Кривенко Фёдор : другие произведения.

От Заката до Заката

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Текст не рекомендуется для прочтения особо впечатлительным натурам, дамам "в положении" и кормящим молодым мамам, а также психически нездоровым людям. Всех остальных я приглашаю совершить удивительную прогулку в мрачные сумерки подсознания, куда никогда не проникает солнечный свет (исключения составляют лишь редкие закаты), где привычные вещи и события выглядят совсем по-другому, туда, где оживают забытые страхи, где зло только дремлет, всегда готовое проснуться...
    Маленький "дисклэймер": в моём понимании, существует как минимум два способа донести некий позитивный "посыл" до читателя. Первый способ - изобразить свет, второй - сгустить тьму и подчеркнуть свет (пусть даже отсутствующий) таким образом. Этот рассказ - безусловно, второй случай.

   Я всегда умел разбираться со временем. Я просто смотрел ему прямо в глаза, не моргая и не отводя взгляд. Я чувствовал, что оно поддается, уступает. И убивал его.
   Красное солнце припекало нежно и ласково. Вечернее солнце всегда спокойное и доброе, уставшее от напряженного дня. Вечером оно уже не хочет оставить ожоги на вашей коже, выжечь вам глаза, вызвать у вас удар. Все это снова будет завтра.
   Туда-сюда... туда-сюда... Я медленно раскачивался в своем старом кресле-качалке. На свете есть много прекрасного, но я глубоко убежден, что нет ничего лучше хриплого блюза, холодного пива и старого кресла-качалки с его легким поскрипыванием, которое на удивление хорошо дополняет блюзовые импровизации.
   Я откупорил очередную банку и с наслаждением отпил. Я люблю Господа за пиво, за длинноногих девчонок в легкомысленных коротких юбочках и за ночи в лесу у костра с гитарой (ну, и в компании с какой-нибудь такой девочкой). Я чувствую во всем этом Бога.
   На улице прямо перед моим стареньким домом резвились дети - с милыми криками, которые кто-нибудь мог бы назвать придурошным оревом. Я усмехнулся, и пиво потекло по бороде. Лично я ничего не имел против. В конце концов, дети есть дети.
   С террасы открывался прекрасный вид на всю улицу, т. к. мой дом образовывал тупик. И это было неплохо. Тихая улица - это уже очень много. Ни машин, ни автобусов, ни визга тормозов, ни выхлопных газов.
   Только дети.
   Они тоже пользовались тем, что улица тупиковая. Они могли целыми днями спокойно играть в футбол, и никто не мешал им. Они могли устраивать велосипедные гонки, не боясь попасть под колеса. Они могли играть в карты в тени деревьев перед вашим домом и громко обсуждать игру. Они могли разрисовывать асфальт. Они могли делать это целыми днями.
   А вечерами - дети есть дети - они могли залезть к вам в огород - поесть клубники или вишни, нарвать груш, или просто из озорства. Дети есть дети. Они могли ломать ветки на ваших деревьях, пинать вашего кота, или делать что-то еще - они богаты на выдумки.
   Я допил банку и бросил ее в корзину. Промахнулся. Выругался. Конечно, можно было поставить корзину поближе, но я никогда этого не делал. Это может нарушить атмосферу, понимаете? Это может все испортить.
   По радио (я благословляю Бога и за радио) снова пустили "ZZ-Top". Пришлось открывать следующую банку.
   Я всегда считал, что вы имеете право спокойно сидеть на своей террасе и слушать "ZZ-Top", или что вам там нравится, если вам уже за шестьдесят и вы хорошо потрудились в своей жизни. Если вы были хозяином в доме своем, умели поставить на место жену и как следует воспитать детей. Если у вас есть дом и терраса, и деревья перед домом, и воспоминания, если все это с вами, то ничего больше для счастья и не нужно. Если все это у вас есть, вы можете спокойно сидеть в своем кресле и пить пиво, а заходящее солнце будет согревать вас.
   И это, скажу я вам, будет просто замечательно.
   У меня тоже когда-то была и жена, и дети - о, много детей. У меня была молодость с тихими и шумными вечерами, с надеждой, с разочарованием, с любовью. У меня была работа, были коллеги, шеф, подчиненные. Были карты, коньяк и сигареты, старые-старые друзья и ночи напролет (и какие это были ночи!). Все это у меня было, и все это по-прежнему со мной, где-то в самой глубине, где-то у сердца.
