Представим, что над камином висит зеркало, в котором отражается "Весна" С.Боттичелли, висящая на противоположной стене.
Облачная весна на каминной полке между часами и оглаженною до водянистого, идущего изнутри света фигуркою оленя, медлящая перевалить через бронзовое зеркало в наш небогатый красками мир, дабы в нем с увлечением вечной языческой молодости повториться, переливается в преграде стекла искривленно вытянувшимися - а-ля ощущениям Эль-Греко - за границу нормального роста "живыми", в которых Бог, и их раскидистыми, невозможными (по красоте, управляемой лопатой и ножницами лишь в малом, искусственном "отчасти", и по мощи, с которой никому ниже горнего никогда таки не сладить, действующей природной силы) садами, в которых Бог, и бестиарием Ноя тенистых садов, в котором Бог, плеща уже тонкими покрывалами, раздутыми парусами в кропотливом стиле "ампир", расписанными пленительною живоносной мелочью букетиков Сандро Боттичелли.
Едем автобусом с запотевшими окнами, которые протирать толку особого нет, так сумеречно сквозь конопатинку грязи бежит назад бесконечный рядок картин, печатаемых объективом в каучуковом шнуре, управляемым с притулившегося к нему двойного сиденья движением глаза. Шлейфами бегут по сторонам снежные, белоУгольные насыпи с верстовыми кое-где пушками. За ними сложным бородинским порядком отступают деревья в забористом инее, заменяющем им бороды, аксельбанты и песню на устах человеческого запевалы. Сосны на морозе, что звезды, перемигиваются, перебиваются часто подымающимися к небу дымами берез, и оттенок синевы придается отпадающему от окна кадру выхлопом приставленной к осветительному делу черненькой тучки из рода восхитительных, обидчивых, непосредственных созданий, населяющих лучший английский дубль на дне самой загадочной на свете кроличьей норы. На повороте возникает сплошной, в линию выстроенный край леса. Он, как и все проносящееся мимо, вроде принагнувшихся столбов освещения с пушистыми оплечьями и бледных треугольных вышек высоковольтной линии передачи, сжавшихся во внутрь собственных контуров, хотя это и кажется невозможным, вместе с намотанными на кулаки изоляторов проводами, так что незаметно никакого провиса, как и вся накатанная дорога, упорствует в зимнем характере.
То, что происходит с водой и металлом при смене температур, опять обращает меня к детской книжке странно увеличенного формата, где почти уже невозможно вспомнить, каким был вчера, потому что с сегодняшнего утра ты уже раз пять поменялся в размерах и даже подумывал дипломатически, сколько раз в год отправлять с курьером посылку с обувью, чтобы исчезнувшие из виду ноги продолжали слушаться голову. "Alice's Right Foot, Esq., Hearthrug, near the Fender (with Alice's love)(1)". Всего одно единственное приключение Алисы в черно-белых картинках и лимериках, хвостато-извивающихся на странице вслед путанице в мозгу от одинаково произносимых, но по-разному записываемых слов, от влетевших в одно ухо названий, живущих самостоятельной, слабо подкрепленной миром реальных вещей иллюзорной жизнью. Ну кто, кроме английского джентльмена, математика и логика, мог оказаться способным написать самую сюрреалистическую в мире сказку? Тут потребовалось пожить в стране с крокетными полями и романами Чарльза Диккенса, с поставленным на широкую ногу механизмом судопроизводства, - ведь лейтмотив совершения преступления, начавшись с раздаваемых направо и налево угроз лишиться головы, заканчивается в стране Чудес разбирательством с присяжными около блюда с тартинками; - нужно было завоевать Индию, освоить курение кальяна, наконец. И помнить свое, такое далекое детство среди высокой травы, золотой речки и овечьих колокольцев.
Лобовое стекло автобуса чисто только в полукруге ходящих по нему дворников. Лес столь высок, что полностью заселяет собой свободный кусок видимого водителю пространства. Чем дальше от границы с Татарстаном, тем более опушены черно-бурым ореолом деревья. Прямые ветви какого-то кустарника ничего, кроме неба не видят и видеть не желают. Они белые снизу доверху, причем белизна их мягкая, порошкообразная, - есть за что зацепиться глазу, и это приятно и притягательно, и весело смотреть в окно. Но вот миновали зону оседания инея на растительности, а березы продолжают выглядеть, как страницы из атласа флоры, и фотографируются с особым тщанием, хотя и выглядят не так празднично и величественно, как какие-нибудь гигантские секвойи с именами Шермана или кого-нибудь еще, да хоть Вильгельма Завовевателя, а чудо как хороши.
март 2014
Примечание:
Alice's Right Foot, Esq., Hearthrug, near the Fender (with Alice's love) = Алисиной правой ноге, коврик у камина близ каминной решетки (с любовью, Алиса).