Кожевников Олег Анатольевич
Комкор

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
Оценка: 5.12*60  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    26 июня 1941 года, Белостокский выступ. Начинается развал Западного фронта. Паника разрастается и вскоре в Белостокском выступе не останется никаких "частей и соединений", а только полумиллионная масса обезумевших, растерявшихся, паникующих и бегущих, куда глаза глядят, вчерашних гражданских людей, одетых в военную форму. Вот в такой ситуации в дело вступил комбриг Юрий Черкасов, а что из этого получилось, читайте в романе Комкор. Роман издан ИД"Ленинград", поэтому в соответствии с договором убираю 2/3 текста.
  E-mail: oleg.cojevnikov@yandex.ru
  
  Олег Кожевников
  Будущее в тебе - 3
  Комкор
  
   Аннотация: 26 июня 1941 года, Белостокский выступ. Начинается развал Западного фронта. Паника разрастается и вскоре в Белостокском выступе не останется никаких 'частей и соединений', а только полумиллионная масса обезумевших, растерявшихся, паникующих и бегущих, куда глаза глядят, вчерашних гражданских людей, одетых в военную форму. Вот в такой ситуации в дело вступил комбриг Юрий Черкасов, а что из этого получилось, читайте в романе Комкор.
  
  
  Глава 1
  
   Мой, весьма приятный и такой возвышенный сон, был прерван самым бесцеремонным образом - подчиняясь законам физики, а именно инерции при резком торможении автомобиля, я вдруг здорово приложился носом о переднюю облицовку салона опель-адмирала. Но на этом дело не закончилось, автомобиль как необъезженный конь на родео продолжал бесноваться, заставив меня довольно сильно боднуть головой обшивку кабины опеля, и тут мозг взорвала просто какая-то какофония звуков, состоящая из треска пулемётов, неимоверного грохота и дикого пронзительного воя. Автомобиль остановился одновременно с, раздавшимся вдруг, оглушительным взрывом, и сразу хлынула волна из смеси омерзительных запахов жжёной резины, тряпья и горелого мяса. 'Воздушный налёт! - панически завопил внутренний голос. - Срочно сваливай из этой мышеловки!' Я, практически ничего не соображая, на инстинктах, распахнул дверь автомобиля, рыбкой нырнул в придорожную пыль и тут же, на четвереньках, засеменил в сторону канавы, находящейся метрах в десяти от меня. Скатившись по откосу этого неглубокого оврага, я вжался всем телом в его дно и наконец-то смог перевести дух.
   В голове немного прояснилось, и стали проявляться разрозненные кадры из того калейдоскопа картинок, которые, несмотря на всю жуть произошедшего, смогло зафиксировать моё периферийное зрение. Вот, что-то дико орущий Шерхан распахивает водительскую дверь и вываливается из шикарного салона опель-адмирала, а из образовавшегося распахнутого зёва резко дыхнуло смрадом смерти, и мимо промелькнула тень какого-то хвостатого чудовища; вот, в мою щёку впивается осколок от бокового стекла, в один миг разлетевшегося на мелкие кусочки; и вот уже я, совсем недавно поставивший со своей бригадой раком вторую танковую группу немцев, теперь тоже буквально на карачках, глотая пыль, позорно улепётываю куда подальше, от каких-то жалких самолётиков люфтваффе. Теперь, несмотря на недавние бравурные мысли, маршем стучащие в голове, моя самооценка резко понизилась; трудно было ощущать себя победителем и великим стратегом, забившись сусликом в какую-то грязную канаву. Однако злость на злодейку-судьбу заставила меня презреть страх и рефлекторное желание, вжаться как можно плотнее в землю; а ещё было беспокойство за Шерхана и за жизнь остальных моих спутников, поэтому, прислонясь грудью к скату оврага, я высунул голову наружу. Взгляд инстинктивно метнулся к трофейному опелю, но до него так и не успел добраться, так как я сразу увидел именно то, что хотел - Шерхан жив; и теперь судьба этой железяки меня мало волновала, всё остальное - дело наживное, у немцев ещё полным полно всяких интересных цацек. Спина моего боевого брата, а по совместительству водителя, ординарца и прочее-прочее, торчала метрах в пяти от меня, а голову он как страус пытался втиснуть в неглубокую борозду.
   - Наиль, хорош задницу подставлять осколкам, быстро ползи сюда! - завопил я, перекрикивая треск пулемётных очередей, которыми щедро делились с немецкими стервятниками, сопровождающие нас, бронеавтомобили. Я дождался, когда фигура Шерхана начала шевелиться и всё внимание перевёл на действия немецкой авиации, а также, истерично долбящие из пулемётов в их направлении, наши броневики.
   ' Идиоты! - мысленно заорал я. - Какого чёрта вы пуляете впустую, в белый свет? Хрен ведь, получится, задрать ствол пулемёта на нужный угол'.
   Как будто услышав меня, а скорее всего поняв, что пулемёт не может достать пикировщиков, БА-10 прекратил огонь и начал сдавать назад. Через минуту я понял маневр командира бронеавтомобиля сержанта Ковалёва; он приказал немного съехать с дорожной насыпи, чтобы броневик встал, задравши вверх моторный отсек. Таким образом у пулемётов увеличился угол возвышения, и они теперь могли достать Юнкерсы в тот момент, когда те начинали выходить из пике. После занятия этой позиции оба пулемёта продолжили вести огонь; и башенный, спаренный с сорокапяткой, и ДТ в шаровой установке, расположенной в лобовом броневом листе корпуса. Теперь у пулемётов угол возвышения даже превосходил тот, который был у ДТ, установленный в башне БА-20. С коническими башенками этих броневиков наши бригадные 'Кулибины' долго мудрили, и всё ради того, чтобы увеличить угол возвышения ствола пулемёта ДТ. Это я поставил такую задачу, чтобы пулемёт этих броневиков хоть каким-то способом мог вести зенитный огонь, а то получалось форменное свинство - наши броневики были полностью беззащитны перед любым аэропланом, так как угол возвышения ствола пулемёта у БА-20 был всего лишь в 23 градуса. Бригадные механики и оружейники долго мучились но, в конце концов, приспособили башню к ведению огня из пулемёта, аж под 40 градусов. Я тогда долго иронизировал по этому поводу и даже пообещал, что, если они добьются угла возвышения в 60 градусов, целую неделю разрешу поить их сверхкрепким шестидесятиградусным самогоном. Но эта моя мечта так и не была осуществлена по причине отсутствия технических, да и физических возможностей. Уже при 40 градусном угле возвышения пулемётного ствола, командир броневика, он же стрелок, был вынужден так раскорячиваться, когда вёл огонь по самолётам, как, наверное, не всякая балерина была способна сделать самое сложное па. Словом, как бы стрелок не крутился, против конструкции башни не попрёшь; если именно на него будут кидать сверху бомбы, броневик становится совершенно беззащитным, и, только активно двигаясь, он может уйти от преследования.
