- Прекрасная, как утренний бриз над полем просыпающихся цветов, нежная, как потоки воды в ручье после порогов, теплая, словно оранжевый осенний день. Со взглядом, от которого немеешь, голосом, похожим на весеннюю капель, и волосами, достающими до пола...
- Ну, не до пола. До пояса только, - сказал голос, похожий на весеннюю капель.
Я открыл глаза и посмотрел на девушку рядом. В точности такую, как я описал. Она глядела на меня и улыбалась. А потом сказала:
- И парень ей под стать, да?
- Конечно, - согласился я и потянулся.
Утренние лучи солнца, пройдя через витражи, раскидывали по полу разноцветные фишки. "Витражи - это хорошо, это правильно", - подумал я и сел на кровати. Моя спутница обняла меня сзади и прижалась к моей спине. Теплая, словно оранжевый осенний день, да.
- Думаю, - сказал я, - что если бы о нас написали историю, то тот, кто дочитал бы ее до конца, сразу же взялся бы перечитывать с начала.
- Правда? - Она положила голову мне на плечо. Помолчав, добавила: - Похоже, тебе сегодня захотелось поиграть в любовь.
Я набрал в грудь воздуха, чтобы ответить, но она меня опередила:
- Кажется, в дверь стучат!
- Послышалось, - буркнул я, но невольно прислушался. Теперь стук был отчетливым.
Я высвободился из объятий и укоризненно посмотрел в насмешливые глаза, тут же ставшие слегка виноватыми, но не менее насмешливыми.
Что тут сказать? Взгляд, от которого немеешь...
Стук зазвучал настойчивее.
- Сейчас! - крикнул я и поднялся с кровати.
- Одежда на сундуке, - подсказали мне извиняющимся тоном, но я не оглянулся.
Винтовая лестница пересекалась кинжалами солнечных лучей, бьющих через узкие бойницы. Пылинки, обезумевшие от теплого летнего утра, весело толкались в ярком потоке, и не думая расступаться передо мной. Спускаясь, я пересекал одну солнечную преграду за другой. На двери не было засова, и, чтобы открыть ее, я просто толкнул доски рукой.
У башни стоял путник. Мой взгляд начал привычно ощупывать его фигуру, по мелочам восстанавливая полную картину его жизни, и мне пришлось закрыть глаза, чтобы прекратить. Умеренность в мыслях избавляет от ненужных сущностей. Неужели так важно, кто именно пришел с утра пораньше и стучит в дверь? Кстати, почему с утра? Обычно гости приходят под вечер; если же кто-то явился утром, значит шел всю ночь, а у этого должны быть причины. Например...
Я встряхнул головой и открыл глаза. Все равно не думать не получалось. Путник, в свою очередь, рассматривал меня. Он выглядел усталым - все-таки всю ночь на ногах. Наконец он остановил взгляд на моем лице:
- Доброго вам дня! Я шел от Пурпурных гор, смотрю, башня стоит, я и думаю...
- Заходи, - прервал я его, повернулся спиной и пошел наверх. Все равно ведь не отвяжется.
На пороге комнаты гость замялся, чувствуя себя неловко. Моя подруга уже оделась и с любопытством разглядывала пришельца. Я показал, куда кинуть вещи, и придвинул к столу стул.
- Будем на ты, - определил я. - Меня зовут Гуго, а ее... Тебя как зовут-то, красавица?
Девушка улыбнулась, помолчала немного и представилась:
- Года.
- А я... - начал наш гость, но я его перебил:
- Ансельм, да?
Путник удивленно замолчал. Потом открыл было рот, но закрыл его вновь. Мы с интересом наблюдали за его замешательством. Наконец Ансельм сформулировал:
- Если ты знаешь, как зовут меня, почему не знаешь, как зовут твою подругу? Или она не твоя подруга?
Тут мне в голову пришла мысль, как нейтрализовать нашего любопытного собеседника до вечера, чтобы он не мешал нам, по выражению Годы, "играть в любовь":
- Это все оттого, что ты не спал всю ночь и устал с дороги. Вот голова у тебя и не соображает. Так что, как говорится, вечер утра сообразительней. Года, постелешь ему на чердаке?
