Моя профессия - сновидец. Вам завидно? Напрасно. Это тяжкий, каторжный труд. К сожалению, я слишком сильно связан с так называемой "реальностью". Намного больше, чем мне бы хотелось, правда. В конце концов, у меня есть реальное, плотское тело. Вероятнее всего - смертное. Это убивает, не так ли?
У моего тела есть вполне реальные, плотские потребности. Не только те, о которых, трепеща всей душой, шепчутся озабоченные подростки. Прежде всего, меня беспокоит потребность в пище. Пустой желудок - не лучший советчик писателя. Необходимость время от времени что-то кушать рождает потребность в деньгах. Задарма в "реальном" мире (то есть в "не-сне") только сыр сами знаете где. Хорошо, если просто в мышеловке.
В погоне за звонкими серебряниками меня и застал пасмурным осенним утром тусклый луч солнечного света, с трудом пробившийся сквозь плотную пелену свинцовых туч и толстое немытое оконное стекло. Луч осветил не лучшую минуту моей жизни. Я выдохся и пребывал в застое. В тяжком. Собственно говоря, когда первый, несмело-розовый лучик коснулся моих впалых щек, скользнул по выступающим скулам, пробежал по мешкам, располагающимся, как и положено после бессонной ночи, под глазами, и замер на моем лбу, я, молодой сновидец, сидел на жестком стуле перед колченогим столом. Далее следует перечислить предметы, находящиеся в моей комнате - потерпи, дорогой читатель, благо это не займет у меня много времени и много бумаги. Во-первых, вышеописанные стол и стул в этой комнате единственные. Стул сильно расшатанный, неоднократно разваливавшийся и переклеенный; стол, созданный в советском союзе, так сказать made in USSR, имел ДСП-шную столешницу и четыре металлических ножки на подлежащим под ней каркасе. Столешница была выкрашена в режущий глаз ярко-оранжевый цвет, впрочем, я украсил его различного цвета пятнами, в большинстве своем произошедшими вследствие высоких температур. Посреди стола, как Темная Башня Кинга средь поля роз, горделиво возвышалась старая печатная машинка "Москва". Позади меня, у стены стояла скрипучая кровать, на которую я поглядывал с большой нежностью, ибо всего месяц назад ее место занимал постеленный на полу матрац.
В углу комнаты были грудой свалены книги и журналы. Четыре вбитые в стену гвоздя служили вешалками той немногочисленной части моей одежды, которая не покоилась в больших целлофановых пакетах рядом с книгами, время от времени заменяя мне кресло. Вот, пожалуй, и все дизайнерские изыски в ультрамодном стиле "отшельник-аскет", которыми было украшено мое жилище. Если из этого описания вы сделали вывод, что я - наркоман, то это неверный вывод. Если же из всего этого описания вы сделали вывод, что молодым писателям-провинциалам много не платят, то вы абсолютно правы. Если вы сделали вывод, что я - провинциальный писатель, то вы еще более правы. Я родился в Таганроге, небольшом городке, впрочем, сыгравшем немалую роль в истории: он был заложен одним из царей, стал местом смерти одного из императоров, и рождения одного из мировых писателей. Надо сказать, что этот город жив. Так странно и неповторимо живет он своей неторопливой жизнью, не задушенный выхлопными газами, не связанный широкими лентами проспектов, не очумевший от лихих водил, не растерявшийся среди толпы приезжих. Его маленькие домики, заложенные в стародавние времена, радовали глаз антиглобалиста-эстета, уставшего от давящей надменности уродливых небоскребов - кое-как построенных на американский манер серых коробок.
Впрочем, не буду утомлять Вас, дорой читатель, хвалебными одами. Настали времена для печальных песен, для меня, по крайней мере.
