О КОРОЛЕ АРТУРЕ И ЕГО РЫЦАРЯХ, НАПИСАННОЙ Т.МЭЛОРИ)
Можно не сомневаться, что сэр Ланселот, с момента встречи с волшебником под стенами замка Террабиль, (где будто выросший из-под земли, рассказывали мы, великий Мерлин, не зная доподлинно, откуда знаменитый советник короля Артура там взялся, - увы, читатель, туманными пояснениями сыт не будешь, но ведь так гласят у нас, почитай, все легенды о звездах и кометах человеческого рода, за каковыми во взбаламучиваемом смертельными ураганами и тайфунами земном космосе тянется газообразный хвост сверхъестественных событий, то бишь, авторы в своих повестях, переходя от венцов деревянных, бумажных, железных, цветочных, дубоволиственных и золотых к сиим, особого полета (как бы светлых орлов и темных воронов) венцам в море и живого, и давно уплывшего на лодке Харона ко хладному брегу, поросшему скромной травой, зацветающей ковром крохотных звездочек, симбэльминэ ("вечно-помни")(1), человечества, -- притом, что в сем демократическом поголовном короновании людей от наших тружеников в числе крестьян, ремесленников и торговцев до нашей аристократии в числе дам, рыцарей и королей мы сейчас, рассуждая, не мудрствуем, ибо прямо слушаемся, не поправляя в ограниченном суетами уме высочайшей задумки Всевышнего, -- творения венценосного, как белым (обращенным зубцами вверх), так и черным (обращенным зубцами вниз), то есть исходя из того, какому Царю оные прямые и обратные венцы поклоняются, Небесному или Преисподней, так вот, авторы, переходя к оным коронованным особам, перед героем фантастического повествования неожиданно появляющимся, вынуждены использовать штампы "откуда ни возьмись", "как снег на голову", "нежданно-негаданно" и прочее, однако, читатель, нам кажется, что еще страшнее, чем посылать, так сказать, чернильницу в сие восхитительное, раскинувшееся над нами небо лазури, ультрамарина и умбры, набравшись на складе сиих несколько слесарных литературных заготовок, выписывать подобные "мертвые петли" и "бочки", еще ужаснее этого, думается, авторам легенд о волшебниках и рыцарях, представить, чтобы оные производители грез (улыбок и слез) вдруг, бормоча себе под нос, мол, за что это им, (подразумевая, что придется обдумать и пошить новый бархатный камзол с золотыми пуговицами и, возможно, заказать в Париже модную фетровую шляпу, ибо, прежде чем написать абзац, оные припадали правым ухом к тропе, дабы выстучать кулаком пустоты под землей, проверяя, нет ли там какой деревянной с железным кольцом крышки люка, где бы Мерлин мог спокойно поджидать сэра Ланселота, боря голод распечатанным мешком черных сухарей и откупоренным бочонком воды), чувствовали бы себя какими горе-пилигримами, отказавшимися верить в чудный горний Иерусалим, как бы какими совершеннейшими отчаявшимися отрицателями тонкого Мира, каковой законам, самое прекрасное в каковых - вечная незавершенность, стремящаяся к идеальному завершению, ибо оная - сродни бесконечности, выставляемой частенько в документах вместо имени вездесущего Бога, законам, разрабатываемым на основе неоспоримых фактов, собранных в материальной природе, не подчиняется), итак, можно не сомневаться, что сэр Ланселот, с момента встречи с волшебником под стенами замка Террабиль, (где будто выросший из-под земли великий Мерлин помог нашему рыцарю справиться с задачею сохранить свое равновесие, иначе оному положение угрожало довольно таки