Аннотация: Песня посвящается двум великим певцам Тихого Дона:
Михаилу Александровичу Шолохову и Александру Яковлевичу Розенбауму...и всем донским казачкам, естественно.В особенности тех, которых почему-то назвали "Варька".
Писатель Шолохов известен и младенцу:
Он вострой шашкою грозил Абраму Терцу.
Ещё при жизни он повёл себя, как гений,
И обожал, к примеру, нобелевских премий.
За эту премию его не расстреляли,
Хотя другой бы кто отмазался едва ли.
Из гущи жизни Михал Саныч брал сюжеты,
И на один из них исполню я куплеты.
Гремячий Лог мы без труда опишем зараз:
Он издаля напоминал Буэнос-Айрес.
Как на досуге вспоминала баба Роза:
"Чего там не было, так разве что колхоза".
Сказала партия решающее слово,
На Тихий Дон прислали Сёму Давидова.
Он был из питерских, и с Лиговки, конечно,
И кулаков любил не то чтоб слишком нежно.
Прикинув коры на роскошные портянки,
Он подкатил к их сельсовету на тачанке, -
С фамильным рашпилем в фанерном чемодане,
С недостающими передними зубами.
Донской кулак имел другие интересы:
Тринадцать лет он не читал центральной прессы,
Особо нервные хватались за обрезы -
Мол, есть у нас ещё казачее танго.
Семэн двух люмпенов нашёл, бухих и грязных -
Их не любил никто за службу их у красных;
Два сапога, как говорится, были пара,
Хотя Андрюша был воспитанней Макара.
Друзья втроём трясли кулацкие хоромы,
Навзрыд мычали буржуазные коровы,
А Сеня, будучи потомственным рабочим,
Учил донцов пахать и сеять, между прочим.
Своей сознательностью классовой страхуем,
Он заходил в избу с воздушным поцелуем:
Мол, щас вам Энгельса и Маркса растолкуем, -
И всех записывал немедленно в колхоз.
Всё шло прекрасно, но какой же это роман? -
Покойный Горький был и тот разочарован.
Чтобы в бестселлеры свою продвинуть книгу,
Придумал Шолохов любовную интригу.
По воле автора Давидов оторвался
От изученья мемуаров Карла Маркса
И, ущипнув одну созревшую девицу,
Сказал: "С тебя, Варвара, можно удавиться!".
На что она ему тихонечко сказала:
"Ты, цыган, видно, что с еврейского квартала,
Но я достаточно за трУдодень устала
И мне не надо уже больше ничего!"
В ответ открыв небрежняком "Казбека" пачку,
Семэн попёр "Авророй" прямо на казачку:
"Ах, детка, чё там, хоть разок поцеловать бы!" -
Но Варька "Не! - сказала, - Только после свадьбы!"
Тут воротился дед Щукарь из синагоги
(Их было, кстати, целых три в Гремячем Логе)
И объяснил, в чём он расходится с Талмудом:
Лягушку следует считать кошерным блюдом.
Потом старик шепнул Семэну прямо в уши:
"Я б вам советовал пришвартоваться к Луше -
Весьма пикантно будет, при живом-то муже:
Такое, знаете, салонное танго!
Её мужик своим страстям предался низким
И овладеть пытался языком английским, -
Но казаку британский говор не даётся
И проституткой монополий остаётся!".
В итоге, так и не дождавшись поцелуя,
Семэн обиделся и проклял посевную.
Своё либидо укротить не мог он боле -
И в ту же ночь перепахал большое поле.
Чтобы взглянуть на буревестника такого,
С Ростова тут же прибыл секретарь райкома, -
Как все блатные, он любил позадираться
И встретил Сёму в ресторации у Каца.
Он подошёл к нему походкой пеликана
И вынул шпалер из жилетного кармана,
Сказав: "Москва с твоей методою согласна,
Но по ночам пахать без шпалера опасно".
Семэн сказал: "Когда б газеты дозволяли,
Так мы б с Макаркой всех давно здесь постреляли.
А что ты с понтом деловой - вот это скверно:
Пойдём-ка, выйдем в буерак заместо сквера!"
И вот, пока хлестались два бича в натуре,
А небо стало, Боже ж мой, светлей лазури,
Писатель Шолохов вдруг вспомнил о цензуре, -
На этом кончилось партейное танго.
Всё шло прекрасно, но какой же это роман?
Чем оживить его - неужто же погромом?
Как говорил мой дальний родственник Шапиро,
"От Мишки Шолохова трудно ждать Шекспира!".
Составив список на 600 врагов народа,
Два активиста с песней вышли за ворота,
Неся на цепочке даренный "смит-&-вессон",
Чтоб обновить его на ком-нибудь из местных.
По списку первым причиталось счетоводу,
Который был несимпатичен Давидову, -
На лишних метрах его люксовой фатеры
Квартировали без прописки офицеры.
На Аргентину это было не похоже:
Макарка в бриджах, Сеня в куртке чёрной кожи.
Хотя Нагульного геройские лампасы
Напоминали про далёкие пампасы.
Хорунжий встретил их, весь белый (от смущенья):
"Мол, вы по делу, так пройдёмте в помещенье", -
Семэн сказал ему, что "вас-то мне и надо:
Антисемиты вы и классовая гада!".
Мочил с бедра Семэн, причём ужасно метко,
Покуда в глаз ему не залетела щепка,
Тут есаул нажал с испугу на гашетку -
На этом кончилось колхозное танго.
В разгар событий предыдущего куплета
Размётнов всё ж таки ж дополз до сельсовета,
Там передал он от покойных два привета
И дико крикнул: "Сталин - голова!".
Пришлась народу по душе такая драма,
Не то что творчество Фолкнёра Уильяма, -
Тот тоже брал сельскохозяйственные темы,
Но в рамках капиталистической системы.
Да, нету повести печальнее на свете,
Чем о Гремяченском, допустим, сельсовете.
Но в этом подлинно классическом сюжете
Нет кроме правды, извиняюсь, ничего.
Авторы текста Александр Ахавьев
и Александр Пименов