Давным-давно, так давно, что кабы не старинная копенгагенская библиотека, никто никогда и не узнал бы, что жил на свете король, очень рано овдовевший, и король этот, что называется, души не чаял в своей единственной дочери. И была юная королевна Дельфина и смуглым лицом, и живым характером точной копией своей вознесшейся с помощью ангела-хранителя на небо красавицы матери, чей любящий заботливый взгляд сопровождал дочку всюду с самого детства, куда бы та ни пошла по лестницам и переходам королевского замка. И это потому, что по приказу короля на каждой стене висел парадный портрет, освещаемый канделябром, чтобы девочка не чувствовала себя сиротой.
В окрестностях замка рос бескрайний, как казалось впечатлительной девочке, часто глядевшей на него со смотровой площадки, устроенной на крыше самой высокой башни, дремучий лес. Потом-то ее мнение заместилось безукоризненным знанием законов художественной перспективы и теории относительности, согласно которым маленьким детям все кажется огромным. Но пышные зеленые кроны, как пять, десять, пятнадцать лет назад, плотно смыкались в открытое, раскинувшееся до горизонта и волнующееся по всякому пустячному ветру море. Утренний бриз, начиная беспечно перетряхивать с какого-нибудь места листву, любовался сверкающими, без единой пылинки, собранными в ювелирные кисти осколками изумрудов, - такую удивительную, крутящуюся на черенках зелень вырастила на себе каждая ветка, - и, увлекшись беготней по верхушкам, провоцировал в сердце задремавшего чудовища (ибо море похоже на огромное животное) настоящую бурю. И тогда массивы разных, судя по оттенкам цвета, пород деревьев словно заключали между собою подобие международного соглашения, благодаря которому из конца в конец взапуски принимались ходить без оформления визы змеистые, вспучившиеся хребтами волны.
Ухоженный с ног до головы прекрасный парк мог бы похвастаться перед диким и неопрятным лесом тем, что пользуется парикмахерскими услугами лучших древесных цирюльников, речь, как вы догадываетесь, идет о королевских садовниках, и лишний раз прогнать под стрельчатыми окнами королевского замка парадный строй круглых, овальных и треугольных шевелюр всегда придерживающихся последних веяний моды миртовых деревьев и декоративных кустарников, - одна вот беда: нет и малейшего зеркальца воды, чтобы хоть мельком на себя поглядеться. А неугомонная Дельфина, живя в окружении рукотворной красоты, любила, надев самое скромное из платьев и деревянные башмаки, ходить за каменные стены с удочкой к студеному форельному пруду.
Однажды ранним утром, когда королевна, тихо-тихо постукивая тяжелой обувью, вышла по сколоченным из длинных досок мосткам к воде и, забросив леску, смотрела, как прибрежные великанши ивы, прачками склонившись над прудом, тщательно полощут и выбирают скручивающиеся в молочные жгуты полупрозрачные покрывала тумана, как плоское черное зеркало превращается в прозрачный водоем, а солнечные лучи поджигают поверхность вод, на деревянную дорожку прыгнул лягушонок и поскакал прямиком - шлеп! шлеп! шлеп! - к задумавшейся Дельфине. Та не сразу обратила внимание на упорный интерес лягушонка добраться до человека, но только мокрое создание приблизилось на тревожное расстояние, королевская дочь не выдержала и краешком носка скинула лягушонка в воду. Вздохнув с явным облегчением, Дельфина обратилась лицом к поплавку как раз вовремя, чтобы заметить его исчезновение под расходящимися на воде концентрическими кругами. Странная радужная, тропического вида рыба не имела с форелью никакого родства и никакого сходства. Дельфина опасалась, что рыба ядовитая, и, с осторожностью отцепив от крючка, отпустила ее на свободу. Всецело занимаясь ею, королевна не заметила, что лягушонок, добравшийся до берега вплавь, снова прыгает размеренными прыжками по мосткам в ее направлении. А если б она и заметила, то как бы ей было понять, тот же это лягушонок или нет, род то лягушечий весь на одно блестящее пучеглазое лицо! И она опять носком сабо ловко смахнула нахального лягушонка вниз. Крупные грубоватые кувшинки, показавшиеся на толстых стеблях, большими глотками пили солнце и раскрывались над позеленевшей медью блюдец и листьев в подсвечники, покрытые росой поверх сплошного сусального золота. Рыба, накануне видно объевшаяся распаренного гороха, пока больше не клевала, и Дельфина, не отвлекаясь на поплавок, проследила путь с расходящимся позади него треугольным следом наморщенной поверхности, который попрыгунчик проторил в воде, и процесс вылезания в воздушную стихию, и начало движения к королевской особе. От почти механического упорства, с каким повторялся замысел лягушонка, произошел страх, побудивший королевну топнуть от досады ногой. И теперь доска сбросила лягушонка в воду.
