Каждый новый день приносит новый шанс измениться. Или изменить что-то в людях, а значит, и в мире. Каждое утро ты на распутье. Но стремительный поток времени никогда не даёт хорошо задуматься и сделать выбор. Он захватывает тебя и тащит вниз по течению, и некогда остановиться и оглянуться. В сущности, такая глупость - строить планы и ставить цели. Жизнь, да, именно жизнь, а не судьба, всё равно устроит всё по-своему. Ей совершенно наплевать на твои личные амбиции......
Так думала я, убаюкиваемая мерным звуком собственных шагов и накрытая теплым одеялом яркого солнца, пока шла по полю. Периодически я закрывала глаза и разглядывала красную пелену век, в которые нещадно палили, довольно прицельно, лучи.
Лёгкий порыв ветра вывел меня из оцепенения. Красная пелена сменилась жёлтой. Ага, солнышко скрылось за голубоватым облаком. Что ж, сыграем в прятки.
Бодро чеканя шаг и воображая себя рыцарем ордена Тамплиеров, я поспешила вытащить из рюкзака дачный плащ и в спешном порядке завернуться в него. Ибо поведение моего круглого горячего друга указывало на скорое приближение дождя: закрывавшее его облако сменилось другим побольше, и вот всё небо в мгновение ока затянулось серенькими собратьями голубоватого первопроходца.
Перебегая по шатким мосткам, я в очередной раз задумалась о тщете установки целей. Вот, пожалуйста: собиралась спокойно дойти до дачи, поработать там в свете солнца под аккомпанемент лёгкого рока, понаблюдать за окружающим мирком и спокойно же вернуться домой. И что? Солнце рассудило по-своему: наша игра в прятки завершалась не самым удачным образом. А именно, светило спряталось куда-то очень далеко и благополучно в этом месте застряло, бросив меня на произвол судьбы посреди серой дождевой завесы, которая настигла-таки меня.
Дождик барабанил по непромокаемому плащу первые аккорды одной знакомой песенки. Я решила порадовать его своим неподражаемым вокалом и подпеть. Controlling my feelings for too long... - подбадривала я себя. Хотелось сгрести хлеставшие по лицу капли в охапку, погладить, усмирить и отпустить ручейком в далёкое плавание. Self-destruction, self-destruction - повторяла я. Когда это кончится, надо будет всё описать на бумаге в мельчайших подробностях - возникла вдруг мысль. И тут же я одёрнула себя: что значит 'надо будет', если бесполезно что-либо планировать вообще и в данном случае в частности? А вдруг я сейчас провалюсь в какую-нибудь выгребную яму, меня зальёт дождём, и выбраться я не успею? И никому уже не пригодятся все эти рассуждения и ощущения, тем более не помогут они мне. Незаметно для себя я стала выкрикивать в дождь что-то, меньше всего напоминающее мьюзовский шоубитц, который мы так чудесно исполняли дуэтом с низвергающимся потоком воды. Прислушиваясь к звукам собственного голоса, вмиг ставшего каким-то чужим, я тщетно пыталась въехать в суть выкрикиваемых слов. Господи, это ведь не английский! Что за бред?
- Склоу крюегер Егерсдорф гросс штайнсволлоу!
Я остановилась как вкопанная. Редкостная ересь продолжала литься из уст. Хорошо же я выгляжу со стороны: стоит какая-то девчушка в плаще, отдалённо напоминающем средневековый, в руке серо-красный рюкзак с черной надписью Stay Away, весьма далёкой от области медиевистики, мокрые волосы разбросаны по лицу, джинсы по колено в грязи, орёт черт знает что. Что могут подумать люди? Стоп! Какие люди? Где я, вообще? Кругом серое и сырое поле, под ногами проплывают ливневые ручьи, в небе свинцовые тучи, и ничего хоть чем-то напоминающего ту местность, панорама которой должна была открыться сразу после мостков. А лучше всего то, что я не могу себя заткнуть. Точнее, не себя, а кого-то, кто завладел моими голосовыми связками и той частью мозга, которая отвечает за контроль произносимой речи. Это сон! Стоит только ущипнуть себя, и...... Но как можно ущипнуть мокрое скользкое тело холодными не двигающимися пальцами? О, ужас. Ощущения реальны, как никогда. Я ни в каком не во сне, а посреди незнакомого мира, здесь и сейчас, а не где-то и когда-то! Единственное, что мне известно о собственном местонахождении, так это то, что я где-то в окрестностях родного провинциального городка. Но что мне делать?
Ещё этот дождь! Я в нём ни фига не вижу! Воображение стало рисовать картины, которые могут открыться, если отдёрнуть дождливую занавеску. Однако ничего кроме панорамы средневековой Европы или сражения при Ватерлоо в голову не лезло, поэтому я поспешила остановить поток бредовых мыслей, дабы придумать способ сориентироваться на местности.
2.
Идеи лучше, чем просто брести в никуда, не возникло в моём бестолковом мозгу.
Этим-то я и занялась. Всё равно куда-нибудь приду. Но что с моим голосом? И могу ли я теперь по праву называть его своим? Понять бы смысл произносимого...
Вдруг почва ушла из-под промокших ног, а по затылку кто-то добрый съездил кочергой. Надо мной распростёрлось огромное серое небо. Ну что, Андрей ты мой Болконский, - сказала я себе, - не так-то всё и поэтично, как уверял Толстой. Жалко предков. Жалко тех великих дел, которые я ещё успела бы сделать на своём веку. Но ничего нельзя планировать и знать заранее. Отвергнув этот неплохой принцип, я стала мечтать. Лежала в луже, смотрела в небо, вдыхала воду, чувствовала капли на щеках, а перед глазами проносились далёкие несбыточные картины: сцена, гитара, микрофон; море, чащобы средневековых лесов; режиссёрская будка; счастливое лицо... Вот кого мне хотелось бы видеть счастливым?
