- Ну надо же, жрет. Натурально жрет, - думал Николай Петрович Кудякин, наблюдая, как тощий мужчина неопределенной внешности грызет дверной косяк.
Косяк топорщился щепами, Сеть услужливо развернула список: из каких сортов древесины делаются дверные проемы, сколько грамм и калорий проглочено мужчиной, какой возможный ущерб он способен нанести себе подобным завтраком.
- Давно переклинило? - спросил Николай Петрович, выразительно посмотрев на жену "заржавевшего".
- Нет, с утра вот. Пару часов назад, судя по косяку, - ответила та, поправляя прическу-одуванчик и словно бы не замечая выразительности в обращении доктора.
- Так и писать? - уточнил Кудякин, водя пальцем по служебному планшету.
- Так и пишите.
- Почему раньше не вызвали? Знаете же, что за проволочки штраф положен...
- А мы в разводе, - вскинула подбородок женщина. - С утра прихожу иногда, чтоб прибраться. Так что не надо мне тут, уважаемый!
- Ну, хорошо... - вздохнул Николай Петрович, составляя отчет. Потом выглянул в подъезд, кивнул санитарам, деловито потягивающим табачный дым: - Грузите голубчика.
До ближайшего сервисного центра было чуть больше пяти километров. "Заржавевшего" уже сморило от укола, и Кудякин, проконтролировав, удобно ли расположили в "скорой" сонное тело, решил ехать впереди, с водителем. С усилием хлопнув дверью и поерзав на сидении, он махнул Алику - розовощекому парню, мол, можно и трогать. Тот широко и жизнерадостно улыбнулся, чем еще больше подпортил доктору настроение. Ведь какие тут могут быть улыбки, если на улице не по-летнему серая пакость, а вызов за неделю уже третий?
- Что там, Николай Петрович? - спросил Алик, выруливая в поток грязных машин. - Сбой или опять...
- Опять, - отрезал Кудякин, всем своим видом показывая, что продолжение беседы вызовет у него лишь отрицательные эмоции и, возможно, мысли о суициде.
- Вот ведь, - покивал с умным видом водитель. - Это бедолаге, стало быть, паленый какой имплант достался.
- Ой, Алик! - привычно вспылил Кудякин, доставая сигареты. - Глупости вы мне тут опять не разводите, а? Имплант подделать невозможно!
- А я вам докладываю опять, что очень даже возможно, - добродушно возразил Алик. - Вона, у свата моего...
Что там случилось у свата водителя, Николай Петрович так и не узнал. Он лишь успел прикурить, сладко затянуться и закрыть глаза. Сеть тут же высветила на внутренней стороне века, какой урон нанесет его организму выкуренная сигарета, а также напомнила, что неплохо было бы принять таблетку от повышенного давления. Кудякин проигнорировал увещевания и пожевал губами, смакуя вкус. И в этот момент ожила внутренняя связь, в сознание доктора культурно постучались. Он вздохнул и открыл канал связи.
"Николай Петрович! - тонко взвизгнуло в мозгу Оленькиным голоском. - Вы в каком районе сейчас?"
"Седьмой квадрат, - ответил доктор. - А что?"
"Миленький, загляните на вышку, будьте лапочкой. Оттуда вызов поступил, а все машины у меня в центре города. Вы вот только на окраине".
"Да у нас пациент уже, Оленька. Рад бы, да..."
"Это ничего, - перебила его диспетчер. - Это подождет. А там диверсия возможна. Три наряда полиции уже подтянули. Загляните, будьте добры? Они настаивали".
Оленька ему нравилась. Милая девочка, чьи просьбы он обычно исполнял с каким-то остервенелым удовольствием, хоть и понимал, что быть между ними ничего не может. В силу возраста, в силу деловых отношений, да и семейных обязательств Николая Петровича. Сейчас, правда, тащиться к вышке не было никакого желания, все-таки до нее было целых двадцать километров. Даже Оленькина благодарная улыбка не казалась достойной платой за столь тяжелые утренние мучения. Однако... Однако неповиновение просьбам полиции, а тем более просьбам с настаиваниями, было чревато...
Николай Петрович посмотрел на Алика. Тот вопросительно вскинул брови и уточнил:
- К вышке?
Видимо, Оленька успела связаться и с ним.
- К ней, - угрюмо подтвердил Кудякин.
