Аннотация: /"Любовь во время чумы. Хроника объявленной смерти"/
ДВЕ КНИГИ ГАБРИЭЛЯ ГАРСИА МАРКЕСА
"ЛЮБОВЬ ВО ВРЕМЯ ЧУМЫ. ХРОНИКА ОБЪЯВЛЕННОЙ СМЕРТИ"
Трудно говорить правду, ибо хоть она и одна,
но живая, и потому у нее, как у всего живого,
переменчивое лицо.
ФРАНЦ КАФКА "Письма к Милене"
В один из своих дней (а это была недатированная среда какого-то месяца, по всей вероятности, 1920 года) сновидец "Замка" и "Процесса", а по совместительству эпистолярных дел мастер, пражский еврей Франц Кафка, нашелся, как это с ним, несмотря на разбросанные по дневниковым записям жалобы, частенько бывало, как вернее всего подступиться к очередному монологу в адрес своей возлюбленной Милены Есенской. Буквально предложением назад та фраза попалась нам на глаза, правда, с моей несколько безжалостной руки, усеченная ровно на одну словесную связку, призванную продублировать мысль отправителя по-чешски, отчего оная, конечно, тут же блеснула дополнительной гранью: "kra'sna' vu?bec nikdy, va'zne' ne, snad nekdy hezka'". "Красивым не бывает никогда, разве что иной раз милым"(1). И я не могу не зафиксировать в этом обрывке, помимо попытки лингвистического приближения к чешской журналистке, зарешеченный скобками, которых лишен эпиграф и каковые существуют в целости и сохранности в тексте письма, корпус неизвестной (мне) пословицы или поговорки. Хотя, вряд ли.
Так! в очередной раз не миновать мне Х.Л.Борхеса, ибо с посохом такой благородной породы, какую мир ввозит из Латинской Америки, чрезвычайно удобно бродить по горам, возведенным человеческим духом. "Эстетический факт требует встречи текста с читателем, только так он и создается. Не будем впадать в абсурд: книга - это всего лишь книга, она живет, если открыта читателем. Лишь тогда и возникает эстетический факт, отчасти напоминая этим миг зарождения книги"(2).
Если для коротенького, в сравнении с какой-нибудь небольшой новеллой, письмеца (хотя, например, "Желание быть индейцем" Ф.Кафки, что называется, короче некуда) фраза, тиснутая в начало, оказывается определяющей все строение, то остановимся на выводе о важности Фразы, как краеугольного камня; однако, положение последнего начальной точкой окончательно и навсегда отнюдь не определяется, но остается, как мне представляется, алхимической тайной. И пресловутый "эстетический факт", напоминающий зарождение книги, в каком-нибудь конкретном случае может откладываться чуть ли не до бесконечности, разумеется, в пределах заполненной словами литературной формы, покуда, наконец, читательский взгляд не перевалит через совершенно особую штуку кирпича.
Когда кандидат в ученики обращается к Парацельсу: "Я хочу, чтобы ты обучил меня Науке. Я хочу рядом с тобой пройти путь, ведущий к Камню", ответ достаточно предсказуем: "Путь - это и есть Камень. Место, откуда идешь, - это и есть Камень. Если ты не понимаешь этих слов, то ты ничего пока не понимаешь. Каждый шаг является целью".
Сюжет новеллы "Роза Парацельса", перекочевавший к Х.Л.Борхесу, по его собственному признанию, от автора "Исповеди англичанина, употреблявшего опиум" вылился в магический ритуал проверки одного человека другим и закончился, как, в общем, того и следовало ожидать, формальным обменом любезностями при обоюдном (разностепенном) понимании, "что встретиться им больше не придется". И это после такого зачина! "В лаборатории, расположенной в двух подвальных комнатах, Парацельс молил своего Бога, Бога вообще, Бога все равно какого, чтобы тот послал ему ученика". По внимательном размышлении учитель взял да и отказался дать "доказательство своего мастерства", но, оказавшись наедине с собой, "встряхнул щепотку пепла в горсти, тихо произнеся Слово. И возникла роза"(3).
Раз уж мы живем в мире, построенном по Слову, а не по Мысли, как говорят, построены другие миры; раз уж в нашем мире лишь Учителей судят за мысли, а нас - только за слова, хасидская история "Как следует учиться", где рабби Барух толковал об изучении Талмуда еще как годится в деле нашего косвенного участия в рождении того или иного авторского текста; скажем, конкретизируя, текста Габриэля Гарсиа Маркеса. Ибо: "Кто хочет постичь слова Абайе, должен соединить свою душу с душой Абайе; тогда он поймет истинное значение его слов, словно сам Абайе скажет ему их. После этого, если он хочет постичь слова Равы, пусть соединит свою душу с душой Равы. Именно это означают слова Талмуда: "Когда произносится слово от имени сказавшего его, уста сказавшего шевелятся и в могиле". Уста произносящего слово движутся так же, как и уста давно умершего учителя"(4). (По счастью, Г.Г.Маркес до сих пор жив; я же, пользуясь минутой, от души желаю ему наполненных радостями, отдыхом и трудами долгих счастливых лет.)
Вот и выходит, что при контакте сокровенных письмен с глазами читателя о продукте химической реакции в мозгу (в душе) ничего утверждать с уверенностью нельзя. Будь писательство телепатией или еще какой фигурой магии на песке, нам всего и дозволено, что поживиться информацией: "Мне известно лишь, что Путь есть"(5).