Внезапно что-то чёрное предстало передо мной и заслонило небо. Тут до меня дошло, что никакого удара кочергой (какая ещё кочерга?!) по голове не было. Я просто самым дурацким образом поскользнулась и упала. И умирать ещё рановато.
- Долго собираетесь валяться? - вопросило НЕЧТО.
- Э-э, а я что, заняла чьё-то место? - сказала я в ответ, не заметив, как нескончаемый поток бесовщины, лившийся из моих уст, сменился самой обычной речью.
И тут раздался такой невообразимый раскат грома, который больше был похож на визг четвертуемой свиньи.
Нависавшая надо мной фигура задёргалась в конвульсиях.
Не утруждая себя мыслительной деятельностью по направлению: 'что бы это значило?', я вскочила и бросилась наутёк. Но стоило мне отвернуться от непонятного субъекта, изо рта опять посыпался редкостный бред.
- Стой! - пророкотало сзади.
Что ж, лучше повиноваться. Я обернулась. Меня настигало человекоподобное существо роста два метра с кепкой, путающееся в собственном плаще и косматой бороде. Шикарная грива чёрных волос развивалась позади. Сейчас оно меня сметёт!!! Но нет. В полуметре Нечто, точнее, Некто, остановился и вперил в меня свой грозный взор.
- Стою, - кротко сообщила я.
- Почему это ты, то есть Вы, вздумали убегать от собственного прародителя?
- Что-о, позвольте, от кого??
- Я - первый и единственный Прародитель всего сущего. Включая Вас.
О нет. Это какой-то бомжующий пациент психбольницы. Только его мне тут не хватало. Но странно, с ним я разговаривала на русском. Стоило мне так подумать, как рот выпалил:
- You would not believe, but on days like these the last thing I need is you.
- Почему же не поверю. Верю, что ты так думаешь, но глубоко ошибаешься. Но я не буду утруждать Вас объяснением, почему как раз в такие дни я тебе нужен больше всего, а предоставлю Вам неопровержимые доказательства, - скороговоркой пробормотал Прародитель, постоянно перескакивая с 'Вы' на 'ты'.
- Что Вы собираетесь делать? Мне не нужны доказательства, я Вам верю! - воскликнула я в страхе, потому как Прародитель сделал угрожающий шаг в мою сторону.
Опять этот свиной визг и судороги стоящего передо мной.
'Он ещё и эпилептик!' - пронеслось в воспалённом мозгу. Я пребывала в глубоком недоумении. Что делать?
Припадок Прародителя кончился так же внезапно, как и начался.
- Я отведу тебя туда, где ты мечтала побывать всю жизнь! И оставлю Вас там навечно, ибо ТАМ твоё место и предназначение.
- Может, не надо?
- Но ты хочешь этого!
- Чего?
- Исполнения Вашей мечты, разумеется.
- Не поверите, но сейчас я хочу домой. Чашечку чая, тёплое одеялко и книжечку по истории Франции.
- Я покажу тебе истинный дом. Твоё царство, Ваше величество.
- Вы меня с кем-то путаете.
- Ничего подобного.
- Но я имею право на последний звонок!!! - господи, почему мне раньше не пришло на ум воспользоваться услугами сотовой связи? Ведь я давно была бы дома, стоило только позвонить!
Вдруг я поняла, что телефону взяться неоткуда. Потому что он в рюкзаке, а рюкзак благополучно утерян неизвестно где.
Пока я корила себя за безалаберность в обращении с сотиками, Прародитель опять затрясся. Внезапная догадка осенила: он не эпилептик и не строит из себя четвертуемую свинью. Он так смеётся!
Отсмеявшись, Прародитель вновь обратился ко мне:
- Негоже такой высокоуважаемой особе устраивать истерики прямо посреди безграничного поля.
- Поля не бывают безграничными. Они обязательно где-нибудь да и кончатся. Точнее, ограничатся, - почему-то заметила я. Вероятно, мозги совершенно отказали, и я уже не осознавала происходящего в нужной мере.
- Безграничное Поле безгранично, и именно из-за этого оно получило такое название.
- Безгранична Вселенная, но не обыкновеннейшее русское картофельное поле. Вы несёте чепуху.
- Нет, это Вы склонны к произнесению чепухи, которая на поверку оказывается сущей правдой, - изрёк Прародитель.
Стоило ему это произнести, как я опять перескочила с русского на непонятное наречие.
Прародитель сдёрнул со своих плеч невообразимых размеров плащ, соорудил из него гамак и запихнул меня в это импровизированное ложе. С легкостью подхватив гамак за лямки, он пробормотал какое-то заклинание и взмыл в небо.
Я не могла уследить за происходящим, ибо судорожно вцепилась в свою люльку, боясь выпасть на землю. Спросить что-либо у пилота тоже не представлялось возможным, ведь рот не прекращал невразумительные выкрики.
Дождь перестал.
Внезапно я почувствовала, что уже не лечу, а просто-напросто вишу в воздухе. Собралась с духом и свесилась из гамака, дабы оценить обстановку, коей, впрочем, и быть-то не могло: какая в небе обстановка? Ничего нельзя поставить на ныне отсутствующую опору, каковой в воздушном пространстве, естественно, просто так не висит.
Но то, что открылось моему взору, было достойно тех усилий воли, к которым пришлось прибегнуть, чтобы заставить себя выглянуть из люльки. Подо мной метрах в пятидесяти простиралась зеленая лужайка со сказочным прудиком, кое-где покрытым чем-то фиолетовым, а на берегу паслась стайка белоснежных лошадок. От прудика в гору вела тропа, обрамляемая ровно подстриженным кустарником жёлто-коричневого цвета. Несуразная бредятина, всё ещё доносившаяся из моего рта, оборвалась на полуслове.
По сердцу шпагой резанула тоска, и частичка души вырвалась на свет сладкой кровью невнятных, но очень тёплых и светлых чувств. По вискам барабанила мысль о том, что я всё это видела раньше, когда-то очень давно, и что была счастлива.