   И знаете, это греет сильнее солнца. Это греет изнутри.
   Боб Дилан сменил "ZZ-Top". Отдохните, бородатые парни. Солнце опустилось еще ниже. И ему пора на отдых. Одним быстрым движением я открыл банку, не допив предыдущую, но сделал лишь пару торопливых глотков.
   Мне тоже пора.
   Мне нужно сделать кое-какую работу, только и всего.
   Я встал с кресла и прошел в комнату. Открыл окно, наполнив дом голосами и криками. Долбанным оревом, как еще можно это назвать.
   Я наклонился и вытащил из-под кровати старый чемодан. Тяжелый чемодан. Открыл крышку и откинул тряпку в сторону. Пиво дало о себе знать, что только подтолкнуло меня работать быстрее.
   Я извлек ту часть, что лежала сверху.
   Тяжелую часть.
   С улицы послышались взрывы подчеркнуто наглого хохота. Взрывы... Я вздрогнул. Взрыв был, да еще какой! Что-то неожиданно всплыло из глубин моей памяти и не захотело тонуть, несмотря на все мои старания. Что-то в мутной воде с тяжелым запахом. Что-то гадкое, тягучее и противное.
   Это случилось на закате.
   Это стало очередным звеном в трагической цепи.
   Это едва не убило и мою жену, и меня самого - как в прямом, так и в переносном смысле...
   ...Вы можете верить или не верить мне, но в какой-то момент я смирился. Я терпел происходящее, нес свой крест молча. Да, иногда я словно видел себя со стороны... и то, что я видел, не нравилось мне совершенно. Не просто не нравилось - вызывало омерзение. Ночами мне снилось, что я превращаюсь в таракана - большого толстого таракана, окруженного маленькими детишками-тараканчиками. Мы собирались все вместе под огромным столом, и поедали крупные крошки, щедро разбросанные неаккуратными хозяевами. Наша мама подползала чуть позже: она здорово располнела за последние годы, и не могла теперь шевелить лапками так быстро, как раньше.
   Или мне снилось, что я погружаюсь во что-то липкое и тягучее... Что-то, из чего невозможно выбраться... Да, когда что-то начинает идти не так, как должно, и это продолжается некоторые время, уже не надо быть пророком, чтобы заглянуть в будущее. Начиная с какого-то момента, ты вдруг понимаешь, что время упущено, что теперь уже исправить что-то не просто сложно, нет, - абсолютно невозможно. Так, наверное, в конце концов, осознает свое положение муха, окончательно запутавшаяся в паутине, уставшая от бесперспективной борьбы, полностью раздавленная происходящими событиями, способная только слабо вздрагивать, чувствуя вибрацию паутины от приближающихся паучьих лапок...
   После таких снов я просыпался совершенно мокрый, с пересохшим горлом, брел на кухню словно сомнамбула, не видя ничего вокруг, включал свет и тупо смотрел под стол, словно ожидая увидеть там самого себя - а может и всю семью в сборе... и нога моя в старом потертом тапке отчего-то нервно подергивалась. Я сидел, пил холодную воду и пытался понять, как же так получилась, что жизнь моя стала походить на кошмарный сон, который не заканчивается с пробуждением. Я слушал, как из неплотно закрытого крана капает вода - не слишком быстро, но уверенно и даже неумолимо, и понимал, что сколь бы большим и эластичным не был сосуд моего терпения, растягиваться до бесконечности он не сможет. Возможно, я совершил ошибку... я переоценил свои силы, понадеялся, что смогу вместить в себя все. Кто знает, может, было бы лучше время от времени приоткрывать клапан и сбрасывать лишнее давление. Может, тогда все было бы иначе, и моя жена смогла бы понемногу переваривать происходящее...
   Но что теперь говорить об этом - все случилось так, как случилось...
   Итак... Мы стояли у озера метрах в тридцати от небольшого домика, снятого на лето, и любовались закатом. Я держал в руках удочку - не столько для того, чтобы поймать рыбу, а скорее, чтобы занять себя чем-то. Наши дети - все, включая приемных, - смотрели по телеку какой-то мультфильм. Понимаете, они все находились дома, все до единого.
