Валера Подлезников проснулся утром весь искусанный комарами на грядке своего огорода, среди созревших - белых, желтых, зелёных - кабачков и патиссонов. "Бляха-муха!" - зарычал Валера, пытаясь подняться, но разрыхлённый чернозём засасывал его пальцы рук как трясина. Наконец он кое-как сел и, сведя зрачки глаз к переносице стал соображать - кто он и зачем здесь.
Сначала, как в настраиваемом экране телевизора, в голове были одни помехи или "профилактика", потом появилась первая картинка - он сидел на кухне своей мазанки, с приехавшим в гости поэтом Василием Петренко и вместе они пили морковный отвар, приготовленный сожительницей Валеры Светкой, работавшей в Корочанской районной библиотеке.
Каждый раз приезжая в Корочу, Василий восторгался и колоритом местной степной природы, и "маникюром" своего сельского друга, из-под ногтей которого никогда не выводилась траурная грязь. В свою очередь Валера, чтобы поразить искушённого городского товарища, посвящал того в тайны своего творчества.
Вот и сейчас, напрягая память, Валера увидел себя, сидящего на табурете в одних застиранных трусах с поднятым вверх указательным пальцем и широко расширенными зрачками, устремленными на Васю и услышал свой прокуренный голос: "Чу!.. На ветках - голых двух синиц услышу!..." Потрясённый Петренко, спешно отхлебнув глоток отвара, вскочил, сверкнув глазами сквозь очки, и воскликнул: "И скользкий снег смахну с ресниц на крышу!.. Чу!.."
Светка, стоявшая у двери с полотенцем, перекинутым через плечо, всплеснула руками и низким грудным голосом выдохнула: "Как хорошо! Скользкий снег - это лёд. Я понимаю - это след от мужских обид. Но почему на крышу?!" "Светка! - цыкнул вставая Подлезников, готовый грудью прикрыть своего ранимого друга от несправедливых нападок, - Давай каждый будет заниматься своим делом! Поэты будут стихи писать, а ты им чай наливать! А то ведь я тоже могу спросить: почему ты так мало зарабатываешь и в доме вечно пожрать ничего не найдёшь!"
Сам Подлезников уже полгода нигде не работал. Из "Русского такси" его уволили после того, как компанию возглавил расист Ашот Хачатрян, разглядевший в Валере не европейские корни. Получив такую психологическую травму, он начал сочинять стихи и возмечтал прославиться, а Светка, отказывая себе во всём, стала холить и лелеять будущего гения. Поэтому она, виновато улыбаясь, замолчала и налила по новой кружке морковного отвара друзьям-товарищам.
Потом Петренко встал, приняв стойку штангиста, вытащил из большой дорожной сумки пятилитровую баклажку медицинского спирта и поставил на стол. "Вакцина от коронавируса!" - зловеще захохотал Вася, высунув язык и сузив глаза. Дальше, роясь в своей памяти, Валера упёрся в синий экран смерти. "Ну, всё понятно..." - выругался он, с трудом поднимаясь. Тут же, в кабачках, валялась пустая пластиковая баклажка. Валера выпрямился и, приложив ладонь ребром ко лбу, защищая глаза от солнца, стал осматривать бахчевые, томатные и картофельные грядки в поисках Петренко, но тот уже уехал в город рано утром на первом автобусе, умывшись ключевой водой.
Подлезников поковылял к мазанке. Солнце нещадно палило в затылок и спину. Зайдя в прохладную кухню, Валера немного взбодрился, но тут на него обрушились новые напасти - сразу захотелось пить и есть. В ведре, стоящем у рукомойника оставалось немного воды, в которой плавали дохлые тараканы. Поморщившись, наш герой поднял ведро, взболтнул его содержимое и вылил в раковину. Потом набрал полную посудину и поставил на газ, чтобы вскипятить воду и заварить в ней чай.
С кухонной утварью, впрочем как и с другими предметами первой необходимости, в доме Валеры был напряг. За полгода безработной жизни, он был вынужден от многого отказаться. На столе лежало что-то круглое, завернутое в вафельное полотенце, над которым кружили и гудели мухи, как мессершмитты над Москвой. Рядом находилась записка - тетрадный листок в клеточку, на котором красивым почерком было написано: "С добрым утром, дорогой! Кушай пиццу с курагой!"
Однажды Светка смотрела телевизор у соседки Пелагеи, разменявшей восьмой десяток, и услышала рассказ о том, как одна бедная итальянка, не зная чем накормить семью, поскребла по сусекам и всё что было найдено в доме, пошло на приготовление блюда, которое потом стали называть пиццей. Светка оказалась куда беднее той итальянки и иногда, не выдержав, жаловалась Пелагее на свою долю, а та её увещевала: "Ну, что ты хотела Светочка! Он же мужик, а мы с тобой бабы".
