Аннотация: Конкурс ХиЖ лежит при смерти. Все, что смог сделать для него...
Когда рассказ был полностью написан и отредактирован, автору пришло в голову заменить скучные три звездочки (* * *) на небольшие отрывки из стихотворной сказки. Убедительная просьба не путать их с эпиграфами.
Жил-был поп,
Толоконный лоб.
Жорж шел к барьеру не спеша. Противник, человек искушенный в дуэльном искусстве, очень опасен для любого, кто решится стать против него с пистолетом. Уверенный, меткий, спокойный. Только не сейчас. В резких порывистых движениях ничего кроме ненависти и страстного желания мести. Но страсть плохой помощник в хладнокровном деле.
Жорж внимательно следил за пистолетом. Дистанция его не волновала. С такого расстояния впору в карту стрелять. Главное опередить, главное выстрелить первым.
Он увидел, как двинулся вверх ствол, открывая взгляду черный смертоносный зрачок. Поздно! Жорж выстрелил не целясь. Гулкий, множащийся эхом грохот поднял в предзакатное январское небо испуганных птиц. Секунданты рванулись к рухнувшему ничком телу. Вот и все! Теперь он потерял Натали навсегда. Столь страстно и нежно любимую, первую красавицу столицы. Мать четверых детей, отца которых он только что застрелил. Удивительную женщину, поставившую чувство долга выше, чем любовь. Королеву балов, истинные чувства к которой, Жорж прятал за демонстративно подчеркнутыми ухаживаниями в довольно пошлом армейском духе.
Но ее больше нет, и нет надежды. Этот выстрел убил их любовь. Он точно знал, что Натали любила его. Но она не изменила живому мужу и никогда не изменит мертвому. Просто возьмет в наследство ту ненависть, с которой муж шагал к барьеру.
Жорж повернулся спиной и сделал шаг.
- Вернитесь, сударь!
Срывающийся от волнения голос Данзаса заставил оглянуться. Кучерявый черноволосый человек медленно приподнимался, опираясь на левую руку. Правой он нашарил упавший в снег пистолет. "А может это к лучшему? - пронеслась мысль. - Только бы он не промахнулся".
Выстрел прозвучал одновременно с ударом по руке, опрокинувшим Жоржа в сугроб.
- Браво! - раздался голос человека, которому суждено было всегда стоять между Жоржем и Натали. Живым или мертвым.
Нужен мне работник:
Повар, конюх и плотник.
- Иди за мной!
Гекк обернулся, не отрывая губ от рога, когда рука легла сзади на плечо. Но в следующую секунду рог выпал, обливая одежду терпким праздничным вином. В глаза смотрел жрец. Убедившись, что смысл сказанного дошел до юноши, он повернулся и быстро засеменил к храму, ловко огибая подвыпивших горожан. Другие на пути не попадались, ибо после того, как жрец именем Святовита благословил народ, оставаться трезвым не позволяли обычаи. Гекк шел за жрецом, однако такой уверенности в его шагах не наблюдалось.
У входа в храм жрец остановился, поджидая юношу.
- Ты будешь говорить с человеком, которому я служу.
Если бы сейчас с неба прилетело копье, Гекк удивился бы меньше.
- Как человеку? Ты же жрец храма. Ты служишь Святовиту!
- Ты все поймешь еще. Позднее, много позднее. А пока запомни - нельзя никому говорить об этом человеке.
- Никому-никому?
- Никому, если не хочешь стать врагом Святовита. И еще. Он ясновидящий, но не смей спрашивать о будущем.
Жрец, не дожидаясь ответа, проследовал в храм. Разом протрезвевший Гекк поспешил за ним. Они прошли мимо идола с огромным рогом, только вчера наполненным свежим вином. Тихонько скрипнула совсем незаметная дверь в дальней стене, и свежий морской ветер ударил в лицо. Спустившись с заднего крыльца, о котором Гекк даже и не подозревал, они подошли к скальному обрыву, и здесь юноша заметил, узенькую лестницу, вырубленную в известняке, круто уходящую вниз.
