Поначалу Тузикевич и Тимофеев хотели найти дворника и поговорить с ним, но после коротких споров решили отправиться к Андрюшкину. Победителем в споре вышел Эдуард, раз он настаивал на встрече с бывшим конкурентом. Он же и сделал предварительный звонок, чтобы узнать, сможет ли Платон уделить ему несколько минут.
Горе-горем, а обед по расписанию. Платон Валентинович бесцветным голосом объяснил, где он сейчас находится - изволит принимать пищу в ресторане "Белый рояль". Согласился встретиться, не спросив, есть ли смысл его тревожить...
Естественно, главным украшением ресторана был блестящий белый рояль. Украшение было сдвинуто к углу. Чтобы занять свободное угловое место, в которое никоим образом не втискивалось само украшение - клавишный инструмент девственно-белого цвета, туда был водворен каучуковый фикус на подставке. Благодаря классической музыке, растение бурно шло в рост, несмотря на слабое освещение в углу, но не посягало на инструмент своими блестящими листьями, весьма похожими на искусственные. Фикус был неравномерно раскидистым, поэтому выглядел чуть неуклюжим, но это не портило общего впечатления о зелено-музыкальном островке.
За роялем сидел пианист в розовом пиджаке, белой сорочке, черных брюках и в галстуке-бабочке - черной в розовый горох. Ему было не более сорока, но плешь на голове имела место, причем отхватила все темечко, старательно прикрытое редкой прядью зачесанных волос. Лоб бороздили глубокие продольные морщины, видимо, образованные от творческих страданий.
Когда Тузикевич на инвалидной коляске очутился в зале ресторана, пианист вдохновленно перебирал длинными пальцами по клавишам. Погружение в музыку заставило вздернуть подбородок, томно прикрыть глаза и вытянуть губы в некачественную трубочку.
В прошлой жизни Эдик часто здесь бывал. И хорошо знал пианиста, которого звали Ксенофонт Клевицкий. Так он всем представлялся. Но был таким же Ксенофонтом Клевицким, как Эдуард Тузикевич - Германом Грефом. На самом деле, он звался Тарасом Цыбулькиным. Окончил консерваторию, мечтал о мировой славе, но пока довольствовался рестораном. Надежды питают не только юношей, но и зрелых мужчин с проплешинами.
Эдуард Маркович, облаченный в темный костюм, светлую сорочку и туфли ручной работы с идеально чистой подошвой, добрался до столика, за которым сидел Андрюшкин, мало обращавший внимания на кого-либо. Он тыкал вилкой в салат, носивший звучное название "Кара-Даг". Вкусив это блюдо впервые, Тузикевич загорелся желанием повысить свой интеллектуальный уровень. И выяснил, что Кара-Даг - затухший вулкан юрского периода в поселке городского типа Коктебель на востоке полуострова Крым. Что общего между вулканом и салатом, основным ингредиентом которого является копченая курица, оставалось загадкой для самого шеф-повара, что уж говорить о посетителях элитного заведения. Наверное, все дело в том, как выложен салат на тарелку, - решил Тузикевич, приняв горку смеси за вулкан юрского периода.
Смесь на тарелке Андрюшкина была эстетически размазана по тарелке. Он пытался подцепить что-нибудь вилкой, но безрезультатно. Платона это не огорчало: он плохо понимал, что делает и, вообще, зачем сюда пришел, если аппетит напрочь отсутствует.
Эдуард забыл о своей фобии относительно опасных вопросов. И не только потому, что мысли занимали события последнего времени: он никогда не видел Платона Валентиновича в таком подавленном состоянии. Исчезла спесь, будто и не было. Перед Тузикевичем сидел не удачливый бизнесмен с запредельным высокомерием, а человек в горе. В настоящем человеческом горе, которое у всех одинаковое: оно делит жизнь на две части, заставляет осуждать себя за неправильное поведение, приучает жить в сослагательном наклонении.
Платон не сразу сообразил, кто перед ним. Долго силился вспомнить, а потом сказал вместо приветствия:
- Инвалидом быть лучше, чем покойником.
Тузикевич не нашелся с ответом, но Андрюшкину ответ не требовался.
Оба молчали. Эдик внимательно изучал сидящего напротив человека, а тот уставился на пианиста, убравшего пальцы с клавиш. Всякий раз после музицирования пианист как бы возвращался на грешную землю, широко открывал глаза, выражая крайнее удивление, и почему-то останавливал взгляд на фикусе - безмолвном друге, который не мог выразить свое восхищение исполнением шедевра автором, но всегда был рядом. Для поддержки.
- Моцарт, - саркастически заметил Андрюшкин и ткнул вилкой в "затухший вулкан юрского периода", находящийся в периоде полного развала. Без перехода безразлично спросил, - зачем пришел?
- У тебя все в порядке? - прикинулся несведущим Тузикевич.
- У меня все в полном порядке, - делая паузы между словами, невнятно произнес Платон. Эдуарду показалось, что он пьян, но он был трезв. На столе стояла лишь початая бутылка "Боржоми".
- Я спрашиваю не из праздного интереса, хочу тебе помочь, - пробормотал Эдик и застопорился: ждал признаний, резкого ответа, ждал чего угодно, только не следующего заявления бывшего конкурента.
- Погодка сегодня не айс. Хотел бросить все дела, поехать за город, остановиться в любом понравившемся месте и побродить. Подышать свежим воздухом в полном одиночестве... Бродить и ни о чем не думать.
- А есть о чем подумать? - ляпнул обалдевший Тузикевич. На всякий случай перевел взгляд за окно, чтобы убедиться, что "погодка не айс". Погодка была очень даже айс: сухо, тепло, безветренно, сдержанно-солнечно по причине легкой дымки, появившейся после полудня. А с утра так, вообще, солнце нещадно палило. Но перечить или включаться в обсуждение метеоусловий, не стал.
- Житие мое небезгрешно, - изрек Платон и подтвердил свое высказывание тяжелым кивком головы. Казалось, что голова вдруг увеличилась по весу и не способна удержаться в привычном положении на крепкой шее. Теперь мужчина исподлобья изучал бутылку "Боржоми", оставив в покое вилку, причем с таким грохотом, что посетители заведения, кто сдержанно, кто нарочито, обратили внимание на двух мужчин.
- Все мы не без греха, - вставил Эдуард и попросил подоспевшего официанта принести ему чашку кофе.
