КАК УДАЛОЙ КУПЕЦ НИКИФОР БОГОДАРОВ ГОСТИНЦЫ ДОЧЕРЯМ ДОБЫВАЛ
Жил когда-то на свете именитейший купец по имени Никифор Богодаров. Был он мудр-хитер, смел да расчетлив, но не вовсе скуп, и свое богатство большое-несчетное с малолетства усердными трудами наживал. Ведь и знатные-то торговые корабли у него водились, что по своим и по чужестранным рекам-морям дорогим рыбьим косяком висели-роились, а уж сколько товару красного в лавках имелось, то и вообразить обыкновенному человеку по непривычке к расчетам, мастерски ведущимся в золотой да серебряной казне, нет никакой возможности. И по аналогии, как бывает, - тут рассказчику и слушателям впору прерваться да с лавки, как ужаленным, к потолку взвиться, да с одежи, чтоб не пристало намертво, вроде какой заколдованной землицы на воздух смахнуть-стряхнуть, да через левое плечо три раза - чур, меня! чур! - плюнуть... Так, значит, в совершенной точности, как бывает, что если одна черненькая крупица несчастья в ладонь упала, то и будет, не убывая, на голову из тучи все то подкравшееся лихо печною сажей сеяться, пока заплечный грибной короб полнехонек не соберется, а проклятая туча легким, как снежный пух, облаком не соделается, - так, ежели идет счастье могучим ледоходом в руки, то и дальневосточный лосось, на нерест супротив течения речных порогов неудержимыми прыжками из окияна прущий, не более в своем инстинкте добраться до родной колыбели упорствует, чем незнаемая золотая пыль на космической орбите, формирующаяся в нашу Звезду Удачи. И вот, окромя казны, было у купца Никифора другое - да не лучшее ли? - богатство: трое любимых дочерей, красавиц неописанных, и у каждой характер достойный, каковой в сказке нашей ни обойти, ни объехать не удастся, ибо от характера напрямую вся судьба человеческая зависит.
Вот пришлось как-то удалому купцу Никифору Богодарову отправиться в дальний путь долги собирать, а, может, застопорившиеся торговые дела самолично выправлять, и, прежде чем отбыть, созвал он детей Улиту, Ульяну и Василису Никифоровну в горницу узнать, каких гостинцев им с дальней стороны привезти. А старшим сестрам Улите да Ульяне природной силою с богатырями впору было мериться: что из лука стрелять, что через колоды и заборы Моголь-птицами перелететь, что палицы железные в небо бросать. Потому, верно, и попросила старшая сестра светлая ликом Улита с ясной улыбкою:
- А привези ты мне, дорогой мой батюшка, тот венец из жемчужных роз, что Морская Царица на голове носит, сказывают. А лучше вовсе ничего не вези - где же ты его достанешь? Как помыслю, что в венце богатыршею на коне в чистом поле воевать с ворогом буду, так самой смешно делается.
Средняя сестра Ульяна Несмеяна говорит, сдвинув к беломраморной переносице соболиные брови:
- Прослышала я, свет-батюшка, что есть такая соль земли, что как бросишь одну лишь щепоть через плечо, так за спиной войско при сверкающих мечах и острых пиках, как пшеничные колосья, в мгновение ока, гремя доспехами, поднимется со знаменами того царства, подданному которого чудесная соль принадлежит. И с той великой ратью любого чужестранного ворога в дальнем походе непременно победишь. Поищи же соль ту заветную для меня, потому что я к царю на военную службу поступить страх как желаю.
А младшая госпожа Василиса Никифоровна, кровь отцовского сердца, со вздохом умилительного мечтания молвит:
- Что ж, прими и мой заказ, государь мой батюшка. Привези мне с дальней стороны серенькую птичку-невеличку китайского воробья с золотыми лапками.
Если и хотел удалой купец по поводу столь несхожих между собой и затейливых девичьих капризов в затылке почесать, то ничем сомнений дочерям не выдал, а про себя втайне подумал "Там видно будет". С тем он и отправился в путь-дорогу.