Он еще раз глубоко затянулся и посмотрел в окно. Дождливая муть города пестрила виртуальным наложением указателей и рекламных проспектов. "Скорая" повернула к вышке, и стальной ажурный гигант навис над Кудякиным, заставив сердце доктора непроизвольно, но очень отчетливо екнуть.
Если бы лет сорок назад кто-то сказал Кудякину, что вшитый под кожу на лбу имплант станет для него этаким третьим глазом, - он не поверил. Если бы напророчили, что нано-устройства будут не только вживляться в нервную систему, передавая сигналы с вышек прямо в мозг, но и побегут по кровотокам искусственными иммунными агентами, защищая его от любых болезней, - он счел бы это настоящей сказкой. Впрочем, в те времена Николай Петрович был мальчуганом и сказки любил.
- На связь выходил? - спросил Кудякин полицейского, пока тот вводил его в курс дела.
- Выходил.
- Что требует?
- Чтобы убирались к чертовой матери, - ответил служитель порядка после небольшой заминки. - Взрывать, мол, намерен.
- Скажите ему, что психолог прибыл. Может, пойдет на контакт.
Полицейский кивнул и застыл. Кудякин хотел подключиться к его внутреннему диалогу, но Сеть, видимо, решила, что доктор слишком долго разглядывал лицо собеседника. Услужливо развернула СоцБлок служителя порядка, приложив зачем-то ролик из ру.тюба. В ролике тот, правда в штатском, лихо плясал на фоне цветастого шерстяного ковра, отбивая каблуком ботинка по уставленной салатами поверхности стола.
- Идите. Он ждет.
После этих слов сразу трое в форме, словно по команде, указали Кудякину на главный вход. Николай Петрович деловито кивнул, взваливая на себя ответственность в дальнейших событиях. По пути он запросил отчет у станции обслуживания - как долго потенциальный диверсант находится без Сети. Внутренняя связь шла в базовой прошивке и "летела" в последнюю очередь. А потому Кудякин вполне разумно решил, что у засевшего на вышке просто произошел программный сбой. Ведь "заржавевшие" на связь вообще не выходили. Они и соображали-то с трудом...
"Сбоев в указанном направлении не обнаружено, - сообщили доктору через пару секунд. - Все объекты в данном квадрате подключены к Сети".
"Плохо, - подумал Николай Петрович. - Ой, как плохо... И странно".
Ведь одно дело - оказать психологическую поддержку человеку, внезапно оставшемуся без Сети. Ослепшему виртуально, напуганному, но все же вполне адекватному человеку.
И совсем другое дело, если нано-устройства вступили в реакцию с кислородом, которым так богата кровь. Невероятно маленькие механизмы, из особого металла, который и ржаветь-то не должен... но, черт его знает, от чего иногда ржавеет, сводя человека-носителя с ума.
А уж третье дело - идти на встречу с тем, кто вроде и заржавел, но по внутренней связи вполне себе общается. Николай Петрович даже не смог себе ответить, что пугает его больше: способность сбрендившего разума ответить на вызов или желание нормального разума произвести подобную диверсию.
Как только он зашел в лифт, в сознание опять постучали и сообщили: "На самый верх, уважаемый". Нажав последнюю кнопку, Кудякин раздул щеки и покачался на каблуках ботинок, пытаясь взять себя в руки и сосредоточиться. Ведь если удастся обезвредить "ржавого" голубчика, то, может, и повышение какое забрезжит на горизонте...
- Ну, здравствуй, волшебник Изумрудного города, - сказали Николаю Петровичу, как только двери лифта раскрылись.
Он подавился заготовленными, отточенными для подобной ситуации фразами, сглотнул громко и, выходя на смотровую площадку, ответил:
- И вам не хворать.
Диверсант шагнул слева, заставив доктора непроизвольно дернуться, схватил ладонь Кудякина, энергично потряс ее и представился:
- Глеб. Глеб Сторыжский. Физик-ядерщик.
Сеть высветила справа от диверсанта его СоцБлок: женат, двое детей, дом за городом, высокооплачиваемая работа - вахты на АЭС. Видимо, какой-то контроллер. Много фотографий. Вот с моря, вот глубинка какая-то, возможно Алтай. Из хобби - самолетики радиоуправляемые... Да и на вид мужчина был весьма приятным. Средних лет, ухоженный, с солидным таким пузиком - над явно дорогим ремнем.
Но, несмотря на это, под ложечкой у Николая Петровича обреченно заныло.
Ядерщик, значит. Диверсия, говорите. К чертовой матери всех шлет.