- А ты как живешь?
- Нормально. - Тузикевич достал из внутреннего кармана пиджака фотографию Таисии, которую они с Женькой несколько видоизменили: "удалили" жениха, чтобы не сбивал Андрюшкина с мысли. Очень рассчитывали, что умная мысль относительно Таси появится. Эдик протянул распечатанное на принтере фото девушки, пусть не совсем качественное, но вполне удобоваримое, и вкрадчивым голосом спросил, - Платон, ты с ней знаком?
- Впервые вижу, - ответил тот, скользнув по фотке невидящим взглядом.
- Ты внимательно посмотри, для меня это очень важно.
- Ну, посмотрел и что... Постой, я ее знаю... Точно знаю. Эта девушка работает у моей жены. Имени не помню. - По просьбе Эдуарда посмотрел внимательно. - Ой, я дурень старой, голова с дырой, - с кислой усмешкой сказал Платон. - Это же Таечка, секретарша моей Сталины.
- Кого?
- Сталины, моей жены. У нее папочка был ярым коммунистом и поклонником Сталина. Вот и назвал дочь в честь вождя народов.
Тузикевичу было без разницы, как зовут супругу Андрюшкина, его озадачил сам факт ее существования. Сам уверял маменьку, что Платон - примерный семьянин, в отличие от него повесы. И сам же сомневался: такой черствый, высокомерный, раздражительный тип, легко выходящий из себя, предпочитает уединение семейной жизни. Оказалось, что рядом с ним живет некая Сталина, которая владеет некой фирмой, и в этой фирме работает племянница Евгения Тимофеева.
- И давно ты женат?
- Уж двадцать лет, - без особой радости признался Андрюшкин, но тусклость в голосе Тузикевич отнес к горечи, поселившейся в душе отца, потерявшего дочь, а никак не к супружеству со стажем.
- И.. дети есть?
- В браке нет, - подумав, ответил он, словно сомневался.
- А вне брака?
- Вне брака... Кто его знает... Может, и есть. Мне пока не предъявляли ребятишек и не требовали алименты.
С языка Эдика едва не сорвалось излюбленное Женькино "ой, ли". Пришлось перескочить на себя, чтобы визави решился хотя бы на сдержанную откровенность.
- Вот и я не знаю. Недавно подумал: если бы пришла ко мне девушка и сказала, что она моя дочь, я открещиваться не стал. Конечно, тотчас не заключил ее в объятия, сделал анализ ДНК. Получив подтверждение нашего родства, попытался стать ей заботливым отцом.
- Сиделка нужна, - жестко бросил Андрюшкин.
- Причем здесь сиделка, - с трудом проглотив обиду, произнес Тузикевич. Но заехать "приятелю" в ухо очень захотелось. Правая рука начала чесаться от немереного желания. - Молодость прошла, актуальность одиночества испарилась, - монотонным голосом сказал он, с усердием потерев друг о друга ладони, словно собирался приступить к трапезе после долгого ожидания.
В это время пианист вернулся к роялю и, как назло, начал играть удивительно трогательную музыку. По горлу Эдика забегали тысячи насекомых, а в глаза бросили песок. Ко всему заложило нос, будто кофе неожиданно вызвал аллергическую реакцию. Видимо, музыка тоже повлияла на Платона, усугубив и без того горестное настроение. Поначалу он глубоко вздохнул, потом прикрыл ладонями глаза, посидел так какое-то время, потом принялся пить воду. Нервный спазм затруднял продвижение жидкости, поэтому некоторая ее часть вылилась ему на подбородок. Он не успел помокнуть подбородок салфеткой, капли упали на тарелку. Тузикевич подумал, что это слезы, но глаза мужчины были сухими. Совладав с эмоциями, Андрюшкин выпил еще воды, которая на этот раз не вылилась наружу.
- Зачем тебе Таечка Арабова? Неужели она твоя дочь?
У кого что болит, тот о том и говорит, - подумал Эдик, а вслух признался:
- Она племянница одного моего знакомого. Он узнал об этом совсем недавно. - И коротко обрисовал ситуацию, в очередной раз надеясь на взаимную откровенность. - ... Он не хочет обращаться к ее матери, хочет сразу отправиться к девушке и обо всем ей рассказать.
- Эта девушка еще та штучка.
- В смысле? Нагрубит дяде, не дослушав до конца? Но он мечтает с ней встретиться. Ему от нее ничего не нужно, кроме того, чтобы она познакомилась с бабушкой и дедушкой. Старики будут безмерно счастливы, что у их погибшего сына, тело которого так и не было предано земле, есть дочь. Их внучка. До этого у них был только внук, сын моего знакомого.
- Я всегда удивлялся, почему Сталина держит рядом с собой эту маленькую мигеру, но она говорила, что она ее устраивает на сто процентов. Она исполнительна, ответственна. Всегда в курсе всех дел фирмы...
- О которых докладывает своей начальнице, - досказал Эдуард Маркович.
- Наверное, наушничает. Мне нет дела до всего этого... Если у тебя ко мне нет больше вопросов, то, извини, мне хотелось бы побыть одному.
- Еще один вопрос, и я ухожу. Платон, дней десять назад я видел тебя из окна. Ты купил цветы, затем вернулся к своему автомобилю.
- И что? Нельзя ходить мимо твоих окон?
- Можно! - взбрыкнул Тузикевич, устав от обхаживаний человека, к которому он всегда испытывал острую неприязнь. Наверное, надо было резко осадить Андрюшкина, чтобы он перестал увиливать от ответа.
- Я не помню ничего. Отвяжись, а?
- Сейчас уйду, не волнуйся, - миролюбиво пообещал инвалид, но с места не сдвинулся. Напротив, схватился на чашку, словно она была якорем, удерживающим его в ресторане. И так и продолжил разговор с чашкой в руках, сменив миролюбие на гипнотизерское внушение. - Ты прошел мимо... неопрятной женщины, которая, по всей видимости, давно живет на улице. Она к тебе обратилась, может быть с вопросом, может просто поздоровалась с тобой, а ты не повернул голову в ее сторону, брезгливо бросил деньги ей в руку и двинулся к своему автомобилю весь такой импозантный с букетом в руках. Прежде ты с ней никогда не встречался?
- Ты сбрендил, Эд! - впервые за время разговора в голосе Андрюшкина появились какие-то эмоции. До этого он был или безучастен, или выражал крайнюю усталость и непонимание. - Пока я не дошел до того уровня богатства, когда, устав от всего, ради развлечений рядятся в немыслимые одежды и якшаются со всяким сбродом.