Всем телом потянувшись к этим разъедающим сердце воспоминаниям, я вывалилась из гамака. Захватило дух. На секунду застыв в воздухе, я беспомощно взмахнула руками и камнем ринулась вниз.
Шмяк!
Трудно дышать. Над головой сомкнулась дверца прозрачного синеватого люка. Я проваливалась глубже и глубже в жидкий туннель. Вдруг руки коснулись чего-то склизкого, выступавшего непонятно откуда. Бешено рванув на себя нечто, являвшее собой последнюю надежду на спасение, я была подхвачена водоворотом и, окруженная невероятным потоком воды, утянута в очередную трубу. С ужасом осознав, что дышать совершенно нечем, я попыталась разглядеть последнее пристанище своего тела (равно как и духа), но не увидела ничего, кроме обступающей со всех сторон мглы.
Открыла рот, и...
И судорожно вдохнула.
3.
... Я открыла глаза, явственно почувствовав, что лежу на чём-то холодном и мокром. Над головой возвышалась жутковатого вида горгулья, вроде, каменная. Её крючковатые пальцы держали в руках нечто, отдалённо напоминающее пару спиц. Холодный, полный гордого пренебрежения моей скромной особой взгляд горгульи был устремлен куда-то мимо. Всем своим видом она доказывала, что я не представляю для неё ровно никакого интереса. Что ж, это нам только на руку. Не хватало ещё, чтобы эта двухметровая старушенция превратилась из безмолвной каменной скульптуры в живую тварь, норовящую проткнуть меня своими спицами.
Для начала не мешало бы освежить в памяти произошедшее. И стоило мне об этом подумать, как уста разомкнулись и стали произносить всю ту же странную белиберду, что и раньше. Этот факт заставил вспомнить цепь событий во всей последовательности: падение с пятидесятиметровой высоты, попытку потонуть в пруду, который почему-то представлялся мне жидким туннелем с люком в качестве входа, водоворот, темноту и звук собственного захлёбывающегося вдоха. И вот теперь я лежу непонятно где, и меньше всего моё теперешнее месторасположение вяжется с недавними воспоминаниями. Я попыталась встать и в очередной раз замолчать, но в отличие от первого, второе мне мало удавалось. Откуда-то сзади доносился мерный плеск воды. Я стояла посреди каменного коридора, освещаемого парой чадящих факелов, с меня капало, руки были измазаны тиной. Я обернулась. Невдалеке виднелась дверь. Я приблизилась к ней, бесшумно ступая по скользкому полу. Отпереть её не удалось. Не особо расстраиваясь по этому поводу, я вновь развернулась и пошла в противоположном направлении. Ага, вот и горгулья. Однако, что всё-таки у неё в руках??
При ближайшем рассмотрении две торчащие палочки оказались вовсе не спицами, а неким подобием турникета. Только очень маленького. Недолго думая, я крутанула конструкцию, приложив силу к концу одной из 'спиц'. Покрутившись секунд десять, импровизированная рулетка остановилась, и явственно приобрела форму указателя, ибо одна из палочек смотрела в живот горгулье, а вторая воткнулась в темноту, укутавшую дальний угол коридора.
Не переставая источать невнятные ругательства на незнакомом языке (а у меня почему-то было чувство, что мой рот исторгал именно ругань, слишком уж грубо всё это звучало), я направилась туда, куда предлагали мне идти 'спицы' горгульи. Но недолгим был путь в темноте. Потому как я ткнулась всем телом во что-то мягкое и лохматое, немедленно зарычавшее на меня. К счастью, из-за темноты мне так и не довелось узнать, что (или кто) это было. Я резко развернулась и бросилась бежать, сопровождаемая злобным рыком и собственными визгливыми выкриками.
Вот только куда я бежала? Очутившись возле вышеупомянутой каменной статуи, столь любезно указавшей мне путь в пасть к рычащему зверью, я в недоумении остановилась. Совершенно очевидно, деваться мне было некуда. С одной стороны - косматое создание, одержимое явным намерением если не сожрать меня, то уж точно покалечить, с другой - наглухо запертая дверь, ещё неизвестно, куда ведущая. Я с ужасом огляделась. И - о, чудо! Моему взору открылась узкая лазейка за спиной злобной старушенции. И как же я сразу её не заметила? Повинуясь инстинкту самосохранения, я шмыгнула за статую и полезла в проход. Когда мне удалось почти целиком втиснуться туда, что-то больно полоснуло по ноге. Надеясь, что зверюга слишком велика, чтобы продолжить своё преследование по узкому туннельчику, я ползком припустила вперёд.
Вскоре доносившееся сзади бешеное сопение, полное разочарования по причине несостоявшегося завтрака (или ленча), утихло, а моя многострадальная голова ткнулась в стену. Похоже, это тупик. И мне предстоит подобно загнанной добыче, истекающей кровью, хорониться в этом сомнительном убежище, чтобы не попасться в зубы охотнику. И, лишив таким образом сразу двух существ возможности покушать (то есть моего преследователя и себя саму), я прочно застряла в тупике, привалившись к стене и не переставая произносить несусветную околесицу.
По прошествии довольно длительного промежутка времени, цепкими когтями впилась в мою душу хандра. Чёрные мысли вновь овладели сознанием. Уже неоднократно за сегодняшнее утро я собиралась умирать, но все эти попытки вступления в мир иной были куда более приятны, чем то, что происходило сейчас. Ведь долго так не просидеть. Через полчаса скрюченные конечности начнёт выгибать боль, захочется пить, через три часа желудок настойчиво затребует источника энергии в виде какой-нибудь пищи, а ближе к ночи я окончательно сойду с ума от боли, голода, жажды, а главное, бреда, доносившегося из собственного нутра. Я погрузилась в дремоту. Не к месту вспомнилось:
Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе
Грядущего волнуемое море.
Но процитировать корифея русской литературы я не сумела за полным отсутствием контроля голосового центра мозга. Кажется, связь с этой частью головы полностью утеряна.
От слабости в глазах начали мельтешить тёмные пятна.
