На равнине, - тогда она еще не была пустынею, - дул сильнейший ветер. Вообще-то, такой ужасный ветер здесь дул всегда. Поэтому растительность была, до самого крохотного кустика, совершенно кривая, искривленная, перекрученная и кособокая. Маленький пучок спорыша был худ и гнулся к желтоватой земле. Земля была разнообразных оттенков охры и болотной растительности с той разницей, что воды в почве едва хватало, чтобы не превратиться в степь. Цвет ей придавали останки прошлогодней и позапрошлогодней травы, редких островков старой листвы и веток, которые наломал беспрестанно дующий ветер.
Деревья росли на равнине одиночные и тоже напоминали наклоненные полуобрушенные башни, из которых выпадали целые участки стен. Создавалось впечатление, что все блоки в конце концов осыпались в подножие бывшей башни, и остался только раствор из глины и какой-то органики, которые выкрутил, как полотенца, стремительный и завихренный поток воздуха. Из этой выжатой глины, казалось, состояли стволы деревьев, морщинистые и корявые, застывшие в каких-то полусогнутых положениях.
На равнине попадались и кусты, похожие на гигантских одревесневших пауков. Кое-где протекали ручьи, бывшие ранее полноводными реками. В том, что реки обмелели, винили ветер, уносивший прочь облака, в которые собирался туман испарений от водной поверхности.
Вдоль ручьев, по берегам рос высокий бурьян. Буйные заросли лопуха, пижмы, татарника, цикория, крапивы, болиголова и донника никто не косил, поэтому каждую весну трава поднималась, пробивая себе путь к солнцу между остовами и скелетами сухих, вымахавших в прошлое лето выше человеческого роста, прошлогодних трав.
На берегу то и дело пропадающей в обрывах овражка речки посреди участка, колосящегося высокой и густой болотной травой, чьи метелки пожелтели и шуршали, валясь под напором ветра в сторону противоположного берега, сидели два человека в шапках из меха степной лисицы, одетые в род теплых стеганых халатов. На ногах у них были сапоги, сшитые и кусков бычьей кожи, окрашенной в разные цвета и уложенных в народные орнаменты. Носки сапог были немного длиннее, чем нужно, и загнуты наверх. Лица у людей были смуглые, кожа на щеках была крепкая и натянутая, как у тех, кто употребляет в пищу топленое масло и молоко.
За холмом, по которому текла речушка, позади людей была низина или даже расщелина, ибо стена, образовавшая в склоне холма оттого, что состоял он из известняка, и покрывал его слой наносной земли, только у реки меняя состав на глину, смешанную с пеком, где холм подходил для роста и жизнедеятельности той буйной и густой растительности, о которой упоминалось выше, была вертикальною и сплошь каменною и сложенною как бы из полос разноцветной породы, по которым видно было, что когда-то в древности равнина была дном моря. По расщелине проходило что-то вроде запущенной дороги или тропы. Несмотря на каменные откосы, ограждавшие этот старый тракт, по стенам ютились иссохшие кусты, причем на всем протяжении сучьев отсутствовали листья, но зато древесину усеивали длинные и острые шипы. Вдоль остатков тракта росли два или три карликовых, гнутых, как гимнасты в бродячем цирке, деревца, шелестевшие бледными и изорванными кронами. В этом укрытии люди, прятавшиеся в бурьяне у речки, привязали к деревцам своих лошадей.
Причиною, по которой два темнолицых человека в лисьих шапках, предприняв подобные меры предосторожности, заняли диспозицию, судя по всему, подходящую для разведывательного наблюдения, было явление в страну богов на воздушной колеснице. Люди поклонялись духам равнины, а на богов они смотрели иногда издалека, не делая попыток приблизиться, ибо пришельцы стреляли по аборигенам из длинных палок, увенчанных большими ограненными кристаллами синего цвета. Владыка страны однажды объявил, что богатую награду получит тот, кто принесет ему синий камень богов, полагая, что оружием их был бесценный сапфир, который жрецы духа Солнца пожелали положить на колени статуи первого патриарха народа равнины, суля благословение Отца-Неба полям, уничтожаемым сильным непрерывным ветром. Поскольку воздушная стихия свирепствовала на всей территории страны до сих пор, правителю не требовалась объявлять на площадях, что нужда в синем камне, бьющем лучистой энергией, не пропала.