"А как же звали того физика, американца, русского происхождения? - думал Кудякин, представляясь. - Это ж сколько времени уже прошло? Года два?"
- О, не беспокойтесь, - засмеялся Сторыжский, потянув доктора к какой-то громоздкой установке прямо в центре смотровой площадки. - После диверсии Яновского собрать самопальную ядерную бомбу абсолютно невозможно. Сеть отслеживает любые подозрительные закупки и информационные запросы. Не то, что раньше. - И "заржавевший" вздохнул, видимо, отдавая дань тем светлым временам.
- Что же вы хотите тут подорвать? - спросил Николай Петрович. Он решил совершенно отказаться от прописанных регламентом стандартов поведения и отдать контроль над ситуацией Сторыжскому. Ведь было совершенно ясно, что тому от доктора что-то надо; что доктора, скорее всего, собираются отпустить с миром и, возможно, с каким-то посланием.
- А вот это и хочу. - Диверсант указал на установку, любовно погладил разноцветные провода: - Сам собрал, да...
- И каков радиус действия?
- Я не Яновский, полгорода с собой забирать не буду, - добродушно засмеялся физик-ядерщик, и от смеха этого в голове Николая Петровича прокатилось неприятным эхом. - И вас тоже не собираюсь, - добавил Сторыжский, заметив некую озабоченность на лице собеседника. - Письмо вот передайте моей семье. И все.
Он протянул Кудякину запечатанный конверт с написанным от руки адресом. Доктор автоматически засунул передачку в карман брюк, недоверчиво прищурил глаза.
- А если бы не я, как передавать собирались?
- Что значит - если бы? - удивился диверсант. - Так вас и ждал. Вы ж в таких случаях всегда положены. Сейчас вот провожу вас - и приступим...
- Подождите-подождите! - спохватился Кудякин, вспоминая про свои обязанности. - Вот как тот самый ожидаемый специалист-психолог...
- Ах, бросьте, - гоготнул Сторыжский. - Я вполне адекватен, как и большинство "заржавевших". Я отдаю себе отчет в действиях и намерениях. И отказываться от них не собираюсь.
- Что значит - как большинство? - выловил Николай Петрович самое интересное из ответа, профильное. - Это вы о чем сейчас?
Сторыжский присел на край своей установки, развел руками, извиняясь, что не подумал, где бы усадить собеседника, и вздохнул:
- А вы сами-то эти извлеченные импланты видели? Или анализы крови, что брали у "заржавевших"?
- Н-нет... - растерялся Кудякин.
- Ну так вот заявляю вам, что брехня все это. Нет никакой ржавчины. Выдумки, ложь . Знаете, что дальше с "заржавевшими" происходит? Какова их судьба?
- Да как-то не интересовался, - признался Николай Петрович, садясь прямо на пол. Теперь диверсант нависал над ним, уперев руки в колени, совсем как Будда, вещающий своим ученикам. - Новый имплант?
- Их признают не поддающимися имплантации. Кровь промывают, потом отправляют на изолированные острова. Никакой Сети, своя инфраструктура, поддержка с материка... Ну, соображаете?
- Ммм?.. - не понял Кудякин.
- Да это же рай! - всплеснул руками Сторыжский. - И люди туда преимущественно просто бегут!
- Позвольте, - возразил Кудякин. И новоявленный Будда в его глазах незамедлительно съежился, ужался до размеров обычного чудака. - Зачем же бежать от благ?
- Да не от благ они бегут, как вы не понимаете! От скуки! Тайны люди хотят, незнания. Вернее не так. Хотят сладостного процесса познания. Мучительного, но такого пьянящего...
Кудякин несколько минут молчал, переваривая услышанное. Нет, конечно, он не мог сказать, что сам никогда не задумывался на подобные темы. Просто так уж случилось... так уж совпало, что имплант ему вшили лет в девятнадцать, как раз на пике перехода. Детские мечты и юношеский максимализм достигли апогея - и свалились в полный прагматизм, выродились в планы на будущее. Николай Петрович не знал точно, почему так случилось. То ли это просто было жизненным порядком вещей, стандартной процедурой превращения в мужчину, то ли виртуальные удобства так ловко затянули его в свою Сеть.
- Так что же и вы... - пробубнил Кудякин, - на острова... К чему с собой кончать? Да еще таким экзотичным способом? Опять же город без вышки хотите оставить...
