Объявление на стене возле деканата висело с пятницы. На стандартном листе формата А4 аккуратными печатными буквами было написано:
"Желающим принять участие в научном эксперименте в области гипноза просьба обращаться в аудиторию 326 на третьем этаже главного корпуса в среду в 12.15".
Деканат находился на том же третьем этаже, но в противоположном от 326 аудитории конце коридора, в непосредственной близости от 302, где вот-вот должна была начаться лекция о научном коммунизме.
Как ни тяжело было заметить это неброское объявление, но с детства привитая привычка читать все подряд, включая и объявления на заборах, на этот раз не подвела Егора Синюхина.
"Э, парни, смотрите, что тут написано!" - воскликнул Егор, озаренный внезапно посетившей его идеей.
"Чё застрял, на заборе х... написано... Пойдем, давай", - это откликнулся Серега Заломов, высокий сероглазый парень, косая сажень, белобрысая бестия.
"Постой, Лом, ты что, не догнал, это же классный повод", - тут же уловил суть вопроса Эдик Семитян, всегда отличавшийся скоростью мышления. Серега его не любил.
"Что ещё за повод?" - по-прежнему тормозил Заломов.
"Прогулять" коммунизм", - не выдержал Егор, обычно не позволявший себе ни малейшего превосходства над товарищем.
Серега посмотрел на Егора сверху вниз.
"Это-то я понял, а нафига нам этот гипноз?" - вывернулся Серега из неловкой ситуации, хотя только сейчас до него дошло, какой это действительно удачный случай, избежать трехчасовой тягомотины, с перекличками, криками "Не спать!"... А вместо этого поприкалываться с ребятами у врачихи, после этого забуриться на пиво к "Хоме", так назывался знаменитый в их институте пивной подвальчик, где они и проводили почти все свободное время. Конечно, пока не кончалась их скудная стипендия.
Серега был парень неглупый, особенно преуспевающий в точных науках, чем чрезвычайно гордился. Он, вообще, очень гордился собой. Его любили девушки, ценили сокурсники, отмечали преподаватели. Он всегда с удовольствием взглядывал на свое отражение в стекле, будь то зеркало или витрина магазина, не важно. Высокая статная фигура, широкие плечи, соломенные непослушные волосы, все приковывало к себе взгляды окружающих. Это было приятно, а главное - заслуженно.
Было у Сереги в последнее время одно увлечение, которое еще никак не успело проявить себя внешне, но затронуло внутренние струны его души до самого сердца, а, может, и селезёнки.
Если говорить грубо, без лишних экивоков, увлекся Серега расовой теорией. Стал почитывать книжки на эту тему, но тайно. Ибо, как я уже сказал, был парень неглупый, даже совсем неглупый, и понимал, что несмотря на всю нелюбовь самой власти к евреям и прочим инородцам, она, т.е. власть, каким-то непостижимым образом совмещала эту нелюбовь с интернационализмом и всеобщим братством. Чем больше читал Серёга эти книги, тем больше отклика находили они в его душе. К Гитлеру с его нацизмом и отношением к славянам как к недочеловеком это не имело никакого отношения, совсем наоборот. По всему выходило, что это не германцы, а именно славяне и были истинные арийцы, что практически все подвиги германских племен, на которых зиждется немецкая национальная гордость, были совершены не ими, то есть племена-то были одни и те же, но вот были они вовсе не германскими, а, наоборот, славянскими.
А особенно гордился Сергей Феодосьевич Заломов, что был он плоть от плоти русский человек, с какой стороны на него ни посмотри. Хоть с папиной, хоть с маминой.
Но вот в одном был Серега согласен с нацистами: самой вредной нацией на свете, несомненно, являются евреи. Все в них вызывало его отвращение - и носатость, и низкорослость, и смуглая кожа. Конечно, бывали евреи и с нормальными носами, и вполне приличного роста, и даже настолько светлокожие, что он, светлый блондин, казался рядом с ними краснокожим индейцем. Но самое главное, что его раздражало - это их пронырливость: при мизерном процентном составе в населении всей страны они были буквально повсюду.