   Моя жена стояла рядом со мной. Рыбу она не ловила; во всяком случае, никаких видимых усилий для этого не предпринимала - хотя нельзя исключать, что она надеялась убить ее своим фирменным ледяным взглядом, обладающим магическим свойством замораживать меня на месте. Вообще-то к этому времени нас уже мало что связывало - ни о каком трепете первых лет супружества и речи не шло. Все превратилось в набор привычек, дежурных улыбок, стандартных отговорок, хоть мы оба и усердно делали вид, что нам по-прежнему интересно вместе. Все умерло - не сразу, конечно, не в один миг, так ведь не бывает, а постепенно, но как-то чудовищно неумолимо. Чувства ушли, оставив после себя лишь пустоту и раздражение.
   И вот моя жена внезапно словно почувствовала что-то... Ну, вы знаете все эти женские разговоры о своем повышенном восприятии, интуиции, об особой телепатической связи матери и ребенка... До того дня я всегда относился к подобному как и положено взрослому умному мужчине относиться к женским причудам - как минимум, с большим сомнением. Но то, что я увидел тогда в ее глазах... Я вдруг тоже понял - неожиданно, четко и ясно - сейчас случится что-то ужасное. Оно уже приближалось - стремительно и неотвратимо, и я буквально видел это. Моя жена подалась к дому, я инстинктивно задержал ее, но она с необычайной силой оттолкнула меня.
   И тут прогремел взрыв - громко и бескомпромиссно. И прошлое... оно вдруг отделилось от настоящего огромной бездной, которую уже не то что перешагнуть - перепрыгнуть было невозможно. Прошлое вдруг стало историей, сказкой, воспоминанием, картиной из другого мира, чем угодно еще, но только не реальностью. Реальность теперь превратилась в кошмар.
   Ее отбросило на меня, теплая волна швырнула нас обоих в воды озера.
   Когда мы выходили на берег, все, что осталось от дома, возвышалось от земли не более чем на полтора метра. И моя жена... о, Боже!.. она подняла с земли маленькую ручонку с почерневшей кожей, обернулась и посмотрела прямо на меня. Ее глаза были настолько огромными, что я понял вдруг - она ранена. Не просто легко оцарапана осколками, нет, ранена смертельно, и смерть ее - вопрос минут, если не секунд. Я хочу сказать, такого выражения лица не бывает у человека, который собирается жить дальше.
   Все наши дети, включая приемных, погибли.
   Возможно, отправились прямиком на небеса, в рай или куда там еще отправляются дети, а мы...
   А мы остались в дымящемся аду - в безумном, сошедшем с ума мире...
   Эксперты установили причину взрыва. Газ. Видимо, один из них поставил на плиту чайник и что-то еще, а одна из плит осталась при этом незажженной. Вы же знаете, какими бывают дети, если их оставить без присмотра - они словно вспоминают все, что вы запрещали им делать, и с радостью нарушают запреты. Теперь на этот счет можно только строить предположения, ведь никто никогда не узнает, что именно там произошло, и кто открыл кран на плите. А может, это и к лучшему: зачем бередить старые раны, ведь ничего уже не изменишь... Да, это точно к лучшему...
   Я дернулся, вырываясь из цепких объятий прошлого, и достал из чемодана передо мной вторую деталь. Тоже очень тяжелую.
   Но прошлое никуда не ушло. Оно притаилось где-то за углом, как старый вампир, выжидая удобный момент, чтобы наброситься снова. Я отчетливо слышал его хриплое тяжелое дыхание - откуда-то сзади, немного сбоку, я стоял, слегка склонившись над своим старым чемоданом, стоял и боялся повернуться, боялся, что оно все еще там, боялся взглянуть ему в глаза.
   И тогда был закат.
   Первый плохой закат. Он был словно первый изгиб тропинки в дремучем лесу нашей совместной жизни, а может, это был первый поворот с этой самой тропинки, может, я просто свернул с нее, испугавшись предстоящего подъема, может, я пытался найти короткую и легкую дорожку, хоть чуть-чуть срезать углы. А возможно мне просто не хватало света, который едва пробивался через тяжелые ветки. Или что-то заслонило вдруг этот свет от меня, что-то от чего я попытался уйти. Впрочем, все это метафизические рассуждения, не имеющие ничего общего с действительностью.
   А в реальности...
