Солнце победы, своим восхождением на крышу пагоды и просачиванием сверху вниз и в лаковые покои дворца китайского императора, (где золотые фениксы и драконы, боровшиеся друг с другом высоко и далеко отсюда в мире богов, где из обеих сторон никакая не имела перевеса, неожиданно появились и, оставив на магнетических листах черных ширм свою предметность, то есть подошедшие здесь каждому доспехи, сросшиеся с их внутренней природой, пролетели насквозь и вышли, словно философские духи, наружу на обратной стороне земли, а вышитые хризантемы, как начали тогда, так всё мешкотно и толкуют, что на запечатление их прохладных, светящихся в темноте лиц потрачено было кое-что посущественнее из казны, ибо в лунном прожекторе оно и становится лучше видимо обитателям, будь они хоть приносящие счастье летучие мыши(1), что вместо шелковых нитей императрица повелевала здесь искусною резьбою добыть тонну лепестков из кожуры серебряного яблока), и в дом мастера, умеющего приготовить вкусную и красивую лапшу или берегущего клочок рисовой бумаги с семейным рецептом творога тофу, брикетики которого он достает своим постоянным покупателям половником из чана под полом, притом, что стук падающих в чан капель имеет колоссальное значение сопровождающего жизнь китайца понятия вездесущего Дао; огромное солнце, как бы сажающее на ладонь маленькую болтливую лягушку или цикаду(2), которую чиновники и придворные носят спрятанною в складках многозначительных рукавов, дабы оная нашептывала, какою ногою сделать им шаг, не ведущий в болото, дабы оные лягушка с цикадою прославлялись старыми поэтами Поднебесной, склонными забывать пустую чашечку для саке на открытом воздухе, ибо должно потом нескончаемому дождю наговорить в их озерца тысячу стихотворений; твердое солнце, крючками на концах своих лучей извлекающее людей, проявившихся при жизни деяниями доброты ко всем встреченным живым существам, то бишь людей, по сю сторону Бытия человеков присоединившихся, как божественными одеяниями, к люстре Премудрости, (да простится нам сия алгебра множеств, составившаяся из предметов, каковые - сущие: одно (люстра) - в человеческом быту, а остальное (Премудрость), большее бытового не в нулях расстояний, а тем, что внутренним подобием не составляет противоречия с Богом, - в Небесах); это солнце, принадлежавшее вселенной, освещало всегда одну сторону белых фарфоровых гор на краю нашего населенного мира, в котором каких-то двенадцать веков длилось существованье синего дракона, памятников повержению коего неким безоружным мудрецом в империи, любящей Путь, никогда не ставили, пусть и по праздным разговорам, что это постольку, поскольку, кроме рассказа о страшной голове, отсеченной от крылатого тулова чудовища, у коего, как водится и конечности обычной сухопутной твари тут же, наверно, присутствовали, и, наверно, хвост, раздваивающийся в двигательную лопасть семейства китообразных, каковая под водою заменяет последним корабельные паруса, в свое время ничего добиться у победителя достоверно не могли, но за жителями, уважающими историю своего государства, именно тогда, рассказывают, закрепилось обыкновение пить чай, смешанный с сухими цветами васильков.
Говорят, что безоружный китайский мудрец не мог видеть никакую часть волшебного синего, как алхимическая эссенция Неба, блистательного дракона по нескольким причинам. Во-первых, отголосок таинственных белых фарфоровых гор, по легенде, всегда освещаемых только наполовину, и каковые будто бы стала символизировать в Поднебесной чайная чашка, имеет своими первоисточниками звук и форму, в полноте существования коих всякого убедить может летящая в космосе с Землею и Солнечною системою планета Луна; и сей мыслительный мост, думают интерпретаторы легенды, уже отключает ограничения ума, стремящегося привязать историю с драконом к нашему миру объектов. Во-вторых, когда всею Поднебесною жители, не сговариваясь, почитают некое оружие, например, в статуе бодхисаттвы Манджушри(3), или просто напросто посещая монастыри, то и на чудовище, значит, нашлось таки разящее острие в следовании Пути, Дао, и мудрец из легенды, судя по всему, отсек, пользуясь оным, (и пройдя через уязвимый зазор между несокрушимыми костями), самую значимую часть огромного плотного облака Неведения, окутывающего реальность; и окутывающего, буддисты и индуисты говорят, потому, что таково свойство бесконечного Сознания, ею являющегося: сначала создать рябь на поверхности бесконечной чашки, каковою само оно является, никакой формы, однако, при сем не принимая, а затем, разделившись в самом себе, сию рябь наблюдать, и таковая рябь, оставаясь понятием, видится с точки зрения наблюдающего за собою Сознания уже не понятием, а объектом, то есть горой, морем, зданием, конем, рыбой, червем, звездой, вселенной, и так далее, и так далее. И, в-третьих, возвращаясь к поверхностному взгляду на легенду, не лишенному, да, по всему, не лишенному толики очарования, уловляемой, вот как цветочный аромат приносится воздухом и проходит по лицу как бы мягким полотенцем, как бы рассеявшейся в воздухе влагою, каковую можно бы, ухватив за уголок, вытянуть из пара, поднимающегося над чашкою, и положить даже на ладонь, с каковой сей четырехугольник равномерно свесится, как невообразимо тонкая тихоокеанская медуза; так вот, возвращаясь, так сказать, к началу, добавим, что безоружный человек, любящий Путь, рассказывал, что в фарфоровых горах его всюду преследовал солнечный свет, и что он чувствовал себя так, словно ходил внутри бесконечной чайной чашки, в которой разбился ценный чайный сервиз поменьше, и что осколки собрались в горный хребет, а разлитый всюду солнечный свет, проходящий сквозь вершины, едва ли делался тогда тускнее, столь хорошего качества была эта скальная порода; и поэтому он рубанул нечто живое и смертельно опасное, надеясь, практически, на интуитивное, как бы спонтанно начавшееся действие своей руки; и он сказал, что отсеченная голова дракона, шумно скатилась в долину, где он хорошенько и разглядел оную, а крылатое тулово, как бы окружив себя меловой пылью, съехало на темную сторону фарфоровых гор, увлекаемое ужасающей собственной тяжестью; и он рассказывал, что, если бы филиппинский вулкан несколько суток подряд выбрасывал бы на поверхность пепел, и кто-нибудь был бы этому свидетелем, то оный почувствовал бы, что с мудрецом тогда еще на краю земли происходило. И потом он, рассказывая свою историю, бросил в чашку головку василька и велел созерцать лепесток оного, каковой очень походит на свернутую в рожок синюю бумажку, вырезанную по краешку зубчиками, и прекратить созерцание, когда лепесток, займет все поле зрения, вот это, мол, и будет точная копия головы того дракона.
28 июня 2015
Примечания:
(1) летучие мыши, объединенные в узоры, если следовать специалистам фэн-шуй, приносят удачу;
(2) цикада - (нефритовая) - символ бессмертия, ограждает от дворцовых интриг и наветов (согласно специалистам фэн-шуй);
(3) бодхисаттва Манджушри - олицетворение совершенства запредельного знания, держит меч, отсекающий заблуждения интеллектуального и эмоционального толка, открывает путь свету трансцедентального знания