Конечно, в их институте евреев практически не было, во всяком случае явных, но вот всяким скрытым, замаскированным, наверняка удалось проникнуть в его альма-матер.
Антисемитизм, как известно, приобретает самые причудливые формы. Бывает даже антисемитизм, выродившийся в самоуничижение. Такие повсеместно кричат о том, какие евреи умные, куда там другим нациям, и так же во всяком успешном человеке ищут всегда еврейские корни. И если им удается их отыскать, они восклицают: "Ну, я же говорил". Если же нет, то они считают, что эта тайна ещё ждет своих исследователей и рано или поздно правда откроется.
Серегин же антисемитизм начал приобретать какие-то животные формы, он уже начинал требовать выхода эмоций, действий.
Троица друзей стояла перед дубовой дверью с номером 302. Очереди не было. Эдик Симитян постучал и, услышав ответ, открыл дверь. Они вошли в кабинет.
Там их ждало разочарование. Никаких экспериментов в этот день пройти им возможности не представилось и освобождение от научного коммунизма получить так же не представлялось возможным. И, наверное, развернулись бы наши студенты и ушли восвояси, если бы не одно обстоятельство. За столом, рядом с толстым лысым мужчиной в тяжелых роговых очках и бородавкой на щеке, который верно и был тем самым врачом-гипнотизером, сидела неземной красоты девушка и вела записи.
Красота её была именно того типа, который виделся нашему Сереге темными ночами, когда читал он свои ядовитые книги, и тогда являлся ему образ его единственно возможной избранницы, воплощения истинно русской арийской красы.
И вот этот мираж, миф, фантазия сидела рядом с жирным мерзким профессором, во внешности которого проглядывали явные семитские черты, и что-то писала в тетради. Участь Сереги была решена в тот миг, окончательно и бесповоротно.
Взяв инициативу в свои руки, Серега решительно направил друзей к столу и все трое они стали-таки участниками - добровольцами исследований, которые проводил кандидат наук Александр Павлович Иванов. Эксперимент должен был проводиться нескоро, где-то через месяц, и целью его было высвобождение творческих потенциалов личности под влиянием глубокого гипнотического погружения. Эксперимент был частью докторской диссертации уважаемого Александра Павловича и он благодарил молодых людей за проявленную сознательность.
Всю эту торжественную речь Серега пропустил мимо ушей, встрепенувшись только, когда речь зашла о сроках. Столько ждать следующей встречи он не намерен, нужно брать быка за рога. И Серега пошел на штурм. Чтоб сильно не затягивать наше повествование, нужно сразу сказать, что такой напор не мог не остаться незамеченным, и крепость, которую, кстати, звали Анной, вскоре сдалась на милость победителя. Чем больше узнавал Сергей Анну, тем больше вспоминал своего дедушку по отцовской линии, церковного старосту, который не уставая талдычил внуку, что Бог есть и он все видит. Чем приводил Сережиных родителей в неописуемый ужас.
Теперь он видел, да Бог есть, ведь Анна была не только идеальна внешне, но, что самое главное, она полностью разделяла его взгляды и даже была, пожалуй, более решительна.
Их роман продолжался уже почти месяц. Их постоянно видели вместе: это была невероятно красивая пара. Он стал вхож в её дом, где приняли его, как родного, он написал об Анне в письме своим родителям, жившим в небольшом городке в Центральной России. Дело, несомненно, шло к свадьбе, когда случилась беда.
Но вернемся к тому, с чего всё и началось, к гипнотическим экспериментам Александра Павловича Иванова, который, кстати, тоже был чистокровным русским, насколько это возможно. Ведь именно в них, в этих экспериментах, и заключалось то несчастье, которое постигло молодых людей. Эксперименты начались в положенный срок и проходили вполне успешно, давая результаты, которые вполне устраивали А. П.
