, которую он искал в своих подопечных, ту мимолетную красоту, которая мелькнула в убитой девушке и навсегда исчезла. Знакомые и чужие черты; неприметные и самые яркие; безразличные и самые дорогие.
  Грейс была поистине прекрасна. Лицо её дышало справедливостью, простотой и неясным, ему самому неясным, повидавшим всё и не увидевшим ничего, очарованием. Он с нежностью прикоснулся к светлым, почти белым волосам, проследил пальцем линию губ, изгиб подбородка. Он знал, что в этот момент она чувствует легкое покалывание, приятную прохладу, словно ветерок оставил свой неуловимый след на коже...
  Он легко дунул, и пепельный облик, созданный его способностями одного из многих, растаял.
  Гордон решил: надо действовать. Если все так, как она говорила, это круг. Значит, где-то они встретятся. И тогда он её не отпустит.
  Искать. Выход. Свобода. Грейс.
  
  Глава 12.
  -Грейс, рано или поздно вы задохнетесь, - в очередной раз сказал Рой.
  -Отстань.
  Она тяжело дышала. Пробраться через крошечное отверстие под самым потолком, которое они не заметили сразу, было проблематично даже без корсета, будучи в идеальной физической форме, обладая сильными руками и мгновенной реакцией. Для неё до сих пор оставалось загадкой, как она это сделала. Грейс сидела на полу, не могла отдышаться и думала о том, что было бы, если бы он её не поймал.
  -Совсем не обязательно было это делать, - сказала она вслух и снова с ужасом представила своё бездыханное тело, распростертое на полу.
  Рой сидел рядом с ней. Он с укором посмотрел на неё, отвел глаза и ответил:
  -В любом случае это не имело значения: если вы не переломали себе все кости после падения на спину, то обязательно сделаете это в следующий раз. Если, конечно, вам хватит воздуха, чтобы дожить до этого "следующего раза", - добавил он с сарказмом.
  Но сарказм получился встревоженным. Он снова и снова переживал момент, когда понял, что она сорвалась.
  Конечно, он пролез в дырку первым. Конечно, она захотела все делать сама. Конечно, она не удержалась. Конечно, она сорвалась. Конечно, он успел вовремя, протянув руки и приняв тяжесть её тела на себя.
  В первое мгновение она прильнула к нему, прижалась, инстинктивно обхватила шею руками. Ей почти было стыдно за эту минутную слабость, за то, что кто-то, кроме него, обнимал её, прикасался, заботился. Вот и теперь он хочет снять с неё этот чертов корсет... Дышать становится всё труднее, то ужасное ощущение, когда воздуха не осталось и она больше не сможет дышать, не уходило. Ей действительно было нечем дышать. Блуза её давно пропиталась кровью от ран, которые оставил на её теле каркас корсета. Боль стала постоянной спутницей в этом кошмаре. Она бы всё отдала, лишь бы на минуту избавится от этих оков, полной грудью вздохнуть, потянуться. Но нельзя. Нельзя, нельзя, нельзя! Нельзя...
  Последнее, что она помнила, была мысль, что выход есть. Она его видела, она видела дверной проём, а там... Быть может, там остальные виновные... Или трупы... Или он...
  Очень смутно, словно через плотную дымку, не ощущая ничего, кроме его рук и осторожных движений, она пыталась думать о том, что он простил бы её. Ведь она могла умереть... ещё она думала о том, что благодарна Рою за то, что он сделал это. После того, что с ним случилось, после того срыва, он изменился, если только она может судить о том, каким он был до кошмара. Он не доверял ей, знал, что она опасна, видел это в её глазах. И все равно поймал. Все равно сейчас его тёплые руки что-то делают с её телом. Всё равно что, он врач, он всё сделает правильно... несмотря на то, что ненавидит её.
  Очнулась Грейс от холода. Как и в прошлый раз, корсет он снял. Как и тогда, он расстегнул её блузу, но на этот раз расстегнул полностью и теперь ошеломленно уставился на её живот, где была запекшаяся кровь.
  -Что? - невнятно пробормотала Грейс и попыталась посмотреть туда, куда был направлен его взгляд.
  Но у неё ничего не вышло. Глаза застилал туман.
  -Вот это, - он коснулся кожи чуть выше ремня брюк, - что это?
  Несколько минут она лежала неподвижно, с закрытыми глазами, приходя в себя и мирясь с тем, что придется открыть правду. Она знала, что там, видела это мысленным взором, даже не взглянув на свой живот. Она знала.
  -Грейс? С вами всё в порядке? - спросил Рой, где-то в глубине души надеясь, что это не так.
  -Нет. После того, как ты снял с меня корсет, уже нет.
  Она провела рукой по чуть заметной выпуклости на плоской поверхности тела. Выпуклость обозначилась у пупка и тонкой ниточкой тянулась почти до самой груди.
  -Это моя смерть, - не открывая глаз, проклиная себя за то, что говорит это, медленно прослеживая пальцем контур выпуклости, прошептала она.
  -Что это значит?
  -Это значит, что если то, что находится внутри меня, сломается, то я умру.
  -Но как?
  -То, что нам ввели, превратилось в своеобразную капсулу. Её покрывает хрупкая оболочка, текстура которой отдаленно напоминает очень тонкое стекло. Если оболочка разрушится...
  она замолчала, внезапно со всей ясностью представив то, что за этим последует, и содрогнулась.
  -Что тогда будет? - медленно спросил он.
  -То, что находится в этой клетке, выльется наружу. Это новое вещество, доселе неизвестное науке. Но свойства его известны.
  -Какие свойства? Какие, черт возьми, свойства, Грейс, говорите же!
  -Оно уничтожит ткани, органы, оно внедрится в кровь и по сосудам поступит к сердцу. А затем разорвет кожу.
  Он молчал, не осмеливаясь осознать сказанное ею. Грейс продолжала:
  -пара резких движений - и оболочка растянется. Ещё пара - и волокна будут на грани краха. Последнее резкое движение - и ты пожалеешь, что родился. Час - и тебя не станет.
  Говорила она холодно и равнодушно, словно сама не носила в себе это.
  -Откуда вы это знаете? - последовал такой же равнодушный вопрос.
  Он не нашел пока в себе сил коснутся упругой плоти, там, где, он догадывался, уже проступили очертания капсулы.
  -Я сама изобрела это вещество.
  
  Глава 13.
  -Так ты химик?
  Она не обратила внимания на то, что он впервые сказал ей "ты". Сказал презрительно, злобно. Она и не думала, что в душе его могут жить столь скверные чувства.
  -Была им. Теперь я - никто.
  -Ты знала, зачем это?
  Он бросил слова как обвинение. Но ненависть её не пугала.
  Да, - ответила она.
  Спокойно, безразлично.
  Она смотрела в его глаза. Он хотел отвести взгляд, но не отводил. Если бы она была одной из многих, она бы заставила чувства его притупиться и возмущение угаснуть. Но она была всего лишь человеком. Человеком, сотворившим оружие смерти, способное погубить и погубившее тысячи, миллионы людей, целый мир.
  -Ты чудовище! - беспомощно воскликнул он, ибо не мог больше ничего воскликнуть.
  -да, - снова сказала она и села.
  Теперь только он заметил, что движения её не были плавными и изящными. Они были осторожными, и ничего больше.
  -Да, я чудовище. Но я делала это не для себя и не против людей. И даже не потому, что была сотрудником секретной службы и получила приказ Справедливого. Я делала это из любви к нему.
  -Замолчи! Замолчи. Я не могу это слышать. Ты помогала Справедливым, ты строила вместе с ними эту адскую машину! И вот сейчас, - он наклонился к ней, желая увидеть хоть тень раскаяния на её лице, - сейчас ты находишься здесь, с другими виновными, и ждёшь своего наказания. Стоит мне ударить тебя, - он даже не замахнулся, но ей показалось, что он действительно её ударит, - и ты умрешь. Хотя, нет: ты сделаешь это сама. В этом суть, не так ли? - он горько усмехнулся, - Справедливость заключается в том, что все виновные сами себя карают за то, чего не совершали. Но ты умрешь не одна! вместе с тобой умрет Адриана, Гордон, я умру вместе с тобой! Убийца! Убийца!
  Рой сорвался на крик. Он не мог больше выносить этого. Она поднялась с колен, медленно застегивала пуговицы блузы. Смотрела в его глаза. Она не знала вины.
  -ты убийца, - повторил он уже тише.
  -Он называл это Справедливостью, - невозмутимо ответила Грейс.
  "Но Справедливости нет", - говорила её грустная улыбка.
  -Справедливость есть, - отчеканил Рой.
  -нет, Рой. Если бы справедливость существовала, я не изобрела бы это вещество, не подозревала бы о его свойствах, не носила бы этот чертов корсет, чтобы обеспечить свою безопасность. Как бы там ни было, чести быть одной из создателей Комнат Смерти должна была удостоиться одна из многих, но не я.
  -Справедливость есть, - произнес он, будто не слышал её слов, - тебе умирать будет в сто раз тяжелее, потому что ты знаешь, что у тебя был выбор...
  она покачала головой и снова улыбнулась, желая скрыть боль.
  -у любви нет выбора. Жаль, что ты этого не знаешь.
  На секунду перед ним возник силуэт Адрианы, её лицо, её любящий взгляд. На секунду он понял её.
  -Я знаю.
  -Я не хочу оправдываться, - вдруг сказала она и почему-то отошла от него, словно боялась. - И мне всё равно, что ты обо мне думаешь, но...
  -Ты всё ещё любишь его? - спросил он.
  Она отвернулась.
  -возможно. Да, возможно, я люблю его после того, как он послал меня на смерть, позволил ввести эту вакцину. Он принёс меня в жертву справедливости, И я всё ещё люблю его.
  Она шутит? Или, может, она плачет? Смеется над ним? Или над собой?
  Но когда она обернулась, на её лице не отразилось никаких чувств. Всё та же насмешка в глубине серого осеннего неба, всё та же горькая полуулыбка на губах.
  -Вы страшная женщина, Грейс, - сказал он, потрясенный.
  -Я знаю, - ответила она и прошла в дверной проём, взявшийся неизвестно откуда.
  Он снова сказал ей "вы". Но теперь это не имело никакого значения.
  