Как я уже описал выше, утро не задалось. Снов у меня давно уже не было, и я сидел перед печатной машинкой, в которой был заправлен чистый белый бумажный лист, и тщетно пытался придумать какой-нибудь сюжет для романа. Или повести. Или, на худой конец, для пары рассказов. Но свежие мысли не приходили. Все свои лучшие сюжеты я видел во сне, а не выдумывал, сидя на стуле. Но вот уже месяц меня не посещало ни одно сновидение. Это означало - творческий конец. Окончательный и бесповоротный. А работы как таковой у меня нет. Все что меня кормит - писательский дар. Проклятье раба своих снов. И сейчас у меня осталось последнее средство. Даже так: Последнее Средство. Это самое Средство представляло собой прозрачную жидкость, закупоренную, как сказочный джин в бутылку, в маленькую ампулку. Некогда, кристаллы кремового цвета растворили в дистиллированной воде. Этого злого демона заточили в количестве двух сантиметров кубических в прозрачную медицинскую тару. Его я купил на прибыль от своего первого изданного романа. Купил и отложил "на черный день", в страхе стараясь забыть о демонической сущности, таящейся в склянке. Ведь имя этому демону - диэтиламид лизергиновой кислоты, ЛСД.
Я с замирающим сердцем достал из кучи книг самую нижнюю. В ее страницах было вырезано отверстие, идеально подходящие по размеру ампулы. Дрожащими пальцами я вытащил демона из книжки. Покрутил ампулу в руках, собираясь с духом. А потом понял - мне понадобится пилочка для вскрытия ампул. Я поставил склянку с заключенным в ней алкалоидом спорыньи на стол, переоделся и вышел в коридор. Я как можно более вежливо поздоровался со своими соседями по коммунальной квартире, бедной и нечистоплотной пожилой семейной парой на редкость стервозного характера. Старик, Константин Николаевич, что-то вяло буркнул мне в ответ, старуха, Алла Васильевна, меня проигнорировала. Вот этих старика и старуху я искренне ненавидел. Не за возраст - за грязь и вонь, за озлобленность и презрение к окружающим. Нет возраста, который служил бы оправданием хамству. Они, несомненно, не отказали бы себе в удовольствии что-нибудь украсть у меня, но я не мог оказать им такой чести - красть было нечего. Самая ценная вещь в моей однокомнатной квартирке сейчас стояла на кривоногом столике, рядом с печатной машинкой, искажая проходящие через нее розовые лучи утреннего солнца. Она дожидалась, пока я схожу в аптеку и обратно.
А я меж тем запер квартиру и вышел на улицу. Таганрог встретил меня резким холодным ветром. Его густой поток пытался не пустить меня к аптеке, но, пригнувшись, я преодолел его. Аптека располагалась в маленьком, как большинство таганрогских строений, аккуратном домике, украшенном архитектурными изысками позапрошлого века. Как жаль, дорогой читатель, что я совершенно не разбираюсь в архитектуре, иначе описал бы Вам во всех подробностях красоту и величие этого невысокого, хрупкого на вид древнего строения, пусть и цинично обезображенного неоновой вывеской в виде красного креста и надписи, повествующей о круглосуточном режиме работы. Как приятно вступить на невысокое изящное каменное крыльцо и из холодной улицы шагнуть в душное, пропитанное фармацевтическими запахами помещение аптеки - как в другой мир. Там меня встретила хмурая немолодая аптекарша. Молодой человек, в полседьмого утра покупающий пилочки для вскрытия ампул - кто он? Вопрос риторический.
Я вышел из аптеки и пошел домой. Теперь ветер дул мне в спину, подгоняя.
Войдя в квартиру, я сбросил с плеч старую потертую и поношенную куртку, и подошел к столу.
Демон в ампуле терпеливо ждал меня на столе. Я вытащил из печатной машинки лист бумаги и положил его на стол. Над листком я поднял в левой руке ампулу и со скрипом, слегка дрогнувшей десницей, процарапал в ней пилкой круговую борозду. По этой борозде я аккуратно разломил ампулу. Раздавшийся громкий щелчок напомнил выстрел. Я перевернул ампулу вверх дном и, с силой барабаня по ней пальцами, накапал на лист бумаги три капли бесцветной жидкости. Поднес лист с каплями к лицу. Понюхал - пахло бумагой. Я слизнул капли - они были почти безвкусными, с оттенком горечи. Возможно, впрочем, что этот оттенок был только фантомом, порожденным моим воображением. Я сглотнул слюну, ожидая эффекта капель, но не почувствовал ничего. Тогда я капнул из ампулы еще две капли, но не на бумагу, а прямо себе на язык. И тут меня с головой накрыла волна новых ощущений, показавшихся вполне естественными. Как будто я долгое время был связан по рукам и ногам и вот, наконец, эти путы сняты. Мое тело казалось мне огромным и при этом невероятно легким. Я понял, что мне под силу летать и ходить сквозь стены. А еще я знал, что все происходящее - сон, а потому не существует никаких законов и запретов - мне разрешено все.