Через пару минут Гекк стоял на широком балконе с высокой стеной вместо перил загораживающей море. Однако шум волн, бьющих в скалы, слышался совсем близко. Жрец молчал, глядя в темноту вырубленной в скале пещеры. Так продолжалось больше минуты. Наконец из глубины бесшумно вышел на балкон высокий, одетый в белый длинный плащ с синим подбоем незнакомец. Из-под плаща проглядывало дорогое шерстяное блио. Башмаки из толстой испанской кожи с золотыми застежками плотно обхватывали лодыжку. Но не дорогие одежды, а необычно высокий лоб бросился в глаза Гекку в первый момент, да глаза похожие на спокойное море на рассвете - темное, с синеватым отливом. Нижняя часть лица незнакомца закрывала густая короткая борода, черная, но с маленькими вкраплениями седых волос.
Гекк готов поклясться, что никогда не видел этого человека на острове. Ни в храме, ни в городе. Память у него отменная, один раз увидит - запомнит навсегда. Как и услышит.
- Это он? - голос оказался густым и низким.
Жрец только поклонился, не произнося ни слова.
- Хорошо, иди.
А где найти мне такого
Служителя не слишком дорогого?
Наверное, целую минуту Родослав рассматривал Гекка. Для него хозяин пещеры был незнакомцем. Я тоже разглядывал юношу, стараясь рассмотреть каждую черточку лица. Гекк. Сын. Единственный, любимый.
Два года назад, когда священное храмовое войско витязей на белых конях уже в третий раз на моей памяти вышибало с родной земли поганое датское войско, мне не повезло. Стрела, чуть задев нагрудник, скользнула под плечевую броню, и наконечник остановился, лишь уткнувшись в пластину, прикрывающую спину. Еще живого, но уже без сознания, меня принесли в храм. Чтобы умер в этом священном месте, защита которого была смыслом жизни. Сына не пустили, служители храма пытались меня спасти.
Утром жрец сообщил, что я был убит отравленной стрелой, и, чтобы избежать эпидемии, мое тело сожгли на берегу, а прах развеяли над морем. Сын стал сиротой, потому что моя жена умерла еще пять лет назад. Хотя это не совсем верно, дети витязей сиротами не бывают. Да и шел ему шестнадцатый год.
Грудь была пробита совсем недалеко от сердца, и я провалялся в бреду несколько недель. Потом пришел в себя и увидел Родослава. Откуда мне было знать, что это единственный человек, с которым буду общаться целых два года? Жрец никогда не говорил со мной, не отвечал на вопросы, лишь иногда выполнял незатейливые просьбы - принести воды или вина. А сейчас привел сына. Без просьбы. И глядя из темноты пещеры на повзрослевшего юношу, я думал только о том, что не нарушу данное Родославу слово, не брошусь к такому родному и незнакомому уже мальчишке.
- Тебя зовут Гекк?
- Да. Как я должен к тебе обращаться? Жрец не объяснил, сказал только, что служит тебе.
- Это так, но обращайся просто Родослав.
- Хорошо.
Какой же он молодец! Ни тени раболепия. Сколько достоинства, но ни капли дерзости. Сын витязя, мечтающий тоже стать витязем!
- Я просто хотел посмотреть на тебя, Гекк. Ты мне понравился. Приходи завтра в это же время.
- Хорошо, Родослав.
- Ты помнишь все, что сказал жрец?
- Да.
- Тогда иди.
Гекк пришел на следующий день точно в указанное время. Родослав встретил его на балконе, а я по-прежнему сидел в глубине пещеры. На этот раз он сразу перешел к вопросам.
- Ты хорошо знаешь голландский язык, Гекк. Откуда?
- Почти три месяца на острове жили два пленных голландца. Я выучил их язык.
- Кроме тебя на острове живут еще тысячи ругов. Многие общались с ними больше тебя. Почему они не выучили? Откуда такие способности?
- От отца. Он знал шесть языков.
- Восемь. Знает, - и Родослав вскинул руку.
Сын смотрел на меня невозмутимым взглядом, какой присущ настоящему витязю храма. Только надолго его не хватило. Но ему еще нет восемнадцати, кто же его осудит? Бросившись на землю, Гекк обхватил руками башмак Родослава и сбивчиво забормотал:
- Кто ты, Великий бог?.. Скажи мне... Даже Святовит не может вернуть на землю человека, чье тело сожгли, а прах развеяли над морем ... Тебе служат жрецы... Скажи, кто ты?