И год богатый купец отсутствует, и другой домой не возвращается, и уж свои дела торговые он наилучшим образом разрешил, так что и комар носа не подточит. А когда новые в кучу копиться было начали, то Никифор Богодаров с приказчиками да с верными слугами через скорых гонцов повсеместно постоянное сообщение наладил, а надо - так и почтой голубиною ни грамма не гнушался, полагаясь в том на людской выбор, что коли такой способ связи через земные и водные пространства еще до потопа выдумали и враз не позабыли, то смысл и коммерческая выгода в нем, определенно, есть. Только с гостинцами для любезных дочек у именитого купца, как назло, ничего не выходило, и он, отчаявшись, пребывал в великой печали, но все равно бога каждое утро и вечер яро благодарил за заботы прожитого дня. Но, знать, не было соизволения свыше по крайней мере одну из трех вещиц отыскать. А иначе божий дар вести тетради с расходами и приходами, подтвержденный рыночным успехом, и умение на зависть всему деловому миру хоть в лепешку разбиться, хоть наизнанку ужом вывернуться, а заинтересованному покупателю, - царского он, знатного или простого рода, - любую заморскую диковину достать, привел бы Никифора ко встрече с человеком, от которого бы начинался нужный охотнику след.
Наконец, главные звезды-управители в гороскопе купца, требующие себе беспрекословного подчинения, тяжело сдвинулись с мест, и взаимное расположение непостижимых сил, запрещающих совершать волшебные находки, рассеялось, что подспудно и подвигло ничего не подозревающего Никифора Богодарова, как ощущение, что приспело времечко где-то пересчитать богатство, срочно покинуть тридевятое царство да тридесятое государство и переместиться в ближние края, во дремучие леса, потому что через них шла дорога в один город, входящий в круг его насущных торговых интересов. И вот шел-шел купец, пока не устал, и на переломе синих сумерек в темную ночь выбрался он из ряда корабельных сосен на открытое место и огляделся. От спокойного, чуть колеблющегося в дыхании моря во все стороны тек вразрез с гравитацией тихий серебристый свет, а протяженная лунная дорожка, начавшись где-то на горизонте, вытянутым пальцем показывала на осколок гранитной скалы на берегу и, раскачивая в бортиках масляную водицу, подбрасывала невысоко над поверхностью массу мелких светящихся рыбок-чаинок или драгоценную стружку, сточенную с этого пальца абразивом метеоритов, каковых тут принимают за бактерий, ибо они невидимо входят в постоянный состав ночного бриза. Темное пятно, прервавшее собой несмолкаемое переливание "мозга жизни" в "косточке пейзажа", оказалось деревянной избой трактира, и удалой купец Никифор Богодаров, торкнувшись, нашел дверь незапертой и порадовался в душе, что спать под открытым небом ему на этот раз не придется. Входит он в избу и видит несколько моряков, молотящих ложками щи из железных мисок, а за стойкой стоит приветливая да пригожая хозяйка. Говорит она:
- Здравствуй, Никифор Богодаров! Куда путь держишь?
- Все по своим торговым делам езжу, да осталось еще гостинцев дочкам купить, - отвечает купец.
Сел он за стол откушать ароматных хозяйкиных щей, с удовольствием хлебушком ржаным заедает, а между тем и с трактирщицей житейский разговор вести не забывает, кто она да откуда, да кто у ней муж, да насколько дело ее успешно ведется, наперед загадывая, что спросит, не слыхала ль она что о жемчужном венце, о соли заветной или о птичке-невеличке с золотыми лапками. А случилось, что хозяйка-то злой колдуньей была и на царя Ефимьяна соседнего государства восемнадцать долгих лет обиду таила за то, что обошел он ее приглашением на крестины младенца Ивана-царевича. И когда купец с вопросами о предмете своих поисков к ней подступился, смекнула она, что, как на ловца и зверь бежит, так Никифор Богодаров в затруднениях ее мести может слепым орудием послужить. Черным глазом не сморгнув, солгала колдунья, что она, де, пропавшая царица Аглая, царя Ефимьяна супружница, и что сынок ее Иван-царевич, полоненный страшным Змеем, во дворе в сарае под замком томится, а сам Змей, де, приняв человеческий облик, в мужьях у нее ходит, и никому под страхом смерти она, де, об том до поры не рассказывала, пока вовсе не отчаялась, и что отчаяние именно сейчас переполнило чашу ее материнского терпения. Все это до последнего слова была ложь, а мужем колдуньи на самом деле был главарь шайки разбойников. Удалой купец, услышав такие горестные речи из уст пригожей и выглядящей очень несчастной трактирщицы, так ударил кулаком по столу, что железная посуда в воздух подпрыгнула, а как смел ее он со стола, негодуя, как бы в желании устранить-разрушить препятствия, так и загремели дико по крашеному суриком деревянному полу и вилки с ложками, и кружка с мискою, и звенели жалобно под лавкою, пока в платок обступившей Никифора тишины не закутались.