   Слава Богу, не наша маленькая колонна являлась основной целью четырёх Ю-87, у них была мишень пожирнее; три танка КВ-1 стояли на дороге, метрах в трёхстах от меня, но основным раздражителем для немцев являлись даже не они, а уткнувшийся в кювет метрах в пятидесяти от них, шикарный чёрный лимузин ЗИС-101. Наверняка немецкие ассы посчитали, что им повезло наткнуться на колонну командующего войсками, дислоцированными в Белостокском выступе, и теперь они с безумным азартом пытались влепить бомбу прямо в этот представительский автомобиль. У меня их потуги вызвали лишь злорадный смешок, эти сволочи и не догадывались, что даже у командарма-10 Голубева, по определению, не могло быть такого шикарного автомобиля. Во всей Белостокской области таких машин было всего три; две из них возили высших партийных руководителей, ещё одна главного чекиста. И даже пусть в этом лимузине сидел бы сам первый секретарь обкома ВКПб, его устранение ни в коей мере не понизило бы боеспособности Красной Армии, а, может быть, и наоборот - всё меньше было бы политических горлопанов, непрестанно влезающих в дела армии.
   Между тем, с пятой или шестой попытки, немцам всё-таки удалось попасть пятидесяти килограммовой авиабомбой непосредственно в ЗИС-101, и от него во все стороны полетели какие-то предметы, а место его последней парковки окутал дым с пробивающимися сквозь него языками пламени. Хоть меня и сжигала ярость к стервятникам, но мысленно я аплодировал их мастерству; надо же, уже с пятого захода попали точно в цель. Я знал, что даже у самого меткого немецкого бомбардировщика, которым, несомненно, являлся пикировщик Ю-87, разброс бомб достигает плюс, минус, тридцати метров, да и то если его пилотирует опытный и физически выносливый лётчик, ведь перегрузка на выходе из пикирования доходила до 5-6 единиц. Естественно, чем большим было количество пикирований, тем сильнее пилот уставал, а точность бомбометания снижалась, так что, если в первый заход пикировщика тебя не накрыло бомбой, то дальше вероятность этого момента только понижалась.
   Именно такими аргументами во времена формирования противотанковой бригады я убеждал своих подчинённых не паниковать во время воздушных налётов, особо упирая на то, что для уничтожения бронеавтомобиля в него надо сначала попасть, а попав, пробить его броню, да так пробить, чтобы 'заброневое воздействие' оказалось достаточным для поражения экипажа и механизмов. Бомбой в движущуюся цель попасть практически невозможно, а от осколков спасёт броня. Пулемётами поразить нашу бронетехнику нельзя, а стоявшая на вооружении немецких истребителей и штурмовиков пушка швейцарской фирмы 'Эрликон' (MG-FF) имела малую дульную энергию; вес её снаряда всего 115 грамм, и только при удачном попадании он мог поразить лёгкий танк или бронеавтомобиль, а достать таким образом Т-34 или КВ было вообще невозможно.
   Теоретически своим подчинённым я это прочно вбил в голову, ну а на практике, на практике мои словесные наставления вряд ли смогут противодействовать всепожирающему инстинкту самосохранения человека; только немалый личный опыт даёт возможность продолжать хоть как-то мыслить под вой пикирующего Юнкерса, при реальной бомбардировке даже хорошо обстрелянный человек продолжает бояться. Вот, казалось бы, как меня дрючили, ещё в мою бытность в эскадроне, приучая к близким взрывам, а в этой реальности я уже на практике пережил несколько авианалётов, ну и что, разве перестал бояться? Ничего подобного - трушу как последнее чмо, аж до самой селезёнки пробирает вой пикирующего Юнкерса и кажется, что именно на меня упадёт бомба. Но бояться это одно, а впадать в панику - совершенно другое; только полученный жизненный опыт не даёт забыть всё на свете, а ещё, конечно, ответственность за жизнь подчинённых.
   Когда Шерхан дополз до овражка, где я укрылся от бомбёжки, мне пришлось закончить пространные рассуждения по поводу того, насколько страшны эти воющие крылатые монстры, и я был вынужден подвинуться, чтобы старший сержант Асаенов не свалился мне прямо на голову. Наиль примостился рядом со мной в этом природном окопе, и я с ходу набросился на него с претензиями, как он смог проморгать появление самолётов противника. Перекрикивая вой Юнкерсов, а они уже пикировали на танки, я орал:
   - Шерхан, какого хера ты не свернул в лес, когда заметил самолёты? Ни в жизнь не поверю, что такой прожжённый татарин как ты не засёк приближение Юнкерсов!
   - Так, Юрий Филиппович, вы же сами говорили, что 'самолёт не попадёт бомбой в быстродвижущуюся мишень', вот мы и начали гнать, как только заметили этих 'лаптёжников'. А тут облом получился - на дороге пробка, вот и пришлось резко тормозить, а когда попытался свернуть, этот паркетник брюхом сел на маленький холмик; сами же видите, какие тут буераки!
   Я не успел ответить Шерхану, так как в этот момент душераздирающий вой пикирующего Юнкерса оборвался взрывом, а затем совсем недалеко от нас раздался такой страшный грохот, как будто какой-то гигантский молот со всего размаху долбанул по здоровенной железяке. Естественно, я выглянул из нашего своеобразного бруствера, чтобы разобраться, что же там происходит, и кого на этот раз достала эта крылатая сволочь. В первую очередь, я кинул взгляд в сторону КВ, но никаких изменений в их состоянии не разглядел; как стояло три танка, так и стоят неповреждёнными, чего не скажешь о нескольких грузовиках, дымящихся неподалёку. Целёхонек был и наш БТ-20, ближе всех расположенный к этим дымящимся полуторкам, и был не просто цел, а ещё и продолжал вести интенсивный огонь по Юнкерсам. По самолётам стрелял и второй мой броневик, а вот трофейного грузовика с пленными, который должен был двигаться перед ним, я не увидел.