Такие чудесные дни всегда проходят быстро. Солнце, зардевшись стыдливым румянцем, аккуратно трогало краешком поверхность моря, перед тем как окунуть в него свое разгоряченное тело: не холодна ли вода? На чердаке заворочался наш гость, заскрипели половицы, и мы быстро приняли приличный вид.
- Ты вовремя, - сказала Года спускающемуся с чердака Ансельму. - Ужин как раз поспел.
Ансельм неловко замешкался, но послушно сел за стол.
- Благодарю вас покорнейше. Я страшно проголодался. Я шел всю ночь...
- Да-да, от Пурпурных гор, - продолжил я за него. - Ты говорил.
- Пурпурные горы... - мечтательно произнесла Года, ставя нам и себе тарелки с чечевичной похлебкой. - Представляю, какими они должны быть красивыми с таким названием.
- Конечно, - подтвердил я. - Пурпурными они называются потому, что склоны их заросли кленами и осенью становятся огненно-красными.
- А осень в высокогорном климате почти постоянно, - подхватила Года, - и...
Ансельм так увлекся едой, что совсем не обращал внимания на нашу болтовню. Наконец, довольный, он отодвинул пустую тарелку в сторону, и сразу же перед ним поставили стакан с подогретым вином. Видя, что гость готов к разговору, я спросил:
- Итак. Зачем же ты на ночь глядя отправился в путь от самых Пурпурных гор, да еще и к нашей башне, за которой только море до горизонта?
Ансельм хотел было ответить, но Года его опередила:
- А я знаю! - выпалила она. - У них в деревне живет старик по имени Томас...
- Действительно, - удивился гость. - Ты знаешь нашего Томаса?
- Не-а, - отмахнулась Года. - Так вот, Томас по вечерам рассказывает всякие истории.
- Точно! - обрадовался я. - И он рассказал, что далеко на юге есть море, в котором водятся русалки...
- ...А за морем, - перебила Года, отдаваясь потоку слов, - живут принцессы и драконы. Но пересечь море невозможно.
Я подмигнул подруге и продолжил, глядя на ошарашенного Ансельма:
- И как только ты услышал слово "невозможно", так сразу решил, что непременно должен это сделать. И отправился к морю, надеясь найти не берегу лодку...
- ...Чтобы познакомиться с драконами и принцессами...
- ...А если не получится, то хоть с русалкой, - завершил я жирной точкой.
Над столом повисла тишина. Засыпающее солнце отразилось от стекол распахнутого окна и бросило свой свет на копну волос Годы, прорисовав каждый волосок тончайшим ослепительно-золотым грифелем.
- Но откуда?.. - путник с трудом владел голосом. - Откуда вы всё знаете обо мне?
- Мы и не знаем.
- Мы только что придумали.
- Но ведь Томас... Море... Лодка... Русалки... Это же все было!
Я помолчал, размышляя, стоит ли объяснять суть вещей, или мне лень, но решил, что раз уж зашли так далеко...
- Не переживай, Ансельм. Я тебе сейчас расскажу всю правду. Кстати, часть правды состоит в том, что я не могу лгать. Но это лишь следствие более глобальной истины.
Года зажгла свечи, а потом положила руки на стол, уткнулась в них подбородком и тоже приготовилась слушать.
- Пожалуй, так будет понятнее... У вас в деревне считают, что, чтобы после засухи пошел дождь, жрецы должны провести какой-то ритуал.
Года скептически подняла бровь. Я сделал вид, что не замечаю, и продолжил:
- Так вот, это относится не только к дождю. Ко всему. К наступлению весны. Восходу солнца. Падению осенних листьев с клена.
Ансельм смотрел на меня с пристальным вниманием. И я отчеканил:
- Этот жрец - я. Только ритуалов никаких нет.
- Как так?
- Ну вот так. Все, что я скажу, сразу же воплощается в реальность. До тех пор пока мы не рассказали твою историю, у тебя не было прошлого. Оно возникло в тот же миг, как мы ее придумали.
Внезапно наступила ночь. Холодный ветер подул в окно. Моя подруга встала и закрыла его.