- Чем же помочь тебе, царица Аглая? - спрашивает он.
- Достань мне из-под земли ключ старинный заржавленный, только им можно сарай, где Иван-царевич томится, отпереть, - отвечает колдунья. - А вход я тебе сейчас покажу.
Вот идет, кипя возмущением ужасной несправедливостью, Никифор Богодаров за мнимой царицею Аглаей в темный лес, и ровно в полночь выходят они на поляну, заросшую папоротником. Стоит-смотрит в недоумении Никифор на колдунью, а та чего-то ждет, глядя в сторону, приказывая жестом растопыренной руки не двигаться, и после осторожно так в гущу черных - по темноте времени суток - трав показывает на растущую красную точку. Понял купец, что она цветок сорвать ему велит и в воздух подбросить. Так он и сделал, а цветок, рассыпаясь алой шутихою, под раскидистый дуб покатился да в косой решетке люка и застрял. Легко, одною рукой поднял Никифор крышку, а шутиха-то в щель между прутьев протиснулась и по лестнице вниз полетела, а там - в медный подсвечник попала и лампадкою тихо так, спокойным пламенем загорелася, так что света от нее вполне хватило, чтобы все ступени ногами, спускаясь, соблюсти. Колдунье потому-то и понадобилась помощь хорошего, чистого человека, что вход в подземелье был ей крепкими противозаклятьями заказан, да и папоротника цветок никогда бы ей не найти, не сорвать было.
Почувствовал купец Никифор, что спуск закончился, а под ногами у него каменный пол на каждый шаг подкованного сапога гулом отзывается, и пошел, прихватив подсвечничек с алою точкой, неотрывно ведя левой рукой по стене, как колдунья научила, пока в стену перед носом не уперся. Нашел он в тусклом свете углубление в стене и поставил туда подсвечник - аккурат в круг, совпавший по размеру с медным основанием светильника, и толкнул от себя нарисовавшуюся-прорезавшуюся в стене дверь. А за нею - сухо, светло, тепло, не то, что сырость, в первую часть пути его окружавшая. Взглянул: а перед ним большущая клетка с круглым верхом стоит, и сквозь ажурную решетку видно, как по ней райские птицы всевозможных окрасок летают, и хвостики у них такие все чудные, - у кого лирою изогнут, у кого стружками закручен, у кого - веером рассыпается, у кого - только два длиннющих пера с точками-кружочками при вспархивании болтаются. Вдруг признал в одной Никифор птичку-невеличку с золотыми лапками, что скромнее всех ему показалась. Отпахнул он дверцу да и вытащил гостинец, поприжав в руке, дальше идет-несет.
Заходит Никифор Богодаров в следующую комнату, а там - весь пол занимает зелено-мраморный бассейн, - это тинная трава да ил всю его белизну под собою скрыли. И вода морская плашмя на мраморе лежит без малейшего плеска. А на противоположном конце греческий идол безрукий стоит с венцом из жемчужных роз и бутонов. Как и сказала колдунья-трактирщица, воды в бассейне разве что по колено Никифору набралось. Быстро перешел он по дну на другую сторону, венец с головы идола снял, никаких, однако, сигнальных звоночков тревожных не услыхал, хотя и прилежно стоял-прислушивался. Посмотрел, куда идол греческий взгляд вперяет, и увидел дверь, железом окованную, а на гвозде поблизости и ключ старинный заржавленный висит, который он вынести колдунье обещал. Во всем Никифор ее послушался, и гостинца два за один раз дочерям нашел, Улите да Василисе Никифоровне, пожалел, однако, что соли земли не нашел. Но о соли колдунья ни словечком не обмолвилась.
Пошел купец назад к выходу. И как только минует он комнату, так вместо одной пройденной три возникают, чтобы непрошенного гостя, которому вздумалось бы назад вернуться, заморочить-запутать. Наконец, почти поднялся он по лестнице, а ступенька одна возьми и сломайся под ним, гнилая да трухлявая. Он ногой на предыдущую вниз скользнул, а та вслед первой ломается. Никифор кричит колдунье:
- Пришел я, царица Аглая, да только подняться без твоей помощи не смогу. Протяни мне руку.
- Дай мне ключ, пожалуй, сперва. Не то, неровен час, в какую щель уронишь! - отвечает колдунья.