Два человека смотрели сквозь решетку остистых стеблей метельчатой травы на противоположный берег. Корабль пришельцев имел два крыла, раскинутых по обе стороны гигантской капсулы, походившей на фисташковый орех.
- Джехути, я видел, как глупец Хемаки спрыгнул с горы Гариб, соорудив себе крылья из тростника и папируса, и, конечно, разбился. Никто не мог спустись его тело с утеса, на который он рухнул. Увы, Хемаки склевали грифы, - сказал тот человек, что изредка шевелил бурьян, норовивший схлестнуться в стену, своим кривым мечом, выкованным из блестящего серо-синего металла, дабы не терять из виду воздушное судно богов. Складывалось впечатление, что брови на его лице, более широком в скулах, чем у второго человека, свело судорогой, предварительно их изогнувшей у носа и на конце вверх, притом, что в средней части каждая бровь торчала дугою холма, лезущею к линии волос, низко растущих надо лбом, поперек которого легло две глубокие морщины. Однако, когда второй человек заговорил, первый повернув к собеседнику голову, расправил гримасу настороженного изумления, адресованную, как стало отсюда понятно, феномену инопланетного корабля, ибо, повернувшись к судну богов, лицо его снова исказилось судорогой.
- Я знаю, что бедный Хемаки один остался в живых из отряда, ходившего к богам за синим кристаллом. Все прочие попали под огонь молнии богов. Выходит, что Хемаки не давало покое умение богов летать на той тяжелой штуковине, что стоит теперь на том месте, где росли тамариски, - молвил человек, которого назвали Джехути. - Послушай, Псамметих, - продолжил он, обращаясь к первому человеку, - не нравится мне эта идея похитить у богов оружие, стреляющее солнечным пламенем. Никогда я не слышал, чтобы пришельцы нападали на народ равнины и угоняли наш скот или жгли посевы. Также не случалось мне ни от кого узнать, чтобы боги набирали в железные бочки воду из наших рек. Не доводилось мне замечать, чтобы ветер изменял направление или усиливался до бури, когда на равнину приземлялся металлический ястреб, из недр которого посланники небес спускают лестницу на траву и выходят, дабы начать строительство своего храма.
С последними словами своей речи Джехути, стоявший на одном колене и с величайшей осторожностью поглядывавший поверх кончиков травы на другой берег, подняв подбородок и запрокинув лоб к небу, в связи с чем ему надо было скосить глаза вниз и к носу, дабы не показаться из засады наружу, сел на землю и повернулся спиной к кораблю пришельцев. Он посмотрел на свои руки, зазелененные травой и покрытые крошками грунта, потер ладони одну об другую и почесал себе затылок, сдвинув лисью шапку на лоб.
Тот, который звался Псамметихом, вытянул руку позади себя и на ощупь нашел, где сидит товарищ, дабы, дернув за рукав халата, призвать его внимание к богам, которые, как землемеры, принялись ходить по лугу с аршином, тростью и другими приборами, в отличие от двух первых, невиданными для аборигенов. Джехути подполз на локтях к Псамметиху, волоча за собой по земле копье с серебряным наконечником, которым стал отклонять колосящиеся болотные заросли, перепутывавшиеся между собой из-за того, что ветер ходил по равнине вихрями, как будто вместо просто дуть, ветер летал, свесив руки, и крутил в бурьяне руками. Проторив древком и наконечником копья ось для обзора противоположного берега, Джехути немного сдвинул его влево, задав высоченным стеблям у корней направление, которого не могли изменить колыхающиеся на поверхности бурьяна волны, и придавил древко к земле локтем. После этого он постарался слиться с землей и устремил свой взор к богам, которых они с Псамметихом насчитали семь, высоких, одетых в длинные белые складчатые балахоны, по-видимому из ткани типа тонко выделанного льна, подпоясанные поясами из бирюзы, на чьих плечах лежали золотые наплечья, и чьи головы удлиняли к небу высокие уборы как бы из металла, ибо уборы сохраняли форму наподобие корон и тоже были цвета бирюзы и были украшены надо лбом золотой змеей, притом же у всех были короткие бороды, покрытые лаком и загнутые вперед на конце. Тот из богов, у которого был посох из золота, и был принят людьми за царственную особу, сел на трон, вынесенный двумя другими из железного ястреба, и уставился на небо через золотую трубу.