Сегодня рано утром, выпроводив Петренко, Светка решила приготовить пиццу. В доме нашлась только прошлогодняя курага, которую она размочила в кипятке. Потом сбегала к Пелагее и заняла у неё кулёчек мукички до зарплаты. Так появилась пицца с курагой. Подлезников развернул полотенце и разочарованно скривился - лепёшка оказалась невелика. "Могла бы ещё хоть тефтелей из кабачков сварганить", - недовольно подумал гражданский муж.
Потом он полез в духовку и достал оттуда килограммовый пакет сахара, припрятанный Светкой на чёрный день. Валера знал все нычки своей сожительницы, от безделья у него развился нюх ищейки. Весь сахар пошёл в закипающее ведро. Затем он достал из-под стола мешок с сушёными травами и высыпал в воду несколько пригоршней. "Ништяк!" - как белуга проревел Подлезников, почёсывая волосатое пузо.
Обернувшись, он увидел как большая зелёная муха, нахально усевшись на лепёшку, всосалась в курагу. Валеру взяла обида. "Ах ты сука!" - страшно заорал он и обрушил на несчастное насекомое пудовый кулак. Пицца разлетелась на множество маленьких кусочков, прилипших к кухонным стенам. Подлезников поднял кулак и увидел на нём зловонную жижу, оставшуюся от расплющенной мухи. "Вот же сука!" - теперь уже брезгливо прорычал Валера и вытер кулак об трусы. "Придётся голый чай пить." - немного успокоившись подумал пиит. Он поставил ведро на стол, взял последнюю сохранившуюся чайную ложку и стал хлебать.
На тумбочке он заметил бесплатную газету "Визит" и решил её полистать, пока чай был слишком горячим. На первой странице его внимание привлёк текст в траурной рамке следующего содержания: "Хэй-йо, поэты! Ура, студии кирдык! Возрастная планка студийцев быстро и уверенно движется к показателю слегка за семьдесят. Это жесть, ёклмн. Короче, завтра, напоследок, собираемся на разговор. И это вам не письки на заборах рисовать. Планируется раздел имущества, не отходя от кассы. Всегда и везде ваш - Алексей Полубогов."
"Ништяк!" - довольно промычал Подлезников, - Развалинами Рейхстага удовлетворён!" Валера вспомнил, что Петренко рассказывал ему про приказавшую долго жить студию и он решил сегодня же поехать в город и разузнать всё у друга, а если не встретит его, то самому заявиться на раздел имущества и сориентироваться на месте. Поэтому он быстро выпил ведро чая, утерев пот с лица и подмышек вафельным полотенцем и стал собираться. Надел последние джинсы и футболку, на ноги пляжные тапочки, а на голову картуз, чтобы макушку не напекло. Валера боялся, что у него на солнце расплавятся и вытекут мозги и он утратит свою гениальность.
На остановке, прежде чем войти в салон, он обратился к водителю: "Командир, довези до города. Меня на конечной друг встретит и заплатит за проезд". Водитель знал от своего коллеги, что тот в свой рейс отказался везти Подлезникова и грубо его послал, а на следующий день кто-то проколол все четыре колеса его автобуса. Поэтому он отвернулся к окну, нервно барабаня пальцами по сигнальной кнопке руля, а Валера, плотнее надвинув картуз на глаза, пробурчал - "благодарю" - и затихарился в салоне.
Алексей Полубогов проснулся в полдень на кровати в своей квартире абсолютно голый с разведённым кольцом на левом безымянном пальце. Он сел и, зевая, стал разыскивать ногами комнатные тапки на прохладном полу. Но первое, что ему попалось - было удостоверение. Поэт поднял его, сокрушённо покачал головой и заговорил сам с собой: "Опять Тамарка своё пенсионное забыла. Высадили её, небось, контролёры где-нибудь на Кошарах и топала она потом всю ночь в свою Томаровку, да выла, как Волчица на Большую Медведицу. А у меня стихи не пишутся и кошки на душе скребут, да предчувствия нехорошие."
Жизнь Полубогова состояла из сплошных разочарований. Сначала его изгнали из одной студии, потом из другой, а третьей в тот момент в городе не было. Потом Алексей с компаньоном замутил проект "Поколение пепси", но прогорклый роман с Маргариновым длился недолго и Полубогов получил отставку. Затем, вместе с Мокрицких, он создал студию "Прокол", но тут уже товарищ, у которого сменились жизненные приоритеты, покинул его, уведя с собой всю молодёжь. Студию заполнили пенсионеры и Алексей, как единственный молодой и красивый, решил положить этому конец, проведя раздел имущества - не поминайте лихом.