- Но ведь я помню прошлое! - гость начал приходить в себя. - Я помню...
-...Как ты играл с сестренкой на заднем дворе, а ворон украл у нее колечко? Или как заблудился в лесу и встречал рассвет в горах у водопада?
Гость ошеломленно замолчал. А я подвел итог:
- Ты возник в тот момент, когда постучал в нашу дверь. А твои воспоминания возникают сейчас, в тот момент, когда я о них говорю.
- Но... - Ансельм собрался с мыслями: - Но если бы я вспомнил раньше, чем ты сказал? Что тогда?
- Хороший вопрос, - улыбнулся я. - Начинаешь понимать. Если бы успел вспомнить, все было бы именно так, как вспомнил бы ты. И как сказал.
Юноша задумался. Ветер за окном усилился. Шквалом налетел дождь и застучал по стеклу нервными пальцами. Поймав взгляд Ансельма, я успокоил его:
- Ничего, к утру прояснится.
Года подошла и села с нами.
- А она, выходит, жрица?
Девушка кивнула.
- И много таких, как вы?
- Знаешь, чем интересен твой вопрос? - я говорил медленно, тщательно подбирая слова. - Что бы я ни ответил, так и будет. Этим вопросом ты заставляешь меня выбрать одну из альтернатив. А значит, сам ее создаешь.
- Но я же не жрец, я не могу...
- Помнишь, если бы ты успел сказать, то все было бы по-твоему?
Гость задумался. Пока он осознавал свои возможности, я налил всем чаю.
- Так что, - неуверенно произнес Ансельм, - достаточно мне сказать, что у меня есть мешок золота, и...
- Ты понимаешь, что только что сделал себя нищим?
- Как? Я же сказал...
- Ты сказал так, как может сказать лишь человек, не имеющий ничего. Слова - это лишь продолжение мыслей, воплощение того, что мы знаем. Если ты знаешь, что у тебя ничего нет, то у тебя ничего нет. Ты думаешь, что магия - это творить все по одному слову? На самом деле магия - это уметь не знать. И тогда все варианты реальности для тебя возможны. Все люди могли бы быть жрецами. Но они очень хорошо знают свое прошлое и знают мир, в котором живут. Это знание держит реальность железными тисками. И мы когда-то просыпались в одном и том же теле в одинаковом мире каждое утро. Пока однажды, проснувшись, не захотели вспоминать тот мир, в котором засыпали вчера.
- Так вы ничего не помните?
- Помним, конечно. Но мы уже помним мир, который каждый день разный и который меняется по одному нашему слову.
- А теперь, - добавила Года, - об этом помнишь и ты.
- Выходит, вы не жрецы. Вы - демиурги!
- Нет, - усмехнулся я. - Не мы. Для нас этот мир исчезнет, как только наступит утро. А для тебя он останется. Ты помнишь этот мир, ты веришь в него, твоей памятью существует реальность. Демиург - ты.
- А если я не захочу помнить?
- Ну, при желании есть много способов заставить мир существовать независимо от нас. Например, можно написать об этом книжку, и демиургом станет тот, кто ее прочтет.
За разговорами ночь пролетела незаметно. Когда мир вокруг сделал свой первый утренний вдох и начал раскрашивать небо акварелью, мы стояли у дверей башни и прощались с гостем.
- Спасибо за все, - сказал Ансельм. - Прощай, Гуго, прощай, Года.
Я ухмыльнулся:
- Вообще-то, мы каждый день выбираем новые имена. Но раз ты нас так назвал, выходит, будут эти.
Путник внимательно посмотрел на меня.
- Но ведь имя - условность. Оно может быть любым. Как захотите, так и можете себя назвать.
- Точно, - обрадовался я и подмигнул: - Зачет! И не забывай, что это относится не только к именам.
Года, кутавшаяся в платок из-за утреннего холода, спросила:
- Ты ведь уже знаешь, что будет дальше?
Ансельм кивнул:
- Да, знаю. У моря я найду лодку с парусом. Ветер будет попутным, и уже к вечеру я пристану к берегу, на котором...