Молодые люди приходили, А. П. погружал их в гипнотическое состояние, они возвращались в своих воспоминаниях к моменту рождения и прошлым жизням. Да, непременным условием эксперимента было то, чтобы молодые люди после пробуждения помнили все об этих прошлых жизнях.
Когда эксперименты начались, слух о них пронесся по всему институту, если не дальше, что вызвало невероятный ажиотаж и прилив желающих поучаствовать в нем. Но, как говорится, что умерло, то умерло... Группа была набрана, и счастливцы своих мест уступать не собирались.
Настала, наконец, и Серегина очередь. Аня присутствовала и нежно смотрела на Сергея, когда он усаживался в удобное кожаное кресло напротив гипнотизера. И вот тут все и случилось. Все дело в том, что в прошлой жизни Сергей Феодосьевич Заломов, плоть от плоти русский человек, оказался... киевским раввином, расстрелянном фашистами в Бабьем Яру.
И это еще не все. Всё дело в том, что Анна, принимавшая непосредственное участие в проведении экспериментов, мягко (кто бы смог ей отказать?) уговорила А. П. продолжить погружение в прошлые жизни. И оказалась странная и удивительная вещь. Во всех своих прошлых семи жизнях Серега был иудеем. Он был резником в белорусской деревне, адмором Тверским, воином восставшего иудейско-хазарского племени каваров, убитым в битве с войсками Великого Кагана возле Мыса Тагана на берегу Азовского моря, золотых дел мастером в предместьях Вавилона, пиратом из Карфагена и поденщиком в Мемфисе.
Пробуждение было ужасным. Первое, что увидел Сергей, очнувшись от транса, было холодное, как лед, лицо его невесты.
Но шок, в котором пребывал сам Сергей, был ничуть не меньшим.
Он в панике покинул кабинет доктора и пропал на несколько дней. Не знаю, пытался ли он связаться с Анной, но знаю точно, что красавица к нему потеряла всякий интерес.
Объявился он однажды поздно вечером, побитый, грязный, серый лицом, от него несло псиной и мочой. Он отмылся, одел чистую рубаху и лег спать. Он ещё спал, когда мы ушли на учебу следующим утром. А через три часа его случайно обнаружил Игорь Мостовецкий, только под утро вернувшийся с гулянок и рыщущий по комнатам в поисках еды.
Серегу откачали, неделю он провел в обычной больнице, месяц - в психиатрической. В институт он больше не вернулся и исчез из поля моего зрения.
Да, эксперименты после этого сразу же прикрыли, а бедного А. П. и вовсе уволили.
*******************************
В прошлом году, гуляя по Иерусалиму, забрел я из любопытства в район ортодоксальных евреев, Меа Шеарим, и на узкой грязной улочке увидел Серегу собственной персоной. Не знаю как, но я сразу узнал его, хотя узнать было мудрено. Он стоял возле старенького "Фиата", высокий, худой, с длинной, какой-то пегой бородой и такими же пейсами, в черной, на полголовы кипе, и высаживал из машины все свое многочисленное семейство в старой застиранной одежде. Двух мальчиков, двух девочек и беременную жену. Жена тоже была худая, но в отличие от него, маленькая, с длинным носом, торчащим из-под нелепой шляпки.
Я окликнул его, но вначале он вовсе не отреагировал на мой крик. И только когда я подошел поближе, он вяло взглянул на меня и сказал тихим голосом: "Меня теперь зовут Иуда".
"Понятно... Скажи мне только одну вещь, хорошо? Что привело тебя именно сюда?"
Он посмотрел на меня и таким же тихим голосом ответил:
"Тогда, перед тем, что случилось, Он впервые открылся мне. Но после всего я понял, что Он - это не добрый христианский дедушка, а жестокий, безжалостный Б-г евреев".