- Скажу, Гекк, скажу. Только сначала обними отца. Ты еще юн, но скоро поймешь, что нет богов более великих, чем отец. А есть только одна богиня. Мать.
Буду служить тебе славно,
Усердно и очень исправно
- Ты опять не понял, Гекк! Убить крестоносца несложно. Твой отец в мечевой сече справится с тремя за пять минут. Но придут еще десять.
- Отец справится и с десятью!
Мой юный сын запальчив, как и положено в его возрасте. Но как это приятно, когда дети так верят в отца! Родослав терпелив. Уже шестой месяц, с того момента, как пустую лодку Гекка с порванным парусом прибило к острову, мы живем втроем. Ежедневная дискуссия занимает два-три часа. Иногда при них присутствую и я, чтобы помочь Родославу.
- Хорошо, но что делать, когда придет сто?
Гекк молчал. Мне, сидящему на лавке за неструганым столом, было понятно, как тяжело приходится сейчас сыну. Он стоял напротив Родослава, непроизвольно напрягшийся и настороженный. Словно готовый отразить неожиданный удар мечом.
- Что сделают триста витязей храма против тридцати тысяч тяжелых крестоносцев? - продолжал Родослав.
- У них нет столько рыцарей!
- Нет. Но будут. Вся Европа, одураченная христианскими попами, соберется и пойдет против Арконы. И примкнут к ним предавшие нас братья славяне.
Родослав подобрался к основному тезису сегодняшней дискуссии.
- А потому Гекк ты должен понимать, что не рыцарь в тяжелых доспехах самый страшный враг всего люда человеческого. Поп в рясе, с крестом в руке. Ибо по его указке идет жечь и убивать крестоносец, слепой меч его религии.
- Я хочу выбивать этот меч из рук христианских попов!
- Ты можешь большее, Гекк! Ты будешь бороться с их идеями. А для этого меч не лучшее оружие.
Сын молчал. Очень долго. Родослав не торопил. Мне тоже не хотелось прерывать приглушенный звук волн, монотонно бьющихся в скалы.
- Хорошо, - голос Гекка выдавал набравшегося решимости человека, - пусть я поверю всему, что ты говорил, Родослав.
- Не надо.
- Почему?
- Не надо верить. Надо знать. Ты веришь, что Земля вращается вокруг солнца?
- Нет, не верю, я знаю.
- И я знаю. И отец. Но там, - Родослав поднял к потолку пещеры руку с вытянутым указательным пальцем, - никто не знает. И потому они верят, что солнце каждое утро поднимается из моря и, совершив свой путь по небу, снова погружается в него на закате.
Мне было приятно смотреть на сына. До чего же он умный! Мы с Родославом до такого разговора дошли только через год.
- Хорошо, если ты знаешь, что говоришь, - Гекк избежал неприятной формулировки, - то получается, что Святовита нет! Что он выдумка наших жрецов! А жрецы обманом управляют ругами, как попы крестоносцами. Так?
Родослав внимательно смотрел в глаза сыну, не отвечая.
- Так?!
Хозяин пещеры сел рядом со мной за стол. Налил вина из высокого глиняного кувшина в широкие чашки. Взял одну в руку.
- Твой сын начал думать над тем, что многие поколения ругов всегда принимали на веру. Нас трое, Вячеслав! - он назвал меня на свой манер. - Невозможно поверить, что это произошло всего за пять месяцев.
- Не надо, - Гекк подошел и сел с нами.
- Что не надо? - опешил Родослав.
- Верить не надо. Надо знать.
Сын улыбался, а я смеялся в голос над человеком, самым главным богом на этой земле, развенчавшим в нас веру в любого бога.
Щелк щелку ведь розь.
Да понадеялся он на русский авось
Студеная весна потихоньку отступила. Море уже не казалось таким холодным. Темно-зеленые тяжелые волны, от одного вида которых леденящий озноб пронизывал до костей, все реже и реже гуляли по морю. Холодный северный ветер сменился на западный, промозглая сырость, живущая в пещере уже несколько месяцев, исчезла.