Мои огромные руки не могли больше удерживать ампулу - она, будто живая, вырвалась из пальцев и томительно медленно падала на пол, пока не достигла старого, обшарпанного паркета. Обитель завладевшего мной демона разбилась, рассыпавшись миллиардами блестящих осколков, подобных бриллиантам.
Звук от удара едва не оглушил меня, заставив зажать уши своими гигантскими руками.
"Метаморфопсия", - подкинул подходящий к случаю медицинский термин мой воспаленный разум.
--
Верно, - сказал я себе вслух, - метаморфопсия.
Я пытался говорить шепотом, но от звука моего голоса зазвенели оконные стекла. Этот звон слился в дивную музыку, в которой я различил печальное пение скрипки, мелодичный перезвон арф. Шаркающие шаги соседей в коридоре подобно кислоте, которую безумец льет на прекрасную картину, ворвались в музыку, рвя в клочья намечавшуюся гармонию. Я ощутил на губах холодный металлический привкус ярости.
"Сволочи, - думал я, - мразь, быдло, отбросы общества. Убивать вас надо было, топить при рождении, как слепых котят"
Волна гнева подступила и схлынула почти также быстро, как и пришла. На ее месте осталось только любопытство. Мне стало очень интересно - чего это старые неряхи там подозрительно засуетились? Я уже двинулся было к двери, как вспомнил, что накануне вечером оставил на стопке книг блокнот с вложенной в него шариковой ручкой. Ручка лежала на книгах, но блокнота не было. Не тратя времени на удивление и бессмысленные поиски, я просто снял со стопки первую попавшуюся книжку и стал писать в ней прямо поверх печатного текста. Я планировал записать свои ощущения и впечатления, но вместо этого моя рука, вопреки воле и сознанию, упрямо вывела:
Моя профессия - сновидец. Вам завидно? Напрасно
Не обращая особого внимания на своевольную конечность, уверенно продолжавшую писать всякую чушь про тяжелую жизнь сновидца, я вышел в коридор. Соседей здесь не было, но, судя по зловонью, доносившемуся с кухни, они занимались какой-то своей извращенной кулинарией. Я покачивающейся походкой (довольно трудно было управлять таким огромным и легким телом) прошел на кухню. Зрелище, открывшееся мне там, было в равной мере ужасным и отвратительным. Вместо грязных старика и старухи я увидел двух... существ. Они походили на трупы, тронутые разложением. Нечеловеческие трупы. Константин Николаевич, который, наверно, уже забыл времена, когда его тело не было согнуто в пояснице, а руки не тряслись, теперь в этом новом виденье вместо носа имел свиной пятак, каковым народная молва украшает образ черта. Крупные уши его теперь были черными и заостренными, на их кончиках я заметил кисточки густой шерсти, как у рыси. Сморщенное лицо Аллы Васильевны, которое я никогда не мог запомнить, вообще не было видно под слоем мелких белесых червей, скрывавших в своей шевелящейся массе все человеческие черты. В скрюченных трясущихся пальцах старик держал половник, которым помешивал стоящее на плите вонючее варево в большой кастрюле. Старуха склонилась над свертком, вооруженная кривым, серповидным ножом. Вдруг из свертка раздался младенческий плачь. Меня замутило, и тут кошмарные соседи соизволили меня заметить. Первым поприветствовал меня старик:
--
Молодой щеловек, што вы т-тут д-делаете? Какого ш-черта вам н-надо? - прошамкал он, громко, как глухой.
