Под сенью исполинских дубов сохранялось ощущение простора, потому что никакого подлеска из малинников, пышных кустов бузины или колючего боярышника не произрастало, равно как не вытягивалось отчаянно вверх, пытаясь достать до нижнего яруса корявых сучьев, дабы пошевеливать перистыми листьями наподобие пальцев вертикально вскинутых и удлинившихся за счет сего рук поднявшегося на носки узника тюрьмы, вроде колодца в земле, или обвала в горах, над головою какового находилась бы железная решетка или беспорядочное нагромождение обрушившихся как попало каменных плит, в надежде, что проходящий тут мимо случайно или с освободительной миссией человек заметит и окажет помощь, ни малейшего молоденького деревца рябины, также не роняло красноватых иголок с хилых веток, сиротливо зеленеющих реденькими хвоинками, ни самой никудышней худосочной сосны, и только то обстоятельство, что коричнево-серая морщинистая кора толстенных стволов, распространяющихся во всех направлениях, занимала много места в пространстве леса для каждого отдельного старого дерева, вполне обеспечивало заслон англосаксонским рыцарям, каковых фигуры затерялись после того, как отряд миновал три ряда кряжистых дубов.
Икабод, остановившись, дабы подождать возвращения рыцаря Кея, показывает рыцарям с веслами и парусом на ложбину, переходящую в овраг, и три человека отходят от остальных, дабы сложить свой груз в углубление, заполненное слоем прошлогодней листвы. Возможно быстро покончив с порученным делом, оные лишний раз уверяются, что клад надежно спрятан в опавшей листве, притом кто-то из троих для проверки копает носком сапога, но ни клочок ткани, ни деревяшка не вылезают маячить, и благополучно присоединяются к отряду, какового все воины настороженно стоят на ногах, даже не пробуя прислониться ни боком, ни спиной к дубам, не говоря о том, чтобы присесть, всякую минуту надеясь, что вернется Кей, и с облегчением разбирают свои копья, подойдя к четвертому рыцарю из группы оных, каковой продолжал держать свое оружие с оружием своих товарищей, оперев пучок из четырех копий на землю.
Строго соблюдаемая всеми рыцарями тишина, правильно будет отметить, что абсолютною тишью не является, ибо смолкшие, было, певчие птицы поднимают свой обычный утренний гвалт, перепархивая с ветки на ветку, и, по-видимому, обычно людьми почти не тревожимые, нахально отваживаются в душе не раз и не два на довольно низкой высоте волнообразно пролетать над воинами, так что, в конце концов, какой-то комок перьев вздумывает, покружив, присесть на кончик острия копья и мчится прочь, рассерженно стрекоча, когда рыцарь тихонько поднимает глаза вверх, не запрокидывая головы в стальном шлеме, и трясет древко, а, потом, еще к оглушительному хору очнувшихся пернатых добавляется шелест листьев непоколебимых дубов и, конечно, шум прибоя, среди какового изобилия звуков Икабод начинает слышать особый условный наново выученный свист рыцаря Кея, изображающего манеру незатейливого крика какой-то пичуги, ибо прежде командир, посовещавшись с Кеем, велел оному не пользоваться уханьем совы или криком филина, разузнав доподлинно, что в дубах во Франции водится полно сов, каковые могут отозваться на сигнал, что может повлечь за собою хлопающую крыльями атаку стаи на старающихся быть невидимыми англосаксов, как максимум, а, как минимум, ну, очень большую вероятность того, что отряд и рыцарь Кей разминутся, что абсолютно недопустимо, ибо находящийся где-то теперь в лесу по договоренности с Икабодом норманнский рыцарь Кламадэ знает дозорного в лицо, и, вот, означенный Кламадэ должен ввести в курс командира англосаксов, бродят или же не бродят в окрестностях до зубов вооруженные дикие норманны, состоящие на службе у короля Франсуа, или лютые французские рыцари, состоящие на службе у короля Жан-Жака, то бишь, для Икабода прояснится, с большей или с меньшей степенью осторожности надобно будет двигаться отряду оного к замку короля Генриха, к каковому у командира было некое весьма важное дело.