Полубогов вспомнил как десять лет назад, тогда еще совсем юный и безусый, он пришёл на студию "Радость" похвастаться своей первой газетной публикацией. Он рассказал, что выступал на конкурсе чтецов и к нему подошёл дядя журналист и предложил продать стишок за пирожок с повидлом. "А чё! - подытожил Полубогов, - пирожки на дороге не валяются."
Руководительница студии Дина Петровна только всплеснула руками и воскликнула: "Алексей! Если бы вы знали сколько опасностей подстерегает вас вокруг, а вы так наивны и всеядны. Ведь на месте этого журналиста мог оказаться педофил или серийный маньяк. Я даже не представляю как мне вас вразумить!" Она стала взволнованно ходить по кабинету, пока не обратила внимание на книжный шкаф.
Наставница достала из него первую попавшуюся книгу и, открыв её на середине, ткнула наугад в строчку рубиновым ногтем с перламутровым напылением и стала читать вслух: "А на неделе хозяйка велела мне почистить селёдку, а я начал с хвоста, а она взяла селёдку и ейной мордой начала меня в харю тыкать."
"Вот! - торжественно и проникновенно говорила Дина Петровна, колошматя по голове своего студийца томиком Чехова, - Вот! То, что доктор прописал!" Затем она отобрала у Алексея, принесённую им газету, расстелила её на столе и стала тыкать потрясённого Полубогова в его же стишок. С тех пор он не выносит типографской краски и предпочитает читать только электронные тексты.
И вот, заматеревший Полубогов расхаживал по комнате важный как павиан и, вспомнив былое, тоже вытащил из шкафа первую попавшуюся книгу, надеясь развеять тревожные предчувствия и получить ценный совет. Раскрыл её посередине, ткнул пальцем и прочёл вслух: "Ждали хама, глупца непотребного, в спинжаке, с кулаками в арбуз." Алексей нервно захлопнул книгу и зажав её между ладоней устремленных вверх как в молитве, жеманно простонал: "Ах, Николай Алексеевич! Что же за напасти вы нам пророчите!"
Всё имущество "Прокола" хранилось у Алексея дома и состояло из нескольких бутылок суррогатного пойла, добытого во время творческих поездок по районам на бесплатном автобусе от управления культуры области. Всё началось в Бирюче, когда Полубогов с протянутой рукой, но без задней мысли, пафосно декламировал свои стихи: "На входе в парк стою, как часовой. Ни денег, ни черта, ни фиги даже."
Сторож районного дворца культуры Фома Колупаев, прославившийся среди земляков тем, что одна заезжая знаменитость ему, спящему в машине, очки по пьяни разбила прямо на морде лица, не выдержал и завыл: "Что же ты с нашими нервами делаешь, сынок!" Потом он полез во внутренний карман телогрейки и вынул оттуда початую чекушку с какой-то жидкостью цвета медного купороса, закупоренную газетной бумагой и пожертвовал поэту. В агитационные поездки, по совету своего ментора Степана Мурзилки, никогда не расстававшегося с шарфиком, Полубогов отправлялся с точно таким же шарфом на шее. Когда Алексей вышел из ДК позировать перед журналистами с развевающимся на ветру шарфиком и "коктейлем Молотова" в руке, то был похож на революционного Гавроша.
Потом он стал эксплуатировать этот приём с "часовым" и за время поездок по районам сколотил небольшой капитал в жидкой валюте. И вот, перелив всё содержимое бутылок в трёхлитровую банку, Алексей поехал на свой последний "Прокол" в библиотеку. Едва он успел войти в кабинет и поставить имущество на письменный стол, как появился Валера. "Вы по какому вопросу?" - строго, по-учительски, спросил Алексей. "Имущество делить!" - нагло ответил Подлезников. "Я вас не знаю." - осадил того Полубогов. "А Перенко знаешь? - спросил Валера. "Петренко знаю. А ты тут причём? - возмутился Алексей. "А я за него, чтоб ты знал!" - ответил Подлезников и сразу к делу - Покажи имущество!"
"Вот."- движением руки Алексей обратил внимание гостя на трёхлитровую банку, стоявшую возле себя на столе. "Да что тут делить-то?!" - ядовито усмехнулся Валера и в один заход всё вылакал. "Хороша водичка!" - утирая губы и подбородок выдохнул Подлезников и поставил опустошённую банку на стол. Полубогов с изумлением и раскрытым ртом смотрел на коллегу поэта, пока ему на лоб не села муха. Быстро захмелевший Валера, вспомнив утренний инцидент, зарычал на муху - "ах ты, сука" - и двинул Полубогову в лоб, отчего Алексей упал навзничь, а муха, жужжа, устремилась к люстре.