Мой обостренный ядом спорыньи слух приумножил его крик, причиняя мне немалую боль. Старуха, поддерживая, кивнула, продолжая разворачивать сверток с (несомненно) младенцем. В другой раз я устроил бы скандал, отстаивая свои права на коммунальную кухню. Но силы оставили меня, в глазах потемнело, и эта тьма скрыла дальнейшие события дня.
Я очнулся на полу. К счастью, на полу своей комнаты, а не на кухонном. За окном были сумерки. Сначала я с трудом вспомнил, кто я и где нахожусь, затем память услужливо подкинула мне произошедшие утром события до мельчайших подробностей. К горлу подкатил горький комок. Затем я почувствовал острую боль в правом подреберье.
"Печень", - ехидно сообщил мне воспаленный разум.
"Заткнись", - ответил я ему и почувствовал, что схожу с ума. В довершение всех бед тошнота становилась невыносимой. Я приподнялся на локтях. От былой легкости тела не осталось и следа. Напротив, оно налилось свинцовой тяжестью. Я обнаружил, что вместо подушки использовал раскрытую книгу, страницы которой поверх печатного шрифта были исписаны размашистым неровным почерком, в котором я с трудом узнал свой. Тошнота заставила меня встать и пойти в коммунальный туалет, каковой сам по себе представляет собой зрелище не для слабонервных. Но когда я склонился над унитазом, то увидел, что в нем плавает отрезанный детский пальчик. Маленький пальчик, принадлежавший младенцу. Я ошалело уставился на него, впав в подобие ступора. Но через пару секунд я уже не смог сдерживать рвотный позыв.
Я вышел из туалета и зашел в ванную, умылся, прополоскал рот и почистил зубы. После этого я посвежел, и даже на душе у меня полегчало. Хотя - с чего бы? В жизни - полнейшая неопределенность, в холодильнике - мышь повесилась, романа (хоть повести) нет и в помине. А ко всему прочему я перестал отличать реальность от галлюцинаций. Что там, в унитазе - есть младенческий пальчик, али нет его? А все-таки, я спокоен. Спокоен, как каменная статуя. Шагаю себе в неизвестность по коммунальному "межквартирному" (по совковой традиции - общее, значит ничье) коридору по направлению к своей комнате и насвистываю "Я хочу быть с тобой".
Ага. Шагаю. Насвистываю. И тут дверь соседской квартиры. Приоткрытая. А мне как раз мимо надо пройти. А из-за стариковской двери - шорох и зловонье. И, кажется, тихий, на гране слышимости, плач.
Человек любопытен по природе своей. И не только человек. Павлов, звезда советской физиологии и ночной кошмар всех советских собак, с удовольствием исследовал его у своих четвероногих жертв. Любопытство - генетически обусловленное качество. Спасение и проклятье рода человеческого. О, как награждает переменчивая фортуна любопытных. О, как карает любопытных злой рок.
Я заглянул в соседскую квартиру через узкую щель приоткрытой двери. Мне открылся дивный вид на серо-зеленую стену без обоев, украшенную потёками грязи. Я, стараясь не шуметь, слегка расширил щель. И теперь отлично видел полутемное помещение, в котором сидели за столом Константин Николаевич и Алла Васильевна. На столе стояла глубокая миска, из которой старик достал трясущейся рукой... живого младенца, держа за маленькую детскую ножку. Поднес его ко рту. Я не мог на это больше смотреть. Я сделал неловкий шаг назад. Половица подо мной издала предательский скрип. Но этот скрип был заглушен надрывным детским криком. Я, как автомат, прошел в свою квартиру. Закрыл за собой дверь так резко и быстро, что дрогнувшая рука соскользнула с задвижки замка, и я пребольно ударил указательный палец. Сел на стул. Мне необходимо было обдумать происходящие со мной события.
"Это твои иллюзии. Галлюцинации. Ты сходишь с ума", - горячо, убежденно зашептал мой разум.
"Я видел то, что видел. Мои соседи едят детей", - ответил я ему.