   'А-а-а... гады, - завопило подсознание, - сволочи, уроды, накрыли мой трофей, да чтоб вам, в гробу икалось!' Мою ярость на несправедливость судьбы успокоил Шерхан. Он тоже высунул голову из нашего убежища, но, видимо, глядел совсем в другую сторону, так как только я начал мысленно проклинать немецких пилотов, снайперски попавших бомбой в грузовик, Наиль возбуждённо заорал:
   - Товарищ комбриг, вон какая машина нам нужна, а не этот утюг на колёсах, который сел на брюхо на первой же маленькой кочке. Вон, ребята на трёхоснике заехали в лес и сейчас, под защитой деревьев, лишь поплёвывают, глядя, как нас тут валяют в грязи!
   Я тут же обернулся в ту сторону, куда смотрел Шерхан и, о счастье..., увидел трофейный грузовик 'Хеншель 33'. Он стоял между двух разлапистых берёз так, что немецкие лётчики вряд ли смогли его заметить. Сразу громадный груз свалился с души, ведь кроме моих ребят в кузове сидели пленные немецкие офицеры, включая двух генералов, и, что, может быть, ещё важнее, там же лежал мешок, набитый секретными немецкими документами, только мельком взглянув на некоторые из них, я сразу же осознал всю их важность. А топографические карты, которые лежали в портфеле, отобранном у Гудериана, те, вообще, бесценны. Сам бывший обладатель этого портфеля сидел под персональной охраной Якута в бронеавтомобиле, отстреливающемуся сейчас от немецких самолётов, и теперь его жизнь напрямую зависела от выучки его собственных соотечественников; если они действительно асы, то четырём Юнкерсам раздолбить наши два бронеавтомобиля особого труда не составит.
   'Но, что это?- подумал я. - Осталось только три самолёта, и они, быстро набирая высоту, улетали на запад; то ли решили не связываться с хотя и стоявшими неподвижно, но огрызающимися бронированными букашками, но скорее всего, израсходовали уже весь свой смертоносный груз на бомбёжку танков и автомобилей, горевших на дороге. Судя по тому, что взрывов авиабомб было не так уж и много, получалось, что за этот вылет они ещё где-то успели попить русской крови, а, может быть, и не один раз. У-у... гады, аукнутся вам наши слёзы! Если два наших броневика смогли отбиться от четырёх стервятников, угробив одного из них, то, дайте только срок, и остальные бойцы Красной Армии, получив такую же школу, как мои ребята, перестанут паниковать. И где тогда будут эти арийские выкормыши, со своей хвалёной выучкой и дисциплиной? Они даже не представляют, что может совершить русский солдат, когда он обстрелян, зол и кровно замотивирован, защищать свою родину. Злости сейчас на этих, заливших кровью нашу землю, захватчиков и убийц, выше крыши, осталось только испытать свист пуль над головой не сдрейфив при этом, и уж тогда погоним мы эту коричневую заразу обратно, прямо в её Берлинское стойло'.
   Я уже собирался было вылезать из так удачно подвернувшегося нам овражка, но любопытство удержало меня. Я стал озираться, выискивая глазами следы рухнувшего Юнкерса, ведь сильный взрыв неподалёку наверняка был следствием его столкновения с землёй. Это любопытство, может быть, и спасло мне жизнь. Неожиданно из-за пригорка вынырнуло два мессера, они шли на бреющем полёте и, ещё не долетев до танков, начали долбить по дороге из всех стволов. Что творилось у грузовиков, было не видно из-за дыма, но по нам они прошлись хорошо; сначала целый сноп искр высекло из корпуса передового броневика, потом звуки раздираемого металла раздались со стороны трофейного опеля. Напоследок, как будто заработал молот кузнечного цеха, это несколько пуль, а, может быть, снарядов 'эрликона' угодило в БА-10. Совершив этот коварный наскок, Мессершмитты направились вслед за Юнкерсами. Наверное, они являлись истребительным сопровождением пикировщиков, заодно как шакалы добивали выживших и дезорганизованных прошедшей бомбардировкой красноармейцев.
   В этот раз я решил пока не вылезать из нашего убежища и ещё несколько минут, на всякий случай, переждать в овраге, вдруг эта пара истребителей сделает круг и вернётся продолжить своё чёрное дело. Единственное, что я сделал, вылез по склону оврага повыше и, находясь уже по пояс над поверхностью земли, начал изучать последствия воздушного налёта. Моё беспокойство судьбой БА-10 сменилось радостью - он уцелел; двигатель гудел, даже более того, крышка на башне откинулась, и из люка показалась голова командира бронеавтомобиля Ковалёва. Он смотрел вслед улетающим мессерам. Я крикнул сержанту, но, несмотря на то, что стало уже довольно тихо, а бронеавтомобиль стоял от нас не очень далеко, всего-то метрах в тридцати, Ковалёв меня не услышал. Он продолжал смотреть в ту сторону, куда улетели вражеские самолёты.
   Ну что же, негоже командиру отсиживаться в грязной яме, когда подчинённый находится на своём боевом посту, и я начал было вылезать из овражка, но был остановлен возгласом Шерхана:
   - Товарищ комбриг, вам лицо вытереть бы, а то оно всё окровавленное.
   Дикое напряжение, в котором я находился во время авианалёта, не дало почувствовать такую малость, как льющуюся из разбитого носа кровь. А Наиль молодец - понимает, что в таком виде появляться перед подчинёнными командиру негоже, пришлось обратно сползти по склону оврага, Шерхан же, наоборот, быстро из него выбрался и бросился к опель-адмиралу. Через несколько минут он вернулся, неся в руке наш тревожный сидор, в нём было всё для оказания первой медицинской помощи и принятия гигиенических процедур, включая чистое полотенце и две фляжки, с водой и спиртом. Полотенцем, смоченным сначала спиртом, а потом водой, Шерхан начал обрабатывать мою физиономию. Это заняло минуты три, и всё это время Наиль материл немцев, угробивших нашу шикарную машину. Оказывается, в крыше лимузина теперь образовалось две дыры, но это ладно, главное, что пулемётная пуля попала и в моторный отсек, да так, что теперь шикарный опель можно было сдавать в металлолом.
