Моей жене Наташе посвящаю...

Дом был старый и покосившийся...

Он был сложен из толстых еловых бревен, которые от времени потемнели и стали хрупкими, словно тонкий осенний лед, так что к ним не смог бы прикоснуться ни один человек. А их никто и не трогал. Дом стоял на самом краю города, закрытый от глаз от глаз густой зеленью деревьев - забытый всеми и забывший всех. Летом он слушал шорох и шепот листьев на деревьях, а зимой любил играть со снежинками, стараясь поймать их оставшимися на крыше осколками черепицы.

А еще Дом любил вспоминать...

Он вспоминал, как когда-то в нем бурлила жизнь, как горели свечи в большой комнате, а посреди нее, на большом и круглом столе стоял большой и круглый самовар. Потом, ночью, когда все в доме засыпали, самовар мог рассказать так много интересного. Ведь он всегда был в центре внимания...

Но прошло время. Уехал куда-то самовар, некому стало зажигать свечи. Остался в доме только буфет, такой же старый и покосившийся, как сам дом, да ветер, гуляющий по комнатам от одного окна к другому.

А в буфете жила мышка...

Мышка была маленькая, серая и очень легкая, как комочки пыли, что катает из комнаты в комнату ветер. Она тоже каталась вместе с ними по гладким, почти отполированным доскам пола.

У мышки был свой маленький мир. Он начинался сразу за резной буковой дверцей буфета, которая открывалась и закрывалась с тихим, милым маленькому сердечку мышки, скрипом. И там, за этой дверцей, в самом дальнем углу ящика, мышка сделала себе теплое уютное гнездышко. Стенки и крыша его были сложены из переплетенных обрывков бумаги - обоев со стен и старых газет, ворохом валявшихся в кладовке, где так любила бывать мышка. Ведь если влезть внутрь газетной кучи, то она будет так приятно шуршать. Пол же гнездышка был выложен тополиным пухом, каждую весну залетавшим в открытые окна дома. Мышка собирала пух и аккуратно, пушинка к пушинке, складывала его в буфете.

У мышки был и большой мир. Этим большим миром был Дом. Четыре комнаты, кладовка, прихожая, кухня, где валялась на боку одинокая табуретка. Был еще чердак, но там мышка бывала очень редко. Только тогда, когда она хотела помечтать, глядя сквозь дырку в крыше на звезды и не зная, что такое звезды. Мышка приходила бы на чердак и чаще, но лестница такая крутая...

Мышка не помнила, как она оказалась в доме, но всю свою недолгую еще жизнь она прожила одна. Она никогда не выходила из Дома и не видела, чтобы кто-нибудь когда-нибудь входил в Дом, поэтому она считала, что Дом - это все, что есть на земле, а она сама - единственная на ней живущая. Были, правда, еще деревья. Они протягивали свои ветви в окна Дома, и мышка ела мягкие и сочные листья, обгрызала нежные хрусткие веточки, запивая их утренней росой или дождевой влагой.

Мышка любила играть...

Поскольку она никогда никого не видела, она играла со старым буфетом, прячась от него в нем самом. Она играла с лежащей табуреткой, с чердачной лестницей, с газетами в кладовке, разворачивая из и строя из тонкой бумаги причудливые сказочные замки. Она играла с солнечными зайчиками и со своей собственной тенью, представляя, что это такие же, как и она сама, мышки. Мышка не знала, что она - мышка, но в ее любимом буфете было большое металлическое зеркало, перед которым мышка могла сидеть часами, до мельчайших подробностей рассматривая свое отражение. О том, что это именно ее отражение, она догадалась.

Еще мышка любила думать...

Ее мысли были такими же разными, как погода за окном или времена года. Когда теплые лучи весеннего солнца ласково гладили мышку, то она, купаясь в свете, думала о чем-нибудь легком и приятном. Например, о том, как красив ее большой мир и как красива она сама. И искупавшись в солнце, мышка бежала по дому, чтобы сказать об этом всем - зеркалу, лестнице, табуретке. Когда летом густая зелень деревьев вносила в Дом ровную полутень с россыпью мозаичных узоров на полу и стенах, мышку посещало лирическое настроение. И тогда она начинала писать стихи, записывая их хвостиком на пыльной поверхности своего буфета.