Мы стояли с Родославом на балконе, глядя на длинную тень острова, протянувшуюся по морю.
- Не понимаю, зачем ты учишь меня всему этому? Разве витязю нужна вся это мудреная наука?
- Что?
Он явно не слушал меня. Похоже, мысленно был не в пещере. Но хотелось вернуть его, у меня назрел вопрос.
- Почти три года ты показываешь мне удивительные вещи, но до сих пор я не могу понять, как они помогут мне? Зачем этот Интернет?
Родослав беспокойно оглянулся. Вот и хорошо, теперь он здесь.
- Не волнуйся, Гекк занят, от стрельбы его может отвлечь только отсутствие пороха.
Словно в подтверждение моих слов в самом дальнем углу пещеры глухо бухнул выстрел. Сыну учение только в радость. Мы готовились с ним по-разному. Я знал то, чему обучал его Родослав, он на моих занятиях не бывал никогда. " Не пригодится ему это, только помешает", - как-то ответил на мой вопрос Родослав.
- Интернет, говоришь, зачем? Надеюсь, ты захочешь узнать, как прожил твой сын?
- Захочу. А ты не можешь мне рассказать?
- Не могу. Не знаю. Но ты будешь знать.
- И про меня тоже не знаешь?
- Нет! - он вдруг улыбнулся. - Но надеюсь постоять возле твоего памятника с надписью "От благодарной Руси".
Про Русь я кое-что слышал, когда еще был витязем храма Святовита. Потом Родослав много рассказал. Княжили на той земле три брата, что родились в Арконе. Синеус и Трувор, правда, совсем мало, а Рюрик почти двадцать лет. Только не помогло это. Окрестили ее попы Византийские руками предателей.
В глубине пещеры послышались шаги, и на балкон, слегка щурясь от вечернего света, вышел Гекк.
- Ну, как успехи, юный витязь?
- Плохо, не мое это, Родослав. С мечом мне легче победить врага.
- Если у него в руках нет пистолета.
Но сын пропустил замечание мимо ушей. Так всегда бывало, когда в голове у него зрела какая-нибудь новая мысль по устройству мира. Действительно, выбрав момент, он неожиданно спросил:
- Родослав, а может все, что ты задумал, просто не имеет смысла?
Сделав небольшую паузу, Гекк добился, чтобы внимание было приковано к нему, и продолжил:
- Нет, я не предатель, только хочу понять, какой смысл в нашей битве с христианством? Чем наши языческие боги лучше? Руги приносят им жертвы, славят не хуже, чем попы своего бога. Победят христиане, будет религия, победят руги - все равно будет религия. Может лучше нам с отцом взять мечи и пистолеты и идти сражаться с крестоносцами не за Святовита и других богов, а за землю, на которой родились? Ведь когда мы победим христианство, то религия все равно останется.
- Нет.
- Почему? Объясни.
- Болезни бывают разные. Ты хочешь, чтобы я объяснил, чем язычество лучше христианства?
- Да.
- Хорошо.
Родослав помолчал немного, как будто собирался с мыслями.
- Без религии люди обойтись не могут. Слишком мал и беззащитен человек, чтобы в его не совсем развитой головенке не появилось мысли о необходимости защитника. Слишком мало он знает о мире, таком огромном, непонятном и беспощадном. Только религия религии рознь. Языческая не опасна. Она никого не объявляет рабом. Она тянет человека по мере развития на уровень бога. И тихо отмирает, сменяясь культурой в умах, сползая в историю, как шкура с линяющей змеи. Другое дело христианство, но мы говорили об этом не раз. Понятно тебе, раб божий!
Родослав съерничал в конце и это меня насторожило. Когда живешь с человеком почти три года в одной пещере, легко начинаешь понимать его настроение.
- И долго языческая религия будет править миром, если победит?
- Да нет. Кризис уже миновал. Лет пятьсот осталось, не более.
Он ответил не сразу. Даже не ответил. А как будто продолжил свою речь.
- Витязи - элита языческого мира - уже пять часов бьются в мечевой сече с крестоносцами. Триста свободных людей. Поэтому они положили у стен храма пять тысяч рабов божьих, душа которых всегда стоит на коленях. Но храм уже горит, а с ним сгорает последняя надежда. Впереди века беспросветного мрака.