- Пирамиды, как мы именуем святилища богов, ориентируясь на внешний вид, ибо доподлинно неизвестно, для чего предназначены сии сооружения, - зашептал Джехути, отплевываясь между тем от кусочков травянистых волоконцев, как назло, лезущих в рот и нос, когда есть необходимость вдумчиво созерцать, - никакого вреда никому не принесли, кроме ощущения, что на нашей планете люди, то бишь, мы, способны приобщиться к мудрости, о которой мы и не слыхивали.
- Джехути, Джехути, - повторил Псамметих имя своего собеседника голосом, сдавленным до скрежещущего писка от того, что житель равнины прижал свою шею к руке, в которой у него был зажат меч, когда его обладателю срочно пришлось уткнуть вниз голову из опасения, что один из гордых богов, развернувшийся своим утонченным лицом к скрывающим свое пребывание в бурьяне аборигенам, и стоящий теперь в развевающихся ветром белоснежных одеждах перед трехногою, на которой у него покоился какой-то беспокоящий неизвестностью прямоугольный предмет с фиолетовым окуляром, - некоторые толкуют, что, если бы у правителя свободного народа равнины была золотая труба, в которой днем видны ярчайшие звезды, с одной из которых сошли на нашу планету сии удивительные боги, и синий горный кристалл, собирающий в фокусе солнечные лучи, то на континенте, наконец, наступила бы эпоха процветания, ибо сообразно созвездиям формируется погода, а вот тот прекрасный сапфир, на который небезосновательно возлагают надежды жрецы, позволяет молитвам о дожде вовремя дойти до неба, ежели маячит засуха.
При сем Псамметих указал дрожащим перстом на некии шесты, увенчанные ультрамарином, находящиеся в руках у пришельцев, очевидно, воинов, в качестве караула вставших по обеим сторонам трона главного из богов, которого один глаз, что называется, смотрел на небо, а другой - в карту территории равнины, где инопланетянин делал стилом какие-то пометки.
- Как это ты себе, интересно, представляешь, Псамметих? - яростно вопросил человек в лисьей шапке, опершийся локтем на копье и лежащий в бурьяне. - Всякий раз, когда отважные воины народа равнин подбирались к судну пришельцев, их либо изжаривало лучами, либо все, как один, теряли сознание, в каковом крайнем состоянии добровольцев находили либо похоронная команда, либо целители, которым приходится переводить на потерпевших литры эликсира, когда на изготовление сей оживляющей микстуры уходят снадобья типа смолы мумие или слезы павлина, обходящиеся владыке равнин, что - одно, что - другое в золотой слиток, вручаемый очередному пирату, ограбившему судно финикийцев.
- Черт бы побрал жадных подпольных торговцев! - только и нашел, что сказать товарищ Джехути, стукнувший в сердцах кулаком по земле, о чем сразу и пожалел, ибо зашелся в надсадном кашле, когда сухая пыль взметнулась и осела на его по-прежнему сведенное судорогой изумления и негодования лицо.
Некоторое время оба молчали, Джехути - грызя ногти, а Псамметих - что-то бормоча, больше похожее на проклятия, чем на молитвы, ибо сей храбрый человек отчаянно желал что-нибудь предпринять, притом, что надел плодородной земли у берегов полноводного Нила, назначенный призом за синий кристалл пришельцев, пришелся бы как нельзя кстати, когда овечье пастбище, помидорная делянка и нива первосортной пшеницы, принадлежащие семейству Псамметиха, опустынивались жестоким суховеем, и громадная бочка речной воды, привозимая по утрам на телеге, которую устанавливали на водонапорной башне, была каплею влаги в море песка, полонявшего владения мелких крестьян.
- Зря разве мы с тобой изучили планы военных операций, разработанных государственными стратегами, ибо, благодаря милости владыки великой равнины, всякий его подданный может получить беспрепятственный доступ к пергаментам военачальников, ежели предъявит стальное оружие, коня и заявление, в котором изложит свои мысли по благоустройству равнины? - вопросил Псамметих реку и берега, в робкой надежде, что его товарищ, славившийся хранящимися под спудом талантами полководца, выскажет ряд предположений о диспозиции богов.
- Скажи лучше, какой ты в прошлом году собрал урожай? - спросил Джехути, думая о том, сколько голодавших в эту зиму крестьян, подчистивших собственные амбары тщательнее мышей и крыс, обратилось к нему самому весной за посевным материалом.