"Да, ты видел. Но ты увидел это после принятия галлюцинагена. До принятия галлюцинагена ты их в этом не подозревал, верно?", - возразил разум.
"Я видел происходящее в их квартире после окончания действия наркотика"
"Там было темно, а ты сильно нервничал. Тебе что угодно могло привидится"
Мы с моим разумом еще долго спорили. Так и не придя к какому-либо решению, я лег спать, полагаясь на верных спутников русского человека: Авось да Небось.
Осенняя таганрогская ночь прекрасна и очаровательна. На улице стоит тишина, каковую ни услышишь ночью ни в одном мегаполисе. Тишина, прохлада, легкий бриз с берега Азовского моря - несущий не соленый, а просто приятный запах. Как редко я замечаю это тихое счастье, истинный покой и величие. А в этот раз оно спасло мне жизнь. Я лег на свою скрипучую кровать, утомленный утренним бредом, дневной несуразицей, да вечерними раздумьями. Но заснул не сразу, наслаждаясь успокаивающим и умиротворяющим видом из окна.
"Сегодня мне, наконец, приснится сон", - понадеялся я, смежив веки. И тут со стороны двери, ведущей в мою квартиру из коммунальной части, раздалось очень тихое скрежетание металла о металл. Я прислушался, и через некоторое время скрежетание повторилось. А еще через пару минут я со страхом осознал, что дверь моей квартиры открыта. Точнее - взломана. И скрежет металла сменился шарканьем ног по паркету: шшшкррш, шшшкррш, шшшкррш. Звук был противен и внушал мне потусторонний ужас. Шагавший приближался к моей кровати. В ноздри мне ударил тошнотворный запах несвежей пищи и немытого тела. Я резко вскочил с кровати и щелкнул включателем света. Свет на секунду ослепил меня, а когда я снова смог видеть, то узрел посреди своей комнаты старуху-соседку, Аллу Васильевну, таковой, какой она предстала предо мной по утру, когда я был одержим ЛСД. То есть скрюченная старуха, вооруженная серповидным ножиком, чьи редкие сальные волосенки обрамляли бесформенную шевелящуюся массу, груду белесых мелких червей, заменявшую ей лицо. Ослепленная (вероятно) внезапным светом, она зашипела, как болотная гадюка, а затем... Она рассыпалась, подобно сказочной ведьме, кучей крыс, тараканов и сколопендр, каковые начали резво расползаться по полу. Я испугался, признаю. Но все же не закричал, как нервная гимназистка, а совершил более полезное в данных обстоятельствах действо - прыгнул. Я совершил дикий прыжок вперед-вверх-в-сторону. И приземлился прямиком на кровати. Она пронзительно скрипнула, но слава Богу, выдержала. Как только я оказался на кровати, но сразу почувствовал себя в относительной безопасности. И взглянул на пол - что там поделывает новообретенный зверинец? Но оказалась, что зверинца и в помине нет. Чистый пол, на котором поблескивают осколки стекла (ай-яй-яй, завтра первым делом подмету) и никаких тебе крыс вкупе с тараканами. В квартире одиноко - впервые я об этом не жалею. Я аккуратно свесил голову с кровати и заглянул под нее - как ребенок, ищущий буку, о которой ему рассказали страшную сказку. Но под кроватью было темно слегка пыльно и АБСОЛЮТНО ПУСТО. Пусто, как в могиле для живого. Из моей груди невольно вырвался вздох облегчения. Я перевел дух.