Осенью, слушая мерный стук дождя о крышу и дробь капель, пробивающихся через дырку в ней, мышка часто грустила. Грустила не почему-то, а просто так. Потому, что прошел еще один год, и ничего не изменилось в ее жизни, потому, что наступает долгая холодная зима, потому... Да мало ли еще, почему могла грустить маленькая серая мышка, забившаяся в уголок буфета.

Зимой было труднее всего. Стены Дома покрывались белым и холодным налетом инея, потело и замерзало фантастическими узорами зеркало. Ветки, достающие до окна, становились жесткими и пресными. Да и на подоконник было не влезть. Там гулял злой зимний ветер. В такое время мышка вообще старалась не выходить из своего гнездышка, согреваясь собственным дыханием.

Но однажды все изменилось.

Мышка проснулась рано утром. Она часто просыпалась рано, но в этот миг она даже не поняла - день вокруг нее или ночь. Мышка высунула из буфета носик и почувствовала тепло. В самом центре комнаты, там, где стоял когда-то большой круглый стол, на полу было светлое пятно. Мышка посмотрела на окно, стараясь понять - солнечный или лунный это луч, но окно, словно занавеской, было задернуто туманной дымкой, за которой слышался приглушенный шелест деревьев.

Пятно на полу было как будто ниоткуда. Оно звало, оно притягивало к себе и мышка, забыв, что в Доме может быть очень холодно, вдруг выскочила из буфета, распахнув настежь дверцу, и побежала к свету.

Ветра, гудевшего в Доме всю ночь, не было. Мышка подошла к пятну и остановилась, не решаясь дотронуться до него. Ни носиком, ни лапкой, ни хвостиком. Воздух словно сгустился перед ней, и мышка видела уже ровное сияние, поднимающееся над полом.

Мышка хотела испугаться, но не смогла. Ей часто приходилось бороться со страхом, например, когда на улице грохотала гроза, и мелькали вспышки молний, уговаривая себя, что все не так уж и страшно, и что она в безопасности. Сейчас же было наоборот. Твердя себе, что самое лучшее для нее сейчас было бы снова зарыться в, не успевший еще остыть тополиный пух, мышка медленно, шаг за шагом, шла к пятну на полу.

Оставался один шаг. Мышка протянула лапку и дотронулась до края света. Ничего не произошло. Под лучом лапка чуть порозовела, и в ней появилось приятное ощущение воздушности, невесомости. Оставался один шаг. И тогда мышка, последний раз встряхнувшись, как в воду бросилась в световой силуэт. Она не знала - зачем? Может быть, ей это только казалось? Входя в круг, мышка закрыла глаза, и сейчас, со смешанным чувством ужаса и восторга, она медленно подняла веки.

Дома не было.

Не было ее привычного большого мира. Облезлые бревенчатые стены раздвинулись на огромное расстояние, такое, какого хватило бы на несколько Домов, и изменились до неузнаваемости. Из буро-коричневых, с потеками старой краски и засохшей смолы, с торчащей из щелей паклей, они стали ровными, розовыми и блестящими, как поверхность зеркала в ее буфете. Мышка обернулась к буфету, и дыхание ее перехватило. Старый темный рассохшийся буфет превратился в фантастический замок с башенками, колоннами и окнами. Там, где были нижние дверцы, ведущие в ее домик, появились громадные резные ворота, рядом с которыми застыли непонятные фигурки. Другие такие же, только как будто живые, двигающиеся, можно было разглядеть на полках замка-буфета. Мышка подняла глаза, стараясь разглядеть то место, где было зеркало. Зеркала она не увидела, но на его месте светился разноцветный круглый экран, на котором двигались такие же неясные и загадочные, как и сам буфет, картинки.