Никифор, не подозревая ни о чем, протянул ей ключ, да не суждено было злу над ним восторжествовать. Как начали под его ногами ступеньки одна за другой ломаться, так купец вниз, словно шелуху, своим внезапным и мощным падением сапогами все их до единой "сощелкал". Вот стоит он там с ключом, стоит, откуда только что поднимался, и не знает, что и делать. Как глаза к темноте привыкли, понял купец, что смутно, но все-таки видит в темноте. И в этот момент в кармане у него китайский воробушек-то и завозился. Вытащил его купец, чтоб не задохнулся, но ладонь только чуть раскрыть хочет, никак не полностью, чтобы птичка от него не улизнула. Но не тут-то было: выпорхнул воробей, пометался маленько, а после зигзагами куда-то и полетел. Ноги в руки - побежал тут за гостинцем купец, а "гостинец" золотыми лапками об воздух чиркает, искорки вослед себе частым дождиком рассыпает. Так и вывел Никифора к комнате, где идол стоит да на дверь, железом окованную смотрит. Поблагодарил купец дочку младшую, что такой подарок себе вытребовала, батюшку ее родного нежданно выручивший. И принялся он в дверь кулаками стучать да сапогами пинать безо всякого, конечно, результата. Ведь ключ у него старинный заржавленный в кармане лежал, и дверь он отпирал не ту выдуманную, что в сарае у колдуньи, а ту, в которую купец сейчас ломился. Все напрасно. Притомившись, сел Никифор на край бассейна и вдруг о ключе вспомнил. Отпер он дверь окованную, а за нею нашел второй бассейн, у которого противоположный край, казалось, огромным пятном какого тумана стерт был. Идет купец не тропочкой, бортиком бассейна идет в близь или даль, будто облаком сокрытую, и гадает, а наружу-то выберется ли. Ну а птичка-невеличка вокруг головы его вьется и никуда не улетает.
То не туча тумана Никифору издали маячила, то морской левиафан беспробудно спал, но не вовсе. Стоило купцу о его влажный бок опереться, чтобы между чудищем и стеной протиснуться, левиафан сразу раскрыл обращенный к Никифору глаз и молвил человеческим голосом:
- Здравствуй, удалой купец Никифор Богодаров! Садись ко мне на спину, я тебя к Морскому Царю сию минуту в целости и сохранности доставлю.
Спрятал Никифор воробья в карман и влез чудовищу на спину, не знает, за что держаться. Стал воображать, что прилип, как муха.
Поднырнул левиафан под стену каменную и в глубину синюю непроглядную полетел. А потом говорит:
- Вот и все, вот тебе сын мой Иван-царевич на троне Морским Царем сидит, тебя, отца невесты его богоданной дожидается. Ведь одна из твоих дочерей Морскою Царицей быть пожелала.
А Иван-царевич сидит на троне коралловом, ракушками да жемчугами изукрашенном, и купцу молвит:
- Здравствуй, невесты моей богоданной батюшка! Утопила меня злая колдунья, да, видишь, старый Морской Дед, бывший государь от камня на шее освободил, да, на покой уходя, править окияном вместо себя оставил. С матушки моей царицы Аглаи заклятье тотчас снимется, стоит мне на твоей дочери жениться. А до той поры она видишь, каким чудищем на дне плавает!
- Спасибо вам за помощь, - Никифор отвечает. - И я, как смогу, обещаю вам от души помочь!
- Давай, - говорит левиафан, - я тебя на берег вынесу, а ты в трактир зайди да банку с солью земли, что под стойкой колдунья прячет, выкради. С ее помощью ты от колдуньи и шайки разбойников с главарем навсегда избавишься.
Удалой купец пару кристаллов только на землю уронил, а и трактир, и двор, и берег ратью заполнился. А когда купец домой прибыл, то все три раскрасавицы дочери больше его благополучному возвращению рады были, чем гостинцам. Хотя гостинцы их, конечно, порядком развлекли. Ульяна Несмеяна на следующий же день к царю на службу военную поступила. Светлая ликом Улита, как от своего желания Морскою Царицей быть до батюшкиного отъезда отказалась, так, от слова не отступив, жемчужный венец младшей сестре и передала, а сама трактирщицей вместо колдуньи стала и замуж за простого рыбака вышла. А по горнице у нее птичка-невеличка летала. Что до госпожи Василисы Никифоровны, то Морская Царица из нее, лучше не бывает, получилась. А матушка Морского Царя - царица Аглая на землю вернулась и жила душа в душу с супругом своим царем Ефимьяном долго и счастливо.