"У тебя снова галлюцинации. Пора вызывать медицинскую помощь", - сообщил мне разум со свойственным ему ехидством. Я поленился ему возражать. Да и чем тут возразишь? Но звонить никуда не стал. Не доверяю я отечественной психиатрии. Чем они мне помогут, даже если я свихнулся и теперь страдаю тяжким бредом? Запрут меня в нечеловеческих условиях, в компании еще больших психов? Нет уж, спасибо. Ладно, если со мной "под пряжкой" будет лежать Наполеон, найдется нам, о чем поговорить. А если Гитлер? Ну, обколют меня препаратами, которые сделают живого человека вялым и безжизненным. Не нужны такие облегчения страданий. Уж лучше признать достоверность происходящего. Реальность - это наше представление о ней. Легче оперировать умозрительными фактами, чем теориями и догадками из области психологии, в которой я все равно мало что смыслю. Поэтому я начал выстраивать цепь логических умозаключений. Первое: мои соседи - старики-людоеды, обладающие нечеловеческими возможностями. Вероятно, они являются представителями "нечистой силы". Второе: на окружающих они производят впечатление относительно нормальных людей. На всех, кроме меня. Катализатором для моего "прозрения" (если я, конечно, вижу действительность, а не галлюцинирую) послужил сильный наркотик. Третье: я знаю, что мои соседи - не обычные люди. И они знают, что я об этом знаю. Четвертое: они уже предприняли попытку меня убить. Несомненно, попытаются вновь. И последнее: я не знаю, как мне действовать, чтобы защититься от них. Даже дверной замок не спас.
Стоп! Замок. Я точно помню, как закрывал его. Я еще ударил палец. У меня даже синяк на пальце остался. А сейчас замок открыт. Вот тебе мое доказательство, зловредный разум! В пух и прах - все твои доводы.
Пристыженный разум хранил молчание. Ободренный победой в споре с собственным разумом, я взял в руки закопченный чайник и, выйдя в коммунальный коридор, поплелся на кухню. Страх страхом, но что с того - ни пить, ни есть, что ли? К тому же, мне необходимо время от времени посещать туалет, увы, грешен.
И все же, несмотря на напускную браваду, я шел осторожно, стараясь не шуметь, поминутно оглядываясь на соседскую дверь. Но она была плотно закрыта, а в коридоре соседей не было. Я шел, зажигая тусклые электрические лампочки: две в коридоре и одну на кухне. Я уже собирался поставить чайник на плиту, как вдруг кухонная лампочка замигала, вспыхнула ослепительно ярко и погасла. Я присматривался, ожидая, пока глаза адаптируются к кухонной темноте, которую пронизывали тонкие лучики долетевшего из коридора света. Но тут уши мне резанул резкий и пронзительный свист. Я обернулся, ориентируясь по звуку - он доносился со стороны раковины. Я с ужасом увидел, как старый металлический кран, открывающий холодную воду, сам собой поворачивается. Он выкрутился и слетел с резьбы. Подобно восточному сюрикену, кран, бешено вращаясь и завывая в воздухе, полетел мне прямо в лоб. Только чудом мне удалось пригнуться, и он пролетел мимо, унеся за собой несколько выдранных у меня волос. Водопроводный кран врезался в стену и застрял в ней. Я ошарашено наблюдал за ним, когда в меня ударила струя ледяной воды, вырвавшаяся из трубы. Я от неожиданности выронил чайник.
"Абзац нижним соседям!", - некстати подумал я. А потом пошел навстречу струе - к раковине и выходу в коридор. В этот миг под потолком раздался хлопок взрыва, и меня накрыло стеклянными осколками. Я понял, что это лопнула лампочка. Под потолком послышался сухой треск электрических разрядов. А струя воды, вопреки законам физики, начала быстро подниматься вверх, туда, где бесятся маленькие злые синие искры. А кухня вся мокрая. И на мне ни одной сухой нитки. Не разбирая дороги, я рванул к выходу что есть мочи. Споткнулся обо что-то во мраке, упал на правое колено, вскрикнув от боли, поднялся и в один прыжок покинул затопленную кухню. В этот момент раздался очень громкий треск электрического разряда и резкий щелочек выбиваемых пробок. Вслед за этим коммунальный коридор погрузился во тьму. Я пошел к своей двери, ориентируясь на ощупь и на память. Прошел пять шагов, но не нащупал в стене двери. Прошел еще три шага. Коридор уже должен был уже кончиться, а я - упереться в стену. Но предо мной по-прежнему темная пустота. Еще шаг. Еще три шага. Предо мной темнота. Еще шесть шагов. Ничего не изменилось. Казалось, я буду шагать вперед вечно, и вечно - в пустоту. Я устало прислонился к стене. Но в спину мне уткнулось что-то твердое. Я щупал это и опознал, как дверную ручку. Ручку двери, ведущей в квартиру Константина Николаевича и Аллы Васильевны. Я открыл эту дверь.