Вот появился лес. Мышка видела деревья и представляла себе, что такое лес, но она никогда не думала, что лес может быть таким. Толстые мощные стволы, кроны, царапающие глубокое голубое небо - деревья стояли плотной, почти сплошной стеной. Их подножие увивали маленькие деревца с листиками свернутыми в трубочки - салатовыми и даже на вид колючими. Такими, что мышка даже отшатнулась.

И почувствовала укол...

Она стояла не на дощатом полу Дома, а на мягком, теплом мхе, таком, что лапки приятно проваливались, а тонкие травинки щекотали животик. Стены Дома, как будто опять сблизились, но это были совсем не стены. Деревья, которые мышка только что видела в зеркале, стояли рядом. Совсем. Мышка пошла к дереву, но по дороге оступилась и упала, почувствовав прикосновение воды.

Мышка видела лужи. После дождя она часто забиралась на подоконник и смотрела на солнечных мышек, играющих в лужах, на отражения и тени, но никогда не выходила, боясь, что не сможет вернуться в Дом. Как же оказалось приятно побарахтаться в таком прозрачном озерце. Это было значительно лучше, чем стряхнуть на себя целый град капель с ветки, нависшей над подоконником.

Мышка плескалась в воде и солнце, а когда почувствовала легкую усталость, то вылезла из ямки и устроилась на широком овальном листе репейника.

Над ее головой что-то происходило...

Мышка подняла глаза к зеркалу и увидела, что картинка на нем изменилась. Зелено-голубые с белыми гребешками пены волны, рассыпаясь тысячами брызг о камни, звали ее к себе. Лист лопуха закачался. Мышка испуганно посмотрела себе под ноги и увидела, что травы и мха больше нет. Лист, на котором она стояла, стал толстым и выпуклым, точно надувным, а под ним появился целый океан воды. Мышка не знала, что это - океан, она просто повторяла новое, только что придуманное слово. В нем было что-то безграничное и всепроникающее, такое же, как в самой воде.

Исчезли деревья, исчезли стены. Осталась только зеленоватая вода и лист репейника, плавно колышущийся на мелких волнах. Мышка огляделась, но не увидела ничего, кроме такой же зеленоватости. Во все стороны, до самого горизонта.

Рядом с листом что-то резко выпрыгнуло из воды и тут же шлепнулось обратно. Мышка наклонилась, но ничего разглядеть не смогла. Она наклонилась так резко, что чуть сама не свалилась в воду. Несмотря на так понравившееся ей купание в лесной луже, плавать в океане мышке почему-то не хотелось. Она зачерпнула лапкой немного красивой воды и лизнула. Язычок словно обожгло. Вода оказалась противной, горько-соленой.

Мышка выплеснула воду обратно и тщательно вытерла лапку о шерстку.

Посветлело.

Казалось, свет и так идет отовсюду, но теперь стало еще светлее. Мышка хотела посмотреть на свой буфет, чтобы понять, что ожидает ее теперь, но буфета не было. И океана тоже. И стене не было. Не было ничего.

Не было даже листа, который так долго служил мышке сначала подстилкой, а потом плотом. Он, видимо, остался где-то там, в океане. А мышка взлетела.

Она была невесомой и прозрачной, как сам воздух. Тем более, что вокруг был один воздух. Земля была внизу. Где-то далеко - далеко, под мышкой, пятнами расплывались очертания океанов и материков. Мышка не была уверена, что это материки и океаны, но в одной из старых газет в кладовке она видела картинку, очень похожую на то, что медленно поворачивалось сейчас под ней.

Белые, даже с виду холодные, снежные области, леса, зеленые и очень знакомые желтые пятна, коричневые. Мышка не видела ни пустынь, ни гор, а потому даже не представляла себе, как выглядят эти пятна внизу.

Ее полет замедлился.

Вокруг потемнело. Мышка поняла, что нет больше солнца, но она не испугалась этого. Снизу, от земли, к ней приближалось нечто, похожее на второе солнце. Что-то шумящее, поющее, говорящее, усыпанное миллионами маленьких звездочек - неподвижных и перемещающихся.

И все это приближалось к ней.

Или это она приближалась?