Николай Петрович неожиданно понял, сколько работы на него навалится в ближайшие дни, если диверсанта не получится уболтать. Сторыжский, видимо, понял ход его мыслей, развел руками.
- Тут уж извиняйте, вы за это зарплату получаете. К тому же вряд ли вас к работе привлекут. Скорее кого-то пришлют на смену. Вы тоже без Сети останетесь.
"Совсем старею, - подумал Николай Петрович. - Это ведь и я... Это что же получается..." А вслух спросил:
- Но зачем с собою кончать? Семья, дети...
- Да вот затем! - повысил голос Сторыжский. - Да вот за этим самым! Удерживал их, сколько мог, путешествия всякие, хобби, семейные ужины... Но затягивает их, понимаете, доктор? - Глаза диверсанта налились отчаянием, подернулись настоящими мужскими слезами. Теми, которые не покидают пределы век. Ну, разве что остаются изредка скупой отметиной на щеке. - Как вы, простите уж, как там. - Махнул в сторону города. - Амебы. Ничего больше не ищут, ничего не хотят, все на бегу, все урывками. А я не могу так! Мне нужно полной чашей, до краев, до дна! По-настоящему! С экстазом и мучениями! С катарсисом!
Кудякин непроизвольно скривился. Сторыжский умолк, поднял на него извиняющийся взгляд, словно постыдившись высокопарных, напыщенных фраз. Усмехнулся:
- Вот. Уже и такое сказать боимся. Пафос. Нам лишь бы усреднить, лишь бы не громко, шепотом, чтоб другие чего не подумали, не осудили. Так и живем, так и чувствуем - шепотом.
Несколько минут они молчали. Потом Кудякин поднялся, отряхнул брюки.
- Ну ладно, я вас понял. Собой жертвуете, хотите, чтобы семья хоть денек без Сети провела. А вдруг поймет, вдруг почувствует. Кстати, почувствует... что?
- Вы тоже почувствуете, - улыбнулся диверсант. - А если нет - то спасать вас уже поздно.
- Спасать? - хмыкнул Николай Петрович. - Спасать? Меня, который собирается продолжать свою жизнь? От чего, уважаемый?
Кудякин не смог скрыть раздражения. Доктора всегда задевало за живое, если кто-то намекал на его ограниченность, неполноценность. Особенно если сам он своей неполноценности не видел.
Сторыжский тоже поднялся, отвернулся, нажал какие-то кнопки. Установка басовито загудела.
- Я мог бы спросить, есть ли у вас дети, доктор, - повысил голос диверсант. - Но вижу сам, что детей нет. Когда появляется ребенок, он вас меняет. Меняет базово, в самых ваших глубинах. Вы становитесь бесстрашным. Вы готовы все для него сделать, пойти на любой риск. И одновременно вы боитесь, очень. Так, как не боялись ни разу до этого. Вы боитесь, что мир слишком несовершенен для вашего чада. И в этом вся заковыка, доктор. - Сторыжский повернулся, посмотрел Кудякину в глаза. - Вы вдруг понимаете, каким оно должно быть на самом деле, это совершенство. Какова суть вещей, понятий, поступков. И какие цены мы обязаны платить ради счастья своих детей.
Кудякин смерил диверсанта презрительным взглядом, хоть и понимал, что подобная реакция крайне не профессиональна. Хотел ответить, а в голове все крутилось: "Ну и что, что нет детей, зато у меня..."
- Что? - спросил Сторыжский. - Что?!
"Два образования? Куча прочитанных по психологии книг? Две диссертации по истории философии?.." Но все, что Кудякин перебирал в уме, почему-то застревало в горле и не казалось веским аргументом.
- Это не первый взрыв. И не последний, - подытожил Сторыжский. - Это отрицательное сальдо, которое скоро взорвется тут. - Он постучал указательным пальцем по голове. - У всех. А я, как и Яновский, - напалм. Уходите.
Николай Петрович открыл рот, закрыл, снова открыл, развернулся и пошел к лифту.
- И письмо не забудьте передать, пожалуйста.
Кудякин не ответил. Нажал на кнопку, лифт раскрыл двери.
- Доктор!
Николай Петрович повернулся, посмотрел на диверсанта уныло и обреченно. Словно это он, а не Сторыжский собирался сейчас умереть.
- Посмотрите, а? Должно быть красиво. Если я правильно все рассчитал, - попросил диверсант.
- Хорошо, - пообещал Кудякин, нажимая на кнопку первого этажа.
- Мне кажется, вы почувствуете, - долетело до него прежде, чем двери закрылись.