   Я держал на руках нашего первенца, а моя жена, тогда еще молодая и красивая, спала рядом, утомленная тяжелым днем. Я смотрел на них, любовался ими обоими. Семейная идиллия - уставшая мама, счастливый отец и ребенок, своим существованием словно физически объединяющий нас в единое целое. Вот он - смысл жизни, итог любви, венец развития отношений. Я смотрел на свою любимую и думал о том, что теперь мы навсегда вместе, что наш ребенок будет с нами, первое время даже между нами - когда мы будем брать его к себе в постель. Потом он будет расти, а наши взаимные чувства будут уступать место совместному чувству к нашему ребенку... И все это вдруг показалось мне странным и непривычным. Нет, все это, конечно, прекрасно - лобзать свое юное чадо и умиляться, видя проявления материнской любви со стороны своей супруги. Но... что же будет с нами, с нашими чувствами?
   И неожиданно, без всякой причины, я почувствовал, что сейчас произойдет что-то очень плохое. Назовите это наитием, внезапно обострившейся интуицией, глупым предчувствием - суть от этого не изменится: я знал совершенно ясно и четко - беда совсем близко. Я положил ребенка в колыбель и оглянулся. Грабители? Убийцы? Какой-нибудь чертов маньяк? Кто-то притаился за занавеской? В шкафу? И что мне делать, чтобы защитить нашего первенца? Как мне уберечь его от злобного мира? Одного предчувствия мало, чтобы избежать опасности. На всякий случай я обошел все темные местечки нашего дома, но ничего не обнаружил. Когда я вернулся к колыбели, малыш был уже мертв. Вот так тривиально все вышло - без всяких маньяков и привидений.
   Врачи сказали, что он задохнулся. Видимо, повернулся лицом вниз во сне или что-то еще. Детская смертность, сказали они, по-прежнему высока. Еще они сказали, что у нас все впереди, ведь мы были молоды тогда. Но жена... Господи, да она просто не хотела ничего слышать, не внимала голосу разума. На какое-то время она стала совершенно невменяемой. Она все ходила по комнатам и повторяла: "Малыш мой, малыш", словно искала, надеялась найти его, а я не мог на это смотреть. Я плакал вместе с ней. Она так любила его, так любила... Слишком сильно, слишком... Она не любила так сильно никого из последующих наших детей, не говоря уже о приемных. Она не любила так даже меня в самые лучшие наши дни. И это плохо, плохо, плохо... Я имею в виду, то, что он умер.
   Я тряхнул головой, пару раз закрыл и открыл глаза, чтобы окончательно вернуться к настоящему.
   Я мог бы рассказать вам свою историю поподробнее, но, кажется, у нас просто нет на это времени - солнце ведь уже совсем близко к горизонту, и мне вряд ли удастся уговорить его подождать немного. С другой стороны, сколько не расскажи, что-то всегда останется недосказанным...
   Я смотрел в окно. Длинная прямая улица, дети и солнце. Я вздрогнул. Дети и солнце. Вот оно! Точно! Дети и солнце. Всю мою жизнь: от одного заката до другого. Какая идиллия!
   Дрожащими руками я поднял третью часть, более легкую и длинную, чем предыдущие. Но все равно достаточно тяжелую. Когда вам за шестьдесят, многие вещи начинают тяжелеть, а уж металл и подавно.
   Я усмехнулся в красных лучах заката.
   Надо же! Как точно!
   Дети и солнце...
   И снова был плохой закат. И мы стояли вдвоем. И все снова было плохо.
   "Я хочу иметь детей", - сказала она.
   "У нас они еще будут, милая, мы ведь так усердно работаем над этим", - кивнул я, но что-то плохое уже приближалось, я чувствовал его всеми клеточками своего организма, я видел это во взгляде своей жены - она смотрела на меня как на ограниченного самца-примата.
   "Я хочу прямо сейчас".
   "Невозможно, дорогая, сейчас еще только третий месяц, если верить подсчетам - твоим и твоего врача", - я пытался избежать неизбежного, спрятаться от реальности за полупрозрачными покровами улыбок, добродушия и легких шуточек, но что-то гадкое было уже близко, подкрадывалось, как обычно, сзади, готовое сорвать с меня мои ненадежные ширмы и предстать передо мной во всей красе.
   "Я хочу усыновить ребенка".
   Так она и сказала, представляете?
   И это плохо, плохо... Я имею в виду...
   Я хрустнул зубами и заработал быстрее. Мощным пинком оттолкнул пустой чемодан, сморщился от короткой вспышки боли в ступне и склонился над столом. Я приступил к сборке под крики детей - свинские тупые визги. Ничего, милые, у взрослых тоже есть свои игры.