   Парень нешуточно страдал, наверное, потому, что теперь не сможет покрасоваться, управляя таким шикарным авто, перед своей знакомой в Волковыске. Я его несколько раз отпускал на эмке в этот город, а после в салоне автомобиля находились кое-какие детали из дамского туалета. Потом Шерхан признавался, что у него появилась одна знакомая вдовушка-полячка, и он, руководствуясь моему распоряжению по изучению польского языка, периодически брал у неё уроки. При этом у этого рыжего громилы глаза блестели как у сытого кота, а губы расплывались в довольной улыбке. Один раз я попытался его проэкзаменовать. Когда выяснилось, что он так и остался в польском языке полным нолём и кроме фразы 'дзенкую пани' ничего не знает, Наиль на полном серьёзе, нагло глядя мне в глаза, заявил:
   - Юрий Филиппович, вы же знаете, у меня образование всего четыре класса, поэтому мне нужно гораздо больше времени, чем вам, чтобы усвоить чужой язык. Сами говорили, что иностранные языки лучше учить с погружением, вот и давайте я на недельку погружусь с Крысей в изучение языка, тогда, может быть, и получится что-нибудь путное.
   Помню, при этом я расхохотался:
   - Не дай-то Бог, чтобы что-нибудь получилось, а то придётся тебе, дураку, женится; будешь с пелёнками возиться, а про службу совсем забудешь.
   Вот и сейчас, несмотря на тяжёлое положение, в котором мы находились, меня разбирал смех. Чтобы хоть как-то сбить эту идиотическую весёлость, я довольно зло заявил:
   - Слушай, сержант, ты уже в конец оборзел! Ты где находишься, на войне или в шапито? Немцы что, должны перед тобой на задних лапках ходить? Будь рад, что они раздолбили только эту проклятую железяку, и не тронули твою драгоценную шкуру! Вот же, собственник какой выискался - сам хапнул чужую вещь, а теперь, видите ли, никто другой её не тронь! Да срали они на твои амбиции с третьего этажа!
   Обидевшись на мои слова, а скорее всего на тон, которым они были произнесены, старший сержант замолчал и принялся с ожесточением очищать от налипшей земли мою гимнастёрку мокрым полотенцем. Лицо комбрига он уже привёл в приличное состояние. Я примиряюще хлопнул своего боевого брата по плечу и с улыбкой закончил:
   - Не волнуйся, у немцев таких цацек полно. Ты ещё перед своей дорогой Крысей и на Мерседесе покрасуешься! Ладно, Шерхан, заканчивай грязь размазывать, нужно спешить, а то ещё какие-нибудь гадские аэропланы пожалуют.
   Я отстранился от Шерхана и, чтобы снова не испачкать более или менее чистую гимнастёрку, осторожно начал выбираться из оврага. И опять не обошлось без помощи Шерхана - он оказался наверху раньше и своей могучей лапищей буквально выдернул меня из оврага.
   За то время, пока я принимал подобающий комбригу вид, обстановка на дороге несколько изменилась; оба броневика стояли недалеко от разбитого опеля, а около него, пригнувшись, высматривал что-то Якут. 'А..., забеспокоились, потеряв комбрига, - подумал я, - выпустили следопыта, чтобы определить, куда он делся из машины'. Я уже хотел крикнуть, чтобы ребята не суетились, и что пропажа нашлась, но меня и так уже заметили. Сержант Ковалёв заорал, перекрикивая шум работающего двигателя бронеавтомобиля:
   - Товарищ комбриг, воздушное нападение самолётов противника успешно отбито. У нас потерь нет, сбит один вражеский бомбардировщик.
   Это я уже и без него понял: и то, что Юнкерс сбили, и то, что потерь нет; если бы были даже раненые, так спокойно ребята себя бы не вели, а то вон, даже обычно невозмутимый Якут, и тот довольно лыбится. Меня тоже просто переполняла радость, и гордость за своих бойцов; всё-таки они первый раз попали под авиаудар, но не растерялись и весьма достойно себя вели. Вот, что значит прошли школу Рябы - лейтенант Курочкин из любого салаги за месяц способен сделать закалённого бойца. В отличие от Якута, я не мог прилюдно показывать свою радость при подчинённых - всё-таки комбриг, а значит, должен был вести себя так, как будто и не сомневался в подобном развитии ситуации. Вот я и не стал никого хвалить, а только грозно рыкнул:
   - Ковалёв, ты почему оставил пленного без охраны? Тебе же ясно было сказано, не отвлекать сержанта Кирюшкина от охраны Гудериана. Моя наигранная грозность ушла в тину, так как Ковалёв меня просто не услышал. Однако, заметив, что я что-то говорю, он опять громко заорал:
   - Товарищ подполковник, меня тут слегка контузило, поэтому, извините, плохо слышу. Немец всё-таки влепил в БА несколько снарядов - всё ещё в ушах звенит. Но как вы и говорили, ни хрена они не смогли своими маломощными пушечками пробить нашу броню. Вот только грохот был страшный, да окалиной поцарапало народ, но это ерунда. Хуже то, что башню заклинило, так что, даже не знаю, как будем в следующий раз отбиваться от немецких самолётов, да и пушкой теперь особо не постреляешь; нужно часа два, чтобы зубилами сбить образовавшийся металлический нарост.
   Поняв, что бесполезно сейчас вставлять пистон сержанту, да и по существу не за что - куда, к чёрту, денется связанный Гудериан из броневика, когда там и без Якута полно народу. Кирюшкин упаковал немецкого генерала самым своим хитрым способом, а развязать такие узлы, наверное, смог бы только человек, относящийся к той же малой народности Восточной Сибири, что и Якут, да и то не всякий, а только опытный охотник-промысловик, кем и был до призыва в армию наш следопыт. У Якута была феноменальная наблюдательность и интуиция, он буквально чувствовал, что в ближайший момент времени собирается сделать зверь или человек. Вот поэтому я его и поставил охранять наш самый ценный трофей. Кто его знает, этого немецкого генерала, вдруг, он такой упёртый фашист, что способен и сам себя убить, лишь бы не дать показания на допросе. Но теперь, под присмотром нашего 'зоркого сокола', так я иногда называл Якута ещё с Финской войны, у этого важного немца ничего не получится.