Как-то разом поникнув, я сползла по стене и... и грянулась головой оземь. Неужто? Да, именно так: не существовало никакого тупика, просто свод резко понизился, и теперь, чтобы ползти дальше, необходимо было распластаться по полу и не поднимать головы.
Но скольких душевных сил стоило мне понять эту простую вещь! Лазейка всего лишь ещё больше сузилась, а я собралась остаться в ней на века, когда можно было спокойно продолжать путь. Что я и сделала, превозмогая усталость и начавший одолевать сон.
4.
Окружаемая толстыми стенами и кромешной тьмой, я медленно продвигалась по туннельчику, уводящему куда-то вверх. В рот, открывавшийся с завидным постоянством и всё ещё произносивший режущую слух несусветицу, попадала грязь с пола.
И вот вдалеке забрезжил свет, и послышались тихие голоса.
Всё это вновь напомнило мне чужие предсмертные видения и рассказы о 'свете в конце туннеля'. Вот уж не думала, что путь в высшее измерение так неприятен и странен, а главное, неудобен. Меня заставляют ползти, чтобы отождествить с червём, тем самым ещё раз подчеркнув никчёмность моего земного существования? Омерзительно.
Голоса приближались. Я явственно расслышала диалог:
- Если ты считаешь возможным одобрять достоинства демократичной Серилии и защищать серилийцев, населяющих её, то между нами существует нравственная пропасть, мы молимся разным богам. Это - не политический, а прямой и религиозный вопрос, - говорил кто-то простуженным басом.
- Ох уж эти мне твои непоколебимые принципы, - отвечал мягкий женский голос. - Сколько раз повторять: я не одобряю ничьих достоинств и никого не осуждаю. Я ни на чьей стороне, ведь принять чью-либо сторону мне не позволяет социальный статус: я просто-напросто никто. Твоя фаворитка, не имеющая ни права голоса, ни даже собственных суждений и, с позволения сказать, принципов.
- Но ты же знаешь, что это не так!
- Я не имею права знать что-либо. Я безмолвная тварь, одна из тех, что исполняет вместо твоей немощной жёнушки супружеский долг.
- О, замолчи немедленно! Прекрати раздражать меня этими выпадами! Я люблю тебя и не хочу терять из-за подобной чепухи. Серилийцы, Серафинские холмы, принципы - имеет ли всё это значение в сравнении с моими чувствами?
- Самодовольный дурак. Как тебе только удалось укрепиться во главе нашего участка Поля?
- Молчи!
Послышался приглушённый вскрик и звук двух тел немалых размеров, упавших на нечто мягкое.
Вот ещё, не хватало мне вылезти из туннеля не весть в каком виде посреди сцены избиения главой какого-то Поля собственной любовницы.
Тем не менее, я добралась-таки до выхода, забранного решёткой. Сквозь неё я разглядела часть комнаты, по всей видимости, просторной, хрустальную люстру на потолке и краешек плотного ковра, прикрывавший часть лаза. По звукам, раздававшимся надо мной, стало понятно, что в комнате происходит действо, весьма далёкое от избиения. Вдруг женщина произнесла приглушенным голосом:
- Стой, слышишь, кто-то говорит?
Тут меня вдруг осенила мысль о том, что я до сих пор не овладела собственными голосовыми связками и всё ещё одалживаю их кому-то.
- Да? Действительно. Это снизу. Но оттуда уже давненько не было гонцов! - мужчина встал с ложа, сделал пару шагов и нагнулся надо мной.
-Ты кто? - возопил он.
- Я? Собственно, это довольно-таки сложный вопрос. Особенно в свете последних событий, - отвечала я.
- Вылезай немедленно и соизволь объясниться!
- Соблаговолите слезть с решётки! Иначе я не смогу выбраться.
Грузный мужчина лет сорока на вид отпрянул от меня, вероятно, поражённый грубым тоном.
Ещё бы тону не огрубеть после произнесения стольких несуразных фраз на дичайшем наречии!
Я стукнула по решётке, но к моему глубокому разочарованию, она не желала откидываться.
- Извините, но без посторонней помощи никак не обойтись. Решётку заклинило, - констатировала я.
- Элиабель, позови Ганса. Необходима помощь, - мужчина обратился к своей недавней собеседнице.
- Но если он застанет тебя здесь, в его собственных покоях, а не в замке, причём в таком виде, то...
- Выполнять! Мне наплевать на свой вид! На людскую молву! Интересы государства превыше всего! Не видишь, это посланник с того конца Поля?
- Посланница, - заметила Элиабель, приблизившись к входу в лаз и с любопытством меня разглядывая.
- Вытаскивай её оттуда, горделивая стерва, мне всё равно, каким образом ты это сделаешь! - вскричал истерическим голосом мужчина.
- Успокойтесь немедленно! Как Вы смеете в таком тоне разговаривать с дамой? - заорала я. Мне жутко хотелось говорить, причём как можно дольше, и неважно, что: главное, не отдавать вновь свои связки во владение неизвестно кому.
- Что? Произвол! Как ТЫ смеешь повышать голос в присутствии Главы Серафинского полевого участка!! - продолжал бесноваться истерик, споткнувшись о завёрнутый уголок ковра и слоноподобно рухнув на пол.
Элиабель зашлась гомерическим хохотом, совершенно не соответствовавшим её женственным чертам.
Вдруг послышались тяжелые приближающиеся шаги, а затем и звук рывком открываемой двери.
- Что происходит? - пророкотал знакомый голос, - Элиабель, опять ты принимаешь в моей опочивальне чёрт-те кого? Ну, что за урод значится в твоих избранниках на этот раз?
- Успокойся, Ганс, прошу тебя. За то, что ты обозвал нашего светлейшего Главу уродом, нам с тобой придётся поплатиться, - отсмеявшись, изрекла Элиабель.
- Светлейшего Главу? О, так это Вы, достопочтенный Франсуаск? Простите мне моё невежество. Как же я мог сразу не признать в валяющемся в весьма неприглядной позе у ног моей супруги человеке Франсуаска Серафинского?! - сокрушенно ухмыляясь, протянул некий Ганс, и, вероятно, стал поднимать Главу Серафинского полевого участка.