- Это ты к чему сейчас сказал? - недоуменно спросил всегда сообразительный Тузикевич. Теперешнее его состояние - запутанно-заторможенное - не позволяло хватать чужую мысль налету, пусть и за хвост.
- К тому, что не веду двойную жизнь: днем... весь такой импозантный и брезгливый, - старательно повторил Платон слова своего визави и скривил рожицу, будто слопал некачественный продукт. - А ночью переодеваюсь в лохмотья, тщательно проверяю мусорные контейнеры, веду философские беседы с жителями трущоб и горю страстью к женщинам весьма сомнительного вида, готовых за стакан дешевого вина пуститься со мной во все тяжкие.
- Ты не удивляйся, но, скорее всего, эта женщина не бомж. Она выразилась в лохмотья...
- Решила развлечься? - хмыкнул Платон, продолжая гнуть свою линию.
- Поиграть в шпионов.
- Следила за кем-то? За мной?
- Пока не знаю. Ищу доказательства, что это... не бродяга.
- Зачем тебе это? Тоже играешь в шпионов?
- Помогаю одному человеку, - ушел от прямого ответа Тузикевич.
- Ты превратился в добровольного помощника. Или не добровольного? На жизнь не хватает, решил подзаработать? Вряд ли у тебя получится.
- Откуда ты знаешь?
- Рожденный ползать, летать не может, рожденный жестким бизнесменом, не станет понимающим и сочувствующим человеком.
- В моей жизни многое изменилось, как ты знаешь, - протянул Эдуард, непроизвольно взглянув на свои ноги. - Я очень хочу помочь человеку.
- Я его знаю? Поэтому ты спрашиваешь у МЕНЯ о той женщине? Она как-то с ним связана или со мной?
- Ты его знаешь, имя раскрывать не стану, - заинтриговал Тузикевич. - Мне показалось, что женщина тебя знает... Или знала в прошлом, когда была "на плаву", - пришла новая идея ему в голову. - Мне показалось, что она не собиралась попрошайничать.
- Ты уже это говорил, - бросил Платон, намекая на желание остаться одному, которое он успел озвучить. Успел пожалеть, что пустился в расспросы.
- Эта подозрительная особо, - с завидным упорством повторил Эдуард, - заметила тебя боковым зрением, развернулась и сделала несколько шагов тебе навстречу. У тебя в руках был шикарный букет цветов. Ты оценивающе его осматривал, на одинокую женскую фигуру не обратил внимания. Женщина что-то сказала. Она держала перед собой сцепленные в замок пальцы рук, ты решил, что она вымаливает подаяние, вытащил из кармана горсть монет, протянул ей, она автоматически сложила ладони лодочкой и приняла монеты. Ты скорой походкой прошел мимо.
- Я понял. Мне не нужно повторять по сорок раз, - бурчливым голосом проговорил Андрюшкин. - Эд, ты сам сказал, что я был занят цветами. С чего вдруг мне интересоваться нищенкой?!
- У этой нищенки в ушах были золотые сережки, - потупил взор, признался Эд.
- Да? Тогда ты прав - это была ряженая нищенка, - безразличным голосом констатировал бывший конкурент.
- Позволь узнать, кому предназначался букет? - окончательно обнаглел Тузикевич, высверливая взглядом на лбу "приятеля" отверстие размером с пулю от ПМ. Предполагалось, что из небольшого отверстия хлынут ненужные мысли, мешающие сосредоточиться на его вопросах. Хотя, ненужными мыслями не назовешь трагические воспоминания о погибшей дочери. Можно было подкупить Платона завуалированными признаниями, что данная особа в лохмотьях и серьгах имеет касательство к трагедии, но это будет жестоко по отношению к убитому горем отцу: преждевременно давать надежду на скорое раскрытие преступления. Из желания оказать содействие в расследовании он способен нагородить огород, придумать то, чего на самом деле не было.
- Сталине, кому же еще, - хмыкнул человек с отверстием во лбу, появившимся в воображении приставучего собеседника.
- А если, правда?
- А если, правда, то одной моей знакомой, - брякнул Платон, недолго думая, чтобы отвязаться от Тузикевича.
- И назвать ее имя ты не можешь.
- Почему же, - передернул крепкими плечами Платон. - Эта женщина работает на меня.
- Слушай, рабовладелец, - вспылил Эдуард, - я не собираюсь бежать к твоей супруге и выкладывать ей, что ты даришь цветы другой женщине.
- Ну, побежать ты, действительно не сможешь, - чувствительно уколол его Андрюшкин. - Чего молчишь? Скажи что-нибудь доброе и ласковое!
- Сказал бы, но не хочу. Потому как ты ляпнул не со зла. Хочешь отвлечься от... своих проблем, вот и набрасываешься.
- Можно подумать, я всегда был ангелом во плоти! - парировал Платон, не концентрируясь на личных проблемах.
- Не был. И опускался до унижений. Но получал от этого дикое удовольствие. Сейчас ты его не получаешь, как ни стараешься. Сердечко-то стонет и плачет. Да, Платоша?
- Разве ты можешь... - начал было Андрюшкин, но пресек свои рассуждения, дабы не продолжать дискуссию. - Вали отсюда, инвалид!
- И свалю. А ты обращайся ко мне, ежели что...
Когда джип покатился прочь от ресторана, уставший от ожидания Евгений спросил:
- Как все прошло?
- Твоя племянница Таисия носит фамилию Арабова. Она работает секретарем в фирме, которой владеет супруга Платона Валентиновича Андрюшкина. Представляешь, супругу Андрюшкина зовут Сталина, - порадовался за женщину Тузикевич. Неизвестно, как она относилась к своему редкому имени. Едва ли собственное имя вызывало у нее неуемный восторг. Хотя, некоторым личностям импонируют такие взбрыки родителей: их имена ни с кем не перепутают и не забудут.
Радость пассажира не передалась водителю, напряженно следящему за обстановкой на дороге. Но пассажира не обманешь: он знал, о ком думает водитель.
- Нищенку с золотыми серьгами в ушах Андрюшкин не опознал. Заявил, что не разглядывал её, и не помнит, что она ему сказала, - доложил Эдуард. - Но ты не переживай...
- Зная фамилию и имя, мы можем узнать адрес моей племянницы, - мягко прервал его на полуслове Евгений. Идея с неузнаванием ему импонировала больше, чем неразглядывание.
- А можем прямиком отправиться к ней на работу, - предложил свой вариант Тузикевич.
- Андрюшкин сказал, как называется фирма его супруги?
- Я позвоню своему лазутчику во вражеском стане. Уверен, что он ответит на любой мой вопрос.
- Вражеский стан - это строительная компания Платона Валентиновича?
- Ты догадлив не по годам, - усмехнулся Эдуард Маркович. - А раз отличаешься умом и сообразительностью, то выдай мне название фирмы.
- "Сталина", - без долгих раздумий брякнул Тимофеев. - Женщины обожают называть собственную фирму своим именем. Ваше предложение!
- Я думаю... Я уверен, что ты ошибаешься. Деньги на бизнес ей ссудил прижимистый супруг после долгих уговоров: дамочка устала от светской жизни, решила переквалифицироваться в бизнес-вумен. Долго нудила, довела мужа до язвенной болезни двенадцатиперстной кишки, тот смилостивился.
- И что вы хотите этим сказать? Что фирма мадам Андрюшкиной названа в честь дорогого муженька?.. Нет, не может быть, - не услышав ответа, рассудил Евгений. - "Платон" - неблагозвучное название для... Интересно, чем эта фирма занимается, - перескочил он.
- Не "Платон", а "Платан", - поправил с умным видом Тузикевич. - А чем она занимается, мы скоро узнаем. Айн момент!
"Айн момент" занял не более пяти минут.
Фирма мадам Андрюшкиной носила название "Платан", что доставило огромную радость Эдуарду. Женька одарил его хмурым взглядом. А вот чем занималась эта фирма, удивило обоих мужчин. Они недоверчиво переглянулись, а Эдуард заверил, что информатор его никогда не подводил.
- Какими переводами? - на всякий случай уточнил Тимофеев.
- С китайского, японского и... казахского языков.
- Я понимаю, с китайского и японского, но с казахского, - недоумевал лысый нянь.
- Ты у меня спрашиваешь? Если так интересуешься, то спроси у Сталины... Как бишь ее отчество?- задумался Тузикевич.
- Владленовна. Владлен - сокращенно Владимир Ленин.
- Кто бы сомневался, - перешел на трагический шепот Женя.
- Что с голосом? Нервничаешь перед встречей с племянницей, которую Платон назвал "той еще штучкой".
- Не знаю. Наверное, нервничаю, поэтому разыгрался аппетит. Давайте отравимся чем-нибудь придорожным?
- Давно я не ел ничего подобного, - признался Эдик и только сейчас ощутил голод. Утренний бутерброд давно канул в лету, выпитый кофе пощипывал желудок. - Мне захотелось жареных пирожков, как в детстве. С картошкой или с капустой. Таких здоровенных лаптей! - Он сглотнул слюну и показательно выставил ладонь, как обычно делают, когда проверяют наличие осадков.
- Я любил беляши. Или пирожки с повидлом.
- Мне уже все равно, с какой начинкой, - обреченно помотал головой Эдик. - Жень, давай уже купим еды, все равно какой! Но пирожки предпочтительнее.
- Можно на рынке купить. Там всегда продавали жареные пирожки. И сейчас продают. Я знаю. За стеклянной загородкой месят тесто, лепят пирожки, и тут же жарят, чтобы все видели, и могли убедиться в... относительной стерильности.
- Если ты хочешь отбить мне аппетит, то тебе это не удастся. Долго еще ехать до твоего рынка? А то ты плутаешь по задворкам, я не соображу, где мы находимся.
- Рынок, увы, не мой. А ехать до него минуты три, не больше. Сейчас еще разочек свернем... Кажется, сюда. Да, правильно свернули. А вон и базарная площадь виднеется. За рынком идет улица Тельмана, за улицей Тельмана нужная нам улица Баумана, где находится фирма "Платан".
Вскоре они свернули на парковку у городского рынка. Тузикевич остался в машине, а водитель побежал за едой. Принес пакет, доверху набитый пирожками. И пусть они не были близнецами пирожков из детства, но обалденно пахли. И оказались вполне съедобными. Начинка из капусты была порядком пересолена, но едоков это не смутило. Они уминали пирожки за обе щеки.
Эдуард не успел вытереть руки влажной салфеткой, протянутой заботливым Евгением, как зазвонил его смартфон.
- Адвокат, - донес до сведения помощника Тузикевич и стал слушать. - Я сейчас на выезде. Вернусь... не скоро, - произнес он, поглядывая на испуганного водителя, который сделал преждевременный вывод о смене планов. - Вечером можешь заехать? Жаль... Как видишь меня? - удивился Эдуард и завертел головой. Заметил в стоявшем на светофоре автомобиле знакомую личность, чем голос он как раз слышал по телефону, и помахал ему рукой. Адвокат изловчился и, нарушая все правила дорожного движения, свернул на парковку. Втиснулся неподалеку, вышел из машины и поспешил к знакомому внедорожнику.
Тимофеев вежливо предложил Ерохину оставшийся в пакете пирожок, тот не заставил себя уговаривать.
- Какие новости? - спросил Эдуард Маркович, когда большая адвокатская голова заглотила пирожок.
Прежде чем озвучить полученную информацию, Павел Леопольдович покосился на пустой бумажный пакет, который немилосердно мял руками Евгений Борисович. Тузикевич подумал, что адвокат нацелился взглядом на самого Евгения и пояснил:
- Можешь говорить при этом человеке, он в курсе дела, и я ему полностью доверяю.
- Евгений Тимофеев, - на всякий случай назвался водитель, исправив оплошность Эдуарда Марковича.
- Ерохин. Павел. Леопольдович, - выдал по крупицам адвокат. - А мы с вами раньше не встречались?
- Не думаю. У меня хорошая память на лица, если бы я вас раньше видел, то запомнил.
- Наверное, вы мне кого-то напомнили.
Тимофеев услужливо кивнул.
- Заканчивай вечер воспоминаний! - приказал бывший руководитель, позабывший, кто, кем, кому доводиться в настоящее время. - Я спросил у тебя, есть ли новости?
- Новостей полно, но все неутешительные... Накануне покушения на Обносова Григорий Ширяев бесцельно бродил по улицам. После смерти матери он не мог находиться дома. Днем был на работе, вечером скитался по городу, как неприкаянный, возвращался домой за полночь. Так случилось и в ту ночь. Когда зашел в свой двор, столкнулся с девушкой. Она выглядела испуганной, сказала, что ее преследует какой-то тип. Тип, о котором шла речь, не появился. Девушка немного успокоилась, разоткровенничалась: была в гостях у подруги, заболтались и не заметили, как быстро время пролетело. Подруга предложила переночевать у нее, но она отказалась. Вызвала такси. Когда ей позвонил диспетчер и сказал, что машина стоит у подъезда, она вышла. Но машины у подъезда не оказалось. Она перезвонила диспетчеру, но ей не ответили. Решила выйти на дорогу и остановить частника. Не успела сделать и трех шагов, как от стены отделилась долговязая фигура в кепке. Ранее девушка фигуру не заметила. Сердце заколотилось, как бешеное. Хотела вернуться к подруге, но быстро передумала: до нужной квартиры добежать не успеет, а звать на помощь бессмысленно - в ночное время никто дверь не откроет, побоятся. Могут вызывать полицию, но пока полиция приедет, от нее останутся рожки да ножки. Поэтому девушка двинула в сторону оживленной улицы, ускорив шаг. Мужик в кепке тоже ускорил шаг. Тогда она припустила, что есть духу. Свернула в подворотню и налетела на Григория. Об этом он мне сам рассказал.
- И как я понял, он не видел долговязую фигуру в кепке? - не удержался от уточнения Евгений, несмотря на то, что в рассказе ответ уже прозвучал. Но он хотел вопросом намекнуть, что маньяка не было и в помине, это была всего лишь уловка девушки, рассчитанная на Ширяева. Смелость появилась после заявления хозяина о полном доверии. Хозяин при этих словах кивнул, словно одобрил вопрос.
- Да, Григорий мужика не видел. В подворотне он не появился. Возможно, услышал голоса и повернул назад. Девица так висла на парне, что он позабыл о своем горе-горьком, попытался ее успокоить, и потом расхрабрился и предложил проводить до дома. Возвращаться к подруге девушка наотрез отказалась. Ширяев мне открыл свою тайну: девушки его всегда сторонились, смотрели на него с открытой неприязнью. Это был первый случай, когда девушка к нему прижималась. Они хотели идти пешком, но заметили маршрутное такси, махнули водителю рукой, он их подобрал. Из благодарности девушка...
- Как ее звали? - снова встрял с вопросом Женька.
- Девушку звали Евдокия.
- Дуся, Дуся, я к тебе крадуся, - задумчиво протянул Тимофеев и получил от сидящего рядом пассажира пинок в бок.
- Еще одно слово, и будешь изгнан! - пригрозил пассажир и повернулся к адвокату, сидящему на заднем сидении. - Продолжай, Паша.
- Из благодарности Евдокия предложила ему переночевать у нее. Якобы без всякой задней мысли... В общем, молодые люди провели бурную ночь. На рассвете их разбудил телефонный звонок. Девушка объяснила, что неподалеку ее ждет одна знакомая на своем автомобиле. Они договорились, что Евдокия передаст ей набор профессиональной косметики и парикмахерские инструменты. Знакомая отправляется на конкурс визажистов и парикмахеров. Евдокия тоже окончила специальные курсы. Но не захотела "создавать чужую красоту", как она сама выразилась. Однако в большом количестве закупила инструменты и косметику. Когда ей предложили все это продать, она быстро согласилась. Половину суммы ей вручили авансом, вторую половину обещали отдать после конкурса. Девушка попросила Гришу передать сверток своей знакомой, тот подумал, что он передаст и вернется, но с ним жарко попрощались и выставили за дверь вместе с заранее заготовленным свертком.
- Откуда синяк под глазом? - спросил Тузикевич. - И почему Ширяева не удивила упаковка, в которую уложили косметику и инструменты? Насколько я знаю, их носят в специальных чемоданчиках, в бьюти-кейсах, - проявил он свои глубокие познания.
- Начну со второго вопроса. Парня ничего не удивило. Он впервые переспал с девушкой, в связи с чем испытывал невероятные по силе эмоции. До косметики ли ему было! Если бы его в тот момент попросили сдвинуть танк, он бы сдвинул. Попытался бы сдвинуть, уж точно. Теперь о бланше под правым глазом. В тот момент, когда вы, Эдуард Маркович, его видели из окна, это был еще не синяк, а кровоподтек, который в ближайшем времени должен был посинеть. А раз это был пока кровоподтек, то вы сделали вывод, что удар в глаз был получен совсем недавно. Так оно и вышло. Перед уходом, он наклонился, чтобы зашнуровать кроссовки, а Евдокия в это время собралась присесть на журнальный столик на колесиках, который стоял в прихожей. Невероятным образом столик поехал в тот момент, когда Ширяев совершал наклон, и подбил ему глаз. Еще хорошо, что края у столика были закруглены, иначе мог остаться без глаза.
- Без глаза можно прожить, без ума - никак, - глубокомысленно изрек Тимофеев, позабыв о жестком предупреждении. Но человек, озвучивший предупреждение, был погружен в свои мысли.
- Прихватив объемный пакет и получив страстный поцелуй, Григорий выкатился из подъезда. Знакомая Евдокии поджидала его в белом автомобиле за углом дома. Парень пояснил, что он от Дуси и вручил пакет, обмотанный скотчем. Девушка ничего не спросила и сразу умчалась. На толпу у дома на противоположной стороне улицы он внимания не обратил. Поплелся прочь по тротуару, мысленно перебирая события прошедшей ночи.
- Потому и вид у него был пришибленно-возбужденный, - вспомнил Эдуард. - Номер автомобиля он запомнил?
- Дуся ему не называла номер, просто сказала, что за углом будет ждать девушка на белом автомобиле, он сразу заметит и ее, и автомобиль.
- Даже не помнит, отечественный это был автомобиль или иномарка?
- Пытать его бессмысленно, - вздохнул адвокат.
- Как полиция на него вышла?
- Старушка, которая живет в том доме, рассказала о нем своему соседу, бывшему сотруднику правоохранительных органов, а тот счел необходимым доложить бывшим коллегам. Те проверили камеры наружного наблюдения на доме, где живет Обносов, увидели молодого парнишку, сделали фотографию, предъявили фото старушке и пострадавшему Обносову. Старушка его опознала, а уролог заявил, что оперировал его мать, которая, увы, скончалась на операционном столе.
- Это бабка с котом Мяучелло растрепала о Гришке бывшему служаке! - процедил сквозь зубы Женька. - А еще говорила, что терпеть своего соседа не может!
- Ну, и что?! Рассказала и рассказала, - пробубнил Тузикевич. - Неужели не допросили Евдокию? Или Гриша скрыл факт ее существования, не захотел вмешивать в это дело?
- Конечно, он рассказал о ней в полиции, кому же хочется получить срок за покушение на убийство. Полицейские пришли в указанную квартиру, но там не проживает никакая девушка Евдокия. Нет ее, и никогда не было.
- А кто там живет?
- Сейчас вы удивитесь. В это квартире живет бывший служака, как его назвал Евгений. Он сказал, что ночевал дома, квартира у него однокомнатная, почасовых квартирантов к себе он не пускает. И девушку, подходящую под описание, данное Ширяевым, он в глаза не видел.
- И бабка с котом тоже не видела? - поинтересовался Тимофеев.
- В полиции заявила, что не видела.
- Час от часу не легче, - вздохнул Женя.
- Григорий мог в тонкостях описать квартиру, в которой он провел ночь, - рассудил Тузикевич. - Если он досконально опишет квартиру служаки, то у следствия возникнет резонный вопрос: откуда он всё знает, если никогда там не был, а хозяин квартиры с ним незнаком.
- Что он может описать? Диван, ковер на полу, какую-то мебель? Он обстановку пристально не рассматривал, не до этого было. Когда ночью зашли, то свет в комнате не зажигали, свет горел только в прихожей. Утром портьеры не раздвигали. Гриша сказал, что портьеры были плотными, свет проникал только через узкую щель. В прихожей он заметил вешалку и столик, о который он набил глаз. Даже если столик у служаки имеется, то это не раритетная вещь, поэтому считать ее уликой нельзя. Меня терзают смутные сомнения, что Гришка ночевал в указанной квартире. Номер квартиры он не запомнил, как и номер подъезда. Сказал, что квартира расположена на последнем этаже.
- Вот! - встрепенулся Женька. - Гришка мог перепутать подъезд!
- Он мог, свидетельница - нет, - сведя брови, выдал недовольный своим умозаключением Эдуард Маркович.
- Да, свидетельница видела его выходящим из подъезда, так что здесь уточнений не требуется, - подтвердил адвокат. Хотел еще что-то сказать, но не успел.
- Все прекрасно, все сходится! - с кривой ухмылкой выразил бурный "восторг" Тимофеев. - Что остается нашему Гаврюшке? Писать признательные показания!
- Полиция убедительно рекомендует Ширяеву сознаться в преступлении. Экспертиза подтвердила, что в Обносова стреляли с крыши противоположного дома. Выход на крышу есть только в подъезде, где проживает служака. Именно, из этого подъезда вышел после покушения на Обносова молодой человек, взбудоражено-дерганый, - наконец высказался до конца Ерохин.
- Все легче легкого! - вновь воскликнул Евгений, теперь искренне. - В Обносова стрелял служака! Он заранее разработал план, нашел козла отпущения...
- Погоди! Не сбивай с мысли! - рявкнул на него Эдуард. - Это что же получается, а? Что козлом отпущения заранее решили сделать Григория Ширяева. У него была причина стрелять в уролога, который виновен в смерти его матери. Девушка Дуся отлично сыграла свою роль. Бывший девственник Гришка совсем ополоумел от счастья, что стал мужчиной, и выполнил всё, что она от него потребовала.
- Поэтому он мог стрелять в Обносова! - констатировал Женька. - По дороге домой Евдокия ему рассказала свою трогательную историю, он поделился своей, она заявила, что знает, как отомстить бездарному доктору. Они где-то взяли винтовку и отправились на крышу, где и провели всю ночь, - выдал свою версию Тимофеев.
- Винтовки нынче под ногами валяются, как листва в осеннюю пору, - поерничал Эдик. Его высказывание Женька пропустил мимо ушей.
- Когда Ширяев стрелял в Обносова, девушки рядом не было. Она ушла, чтобы привлекать меньше внимания. Но за ночь они сочинили историю о ночи любви...
- Согласно твоему сочинительству именно Ширяев стрелял в уролога, а потом вышел из подъезда с увесистым пакетом в руках? - язвительно спросил Тузикевич.
- Получается, это он, - промямлил Тимофеев.
- Выстрелил, аккуратно завернул винтовку, перетянул пакет скотчем, и, посвистывая, спустился вниз. По пути раскланялся со старушкой, выгуливавшей кота, и отправился восвояси. Чудо, как хорошо! А теперь вопрос! Куда дел винтовку? Когда он проходил мимо моего дома, у него в руках ничего не было.
- Вернул еще одному сообщнику, который заранее знал о планах семьи Обносовых. Хотя... Мог вернуть ее своей подельнице. Но в этом случае, желание мести не возникло спонтанно. Она все заранее разработала, вышла на Григория, и они вместе...
- Провели ночь на крыше, потом Евдокия испарилась, - на распев проговорил Эдик, не дослушав до конца гениальную мысль Евгения Борисовича. - Или она поджидала его неподалеку, чтобы забрать орудие преступления.
- В белом автомобиле? - задумчиво спросил Женя. Ответ ему не требовался, идеи сыпались, как зерно из комбайна во время сбора урожая пшеницы. - Не думаю, что белый автомобиль, вообще, существовал. Не было за углом никакого автомобиля! Ни белого, ни черного, ни серо-буро-малинового. О белом авто Гришка сказал "для отвода глаз".
- Второй раз у тебя спрашиваю: ты за красных или за белых?
- Отвечаю так же, как вы ответили мне в прошлый раз: я за правду!
- Поставлю вопрос иначе: ты веришь Григорию Ширяеву?
- Не знаю, - подумав, ответил Евгений. - Лично я без сожаления застрелил бы гада, который виновен в смерти дорогого мне человека. У Григория был мотив. И нет ни малейшего желания сесть на скамью подсудимых. Он будет выворачиваться, как уж.
- И я ему помогу избежать скамьи подсудимых, потому что он не стрелял в Обносова! - подобострастно произнес адвокат. - Я разговаривал с ним, я видел его глаза. Я просил честно мне обо всем рассказать. И он рассказал. Этот парень пока не научился лгать с честными глазами. Суду честные глаза не предъявишь, поэтому буду искать другие доказательства его невиновности...