   Краем глаза заметил, что из леса на дорогу начал выбираться наш трофейный грузовик, где находились остальные пленные немцы. Пока он приближался к нам, в моей голове закрутились калейдоскопом события, приведшие к таким ошеломляющим результатам, и они действительно были грандиозны, потому что, несомненно, стали изменять вектор исторического пути моей родины. Кому как не мне было об этом судить, парню, попавшему в тело своего деда из совершенно другой реальности. Из той реальности, которая напоминала ад для любого, кто не относился к 'истинным арийцам'; из того мира, где эту войну Россия проиграла, а за ней пали и Англия и столь далёкие Американские Штаты вкупе с Канадой. Железную поступь немецкого солдата не смогли остановить ни хвалёный Английский флот, ни собранные в Америке лучшие умы человечества, которые судорожно пытались изобрести новое оружие, чтобы хотя бы притормозить победное шествие этой коричневой чумы. Всё оказалось тщетно. У немцев тоже были грамотные специалисты, а насчёт организованности и дисциплины им не было равных, и они первыми создали атомную бомбу. А ещё у них был такой человек, как фон Браун, который разработал ракетные носители для доставки этих бомб через океан. После явления этого факта, песенка господства над миром англосаксов была спета, и в моей старой реальности только радиоактивный ветерок нарушал спокойствие над островами, где раньше располагалась Великобритания, примерно такая же картина наблюдалась и над Северной Америкой. Какая-то часть радиоактивной пыли с Британских островов попала на континентальную Европу, поэтому победители в той страшной войне начали в массовом порядке переселяться на восток, на земли моей несчастной, поверженной России. Население великой страны с тысячелетней историей превратилось в бесправных рабов для этих 'истинных арийцев'. Мы, конечно, пытались бороться, но, что могла сделать кучка истинных патриотов против всей мощи третьего Рейха; оставалась только диверсионная работа и мечта, что, может быть, произойдёт чудо, и нам удастся хоть как-то облегчить участь русского народа. Вот, проведению диверсионных рейдов меня и учили в Эскадроне - так называлась единственная военная школа русского сопротивления. Ненависть к захватчикам переполняла мою душу, а так как я был молод, не сдержан и не опытен, то после неудачного экса попал в лапы герра Крюгера, чьим рабом и являлся. В процессе последующих после этого пыток и произошло то, как я думал, чудо, когда моя сущность перенеслась в тело человека, который жил в то время, когда Германия ещё не поработила шестую часть света. Создатель, наверное, внял мольбам миллионов моих соотечественников, дав возможность хоть как-то подкорректировать историю. И получается, что эту историю он пожелал корректировать моими руками. Хотя, кто я такой? Ничего выдающегося во мне не было - обычный боец русского сопротивления, но, как говорится, пути Господни неисповедимы, и когда я оказался в теле своего деда в самый разгар финской воины, то пришлось буквально вылезать из кожи, чтобы хоть как-то соответствовать возложенной на меня миссии. По-моему, я тогда хорошо справился, ведь по сравнению с прошлой кошмарной реальностью, в той войне моя родина потеряла на сто восемьдесят тысяч человек меньше, а значит сейчас, в эту страшную годину, страна сможет выставить перед врагом бойцов гораздо больше и, что не маловажно, это будут уже основательно понюхавшие порох люди; такими как мои боевые братья, сослуживцы по Финской компании - Шерхан, Якут, Ряба, Бульба, Ося, Валерка Климов и теперешний мой начальник штаба Борис Михайлович Пителин. Всех их мне удалось перетащить к себе в седьмую противотанковую бригаду, командовать которой меня назначили после окончания военной академии. Седьмой ПТАБР, звучало, конечно, грозно, но, если говорить по существу, когда я прибыл в Михалово, где начинала формироваться противотанковая артиллерийская бригада, увидел там печальную картину. Несколько сотен салаг, которых к этому времени успели согнать под знамя бригады, успешно халтурили и свято соблюдали принцип - 'солдат спит, служба идёт'. Пришлось засучить рукава и начинать делать из этого сборища носителей пушечного мяса настоящих воинов. Без помощи моих боевых братьев я бы, точно, не справился. Ох, как было трудно ломать устоявшийся стереотип подготовки вновь создаваемых подразделений. Если бы я не знал, что Германия точно нападёт на СССР этим летом, наверное, у меня опустились бы руки, и я сделал бы себе хоть какие-нибудь послабления. Но прошлая реальность не давала возможности даже помыслить об этом, давила как тысячетонный пресс, заставляла с безумной скоростью гнать вперёд не только себя любимого, но и подчинённых мне людей. Ни в коем случае нельзя было допустить повторения сценария той реальности. Понимая, что являюсь всего лишь жалкой пылинкой на пути жёсткого катка истории, я всё-таки надеялся, вдруг у меня получится, хоть самую малость, но изменить траекторию этого чудовищного молоха. Ведь Финская война, в которой я принял активное участие, пошла немного по-другому, чем в моей прошлой реальности. Жертв с обеих сторон было гораздо меньше, хотя всё это для меня было довольно странно. Казалось бы, в прошлой реальности дед мой был убит снайпером, и соответственно, не мог нанести потери финнам, а я, так неожиданно возникший в его теле, продолжал воевать и уничтожать врагов. И при этом, движимый памятью о прошлой жизни, когда этнический финн Матти зверски запытал до смерти моего друга Пашку, я был беспощаден, пролив море финской крови. По логике вещей финнов должно было погибнуть больше, а по факту их потери оказались гораздо ниже, чем в моей бывшей реальности. Этот факт сильно поднял мою самооценку и позволял надеяться, что и в предстоящей войне с Германией удастся хоть как-то помочь своему народу. Тем более я теперь не один, я теперь во главе такого подразделения как бригада, а это более пяти тысяч человек, хорошо вооружённых, обученных по методикам Эскадрона, дисциплинированных бойцов. Все свои силы без остатка отдал на подготовку бригады к