- Разве это был урожай? - проворчал сквозь зубы Псамметих, глазевший, лежа на животе, как сверкающие металлическим блеском аппараты рыли котлован под фундамент пирамиды.
Пришельцы следили затем, чтобы машины тщательно изымали частицы грунта и высыпали его ковшами в невероятных размеров глубокие емкости, мимо которых прохаживался по трапам, сколоченным из досок, бог со свитком в руках, по которому инопланетянин время от времени сверялся, вероятно, с строительной рецептурою, куда для перемешивания и изготовления блоков подвозились глина и песок с берега ручья, сдабриваемые жидкостью, содержащей куриные и гусиные белки и желтки, то бишь, к пришельцам поступала птицеводческая продукция, доставленная неким жителем равнины на повозке, запряженной осликом. Настоящим сюрпризом было то, что из чрева железного ястреба бог скатывал на траву по горке, в которую, сложив ступени, превратили сходни корабля, круглые тюки золотистой соломы, входящей, как известно, в состав строительных блоков.
Короче говоря, на другом берегу ручья не в шутку разворачивали стройку, и, по сведениям, которые наскребали, что называется, по сусекам, пирамида должна была возникнуть на лугу в считанные дни.
- Ну, хорошо, - сказал Джехути скорее самому себе, чем товарищу. - Думал ли ты когда-нибудь, Псамметих, что вон тот крестьянин в шапке с завязанными над макушкой ушами и с осликом прибыл к нам на равнину с другой планеты? А равно и те тюки с соломою, на которые глядя, у тебя сердце кровью обливается, тож прибыли аккурат на корабле с богами, что противоречит твоему недоумению, как так, что сельчане везут нажитое тяжелым трудом на наших иссыхающих полях не в царские амбары владыки равнины, а к посланцам небес?
- Да не переводятся никогда в твоей мудрой голове удивительные идеи, Джехути! - воскликнул Псамметих, с чувством потрясая кулаком около своего виска и повернув лицо, к которому прилипла поперек наморщенного лба травинка, к своему степенному собеседнику, во-первых, конечно, боясь обнаружить свое присутствие, когда инопланетяне шныряли со своими инструментами в двух шагах от засады, которую они с устроили с Джехути в приречных зарослях, схоронив в расщелине лошадей, заметив серебристое свечение и полоску пара в облаках, предшествовавшие обыкновенно Посещению равнины богами, а, во-вторых, не желая произносить каких-нибудь ругательств в адрес той безысходности, в которую погружался его ум, когда его замысел с добыванием синего камня для владыки не находил воплощения. - Но, разрази меня гром, если я поверю, что пришельцы прилетят со звезд с соломою, осликом и крестьянином, как будто в корабле может быть достаточно места для подобной чепухи!
По траве, подмятой рукой Джехути, с левой стороны копья полз скарабей, чьи хитиновые надкрылья отливали синеватым свечением. Жук попытался, подняв переднюю пару лапок и пошевелив ими перед своей головой в воздухе, перелезть через древко, но передумал и продолжил свой путь вдоль копья, направляясь к реке. Серебряная полоса выброшенного кораблем богов газа высоко в небе, по которому сгрудившимися коробочками хлопка непрерывно шли курсом на море облака, растаяла. Широко и привольно раскинув крылья по обе стороны покрытого перьями тела, парил над равниною хищный ястреб. Поодаль, в рытвинах, бывших делом рук вечного в сиих местах ветра, шмыгали, показавшись из нор, прядая ушами и источая бесконечное дрожание, кролики.
Джехути положил перед скарабеем соломину, и синий жук, поднимая передние лапки, преодолел-таки искусственное препятствие, дабы ползти избранным путем, проследив который, Джехути остановился взором на судне инопланетян, дабы не пропустить, как из грузового люка, открывшегося в корме, по металлическому помосту с рельсами, медленно съезжает на землю конструкция настолько тяжелая, что два человека в бурьяне услышали звук глухого удара о поверхность планеты. Сей аппарат оказался печью для просушивания строительных блоков.