За дверью было темно и тихо. Но я помнил, что позади меня был бесконечный коридор. Я отлично понимал, что меня заманивают, не знал, правда - зачем? Обладая таким могуществом, меня можно было прихлопнуть прямо в квартире. Без всяких показных "проникновений с оружием" и последующим обращением в стаю гадов и грызунов. Мыслимое ли дело - сделать коридор не кончающимся? На секунду я снова услышал голос разума, шептавший о бреде и галлюцинациях, но усилием воли я заставил себя не слушать этот лепет. К чему разговоры? Выбор прост: входить на свой страх и риск или нет. Что сделали бы вы? Я вошел. Возможно, я крупно ошибся...
Дверь закрылась за мной, громко хлопнув и заставив меня невольно вздрогнуть. В тот же миг стены стариковской квартиры засветились зеленоватыми фосфорицирующими пятнами неопределенных очертаний. Помещение преобразилось - оно казалось больше, возможно из-за того, что исчезли предметы мебели, которые я видел из коридора. Из соседней комнаты раздался на удивление мелодичный женский голос:
--
Проходите, молодой человек, проходите, не стесняйтесь.
Я прошел в следующую комнату - столь же пустую и просторную. Единственное различие - в этой комнате были два живых существа. Или - не живых, как посмотреть... "жизнь - способ существования белковых тел", Карл Маркс. Ну, если так - то несомненно живые.
Старик и старуха. Константин Николаевич и Алла Васильевна. Сгорбленные, скрюченные и вонючие. Старик с удивительной легкостью разогнул поясницу, затем склонился предо мной в элегантном церемониальном поклоне - как в исторический фильмах, честное слово. Затем заговорил:
--
Молодой человек, прошу вас выслушать мой монолог, хотя он конечно, может вас утомить. Прошу вас, будьте внимательны.
Он заметил, как я скривился и понимающе кивнул:
--
Что, мешает запах? Это ничего, это поправимо.
Он лихо и звонко прищелкнул пальцами и в воздухе запахло разами. Константин Николаевич недовольно покачал головой, сварливо, но отчетливо пробормотал "это слишком резко", снова прищелкнул пальцами и воздухе разлился запах осеннего лиственного леса после дождя. Я однажды ездил с родителями в настоящий лес, не загаженный многочисленными двуногими свиньями, не имеющими никакого почтения к природе. Та поездка запомнилась мне навсегда. Этот запах, понимаете, дорогой читатель? Это ни с чем не сравнимый запах настоящего леса. И вот сейчас в квартире существ, которых я считал самыми мерзкими на планете, пахло также. Лес после дождя.
--
Вижу, вам нравится. Хорошо. Теперь слушайте, молодой человек. Мы с моей дражайшей супругой, как вы сами поняли, не люди. В человеческом фольклоре есть образ, наиболее близкий к описанию нашей сущности. Это, юноша, вампиры. Да, да, опошленный молвой и кинематографом образ был взят людьми для описания существ вроде нас. Мы, правда, не пьем кровь голливудских красоток, не боимся солнечного света и с удовольствием едим чеснок. Осиновый кол, конечно, может нас убить - как и человека. Но это далеко не единственный способ нас уничтожить. Даже банальный выстрел в один из жизненно важных органов принесет нам смерть. Другое дело, что подобраться к нам близко может только тот, кому мы доверяем либо истинно верующий, а то и другое, знаете ли, большая редкость. Но суть народец ухватил верно - чтобы продолжать жить не старея нам нужна чья-то смерть. Лучше всего - младенца, убитого ритуальным образом в строго определенные дни.
--
Вы не похожи на тех, кто живет не старея, - заметил я с насмешкой, воспользовавшись паузой, которую сделал Константин Николаевич. Хм, вампир.