предстоящему столкновению с вермахтом. И не только я. Комбриг послужил как бы катализатором для высвобождения талантов практически всех остальных командиров бригады. Народ, можно сказать, горел на службе, показывая такие результаты подготовки новобранцев, что посещавшие нас комиссии, состоящие из опытных военных, только диву давались. Даже я иногда удивлялся работоспособности и командирским талантам некоторых своих подчинённых. Если боевые способности лейтенанта Курочкина поражали меня ещё в Финскую войну, то майор Вихрев был истинным подарком судьбы. Я спал по 4-5 часов в сутки, а майор отдыхал ещё меньше. Вихрев как заводной мотался по подразделениям бригады и, не жалея подчинённых, вдалбливал им сначала азы военного дела, а затем, когда новобранцы немного пообтерлись, отрабатывал с этими салагами методы ведения реальных боёв. И такой командир у меня в бригаде был не один, практически все поступившие в формируемую бригаду командиры, пахали как пчёлки, других я бы и не потерпел. Выявив халтурщика, я гнобил его до посинения, заставляя ночами не спать, но исправлять допущенные недочёты в подготовке красноармейцев. Вот так из сборища зелёных салаг за два месяца адской работы и получилось вполне боеспособное подразделение, показавшее себя в эти первые дни немецкого вторжения. Надо же..., нам удалось совершить, казалось бы, немыслимое - уничтожить одно из самых боеспособных соединений вермахта и захватить в плен командующего второй танковой группой немцев генерал-полковника Гудериана. Мы заманили в ловушку и устроили огненный мешок 47-му моторизованному корпусу немцев. Разгром был полный - Германия потеряла несколько десятков тысяч отличных солдат. Но это ещё не всё; на дороге Береза-Барановичи, недалеко от посёлка Ивацевичи мы тоже устроили огненный мешок, весьма сильно потрёпав 24 моторизованный корпус вермахта. Уничтожена была 3-я танковая дивизия немцев и убит её командир - генерал-лейтенант Модель. Конечно же, всё это одна бригада просто физически не могла бы совершить, но вмешалось провидение в лице стратегического гения Пителина и моей отчаянной авантюрности. Начштаба разработал планы стратегических засад, а я, пользуясь возникшей неразберихой и отсутствием устойчивой связи, присвоил себе функции рупора Генштаба и фактически переподчинил командованию бригады десять гаубичных артполков РГК. Но это оказалось самое лёгкое, все трудности начались потом. Неимоверно сложным оказалось, перебросить десять полков (а это, кроме людей, четыреста восемьдесят многотонных 152 мм гаубиц) в места организуемых стратегических засад. Во-первых, нужно было обеспечить скрытность их переброски, во-вторых, безопасность с воздуха и, наконец, снабдить гигантское количество артиллерийских орудий достаточным боезапасом для разгрома немцев. В общем-то, всё это задачи армейского или даже фронтового калибра, а тут какой-то подполковник затеял грандиозную стратегическую операцию, хотя продвигать её было ужасно трудно, но управление бригады с этим справилось. И вот теперь мы пожинаем плоды того немыслимого напряжения - вторая танковая группа немцев наполовину ликвидирована, а я везу её командующего на допрос к генерал-лейтенанту Болдину. Получившая традиционное военное образование сущность, которая осталась во мне от моего деда, всё ещё не верила, что такая наглая авантюра увенчалась полным успехом, а тот я, который был воспитан Эскадроном на проведение именно таких импровизированных операций, считал всё произошедшее заслуженной наградой за риск.
   Эх..., жалко будет отдавать эти гаубичные артполки, ведь мы с Пителиным задумали ещё одну хитрую комбинацию под Слонимом. Без этих артполков она будет невыполнима. Но, что же делать, против прямого приказа командования не попрёшь, а воспользоваться той неразберихой, которая возникла 22 июня, уже, наверное, не получится. Ладно..., придётся крутиться с теми силами, которыми располагает бригада и бить в самые уязвимые места фашистов, ведь теперь, располагая картой Гудериана и своими прошлыми воспоминаниями о начале великой войны, я уже буду знать, где находятся эти самые слабые места в немецких порядках.
   Да, именно так..., одну подробную карту из портфеля Гудериана я нагло присвоил и положил к себе в планшетку. Вышестоящим штабам вполне хватит и тех карт, которые находятся в мешке с секретными немецкими документами, а для нас с Пителиным эта единственная карта, с обозначенными на ней местами дислокации и дальнейших действий всех, достаточно крупных немецких частей, была просто необходима для планирования дальнейших действий бригады. Знаю я натуру начальства - хапнут всё, подчистую, и, черта с два, у них потом добьёшься хоть толики данных, добытых тобой же.
   Мои, как всегда пространные, размышления прервались звуком автомобильного клаксона - это наш трофейный трёхостник выбрался на дорогу, и Витька Синицын, управляющий им, как обычно, созорничал; вдавил клаксон до упора - мол, вот, это я еду, на вездеходе, а вы тут, салаги, пыль глотаете, да с самолётами бьётесь, а нужно, всего-то, с асфальта съехать и в лесу воздухом свежим подышать пока тут бомбы кидают. Хитрющим типом был этот красноармеец, но шустёр, зараза, и сообразителен, за это я многие шкоды ему прощал. Да, в храбрости и лихости ему не откажешь, а ещё парень весьма любознателен и инициативен. Выходец из Смоленской глубинки, практически без образования, он легко смог освоить устройство и вождение автомобиля, и при этом без отрыва от обучения основным воинским премудростям. Синицын служил в роте Курочкина, а я знаю, как Ряба гоняет своих подчинённых; пока не добьётся нужного результата, с живого не слезет. Для меня было удивительным, когда Курочкин попросил Шерхана позаниматься с красноармейцем Синицыным вождением. По этому поводу у меня был разговор с Рябой, и тот охарактеризовал парня очень положительно. Естественно, после этого я разрешил Наилю позаниматься с бойцом и, оказывается, очень правильно сделал. Вот, где бы мы нашли водителя на трофейный грузовик? А тут, вон, пожалуйста, готовый кадр, и учил его не кабы кто, а сам Шерхан.