Два воина, которые были богами, прибывшими в числе семи, и стоявшие около главного бога, были вооружены древками, пламенеющими на солнце синими гранями невероятно крупных кристаллов. Царь, на груди которого лежала золотая многослойная гривна, центральным элементом которой был ястреб, собранный из цветных металлических пластин, изготовленных в виде перьев, как маховых, так и усевающих тело птицы, с инкрустированными драгоценными камнями в виде глаз хищника небес, восседавший на троне с высокой спинкой и с золотою трубой, приставленной к оку, озиравший расположение созвездий, дабы великая пирамида была ориентирована в строгом соответствии с теми яркими звездами, что являлись родиною богов, закончив, по-видимому, свои вычисления, поднялся с сиденья и спустился по двум ступеням на дерн луга. Тогда оба бога-воина, которым было позволено размять ноги, принялись делать упражнения, в которых были задействованы шесты, представлявшие собою оружие другой цивилизации.
Прятавшихся в бурьяне Джехути и Псамметиха настолько увлекло наблюдение за военными упражнениями инопланетных стражей покоя главного бога, что для них вышло полной неожиданностью, когда кто-то, подошедший к равнинным людям с тыла, ткнул каждого каким-то острым предметом между лопатками. Прежде чем обернуться, оба, приподнявшись на локте, уставились друг на друга, безмолвно задаваясь вопросом, что бы это могло быть. Затем, преодолевая окатывавший их ужас, они, как бы отдаляя встречу с опасностью, очень неторопливо начали разворачиваться, дабы сесть и увидеть перед глазами того, кто отыскал их в то время, как они производили разведку местности и следили за действиями богов.
Трудно описать эмоцию, испытываемую тем, кто встретился бы лицом к лицу с той Силою, источника которой он не понимал бы, но лелеял бы мечту получить предмет, через который сия Сила производит сокрушительное воздействие. Быть может, несчастный Хемаки, пытавшийся воспарить на своих самодельных крыльях, спрыгнув с горы Гариб, в какие-то мгновения, когда его аппарат развалился в воздухе на части, понял, что богом для него стать невозможно, и разочаровался в такой же мере сильно в себе, что сей случай был бы соотносим с чувством, завладевшим на миг людьми, до чьего сознания дошло, что два бога, наклонившие к земле то самое оружие, что составляло тему беседы Джехути и Псамметиха, только что потыкали им в спины синими кристаллами, служившими наконечниками их инопланетных копий.
Один из богов показал кончиком копья на скарабея, как раз доползавшего до острия копья Джехути, и жестом повелел людям подняться и идти за ними на другой берег к железному ястребу, за которым уже поднимались стены великой пирамиды. Подойдя со своими страшными сопровождающими к берегу речушки, оба испуганных человека не сразу смогли разглядеть, что через течение перекинут прозрачный мост. Только когда первым к звездному кораблю устремился страж, подталкивавший перед собой Псамметиха, они заметили, что вокруг босых ног бога образуются и расходятся в стороны при каждом шаге круги как бы зависшей пленки воды или сжиженного воздуха. Запнувшись, Псамметих со своим сведенным в судорожную гримасу лицом, поборов внутреннюю дрожь, проследовал по мосту за богом на другую сторону. Не дожидаясь, чтобы бог и человек сошли на землю, страж Джехути, подталкивая человека сапфировым наконечником своего оружия, вынудил Джехути поспешно перебежать по мосту на противоположный берег.
Лицо главного бога было обращено на Джехути, пока его страж, показавший копьем на скарабея на месте, где находились в засаде жители равнины, что-то говорил главному богу на странном языке, которого звуки пришельцы записывали на свитках иероглифами. Главный бог, в руке которого был свиток, на котором он писал свои сложные астрономические вычисления, отдал золотую трубу стражу, гнавшему впереди себя Псамметиха, и поднес указательный палец к тому месту в тексте, где было изображение жука, дабы люди поняли, что богам был знак, что людей не стоит убивать. Псамметих, завороженно глядевший на сапфир, заставил своего стража довольно грубо толкнуть человека к его товарищу. Главный бог, решивший, что письменность людям либо неизвестна, либо имеет своей основою алфавит, который в корне отличается от инопланетной грамоты богов, пошел к возводящейся на лугу великой пирамиде. Не долго думая, боги-воины посредством копий принялись подталкивать Джехути и Псамметиха, дабы люди пошли за царем.