"Это как он меня вот так, а? - думал Николай Петрович, пока лифт спускался. - Как лоха какого-то неподготовленного". Но возвращаться и отрабатывать свою зарплату почему-то не хотелось. Вместо этого Кудякин вышел из лифта, бросил на полицейских злобный взгляд. "А эти-то, эти-то хороши! - поднялась внутри волна справедливого гнева. - Чего ждут? Давно бы с вертолета сняли! Или бросок какой неожиданный, он же не готов к такому. Чего стоят, бараны?!"
Полицейские действительно не спешили что-то предпринимать. Даже не шагнули ему навстречу. А когда Кудякин сказал: "Уходим, он сейчас все тут подорвет", знакомый ему блюститель порядка лишь кивнул и приказал остальным отступать.
"Скорую" уже отпустили, и, трясясь на заднем сидении полицейского "Пазика", Кудякин все думал: "Отрицательное сальдо. Почти все адекватные, сбегают... Может и мы? Подспудно ждем, что кто-то, наконец, подорвет? Освободит? А обязанности выполняем так, для галочки? На автомате?"
Николай Петрович окинул взглядом полицейских, молча раскачивающихся в такт ухабам, поежился. Потом грохнуло, он посмотрел в заднее стекло.
Было действительно красиво...
Жителей города пришлось переводить на соседние вышки. Это заняло почти двое суток. Все это время Николай Петрович сидел дома. Изредка общался с Катериной, женой, с ужасом понимая, как мало тем для общения предоставляет ему лишенный виртуальных подсказок мозг. Потом она не выдержала и уехала к маме. "Наверно, это приговор", - подумал Кудякин. Вспомнил про Оленьку, хотел позвонить, но напугался еще сильнее.
Телевизоров и средств коммуникации в его квартире давно не осталось - за ненадобностью. А уж тем более книг или каких других печатных изданий. Чтобы хоть как-то развлечься, Николай Петрович много смотрел в окно. Сначала, как кто-то мечется меж домов в истерике, - психологов из соседних городов на всех не хватало. Потом, как выбивают окна на первых этажах и устраивают поджоги. Заказать еды он тоже не мог, а последние скудные припасы забрала с собой Катерина. Под конец второго дня есть хотелось просто отчаянно...
Именно тогда, ближе к ночи, Кудякин и почувствовал Это.
Не кормленый желудок начал увеличиваться в размерах, проваливаться сам в себя. Пустота внутри росла, пугающе и сладко сосала под солнечным сплетением. Пустота, которую не забивала больше виртуальная чушь. Боль, которую не глушили искусственные удовольствия. Тайна, о поисках которой он почти забыл...
Кудякин закрыл глаза и беззвучно, но совершенно не по-мужски заплакал.
Когда Николая Петровича подключали утром к Сети, он неуверенно поинтересовался, можно ли оставить все, как есть. Специалист по подключению помотал головой, психолог успокаивающе сообщил, что у Николая Петровича просто шок, и все вскоре пройдет. А два санитара на заднем плане тихо заметили: "Смотри-ка, и этот..." И все это вместе вызвало у Кудякина крайне неприятное ощущение, что Сеть не хочет снова выпускать его из своих пут.
Катерина вернулась ближе к вечеру. Они поужинали. Жена рассказала, как дела у родителей. Несмотря на бородатые анекдоты, Николай Петрович относился к теще и тестю с крайним уважением. Пока Катерина убирала со стола, Кудякин пошел в ванную совершить вечерние процедуры.
Водя щеткой по зубам, Николай Петрович некстати подумал, что не так уж и заботится о будущем жены. Не ребенок же она, действительно. Еще и сбежала, как Сеть отключили...
- Я сейчас, - сообщила Катерина, когда он вышел.
Сеть высветила несколько заготовленных, ласковых фраз, а также парочку забавных поз из Камасутры.
"Но надо как-то... сразу. Чтобы заметила. А то еще оштрафуют за проволочку с вызовом, - подумал Николай Петрович. - К чему ей лишние деньги тратить? И письмо Сторыжского... чтоб передала".
Он поразмыслил еще, что бы такого ненормального сказать жене. Но ничего стоящего на ум так и не пришло.
Поэтому, когда Катерина вышла из кухни, Кудякин просто присел на краешек стола, положил рядом заготовленный конверт. Потом погасил свет в настольной лампе и, наклонившись, вгрызся начищенными зубами в цветастый плафон.