Разглядывая россыпь звездочек под собой, мышка не заметила, что спустилась почти до самой земли. Пространство словно разделилось на две части. Сверху - небо, снизу, почти так же далеко, - земля. Местами она была совсем темная, а местами - усыпанная разноцветными точками звезд.

Мышка сделала движение, как будто хотела оттолкнуться от воздуха и спуститься еще ниже, но у нее ничего не вышло. Сильный ветер потянул ее куда-то в сторону от огней, в темноту, за которой где-то далеко за горизонтом, начинался новый день.

Свет ударил по глазам, и мышка зажмурилась. Не открывая глаз, она топнула и почувствовала, что стоит на чем-то твердом.

Она стояла посреди комнаты Дома, в розовом круге света, шедшего ниоткуда. Свет пробивался из всех щелей Дома. Из узких полосок под крышей, из зазоров между бревнами, из дырок в полу. Словно проходя через невидимые линзы он фокусировался в одной точке - там, где стояла сейчас маленькая серая мышка, боящаяся шевельнуться, не смеющая открыть глаза.

И тогда она, такая хрупкая и беззащитная, вдруг ощутила прикосновение. Кто-то ласково и нежно погладил ее вдоль спинки, пощекотал сбившуюся на боках шерстку, дотронулся до кончика носа.

"Кто ты?" - спросила мышка мысленно, не открывая глаз - "Кто ты?"

И тогда кто-то тихим и глубоким голосом, от которого веяло спокойствием, сказал: "Я - Дом".

"Дом? И это ты показал мне все, что я сегодня видела? Почему?"

Ответ последовал не сразу, но мышке показалось, что кто-то, огромный, грузный и пожилой, тихо вздохнул. Или усмехнулся.

"Ты выросла. Ты стала взрослой. Мы жили с тобой вдвоем, и нам было хорошо. Я воспитывал тебя, а ты продлевала жизнь мне. Я знаю, что ты считала меня своим миром, но мир - это совсем иное. Ты не представляла свою жизнь другой, но скажи - разве тебе не было лучше в лесу или в полете, разве не тянуло тебя вниз, к звездам. Я хотел показать тебе настоящий мир".

Мышка чувствовала, как ее черные глазки наполняются слезами.

"Но мне было так хорошо всегда... Так хорошо. Неужели этого больше не будет! И у меня больше не будет Мира - моей кладовки с газетами, моего буфета, моего зеркала..."

И мышка горько разрыдалась.

* * *

Утро наступило внезапно.

Мышка выглянула из-за створки буфета и не поверила глазам. Ветка дерева, протянувшаяся в комнату, еще вчера безжизненная, распустила зеленые листья, от которых по комнате шел ничем не передаваемый аромат.

Мышка хотела выбежать из гнезда, но что-то удержало ее. Маленькая тополиная подушка была совсем мокрой.

Так значит, это было!

В ушах мышки звучала музыка. Мышка знала, что она никогда не слышала этой мелодии, но знала она и то, что никогда еще не слышала ничего более прекрасного.

Тонкий белый лучик скользнул вдруг вдоль стены и остановился в центре комнаты. Еще один. Еще. Нельзя было понять, где они начинаются, но кончались они все в одной точке.

Глядя на эти лучи, на стены Дома, на потолок своего мира, мышка принимала решение.

Хотя нет! Она не принимала его. Ведь все было так просто. Надо только...

Мысль о том, что когда-нибудь она может пожалеть об этом - не приходила. Было просто не до нее. Дверь Дома открылась сама. Мышка остановилась на пороге и оглянулась.

О чем она думала? А о чем думал Дом? Кто знает! Нужен был один шаг.

"Иди" - шелестела колышущаяся трава, "иди" - говорили чуть слышно деревья. "Иди" - и мышка поняла, что это говорит ее буфет, "иди" - откликнулась табуретка. "Иди!"

И маленькая мышка пошла. Пошла в огромный новый мир, такой незнакомый, но такой желанный, который ей только предстояло покорить.

Где ей предстояло обрести счастье...

22-23 февраля 1993 года.