  Глава 14.
  Какая эта комната по счету? Третья, пятая, шестая? Да и кого это волнует? Если он не встретил Адриану в этой комнате, значит, встретит в следующей, не встретит там, так дальше, и так до бесконечности...
   в один момент вдруг стало невыносимо находиться с ней в одной комнате, жить с ней одной жизнью и знать, что скоро, совсем скоро, и так же внезапно, как и скоро, жизнь эта оборвется. По её вине. Теперь он мечтал лишь об одном: увидеть Адриану до того, как умрет он... или она. В сознании постоянно возникала та сцена... последняя, самая дорогая, самая главная сцена. Когда он услышал, что она любит его. Неужели - в последний раз?
  В этой комнате они нашли два трупа. Точнее, то, что от них осталось. А осталось от них только одежда, в некоторых местах прожженная точно сигаретой. То же стало с их телами.
  "она уничтожит ткани, органы, - звучало в голове, - внедрится в кровь..." то же самое произойдёт с ним. "Час - и тебя не станет". Не станет, не станет, не станет!
  Ужас вгрызался в душу снова и снова. Он не мог поверить, он не хотел верить, боялся верить!
  А она смирилась. Она перебирала их одежду, вертела в руках золотые часы, примерила алмазный браслет. Улыбнулась, любуясь камнями.
  Откуда-то из складок пиджака он достал горстку рубинов, которая оказалась ослепительным ожерельем. Он подошел к ней сзади, вдохнул аромат её кожи. Широкая ладонь обхватила талию. Он прижал её к себе.
  -Примерь, - прошептал он ей на ухо.
  Глубокий, сильный голос отдался сладким предчувствием в груди.
  Кровавые рубины оттеняли её светлую кожу, идеально гармонировали с коралловыми губами.
  -Моя королева, - тихо сказал он.
  пальцем он проследил линию её губ, провел по шее, уверенным движением скользнул за ворот ночной рубашки.
  -Ты прекрасна, Грейс...
  Он знал её тело, знал как своё, тысячи раз узнавал заново и тысячи раз восхищался.
  -ты моя...
  -Да, Иво.
  Она стояла перед зеркалом. Он стоял за ней. В полумраке спальни вырисовывались лишь два силуэта. Его - широкоплечий, мощный и её - изящный, тонкий. Они слишком разные... им не суждено быть вместе... она знала это с самого начала. Знает и сейчас.
  Она обернулась и встретилась с его взглядом. Черные непроницаемые глаза его горели желанием. Как она любила эти глаза...
  В ответ на её мысли он нежно поцеловал её. Поцелуй казался мимолетным, неощутимым, почти дружеским... Но страсть подобно искре промелькнула между ними, и её встретили его надёжные объятия...
  Она и не заметила, как наступила ночь. Теперь она спала, распустив нити корсета, теперь она могла дышать. Она бы и раньше смогла, но теперь смерть стала будто на шаг ближе... или это она к ней приблизилась?
  Грейс прислушалась к его дыханию. Не спит... боится. Мальчишка. Он слаб. Он не выдержит. Он всё ещё надеется, он всё ещё верит.
  Жалость пришла неожиданно. Мягкими лапками осторожно ступая по тропам сознания, она проникла в глубину души и осталась там. По крайней мере, на эту ночь.
  -Почему ты не спишь, Рой? - спросила она, с удивлением обнаружив в своём голосе что-то новое, то, от чего сама она давно отвыкла.
  -Не спится.
  Он не мог ей признаться в том, что с того момента боялся пошевелиться. Он не мог признаться в этом самому себе, но он боялся...
  -Не бойся.
  Он не заметил, как она оказалась рядом, не заметил, как рука её накрыла его руку. Неизъяснимой лаской был пронизан её голос, и реальность, та, в которой она была врагом, отступила на время, а казалось, навсегда.
  -Не бойся, - снова сказала она.
  Чего ему бояться? Смерти? Но разве жизнь взаперти не страшнее? Может, он боялся себя, этих мыслей о том, что когда-нибудь его не станет, и о нём забудут, так же, как он забывал о тысячах трупов, ещё минуту назад отчаянно цепляющихся за жизнь на его операционном столе? А если он боялся её? Эту женщину, чья забота граничила порой с материнской любовью, и чью жестокость читал он в её глазах, в своём сердце, в том, что она сделала?
  -Я не боюсь, - ответил он.
  Но руку не убрал. Руку убрала она. Аккуратно расстегнула его рубашку. Он не стал спрашивать зачем, он хотел довериться... наверно для того, чтобы побыстрее умереть. Она чуть надавила на живот, туда, где находилась капсула.
  Вот, сейчас это случится. Сейчас он ощутит, как по жилам его лениво разливается яд, как пожирает его плоть. он перестанет дышать и больше никогда не увидит Одри... Быть может, это к лучшему? Она - одна из Многих, а он всего лишь человек. Он знает, она всегда будет упрекать его в том, что ей пришлось отказаться от своего предназначения, от своих способностей, пришлось стать врачом и тратить силы на то, чтобы помогать людям, этим глупым, никчемным людям, которые постепенно вымирают... Да, так лучше, так лучше для них обоих. Она не простит его. Значит, легче умереть...
  -Пока она довольно крепкая, - внезапно сказала Грейс и убрала руку, - и прослужит ещё какое-то время.
  -А потом? - тихо спросил он, прекрасно зная ответ, но почему-то желая, чтобы слова вонзились в сердце острым ножом. Это должна сказать она.
  -Все мы когда-нибудь умрем.
  На секунду ему показалось, что она погладит его, как тогда, когда он сорвался. Он больше не сорвется...
  Грейс протянула руку к его лицу, но так и не коснулась. Он бы не позволил.
  "-Ты моя" - сказал он в тот вечер. А она ответила:
  "- да, Иво".
  Но она не сказала, что это навсегда.
  
  Глава 15.
  Она не помнила, как они нашли этот выход. Он появился как всегда ниоткуда и запел, зажил в душе миллионами ярких искорок, счастливым смехом Гордона и мягким светом его зеленых глаз.
  Но, честное слово, лучше бы они не находили его! То, что она увидела, было ужасно, невозможно, неприемлемо!
  Серые стены окрасила кровь. А рядом лежал человек, и руки его были в крови, и одежда, и полусгнившее лицо - все, все было в крови! В этом хаосе, в потоке крови, иссохшейся плоти она сначала не приметила маленькой колбы, разбитой вдребезги, лежащей чуть поодаль мертвого. Под колбой пол почему-то треснул.
  -что это, Гордон? - спросила она, доверчиво прильнув к нему, ища защиты.
  Защиты она искала от смерти.
  -Я не знаю, Одри, - нехотя ответил он и подумал о том, что Грейс бы этого не спросила.
  Она попыталась бы узнать сама. Ей было бы важно узнать это самой, узнать раньше него, быть лучше него...
  Он наклонился к трупу. Развороченный живот, окровавленные руки, гримаса боли на лице - всё говорило само за себя. И колба, колба тоже была в крови...
  -Слава Справедливости! - прошептал он, высвобождая нож из окоченевших пальцев трупа.
  Он отвернулся, не в силах больше видеть обезображенное лицо. Страшная догадка полоснула сердце неизбежностью, но он не обратил на это внимания.
  -Слава Справедливости! - повторял он вполголоса, обращаясь то к себе, то к Одри, то к самой Справедливости, - они бы не допустили, это нельзя...
  "можно", - говорило сознание.
  Жизненный опыт говорил, разум говорил, но сердце, сжавшись от отчаяния, от внезапной боли, от предательства всего человечества, отказывалось верить.
  -Возможно, это какое-то людское заболевание, - небрежно бросила Адриана, и осторожно, двумя пальцами, взяла колбу в руки.
  На дне колбы колыхнулась вода. Вода была прозрачной, искрящейся, чистой.
  -Возможно, возможно... - пробормотал Гордон, меряя шагами узкую комнату.
  Глаза его горели. Не светились зеленоватым свечением, а горели мистическим, жгучим огнем, порождающим... лучше не думать, что порождает такой огонь, решила она. Всё равно он не обращает на неё внимания... но она докажет, что и она что-то может. Она хочет спастись и она сделает все, чтобы найти мужа.
  Не думая о том, к чему это может привести, думая только о себе и о том, что она докажет, Адриана выплеснула жидкость на пол. Но попала в стену.
  Странное шипение ворвалось в монотонное шарканье ног, в её неровное дыханье, в его предупреждающий возглас... медленно краска сползала со стены, с неё исчезала ненавистная кровь. За краской начал разлагаться металл стены, за ним ещё и ещё один... вдруг шипение стихло. Воцарилась тишина.
  -зачем ты это сделала? - спросил он.
  Она молчала, сознавая, что ответа не существует. Просто так, из любопытства. Стыд наводнил душу, алым пятном расцвел на щеках. Но ненадолго.
  Адриана подошла к стене, наклонилась, осмотрела. Если бы она не стояла так близко, она сказала бы, что там образовалась дыра. Но, увы...
  -вы можете разбить эту стену?
  Гордон покачал головой, стараясь не смотреть на неё. Призрак стыда, смешанный с виной, отчаянием, злобой на себя, на случай, на жизнь, коснулся и его.
  -Нет, - сдавленно ответил он, - совсем недавно я истратил всю данную мне силу. На восстановление уйдут годы.
  Тень гнева скользнула по её лицу.
  -как... как вы могли?
  -не знаю. Не знаю, Одри, не спрашивай. Не заставляй меня винить себя. Мне и так слишком больно.
  Боль пронизывала сознание, пронизывала всё его существо, начинаясь от кончиков пальцев и кончаясь там. Внутри. Он всё так же ходил взад и вперед по комнате, все так же напряженно думал, так же пытался поверить и не верил.
  Вдруг он остановился, вскинул голову. Рывком снял с себя свитер, так, будто он мешал ему, причинял неудобство, причинял боль...
  На секунду она подумала о том, что тело его совершенно. Но это секунда ускользнула, вызвав другую мысль, запоздалую и потому такую горькую. Она не должна восхищаться другим мужчиной, она принадлежит Рою и только ему. Она любит Роя. Любит, любит, любит...
  Гордон что-то сделал с животом, это она заметила. Но сделал так быстро, таким резким, неуловимым движением, что больше она не поняла ничего. Лицо его изменилось. Будто кто-то сорвал маску с этого непроницаемого лица. Ужас и страх, беспомощный, беспощадный страх мелькнул в его глазах.
  Без слов, без объяснений Гордон подошёл к ней. Она ждала, что он так же сорвет её светлое платье, которое, как он отметил раньше, буквально дышало невинностью и детской доверчивостью. Но он этого не сделал, он лишь осторожно, очень бережно и деликатно, как мог бы сделать это только мужчина, в чьих умелых, опытных руках побывали тысячи женщин, коснулся её под грудью. Миновав живот, рука потянулась к запретному, желанному, опасному, туда, где мог касаться только Рой... она уже почти чувствовала его руку там, чувствовала эти ловкие пальцы, ощущала на себе горячий, горящий взгляд... в последний момент он убрал руку, отстранился, почти оттолкнул её. Осел на пол, скрестил руки на груди, низко опустил голову.
  -Значит, кончено, - прошептал он, и голос эхом отдался в окровавленных стенах, - значит, смерть...
  
  глава 16.
  Сомнений не осталось. Это было внутри, прорезало ткани неясным очертанием, чувствовалось наощупь, если провести по нежной коже рукой... Но как? Возможно, это связано с той вакциной... возможно, это связано со способностями Справедливых... возможно, это чудо, но чудес не бывает! Есть лишь одни из Многих, но они не могут этого сделать. Им не дано...
  Да и кому дано создать это вещество, что разъедает любой материал, будь то металл стены или... или... человек? Он не мог в это поверить, не смел проверить, но знал. Если это внутри них, значит, это смерть.
  Он думал об этом все время. Всё время он ощупывал живот, пытался разглядеть контур, иногда видел что-то, напоминающее продолговатую колбу. Пот выступал на лбу, страх охватывал его, отчаяние топило в безумном желании жить...
  Он жив. Пока жив. И пока он жив, он должен найти её. Пока не поздно. Пока она жива...
  Несколько часов назад ему в голову вдруг пришла мысль о том, что Грейс тоже умрет. В тот момент краски померкли, всякая надежда угасла. Справедливость исчезла. Справедливость умрет с ней. Нет, они умрут вместе... и он будет держать её в своих объятиях, восхищаться её благородной, неприступной красотой, будет молить её остаться с ним и знать, что это невозможно...
  -Зачем вы это сделали? - тихо спросила Адриана.
  -Что?
  Он не сразу вспомнил о том, что она ещё ничего не знает. А вспомнив, обрадовался. Пусть верит...
  -Это. Что вы сделали со мной?
  -Ах, это... видишь ли, Одри, мне нужно было кое-что проверить.
  -Вы не скажете об этом Рою?
  -Слава Справедливости, малышка, это не то, о чем ты думаешь!
  Он поймал себя на том, что разговаривает с ней, как с одной из своих подопечных. И улыбка на его лице мерцала такая же... уверенная, чуть насмешливая, но главное - добрая.
  -я не хочу об этом думать.
  Он поднял на неё глаза. Она стояла прямо, гордо, в упор глядя на него. Один этот взгляд мог бы заставить клиента выложить черт знает, сколько. А сколько бы стоило её тело... божественна. Божественна в своей удивительной красоте, чистой и нетронутой.
  И тут он вдруг решился. Рано или поздно она узнает. И прекрасное лицо исказится болью, омрачится слезами, а потом, когда-нибудь, лицо это обезобразит вещество, и от лица останется только пепел...
  -Одри, ты помнишь колбу, содержимое которой ты вылила на стену? - спросил он и не смог сдержать упрека.
  она опустила голову.
  -Да.
  -Это колба у нас внутри. Вместе с содержимым, - на одном дыхании выпалил Гордон.
  Некоторое время она молчала. Потом сказала:
  -я не верю вам.
  А через мгновение он ощутил в своих руках хрупкость её плеч, вздрагивающих от рыданий.
  -Я не верю, Гордон, не верю, нет, нет! Я не умру, я не виновата! Я не виновна!
  -Да, малышка, да...
  -вы не понимаете! Я не виновна! Тот человек уже умер, и мы не смогли ничего сделать, когда его привезли! Рой не пытался его спасти, потому что я видела, понимаете, видела, что он мертв! А они... они сказали, что он должен был идти до последнего... что, несмотря ни на что, должен был выполнить свой долг, что у того несчастного ещё был шанс! Но у него не было шансов, я знаю, я чувствовала!
  -Они сказали, что ты должна была использовать свои способности одной из Многих, чтобы предвидеть, что единственный шанс, подобный мнимой вероятности, был? - тихо спросил он, чувствуя в голосе своем горечь.
  -Да. Наверное, это я виновата. Я одна. Он - не один из Многих, он всего лишь человек... но они решили, что он должен был попытаться, и потому это на его совести. На нашей совести... но это не так! Они знали, что это не так, и все равно приговорили... Справедливые допустили ошибку!
  "Справедливые допустили несправедливость", - подумал Гордон.
  -и теперь я должна умереть! Здесь, в этой клетке, должна стать прахом только потому, что человек тот имел мнимую возможность, хотя я знаю, что не имел...
  -все мы когда-нибудь умираем, - примирительно произнес Гордон, хотя смириться не мог. Или уже смирился?
  Внезапно ему в голову пришло, что Грейс сказала бы то же.
  Он должен найти ее и сказать это до того, как колба разорвется в его организме...
  
