О ТОМ, КАК ДВА РЫЦАРЯ ГОВОРИЛИ МЕЖДУ СОБОЮ О ЦАРСТВИИ НЕБЕСНОМ
(ФАНТАСТИЧЕСКИЙ РАССКАЗ)
В 14.. году накануне дня Святого Иоанна на дороге, ведущей в Лондон, встретились два знакомых между собою рыцаря, собравшиеся принять участие в турнире по случаю рождения престолонаследника. Причины, по которым они отстали от посольств своих рыцарских орденов, конечно, разнились между собой, но случай, составивший из вооруженных людей маленький отряд, послужил мостом к беседе, из которой здесь и приводится краткая выдержка.
- Годфри, - сказал рыцарь, путешествовавший на белом коне, - поскольку мы едем не на войну, полагаю, не будет плохой приметой, задать тебе вопрос, думал ли ты что-нибудь конкретное о Царствии Небесном?
На что рыцарь, чей конь был черен, как крылья королевского ворона, сказал:
- Ансельм, да будет тебе известно, что я подавил в себе склонность заглядывать в будущее, прожив перед сражением нашего короля Иакова Уэльского и короля Сципиона Африканского под стенами города Карнарвона долгую бессонную ночь, запечатанный в собственном уме, как в просмоленной бочке, носимой роком по хаосу мыслей, пахтаемому рисуемыми ужасами неминуемой смерти. Сколько мне ведомо, в замке не имели понятия, что я тогда был не полных десяти лет от роду. По правде говоря, мне следовало повременить с поступлением на воинскую службу к сэру Гилберту де Карнарвону пять месяцев и двадцать один день. Иначе ведь какой смысл выделять пажеский возраст на майском шесте, по коему при знаке полной удачи в натальной карте мы забираемся к семидесяти-восьмидесяти годам на Небеса, ключи для коих вытачивают из стального стержня страха Господня, являющегося хребтом души, исполненной истинной веры, когда бы на деревянной поперечине, соответствующей первой дециме, не ожидала бы нас тарелка с куском полупрожаренного мяса для храбрости? Но я и посейчас с улыбкою мню, что терпение начинаешь почитать за добродетель не ранее, чем Судьба швырнет тебе из сострадания умывальное полотенце, дабы ты смог отереть кубок вина, коим она прежде плеснула тебе в лицо и верхнюю часть груди. И когда, как бы инстинктивно избегая ее второго поражающего удара, умудряешься, вполоборота отвернув голову, выставить перед собой ладонь в преграждающем жесте правой руки и с расправившимися из кулачного комка пятью складками пальцев, в коих уже взведена пружина дальнейшего движения захвата, наворачивающего (вокруг них, на себя,) ткань, как ты думал, плаща разбушевавшегося противника, осознаешь невесомость отрезвившей тебя материи.
Итак, ранним утром в день битвы при Карнарвоне я с своим ребяческим ростом и худосочными мышцами на предстоящем празднике воинской доблести рыцарей короля Иакова, вооруженных тяжелыми мечами против ожидающих своего посрамления филистимлян, казался себе похожим на облущенное до белизны рисовое зернышко в глиняной плошке, используемой птичницей для кормления кур, или же в кормушке для лесных птиц, коллективное воздухоплавание каковых происходило поблизости в мерцающем, коричневатом, шаровидном облаке, на вид, как бы болотной мошкИ, подъемы и спуски коего, были, видимо, связаны с высадкою этих пернатых жильцов сразу обеих, земной и воздушной, природных стихий на зеленые головы невозмутимых буковых деревьев, втихомолку посмеивающихся над их и нашим, увы, - представь, Ансельм, не зная, как еще себя занять до того, как прозвучит сигнал к битве, своими собственными глазами я видел в листве их эмоцию, - существованием, лишенным, как очень медленно, в правоте растительного сообщества, безжалостно расхищаемого людьми, думают себе они, треща своими искажающимися при улыбке кудреватыми надбровными дугами, в жизни самого главного - мощных, корявых, едящих и пережевывающих чистую землю, первобытных корней. Однако, спланированное в ширококрылом марафонском круге пикирование британского коршуна, дракона среди птиц, на полупрозрачный воздушный шар вынудило оный моментально испариться, оставив по себе оседать на изумрудном плато не меньше полусотни ртутных капель. Именно тогда в расчете со страхами, продвигавшимися прыжками летучей рыбешки по молочной суспензии детского моего сознания, принял участие сам я как бы Давид, повзрослевший сын отца своего, вырезавший из земли целиком долину сражения и камнем метнувший в свои привидения весь этот неподъемный каменный остров, дабы "узнал весь этот сонм, что не мечом и копьем спасает Господь"(1). Такое простое, когда его совершишь, психическое действие назвал я подавлением в себе склонности заглядывать в будущее, ибо, знаю, что лучше моей душе ходить под звездою Смирения, чем под светилом Горделивости, дабы не сказали мне божьи Ангелы: "сердце твое слишком далеко зашло в этом веке, что ты помышляешь постигнуть путь Всевышнего"(2).