Разработав план дальнейших действий, адвокат попрощался и вернулся к своему автомобилю. Трофимов долго ждал приказа "трогай!", но не дождался. Пассажир пребывал в состоянии задумчивости и больше никуда не торопился. Женька мысленно послал куда подальше Ерохина, который перелопатил все их планы.
- Может, за кофе сбегать? Или за водой? - осторожно предложил Тимофеев. - Пить ужасно хочется... В горле пересохло... Зачем было капусту так пересаливать?.. Неужели правда, что человек способен прожить без воды три дня? Лично я не верю. Если сейчас не выпью воды, но умру от жажды. Точно умру... Кофе жажду не утоляет. Кваску бы холодненького. Да, Эдуард Маркович? - повысил он голос.
- Чего ты орешь, как ужаленный?! - скривился Тузикевич.
- Так... умираю. От безводья.
- А то у тебя в машине нет питьевой воды, - не поверил Эдик.
- Была, да вся вышла. Так я сбегаю за квасом? Вон будка с квасом, совсем близко.
- Сбегай, только отстань.
- Я попрошу, чтобы мне в бутылку налили.
- Женя, шел бы ты... за квасом.
Помощник вернулся счастливым, и протянул Тузикевичу одноразовый стакан. Эдик повертел в руках пустой стакан, потом до него дошло, что сейчас ему нальют в стакан кваса из пластиковой бутылки. Он долго тянул квас из стакана, а Женька неодобрительно за ним наблюдал.
- Куда теперь? - решился он, пытаясь вложить в короткий вопрос всё накопившееся недовольство. До фирмы, в которой работает его племянница, всего два квартала, а они никак до нее не доберутся. Эдуарду то поесть надо, то с адвокатом переговорить, то квасу попить, то подумать. Неизвестно о чем. Скорее всего, о Гришке. О ком же еще! О Таисии ему думать не интересно. Он все о ней знает: приревновала мужа, выследила его, расправилась с соперницей. А нет бы подумать своей головой: как она проникла на взлетное поле? Тем более, с бездыханным телом на горбу. И как умудрилась засунуть тело в шасси, когда вокруг полно технического персонала? И зачем ей убивать любовницу? Она ни первая и ни последняя у ее мужа...
- Не помню, когда последний раз пил такой квас, - пробубнил Тузикевич. - И когда ел пирожки на улице, не помню.
- Становитесь ближе к народу! - с досадой вымолвил Тимофеев, выражая явное нежелание сближение олигархии с низшими слоями населения. Пассажир покосился на него, хотел поспорить, но посчитал спор неуместным в данный момент.
- Чего стоим? Поехали, поехали!
- Давно бы так, - пробубнил водитель.
- Эх, Евгений Борисович, Евгений Борисович, а ведь еще недавно были добрым спокойным человеком, - осудительно покачал головой олигарх, величая водителя на "вы".
- А теперь что, изменился?
- Зачем-то начали изображать из себя зловредного старикашку. Как вас теперича звать-величать?
- Можно я промолчу?
- Можно! И это лучший выход для тебя.
- Если хотите меня уволить, то так и скажите. Найдите себе другого помощника, который будет постоянно молчать. Немого, например.
Тузикевич включил радио, и тотчас разомлел от голоса Роберто Аланья. Известный тенор исполнял неаполитанские народные песни. Эдик так погрузился в музыку, что не заметил, как Тимофеев дополз по "пробкам" до улицы Баумана, где в одном из домов располагалась на первом этаже фирма "Платан", принадлежащая Сталине Владленовне Андрюшкиной. На неприметной двери висела табличка с названием фирмы с перечнем оказываемых услуг.
- Приехали, - возвестил водитель и признался, позабыв о страстном желании. - Честно говоря, не знаю, зачем мы сюда заявились. Обрушивать на Таисию новость о нашем родстве не совсем удобно. Лучше это сделать у нее дома. Или встретить после работы.
Сегодня был день метаний - Тимофеев метался от одной версии к другой, от одного желания к другому, навешивал на чужие плечи собственные оплошности, хотя, ранее всегда отвечал за свои слова и поступки.
- Кто тебе сказал, что мы сразу завалимся в "Платан", я возвещу ей радостную весть, представлю тебя, вы заключите друг друга в объятия и окропите одежды слезами счастья.
- Индийское кино, - хмыкнул Женька. - Тогда зачем мы сюда приперлись? - придирчиво поглядывая на пассажира, поинтересовался он, словно тот был ярым инициатором, а он упирался руками и ногами.
- Чтобы понаблюдать, - коротко пробасил пассажир и сладко зевнул, чем обескуражил водителя: он думал, что разжег в нем сыщичкий азарт, а его тянет в сон.
Не надо было потчевать его пирожками, - запоздало подумал Тимофеев, найдя причину сонной лени.
- За кем мы будем наблюдать? - задал он неуместный вопрос, лежащий на поверхности. Пирожки оказывали различное влияние на людей: после их употребления в пищу не только наступало дремотное блаженство, но и происходило смягчение головного мозга. Или Женьку тоже тянуло в сон, поэтому дурманились мозги. Тузикевич пренебрег ответом. - Я не хочу наблюдать! - с вызовом произнес нянь, с недовольством фиксируя блаженную расслабленность Эдуарда.
- Почему? - протянул Эдуард, глотая зевок.
- Не хочу сидеть в машине, ноги затекли, - привел он разумный, по его мнению, довод.
- Побегай кругами, твоя Тася все равно не знает тебя в лицо, - предложил Тузикевич.
- И бегать не хочу, - раскапризничался сорокалетний мальчуган. Представил, как он наяривает круги вокруг внедорожника и хмыкнул. - Надо идти туда! - Он указал рукой на дверь, за которой пряталась фирма "Платан". - Но прежде надо придумать причину для визита... Но я туда не пойду! Мне нельзя. Как я объясню впоследствии свою ложь? Прощупывал почву? Нужна мне такая племянница или не нужна? Если нужна, то раскрою ей тайну тридцатилетней давности, о которой сам узнал несколько дней назад. Если не нужна, то развернусь и уйду.
- Что значит ТАКАЯ племянница? У нее на груди не висит картонка с признанием: "Я убила любовницу своего мужа!"
- Я уверен, что Таисия невиновна. Но если у вас есть желание понаблюдать, то вам и карты в руки. Найдите причину и направляйтесь в "Платан".