  
   Глава 2
   Уже полностью отрешаясь от всех посторонних мыслей и возвращаясь к сиюминутным событиям, я шагнул в сторону тормознувшего метрах в десяти от меня, трофейного грузовика, за мной, естественно, последовал и Шерхан. Туда же подошли выбравшиеся из своих броневиков, сержанты Ковалёв и Брызгалин. У капота Хеншеля у нас произошло мини совещание, вернее, это были мои приказы на порядок дальнейших действий, при этом сержанту Ковалёву приходилось кричать практически в ухо, чтобы до него дошли распоряжения. Приказы были очень простые - быстро рассаживаемся по автомобилям и в темпе вальса гоним в штаб бригады. Там я ориентируюсь по обстановке, захватываю с собой Пителина и, пополнив колонну эмкой начальника штаба, двигаемся в Волковыск, при этом мы с Шерханом теперь передвигаемся в кабине 'Хеншеля'. Порядок движения бронеавтомобилей остаётся прежним, задерживаемся только возле стоящих неподалёку танков КВ, чтобы выяснить, кого же всё-таки бомбили немцы и оценить последствия этого авиаудара. Дальше двигаемся без остановок до, организованного силами бригады, пункта сбора бойцов Красной армии, потерявших свои части и бегущих на восток. Этот пункт должен был располагаться километрах в пяти от места, где мы попали под авиаудар - на дороге между Зельвой и Сланимом и служил своеобразным заслоном. Командиром там был лейтенант госбезопасности Бедин, который до начала войны отвечал за содержание и охрану интернированных поляков, работающих в качестве дорожных рабочих в Белостокском областном Гушосдоре НКВД СССР. Лейтенант после начала немецкого вторжения попал в кошмарную ситуацию - не имея никаких приказов на эвакуацию интернированных поляков, он вместе с тридцатью семью бойцами был вынужден сидеть возле своих подопечных и обречённо ожидать появления частей вермахта. У лейтенанта нервы были уже на пределе, когда у него сформировалось решение расстрелять почти пятьсот бывших польских военнослужащих и после этого эвакуироваться со своими бойцами. Спасло поляков, да и самого Бедина, скорее всего, арестованного бы после такого самоуправства, моё появление в лагере интернированных. А там я оказался по просьбе жителя Белостока Ежи Топехи. Он работал водителем рейсового автобуса и был мобилизован вместе со своим транспортным средством после начала немецких бомбардировок и передан в моё распоряжение. Именно на его автобусе мы добирались в место расположения штаба бригады. Так вышло, что по пути в бригаду пришлось вступить в схватку с немецким десантом. В этом бою принял участие Ежи, он тогда спас мне жизнь. После этого я не мог отказать Ежи в помощи по освобождению из лагеря интернированных поляков его родного брата. Направляясь туда, я собирался вытребовать у Гушосдоровцев нескольких дорожных рабочих (включая и брата Ежи) в распоряжение седьмого ПТАБРа для возведения противотанковых укреплений, а потом, добравшись до своей бригады, распустить этих поляков по домам.
   В процессе разговора с лейтенантом госбезопасности я понял, какая опасность нависла над всеми поляками, содержащимися в лагере Гушосдора, и предложил Бедину расформировать лагерь, распустив всех интернированных, а для отчёта перед его начальством составить акт, что все они переданы в распоряжение седьмого ПТАБРа для возведения противотанковых укреплений. Для лейтенанта это был отличный выход из того кошмарного положения, в котором он оказался, и моё предложение было практически сразу же принято. Более того, Бедин со своими людьми после расформирования лагеря Гушосдора присоединился к бригаде. Вот эту группу бывших охранников, усиленную взводом младшего лейтенанта Анисимова из роты Курочкина, я и направил на организацию своеобразного пункта сбора и фильтрации, потерявших командование и пытающихся покинуть зону боевых действий, военнослужащих. Прошедшие проверку красноармейцы и командиры, направлялись в спешно формируемый лейтенантом Курочкиным, сводный батальон. Лиц, не прошедших проверку, а так же паникёров и провокаторов я приказал расстреливать на месте. Такое решение сформировалось у меня из-за собственных наблюдений и рассказов подчинённых о положении, сложившемся на дорогах после начала немецкого вторжения - везде творился форменный бардак; никаких пикетов, заслонов, проверок документов, одним словом, настоящий рай для диверсантов и провокаторов. Все структуры НКВД сразу куда-то испарились, а большим армейским начальникам было не до того, ведь фронт трещал по швам. Я был не очень большим начальником, но зато имел в этом вопросе личный, весьма шкурный интерес. В моей бригаде практически не осталось резервов, а тут - тысячи растерянных, потерявших командование красноармейцев бродят по дорогам. Нельзя было упускать возможность пополнить ряды бригады этими бойцами. Многие из них уже побывали в боях и, как правило, не были трусами; растерявшиеся - да, слегка запаниковавшие - может быть, но если красноармеец, очутившись в такой ситуации, не побежал выпустив из рук оружие, он однозначно подходил нашей бригаде. Вот таких людей и должен был отбирать заслон Бедина. А подчинённые у него были людьми опытными, и врагов в наши ряды не пропустили бы.
   Доведя до командиров бронеавтомобилей порядок дальнейших действий, я приказал всем сверить часы; на моих, трофейных, по которым все и установили свои хронометры, было 17 -10, так что небольшой резерв времени у нас был. Совещание в Волковыске было назначено на 23-30, а отсюда до этого города было всего-то километров тридцать пять. В мирное время до него можно бы доехать минут за сорок, а сейчас, конечно, трудно было предположить, что творилось на дороге, но у меня возникла одна мысль, как пробить путь, если предположить, что всё шоссе забито техникой. Возможность это сделать была связана с танками КВ. Издали казалось, что они, вроде бы, не пострадали от бомбардировки, значит, вполне вероятно, что хоть один из них может двигаться, значит, его можно мобилизовать и использовать как таран для пробития пробок на шоссе. Если танкисты начнут особо кочевряжиться, сошлюсь на приказ Болдина по стягиванию тяжёлых танков в Волковыск. Так что, никуда эти танкисты не денутся, придётся им выполнять приказ генерал-лейтенанта, лишь бы техника у них была работоспособна, а дальше - возьму их в оборот, и как миленькие поедут впереди нашей колонны.