- Видишь ли, Ганс, это действительно он, и я надеюсь на твоё молчание по поводу столь конфиденциального вопроса, как пребывание светлейшей особы в твоей спальне. А сейчас нам нужна твоя помощь: кто-то пришёл снизу. Точнее, не кто-то, а милое создание женского пола. И мы не можем открыть решётку, - молвила Элиабель.
Ганс сделал пару внушительных шагов, от которых задрожали половицы, и нагнулся над решёткой. Что-то показалось мне чересчур знакомым в его облике.
- Прародитель? - осенённая внезапной догадкой, воскликнула я.
- Прародитель? - хором вторили мне Элиабель и Франсуаск, - где он??
- Прародитель? Я? Да ты что, ты ошибаешься, дитя! - ответил мне Ганс голосом небезызвестного Прародителя, чьё имя троекратно прозвучало на разные тона и вознеслось куда-то под потолок.
- А кто, по-Вашему, перехватил меня по пути на дачу, вещал нечто о Безграничном Поле, призывал отправиться с ним к мечте и сулил обрести истинное призвание? Разумеется, Прародитель, то есть Вы! И немедленно вытащите меня из этой дыры!
- Призвание - всего лишь способ по-иному назвать страсть, - тихо произнесла Элиабель.
Но кроме меня её никто не услышал, потому как Ганс дёрнул решётку на себя и я, вцепившись в прутья мёртвой хваткой и повинуясь его сильной руке, вылетела на середину комнаты.
5.
Элиабель, Франсуаск и Ганс окружили меня плотным концом.
- Объяснитесь, - в очередной раз потребовал Глава Серафинского полевого участка.
- А объяснять, вообще-то, нечего. Я непонятно как попала в лапы к этому мужчине, который не далее как утром назывался Прародителем, а сейчас это всеми силами отрицает. Его же стараниями была скинута в милого вида водоём, затянута в водоворот, выброшена в какой-то мокрый коридор, а из него добралась по узкому лазу сюда, спасаясь от преследования дикого животного.
С минуту в комнате царила свистящая тишина.
- Вот, собственно, и всё, - прервала я порядком надоевшее молчание, - Верните меня домой. Пожалуйста.
- Ганс, а я-то думала, что ты прекратил своё грозящее нам погибелью хобби, - пропустив мою просьбу мимо ушей, молвила красавица Элиабель.
- Конечно, прекратил, - звонко отчеканил Ганс (или всё-таки Прародитель?!).
- Тогда чьих рук, позволь узнать, это дело?
- Какое дело? Что за хобби? О чём вы, вообще?? - в голосе Франсуаска явственно проскальзывали истерические нотки, вызванные, вероятно, полным отсутствием понимания происходящего.
- Видишь ли, дорогой мой Франсуаск, мой муж давно уже не проводит ночи в компании женщин. Он...
- Что? - проявила я живой интерес к проблеме. Меньше всего Ганс походил на представителя нетрадиционной ориентации. Слишком уж он был грузен и мужественен.
- Вместо этого, - продолжала Элиабель, внезапно всхлипнув, - он рыщет вдоль границ нашего участка Поля и периодически покидает пределы твоих владений.
- Как? - праведно возмутился Франсуаск. Как и большинство обладающих недалёким умом правителей, он был целиком и полностью уверен (или лучше сказать, заверен добрыми людьми), что население подвластной территории беспрекословно ему подчиняется.
- А вот так. Перебирается из нашего мира неизвестно куда и периодически притаскивает оттуда всевозможные особи проживающих там существ, - совладав с собой, всё тем же спокойным тоном говорила Элиабель.
- И куда он их девает? Надеюсь, возвращает обратно? - задала я вопрос, больше всего меня интересовавший и даже, в некотором роде, терзавший.
- Когда как.
Ганс и я одновременно побледнели, а Франсуаск побагровел от злости.
- Что ты имеешь в виду? Ты хочешь сказать, что он нарушает границы раздела двух миров? - гневно прошипел Глава.
- Почему же двух? Ты наивно думаешь, что миров всего два? - с ехидной ухмылкой вопросила Элиабель.
- Молчать! Не сметь меня унижать! Что ты городишь? Если ты вздумала раздавать оскорбления в нашем участке Поля направо и налево, то между нами существует нравственная пропасть! Это - не политический, а прямой и религиозный вопрос!
- Где-то я это уже слышала... - задумчиво протянула я.
Пожалуй, свою излюбленную фразу незадачливый Глава подцепил не так давно в какой-нибудь книге и теперь блещет знаниями в области языка. Хотя, приняв во внимание тот факт, что книг он, скорее всего, вообще не читает, можно установить и другой способ внедрения и прочного закрепления данного высказывания в лексиконе Франсуаска. Например, услышал от какого-то действительно умного человека. Но не всё ли равно? Далась же мне в такой неподходящий момент эта нравственная пропасть!!
- В темницу! Всех троих! Четвертовать! Ободрать заживо! Снять скальп! Обезглавить! Повесить! - выкрикивал Франсуаск, уже сменивший цвет лица с красного на зеленый.
- Интересно, как Вы собираетесь вешать уже обезглавленных и даже четвертованных людей? - скромно заметила я.
- Никто никого не повесит. Тем более, не четвертует и не отрубит голову, - ответила Элиабель и, воткнувшись взглядом огромных зелёных глаз в зелёное же лицо Главы Серафинского полевого участка, продолжила, обращаясь уже к нему, - прекратите истерику.
- Какую истерику? У кого истерика? Да ты мне за это поплатишься, несчастная! - вероятно, властный тон любовницы не подействовал на Франсуаска. А может, он просто демонстрировал силу своего голоса? Так сказать, показательные выступления при изрядном скоплении народа. Наверное, ему редко позволяют на себя орать: не могут же в окружении Главы какого-то Поля находиться столь же глупые и психованные люди, как и сам он. При нём наверняка есть более уравновешенный и умственно сильный деятель, например, советник. Или даже не один. И все дела Серафинского полевого участка находятся в ведении этой коллегии советников, а если угодно, кабинета министров.