Он замолчал, глядя на подступающие сумерки. Там за островом солнце уже скрылось за горизонтом.
- Я хотел сделать это через несколько часов, - после паузы произнес Родослав, - они есть у нас. Но это ничего не изменит. Поэтому начнем сейчас.
Он вошел в пещеру, достал из-под плаща странный прозрачный сосуд с зеленоватой жидкостью. Потом на столе появились такие же прозрачные чашки. Тщательно отмеряя дозу, Родослав разлил жидкость. Я заметил, что у Гекка было налито меньше всех, а у Родослава больше.
Родослав слегка поджал губы, давая понять, что я не вовремя продемонстрировал знания. Но продолжил ровным голосом:
- Да. Тебе надо будет подняться на башню с названием Луковка. Ее построят через несколько веков. И ты все увидишь, если сравнишь пейзаж с рисунком на кольце. Этих средств вам хватит на все. А пока вот, возьмите.
Он кинул на стол четыре золотые монеты. Потом поднял чашку. Мы следом за ним.
- Помните, если нужно будет взяться за оружие - беритесь. Но главное - это ваш ум. Только его по-настоящему боится Святая церковь. Удачи вам, витязи! Прощайте!
Жидкость обожгла рот, огонь вспыхнул в глазах. Последнее, что я увидел, был расплывающийся, становящийся прозрачным силуэт Гекка.
Поп ни ест, ни пьет, ночи не спит:
Лоб у него заране трещит
Нидерландский посланник при русском дворе барон Геккерн Луи-Борхард де Беверваард смотрел на невзрачного неприметного человечка, несколько сбивчиво объясняющего суть дела.
- ...граф Виельгорский передал. На дознание-с, к нам в Третье отделение. Самолично видел. Так и написано - "выбрали Александра Пушкина коадьютором великого магистра Ордена Рогоносцев".
Этот писарь уже давно считался лучшим агентом барона. Может он работает не только на него? Это провокация? Вряд ли.
- Любезный, я должен увидеть этот диплом.
Геккерн говорил по-русски, что делал крайне редко. Многие из его знакомых были уверены, что он не понимает русского языка.
- Никак-с, невозможно, ваше благородие. Сам господин Бенкендорф заинтересовался.
Но Геккерн уже достал из бюро толстенную пачку денег.
- Приходи в любое время, днем или ночью. Мне нужно только десять минут. Иди, любезный, и порадей, как следует.
- Да мы что... да мы завсегда. Если можно, конечно... Наше дело писарское...
- До утра приноси, я предупрежу прислугу, чтобы меня будили в любое время. А не сможешь, так утром деньги вернешь.
" Как же, вернет! - подумал Геккерн, лично провожая посетителя. - У самого Бенкендорфа из рук вырвет и принесет за такие деньги. Камер-юнкеру Пушкину царь в два раза меньше за год платит".
Слуга разбудил посланника за полночь, писарь ждал в гостиной.
- Вот, пожалуйста, ваше благородие. Раньше никак-с. Вызвался сам бумаги переписать... А дознаватель господин Корзунский все никак уходить не хотел. Потом ушел, а письмо-то в столе оставил-с... Утром раньше всех приду, положу, как было...
- Точно тот самый диплом?
- Как можно?.. Тот самый... не извольте сомневаться... Сам граф Бенкендорф-с читали-с...
- Хорошо, жди.
Геккерн рассматривал диплом в кабинете, поставив на стол сразу четыре канделябра.
Бумага явно нерусского производства. Пошлина очень высокая. Принадлежит иностранцу? Или... иностранному дипломату?! На обороте надпись: "Александри Сергеевичу Пушкину". Александри? Почему Александри? Автор плохо знает русский язык? Иностранец? Да, все сходится на иностранце.
Кому отправлен диплом? Только графу Виельгорскому? Глупо! В первую очередь самому Пушкину, иначе диплом вообще не имеет смысла. Но получается, что не только ему. Кому еще? Кому мог отправить еще письма иностранец, желающий насолить Пушкину? Конечно людям, которые с радостью разнесут эту весть по свету! Нарышкин? Долгорукий? Не пришлось бы платить, диплом давно бы уже был на этом столе. Странно. Разосланный почтой, он не попал ни к одному из недругов поэта. Более чем странно.