Вернувшись домой, Дельфина рассказала об удивительном случае отцу и была поражена тем, как он всполошился. Король категорически запретил дочке подходить не только к тому пруду, но и к любой речке и ручейку, найдись таковые в пределах парка, но, как ни спрашивала Дельфина, почему ее вдруг решили отстранить от рыбной ловли, излюбленного занятия первейших апостолов, ответа не получила.
В каморке под лестницей жила древняя старушка с широким большим пальцем, с отвисшей нижней губой и большой правой стопой, никакого отношения к Паркам не имевшая, судьбами человеческими язычески не ведавшая, но ой как много, - почтительно качая на ее житейскую мудрость головами, говорят, - за годами прожитыми знавшая. День-деньской пряла эта старушка отборнейший крестьянский лен. Дельфина крепко подружилась с ней еще в те времена детства, когда с исследовательским энтузиазмом носилась индейцем по всем закоулкам замка, исследуя родительские владения. Она сравнивала обнаруженный кусок доживаемой эпохи с обрывком старинной обивки за шкафом, найденным потомком, которого обуревает жажда подвергнуть заскорузлое наследие волшебному ремонту. Старушка - вы понимаете уже - была кладезем семейных легенд и туманных историй из жизни обитателей замка. Она-то, уронив веретено и всплеснув веснушчатыми костлявыми руками, вспомнила, что за королем числится долг, в уплату которого Дельфина должна выйти замуж за водяного царя. Королевна, не веря своим ушам, слушала, что пятнадцать лет тому назад был у нее брат родной, одним годом только старше. Счастливое семейство по случаю прибавления девочки справило великолепный пир с неслыханным по красоте и широте размахом (вследствие привлеченных из Китая заморских новинок) ночным фейерверком и большего у бога не просило. Только королева постоянным хрустальным счастьем чистой души, колокольным звоном в семи небесных сферах разносившимся, нежданно-негаданно приманила ум водяного царя, когда стояла у бассейна в восточном духе, ажурными мавританскими узорами меняющего умеренно-континентальный климат на средиземноморский в пределах пяти метров от мраморных бортиков в каждую сторону. Переводя взгляд с премиленького детского личика, с глазок из зеленого аметиста на спокойную воду, подпала она под власть разумного морского ока и сказала ребенку, которого держала у себя на руках:
- Вот вырастешь, детка, красавицей и разумницей и станешь женою водяного царя!
Королевич по младенческой робости спрятался за бархатную юбку матери, потому что поверхность воды после сказанного начала немедленно подниматься горою над низкими краями бассейна, ошеломляюще быстро оформляясь в прозрачную, мощную богатырскую голову, а рассыпанные по громадным плечам водяные пряди переламывались и перекручивались, и перетекали пучком стеклянных змей, норовя преодолеть узилище мрамора. Может быть, кто и назвал бы голову красивою, но страшной, чуждой красотою духов человеческое сердце, не потерявшее божьей волей разумение, пленяться не должно, да и неспособно. Призрак сеял такой неодолимый страх, что у королевы подкосились бы ноги, не будь она матерью и защитницею собственных детей. Но жидкая бескостная рука вытекла наружу, схватила трехгодовалого малыша и уволокла под шевелящуюся груду струй, оживших от вселившегося в них потустороннего разума. Прежде чем обернуться обычной прохладной водой, стеклянное чудовище проговорило:
- Быть королевичу лягушонком во всю оставшуюся жизнь, если через пятнадцать лет не приведете к форельному пруду обещанную мне невесту!