Мои размышления о составе Серафинского правительства, разбавляемые незатейливыми сентенциями Франсуаска о нашем вероломном поведении, оборвались как раз на кабинете министров. Дело в том, что пока я всё ещё сидела на полу, Элиабель тщетно пыталась успокоить не на шутку разбушевавшегося Главу, а Ганс в растерянности навис надо мной, по наши души примчался целый взвод стражи. Дверь в очередной раз резко распахнулась, и в комнату ворвались человек пятнадцать, одетые весьма скудным образом. С их плеч свисали какие-то шелковые грязно-белые одеяния, покрывавшие под собой всё остальное тело. Волосы у всех были гладко зачёсаны назад и доходили примерно до лопаток. Ноги были перетянуты какими-то красноватыми тряпочками и шнурочками, а в руке каждый держал по палице. Зрелище эти юноши являли весьма жалкое. Но несмотря на несколько подавленный вид стражей, назвать их хлюпиками было бы ошибкой. И скрыться от этого сборища мускулистых белокурых парней с грустными глазами не представлялось возможным.
- Ага! Очень вовремя! - воскликнул Франсуаск. - Хватайте этих подлых тварей, посягнувших на мою честь и мой пост, и ведите в темницу!
Кажется, на пост и уж тем более, на честь правителя Серафинского полевого участка никто не посягал. Но какое это имеет значение, когда перед глазами явственно прорисовывается очередная перспектива сгнить в затхлом влажном подвале? Повинуясь приказу Франсуаска, двое стражников моментально подхватили меня под руки и потащили через всю комнату к двери. Как уводили Ганса и Элиабель, я не увидела.
И какой чёрт меня дернул вообще вылезать из туннеля?
6.
К моему глубочайшему удивлению, темница находилась вовсе не в подвале, а в высокой башне. Чтобы добраться до камеры одиночного заключения, пришлось взбираться по крутым ступенькам винтовой лестницы наверх. Однако сделать это не составляло никакой сложности, потому как стражники бодро тащили меня сами. Правда, однажды я всё-таки ударилась ногой о каменный пол. Этот удар живо напомнил о ссадине, которую я получила при попытке побега от зверя в коридоре, охраняемом старой вреднющей горгульей. Что охранял сам зверь, пока оставалось загадкой.
Такой же загадкой был для меня статус здания, в котором я находилась. Тут тебе и дом Ганса с его личной опочивальней, и лаз в эту спальню прямо из пруда, и лестницы неимоверной высоты, и темница, и казармы для стражи. Иначе, почему юноши так быстро прибежали на зов Франсуаска? Очевидно, потому, что находились где-то неподалёку. Хотя необязательно они возникли из казармы, могли и просто дежурить возле какой-либо секретной комнаты. Вот, пожалуйста, ещё и секретная комната. А если учесть, что я успела осмотреть лишь малую часть всего строения (спальню соединял с лестницей небольшой коридорчик), то его масштабы и функции воистину впечатляли.
Наконец, восхождение в неизвестность завершилось, и я очутилась перед шаткой деревянной калиткой, по всей видимости, выдернутой из забора и приволоченной наверх немалыми усилиями. Самым нелепым во всём этом зрелище был огромный замок, венчавший этот незамысловатый вход. Явной необходимости в помещении подобного тяжеловесного атрибута на столь хлипкое сооружение я не находила. Хотя тем, кто конструировал это грандиозное здание, видней.
Передо мной нарисовался очередной грузный мужчина, побряцал ключами, снял замок и втолкнул меня внутрь калитки. От сильного толчка в спину я по инерции пробежала несколько метров вперёд. Ссадина на ноге резко заявила о себе. Я с трудом удержалась в стоячем положении и обернулась, дабы взглянуть, возможно, в последний раз, на своих стражей и ключника. Но этому не суждено было случиться, потому как кто-то схватил меня сзади за кофту, дёрнул на себя и куда-то потащил. Ага, так калитка - это всего лишь первая дверь на пути в мою будущую камеру. Что ж, надо признать, система хранения заключённых тут совсем как у нас.
Тщетно пытаясь высвободиться из лап провожатого и заодно из верхней части моего одеяния (иначе освобождение не представлялось возможным, так как мой 'гид' явно не собирался выпускать из рук кофту), я вертелась словно взятая за хвост змея. К сожалению, все эти змеевидные телодвижения не привели ни к чему, кроме усиления хватки противника. Я потеряла равновесие и теперь просто трупоподобно волочилась за непонятным субъектом, личность которого собиралась в ближайшее время установить.
- Эй, а нельзя ли полегче? - заорала я, когда от очередного рывка одёжка, закрывавшая верхнюю часть тела, предательски затрещала.
И тут случились две странные вещи. Во-первых, я вдруг обнаружила, что голосовые связки обрели-таки своего законного владельца, и что я давно уже не треплюсь на неведомом самой себе языке. А во-вторых и в главных, мой предполагаемый недруг откликнулся на пламенный призыв сбавить обороты и затормозил. Не веря в свою удачу, я уж было решила, что достигла наконец пункта назначения, то есть камеры. Но я ошибалась. Мы находились посреди коридора, который просто не мог являть собой место содержания политзаключенных. Кстати, не только полит, но и той категории преступников, которые якобы посягнули на честь правителя. Или это тоже относится к политическому преступлению?
Однако я продолжала полулёжа восседать на холодном каменном полу, от которого весьма дурно пахло.
- И что? В чём причина остановки? - упавшим голосом вопросила я, не надеясь услышать вразумительный ответ. Всё тут как-то путано. И непонятно. И никто не желает отвечать на интересующие меня вопросы. Впрочем, мне всю жизнь никто не даёт конкретных ответов. Как и везде, в этом дурацком Поле ни в чём нет ясности.