   ...Она помешалась. Теперь мы рожали по ребенку почти каждый год и примерно раз в два года брали приемных.
   Это перешло все допустимые границы.
   Это должно было закончиться. Я снова должен был стать мужчиной и навести порядок в доме своем.
   И это плохо, совсем плохо... Я...
   А что, собственно, я?
   Что еще я мог сделать? Что мне оставалось?
   Теперь я двигался очень быстро. Солнце почти коснулось горизонта.
   Мой последний закат.
   До этого последним был тот, когда моя жена упала с лестницы. Ситуация довольно банальная - она просто сломала себе шею. Но вы ведь знаете, она умерла гораздо раньше, в день взрыва у озера, когда погибли все наши дети (включая приемных), все шестнадцать детей. А может еще раньше, когда погиб наш первенец. Кто знает? Ну а в день падения с лестницы она словно и не умирала вовсе, просто перестала притворяться живой - вот и все дела.
   И это очень, очень, ОЧЕНЬ... ЧТО?!! ПЛОХО?!!
   Я уложил ленту, взялся за гашетки.
   Длинная улица, солнце, дети. Я рассмеялся. Я почувствовал себя превосходно. Я не чувствовал себя так хорошо уже очень давно. Господи, да я словно сто лет не испытывал такого мощного душевного подъема. Ну, может не сто лет, а чуть меньше. Я чувствовал себя ковбоем, много времени спустя снова оседлавшим непокорную лошадь. Я чувствовал себя так, словно опять мчусь по знакомой равнине - ветер навстречу, солнце в глаза, а темный лес с его мрачными и тяжелыми ветками где-то далеко позади. В этот закат ведь не приближается ничего плохого. Да и раньше-то, по правде говоря, плохого не было вовсе.
   И тут в моей голове начали проступать какие-то картины; они появлялись с громким, лязгающим звуком металла - словно откуда-то приближался, медленно переставляя ноги, старый, огромный, ржавый робот. Какой-то туман, дым, а в нем... Ближе и ближе, громче и громче... Озеро, дом, газ, плита, что-то еще, что-то, что я делаю... нет, ничего... Да... наш первенец с багровеющим лицом, его взгляд, его глаза, глаза, ГЛАЗА... и... нет, это туман... в котором... она падает с лестницы, словно в замедленной съемке, в полете оборачиваясь назад, и даже удивления, а не то, что испуга, нет в ее глазах, в ее мертвых (она умерла еще в тот вечер у озера) глазах... и что-то еще...
   Я зарычал, затряс головой. Да так, что перед глазами заплясали искры. Какого хера? Какого, спрашивается, хера прошлое считает, что может безнаказанно мучить меня? Прошлое - ведь это всего лишь часть времени, а уж со временем-то я всегда умел обращаться как следует. Я всегда умел убивать его, если вы помните. Время никогда не было большой проблемой для меня.
   Время? Время и дети. Нет. Солнце. Солнце и дети. И это плохо, совсем плохо... Я имею в виду... Все зависит от того, под каким углом смотреть. Под некоторыми углами все может выглядеть вовсе не так уж и плохо. Прошлое, например, может выглядеть временем, а время - самыми настоящими детьми. Я слегка прищурился в лучах красного уже солнца и понял, что под моим углом зрения все выглядит превосходно.
   Длинная улица. Высокие заборы. Мой дом, образующий тупик. Да все как надо, Господи, все просто отлично.
   Даже крики - дикие, тупые визги маленьких злобных выблядков - звучали для меня сейчас не хуже любого военного марша.
   Все отлично. А уж особенно высокие заборы.
   Я имею в виду...
   Я просто делаю свою работу, как делали ее многие - Авраам, например. Когда Бог говорит тебе, ты не должен задавать лишних вопросов. Все это промысел Господень - вот, что я хочу вам сказать.
   Я немного повернул длинный ствол, бросил быстрый взгляд на очень длинную ленту. Потом посмотрел прямо на солнце, которое как раз коснулось горизонта и почти сразу начало погружаться в него. Мне показалось вдруг, что солнце - это глаз Божий, что сам Господь подмигивает мне сейчас, подает сигнал. Пора. Теперь, похоже, самое время...
   День прошел - по-своему красиво, но быстро. Жизнь прошла как один день. Мне всегда казалось, что закончить ее нужно достойно - что яркий восклицательный знак гораздо лучше многоточия.
   Я имею в виду...
   Я...
   Я нажал гашетку.
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"