нелепым падением как бы гулкой башнею превосходного, правда, металла, но металла, как то назначенного рассекать облака, а не уныло ржаветь пустыми ведрами, поливаемыми затяжными осенними дождями среди гниющей коричневой ботвы на убранной картофельной делянке, под копыта своего обезумевшего белогрива, на дух, как выяснилось, не переносящего призраков), как бы пропавший для распорядка времени, ибо смешно думать, что есть способ к чудесам проникновения за завесу Неизвестного сколько-нибудь методически, серьезно и основательно подготовиться, не считая выработки у себя привычки подчинять чувства полному руководству разума), все-таки весьма поразился, восприняв изменение, с ним происшедшее каким-то необъяснимым чудом, но слов, из кристаллизующих книгу "Древо рыцарства"(2), для выражения впечатления от оного, кажется, что не суетился подбирать, ибо хороший контроль, или осмотрительность, каковою, (поневоле уклоняясь в переносном смысле от деревянного посоха наставника, как при стрельбе по-македонски(3), но только без того, чтобы, защищаясь, сжимать в руках что-нибудь, не то, даже, чтобы, упаси бог, из какого колющего или рубящего оружия, а и ни какой чтобы там тебе палки или огородной лопаты), обзаводятся, приступивши к учебе, по первому разу схлопотав, словно вспоминаемым трудно и от ума оседланным и взнузданным конем столь иногда удивительно быстро, сколь рыцарю потом позволяют сии дремлющие в оном энергические таланты нашей ребятни обирать сливовые и яблоневые деревья в чужих садах, никуда не исчезающие, а сообразительностью, зависящей от природы одаренности, обращающиеся на принесение пользы, так сказать, достижением постоянства нажима линии, рисуемой оным в несгораемом альбоме реальной жизни, перекрывающего устойчивостью духа прерывистость таковой, не имеющей, (прочитывай мы следы, оставляемые поступками пусть, скажем, не лучшего рыцаря на свете, Рыцаря Озерного, а пусть бы какого взыскующего добрых дел человека, скажем, что человека, как-то действующего для того, чтобы получить посвящение в рыцарский орден), оснований выговорить тогда уж себе по младости лет мягкого наказания вроде легкого подзатыльника, ибо сие оборачивающееся прерывистостью в нажиме почерка нерадение есть обыкновенное ничем не оправданное дрожание руки, каковая, очевидно, что управляема неуравновешенной головой, претендующей занять у рыцарского ордена коня и доспехи в счет будущего славного подвига, каковая будет, (само собой, что, не ставя в известность ни хрустального качества разум, божественным замыслом в наших костях заключенный, ни небесную душу, с каковою оный божественным законом подведенными к нам электрическими токами, говорят, как то как бы таинственно сообщается), как бы исподволь, как бы отравленная ложкою дегтя, поднятого из дымящейся метафизической бездны, (каковую автоматическое письмо иконописцев транслировало на стены как бы силосною траншеей или котлованом, прорытыми в пространстве некоего злобного Ада, какового вопиющую несносность попирала стопа спускавшегося туда по Своем Воскресении Господа нашего Иисуса Христа, Ада, в коем как бы многофутовые петли и побеги растения "дьявольские силки" видятся забраживаемыми и непрерывно там помешиваемыми радениями о Зле преотвратительнейшего праведникам дьяволова племени), как бы сомнамбулически противиться шлифованию до кристальной чистоты драгоценного алмаза сердца.
