Рассказывают, что когда аль-Хаджжадж-ибн-Юсуф ас-Сакэфи плыл по морю на корабле, то при хорошей сухой погоде, притом что волны не раскачивали излишне бы судна и не поднимались бы слишком высоко, когда бы возникала угроза, что вода может перевалиться над одним бортом и прокатиться до другого, заливая ноги до щиколоток и смывая в море не закрепленные предметы, на палубе перед взором оного разворачивались хранившиеся свернутыми в рулонах географические карты, сверяясь с каковыми, оный планировал походы, долженствующие послужить к пользе укрепления земель и стран, на каковых проживали подданные оного, и по милости, низведенной на корабль Аллахом, оказалось, что в то же время плыл на сем судне подвижник Суфьян-ибн-Имран, каковой был весьма скромным, как все истинные друзья Аллаха, человеком, и во всем умеренным, какового обязанностью было ловить рыбу для повара, готовящего кушанья для аль-Хаджжаджа-ибн-Юсуфа и военачальников и прочей свиты и челяди, то бишь, всем тем, кто сопровождал повелителя правоверных в путешествии. И случилось так, что Суфьян, какового одежду составляли халат из грубой шерсти и колпак из войлока, закидывал сеть в море, когда из-за резкого разворота руля, ибо судно отклонилось от курса, и сие поздно заметили, ибо человек, стоявший часть ночи у руля, случайно унесся мыслями в состояние полудремоты, карты территорий, исследуемые аль-Хаджжаджем и визирем, выскользнули из-под рук и книг, каковыми углы бумаг были прижаты к инкрустированной яхонтами поверхности низенького столика из зеленой яшмы, вокруг какового восседали на парчовых подушках повелитель и советники оного, на каковом, помимо изучаемых важных бумаг, по хлопку в ладони тут же являлся из кухни на золотом подносе изящный серебряный кофейник в форме традиционного арабского кувшина с высоким узким горлышком и длинным носиком и маленькие серебряные чашечки, дабы освежить для работы утомившиеся умы, и в результате крена на тот борт, с какового рыбак тянул сеть с рыбою, вприпрыжку понеслась, сворачиваясь на лету в трубки, документация, дабы наподобие дров, по счастью, не имеющих губительного тяжелого веса, осыпать сверху голову и спину Суфьяна-ибн-Имрана и раскатиться от оного в разные стороны. Вот так и вышло, что аль-Хаджжадж-ибн-Юсуф подошел к покрытому лаком ограждению палубы, части каковой были изготовлены из превосходных ливанских кедров, дабы прояснить дальнейшую судьбу картографических материалов, между тем как рыбак собирал рулоны бумаг в пучок, засовывая таковые себе под мышку и прижимая к своему боку все более оттопыривающейся в локте левой рукой, притом, что из уст оного до слуха аль-Хаджжаджа-ибн-Юсуфа донеслись произнесенные подвижником, не подозревавшим о присутствии рядом повелителя правоверных, следующие слова:
Если все государства, вблизи и вдали,
Покоренные, будут валяться в пыли -
Ты не станешь, великий владыка, бессмертным.
Твой удел невелик: три аршина земли.(1)
И тогда аль-Хаджжадж-ибн-Юсуф ас-Сакэфи повелел посадить Суфьяна-ибн-Имрана в лодку и дать оному для поддержания жизни бурдюк с водой и сеть, дабы рыбак не умер с голоду в открытом море, однако же, благородство каждодневных мыслей подвижника веры снискало к праведным путям оного на земле расположение Аллаха великого, ибо Суфьян, каковой немедленно принялся забрасывать в воду сеть, брошенную оному на руки стражею с палубы, в очень скором времени поднял из волн крупную рыбу, и некоторая часть людей из подданных, путешествовавших с повелителем правоверных по морю, была впечатлена тем, что прекрасная добыча так быстро была направлена Аллахом великим ничем не примечательному рыбаку, ибо в тот час всё: и тихо всплескивающая волнами водная гладь, и горизонты воздуха, как бы покрытого бирюзовой эмалью, - было ярко освещено, и кафтаны, в каковые облачились вельможи, вспыхивали огоньками, загорающимися от лучей, играющих нитями золотого шитья парчи, а шелковые чалмы, закрученные у вельмож на головах сравнивались по белоснежности с крыльями парящих над кораблем чаек, но когда Суфьян-ибн-Имран, весьма ловко разделавший рыбу на куски в своей лодке, дабы провялить тушу, посыпанную солью, во избежание того, чтобы еда не испортилась раньше, чем таковую удастся употребить в пищу, извлек из брюха рыбы печать Сулеймана-ибн-Дауда, (мир с ними обоими!), то сие событие совпало с резкими изменениями, начавшими происходить в погоде, ибо как бы ни с того, ни с сего эмалевое небо со всех горизонтов принялось заволакиваться сероватыми шубами туч, и высоко теперь реявших белых чаек, ибо морские птицы перестали нырять в волны, выхватывая жадными клювами серебристых рыбешек, каковых крылья швырнуло ураганом в заоблачье, невозможно было отыскать самым зорким глазом, хотя быстрая стая могла бы сколько-то долго еще виднеться улетающей к невидимому берегу суши, так как до земли было достаточно далеко.