Дыхание - функция организма, умно выведенная за границу сознания, дабы смерть не настигала его костлявой рукой при малейшем реальном катаклизме (обмороке). Труды великих есть сорт дыхания; начальная фраза - род первого вдоха; краеугольный Камень, - lapis philosophorum, удаляющий болезни, сохраняющий молодость, продлевающий жизнь, - получаем гениями в творческом подобии сна и "размазан" на квантовом уровне по испещренным значками листам, осязай мы таковые принимающими руками, ибо не всякая повитуха оказывается способной надлежащим образом принять младенца.
Существует интервью Г.Г.Маркеса "Ностальгия по горькому миндалю"(6), в котором из трех великолепных Начал два признаются латиноамериканцем за пражским евреем ("Превращение" и новелла из наследия "Коршун"). Касательно самого себя Г.Г.Маркес пишет: "Первая строка романа "Любовь во время чумы" стоила мне пота и слез, но однажды в одном из произведений Агаты Кристи мне встретилась фраза: "Так было всегда: запах горького миндаля наводил на мысль о несчастной любви"".
Свершившимся фактом нашего времени является отбытие эпистолярного жанра в Прошлое. Он уже не возможен на земле, где мы пересекли отметку опасения, что таковое может произойти, как прежде Мильтон опасался невозможности эпического жанра. Поскольку Флорентино Арисе суждено было вобрать в себя характеристику, каковой наградила в детстве его создателя родная бабушка Транкилина Игуаран: "Это бедное создание не найдет покоя до конца своих дней", все, что сгущается в определенный момент вокруг этого молодца, должно интересовать нас много, много больше прочего. Эпистолярная любовь, которой столь приличествует известное в поэтических кругах "прочнее меди", усугубленная уточнением "не сумел написать приемлемого коммерческого письма, ни одного" является фантастическим способом Г.Г.Маркеса сказать правду (см. эпиграф из Ф.Кафки) о жизни и неприкрытой и неприукрашенной "любви". "Сам того не зная, не ведая, он собственной жизнью доказал справедливость отцовских слов, а тот до последнего вздоха утверждал, что никто на свете не может сравниться с поэтами в здравомыслии, как не сравнятся с ними в упорстве самые упорные каменотесы, а в практичности и коварстве - самые ловкие управляющие"(7).
"Хроника объявленной смерти", которую можно встретить в наших электронных книгохранилищах и под названием "История одной смерти, о которой все знали заранее", была и, я думаю, есть и будет моим любимым репортажем от экс журналиста и нобелевского лауреата. Ее правда так гола, что вызывает омерзение, и оттого я, много лет назад ее прочитав, видимо, уже никогда не буду в силах с ней расстаться (забыть). В "Софизмах для развлечения" я нахожу причину моего неотвязного внимания: "Это драматическое воссоздание публичного убийства моего друга детства, совершенного братьями его бывшей невесты, от которой жених отказался, узнав в первую брачную ночь, что она не девственница. Она обвинила моего друга в своем бесчестии, и ее братья зарезали его среди бела дня на городской площади"(8).
Иногда мы имеем дело с исключительным энергетическим треком lapis philosophorum, стремительно вылетевшим за внешность подчиненной строгому правилу литературной формы; и лишь магическое зеркало автора, позволь он нам заглянуть в таковое, удваивая изображение, подтверждает нашу уверенность в исторической достоверности оригинала, т.е. в то, что нечто происходило на самом деле.
"Петушиный крик на заре заставал нас бодрствующими в попытках свести к единому знаменателю случайности, позволившие нелепости превратиться в реальность; всем было очевидно, что мы поступали так не из стремления выявить тайну, а лишь потому, что никто из нас не мог жить далее, не определив точно, каково же было место и роль, уготованные судьбой каждому"(9).
02 ноября 2011
Примечания:
(1) - Кафка Ф. Письма к Милене / Пер. с нем. А.Карельского, Н.Федоровой. - СПб.: Издательский Дом "Азбука-классика", 2006. - 256с.;
(2) - см. "Детектив" из кн. "Думая вслух" (Borges, oral), 1979;
(3) - Х.Л.Борхес "Роза Парацельса" из книги "25 августа 1983 года" (25 de Agosto, 1983) (1983); цит. по Собрание сочинений: в 4т. / Хорхе Луис Борхес; [сост., предисл. и примеч. Б.Дубина]. - 2-е изд., испр. - СПб.: Амфора. ТИД Амфора, 2005;
(4) - Мартин Бубер "Хасидские истории. Первые учителя" пер. с англ. и нем., Ассоциация "Мосты культуры" (2006), Русское общество друзей Еврейского университета в Иерусалиме (Гешарим) (5766);
(5) - см. (3);
(6) - см. Г.Г.Маркес "Ностальгия по горькому миндалю" пер с исп. Б.Гершмана, см. сайт macondo.h1.ru;
(7) - Любовь во время чумы: [роман] / Габриэль Гарсиа Маркес; пер с исп. Л.П. Синянской. - М.: АСТ: Астрель, 2011. - 508, [4] с.;
(8) - см. Г.Г.Маркес "Софизмы для развлечения" пер с исп. Б.Гершмана, см. сайт macondo.h1.ru;
(9) - Хроника объявленной смерти: роман / Габриэль Гарсиа Маркес; пер с исп. Л.С. Новиковой. - М.: АСТ: Астрель, 2011. - 126, [2] с.