  Глава 17.
  -Если бы я мог, Грейс, я бы убил вас, - однажды сказал он, взглянув в её глаза и поверив, что увидел в них минутный страх.
  -Почему же ты не можешь? - с интересом спросила она и страх исчез. Вместо него по лицу разлилось равнодушие.
  -Я не Справедливый, чтобы лишить тебя жизни по своему усмотрению.
  -у каждого своя справедливость, - громко произнесла она. С вызовом, с торжеством, с каким говорят лишь истину из истин, - твоя справедливость такова, что ты можешь отомстить за искалеченную жизнь, за страшную смерть, которая предстоит тебе и твоей жене. Но ты меня не убьёшь...
  он отвернулся от неё, словно её вид вызывал у него отвращение. В бессильной ярости он ударил кулаком по стене.
  -я не смогу, - прошептал он.
  Грейс улыбнулась.
  -Я знаю.
  Некоторое время они молчали. Он - в осознании своей беспомощности, она - в осознании своей справедливости. Только своей, и ничьей больше...
  -За что? - вдруг воскликнул он, обернувшись. По лицу его текли слёзы. Снова эти слёзы... - ведь я жил, я хотел жить, я мог быть счастливым...
  Он говорил так, будто уже умер. Будто уже видел смерть, где-то совсем рядом, так близко, что даже страх отступил перед лицом судьбы...
  -Разве это справедливо, Грейс?
  Улыбка её сделалась шире. Это и был ответ.
  На минуту он снова разглядел в ней человека и задал вполне человеческий вопрос, пытаясь найти сострадание... или, хотя бы, понимание.
  -Скажи, разве ты не скучаешь по своей прежней жизни? Разве ты не готова отдать все, лишь бы повернуть время вспять?
  Ласковая улыбка её померкла.
  В душу обжигающим потоком скользнули воспоминания.
  Она уже и не помнила, когда в последний раз видела его. Она скучала... часами просиживала в лаборатории, смешивая едкие вещества, вслушиваясь в нестройный гул их шипения при соединении друг с другом, и понимая, что все это не то, что жидкость эта потеряет силу уже через минуту после попадания на поверхность, что на коже, возможно, останется лишь шрам и не более того...
  Он вошёл неожиданно. И опять тихо, бесшумно, будто хотел застать её врасплох, будто хотел насладиться минутной растерянностью перед появлением его, Справедливого.
  Но растерянность растерянностью лишь казалась. Она просто любовалась им, думала о том, что любовь эта запретная, что рано или поздно все закончится и в сердце, как и на дубликате человеческой кожи, останется лишь шрам.
  -Здравствуй, Грейс, - сказал он, и лицо озарила улыбка.
  Он провёл рукой по её волосам, властно, нежно, притягивая к себе и заставляя оставить пробирки, горький запах, прозрачную жидкость.
  Он поцеловал её. Заполнил её всю, вытеснив мысли, отодвинув на время чувства, забыв Справедливость... Оторвавшись от набухших губ, он крепко сжал её в объятиях и спросил:
  -Ты сделала то, что я просил?
  -Ещё нет, Иво. Но я на правильном пути, я чувствую это.
  Руки сильнее сжали её тело. Так сильно, что почти причиняли боль.
  -Ты сделаешь это завтра, - твердо сказал он.
  Снова жадно впился в её губы, отпустил, наверное, оттолкнул от себя и ушел.
  Опустошенная, рассеянная, но почему-то счастливая и благодарная справедливости за то, что Иво любит её, она снова принялась за работу. Работать осталось недолго: всего лишь до завтрашнего утра...
  -Докажи мне, что справедливости нет, а значит, ты невиновна, - настаивал он.
  Хотел вволю наговориться перед смертью.
  -я виновна, - отчетливо произнесла она.
  Ему показалось, что совесть мучает её, мучает так сильно, что она готова вот-вот с силой ударить себя по животу, лишь бы всё закончилось и вина её была искуплена... но ему лишь показалось. Грейс снова взглянула в его глаза, и он понял, что ошибался: раскаяние не подарило ей облегчения даже перед смертью.
  -я убила свою мать.
  Ничего не изменилось. Человек превратился обратно в чудовище. И он опять любуется этим чудовищем и ненавидит себя за это.
  -слава Справедливости, зачем?
  -я не простила ей предательства. Я творила свою справедливость. Но по вашим законам я виновна. Я признаю это.
  В пустоте оцепенения у него остался лишь один вопрос.
  -Как? - тихо спросил он.
  -Она стала первой, кто принял на себя гнев Справедливости.
  Он понял. Понял и ужаснулся, отшатнулся от неё, почувствовал жгучую боль... оттого что его тянуло назад.
  Не к ней, но к силе. К силе Справедливости. Жестокой и прекрасной.
  -Ты ненавидишь меня?
  По неизвестной причине он не кивнул. Только сказал:
  -Я не знаю. Рядом со мной чудовище, убийца, которой хочется доверять.
  -Тебе нечего терять, Рой, - заметила она.
  -Я могу потерять себя. Если я буду ещё жив, когда потеряю себя, я доверюсь тебе.
  -Я буду ждать.
  
  Глава 18.
  Больше они не разговаривали. Он не искал выхода, она не размышляла над Справедливостью. Они просто ждали, когда это случится. А это всё не случалось и случалось, и, просыпаясь каждый раз на холодном полу и ощущая, что воздух всё ещё проникает в легкие, они начали разочаровываться. Всё меньше сил оставалось, чтобы сдерживать отчаяние, чтобы принимать равнодушие как должное.
  Он вспоминал Адриану, свою жизнь, своё счастье и свой выбор, когда он увлек возлюбленную с собой, в мир обычных людей, с его болью и обыденностью.
  А она вспоминала Иво, Иво, только Иво и никогда мать.
  После смерти матери у неё остался только он. И вот он послал её на смерть. Но даже сейчас, перед смерть, она не винила его. Она слишком любила его, чтобы винить, слишком любила, чтобы бояться. Слишком любила, чтобы прощать.
  Она невидящим взглядом смотрела на свою руку. Вот она, печать ненависти, память их вечной любви... бесконечной, безрассудной. Жестокой.
  -Здравствуй, Грейс, - он произнес её имя, как всегда, спокойно, тихо, сильным своим голосом тотчас повергая её в глубокое, беспробудное счастье.
  -Здравствуй, дорогой, - ответила она и стянула перчатки, привычно потянувшись к знакомым, таким надежным объятиям.
  Но объятия оказались холодными, властными, сжимающими её в стальных тисках любимых рук.
  -Ты сделала это? - последовал вопрос.
  Воспоминания нахлынули неприятным потоком. Конечно, сегодня утром... Конечно, готово... но она неуверенна... да и как можно быть уверенным на сто процентов...
  -Почему?
  -Это не так просто, как ты думаешь, найти то самое нужное взаимодействие веществ, найти их количество, соотнести массу...
  Она объясняла ему, словно маленькому ребенку, невольно гладя по голове, невольно думая о ребенке, который мог бы быть на его месте...
  -Ты должна была сделать это к сегодняшнему утру, - с нажимом произнес он.
  В голосе промелькнула угроза.
  -я знаю, Иво, и у меня почти получилось.
  -Черт возьми, Грейс! Вакцина должна быть готова сегодня! Где она?
  Она неопределенно махнула рукой к столу, на котором возвышались ровные ряды пробирок с зеленоватыми, красноватыми, розоватыми и прозрачными жидкостями.
  -Нет, не трогай! - воскликнула она, увидев, что он наугад выхватил из ровного ряда одну из пробирок, собираясь, очевидно, забрать её с собой, как образец.
  Она даже не поняла, как это произошло... она просто схватила его за руку, осознав, что жидкость эта красная, а значит, проверенная на дубликате человеческой руки, который на её глазах превратился в комок чего-то сморщенного, коричневого, страшного... она даже не успела почувствовать боли, когда вдруг осознала, что жидкость растекается по тыльной стороне ладони красным маревом.
  Он молчал, ещё сжимая наполовину полную колбу в руке.
  Боль прорезала суставы, проникла в кровь... кожа медленно исчезала. Ощущение было такое, будто кто-то отрезал руку тупым ножом. Но она молчала. И он молчал, наблюдая, как жидкость остановила своё движение, как не тронула открывшееся мясо.
  -Прости, - прошептал он, слишком потрясенный, чтобы прошептать ещё что-то.
  Она молчала, думая о том, что сейчас потеряет сознание.
  Он вдруг поднес руку её к лицу и прижал к губам, слегка склонив голову в поклоне.
  Странно, что она осталась неподвижна. Боль разрывала её на части, и боль эта была вызвана не только раной...
  -Прости, - сказал он, почти прошептал, опаляя жарким дыханием сердце.
  Она всё ещё молчала, она все ещё не отняла руки... чувство сдавило грудь, захлестнуло Справедливостью, отдалось прощением в жизни...
  -Нет, - ответила она, но знала, что простит...
  и он знал. Коснувшись её щеки, отпустив, не отпуская, он ушел.
  А на следующий день пришёл снова... и снова требовал готового вещества.
  -откуда это?
  Рой сидел в нескольких метрах от неё и уже около получаса пристально наблюдал за её лицом, подмечая мимолетные знаки воспоминаний. Но, в конце концов, лицо Грейс сделалось непроницаемым, и он снова не успел разгадать её.
  Шрам он заметил давно, шрам этот не бросался в глаза, но сейчас, в сером свете, в спокойствии и обострении чувств и внимания, отчетливо выделялся неясным пятном на матовой коже гладких рук.
  -последствие ошибки, в которой я виновата сама.
  -Ясно. Больно было? - после паузы спросил он, внезапно вспомнив, что был когда-то врачом.
  В голосе прорезалась утраченное навсегда сострадание.
  -больно.
  Грейс помолчала, а потом добавила, но уже другим тоном:
  -Очень больно.
  
  Глава 18.
  -Во мне не осталось отчаяния, - сказал он и удивился собственным словам.
  -а я ещё живу, - так же, как и он, удивляясь своим словам, произнесла она.
  Все они ещё жили. И Грейс, и Гордон, И Адриана, и даже Рой с его отчаянием.
  Но как долго?
  -Когда это случится? - бесцельно глядя в пустоту перед собой, спросил он.
  Но и это не имело значения...
  -когда ты сам этого захочешь, - ответила она и подумала о том, что только что видела в его глазах этот характерный блеск... безумия.
  Но он, не осознавая этого, все ещё пытался выкарабкаться. И безумие, скользнув неясной тенью в глубине зрачков, на время исчезло.
  Время назад она помогла бы ему, утешила, заставила бы говорить с собой... Но не сейчас. Он ненавидит её. Её это не трогает, но она внезапно осознала, что он ей не нужен. Это тогда, в самом начале, она боялась потерять его, боялась, что не выдержит. Но она вдруг поняла, что выдержит. Она сильная. Сильнее многих.
  Она будет бороться за свою Справедливость. Которой нет.
  Он бы тоже боролся... он боролся бы изо всех сил, твердо веря, что то, ради чего он пожертвовал счастьем, не только слово...
  -Я буду бороться за тебя, Грейс, - услышала она его голос сквозь пелену времени, - я не потеряю тебя...
  -Иво, - прошептала она одними губами, - Иво...
  Но раньше, чем она успела сказать это, Рой воскликнул, внезапно изменившись в лице:
  -Адриана?
  