Вскорости бедная мать, не снеся чувства вины за неразумно произнесенные слова и от постоянной тоски за сына и страха за будущее Дельфины, скончалась. А обезумевший от горя король схватился за дела и одновременно прилепился душою к дочке, что и позволило ему пережить несчастье. Бассейн на территории парка был уничтожен, а те ручьи, что не удалось засыпать землей, вместе с речками в приказном порядке были срочно отведены в лес.
Опустив голову, вышла молодая королевна из каморки и пошла медленно подниматься наверх, везя ладонь по знакомым перилам, по лестнице в отведенные ей на втором этаже покои. Встречаясь с глазами матери на портретах, она размышляла о том, что, будучи в тисках рока, она не чувствует себя несчастной. Лишившись свободы выбора, она лишена ее отчасти, ибо предстоящая ей неволя есть плата за годы блаженного неведения, поддерживаемого силой родительской любви, а дар обретения сына не утерял своей важности для короля за давностью прожитых в разлуке лет.
Так-таки отказалась прятаться от водяного царя повзрослевшая королевна Дельфина. Надела она праздничное платье, и, держа туфли за ремешки, вышла через маленькую калитку в дремучий лес и по тропинке побежала, бухая деревянными башмаками, к форельному пруду, где ее поджидал нахальный лягушонок. Запрыгал он по выдвинувшимся мосткам к открытой воде и - бултых! - в студеную воду. Пошла за ним королевна, переобулась на самом краю в бальные туфли на каблуках и спрыгнула за лягушонком в пруд.
Очнулась Дельфина на песчаном морском дне. Любой водоем, и большой, и крошечный вплоть до лужи на лесной тропинке заключает в себе магическую способность переносить зверя ли, человека в морскую бездну, стоит пожелать того водяному царю. Королевна чувствовала, что вместо ножек у нее образовался русалочий хвост, что давление водяной толщи убывает, аметистовые глаза больше не режет от горькой соли, и зрение привыкает к постоянному восприятию мерной морской качки в придонных пейзажах с приседающими в книксены водорослями и маятниками разноцветных вуалехвостов, которая, однако, долгие месяцы отзывалась на каждый взгляд, брошенный Дельфиной, легким головокружением.
Так Дельфина сделалась женой водяного царя. А в королевском замке и родной брат, и король носили по ней глубокий траур. Но так как королевна перенесла страдание в возрасте, когда сознание ее достигло уровня развития достаточного, чтобы остро, на грани ясновидения, воспринимать боль окружающих, то она постоянно просила мужа отпустить ее на денек-другой к семье, чтобы хоть как-то утешить. Через год водяной царь вручил царице ларчик с кубком из оправленной в золото раковины наутилуса, двумя жемчужинами и пузырьком с водой из источника с растворенным в ней лучом Полярной звезды.
- Проглотишь одну, - сказал водяной царь Дельфине, - и снова станешь, как человек. Проглотишь вторую - обернешься водяною царицей.
По случаю возвращения королевны распахнутые окна в замке горели тысячами свечей, над парком летали петарды, шипя и брызгая во тьму красными, белыми и синими звездочками, а на следующий день над лесом парил экскурсионный воздушный шар, управляемый полусумасшедшим изобретателем, дабы Дельфина разгадала тайну, как далеко от дома находятся края дремучего леса. И королевский замок дрейфовал по зеленому морю, то ныряя в тенистые провалы, то взлетая на гребни зеленой пены. И разве тут можно было забыть о водяном царе?
Она сдержала слово и проглотила вторую жемчужину, чтобы поскорее вернуться на морское дно, и, сдержанно падая, как астронавт в космической невесомости, на перламутровую крышу дворца, несмываемыми чернилами в записной книжке заметила "на лету", сколько дел пошло без нее наперекосяк: что полосатики и кашалоты, например, успели обрасти ракушками, а тюлени отлынивают от возложенных на них обязанностей выбрасывать на рижское взморье среднеразмолотый рыбой-меч янтарь.