"Великие кавалеры, командоры и рыцари светлейшего Ордена Рогоносцев в полном собрании своём, под председательством великого магистра Ордена, его превосходительства Дмитрия Львовича Нарышкина, единогласно выбрали Александра Пушкина коадьютором великого магистра Ордена Рогоносцев и историографом ордена".
Написано печатными буквами по-французски, чисто, без единой ошибки. Француз? Дантес? Который ни на родном, ни на русском языке не знает, как пишется слово "историограф"? Кто же может быть автором диплома? Кто же этот глупый иностранец, который выписывает диплом Пушкину на языке российского высшего света, но, перевернув лист, начисто забывает, что тот свободно читает по-французски. Неужели? И ведь поверят же! Поверят, что этот пасквиль сочинил барон Луи Геккерн!
Итак, что получается? До глубины души оскорбленный Пушкин при поддержке друзей, которым тоже попал диплом, ищет и находит автора. Вызов на дуэль. За Геккерна, человека уже немолодого, выходит стреляться "сын" - Жорж Дантес.
В свое время посланник специально ездил к настоящему отцу в Эльзас, чтобы тот отказался от отцовских прав. Нужные аргументы в достаточном количестве были зарыты рядом более чем шестьсот лет назад. Заодно и запасы пополнил. Потом он усыновил этого жеребца, чтобы можно было при случае выставить на дуэли. Стрелять без промаха барон так и не научился.
Но кто же автор? Настоящий, который так ловко решил подставить нидерландского посланника? Который, несомненно, знал, что все закончится дуэлью между Пушкиным и Дантесом? Ведь диплом - это повод. Кому больше всех нужен повод? Да, неужели!? Не может быть! Ай да, Пушкин! Ай да, сукин сын!
Ум у бабы догадлив,
На всякие хитрости повадлив
Писарь ушел, а барон никак не мог заснуть. Почему так скверно складываются дела? Человек, которого он прибыл сюда защищать, ненавидит его. Но это не страшно. Страшно, что ситуация выходит из-под контроля.
Геккерн вспоминал, как труден был путь сюда. Как покупал на золото Арконы биографию, как устилал драгоценными камнями дорогу к месту посланника при русском дворе. Неужели все напрасно? Нет, он уже сделал очень многое. Кто бы знал с каким трудом дался последний год!
Когда Пушкин женился на Наташе Гончаровой, барон понял, что беды не миновать. И действительно, все шло не лучшим образом. Поэт потерял свободу. Нет, красавица не требовала, чтобы он бросил свое занятие. Но красивая женщина это всегда огромные расходы. Частные долги, займы в казне накинули финансовую петлю. Это еще нестрашно. Рано или поздно Геккерн нашел бы способ разрубить узел. Двойная цензура, вопли критиков о конце таланта тоже можно пережить, в конце концов, не напечатают сейчас, появится лет через пятьдесят. А вот Натали...
Смысл жалования чина камер-юнкера поэту не сразу понял даже искушенный в интригах барон. Лишь потом догадался, что Николай I хотел, чтобы Натали Пушкина танцевала в Аничковом дворце, где на балах царь чувствовал себя первым кавалером. Впрочем, сначала все было пристойно, и посланник немного успокоился. Это был небольшой период успеха, даже удалось незаметно погасить два мелких долга. Но все резко изменилось после того, как Пушкин подал прошение уехать в Михайловское на три года. Его отпустили... но только на полгода. Так, что ехать Натали вместе с ним не имело никакого смысла. Тогда Геккерн понял, что готовится решительная атака. И как бы не сложились отношения у первой красавицы с первым кавалером, поэту несдобровать. Пушкин уехал, Натали осталась, и тогда Геккерн решился на отчаянный шаг.