  Глава 19.
  Она прислушалась. Неужели не показалось? Она вопросительно взглянула на Гордона.
  -Вы тоже это слышали?
  -Нет, - он покачал головой и наконец остановился, перестав ходить взад-вперед по комнате с холодными серебристыми стенами.
  Вдруг голоса повторились.
  Слова повторились также.
  -ты слышала, Грейс?
  Его кольнуло в сердце её имя, её - обращение на "ты".
  Они сблизились... они неизменно должны были сблизиться, она же знала его...
  Лучше бы она этого не слышала! Лучше знать, что он любит только её, чем слышать, как он произносит её имя.
  Но она быстро подавила минутный эгоизм радостью встречи.
  Секунду спустя она прильнула к стене в том месте, где только недавно высохли остатки прозрачной жидкости.
  С другой стороны Рой опустился на колени перед этой стеной, как перед алтарем.
  Грейс была права... это круг... они снова будут вместе... в тот момент он забыл о том, что не смеет, просто не имеет права производить резких движений, что времени у них обоих осталось не так уж много, потому что с каждым днём оболочка слабеет, что он уже отчаялся и забыл о Справедливости, что без неё потерял смысл в жизни...
  Он знал только то, что Адриана, его верная жена, одна из Многих, здесь, с ним, за стеной, и стена эта такая хрупкая, что он может различить очертания её стройной фигуры сквозь тонкий металл...
  -Как ты, милая? - спросил он, невольно проводя рукой по холодной поверхности тюрьмы, будто касаясь её хорошенькой головки, увенчанной тёмными локонами.
  -Всё в порядке, Рой, все...
  "хорошо" готово было сорваться с невинных губ, как вдруг она осеклась. Она первой вспомнила о том, что хранила внутри и первой вернулась к отчаянию.
  -Рой, я люблю тебя.
  Она слишком остро ощутила, что эти слова могут оказаться последними. В жизни над Справедливостью.
  -Я тоже люблю тебя, Одри.
  Она поняла. По его голосу, по тени от руки, которая сжалась в кулак, по энергии, позволяющей ей чувствовать его внутренний мир как свой собственный.
  -Мы умрем, - тихо произнес Рой
  Он сказал это жене, но услышал сутенер.
  Слова вгрызлись в измученное любовью сердце и вырвали из груди горький крик:
  -Грейс!
  Они умрут. И она умрет. Так зачем медлить? Секунда - и будет слишком поздно...
  -Грейс, ты меня слышишь?
  "да, Иво, да, я слышу! Я люблю тебя!"
  Она все ещё думала о нем. Она все ещё была в его власти... и потому она потянулась к стене, к незримому, неизбежному избавителю, надеясь найти справедливость, рожденную в их любви...
  -Да! Я слышу тебя!
  Это было быстро, неожиданно, так удивительно и приятно, что она не сразу осознала, чей голос ласкал её слух своим признанием. Но признания не вернешь.
  Не вернешь и любовь.
  Он сказал, что любит её.
  Гордон сказал, что любит её. Странно, что она до сих пор помнит его имя...
  -Слава Справедливости, Гордон! Я польщена, но поверьте, вы меня совсем не знаете.
  Красноречивый взгляд Роя свидетельствовал о том, что он её совершенно не знает.
  -Нет, Грейс, родная, это не имеет значения. Я искал вас всю жизнь, искал в каждой девушке, а нашел вот здесь, на краю жизни...
  Грейс вздохнула и в бессилии что-либо возразить прикрыла глаза. А воображение уже рисовало ту ночь - счастливую ночь их любви...
  -Ты, наверно, устала, - прошептал он, склонившись над пробирками и касаясь щекой её светлых, почти белых волос.
  Первым желанием было отпрянуть в сторону, отодвинутся, спрятать страх в работе и бездонных глубинах равнодушных глаз. Но непреодолимая сила влекла к нему, заставляя страх разгораться все ярче и ярче, опаляя разум, плавя чувства, которые вдруг вышли из-под контроля.
  Нечаянно он выбил у неё из рук пробирку, жидкость разлилась по деревянному столу, испаряясь ядовитыми парами. Но ей было все равно...
  -Ты дорога мне, - сказал Справедливый, всего лишь справедливый в её глазах, без имени и справедливости.
  Он не колебался даже положенных мгновений, когда губы, души, чувства впервые слились в страсти, в великом, неприкосновенном, на всю жизнь - одном.
  Он, казалось, забыл о настоящей любви. Она знала, что это значит. И все равно - доверилась...
  Иво не мог лгать. Ложь несправедлива. А он - справедлив.
  Не верить в счастье просто не осталось сил.
  
  Глава 36.
  Он сделал это не раздумывая, сразу, одним резким ударом. В ударе было все: и ненависть к ней, и недоверие к нему, и желание отомстить ЕЙ, Справедливости. За то, что она умерла раньше, чем умрет он.
  Стена поддалась. На несколько секунд воцарилась тишина, а потом шипящий, трескающийся звук оповестил их маленький мирок о том, что он победил. И чудом остался жив.
  Стена рассыпалась на глазах. И вот уже складки летящего шелка показались в проеме между его адом и её раем, показалась и белая нежная рука, а в следующий момент он уже держал её в объятиях и клялся себе, что никогда больше не отпустит. Она стала ещё более хрупкой, изящной и женственной. Она стала другой.
  Адриана не плакала. Слезы кончились ещё тогда, в слабости перед Гордоном. В слабости перед собой. Она просто стояла, крепко обхватив Роя за шею, положив голову на его плечо, закрыв глаза в предпоследнем счастье, выпавшем на её долю. Ибо последнее счастье её - это умереть рядом с любимым.
  Разве он не заслужил этого счастья? Разве он, после стольких лет, после стольких дней, после всей жизни не заслужил умереть рядом с ней? Разве есть ему, что терять? И разве сможет он потерять то последнее, что все - и даже он сам, - называют Справедливостью?
  И потому он шагнул прямо к Грейс, доверив разом и судьбу, и любовь, и жизнь.
  -Здравствуй, - сказал он.
  Миг она колебалась, но потом ответила:
  -Здравствуй.
  Один из многих мог завладеть ею, подчинить себе кивком головы, стать тем, кем мечтал стать для неё без усилий. Но он предпочел борьбу. Потому что только в этом случае мог насладиться победой.
  -Ты умрешь, - сказал он, и она увидела, какую боль причиняют ему эти слова.
  Но в ней не осталось боли. И сострадания.
  -Я знаю, - ответила Грейс.
  В его глазах появился вопрос. Но в её душе царило смятение, и потому ответа он не получил.
  -Я знаю, - повторила она.
  на глазах её вдруг показались слезы.
  Слезы эти тронули струнки в душе Роя. Тронули легко, едва - едва, заставив его на мгновение оторвать взгляд от прекрасного лица жены. Его взгляд принадлежал только её слезам. Слезам сильной женщины. Любовницы Справедливого.
  -Грейс, не надо...
  Гордон обнял её, грудью чувствуя обжигающее тепло её тела, чувствуя почти человеческую радость оттого, что она в его объятиях.
  Странно, что она плакала. Странно и неправильно. Но она плакала, и слезы катились по щекам, теряясь в складках его одежды, теряясь в нежности его любви. Но не нужна ей была эта любовь, и Гордон был не нужен. Только тот, кто заблуждался в своей Справедливости, и был самым справедливым на свете, её справедливым, достоин был любви.
  Слезы высохли. Рой отвернулся, осознав вдруг, что не желает видеть её горя. А Адриана... Андриане было все равно. Она прильнула к Рою, думая о том, что и у этой женщины где-то есть близкий человек, которого на минуту заменил Гордон, что и она любила, что и она скучает.
  И снова она подумала, что Справедливость есть. Потому что у неё есть Рой.
  Девушка коснулась губами губ мужа. Она подарила ему тот страстный поцелуй, который доступен лишь Многим, пропитан любовью, желанием, и ещё чем-то, радостью и болью, отчаянием и надеждой.
  И хоть надежды не было, Грейс почувствовала, что слеза прочертила линию на её впалой щеке.
  
  Глава 37.
  Такого не было никогда. Такого никогда и не будет, ибо эта жизнь - одна.
  Два сквозных отверстия смотрели на них своими черными глазами страха и неизвестности. Две двери, четыре человека и лишь один выход...
  Но выходов оказалось тоже два.
  -я не хочу быть с тобой рядом в момент смерти, - сказал он Грейс и крепко взял Одри за руку.
  Одри широко раскрыла глаза. Гордон потупил взор. И лишь их взгляды встретились в немом поединке.
  Но победителей не было. В комнатах смерти остались лишь побежденные.
  Справедливостью, жизнью, ею... Грейс.
  Рой развернулся и увлек Адриану за собой. В неизвестность.
  Грейс тронула Гордона за плечо, и они скрылись в другом проеме. Там, где спасение.
  Ибо спасение - там, где она.
  Гордон не мечтал выйти отсюда живым. Не мечтал увидеть свет. Он даже не мечтал вернуться. Он хотел умереть. Но умереть, обняв Грейс, и зная, что она принадлежит ему.
  Как когда-то принадлежала Иво.
  Грейс снова и снова думала о нем, снова и снова думала, что отдала бы все, лишь бы умереть с ним, лишь бы хоть раз увидеть его лицо перед смертью, перед тем, как навсегда забудет его...
  Она знала, он может. Она знала, он все ещё любит её.
  Она знала, что он никогда не переступит через Справедливость.
  
  Глава 38.
  Что теперь? У них могло быть многое. Но не осталось ничего. Кроме любви.
  Адриана ласково гладила его по голове, игриво, как когда-то, на траве лужайки перед колледжем, тонкими пальцами перебирая пряди темных волос.
  Другая её рука покоилась на его груди. Она вспомнила, как он впервые положил голову к ней на колени, как замерло её сердце, как остро она вдруг почувствовала это... то, что она будет с ним всегда, вечно, всю жизнь...
  И вот жизнь эта кончается.
  -ты жалеешь? - спрашивает она с новым, доселе неведомым ему равнодушием, за которым кроется не смирение, но мудрость.
  -да, - отвечает он и задумчиво разглядывает кольцо на её руке - знак их вечной любви.
  -Я мечтала подарить тебе детей, - шепчет она, и в голосе впервые проскальзывает боль.
  Боль эта живет в нем давно, с первых дней, со слов Грейс о том, что все кончено.
  Он мечтал не о детях даже, а о том, чтобы быть счастливым. Он думал, дети - лишь составляющая счастья, то, без чего не может быть человека.
  Но он понял вдруг, что это не так. Для счастья в эту минуту ему достаточно жены. И в ту минуту, самую главную, самую страшную, которую они ждут вместе, не шевелясь, она - прислонившись спиной к стене, а он - полулежа, приклонив голову к ней на колени, - ему тоже будет достаточно лишь её.
  Рой снова и снова проигрывал в сознании тот миг - когда взгляды их встретились, когда он решился отступить от тактики, которую выбрал, - повсюду следовать за Грейс, потому что думал, что она участвовала в создании лабиринтов, она могла знать выход, лазейку, щель, что угодно. Она могла бы вывести их... и у них бы был ребенок, счастье, семья. Пусть без справедливости, но это не важно. После этих комнат для него уже не важно ничего...
  Он не смог. Он не в силах перебороть эту ненависть, это непонимание, это страшное, незнакомое чувство, от которого хотелось умереть у Одри на руках - чувство, которое тянуло его к ней, заставляло сомневаться сейчас, заставит раскаиваться в будущем...
  -мы все сделали правильно, - вслух произнес он и с тоской подумал о том, что Грейс не пришлось бы ничего объяснять.
  -О чем ты, милый?
  Одри удивленно смотрела на него.
  Нет, ей не объяснишь... не объяснишь, что это Грейс во всем виновата, не передашь, как тогда, в первой комнате их совместной жизни она успокаивала его, как маленького ребенка, как доверчиво прижалась к нему, когда упала, как спокойно смотрела серыми своими глазами, когда говорила о том, что убила свою мать... и что сама виновата в том, что случилось... он вспомнил её слова о том, что Справедливости нет.
  -Ты веришь в Справедливость? - спросил он, хотя знал ответ.
  -Конечно.
  -Несмотря на то, что ты здесь?
  -Значит и это справедливо, - вздохнула она, представив себе Гордона и услышав его слова о том, что все они когда-нибудь умрут.
  -Все мы когда-нибудь умрем, Рой, - произнесла она без выражения.
  -Где-то я это уже слышал, - отозвался он и с головой зарылся в спасительное одеяло воспоминаний.
  