--
Ах, молодой человек, вам не следовало бы так сильно доверять своим глазам. Они часто обманывают. Все что вы до сих пор видели - ширма для отпугивания любопытных. Как и запах. На самом деле все выглядит так!
Он вновь прищелкнул пальцами и в глаза мне ударил свет. Яркий свет огромной люстры подвешенной под высоким потолком огромного и роскошного зала в стиле восемнадцатого века, в котором я внезапно очутился после звука щелчка стариковских пальцев. Стариковских? Ничуть ни бывало. Предо мной стала молодая пара - стройная розовощекая девушка лет двадцати и мужчина, которому на вид не дашь больше тридцати. Девушка, очаровательная, как Лилит, в бальном платье, мужчина почему-то в генеральском мундире при декоративной сабле в ножнах. Мужчина - красавец, с внешностью дамского любимца, аристократа и гения. Они улыбались мне. Затем мужчина заговорил. Точнее - ВНОВЬ заговорил:
--
Вот так вот, юноша. Вот - наши истинные лица!
Я неуверенно покачал головой:
--
Когда я видел вас под воздействием наркотика, я видел совсем другой образ.
--
Верно. Вы, молодой человек, часть той силы, которая хочет блага и ни делает ничего. Нет-нет, не спорте. Для простоты назовем эту силу Светом. Между этой силой и нашей - вражда сродни той, что была между Советским Союзом и Соединенными Штатами во времена "холодной войны". Наркотик сорвал с ваших глаз пелену нашего морока, но не смог сорвать очки, напяленные на вас Светом. Вы увидели нас такими, какими нас видят Служители Света. Во времена "холодной войны" обе противоборствующие стороны с удовольствием поливали грязью друг друга, не гоняясь особо за достоверностью фактов и не стесняясь в методах.
--
Зачем я вам, если вы такие самодостаточные и могущественные? Давайте начистоту!
--
С удовольствием, молодой человек. Видите ли, моя супруга очень хотела иметь сына, но у таких существ не может быть детей, увы. Зато мы можем наделить нашей силой определенного человека. Этот человек должен обладать некоторыми качествами и отвечать определенным условиям. Понимаете, к чему я виду? Вы обладаете, вы отвечаете. Кроме того, необходимо ваше согласие, данное абсолютно добровольно, не под давлением угроз и лжи. Итак, вы выслушали всю правду. Если вы откажитесь, ваша жизнь станет такой как раньше. Мы не будем в нее больше вмешиваться, никогда. Не будем связывать вас обетами молчания - вам и так никто не поверит.
--
Но если согласитесь, - чистым мелодичным голосом произнесла молодая на вид красотка Алла Васильевна, - то обретете жизнь без старости, без болезней, без горя, без мук совести. Вечную жизнь!
А потом прыгнул прямо на "генерала-вампира". Он не сопротивлялся. Я повалил его на зеркальный пол роскошного зала и, сидя у него на груди, вытащил его саблю из ножен. Он засмеялся и сабля в моих руках рассыпалась ржавой трухой. Константин Николаевич скинул меня на зеркала пола, поднялся, и отряхнулся, затем погрозил мне пальцем:
--
Я все-таки не настолько вам доверяю, молодой человек! Итак, подумайте хорошенько и отвечайте на наше предложение. Помните - шанс у вас только один!
--
Нет.
Я очутился за колченогим столом в своей комнате. В печатную машинку был заправлен бумажный лист. Но не чистый, а покрытый печатным текстом. Последнее напечатанное слово на листе "нет". Рядом с машинкой на столе лежало еще несколько листков, так же с текстом. А рядом с ними - какая-то книжка малоизвестного автора и сомнительного содержания. Но поверх типографской краски эта книга была исписана шариковой ручкой, моим почерком.
Мои соседи больше не жили со мной в одной коммуналке. Их нашла мертвыми вызванная ими бригада скорой помощи. Диагноз - отравление грибами. Я, конечно, не верил в их гибель. Но в одном они правы - что я могу доказать?
*Послесловие автора.
Автор никогда не употреблял нелегальных наркотиков и своим рассказам не призывает к герантофобии!