Будущее скрыто от нас как бы на дне пропасти в горах, которую закрывают облака, сошедшиеся над ним в красивую пелену. И всякая попытка найти в них просвет коренится в неравновесности положения ядра человеческой натуры, каковое на земле провоцируется к движению причиняющими ему боль законами, действующими на него в физическом мире, боль, с которой оно борется внутренним стремлением к средству вовне, избираемому исходя из подъема человека в духе над уровнем моря. Так избыток горечи в нас уравновешивается (при)обретением "сладости" духовной и/или природной, мирской; так угасание светильника предотвращается добавлением в него масла; так потеря близких, запуская процесс рассеяния нашего сокрушенного сердца, заставляет нас искать организующие и поддерживающие его Начала в молитве, физическом труде, деятельности на благо нуждающихся членов общества, воспоминаниях о счастливых моментах жизни и добродетелях и хороших поступках покойного. Если человеку не хватает мужества для жизни, при которой он бы занимался стяжанием трудного сокровища, которое на небе, это означает, что его эго взяло над ним верх, и он будет лечить язвы, доставляемые ему горечью мира, скажем, поглощая неумеренное количество пищи или вина.
А теперь все вышесказанное, Ансельм, я употребляю как доказательство теоремы, что математический знак тождества соединяет того, кто заглядывает в будущее, и того, кто соглашается кормить дракона Привязанности к сокровищу, которое на земле(3). Я убил собственный страх, как Давид Голиафа, до начала сражения, вырезав из земли острова Англия это поле, на котором должны были сложить свои головы славные и достойные рыцари короля Иакова, и обрушив тут же, под стенами Карнарвона, на своего дракона, так что от него даже мокрого места не осталось.
Стало быть, рассуждения свои, Ансельм, я буду представлять на твой суд не как зажиточный крестьянин, с жатвы позаботившийся о будущем урожае, отложив для посева лучшее зерно, а как бы прикидывая породу прекрасного неизвестного цветка, чье благоухание я только сию минуту уловил из раскрытого в экзотический сад окна. Я представляю себе очередь людей у ворот и огромный ее хвост, извивы коего теряются на зеленых холмах с мягкими очертаниями, и если я перестаю исследовать, откуда подходят к воротам холмы, то вижу все как бы затянутым синей кАмкою(4) с золотыми гвОздиками, и это нам сотворенная небесная Твердь с частыми звездами, пасущимися на ней, а если не смотрю на кАмку, то снова исследую бесконечные бархатные холмы и розового цвета речку, всю из человеческих лиц, и все они подняты, чтобы поглядеть на то, что происходит у ворот. И я думаю, что ворота эти никогда не запираются, а как бы кто-то за ними дышит, ибо войти туда по изъявлению собственного желания никак нельзя, но дыхание это таково, что праведники как бы втягиваются открытым космосом с разбитого корабля земли, а прочие хоть и хватаются за людей в очереди, и те изо всех сил пытаются их удержать, но обоюдные усилия ни к чему не приводят, и кто-то все время улетает куда-то прочь от ворот.
13-14 марта 2015
Примечания:
(1) см. "Первая книга Царств", [17]; здесь имеется в виду, что победа одерживается Богом, который есть в человеке, а не самим только человеком; страхи = филистимляне;
(2) см. "Третья книга Ездры", [4],1-2: "Тогда отвечал мне посланный ко мне Ангел, которому имя Уриил, и сказал: сердце твое слишком далеко зашло в этом веке, что ты помышляешь постигнуть путь Всевышнего";
(3) см. "Евангелие от Матфея", [6], 19-20: "Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут, ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше.";
(4) камка = дамасский шелк, в XV веке сравнимый в цене с ювелирными изделиями.