  Глава 39.
  -Знаешь, когда я увидела тот труп, я испугалась...
  -Чего?
  -Того, что это мог быть ты.
  Он в упор смотрел на неё. А она смотрела и не видела этого огня, блуждавшего в его глазах, этой злобы - бессильной и всеобъемлющей, на которую способен только человек. В мире одной из Многих.
  -Потому что я не такой как ты, да? - тихо произнес он, и лицо его побледнело.
  Губы утратили прежнюю страстную яркость, кровь отлила от сердца.
  Ярость овладела его душой. Но раньше ею овладела Грейс.
   -Ты думала, что я не выдержу? Что я убью себя?
  -Слава Справедливости, Рой, нет! - воскликнула она.
  Но глаза её молчали. И в этом молчании он различил отчетливое "да".
  "да" это болью отозвалось в сердце, оставило след на самолюбии, которое он, казалось, потерял навсегда.
  -Рой, прости. Я не хотела, - прошептала она.
  Почти виновато. Почти так, как если бы сказала это ему в лицо.
  Как тогда, в первый день их работы.
  Он помнил, она не справилась... она не хотела видеть эту боль в глазах людей, не хотела видеть их раны, их несовершенные тела...
  в тот день её не трогали их страдания. В тот день её не тронули его поцелуи.
  -Ты привыкнешь, Одри, обещаю, - сказал он тогда и улыбнулся.
  Она отвернулась, чтобы он не увидел отвращения на ее лице. Снова и снова в сознании её плескалась в мелких тазах густая темная кровь, снова и снова перед ней раскручивались грязные бинты, снова Рой умолял какую-то девочку ещё немного потерпеть, а она все кричала и кричала... но в ней не осталось ни капли сострадания. Они чувствовала лишь отвращение к людям, к этим вымирающим существам.
  -Почему ты такой же, как они?! - не выдержала она, - почему именно ты оказался человеком?
  -Такова Справедливость, Одри, - ответил он, и она услышала первые жесткие нотки в его голосе.
  Черты его лица обострились. Рот превратился в тонкую прямую линию. А глаза... в глазах блуждала горькая насмешка. Насмешка приносила боль, а боль - страдание... из-за неё. Из-за того, что он любил её.
  -Прости, дорогой, - совсем как тогда, в больнице, сказала она.
  Рой провел ладонью по её нежному лицу. Пальцем он обвел контур её губ, взгляд впился в невинно-белое платье.
  -Я люблю тебя, Одри, - веско произнес он, не отрывая глаз от соблазнительного изгиба её груди.
  -Я тоже тебя люблю, Рой, - отозвалась она.
  Поцелуй, предназначенный ему, так и остался на её свежих губах.
  
  Глава 40.
  Перепутье осталось за поворотом. Теперь она знала, куда идти, знала, зачем идти, знала, чего хочет.
  И он знал. А потому повторил:
  -Грейс, я люблю Вас.
  Она вздохнула.
  -а я нет. И закончим на этом.
  Ему показалось, она расстроена. Но когда она обернулась, и глаза их встретились, лицо её оставалось непроницаемым. Как всегда.
  Он помолчал. Потом, неожиданно для себя, сказал:
  -Я был сутенером. Я хочу, чтоб ты знала.
  лицо её не изменилось. Но в уголках рта зародилась искорка смеха.
  -Тебя это не удивляет?
  -Нет. Это вполне естественно для одного из многих.
  Снова повисла тишина.
  Она вдруг сказала:
  -Ты попал сюда из-за одной из своих подопечных?
  Гордон вздрогнул. Откуда она могла знать? Неужели и она?..
  Он прищурился, проверяя ауру. Чисто. Он попытался заглянуть в душу. Темная душа. Но это не делало её одной из многих. Тогда откуда?
  -Откуда ты узнала?
  -Догадалась, - бросила она, вспомнив, какими тонкими были стены в комнате, где Иво допрашивал её...
   -Она умерла по твоей вине, - услышала она голос Иво и ощутила холод внутри, когда подумала, что то же самое он сейчас скажет ей.
  -Но я не мог знать наверняка! - возмутились в соседней комнате.
  Комнате для допросов. В следующий момент Иво войдет к ней. Слабый свет угасающей лампы осветит его усталое лицо, оставив тень жестокости в глазах.
  Он всегда был жестоким. И она была жестокой. Почему же только она заплатит за Справедливость?
  Иво появился внезапно. Как всегда.
  Как всегда он сказал ей бесстрастное "здравствуй", как всегда в глазах его она увидела желание.
  Она думала, он скажет, что сожалеет. Она думала, он скажет, что сделает все, что в его силах...
  Но он сел напортив неё, взял её руки в свои. Несколько мгновений он молчал, избегая смотреть на неё. А потом поднял глаза и произнес то, что не произносил никогда:
  -Грейс, я люблю тебя.
  Она не ответила. Она ждала. В его руках её руки, в его руках - её судьба.
  Все эти годы принадлежат ему. Она принадлежит ему, её жизнь принадлежит ему. Потому что он - единственный, кого она любила. Она должна сказать ему об этом, она должна объяснить, признаться... но она молчит, утопая в его бездонных глазах и ощущает, как тепло его рук остается драгоценным воспоминанием в её сознании. Лишь воспоминанием...
  -Ты убила свою мать, - другим тоном, жестким, жестоким говорит он.
  И сам он становится другим. Теряет душу, теряет любовь. В нем не остается ничего, кроме справедливости.
  -Да.
  Она чувствует, что по её щекам текут слезы, потому что в его лице она читает свой приговор.
  -Я творила свою справедливость, - твердо говорит она и вытирает слезы.
  Он качает головой.
  -Справедливость выше любви, да? - тихо спрашивает она, и слезы снова капают на стол, который разделяет их в эту минуту.
  -Да.
  -Что со мной будет, Иво?
  -Ты умрешь, - холодно отвечает он и выпускает её руки, - ты знаешь, как.
  Сквозь слезы она улыбается.
  -Я знала, что так будет, - шепчет она, - я знала, что любить тебя нельзя... И все равно любила. Я отдала тебе все.
  Она встала.
  -Я не жалею, Иво. Я бы сделала это ещё раз.
  -Ты могла быть счастлива с человеком, ты могла иметь детей, - говорит он, и в голосе его сквозит горечь. Но сердце остается каменным.
  -Я могла быть счастлива только с тобой. И только такой ценой.
  -Мне больно, Грейс, - сказал он и подошел к ней.
  -Ты ещё можешь спасти меня.
  -Нет. Справедливость выше любви.
  -а я выше справедливости. Не бойся, Иво: я не оставлю тебя, - она ласково коснулась рукой его щеки. Как всегда, щека его была холодна, - даже после смерти я буду с тобой.
  Он поцеловал её. В последний раз.
  А потом заставил умереть.
   -Ты просто человек, - заключил Гордон, и изумрудный огонь его глаз погас.
  -И поэтому у меня нет мозгов? - усмехнулась Грейс, представив себе Иво.
  Вместо этого он протянул руки, чтобы обнять её.
  Но она отстранилась.
  Только его объятия она знала. Только его шепот мечтала услышать.
  Смерть станет облегчением.
  Потому что жизнь без него - ещё больший ад, чем жизнь с ним.
  
  Глава 41.
  С каждым днем он все чаще думал о прошлом. Взвешивал свою жизнь на весах Справедливости, тех весах, что отмерили ему преступление, которое он не совершал.
  Как-то он сказал Грейс, вспоминая Адриану и её прекрасное тело:
  -я был сутенером, и думал, что счастлив своей работой.
  -Почему?
  Она впервые заинтересовалась чем-то, кроме своей справедливости.
  -Потому в каждой из девчонок я искал тебя. А вместо этого видел лишь безупречную, бесконечную красоту. Но ни одна из них не стоит...
  - и все равно ты дарил им свою любовь? - резко перебила она.
  -А почему нет?
  -Разве они в этом нуждались?
  На губах её играла улыбка. Она смеялась над теми, кто тело свое и душу отдали одному из Многих, способному на великую любовь, но не способному на сочувствие.
  -Каждый из нас нуждается в любви, - пробормотал Гордон, будто обращаясь к себе, - человек, зверь, один из Многих... ты тоже нуждаешься, я вижу.
  Улыбка её померкла.
  -Нет, не думай, Грейс, что я чего-то жду от тебя. Возможно, скоро я найду в себе силы смириться с твоим безразличием. Как нашел в себе силы смириться со смертью, дарованной Справедливостью... Однако не отрицай: и ты любила.
  -Ты хочешь знать его имя? - сухо спросила она, и ему показалось, что она готова назвать ему имя. И то, как они встретились. И то, как распрощались.
  -Нет, - почему-то ответил он, - я не желаю новой боли.
  -я - твоя боль.
  Он покачал головой.
  -Ты - мое счастье, Грейс. Последнее, и потому такое дорогое.
  -Ты действительно хочешь знать, кто я?
  Она усмехнулась. Горько усмехнулась, и первые морщинки прорезали гладкую кожу любовницы Справедливого.
  -Я хочу знать о тебе все.
  -Зачем?
  -Я хочу знать о тебе все, - упрямо повторил он.
  И тут он не выдержала.
  -Нет, Гордон, черт бы тебя побрал, нет! Если бы ты только знал...
  -Что?
  Он пристально смотрел на неё. Глаза его загорелись зеленым. Сейчас он почувствует ложь, сейчас он не простит ложь...
  Он уже никогда её не простит.
  -Это я сотворила то, что внутри тебя. Я виновна. Я одна.
  Она безвольно прислонилась к холодной серой стене. Правда отняла последние силы.
  Она не видела, как комната озарилась ярким светом ярости одного из Многих. Она уже не видела ничего...
  
  Глава 42.
  Эта комната была непохожа на все предыдущие. Что-то завораживающее, почти незнакомое или давно забытое отражалась на стенах от неяркого, приглушенного света, лившего свои потоки из-под потолка, обитого черным бархатом. Все здесь было черное, и все было обито бархатом: потолок, стены... Только ноги утопали в меховой сказке мягкого ковра... и ковер тоже был черным, и неясные блики, игравшие в пучине черного покрова, очаровывали его, заставляя поверить в мечту...
  Странно, что он поверил. Странно, что несколько минут он неподвижно стоял и вслушивался в волшебную тишину, обволакивающую и прекрасную...
  Странно, что когда Адриана окликнула его, он не сразу обернулся на её голос, показавшийся вдруг чужим в этом его мире...
  Он обернулся и замер в немом восхищении. Как мог он раньше не увидеть этого?..
  Адриана стояла, рукой опершись на стену, тонкими длинными пальцами гладя бархат. Молочное платье обволакивало её стройную фигурку подобно легкому облаку... её белая кожа сияла на фоне изумительной ткани... Темные локоны обрамляли нежное лицо, а глаза, большие, выразительные, какие могут быть только у одной из многих, смотрели на него с безотчетной, беспредельной любовью...
  И взгляд этих глаз принадлежал ему.
  Она была красива, обворожительна. Она была прекрасна.
  Будто прочитав его мысли, Адриана задумчиво произнесла, окунувшись в прошлое:
  -Он называл меня малышкой... А ты? Ты тоже считаешь, что я только малышка?
  Вместо ответа Рой заключил её в объятья.
  -Ты - одна из Многих, - сказал он, пристально вглядываясь в её лицо, - а я всего лишь человек.
  Он ожидал, что она возразит, скажет, как говорила всегда, что он самый лучший, и что она не променяла бы его и на тысячи Многих... Но она не говорила этого и вспоминала, с каким желанием, с какой страстью Гордон смотрел неё, какими надежными были его руки, и какими осторожными и в то же время умелыми, уверенными - прикосновения. Она вспоминала и понимала, что тоскует...
  "она никогда не простит этого... я украл у неё желанную жизнь одной из Многих, о которой она мечтала с детства... чем старше она становится, тем отчетливее она это осознает".
  -Я принадлежу тебе, - желая убедить себя, громко сказала она.
  -Да, Одри... Да. Ты принадлежишь мне. И всегда будешь принадлежать.
  С этими словами он поцеловал её. И не было в этом поцелуе привычной нежности, секундной нерешительности, робости перед совершенством её тела и её самой. В нём была страсть - почти животная; отчаяние - почти последнее; и злоба - почти человеческая...
  
  Глава 43.
  Он приник к ней всем телом, он держал её так крепко, что казалось, хотел слиться с ней в едином порыве...
  Страсть на миг захватила её. Его держала только злоба. Она первой опомнилась. Его не могло остановить ничто.
  -Рой, дорогой, мы не можем... - прошептала она ему на ухо, когда он оторвался от её сочных губ.
  но только чтобы мимолетным движением расстегнуть её платье.
  -Рой, не надо...
  Но он не слышал её прерывающегося шепота, не видел страха, появившегося в её глазах.
  Он уже не мог остановиться, он видел только её тело и её прекрасные глаза, и звуки умерли для него в тот момент...
  Белое платье он отбросил в сторону, и вот её тело тонет в пушистом ковре. Где-то за гранью сознания он различает последние слова о том, что это опасно, что им нельзя делать резких движений...
  Но именно этого он хочет. Она не простит его... она так прекрасна сейчас... она принадлежит ему.. и жизнь её принадлежит ему... она отдала её ещё тогда, когда согласилась идти с ним тропой человека, той самой ненавистной тропой любви...
  Свою одежду он сорвал быстро, не медля. А в глазах горела злоба, горело отчаяние и желанье, желанье, желанье...
  Здравый смысл таял, его жаркие губы оставляли горячие следы на её бархатной коже... такой же нежной, как стены здесь, такой же мягкой, как этот мех...
  Ему показалось, что она смирилась, что она приняла эту страсть как должное... И тогда он обхватил её за талию, прижал к себе...
  В тот момент он чувствовал себя Справедливым... самым справедливым человеком на свете... его справедливость... Справедливости нет, говорила Грейс...
  Волосы её упали ему на лицо... и снова поцелуй оставил желание на её губах...
  Она выгнулась навстречу ему, приняла его, как принимала всегда...
  Вскрик. Тихий, нечаянный вскрик оборвал его наслаждение, ознаменовав начало её боли.
  Её смерти.
  -Адриана?
  Он все ещё обнимал её, все ещё чувствовал её руки, обхватившие его спину, чувствовал...
  Но чувства померкли в один миг. Тело её обмякло, и он выпустил её, отстранившись.
  -Рой... Рой, это... кажется, оно разбилось...
  Он понял, что он сделал. Он понял почему.
  И она поняла.
  -Сколько это будет продолжаться? - спросила она.
  -Не знаю. не знаю, Одри.
  Он склонился над ней, не в силах поверить, что ещё время - и её не станет. И в этом виновен он.
  Раскаяние накрыло его волной горя.
  -Прости меня, Одри, прости, любимая...
  Её глаза затуманились.
  -Нет, Рой, ты не виноват. Ты человек...
  больше она ничего не сказала. Теплая жидкость медленно разливалась по её телу, смешиваясь с кровью, затрагивая органы, пробираясь к коже...
  Она почти ничего не чувствовала. Многие почти не чувствуют боли.
  Прошло около часа, когда обнаружились первые результаты. Её тело медленно таяло, руки становились все тоньше, талия исчезала... она сама исчезала, и скоро он увидел пустые глазницы...
  Ему хотелось кричать, ему хотелось отвернуться, чтобы не видеть этого ужаса...
  Но он сидел рядом и смотрел, и все также держал её руку в своей... И все повторял: "ей не больно! Ей не больно".
  Волосы и ногти растворились в страшном веществе. Не осталось ничего...
  Ещё час назад он любил её.
  Час спустя её не стало.
  Он убил её.
  
  Глава 44.
  Она думала, он убьёт её. И тогда образ Иво больше не преследовал бы её, и впервые за всю жизнь она обрела бы свободу...
  Он не убил её. Он лишь сказал:
  - Я счастлив, Грейс.
  Она не поверила своим ушам.
  -Я счастлив умереть по вине той, которую люблю. Эта смерть в тысячу раз прекраснее, чем смерть, нанесенная Справедливостью. - И впервые он добавил истину, - которой нет.
  -Ты не знаешь, о чем говоришь. Ты не представляешь себе, что за мучения тебе предстоит вынести, прежде чем последний стон слетит с твоих губ, - пророчески возразила она.
  Его лицо вдруг оказалось очень близко. Она молча рассматривала его красивые глаза, благородные черты, строгий изгиб губ.
  - жаль, что ты не встретила меня пятнадцать лет назад, - прошептал он, и она ощутила на коже его дыхание.
  -Мне не жаль. Ты проклянешь меня, когда...
  -Нет, Грейс. Я приму эту смерть как дар. Потому что дар этот - от тебя.
  Она наконец вырвалась из плена его завораживающего взгляда.
  -Это не дар, а проклятье, Гордон. Ты не знаешь, что это за боль, ты не видел, что происходит с людьми!
  -Что ж, я почувствую это на собственной шкуре, - он цинично усмехнулся. - Ты хочешь увидеть это ещё раз?
  Он поднял руку. В следующий момент рука его дернулась в сторону груди. Секундой позже дернулась к животу. Она перестала дышать, ожидая, что оглушительный вопль прорежет тишину. Но вопль раздался лишь в её воображении.
  Вскользь ударив по свитеру, он внезапно осел на пол.
  Казалось, жизнь покинула это сильное тело. Но вдруг он открыл глаза. и на минуту она ясно различила во взгляде его ненависть. На самого себя.
  -Ты не остановила меня, - медленно, словно каждое слово звучало новым проклятьем, произнес Гордон.
  Он проклинал себя. И справедливость.
  -Тебе все равно, буду я жить или нет? - устало спросил он.
  Он устал от жизни во лжи.
  Грейс не ответила. Она даже не кивнула, она просто думала о том, что действительно ничего не почувствовала. Она лишь приготовилась услышать крик, забыв о том, что многие почти не чувствуют боли.
  -Тебе все равно, - повторил он, на этот раз утвердительно, - Пусть так. От тебя я приму все.
  Он бережно взял её руку в свою. Поднес к глазам, долго рассматривал тот шрам. И почему-то понял все.
  -Тебе больно, - снова сказал он, и снова утвердительно, - тебе очень больно.
  Он нежно коснулся губами тыльной стороны руки. Там, где белой ленточкой благополучие пресекалось следом от красной жидкости. Тогда ещё красной...
  Она провела ладонью по его щеке, ощутив на пальцах влажную горечь его радости. Оттого, что он победил. Пусть по-своему.
  -может, и жаль, что я не встретила тебя жизнь назад, - задумчиво произнесла она.
  
  Глава 45.
  -Скажи мне, кто он, - однажды попросил Гордон, заговорив с ней впервые после нескольких дней молчания.
  Она колебалась недолго. В конце концов, что ей терять, после всего что она потеряла?
  -Ты знаешь его.
  -Кто?
  Он ждал. И в ожидании этом было все: и забытое отчаяние, и вновь обретенное счастье, рожденное в несчастной любви.
  -Иво.
  Одно слово изменило все. И любовь, и отчаяние, и его самого. Только Грейс осталась та же.
  -Как? Разве не он судил тебя?
  Гордон не слышал их разговора. Но в те дни всех судил Иво. Ещё одна коварная шутка Справедливости.
  -Он.
  -И он?.. Нет, не может быть... Он не мог!.. Ты же не...
  -да.
  -То есть ты хочешь сказать, что... - ему трудно было говорить об этом, - что после всего, что межу вами было, он отправил тебя сюда? Умирать? От твоего же изобретения?
  -Да.
  -Подонок! Я убью его!
  Гордон не заметил, как вскочил на ноги, не заметил, что он уже не тот, кем был давно... что Иво, а вместе с ним и все Справедливые, сама жизнь для него теперь недоступны.
  Увидев её лицо, он умолк.
  -Слава Справедливости, Грейс...
  В комнате повисла долгая, тяжелая пауза.
  -Ты любишь его? - спросил он, хотя ответ знал и ответа этого вынести не мог.
  Она молчала, пытаясь найти в себе силы на слова. Но взгляд ответил лучше всяких слов.
  
  "Что могу сделать я, если даже Справедливость бессильна перед этой любовью? Даже смерть не уничтожит её.
  Наверное, я должен благодарить Справедливость за то, что она свела меня с женщиной, способной на такую бесконечную преданность, на такое вечное, вечно-неблагодарное чувство, и потому - такое великое. Быть любимым этой женщиной - слишком большое счастье, и я не заслужил его.
  Значит, смысл моей жизни был в том, чтобы встретить её. Благодаря ей понять, что такое настоящая любовь. А поняв, умереть...
  Я, всю жизнь купавшийся в любви, ничего о ней не знал. И вот теперь я знаю все. И благодарю Справедливость, что она дала мне узнать это.
  Мечтаю ли я о любви? Нет. Я не достоин любви, как не достоин он, но Справедливость была к нему более благосклонна...
  Что ж, это все, что жизнь могла дать мне. Все, что в жизни я заслужил.
  Больше не к чему стремиться, больше нечего терять... Смертью я хочу напиться, смело буду погибать".
  Последние слова он пробормотал вслух.
  -ты это сам сочинил?
  -Да. Только что.
  -Красиво. Но слишком мрачно.
  -забудь, - он махнул рукой, - Грейс, могу я спросить?
  -Ну ты же все равно спросишь, - печально улыбнулась она.
  -Он любил тебя?
  На этот раз она не колебалась.
  -Возможно. Я знаю лишь, что мне очень хотелось в это верить.
  -Но ведь это не любовь, правда?
  -Может быть, ты и прав. Может, ты прав...
  -Спи, Грейс, - ласково сказал он, и её потянуло в сон.
  Глаза закрылись сами собой.
  -Спасибо тебе, - он помедлил, но потом позволил себе в последний раз насладиться этим словом, - любимая.
  Она уже не слышала этого волшебного слова. Она уже ничего не слышала и не видела, теряясь в призрачных объятьях Иво в своем сне...
  Она не видела, как он осторожно достал из кармана нож. Тот самый, с прямым стальным лезвием, самый простой...
  Стараясь не шуметь, он отошел от неё на несколько шагов, хотя его неудержимо тянуло назад. Замахнулся... он знал, куда бить. Там, где разгорался пожар, где огонь чувства заживо пожирал его душу.
  Одним точным ударом в сердце он прекратил свои страдания.
  ...Иво нежно обнимал её, поцелуями смягчая неизбежность. Она улыбнулась во сне и провела рукой по полу рядом с собой. Во сне она поймала его руку, почему-то холодную и безжизненную, и прижала к груди.
  -Я люблю тебя, - прошептала она.
  Ласкою смерти ей откликнулась тишина комнаты.
  Комнаты Смерти.
  
  Глава 46.
  От Адрианы осталось только белое платье. Невинное, воздушное, как она сама, оно лежало в нескольких метрах от него, напоминая о трагедии.
  Сначала он не чувствовал ничего. Он мог бы заплакать, но слезы кончились. Он мог бы списать все на странное впечатление, которое произвела на него эта странная комната, повлекшая за собой этот странный поступок, но не хотел оправдываться ложью. Он мог бы не выдержать и убить себя, но не двигался. Он - не трус. Он - человек.
  Он просто сидел на полу, руками обхватив голову и думал: "я убил её. Я убил её! Я убил её!!!" Он начал повторять это вслух. Снова и снова он твердил три слова и чувствовал, что неизбежное раскаяние постепенно приходит, разрывая его сердце на куски.
  Наконец он стал кричать во весь голос "я убил её, я убил её", потом "ее" он заменил на "тебя", будто она ещё жива и где-то рядом... но даже в крике он не нашел облегчения, а раскаяние все ближе подступало к горлу, не давая думать, не давая жить...
  "Я убил тебя, убил, убил!"
  он боялся прекратить кричать, он боялся оглянуться и там увидеть горстку летящей ткани, её платье, все, что от неё осталось...
  Он боялся одиночества, топившего его в глубинах безумия, он боялся закрыть глаза и увидеть Одри в своём воображении, такой, какой увидел её впервые... но ещё больше он боялся открыть глаза и увидеть черные стены и черный пол...
  Он хотел умереть и знал, что не умрет, что не сможет умереть, потому что она не простит его...
  И хоть она его простила, он с головой погрузился в отчаяние.
  Он рухнул на пол, нарочно сильно ударившись головой о твердую поверхность, которая вдруг оказалась мягкой, и с готовностью приняла его в свою меховые объятия. И все же кровь показалась на висках и новая, на этот раз физическая боль прорезала сознание...
  Обнаженный не только физически, но и перед самой судьбой, окровавленный, с окровавленным, испещренным раскаянием сердцем, подавленный, убитый горем и потерей, несколько минут он лежал неподвижно. Глаза его были открыты; он ждал, что хоть одна слеза упадет с ресниц и потеряется в черном ковре, как мечтает потеряться он в беспамятстве. Потом глаза его закрылись, дыханье выровнялось...
  Справедливость жестока настолько же, насколько милосердна. Слава Справедливости, секундой спустя он заснул.
  
  "Не знаю, как мне жить дальше, но не жить не могу. Почему я убил ту, которую любил? Почему сейчас я так спокойно думаю об этом? Почему я до сих пор жив, если справедливость есть, как считала Адриана? Наверное, потому что я - человек..."
  Он открыл глаза. Сон сменялся обмороком, а обморок - сном. Сколько прошло времени, он не знал. Не знал ничего, и чтобы что-то узнать, огляделся.
  Все те же черные стены смотрели на него из мрака, все те же блики играли на них. Только тут ему пришло в голову, что комната эта непохожа на другие. Нигде не было так удобно, нигде не было такого загадочного свечения из-под полка. Нигде он не любил Адриану так сильно.
  Так сильно, что убил.
  Даже воздух здесь был другой. Легкий, прозрачный, пропитанный сладким ароматом её духов. Яд не смог добраться до её духов...
  "Но почему? Почему я здесь? В этой комнате, которая..."
  и тут он понял, что эта за комната.
  Желая поверить в то, во что верить нельзя и невозможно, он вслух произнес:
  "Эта комната последняя. И, очевидно, я первый, кто добрался до неё".
  Мимолетная гордость осветила его лицо, но тут же померкла. Комната эта превратила его жену в прекраснейшую из многих, а его - в низшего из людей.
  "Но нет, - тут же возразил он себе, - не комната виновата, комната здесь не при чем. Это все она..."
  последние слова он произнес без злобы. Без презрения. Без чувств.
  Чувств не осталось. И то, что он первый, не принесло ни радости, ни горя. Только раскаяние все еще грызло душу, но он предпочитал не обращать внимания...
  "Просто это конец", - равнодушно заключил он.
  А в следующий момент, когда раскаяние стало вдруг невыносимым, он осознал всю жестокость Справедливых.
  Нет, самой Справедливости.
  
  Глава 47.
  Вот уже который день он просто сидел и смотрел, не отрываясь, в одну точку. Кажется, очень медленно, но так верно, что вернее быть не может, он начал терять рассудок, как недавно потерял свою человечность.
  Часами он сидел так, и в глазах его начали отражаться те самые отсветы, за которыми он наблюдал время назад. И глаза его почему-то становились все темнее и темнее, пока не стали такими же черными, как бархат на стенах, с которых исчезли заветные блики. Теперь они мелькали только в его глазах...
  Он не хотел ни есть, ни пить, он не хотел чувствовать и размышлять. Он сидел и смотрел неотрывно в одну точку, которой, конечно, на самом деле не существовало на гладкой поверхности неотступного мрака. Она жила только в его воображении...
  Сам он жил теперь только в своём воображении, а глаза его все темнели и темнели, и свет в них тускнел с каждым днем. Он также сидел не двигаясь, смотрел в одну точку... все также одежда его лежала разбросанная где-то рядом, также где-то рядом покоилось белое платье, которое он боялся увидеть. Но еще больше он боялся признаться себе в этом.
  Он сидел. Он смотрел. Он хотел умереть, и знал, что никогда не коснется себя в том месте, что никогда не согнется пополам, что движения, если они и будут, то непременно будут размеренными и плавными, как её движения в том далеком, почти счастливом теперь времени...
   Слава... нет, проклятье Справедливости, почему он не ударился головой сильнее? Ссадина на лбу давно зажила, и не осталось даже шрама. Тысяча проклятий справедливости, почему он не умер?
  Точка на стене начала двигаться. Но, возможно, она двигалась только в его воображении? Не желая признавать этого, чтобы увидеть её лучше, отчетливее он закрыл глаза. Вот точка переместилась в сторону, потом - к нему, оставив за собой след, похожий на отверстие. Затем она совершила круг... и он открыл глаза.
  В стене зияла большая дыра. Такая, что через неё вполне мог пройти человек. А через мгновение в отверстии этом появилась она. Секунду она смотрела на него молча, без укора и ненависти, без жалости и сочувствия.
  А потом сделала шаг вперед.
  
  Глава 48.
  Грейс казалась такой же, какой он запомнил её с их последней встречи. Все тот же спокойный взгляд серых глаз, те же белые волосы, зачесанные на ровный пробор, будто делящий лицо пополам, та же ничем не примечательная фигура, облаченная в красную блузку, в тугой черный корсет. Он вспомнил, как думал, что она - воплощение Справедливости. Но она - всего лишь она.
  "Грейс", - одними губами прошептал он и протянул к ней руки.
  Призрачная радость осветила его лицо. Теперь ему не будет так больно, теперь он растворится в её тихом голосе, плавных движениях, в её уверенности... теперь он сможет забыть о своем поступке и этой комнате, ибо с ней приходит покой...
  он ожидал, что Грейс, как когда-то, опустится рядом на колени, ласково скажет, что все хорошо. Но вместо этого она, скользнув взглядом по его поникшей, сгорбленной на полу фигуре, бросила ему одежду.
  -Оденься, - отвернувшись, она бросила слова так же пренебрежительно, как одежду.
  Был ли голос её по-прежнему равнодушен? Нет, презрение сквозило в словах, во взгляде, в движении. Она презирала его, и это принесло первые чувства после того, что он сделал. Не страх, не отчаяние, не раскаяние, слава Справедливости, но боль. И злобу. На себя.
  -Грейс, я должен тебе кое-что сказать, - удивившись твердости своего голоса, произнес он, застегнув последнюю пуговицу на рубашке.
  Она молчала, наблюдая за его несмелыми шагами после многих дней бесцельного существования без Адрианы.
  -Грейс, я убил её. Я убил свою жену.
  Носком туфли она приподняла молочную ткань, одиноко белеющую на полу.
  В слабом свете комнаты он различил на её губах чуть заметную усмешку.
  -Я вижу, - отозвалась она.
  Но когда их глаза встретились, усмешка пропала, и он почему-то подумал о том, что у неё красивые, чувственные губы. Но тут же возненавидел себя за эту мысль и глаза опустил.
  -Эта комната последняя, - другим голосом, с другими чувствами он предпочел заговорить о другом.
  -И поэтому ты потерял контроль?
  -Глупо оправдываться этим.
  Она уже не слушала его. Пока Рой решал, стоит ли говорить о том, что он думал о ней в тот момент, она пристально рассматривала его.
  -Ты стал другим, - вдруг сказала Грейс.
  -Правда?
  -У тебя глаза Справедливого.
  Ничего не изменилось. Он не поверил, а она знала это слишком хорошо. И эти черные непроницаемые глаза, и блики света, что отражаются в них... даже если света нет, в глазах Справедливого отражается сама Справедливость.
  -этого не может быть, - твердо возразил Рой и почувствовал, как сердце сжалось в преддверии истины.
  -Справедливые выходят из Комнат Смерти, Рой. Если, конечно, они невиновны.
  Вот она, истина.
  
  Глава 49.
  Они и не заметили, как отверстие, из которого пришла Грейс, миновав несколько комнат, время и смерть Гордона, о котором она уже не жалела, скрылось в небытии.
  И снова замкнутое пространство. Снова черные бархатные стены, снова воспоминания и белое платье.
  Но он - другой. Справедливость взяла свое: он больше не знал раскаяния. Он просто считал, что поступил неправильно. Несправедливо.
  И вот в тот самый момент, когда он понял, что раскаяние и боль отпустили его, новое отверстие показалось в стене. Но и отверстие на этот раз было другим: оно будто светилось изнутри; светилось красками, неизвестностью и... свободой.
  Он стоял, опершись о стену, пряди волос падали ему на лицо; своими проницательными тёмными глазами он вглядывался в отверстие, но ничего не видел - что ж, это ещё один трюк Комнат Смерти. Не оборачиваясь, но зная, что она смотрит на него, он спросил:
  -ты думаешь, это действительно свобода?
  Грейс все ещё рассматривала его, пытаясь свыкнуться с тем, что жизнь её снова связана с Справедливым. Она сомневалась в том, что он изменился сильно, но то, что изменился, было верно. Также верно, как то, что когда-то так же изменился Иво.
  -Если это свобода, то почему ты не видишь её? И почему не пытаешься заполучить?
  -Я не уверен в том, что достоин её.
  Это новое чувство... он не испытывал ни тревоги за свою жизнь, ни радости из-за того, что она наконец может быть спасена. Но впервые он не был уверен, справедливо ли это.
  -Я убил жену, - внезапно он понял, что больше никогда не назовет её по имени, - а ведь она также, как и я, была невиновна, также жаждала свободы, и сейчас должна быть со мной. С другой стороны, - так же бесстрастно продолжал рассуждать он, и в голосе не было ни горя, ни радости, ни жалости, - я здесь за то, чего не совершал, а за убийство жены я должен понести другое наказание, или, по крайней мере, в другое время.
  Она заметила, что он говорит об этом, будто не он потерял рассудок и заставил Одри умереть, будто не он говорил о том, что она и её жизнь принадлежат ему, будто не он принес любимую в жертву... кому?
  Он говорил так, словно это случилось с другим человеком; События эти и боль не интересовали его больше. Все, что теперь имело значения - было ли это справедливо. Он знал, что нет. но сказал:
  - Эти комнаты смерти и смерть эта не для меня.
  В его голосе не осталось ничего. И даже раскаяния в нём больше не было.
  -Ты другой, - задумчиво поглаживая бархат стен, произнесла она в который раз.
  Он обернулся, откинул непослушные пряди, отросшие за это время.
  -Но ведь и ты другая.
  Он подошел к ней так близко... Она вдруг осознала, что он выше её, что от него веет мужеством, волей. Не верилось, что несколько дней назад он, беспомощный, потерянный, сидел здесь, без одежды, без надежды, без чувств... не верилось, что она бросила его одежду ему в лицо, что сказала "одевайся". Она внезапно вспомнила, как он заботился о ней, как нежно касались её его руки, когда она задыхалась, как тепло и надежно было с ним рядом...
  Каким мальчишкой он был. И каким Справедливым он стал.
  Он взял её за подбородок и поднял лицо так, чтобы видеть её светлые серые глаза. Так, чтобы она увидела его глаза.
  И в этих черных глазах она впервые увидела, что он больше не нуждается в ней. Ни в ней, ни в Адриане, ни в ком либо ещё. Справедливым не нужно ничего... кроме Справедливости.
  Наверное, и Иво не нуждался в ней... но тогда зачем эти ласки, эти поцелуи, эти слова и никогда - признания в любви... Зачем он любил её, зачем она любила его? Зачем она сейчас стоит перед Роем, смотрит на него, ощущает его силу, его власть над миром, но не над ней, и чувствует, что еще миг - и он поцелует её?
  Он не поцеловал её, он выпустил из рук её лицо.
  Отпустил её, как тысячи раз отпускал Иво.
  Но он не Иво. Он - всего лишь Рой.
  
  Глава 50.
  Он все так же стоял и размышлял. Стоит ли? А если этот проход окажется последним? А если он выведет на волю? А если, спасая свою жизнь, он спасет жизнь той, кто того не заслуживает?
  Грейс виновна, она - убийца. Такая же, как и он.
  И все же... несмотря на справедливость... Он снова взглянул на неё, пытаясь принять решение. Единственно верное. Единственно правильное. Решение за то, что было. За то, что будет. И он принял это решение.
  -Грейс, я здесь за преступление, которого не совершал, и потому имею право испытать судьбу.
  Он надеялся, что она не спросит. Но она спросила, грустно улыбнувшись:
  -А я? Справедливый, ты переступаешь Справедливость.
  -Я не хочу переступать через себя.
  В тот момент он снова стал человеком. Тем молодым, горячим, трогательным юношей, которого она утешала, которого поучала, с которым рассуждала над Справедливостью... и которому осмелилась сказать правду.
  Но вот глаза его снова заволокла мгла. Мрак Справедливости. Это ничего не меняло...
  Отверстие было квадратным, небольшим, в метре от пола. Чтобы пролезть в него и оказаться в свете, который резал глаза и застилал собою то, что ждало его на той, другой стороне, спасительной или губительной, нужно было двигаться осторожно, аккуратно, неспешно. Просунув сначала одну ногу, потом другую, и не ощутив под ногами опоры, а лишь пустоту, он вдруг вспомнил о том, что важно. Важнее всего. Важнее пустоты под ногами, осторожности и света долгожданной свободы.
  Он вспомнил о том, что должен был ей сказать. Что справедливо ей сказать. Ей непременно следует знать об этом...
  -Грейс, я хочу вам кое-что сказать...
  Он сидел в этом отверстии, ноги свесив в неизвестность. Откинувшись назад, он протянул к ней руку, другой рукой держась, чтобы не провалиться в отверстие. В пустоту.
  Прежде чем она поняла, что происходит, прежде чем она осознала, что он делает, и что делать этого нельзя... прежде чем она успела воскликнуть: "Нет, Рой, не надо!", рука его вдруг разжалась от внезапного, такого незнакомого ощущения.
  Из груди вырвался крик. Крик становился громче и громче, а потом превратился в стон. И рука его разжалась, и он бы провалился туда, к свету...
  Но в последние минуты осознания происходящего он принял ещё одно, последнее решение. Он хотел умереть здесь... с ней.
  Он упал назад, и меховое покрытие приняло его в свои объятия... он чувствовал жгучую боль, невыносимую, острую, будто тысячи ножей проснулись в нём и начали резать, резать, внутри него, резать все без разбора...
  Сквозь эту боль, сквозь отчаяние и мысли о том, что это конец, что это началось, и что уже ничего не исправить, он ощутил её ласковые руки.
  Он кричал, кричал, а боль становилась все сильнее и сильнее, и он не мог остановиться... Но её прикосновения - мягкие, нежные - заставили его остановиться. Заставили его взглянуть в её лицо и почувствовать на губах соленый вкус её слез. Грейс плакала, склонившись над ним, держа его голову у себя на коленях.
  -Тише, мальчик, мой, тише, - шептала она, а слезы все капали и капали с её ресниц на его губы.
  Голос её был спокойным, уверенным. Хоть и тихим.
  Он не понял, что она хочет сделать, но он ощутил, как боль поднялась снова, поднялась откуда-то из глубин организма, оттого, что... оттого, что она...
  Грейс с силой надавила на его живот, туда, где от секундного напряжения мышц лопнул капсула.
  -Что ты делаешь?!
  Слова его смешались с криком, с её слезами, с его отчаянием, с безумной, бесконечной болью.
  -Так лучше, Рой, поверь мне. Это закончится быстрее...Так лучше для тебя...
  Он схватил её руку, крепко сжал, не дав нажимать дальше.
  -нет! - голос его прерывался вскриками, стонами, мгновенными забытьями, ибо не может человек вынести такую боль... - нет! нет! Мне и так слишком плохо!
  А слезы по-прежнему капали, но взгляд её оставался спокойным...
  А яд пробирался от сердца к рукам, и руки его ослабевали, и больше не мог он сжимать её запястья; и ног он уже почти не чувствовал, как будто их и не было никогда... Скоро яд поступит в мозг и тогда...
  -Я должен... я должен сказать тебе.
  -Нет, молчи, мой мальчик, молчи, не говори ничего.
  -Я должен... пока я могу... я хотел сказать тебе это на пути к свету... Ты изменила меня, Грейс. Если бы не ты, я не продержался бы так долго... и я не убил бы Одри... Я не стал бы Справедливым, если бы не встретил тебя здесь, если бы не поверил... но ты убийца, Грейс, ты страшная женщина...
  На мгновение он захлебнулся от боли, от того, что разливалось, разгоралось у него внутри. Новый вскрик, но боль все та же...
  -Да... помнишь, как я говорил тебе это... и все равно... Я благодарю тебя. За то, что с тобой я узнал истинную Справедливость... Спасибо.
  Она гладила его по волосам, прижимала голову его к своей груди, руки его держала в своих руках...
  -Ты не должен так говорить, - легко покачивая его, совсем как ребенка, и не замечая этого, шептала она, - ты уже ничего не должен...
  и вдруг она поняла, что он больше не слышит её. Что тело его стало легче, что глаза закрылись. Но он все так же льнул к ней, все так же искал её и в смерти...
  Его кожа становилась прозрачной. Она знала, он все ещё чувствует боль, он все ещё кричит от боли... но она его уже не слышит.
  -Тише, мальчик мой, - говорила она, и слезы текли по её щекам, - тише...
  и только когда в руках её осталась только его одежда, она замолчала, только тогда она нашла в себе силы поверить, что это свершилось.
  Его больше нет.
  А она есть.
  Одна в комнатах Смерти.
  Одна в целом мире.
  