- Ты кто? - я была крайне удивлена подобным ответом, и поэтому не придумала ничего более умного, как просто задать наитупейший вопрос.
- Кейв.
- Насколько я помню, cave - это пещера по-английски.
- Ну да, наверное, - рассеянно пробормотал Кейв и протянул мне грубую, но худую руку, - нам надо идти.
И я наконец-то додумалась разглядеть его.
Ко мне склонился человек, чей возраст вряд ли можно определить по внешнему виду. Дело в том, что он весь состоял как бы из кусочков одного человека в разных возрастных категориях. Первое, что привлекало внимание - это совершенно седые волосы. Или они просто были белыми? Через густую чёлку за мной подглядывали наивные и в то же время грустные детские глаза. Прямой аристократический нос весьма приятно гармонировал с этими светло-карими зеркалами души. Две тонкие полоски губ растянулись в старческой усмешке, присущей лишь многое повидавшим на своем веку людям. Шея этого необычного человека была покрыта мелкими шрамами, местами даже не полностью затянувшимися. На нём был тёмный выцветший балахон, перетянутый на поясе ярко-зеленым жгутом.
Он взял меня за руку, откинул с лица чёлку и широко улыбнулся. Несмотря на мозоли и ссадины, испещрявшие его ладони, прикосновение оказалось мягким и даже нежным.
Этот человек был ни чем иным, как сочетанием древнего мудрого старца, радующегося жизни юноши и печального ребёнка. И эти три представителя рода мужского, непонятным образом вселившиеся в одного человека и прочно угнездившиеся в нём, определённо мне понравились. Если не сказать большего.
Не говоря ни слова, я следовала за ним дальше по коридору, закручивающемуся наподобие спирали, любовалась неестественным блеском белоснежной шевелюры и не чувствовала нарастающей боли в ноге.
Неизвестно сколько продолжалось это путешествие.
Мы остановились, и Кейв выпустил мою руку.
- Посмотри вперёд, - звонко воскликнул он.
Я последовала совету и...
И мой дух не то, что был захвачен, а просто покинул своё местообиталище и завис в пространстве и времени.
Я как вкопанная стояла перед огромным проломом в стене на самом его краю, а где-то внизу проплывали облака. Иногда они образовывали просветы, и ещё ниже виднелись серо-коричневые шпили замков, зеленые массивы лесов и голубые лужицы озёр. С большим трудом оторвав взор от этого невообразимого зрелища, я взглянула наверх. По глазам ударило древком жёлтого копья, и в каждый висок вонзилось по острой игле.
Я пошатнулась и стала падать.
'Вот это действительно великолепный конец моей тщетной жизни!' - пронеслось в голове.
Стоит открыть глаза, и передо мной распахнётся вновь этот восхитительный мир, величие которого просто невозможно описать словами.
Но падение оказалось гораздо более быстрым, чем я ожидала.
С трудом перевернувшись на спину, я открыла-таки глаза.
Всё тот же коридор, тот же холодный пол, а чудеснейшая иллюзия растаяла, как дым на ветру.
- Что это? - только и сумела прошептать я и отключилась.
7.
Пробуждение, в отличие от несостоявшейся попытки непроизвольного суицида, не было приятным. Спина ныла, в горле першило, голова кружилась, а левой ноги я вообще не ощущала. Неужто когтищи зверя (или чем там меня полоснуло это треклятое создание) оказались отравленными, и я всё-таки в скором времени отойду в мир иной? Но сколько ж можно истязать меня этими умопомрачениями о смерти, создатель?
Я лежала на жёстких досках, окруженная полумраком и низкими сводами, с которых кое-где свисали кружева паутины и мшистая плесень. Повернув голову, я узрела сидящего на полу седовласого старца.
- Вы кто? - спросила я хриплым голосом. Счастье, однако, что это был мой родной голос, пусть и несколько звукоизменённый.
- Кейв.
Тут я освежила в памяти произошедшее и решила наконец прояснить ситуацию.
- А, это ты. Что со мной было?
- Вообще или минуту назад?
- Минуту назад и вообще. Только непонятно, откуда тебе известно описание моей бытности в общем. Мы же не встречались прежде.
- Нет, не встречались. На самом деле ты просто заснула, и все твои блистательные видения - лишь сон, который ты стремилась узреть всю жизнь.
- Да уж, впечатляет, - ввернула я. - Так на самом деле нет никакого пролома в стене и разверзнувшейся под ним манящей дали?
- Нет.
- А с чего ты взял, что именно этот сон мне хотелось видеть, и как ты вообще узнал, что я видела именно его?
Кейв хмыкнул.
- Так я же и послал его в твою многострадальную голову.
- Да ты что? А как? Механизма мне, простой смертной, разумеется, не постичь?
- Пожалуй.
Я осознала, что вряд ли дождусь прямых ответов на прямые же вопросы. И что можно не пытаться употреблять в речи вопросительные местоимения места и образа действия, ибо на получение более конкретного описания, чем заключается в подобных местоимениях, надеяться нечего.
- Тогда из другой оперы. Вот ты утверждаешь, будто голова моя многострадальна. Ну и зачем в таком случае добивать меня подобными снами?
Кейв промычал что-то невразумительное.
- А где мы?
Ответа не последовало.
Я встала с деревянного настила и прошлась по помещению. Боль потихоньку утихала, а нога вновь обрела материальность.
- А как мне попасть домой?
Кейв среагировал на удивление быстро.
- Вот над этим я сейчас и размышляю. Не знаю, как тебя выручить...
- Ну, если бы ты ответил на мой предыдущий вопрос, я могла бы стать пособником в придумывании плана по моей выручке. То есть, пардон, по спасению.
- Мы в участке Безграничного Поля, называемом Серафинским.
- Не поверишь, но я это знаю. А что за темница стала нашим пристанищем? И что у тебя за должность тут? Соглядатай?
Каким-то невероятным образом вся доброжелательность по отношению к моему необычному собеседнику улетучилась. Назревала злоба. А всё потому, что я ненавижу неопределённость, которой меня в последнее время так обильно потчуют.