В светских кругах Петербурга появился красивый остроумный самоуверенный кавалергард. Жорж Дантес, тогда еще не приемный сын, а просто юный друг нидерландского посланника, познакомился как-то на балу с Натальей Пушкиной и стал оказывать ей знаки внимания. И атаки со стороны царя не последовало! Еще бы, ему ведь пришлось бы опуститься до соперничества с кавалергардом. Потом очередная беременность Натали совсем сгладила ситуацию, и все было бы хорошо, если бы не Жорж. Он влюбился. Вначале Геккерн отнесся к этому спокойно, но Жорж совсем перестал слушаться. На все доводы отвечал:
- Она любит меня!
И вот итог - диплом рогоносца. Не лучшее творение великого мастера слова. Если все верно, то завтра надо ждать письма от Александра Сергеевича.
Попадья говорит: "Знаю средство,
Как удалить от нас такое бедство"
- Слушаю Вас!
Голос звучал спокойно и ровно, даже затаенная злоба не проглядывается. Все верно, ему нужен Дантес, а посланник лишь средство до него добраться.
- Милостивый государь, не буду скрывать, я сегодня по ошибке вскрыл и прочитал ваше письмо моему сыну. Скажу прямо, дуэль не лучший выход из создавшейся ситуации.
- Почему? Мы решим этот вопрос прямо сегодня.
- Сегодня никак не получится. Жорж дежурит в полку, сменяется только завтра после полудня. Так что раньше, чем послезавтра о дуэли не может быть и речи.
Пушкин помедлил с ответом, глядя в окно.
- Хорошо, ваши доводы убедительны. Я пришлю секундантов завтра вечером, чтобы они могли обговорить все условия.
- Но я приехал для того, чтобы уговорить вас отложить дуэль.
- Вы уговорили. Мы отложим ее на два дня.
- На две недели, Александр Сергеевич!
Геккерн произнес фразу по-русски, без акцента, сделав ударение на окончании имени поэта. Не обращая внимания на удивленно вскинутые брови Пушкина, барон продолжал медленно вышагивать по комнате.
- Дело в недоразумении, я надеюсь, что все разъясниться. Впрочем, если вы и через две недели не заберете свой вызов, то дуэль состоится на следующий день.
Посланник подошел к столу и небрежным жестом взял лежащую английскую трость, с которой Пушкин не расставался последнее время. Так и есть. Тяжелая, четверть пуда, наверно. Он тренирует руку, готовясь к дуэли.
- Я подумаю! - голос поэта говорил о том, что он еще не пришел в себя от той русской фразы, так небрежно брошенной бароном.
Закажи службу, чтоб стало ему невмочь;
А требуй, чтоб он ее исполнил точь-в-точь
- Он убьет тебя!
- Я не боюсь, отец! Готов стреляться хоть завтра!
Геккерн, чуть прищурившись, смотрел на Жоржа. "Не успел ты родится! Совсем немного, лет на двадцать, - думал барон, - а то бы настрелялся вдоволь. А сейчас лежал где-нибудь между Москвой и Смоленском, вместе с еще двумя сотнями тысяч таких же храбрых французских стрелков".
Барону было не по себе. Нет, дуэль он, конечно, расстроит. Но этот бычок, которого когда-то посланник, жалкого и больного, подобрал в обдрипаной гостинице, явно мнит себя героем. Этаким лихим кавалергардом русской армии. Сам черт не брат! Самоутверждается, скотина, против Пушкина готов переть рогами.
- С завтрашнего дня тебя никогда и никто не увидит около Натали!
- Нет!
- Я сказал, никто и никогда!
- Мы любим друг друга!
- Это не имеет значения. Имеет значение только дуэль. Так вот - дуэли не будет! От своего решения я не отступлюсь!
- Но как ты сможешь расстроить дуэль? Он никогда не заберет вызов!
Верно, никогда не заберет. Плоха его жизнь в последнее время. Кажется, весь свет против него. Вот и мечется, как в клетке, его душа. И не находит выхода. Травля со всех сторон, и Дантес самая подходящая кандидатура, чтобы отомстить всем врагам сразу. Только это тоже не выход. Убьет француза - получит другого соперника, которого на дуэль не вызовешь. Да и самого убить могут. Жорж с пистолетом на ты. Нет, дуэль надо расстраивать, а потом делать все, чтобы ехали они в Михайловское вместе с Натали. Но это потом, сначала дуэль.