  Глава 51.
  Ей не оставалось ничего другого, как последовать его примеру. А пример Роя показал, что капсула может разбиться в любую минуту, от любого, самого легкого, неуловимого движения. Стенки её стали совсем тонкими, ведь они пробыли здесь так долго... может, неделю, может, месяц. А возможно - год.
  Времени мало. Она смутно представляла себе, что случится, когда стекло станет совсем тонким. Прозрачным, неощутимым. Скорее всего, оно растворится в организме, как растворится жидкость. Но как тогда выжили те, кто стал Справедливыми?
  Она больше не хотела об этом думать. Потому, что они - Справедливые, потому, что из-за них умер Рой, потому что из-за них умрет она. Потому что времени осталось мало. Очень мало.
  Она спускалась медленно, помня о той осторожности, о которой забыл Рой. Сначала одну ногу, потому вторую... так, теперь - последний взгляд на эти черные стены, белое платье, его рубашку и... легкий толчок руками - и она летит.
  Летит по бесконечному, узкому коридору, летит навстречу свету, судьбе, Справедливости. Хотя где она, эта Справедливость, если она летит, а он остался там - в одежде, в боли, в её воспоминаниях, если Гордон сейчас лежит в какой-то из Комнат и глаза его закрыты, если белое платьишко ещё помнит предсмертный крик своей хозяйки?
  И вот она остановилась. Ничего не ощутив, даже себя и своё тело не ощутив, она просто перестала дышать, слышать, видеть. Она почти умерла. А потом - первая боль и первый вскрик. Но оттого лишь, что яркий свет ожег глаза, и стало невыносимо смотреть туда, вперед, в пустоту, теперь такую близкую, но теперь - отнюдь не желанную. Свет не угасал, он разгорался белым, розовым, желтым, и снова белым, а потом - болью...
  Нет, нет, она не умерла. Она не произнесла ни слова, не двинулась с места, наверное, потому, что не чувствовала земли под ногами. Но потом почувствовала - и сделала шаг, затем - ещё один.
  Свет погас, и она погрузилась во тьму. Тьма была непроглядной, непроницаемой. Но в тьме этой она была спокойна. Свободна. В тьме легче было сделать ещё один шаг. Теперь она точно знала - она идет по земле, она не умерла. Слушая мерное постукивание своих каблуков, отдававшихся радостным эхом в сердце, она добралась до двери. У двери остановилась, погладила гладкую ручку, нащупав её в темноте. Слава Справедливости, как же она счастлива, что наконец сможет открыть дверь, сможет нажать на ручку и очутиться где-то, а не лезть через отверстия, не искать проходы, не проползать в них...
  Миг - и она узнает, где она, что с ней сейчас. И что с ней будет дальше.
  Миг - и она оказалась в маленькой комнате, до боли знакомой, увидела низкий деревянный стол, до боли страшный для неё теперь, и Справедливого - до боли ненавистного. Справедливый допрашивал очередную жертву и черными своими глазами заглядывал ей в глаза. жертва доказывала, что то, что он говорит, не может быть правдой, что это несправедливо, потому что её, жертвы, вины в этом нет... она вспомнила, как Иво сказал: "ты умрешь". И произнесла вслух, обращаясь к жертве, только сейчас её заметившей:
  -Ты умрешь. Ты знаешь, что умрешь. Так зачем бороться за справедливость, в которой ты уже начинаешь сомневаться, а через час в зале суда поймешь, что её нет?
  Жертва смотрела на неё испуганно, глазами загнанного в угол зверя.
  -Ты лжешь! - сказала жертва и снова принялась объяснять Справедливому, что это получилось случайно, без её участия.
  -я бы тоже хотела так думать, - тихо сказала Грейс и вышла из комнаты, бросив прощальный взгляд на жертву.
  Справедливый не удостоил её своим вниманием.
  Зато Справедливый в следующей комнате этого не сделал. Услышав её голос, обманчиво смиренный, обманчиво правдивый, Антоний медленно поднялся из-за стола. Его жертва на мгновение замолкла, не веря своему счастью.
  -Грейс? - не то спросил, не то утвердил он, не зная, что сказать и что сделать.
  -Да, Антоний. Ты удивлен?
  -Что ж, очевидно, я допустил ошибку, - нерешительно пробормотал он, лихорадочно соображая, что лучше сделать: заточить её обратно или сообщить Иво.
  Но Грейс сама подсказала ему решение:
  -Где Иво? - спросила она и удивилась, что имя это не отдалось болью в душе.
  -Ты хочешь видеть его? - осторожно переспросил Антоний, гадая, почему её глаза остались светло серыми и прозрачными, в то время как должны быть черными, с отблесками справедливости в них.
  -Где Иво? - повторила Грейс.
  Голос её изменился. Стал твердым, жестким. Жестоким. Справедливость научила её жестокости.
  -Ты найдешь его в одной из комнат, - нехотя ответил Антоний, поняв, что она пойдет до конца. Останавливать эту женщину было не столько бессмысленно, сколько опасно.
  -До свиданья, Антоний, - сказала Грейс и улыбнулась ему на прощанье.
  Антоний почувствовал, что пот выступил на лбу от её улыбки. Мягкой, ласковой улыбки, от которой вело смертью. Неужели его смертью?
  Комната мелькала за комнатой, удивленные возгласы тех Справедливых, кто знал её, кто видел её любовь, её победу над ядовитым веществом, её поражение от самой себя, проносились в ушах неясными, ничего не значащими звуками, испуганные, восторженные взгляды едва поспевали вместиться в её сознание. Но сознание её занимал сейчас только он.
  И вот она - последняя дверь. Вот она, последняя комната. Вот она, её любовь, её жертва, то чем она жила, чем дышала. То, чему она отдала счастливую незатейливую судьбу простой человеческой женщины.
  За этой дверью она увидит Иво...
  
  Глава 52.
  Внезапно вся её любовь пронеслась перед глазами: она будто видела себя в его объятиях, в его сильных руках, в той иллюзии, что он ей дарил, а она с благодарностью принимала. Она вспомнила все. Осталось вспомнить его лицо.
  Она накрыла рукой блестящую ручку двери. Замерла на мгновение - и открыла дверь, шагнув навстречу прошлому, которое вдруг стало настоящим.
  -Грейс?!
  -Да, Иво.
  Её тихий голос, казалось, пошатнул его. Минуту они молча разглядывали друг друга. В его черных глазах вся ещё жила любовь; всё ещё теплилась Справедливость; все ещё расцветала жестокость. А в её глазах не осталось ничего, кроме боли. Лицо его было почти таким же: волевое, решительное, с крупными чертами, с уверенностью и мощью. Только новые складки пролегли у губ, у глаз. Справедливость брала свое.
  -Слава Справедливости, Грейс!
  Он шагнул к ней, привычным жестом протянув руку, чтобы обнять за талию. Но, встретившись темным взглядом со светом её серых глаз, он опустил руку.
  -Нет, Иво, - произнесла она; голос её был пропитан болью... и чем-то ещё. Чем-то, похожим на правду, - твоей Справедливости больше нет. И я - живое тому подтверждение.
  -Грейс... Грейс, - он повторял её имя снова и снова, желая вспомнить то сладкое ощущение на губах, которое возникало каждый раз, когда он произносил это волшебное, прекрасное слово "Грейс", - Грейс, я люблю тебя.
  -Поздно, - она грустно улыбнулась, и он содрогнулся от этой улыбки, как до него содрогнулся Антоний: такой выстраданной, такой несчастливой была эта улыбка. Ему показалось, это смерть улыбается ему, - слишком поздно, Иво. Ты принес в жертву мою любовь, а может и свою, если только она когда-нибудь была, великой Справедливости. Ты сказал, что Справедливость выше любви... Посмотри на меня Иво, посмотри, что сделала со мной твоя Справедливость. В моих глазах ты увидишь, что сделала эта Справедливость с сутенером, чья подопечная погибла из-за случайной вспышки гнева человека; с медсестрой, одной из Многих, которая умерла потому, что не воскресила мертвого; с мальчишкой, доктором, - голос её надломился, - который доверился своей жене и не стал воскрешать мертвого... а я, смотри же на меня, Иво, смотри в мои глаза, и ты увидишь... я виновна, я одна была виновна. И вот я здесь, и ты хочешь взять меня за руку, но не решаешься, хочешь обнять, но боишься, хочешь вернуть все и знаешь, что это невозможно. Я здесь перед тобой, с этой проклятой колбой внутри, способная умереть в любой миг. Но я ещё жива.
  -Грейс, я люблю тебя, люблю, люблю! - повторял он, будто не слыша её слов и слишком хорошо различая каждое, ибо оно впивалось, вгрызалось в его совесть, в его сердце.
  Он упал. Он упал перед ней на колени, не в силах смотреть в её глаза, так и не ставшие черными. Он обхватил её колени, уткнулся в них лицом...
  -Прости меня, Грейс, прости... - просил он, а она стояла, недвижимая, словно статуя, словно не видя его, словно думая о ком-то другом...
  -Прости, Грейс, моя королева...- глаза его оставались сухими, но он плакал. Плакал в душе и оттого, что плакал в душе, невысказанная боль становилась ещё невыносимее, - я не должен был отправлять тебя на смерть...
  -Ты заставил меня умереть, - проговорила она медленно и размеренно, положив руку на его плечо, но не пытаясь поднять или утешить, - но я не покорилась. Я жива, я живу несмотря на твою Справедливость.
  Он поднялся на ноги, нашел в себе силы встретить её взгляд.
  -Я рад, что ты снова со мной, - прошептал он.
  Она покачала головой.
  -я больше не с тобой. Я больше не с кем и ничья. Я была твоей, я была счастлива этим... но теперь этого мало для счастья. Для моего счастья, Иво.
  Он молчал. Он не мог отпустить её и знал, что отпустит. А ещё знал, что теперь не сможет жить без неё.
  -Скажи мне лишь одно, Иво. Ты все ещё веришь в Справедливость?
  -Тогда я просил Антония зачитать приговор, потому что не мог видеть тебя там, на коленях, с опущенной головой...
  -Ты веришь в справедливость? - повторила она.
  -Я люблю тебя, Грейс, - повторил он.
  И ушел.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"