Валера подошёл к телу, присел, приложил два пальца в артерии и побледнел. Полубогов не подавал признаков жизни. Тогда Подлезников стал делать ему искусственное дыхание рот в рот, но от этого у него самого закружилась голова. Валера вспомнил как однажды приехал в гости к Петренко и они, чтобы отвязаться от Светки наказали ей купить пиццу с курагой, а сами весь день смаковали поэзию Сосо Джугашвили: "Озябший розовый бутон к фиалке голубой приник." Светка пробегала весь день, но безрезультатно, а друзья, когда она уже вернулась, легли спать- оба лицом к стене - на раскладном диване. Сожительница Валеры, не зная как ей быть, тихонько открыла дверь в комнату, а Подлезников чутко, как зверь, повёл ухом, открыл левый глаз и поманил её рукой к себе: "Езжай домой, Светка. А я тут у Василия заночую."
И вот сейчас, всматриваясь в капризное лицо Полубогова после выпитой трёхлитровой банки самогона, Валера думал: "А что, я бы с ним заночевал." Голова у него кружилась так, будто в ней вращалась грампластинка, по звуковой канавке которой скользила игла с мембраной, а потом чей-то нежный голос запел в затуманенном мозгу: "Была бы только ночка, да ночка потемней." Подлезников, тяжело дыша, склонился к коллеге и потёрся своим кончиком носа о его нос. И тут Полубогов открыл глаза, которые сразу же наполнились неописуемым ужасом. А Валера, с изумлением смотрел на Алексея, почувствовав чью-то руку у себя на плече. Как будто это ангел-хранитель, впервые в жизни решил спасти своего подопечного и кричал в глухие уши: "Что ты делаешь, Валера?! Опомнись!"
Полубогов хотел закричать, но снова потерял сознание от леденящего ужаса, а Подлезников почувствовал затылком чьё-то дыхание и услышал ласковый голос: "Скажите пожалуйста, а студии сегодня не будет?" Валера обернулся и увидел доброе, улыбающееся лицо пожилого человека, испещрённое глубокими морщинами. Сзади него, у двери, стояло ещё пятеро пенсионеров-студийцев, которые лестно называли своего руководителя фаллическим символом "Прокола".
Валера поднял Полубогова и понёс его на себе к выходу. Фаллический символ студии в состоянии эректильной дисфункции, безжизненно болтался на могучем плече циклопа Подлезникова, свесив поникшую головку тому за спину. Пенсионеры грустными глазами провожали своего кумира. Одна только Тамарка из Томаровки сохранила дар речи: "Ох-тех-те... А я ему рыжиков солёных привезла. Думала после студии квартирник устроим".
Рано утром Полубогов проснулся весь искусанный комарами на той же грядке огорода Подлезникова, среди всё тех же - белых, желтых, зелёных - кабачков и патиссонов. Он смутно припоминал пыхтевшее над ним вчера пьяное тело на полу, а потом увидел Светку, идущую мимо него в дом с ведром воды. "Девушка! - с отчаянным, душераздирающим воплем обратился к ней Полубогов, - Скажите мне правду! Я попал в сексуальное рабство?!"
"Что ты глупый! - ответила Светка, поставив ведро на тропинке, - Ты попал в очень приличную семью. Я библиотекарь, а Валерий Ильич - частный извозчик. Тебе у нас будет хорошо." В это время у соседа в такой же мазанке неожиданно заиграл магнитофон: "Теперь я Баба Робот, спасибо, что не шлюха, отдаться мужику я не смог бы и под мухой. Быть роботом и Бабой, конечно же, похабно, но есть теперь работа и выходной суббота."
Обнимая кабачки и ноздрями втягивая землю, Алексей разразился горючими слезами. "Ну что ты, рёва-корова - утешала его Светка, - пока ты спал, Валерий Ильич ушёл на промысел и к обеду обещал придушить для нас кролика или курочку." В это время неподалёку закукарекал петух и тут же осёкся, будто кто-то ему свернул шею. Светка повернулась в сторону звука и восторженно, протяжно простонала:"Добытчик!"
Через час счастливая и сияющая Светка стояла у плиты, помешивая варившийся суп с петухом, а запах варева разнёсся уже по всему огороду. Добытчик сидел на табурете, вытянув над тазом с тёплой водой ноги, которые Полубогов, как кающаяся грешница, уже отмыл и вытирал всё тем же, единственным в доме, вафельным полотенцем. А в это время, пойманный с поличным в Старом Осколе, бывший соратник Полубогова, ставший потом региональным наркодиллером, Мокрицких, на первом же допросе признался, что зарыл партию товара на огороде Подлезникова и по указанному им адресу уже выехал ОМОН.