- Ты сделаешь предложение. Екатерине Гончаровой. Завтра же.
Дантес смотрел на Геккерна взглядом человека, сходящего с ума. Странно, но он мгновенно понял замысел барона.
- Нет!
- Да!
- Нет, я не люблю ее! И никогда не смогу полюбить такое чудовище!
- Это не важно. Достаточно того, что она от тебя без ума и предложение будет принято сразу же. Пушкин заберет вызов по той причине, что вскоре вы будете женаты на сестрах. К тому же глупо ревновать к жене того, кто делает предложение другой женщине.
Поди-ка сюда,
Верный мой работник Балда.
Как наешься ты своей полбы,
Собери-ка с чертей оброк мне полный
Барон успокоился, свадьба Екатерины Гончаровой и Жоржа Дантеса состоялась за неделю до крещения. Еще в ноябре, когда о предложении кавалергарда младшей из сестер Гончаровых стало известно в светских кругах Петербурга, Пушкин забрал вызов. Кроме того, царь тайно (но не от Геккерна, разумеется!) взял с него обещание не стреляться на дуэли ни под каким предлогом. Теперь можно было подумать, как лучше отправить все семейство Пушкиных в Михайловское. Надо бы успеть до весны, пока дороги не расползлись от распутицы.
И здесь барон совершил главную ошибку. Он совершенно не придал значения тому факту, что на очередном балу Натали и Жорж опять встретились. Прошло только две недели после свадьбы, да и Жорж присмирел. Хотя кто-то болтал, что он опять донимал госпожу Пушкину взглядами да намеками, так ведь в каждый рот подушку не засунешь.
К обеду Жорж не вышел, и тогда посланник справился о нем у слуги.
- Юный барон сказал, что обедать не будет, поскольку имеет какое-то неотложное дело.
Смутное возникшее беспокойство заставило Геккерна пройти в комнату "сына". Увидев письмо, валяющееся около кровати, барон машинально подобрал его, и в этот момент ощущение непоправимой беды пронзило его.
"Барону Луи Геккерну".
Жорж вскрыл письмо его приемному отцу, пришедшее позавчера! И ничего не сказал барону!
"Позвольте мне изложить вкратце все случившееся: поведение Вашего сына мне давно известно, и я не мог остаться равнодушным". Дальше! "...остальное Вы знаете: я заставил Вашего сына играть столь жалкую роль" Дальше! "...Не могу позволить, чтобы сын Ваш после своего отвратительного поведения осмелился бы обращаться к моей жене и, еще менее того, говорил ей казарменные каламбуры и играл роль преданности и несчастной страсти, тогда как он подлец и негодяй". Все! Нарыв вскрылся, когда уже казалось, что опухоль спадает. Жорж не показал письмо, адресованное барону, и отправил вызов на дуэль Пушкину, который, конечно, его принял. Сейчас Жорж уехал стреляться. Все эти мысли пронеслись в голове Геккерна раньше, чем он дочитал письмо. Еще через несколько минут он летел на санях в сторону Третьего отделения.
Перепуганный писарь и не думал ничего скрывать.
- Что у вас знают о дуэли?!
Геккерн не сомневался, что здесь о дуэли знают. У Бенкендорфа зря хлеб никто не ест.
- Мне доподлинно неизвестно-с, но четверых человек отправили в Екатерингоф. Один говорил драчунов арестовывать.
Уже стемнело, а барон все метался в санях по окрестностям Екатерингофа. Это было его второй, уже не имеющей никакого значения ошибкой. Бенкендорф знал, где состоится дуэль, но отправил людей в другую сторону.
Черти стали в кружок,
Делать нечего - собрали полный оброк
Да на Балду взвалили мешок
Я вышел из гостиницы уже поздно вечером. Жаль, что не удалось доехать до Изборска. Ничего немного подожду еще. Завтра открою тайник и решу все финансовые проблемы. Деньги уже почти кончились. Те две золотые монеты, что обменял на рубли в Пскове, у неторопливо прогуливающегося по тротуару толстяка около здания с надписью "Сбербанк", конечно, стоят дороже. Но не страшно, завтра у меня будет...