Необыкновенное количество высокого статного народу, упражняющегося на импровизированных тренировочных площадках, образовавшихся при раскидывании на поле камней, слабо подсвечивающихся внизу, в пределах одного-полутора футов у кромки святой воды мерцающим перламутровым сиянием, (различаемым над озерцом уголками тех внимательных глаз, каковые отличаются не наружною яркостию белков и живою подвижностию глазных яблок, обращающихся в орбитах черепа, главным образом, хотя здоровая белизна и быстрота реакции приходят к зерцалам просветляющейся души сами в точности, как неизбежно улучшается самочувствие пленника, бежавшего из стана врага на родину, но тем разнятся, что не по гроб жизни закабалены и преследуемы предательски вкравшимся на носках необутых для верности соблюдения тишины ног в голову, в сию звездную обсерваторию Авраама, Исаака и Иакова, типичным Стереотипом, что за самым крупным жемчугом в мире приглядывают перенасыщенные чудовищами безмолвные, пустынные морские глубины, ибо есть другие дивные, метафизические перлы и перламутры, ради добывания каковых вскрывают не скорлупу морских раковин, но мутную стеклянную колбу, в каковую забрана накаливающая нить яркого светоча человеческого сознания, бросаясь исследовать каковое, мудрые, то обливаясь потом от жары, то дрожа от холода, изыскивают нам небесные сокровища, за каковыми стоит, ослепляя нас ризою Первозданного Света, Сам Всемогущий Господь), парчовых и шелковых шатров и палаток с гербами, эмблемами и девизами, набитыми на пологах с кистями, откидывающихся по обе стороны входов в сии походные укрытия, и на стенках оных густо положенными в контуры фигур геральдических животных, птиц, деревьев, цветов и оружия нитями на гербовых полях всяческих оттенков, как бы неслышно играющих в сем военном лагере с помощью содержимого "вышитых картин" родовЫе гимны знати, в каковых сооружениях никто не сидел в виду хорошей погоды, в военных приемах в блестящих полировкою и матовых доспехах, и народу, прохаживающегося или негромко беседующего, собравшись кучками, в длинных плащах густого алого и густого лазурно-синего цвета, принадлежащих категории хозяев, также относимой к заведомо опасным боевым единицам случайным свидетелем, в каковом заговаривают навыки разведчика, (каковым как в мирном затишье, так и перед битвою автоматически проявляет себя всякий человек, вне зависимости от того, находится он или нет на службе у короля или воодушевленно малюет вывески для лондонских гостиниц и дублинских пабов, скажем, "Кроличья Нора", "Королевский Дуб", "Королевский Крокет", "Дуб и Вепрь", "Олень", "Белый Кролик и Часы", "Белый Кролик и Перчатки", "Жилет и Белые Перчатки", "Веер и Белые Перчатки", "Кальян и Гусеница", "Мартовский Заяц", "Заварочный чайник", "Эфес и Крест", "Кошки и Летучие Мыши", "О Мышь!", "Голубь и Подзорная Труба", "Танцующий Лобстер", "Береговой Грифон", "Дубовый Щит", "Зеленый Трилистник"(4), призывного возраста он или нет, путешествуя в глубине страны, набредший на скопление вооруженных людей, подозрительное тем паче, что на местности, находящейся под управлением монархии, вовлеченной в усобицы и конфликты как внутреннего, так и внешнего характера), броня под каковыми форменными накидками объявлялась как бы непродолжительным возгоранием куска серебряной луны, гаснущей и вспыхивающей эльфийским тележным ободом в резво бегущих облаках, в налетавших порывах ветра и при подкреплении разговора жестикуляцией во всей красе придумавшего и выковавшего оную мастера, чей тяжелый молот, стучавший по наковальне, казалось, определенно, привил обработанной стали вкус ловко управляться с огнем кузнечного горна, солнечного и лунного, ибо под раскрывающимися на груди плащами тогда проносились отбрасываемые начищенными до серого сияния пластинами синие искры, образуя длинные огни, описывающие грозное оперение сей стальной защиты и создающие скульптурную видимость ястребиной или орлиной груди.
01-02 сентября 2015
Примечания:
(1) "симбэльминэ" = "симбильмейн" - название травки, цветущей на могилах, у Дж.Р.Р.Толкина, см. "Две башни", 2-ю книгу из его знаменитой трилогии "Властелин колец";
(2) "Древо рыцарства" - трактат Оноре Буве конца XIVв.;
(3) стрельба по-македонски - по движущейся цели из двух пистолетов, например, производящаяся на ходу;
(4) часть из перечня доброю шуткою выдуманных автором названий, а именно: "Кроличья Нора", "Королевский Крокет", "Белый Кролик и Часы", "Белый Кролик и Перчатки", "Жилет и Белые Перчатки", "Веер и Белые Перчатки", "Кальян и Гусеница", "Мартовский Заяц", "Заварочный чайник", "Кошки и Летучие Мыши", "О Мышь!", "Голубь и Подзорная Труба", "Танцующий Лобстер", "Береговой Грифон", привлечена в качестве, так сказать, веселого приветственного литературного жеста сэру Льюису Кэрроллу и просто из глубокой душевной привязанности и признательности к книжке "Alice's Adventures in Wonderland"