Готовясь к шторму, каковой собирался разразиться, слуги выбежали из недр судна на палубу и стремительно поволокли зеленый яшмовый столик в помещения, куда не спешил удаляться аль-Хаджжадж-ибн-Юсуф, лично на палубе наблюдавший за упаковыванием географических карт в кожаные футляры и мешки, дабы уберечь бумаги от соленой морской воды, каковая могла опрокинуть любое препятствие и вызвать крушение корабля, тем паче что волны, каковых прозрачно-зеленые стены обрастали лохмотьями бахромы, отдаленно напоминающей барашковую пену прибоя, ибо буря нарастала, вызывали напряженное ощущение того, что на судно арабов обрушится все море, как бы вырванное со дна, усеянного актиниями и морскими звездами, но вельможи продолжали толпиться у выходов на палубу, выказывая храбрость, каковая не могла быть меньшею, чем собственное воление проявлять хладнокровие самое повелителя правоверных, и, в общем, людей на палубе было во много раз больше, чем в отсутствие волнения, и, посему, подданные аль-Хаджжаджа-ибн-Юсуфа озирались кругом корабля, скрывая тревогу и беспокойство и дожидаясь, когда аль-Хаджжадж отправится в безопасное место, дабы ни в коем случае не опередить своим уходом повелителя правоверных, и, таким образом, как бы специально сложились обстоятельства, чтобы кто-нибудь из массы людей вспомнил про Суфьяна-ибн-Имрана, каковой подвергся опасности утонуть в бездне гораздо вернее и скорее тех, кто надеялся на устойчивость в шторм огромного судна, и поначалу водопады гигантских волн, как бы омывавшие грани бунтующего пространства, не позволяли взгляду остановиться на точке, каковою должен был бы представляться по ту сторону водометов воды рыбак в своем халате из грубой шерсти и войлочном колпаке, пытающийся удержаться на жалком суденышке, если сей не кормил уже на дне моря рыб, ибо второе казалось правдоподобнее, чем первое, но когда кто-то из челяди, шустро тащившей кожаные тубы и мешки с картами, поднял пронзительный крик, указывая на секунду освобожденной рукой за борт, то неизбежно все взоры устремились в одном направлении, дабы увидеть подвижника, водившего над кипящими волнами печатью Сулеймана-ибн-Дауда, (мир над оными обоими!), каковую Суфьян-ибн-Имран сжимал в пальцах словно осколок зажигательного стекла, при помощи какового иногда разводят огонь люди, ищущие своих сбежавших верблюдов в пустыне, ибо, как известно, у самого Сулеймана-ибн-Дауда, (мир с ними обоими!), имелся на руке перстень с таковою печатью, и посредством сей печати у оного была власть над джиннами, ифритами, зверями и людьми, и тогда аль-Хаджжадж-ибн-Юсуф ас-Сакэфи изъявил повеление воротить на свой корабль подвижника веры, ибо, сказал аль-Хаджжадж, что оказался далек от справедливости, решив, что рыбак - невежественный и заносчивый человек, тогда как сей смиренен, как истинный друг Аллаха(2), и когда лодку притянули к борту при помощи сброшенного каната и самого Суфьяна-ибн-Имрана подняли на корабль, подхватив под руки, оправленные для сего вельможи в золоченых кафтанах, то аль-Хаджжадж-ибн-Юсуф, отметивший, что ураган утихает, и воскликнувший: - Слава Аллаху Всемилостивому, Милосердному, - изъявил пожелание узнать, нет ли у подвижника дополнительных слов в отношении дела направления человеческого разума по пути мудрости, ибо повелителю правоверных пришло от Аллаха, что речи подвижника касались мудрости, каковой следует за жизнь преисполниться душе и уму, а не являются указанием, как осуществлять правление государством, и услышал продолжение стихотворения из уст Суфьяна, каковой сказал:
Не пекись о грядущем. Страданье - удел
Дальновидных вершителей завтрашних дел.
Этот мир и сегодня для сердца не тесен -
лишь бы долю свою отыскать ты сумел.(3)
14 октября 2017
Примечания:
аль-Хаджжадж-ибн-Юсуф - один из наиболее выдающихся государственных деятелей и полководцев, умер в 714г.
(1),(3) - См. "Рубайат" Хайяма;
(2) "друг Аллаха" - в исламе означает святого человека, праведника, пророка;
(3) В строфе великим поэтом говорится истина, подобная во всем словам Евангелия, где Иисусом Христом произносится указание "не заботится о завтрашнем дне, ибо для каждого дня достаточно своей заботы", что, по сути, есть забота религии о психологическом настрое верующего человека или настрое духа, ибо при указанном в Священных Писаниях и правильно понятом настрое, человек, какой бы груз страданий и тяжелейших жизненных обстоятельств такового не задавил, сможет справиться с самыми неподъемными и трагическими обстоятельствами, не давая таковым задавить его волю, ибо человек будет каждый день поднимать подъемный или посильный груз дел, а в противном случае может сдаться и впасть в уныние и тоску, и даже потерять желание жить; и, таким образом, в двух последних строках строфы сказано, что именно при правильном понимании того, что было объяснено по поводу первых двух строк, оказывается, что сердцу или душе не будет житься стесненно в том смысле, что человек как бы, якобы, ограничивает свой рост, эволюционирование разума и духа, прекратив тревожиться; но ведь речь о том, чтобы прекратить тревожиться попусту, ибо, найдя свою "долю" или свое дело, то, к чему расположена душа, ум, скажем, быть художником или лечить болезни, или петь, или исполнять классическую музыку, и так далее, душа или дух обретают крылья, и тут можно ставить перед собой самые высокие и одухотворенные задачи, приобщающие людей к божественному, к Высшему, к Богу, в конечном итоге.