Поэт любил бродить по кладбищу. Останавливаясь у могил, он читал, кто в них похоронен, эпитафий же терпеть не мог.
Он блуждал по кладбищу часами, шурша опавшею листвою и спотыкаясь иногда о свое прошлое.
Бывало, поэт заходил в самые заброшенные уголки кладбища, где лишь внимательный глаз замечал очертания надмогильных насыпей. Он нагибался над могилами и принимался очищать землю от сухих и гнилых веток - дожди здесь шли часто. Утомившись, поэт разгибал спину и всматривался, щурясь, в окружающую действительность.
Поэт любил бродить по кладбищу - здесь никто не мешал ему жить.
ДВА
Недалеко от кладбища у поэта был дом. Маленький дом. Единственная жилая комната в нем была настолько маленькая, что в нее вмещались только стол, стул и кресло, которое легко можно было разложить в кровать, при условии, что стул необходимо будет поставить на стол. В этой комнате поэт и хотел бы когда-нибудь умереть, только не скоро - он мечтал достроить ко второй веранде своего дома еще и третью.
Возвращаясь вечером с кладбища, поэт до полуночи работал за своим столом, а после снова выходил из дому, и на пороге его никто не провожал, чтобы встретить к утру, да и порогов этих было несколько, так что их суть была поэтом во многом утрачена.
ТРИ
Много лет назад поэта ценила кладбищенская администрация и одна солидная ритуальная фирма. Эпитафиями поэта украшались даже бюсты. Плата же за труд была построчной. За свою первую эпитафию* поэт получил всего 2 копейки.
Поэту надо было как-то жить, поэтому с годами его эпитафии становились все длиннее. За свою последнюю эпитафию** он получил 4 тысячи долларов. Но при этом солидные люди взяли с него обещание, что больше его не увидят на кладбище.
Поэт дал клятву. И только один сторож знал, что поэт все равно ходит на кладбище, в его заброшенную часть, по ночам. Знал, но никому не говорил. Сторож любил поэта. _____________________
*Первая эпитафия поэта:
Он шел.
Его звали.
**Последняя эпитафия поэта:
Под солнцем задушен подсолнух
А семки вороны клюют...
ЧЕТЫРЕ
Однажды поэт исчез.
Сторож не видел его целый месяц.
Когда же поэт вернулся, на нем были новые ботинки, но сам он выглядел каким-то поникшим. Поэт рассказал, что устроился на месяц землекопом, или, как это правильно называется, могильщиком, на другом конце города. Там было новое кладбище, поэт звал его Чужим. Там была гнойная земля, то есть, почва суглинистая, трупы в такой земле, особенно после дождей, лопаются, даже взрываются, и эти звуки в тишине невыносимы.
Еще поэт признался сторожу, что перестал писать стихи.
- Ну и чо? - отвечал сторож - Иди землекопом к нам, нашего директора вчера кокнули возле ресторана, завтра будут похороны. Ты, этого, подошел бы к новому руководству.
Но поэт встрепенулся как-то весь и закричал, что никогда, никогда, никогда не станет землекопом на своем кладбище. А потом заплакал, упал ничком на землю, и сторож гладил его по голове.
ПЯТЬ
Поэт стал снова свободно гулять по кладбищу, даже днем. Блуждая среди могил, поэт иногда подходил к могильщикам (надо сказать, на его кладбище могилы копались не часто, кладбище было старым и дорогим) и наблюдал за их работой, не подавая никаких советов.
Один раз он дождался, когда землекопы уйдут, выполнив работу. Поэт сел у ямы и задумался. Он размышлял вслух: 'Родина! Земля моя родная! Ты такая маленькая. Зимой тебя заметают снега. Весной ты оттаиваешь от снега и дурманишь мое горло прелым дождем божественных микробов. А летом я прихожу на свою родину отдышаться и сажусь на согретую солнцем траву, свесив ноги вниз. Золотой осени болдинской здесь не бывает'.
Так он сказал.
ШЕСТЬ
Прошла зима и осень, наступила весна. И однажды поэт повстречал почти у самой кладбищенской ограды могилу двадцатилетней девушки. Фотография ее была воткнута в песок. Он присел у ног Полины - так звали девушку люди - и стал любоваться ею. И сам не заметил, как в губы стали падать слова...
Он долго сидел, закрыв глаза и дрожа. Потом поднял голову к небу и прошептал:
- Господи, я, твой Полевой цветок, снова пишу стихи?..
- Да, мой Полевой цветок, ты снова пишешь стихи..., - таким же шепотом ответил ему господи.
И тут же из-под земли ему послышались стоны. Это Полина звала Полевой цветок на помощь! Все сухие мощи поэта вздернулись, он вскочил и побежал. Он бежал, ломая ступнями сухие ветки, хруст которых страхом разносился по его спине; он бежал, не зная куда, пока резкая боль не остановила его. Он оказался между кустов шиповника, или же это был не шиповник - откуда на кладбище шиповник? Только он остановился, как вдруг перед ним вспыхнули два глаза.
Его пальцы похолодели, все они были в липкой крови, стекающей струйками.
Сердце бешено билось, наверное, уже вхолостую.
Полина припала к его груди и сосала, не насыщаясь, сцепив на его шее пальцы и увлекая за собой, в сухую, колючую траву.
СЕМЬ
Сторож обнаружил поэта утром лежащим на земле, у самого порога.
На земле, где он хотел пристроить к своему дому еще одну веранду.
На земле, которая так и не стала его родиной.
Единственное окошко в сторожке почернело и треснуло.
ВОСЕМЬ
Ненаписанные стихи - птицы невидимые.
Оставили свои прощальные круги над макушками кладбищенских деревьев - знаки бесконечности на стекле.
Они уже далеко-далеко от нас - выцарапывая слово на прозрачной поверхности неба своими когтистыми лапками, птицы не слышит молитв червей.
Птицы уже никогда не вернутся сюда, превращенные в соленую память.
Правда, говорят, что в последние годы кладбище облюбовали вороны, причем с каждым годом их обитает все больше. А ведь было время, когда ворон не было, говорят старики. И этим старикам можно верить.