- Я проводник.
- А чего не диэлектрик?
Кейв, вероятно, не был знаком с физикой, и воспринял мою неуместную реплику как проявление агрессии. Должна признать, тон, коим сия реплика была произнесена, не предвещал ничего хорошего. Кстати, подобный тон возник не только потому, что всё вокруг начинало раздражать, но ещё и благодаря весьма вовремя пришедшей на ум науке физике. Вызывая из дебрей памяти наглядные изображения процесса электронной поляризации диэлектриков на пару с определением диэлектрической проницаемости среды и не получая положительного результата данных разысканий, я ещё более злобно уставилась на Кейва.
А он, как ни в чём не бывало, продолжал разглагольствовать на тему собственного угнетённого бдения, то есть о политике и о себе. Пожалуй, стоило прислушаться. Я вернулась к деревянной лежанке и свернулась на ней комочком слуха.
- В бытность мою учеником Великого Прародителя о Франсуаске, ныне величаемом Серафинским, никто ничего и слыхом не слыхивал.
- Ой, а ты был учеником Прародителя? А кто это?
- Это основатель данного участка Поля. Давным-давно, в Предначальную Эпоху, он прибыл сюда во главе небольшой группы таких же Вечных людей, как и он сам. Они задались благородной целью - создать Небывалые земли, на которых царил бы покой.
- Ага, а откуда они прибыли?
- Об этом история умалчивает.
- Но, подозреваю, из мест, где все уже пресытились поэзией войны. Захотелось им отдохнуть. А для этого, естественно, необходимо бросить свой погибающий народ посередь кровопролитных военных действий и отправиться на сотворение великих дел, то бишь на создание нации себе подобных и поселение её в райском уголке. Как ты там сказал, Небывалые земли? Вот-вот. Вполне приемлемое название для подобных безобразий. Ничего не скажешь, благородная цель!
- Не перебивай, если хочешь узнать о нашем крае. Я не могу взять в толк, с чего вдруг эта неуместная ирония?
- Продолжай, продолжай.
- Так был основан город Серавин, впоследствии Серафин. Он простирал свои владения на многие земли, а люди селились вдали друг от друга, чтобы сохранить независимый нрав.
- Ух ты, оригинальный способ сохранить гордыню! А я-то наивно думала, что тем, у кого это качество есть, даже и избавиться от него невозможно! Оказывается, её легко потерять и надо бережно хранить!
- Хватит уродовать мои слова.
- Ладно, ладно, я и не претендую! А как ты стал учеником Прародителя?
- Один за другим его товарищи из Вечных людей отбывали на высшие участки Поля, и Прародитель почувствовал, что скоро наступит его черёд. Тогда он понял, что своё духовное наследие необходимо передать потомкам. Для познания и сохранения наследия были избраны лучшие и наиболее перспективные ученики Школ Света, из которых и составлялась команда по исследованию, изучению, реорганизации и переписи наследия. Я вошёл в эту команду.
- Летописец ты, что ли?
- Ну да. Но вот Прародителя призвали на высший участок Поля, и Серафин, представляющий собой разрозненные и разобщённые поселения небольших групп людей, подвергся варварскому нападению интервентов.
- Ага, сдох ваш бобик, система рухнула, и в рядах бывших союзников начались разброд и шатание.
- Я откажусь рассказывать дальше, ежели ты не прекратишь меня перебивать.
На самом деле мне жутко надоели эти пространственные речи не по существу, всё моё нутро требовало голых фактов, на основе которых можно было бы сделать выводы о своём положении. Этим-то и были вызваны вроде как беспричинные нападки на Кейва, долженствующие привести к прекращению его тирады. Но мой седовласый проводник наконец-то нашёл аудиторию и не желал упускать счастливого случая высказать всё то, что накопилось в его древней душе. Поэтому попытки его рассердить и заткнуть ничего хорошего не дали.
- А как получилось, что ты из представительного летописца превратился в тюремщика?
- Вот слушай. Интервенты - изгнанные со своих участков Поля предки Франсуаска. Они решили захватить мирный Серафин, и установить в нём свою власть. Так и случилось. Всех, хоть каким-то образом связанных с Прародителем, коих было не мало, либо отправили в низший участок, либо запрятали в темницы.
- И когда же это случилось?
- Очень давно, - и, заметив недюжинное удивление на моём лице, Кейв добавил, - да, мне много лет - одним из составляющих наследия Прародителя был рецепт долголетия. Шли годы. Диктат интервентов утихал, а мои товарищи по ордену летописцев чахли от бесконечных пыток и терзаний, которым их подвергали в надежде выведать место хранения наследия. Некоторые из них были отправлены в низший участок.
- А, я поняла. Высший участок- рай для избранных, низший - ад для простого люда.
- Похоже, что так.
- А ты тоже подвергался пыткам?
- Да. Но вскоре наши мучения прекратились: на клан интервентов напала странная болезнь, и многие его представители отправились вслед за недавними узниками темниц. Выжила правнучка предводителя интервентов Ахелнар, носившая под сердцем ребёнка одного из коренных жителей Серафина. Неизвестно, как она умудрилась выбрать для дочери отца не из представителей своего клана. Но вот девочка родилась, и ознаменовала своим рождением новую эпоху. Диктат интервентов улетучился вместе с диктаторами, Ахелнар разрушила родовой замок, выстроенный её прадедом, сняла запрет на браки между серафинцами и потомками интервентов и поселилась в маленьком домике вместе с дочерью и её отцом. Я в числе немногих уцелевших летописцев был освобождён.
- Так-так, а что всё-таки с твоим положением при дворе?
Проигнорировав вопрос, Кейв продолжал нудную лекцию:
- Дочь Ахелнар росла своенравной, грубой, вредной. Убежала из дому по молодости. Её не искали - несмотря на то, что девочка была единственной дочерью Ахелнар, родители не особо заботились о судьбе смутьянки. Вернулась она с одним сыном на руках, вторым под сердцем.