Когда Джехути и Псамметих, ковыляя по камням, которые откалывались от обтесываемых богами блоков, проходили мимо корабля пришельцев, то главный бог неожиданно остановился и величественно протянул длань к борту судна, на котором красовалось название сего космического аппарата, нанесенное также иероглифами. Главный бог гордо созерцал свой корабль и потом, величественно повернувшись к людям, произнес название корабля, дабы те запомнили и могли рассказать народу равнины, правильно назвав корабль богов. Поскольку Джехути и Псамметих молча глядели на главного бога, не понимая, что они должны выучить название на языке пришельцев, то стражи снова ударили обоих между лопаток копьями с кристаллами сапфира. Бог-воин, что стоял возле Джехути, изобразил, шевеля губами, как будто он говорит и поболтал рукой в воздухе, как бы показывая, что звуковая волна распространяется по воздуху, а затем опять стукнул Джехути копьем по спине. Наконец, человек догадался, что ему надо повторить за главным богом название звездолета, и Джехути, попытался сымитировать речь богов, глядя то на главного бога, то на своего стража. Глядя на Джехути, Псамметих, очевидно также получивший удар копьем по спине, взялся издавать незнакомые его голосу звуки. В конце концов, имя корабля было выучено обоими.
- "Тутанхамон", - в сотый или тысячный раз отчетливо сказал главный бог Джехути и Псамметиху и уже как бы для себя, улыбнувшись, еще раз повторил вслух. - "Тутанхамон".
Как видно, главный бог не собирался приглашать людей на звездолет, и повел их прямиком к стремительно растущей к небу великой пирамиде, дабы, опираясь на иероглифические надписи, которыми один из пришельцев изумительно быстро покрывал некоторые блоки, заставить людей равнины выучить имена богов, приземлившихся около речушки. Когда главный бог при помощи стражей добился, чтобы Джехути и Псамметих произносили незнакомые сочетания звуков в точности, как требовалось, если представители народа равнины твердо намерены поминать в молитвах своих звездных богов и передавать свои знания дальше поколениям людей, которым доведется жить среди пирамид, воздвигнутых инопланетянами, то Джехути и Псамметиху было позволено удалиться восвояси.
Однако стражи строго наблюдали за людьми, неотступно следуя за ними до моста через речушку и подталкивая в спину оружием богов, притом Джехути и Псамметиху показалось, что воин-бог, который заметил, что у Псамметиха глаза алчно горят на сапфировый кристалл, настроен более чем агрессивно, нисколько не мороча себе головы какими-то там мистическими знаками вроде скарабея, и непременно выстрелил бы в людей солнечным огнем, если бы только на секунду заподозрил, что разведчики лишний раз оглядываются на корабль и пирамиду.
Вскарабкавшись на холм и проломившись сквозь бурьян к расщелине, где у них стояли привязанными лошади, Джехути и Псамметих запрыгнули в седла и потрусили к городу. Что касается Джехути, то он бормотал на языке богов, как выразился Псамметих, всякую инопланетную галиматью, ибо, сам Псамметих, пока сидел в седле, царапал кусочком угля на обороте кожаной охотничьей сумки, которую положил перед собой плашмя, сапфировый кристалл, который бог-воин, выведенный из терпения неспособностью Псамметиха говорить на чужом языке, один раз воспламенил при посредстве некоего рычага, отступив от человека в сторону и вытянув руку с копьем к его горлу. В силу своего характера, таковую жестокую угрозу Псамметих весьма быстро позабыл, ибо жадность преодолевает страх быстрее успокоительного вроде валерьянки, которую рекомендуют капать на кусочек сахара.
Между тем, Джехути твердил:
- Рамзес, Хамураппи, Эхнатон, Хеопс, ...
Прошло сто лет, и земля, на которой жили Джехути и Псамметих, на которую прилетали боги, чтобы неизвестно для чего строить свои пирамиды, превратилась в пустыню. У владык народа, который стал называть себя египтянами, а свою страну Египтом, вошло в обычай занимать своих рабов строительством гигантских гробниц.
Стоял солнечный летний день, когда царская процессия, рассевшись по золотым колесницам, собралась навестить долину предков, и вышедший из своего дворца последним фараон, у которого была привычка задавать своим подданным всегда один и тот же вопрос, стоя на лестнице в белом одеянии с поясом из бирюзы, и смахнув со своего золотого наплечника муху, широко развел свои руки в разные стороны и громко воскликнул, запрокинув голову, на которую был надет высокий убор как бы из металла, но цвета лазури, надо лбом у которого была золотая змея, громко воскликнул: