Summary. This story is about the same destinies of old piano and a woman. This woman is very strong. She was noblewoman before the revolution in 1917. Piano supported her in adopting to new life .And this woman kept her inner status and remained her dignity even in Soviet Union period. She saves her soul and her life, because she is strong, remember about her roots and never false to oneself. And she found her place in new country and cared about piano from her house from her noble past.
Жил-был один рояль: белый, с поднимающейся крышкой, позолоченными педалями и позолоченным резным пюпитром. Он был старинным, изготовленным очень хорошим мастером. Мастер вложил в него свои знания, талант и благородство. И получился хороший инструмент, который все в доме ошибочно считали австрийским, хотя, на самом деле, рояль имел немецкие корни. Просто до того, как рояль навсегда переехал в Россию, его сначала изготовили в Дрездене и перевезли в Вену, где на нем играл известный в конце 19 века музыкант, работавший в венской опере. И все решили, что этот рояль и был изготовлен в Австрии для венской оперы. Рояль подумал, что не обязательно, чтобы все знали о его происхождении, поэтому никогда никому не показывал находящуюся в своей глубине небольшую железную пластинку с вензелем и именем известного мастера. Но, как оказалось, венский музыкант, первый хозяин рояля, был игроком и проиграл в карты почти все, что имел. Так рояль ушел с молотка и переехал в большой, но, к сожалению для рояля, частный дом в царской России. Сначала, по молодости, рояль был расстроен таким дальним переездом и таким положением дел в целом. Но потом он понял, что, на самом деле, способен вынести многое в своей жизни, если не все, что угодно, и поэтому опять стал издавать прекрасные звуки.
Вообще, у рояля теперь было двое хозяев - молодая супружеская пара, которая владела этим домом, и которой родители женщины-хозяйки подарили этот рояль на свадьбу. Рояль сразу почувствовал какую-то внутреннюю связь с этой женщиной. У них было что-то общее, что их связывало, И это была не музыка, потому что хозяйка редко играла на нем. Но, достаточно ей было просто подойти к роялю, как и она сама, и рояль понимали, что они связаны, будто схожими судьбами.
В этом доме со временем у хозяев появилось пять детей. Конечно, больше на рояле не играли такие сложные произведения, как раньше, в Вене. Но рояль не жалел ни о чем. Он научился забывать о том, кем он был в прошлом и научился принимать то, что есть, оставаясь все равно самим собой. Рояль был уверен в том, что теперешняя хозяйка его понимала, несмотря на то, что была еще молода. 'Наверное, важен не возраст, а что-то внутри' - решил для себя рояль и продолжал жить своей новой жизнью. На нем, кстати, начали играть и дети вместе с их учителем. И иногда они играли очень даже неплохо.
В доме бывали и светские приемы, и даже балы. И тогда на рояле играли прекрасные произведения Баха и Моцарта красивые, благоухающие барышни и стройные юноши. Но чаще других на нем играла молодая девушка, старшая дочь хозяев. У нее был учитель музыки и танца, который имел, на взгляд рояля, вредную привычку класть свой платок на рояль. Но он был, в целом, неплохим человеком. Тоже немец, как и рояль. А, может, австриец.
Вообще, рояль гордился собой. Он был почти идеален - красив, мелодичен, широк и при этом изящен. И главное - он был нужен. Почти каждый день он был нужен детям, чтобы учиться играть и танцевать. Реже его посещали взрослые, чтобы играть и слушать прекрасную музыку для души. Самое же долгожданное для рояля - это пение. Он просто обожал аккомпанировать басам, тенорам, фальцетам. И самое главное для рояля событие - когда за рояль садился хозяин и аккомпанировал хозяйке. Рояль всегда ждал этого события и старался звучать в такие моменты идеально. Хозяйка пела прекрасно и, если бы рояль мог плакать, он бы плакал, слушая ее пение. Не раз рояль видел слезы на глазах растроганных слушателей музыки, которая лилась с его струн. А еще молодые парни и девушки под его музыку знакомились друг с другом, приглашали на вальсы девушек, потом делали им предложения.
Время шло, рояль много видел в своей жизни. Он видел, как люди взрослели, как у них появлялись семьи. Их дети тоже играли на этом рояле и тоже создавали свои семьи. Люди старели, болели и умирали. Мама хозяйки, когда состарилась и начала болеть, тоже переехала в этот дом. Рояль знал, что эта пожилая бледная женщина, которая все время кашляла, подарила своей дочери, насколько рояль мог разбираться в украшениях, кулон с камнями. Он был на длинной цепочке. Мама попросила дочь беречь кулон и передавать из поколения в поколение, и надела цепочку ей на шею. Кулон спрятался в глубине выреза платья. Рояль в этот момент почему-то вспомнил о том, что у него в глубине тоже есть своя пластинка. Рояль все видел и все знал. Он от рождения был мудр и умел делать выводы.
Когда рояль привезли в этот дом, его поставили на одно место и больше никогда не перемещали. Стоял наш рояль в зале с высокими лепными потолками и огромными тяжелыми резными дверями темно-коричневого цвета. Рояль был белый, а двери - почти черными. Роялю нравился этот контраст. Рояль стоял ближе к одному из окон. На окне были роскошные атласные шторы. На боковых лакированных частях рояля отражался блестящий паркет.
Где-то там, за темными дверями, было еще много комнат. Рояль это точно знал, но никогда там не был. Он слышал, как приближались издалека шаги людей, идущих в зал. Он слышал, как бегали дети. В одной из комнат дома жили две девочки, в другой - три мальчика. Это и были дети хозяев. Кстати, в доме была столовая, кухня, комнаты для немца-учителя, для прислуги и для гостей. А где-то были и комнаты самих хозяев. Хозяева были людьми благородными. Он это сразу почувствовал, потому что был таким же благородным. И еще он это понял по какому-то величественному спокойствию, царившему во всем доме. И по балам, которые здесь устраивались. Ну, и кое-что интересное он слышал от гостей, которые любили поговорить около рояля, облокотившись на его крышку. Честное слово, плохого о хозяевах он ни разу от них не слышал. Хотя, если бы и слышал, все равно от этого он не перестал бы уважать хозяев.
Хозяин дома любил, правда, нечасто, поздно вечером, когда уже даже были потушены все свечи, выйти во фраке в гостиную и сесть за рояль. Наверное, это он приезжал домой с какого-то приема и заходил в темную гостиную. Хозяин играл довольно неплохо. Рояль разбирался в этом. Ему были приятны уверенные движения рук хозяина. На звуки музыки обычно в такие моменты открывались большие, черные в темноте, двери, и выходила хозяйка. Она была в ночной одежде, со свечой. Хозяйка стояла около рояля, облокотившись, и никогда не ставила на него подсвечник. И за это рояль тоже очень уважал хозяйку. 'Наверное, она меня тоже уважает' - рояль был уверен в этом. Он чувствовал, что между ним и хозяйкой есть эта какая-то безмолвная связь. Роялю всегда хотелось сделать для нее что-то хорошее, но он не знал, что именно.
Годы шли. Все было хорошо. Но потом хозяин умер. Хозяйка очень долго ходила в черном, плакала. Рояль очень смущался того, что все в черном, а он - белый. И при этом занимает так много места. В это время роялю очень хотелось бы казаться не таким большим. Но постепенно все забылось. Хотя хозяина, наверное, не хватало всем.
А дети уже выросли. Девочки стали барышнями, которых приглашали на балу молодые кавалеры на танец. И те, и другие краснели и стеснялись. Но спины держали ровно, как учил их немец. В присутствии рояля молодые люди делали молодым барышням, дочкам хозяев, предложения о браке. Поверьте, рояль видел все это своими глазами. Так, девочки уехали жить отдельно, приезжали только в гости. И уже почти не играли. Правда, старшая дочь всегда, когда приходила в гости к хозяйке, если и не играла, то хотя бы просто садилась за рояль. Рояль знал, что эта барышня была одаренной и могла бы играть не хуже его первого хозяина, того венского музыканта-игрока. Но, наверное, теперь у нее появился свой инструмент в новом доме. Рояль скучал по детям, хотя и помнил, как когда-то трудно им было учиться играть на нем и как порой бегали и кричали эти дети. Иногда они, играя друг с другом, так бегали вокруг рояля, что ему казалось, что, если бы у него была голова, она бы закружилась. А теперь он думал, что тогда все же было веселее, чем сейчас. Но и к теперешней, более спокойной жизни, он тоже уже привык. Наверное, рояль ко всему может привыкнуть.
Жизнь опять стала спокойной. Теперь на рояле играла только племянница хозяев, которая 2-3 раза в неделю приходила в гости к своей тете, хозяйке рояля. Вообще рояль привык говорить 'хозяева', хотя хозяин уже умер, и осталась только хозяйка.
Потом вдруг почему-то хозяйка опять начала плакать и надела черное платье. Рояль не понимал, что случилось. Он не слышал ни о чем. Никто рядом с ним ничего не обсуждал. Но рояль точно знал, что что-то случилось. Что-то плохое. Опять прекратились балы. И, наверное, уехали жить отдельно два мальчика, сына хозяйки. Правда, рояль почему-то упустил из виду, куда они уехали. И в гости они почему-то не приходили, в отличие от дочек. А вот в углу зала, за роялем, хозяйка поставила столик для пасьянса с двумя фотокарточками. Это были фотокарточки сыновей. Они были строго одеты. Именно такими рояль и видел их в последний раз. 'Только зачем было их вставлять в черные рамки? Они и так были достаточно элегантны' - подумал рояль, но спросить-то он не мог.
Кстати, и немец к тому времени тоже уехал. Наверное, учить других детей.
Больше балов в жизни рояля никогда не было. Он понимал, что что-то происходит. Все ходили серьезные. Шел 1917 год. Из прислуги осталась только старая няня. Третьего сына про себя рояль стал называть молодым хозяином. Ведь дом не может быть без хозяина. Все в доме стали очень серьезными - и те, кто в нем жили, и те, кто приходили в гости. Иногда хозяйка и ее дочери плакали. Сам он кое-что слышал о том, что что-то ужасное происходит вокруг, что может быть, все из дома уедут за границу. Слышал что-то про Париж. В общем-то, он был готов ехать со своими хозяевами куда угодно, лишь бы поскорее вернулась та, прежняя, жизнь. Потому что эта ему уже порядком надоела. К тому же молодой хозяин не выходил играть на рояле в темноте. Он, наверное, не знал, что хозяевам можно так делать. Иногда роялю даже казалось, что, может, он и не хозяин. Ведь, когда был хозяин, были дети, немец, вокал, Бах и Моцарт. Может, надо ему сказать, что он хозяин. И тогда бы все стало на свои места. 'Но я не умею говорить. И сейчас на мне никто и не играет. И я уже даже забыл, когда кто-то здесь пел. Точнее, я ничего не забыл, но могу смириться со многими изменениями'
* * *
И тут вдруг для рояля наступила длинная ночь. Точнее, постоянные сумерки. Хозяйка закрыла все окна и затянула шторы. Но все равно были слышны невероятно немузыкальные звуки, больше похожие на крики, стоны и взрывы. Сколько это длилось, точно определить было невозможно. Но он понял, что это называется новым для него словом 'революция'. Так это все называла хозяйка и молодой хозяин. И еще в доме стали часто появляться чужие люди. От них неприятно пахло потом и махоркой, они говорили громко и грубо.
Единственное, что радовало рояль, - это то, что в зале сами хозяева стали проводить намного больше времени. Вернее, они теперь жили в зале, куда были принесены диваны и стол. Хозяева даже ели и спали в зале, чего раньше никогда не бывало. Но рояль был, на самом деле, этому рад. Ему так надоела неопределенность и одиночество. А в присутствии хозяев он мог получить больше информации о том, что происходит вокруг. Так он понял, что хозяйка его не оставила, а девочек, дочек хозяйки, они теперь вряд ли когда-нибудь увидит. Он понял это из ее беседы с молодым хозяином:
- Мой сын, мы слишком долго не верили в то, что революция вообще возможна. И в этом была наша ошибка. Ты не успел. Но я благодарна Богу за то, что мои две дочери, а твои сестры все-таки сейчас в Париже. Я-то все равно бы осталась здесь, в доме, а ты... - тяжело вздохнула хозяйка и повернула голову в сторону рояля, где на столике стояли фотокарточки двоих погибших в первую мировую войну сыновей. И рояль увидел, как ужасно постарело лицо ее хозяйки. Она была одета в темно-серое платье и куталась в серую шаль. Ей не шел этот цвет, который словно сливался с этим странным временем, был в унисон с ним. С этими временами только контрастировали небольшие, но очень выразительные небесно-голубого цвета глаза хозяйки. Да, хозяйка была уже стара. Но ей не казалось, как многим ее друзьям и знакомым, что жизнь с революцией заканчивается. Нет. Просто что-то изменится в жизни, что-то следует забыть. Но надо жить дальше. Хозяйка перекрестила фотокарточки, смахнула с морщинистого лица слезу и поплотнее закуталась в шаль.
- Мама, Вы знаете, а ведь Бога теперь уже нет. Зато есть атеизм.
- Откуда, ты, дорогой, это услышал? Неужели Господь Бог сам мешает революции?
- Мне тридцать лет. А про то, что бога нет, и называть своих родителей на 'Вы' - это пережитки прошлого, я узнал вчера от нашего соседа, которого поселили в комнате покойных братьев.
- Сынок, будь добр, расскажи мне о наших соседях. Я же их еще не видела. Я пока еще не буду выходить из комнаты. Но я справлюсь. И еще, тебе ведь уже, действительно, тридцать лет. Я молилась и знаю, что мы с тобой все переживем. Все будет хорошо. Но тебе нужны дети, а мне - внуки. Это будет нашим вторым дыханием. И мы найдем свое место в этой, новой, жизни. И забудем навсегда ту жизнь. Никогда не будем ее вспоминать. И нашим потомкам не стоит знать о ней. Так будет лучше для всех.
* * *
Им, действительно, повезло с соседями. Новообразованный домовой комитет постановил, что зал, как самую большую комнату, получат хозяева, несмотря на то, что их только двое. И никто не посмел возразить. Все порядки в так называемой коммунальной квартире установила сама хозяйка. Сначала она не выходила из своей комнаты несколько месяцев. За это время новые жильцы успели сто раз перессориться из-за мытья коридоров, пользования кухней и ванной комнатой. Обычно после каждой ссоры они по несколько дней вообще не общались друг с другом. И в один из таких дней в кухню вышла хозяйка. Все испуганно замолчали. Они знали о том, что не так давно эта старая женщина с очень прямой спиной, морщинистым лицом и ярко-голубыми глазами была владелицей всего этого дома. Но они раньше никогда ее не видели, потому что хозяйка не выходила из своей комнаты с момента их заселения. И вот вышла. Она лично поздоровалась с каждым, представилась. После этого она составила график дежурств по коридору, кухне и ванной и сказала, что беременные и кормящие женщины будут иметь право в любое время пользоваться ванной и кухней. И что есть и пить каждый будет в своей комнате. Никто не посмел возразить. Все подчинились. И она тоже подчинились этому времени.
'Человек ко всему может привыкнуть' - сложно сказать, чего это стоило ей самой. Все жильцы всегда называли ее по имени-отчеству и на 'Вы'. Она всегда была очень строго одета, сухая, с прямой, словно стена, но узкой спиной. Она была вежлива со всеми, все были вежливы с ней. Ее родившаяся через год внучка бегала с другими детьми по коридорам. И эта маленькая девочка была невероятно любима соседями - пожилой бездетной еврейской семьей уборщицы из ближайшего продуктового магазина и столяра из жилищной конторы. Создавалось такое впечатление, что хозяйка и эта пара были дружны, хотя они практически не общались. Хозяйка раньше не знала эту семью, но точно была уверена в том, что они, как и она сама, навсегда забыли или сделали вид, что забыли, о чем-то важном из своего прошлого. Эта семья потихоньку угощала маленькую внучку хозяйки такими редкими в то тяжелое время конфетами и печеньем. Пожилая еврейка просила родителей девочки отпускать ее в гости в их комнату или водить на прогулку в коляске или на санках. Санки для хозяйской внучки смастерил из остатков жести и деревянных ящиков ее муж. Летом санки стояли за роялем. Они, конечно, были примитивными, в сравнении с роялем, но зато они теперь были более нужными, чем он, рояль. Кстати, у девочки, внучки хозяйки, были такие же невероятно голубого цвета глаза, как и у ее бабушки.
* * *
Советская власть сделала в доме Гриневых две вещи - отобрала практически все комнаты и уменьшила двери. Из двенадцати комнат самим Гриневым досталась одна - зал. Тот самый, в котором стоял рояль. Хозяйка сняла шторы и пошила из них ширмы. Ими она выделила в комнате свой угол, угол сына и своеобразную столовую. Позже, когда сын женился, хозяйка получила отдельную комнату - ту, которая раньше была предназначена для ее прислуги. После революции сначала туда поселили женщину, работавшую посудомойкой в расположенной недалеко столовой. Но эта женщина спилась и умерла, и комнату отдали хозяйке.
Рояль накрыли куском все той же шторы. Правда, хозяйка нашла где-то кружевную ленту и пришила ее по краю. Получилась как бы скатерть. Рояль оценил это. Они ведь с хозяйкой понимали друг друга без слов. Но что давалось роялю сложнее всего - это постоянное молчание и ощущение собственной ненужности. Ему самому уже иногда казалось, что его прошлое ему приснилось. Хотя сейчас его не обижали. Его просто не замечали. Только очень редко к нему подходила хозяйка. Она просто смотрела на него, и, казалось, вспоминала ту жизнь. Она не плакала и даже не грустила. Она была очень сильной женщиной. И рояль тоже был сильным. И только один раз хозяйка тихо сказала: 'Извини, голубчик. Я позабочусь о тебе'.
Когда в доме появился ребенок, даже он почему-то ни разу даже не подошел к роялю, не заглянул под крышку и не нажал на педаль. Почему? Ведь раньше дети без него не могли.
Какая-то молодая женщина, которая тоже поселилась с хозяевами в углу молодого хозяина, предложила унести рояль, чтоб он не занимал площадь. Хозяйка не разрешила. Советская власть уменьшила двери, и просто взять и вынести рояль уже было невозможно. Можно было только разрубить его топором и спустить через окно. Или тогда уже его можно было бы даже через двери пронести по частям. Рояль готов был поклясться, что об этом никто никогда не сказал вслух, хотя свободного места теперь в комнате было не много. И даже эта чужая молодая женщина никогда не посмела бы ничего сделать с роялем. Потому что старая графиня Гринева, а теперь - всеми уважаемая директор школы-интерната для детей-сирот, никогда не позволила бы сделать этого.
* * *
Еще лет через десять советское правительство приняло решение разместить в этой коммунальной квартире министерство просвещения. Поэтому всем жильцам были даны отдельные квартиры. Вся уже разросшаяся семья Гриневых переехала в одну трехкомнатную, а старая хозяйка - в отдельную однокомнатную квартиру. До самого отъезда рояль не знал, что будет с ним. Но точно знал, что он и это вынесет. За несколько дней до того, как все уехали, в комнату зашел их уже совсем старый сосед-столяр. Он походил вкруг рояля, потом тихо поговорил с хозяйкой. Рояль не разобрал их слов. На следующий день сосед привел еще одного пожилого мужчину. Как оказалось, это был брат их соседа. Он принес бумагу, которая разрешала роялю остаться в этой комнате после отъезда хозяев до весны. А весной министерство просвещения должно было выбить окно и увеличить оконный проем, в который на тросах рояль, покрытый все той же шторой, был спущен прямо на стоявший под домом грузовик.
Так рояль переехал в консерваторию. И с тех пор хозяйка с группами детей и иногда со своей голубоглазой внучкой приходила в гости к роялю прямо на концерты. Рояль стоял на сцене. Но хозяйка никогда не подходила к нему. Но они видели друг друга, чувствовали друг друга. Рояль всегда знал, что сегодня пришла хозяйка, и старался только для нее играть чище, ярче, красивее. Хозяйка и рояль, как и раньше, были связаны тем, что было у них внутри - отметками прошлого об их происхождении, памятью о том, что было, и знанием, что со всем в жизни можно справиться.