- Не надо мне указывать, что делать! - осадил нервически-разговорчивого помощника Тузикевич. - Ты разницу между поговорить и понаблюдать понимаешь?
- Мы будем следить за Тасей?! - задохнулся от возмущения помощник, словно ему предложили расправиться с назойливой любовницей его подопечного.
- Я хочу посмотреть на нее со стороны, чтобы...
- Чтобы понять, она ЭТО сделала или нет, - догадался Тимофеев. - Но вы можете ошибиться. Подобный случай нам известен.
- Во-первых, не нужно меня перебивать, во-вторых, я не строю из себя ясновидца, больного за всю голову.
- Извините за бестактность, - покаялся Евгений. - Но если вы не считаете себя ясновидцем, то зачем наблюдать за Тасей со стороны.
- Сам не знаю. Но предчувствие подсказывает, что надо поступить таким образом. Ты прислушиваешься к своим предчувствиям?
Женька задержал дыхание и начал прислушиваться. Видимо, дыхание мешало процессу. Морденция при этом сильно покраснела, включая лысину, глаза медленно начали выступать из орбит, а грудь вздымалась, как у затянутого поясом тяжелоатлета, направившегося в штанге. Для установки рекорда, никак иначе, потому что пунцовое лицо "атлета" было показательно-настроенным на достижение определенного рода. Эдик взглянул на наручные часы - засек время. И стал терпеливо ждать, поочередно переводя взгляд с часов на "установителя рекорда" и копателя в чувствах в одном лице. До минуты Тимофеев не дотянул, рекорд установить не удалось. Наверное, данную цель он все же не преследовал, потому как выглядел повеселевшим. Глаза блестели азартным огнем.
- Предчувствие спит вечным сном! - возликовал он, и причина для ликования была: его осенила гениальная идея, которой он поспешил поделиться, - надо Тасю познакомить с симпатичным мужчиной. Она не преминет воспользоваться случаем отомстить мужу-ловеласу. - Тузикевич ошарашено взглянул на него. - Не на полную катушку. Это будет всего лишь незатейливый флирт. Пожалуется новому знакомому на своего мужика, а может быть, и обронит неосторожную фразу.
- Женя, ты кузнечик-попрыгунчик. Скачешь с одного на другое. То верю, то не верю, то пойду признаюсь, то подкину ей симпатичного мужичка.
- Так вы меня к ней не пускаете, - попенял Тимофеев.
- И могу сказать, почему не пускаю. Вдруг ваше родство - ложь, моя очередная ошибка, моя буйная фантазия. Называй, как хочешь. Да-да, ложь. Сейчас ты вспомнишь показания ее бабки из Благодатного. А что она знает? Только то, что ей сказала ее любимая доченька Аннушка... Мой сон тоже не в счет.
- Какой сон? - подобрался Евгений.
- Неважно, - отмахнулся Эдик. - Все мои... хм... предсказания выглядят половинчатыми. Что-то я угадываю, что-то нет. - Он вспомнил свой странный сон с участием Анны и старшего Тимофеева, смерть которого удалось отвести. Но что не успела сказать Анна Андрею? Мало ли что... - Жень, а твой брат никогда не жаловался на здоровье?
- Никогда, он был совершено здоровым человеком.
- Но ты был еще мал, мог не знать.
- Эдуард, вы предлагаете мне позвонить матери и спросить у нее о болезнях Андрея? Что она подумает? И почему у вас возник вопрос о здоровье брата?
- Предчувствие, предчувствие, предчувствие, - пропел Тузикевич, подражая мотиву песни "Мгновения", известной всем по фильму "Семнадцать мгновений весны".
- Предчувствие, - выдохнул Женька. - Давайте сначала. Анна сказала матери, что ждет ребенка от Андрея, который утонул в реке, - ожидая подтверждения, покосился на сидящего рядом Эдуарда Марковича.
- Андрей утонул, - подтвердил тот, догадавшись, чего от него ждут.
- На самом деле она ждала ребенка от другого мужчины. Как быть со сроками? По срокам выходит, что Анна была беременна при жизни Андрея. Но он в этом... не участвовал. Мне в это не верится. В то время, в восьмидесятые годы, все девушки были почти целомудренны. Почти - это значит, что за редким исключением у них была добрачная половая жизнь. Но с одним партнером. Остальные девицы относились к разряду шалавок, замуж их никто не брал.
- Возвращаюсь к картонкам на груди. У них прямо так и было на ней написано: Я - шалавка, веду беспорядочный образ жизни. По проблемным вопросам обращаться... И указан номер домашнего телефона.
- Слухами земля полнится, - пространно заметил Тимофеев. - И ТАКИЕ девицы были развязными, со стороны было видно, что они из себя представляют.
- У тебя в голове одни штампы.
- Штампы, не штампы, но Анечка была милой девушкой. В ту пору я был сопливым пацаном, но хорошо помню, как завидовал Андрею. Аня мне нравилась.
- Если она тебе нравилась, то была образцом целомудрия. Сущий ангел, сущий ангел, - засюсюкал Тузикевич. - Смотрю я на тебя, Евгений Борисович, и удивляюсь. Будто бы не глупый мужик, а иной раз, как скажешь...
- Вы мне это уже ни раз говорили... Буду молчать! - в очередной раз пригрозил не глупый мужик.
- Нет, уж, придется тебе поговорить. Не со мной. С отцом. Позвони ему и спроси о брате. Скажи...
- О наследственных болезнях говорить не буду, намекая на своего сына Кешку, у которого на медкомиссии обнаружили некое генетическое заболевание, - скороговоркой проговорил Женька. - Еще беду накличу.
- Один уже накликал, - печально протянул Эдик.
- Это вы себя имеете в виду?.. Ладно, можете не отвечать, и так всё понятно... Но что мне сказать отцу?.. И зачем мне ему звонить? Вы же сразу заявили, что Анна приходится мне племянницей.
- Я мог ошибиться, повторяю для особо бестолковых.
- Разве так можно! - возмутился Тимофеев. - Я так обрадовался новости... Тем более Миртрудмаевна подтвердила. Еще хорошо, что не успел родителям проболтаться. Вот это для них был настоящий удар... Эдуард, признайтесь, вам не хочется, чтобы Таисия была моей племянницей?
- Причем здесь, хочется или не хочется, я хочу узнать правду.