   На самом деле причиной, по которой я решил задержаться у разбомбленной колонны, и были, собственно, эти танки, а вовсе не забота о пострадавших в автомобильной колонне. Не до этого было - судьба всей страны решалась в эти дни; проявишь мнимое милосердие, бросишь силы на спасение нескольких человек, а погубишь весь свой народ. Вот тяжёлые танки, это да, тем более, если они отстали от своей части, тогда их можно и даже нужно попытаться присоединить к бригаде. Скорее всего, бронетехника двигалась отдельно от колонны грузовиков - те в Слоним, а танки в сторону Зельвы. По-видимому это был всего лишь танковый взвод, ну, по крайней мере, остатки от роты, полк же, куда входило это подразделение где-то на западе, а, значит, в этом бардаке они его быстро не найдут, только бездарно угробят весь свой оставшийся моторесурс. В бригаде же мы им найдём достойное применение, в крайнем случае, если дизеля этих броневых монстров дышат на ладан, используем танки в качестве дотов; хлипких мест в нашей обороне полно, и такая техника, введённая в бой в нужном месте, весьма сильно её укрепит. Воодушевлённый открывающимися перспективами я, подталкивая Шерхана, заставил его забраться в кабину Хеншеля, встал на подножку и, не закрывая двери, скомандовал Синицину двигаться по направлению к танкам.
   Остановились мы метрах в десяти от танка, вокруг которого суетилось несколько человек, несмотря на жару облачённых в чёрные комбинезоны и шлемофоны. Ближе подъехать мы не смогли, мешали две воронки от авиабомб, но даже теперь было видно, что танки прилично пострадали от авианалёта; корпуса у всех машин были в глубоких бороздах от осколков близких взрывов авиабомб, а кое-где видны даже вмятины в броне. Моя надежда использовать эти стальные горы в интересах бригады почти угасла, особенно когда я увидел немного в стороне, двух, по-видимому, серьёзно раненых, танкиста. Они лежали на траве полураздетые, одного из них перебинтовывал не пострадавший их товарищ.
   ' Какой же силы удары испытали эти танки, если члены экипажа, даже защищённые такой толстой бронёй пострадали, - подумал я, - судя по бороздам, ребята в танке чувствовали себя как внутри камнедробилки. Наверное, и механизмы повреждены, хорошо хоть боезапас не сдетонировал.'
   Уже скорее по инерции, чем надеясь на чудо, что какой-нибудь танк сможет двигаться, я спрыгнул с подножки грузовика и подошёл к танкистам. Трое из них занимались повреждённой гусеницей, а стоящий невдалеке лейтенант танковых войск подбадривал своих подчиненных не без помощи матерных выражений. Увидев меня, он осёкся, мгновение изучал мои петлицы, потом хриплым, прокуренным голосом представился:
   - Лейтенант Быков, командир танкового взвода. Двигаемся согласно поставленной задаче в расположение своего соединения.
   Я тоже представился, а потом задал так волнующий меня вопрос:
   - Лейтенант, каково состояние вашей техники? Смогут ли после такой бомбардировки танки двигаться?
   - Товарищ подполковник, два танка практически не пострадали, а вот у этого повредило трак. Сейчас звено заменим, и, примерно через час, взвод может двигаться дальше. Вот только в одном танке ранено два члена экипажа - одного сильно контузило, а другого посекло окалиной. Обоих требуется доставить в ближайший госпиталь. А ещё мы потеряли нашу техничку; прямое попадание бомбы в автомобиль, и четверых человек как корова языком слизнула. Мы только несколько фрагментов тел нашли и всё. - Лейтенант кивком головы показал в сторону ближайшей, непрерывно чадящей едким дымом, бесформенной кучи металлолома.
   - А что же вы хотели, товарищ Быков? Это война, и немцы с вами не в бирюльки играют! В гибели этих людей ваша вина тоже присутствует. Это надо же, без всякого зенитного прикрытия двигаться средь бела дня по такой магистрали как эта! Идиотизм какой-то! Ясно же, что немцы, в первую очередь, будут бомбить эту дорогу! Вы, лейтенант, родились под счастливой звездой, если после подобного авианалёта остались живы, а ваш взвод понёс такие небольшие потери. Слава Богу, что у Юнкерсов осталось так мало бомб, а у КВ мощнейшая броня. Но даже она вряд ли бы спасла от прямого попадания пятидесяти килограммовой авиабомбой. Думаю, впредь вы станете более расчётливы и прекратите полагаться на 'авось'!
   - Товарищ комбриг, двигаться в дневное время мы стали не по своей воле, а после получения прямого приказа маршала Кулика, до этого ехали только ночью, а на днёвки вставали в лесу рядом с дорогой и маскировали танки. Но сегодня, недалеко от Слонима, маршал нас увидел, остановил свой кортеж, вышел из автомобиля, устроил взбучку и приказал немедленно продолжить марш. Мои слова об опасности авианалётов противника он проигнорировал, зло буркнув в ответ, что, пока вы тут, мол, пикник в тенёчке устраиваете, там ваши товарищи вынуждены без тяжёлой техники отбиваться от немцев.
   Лейтенант попытался ещё что-то сказать в своё оправдание, но я его перебил, воскликнув!
   - Неужели прямо таки 'целый' маршал появился вблизи зоны боевых действий? Вот это да...! Ну, теперь держись, фашист - погоним немчуру поганой метлой, прямо в её привычное стойло!
   Я хохотнул, при этом подумав, что маршал, по-видимому, будет присутствовать на совещании в Волковыске, а это значит, что я не зря собираюсь перед таким представительным совещанием, которое проводит генерал-лейтенант Болдин, заехать в штаб бригады; не зная положения дел в большинстве частей бригады, я вполне мог попасть впросак, докладывая высоким чинам, тем более на этом совещании мог присутствовать и маршал Кулик. Но, по большому счёту, достоверные, не раз перепроверенные Пителиным данные, нужны были мне только для самоуспокоения. Ведь я прекрасно понимал, какой бедлам творится сейчас на передовой, и можно доложить чего угодно, всё равно проверить это невозможно.
   На всякий случай у меня был заготовлен дежурный рапорт; только подставляй туда номер части, примерное место её дислокации и тараторь себе об упорном сопротивлении превосходящим силам противника. Судя по настроению высокого начальства, можно кинуть несколько реплик о проведении контратак с большими потерями в рядах немцев. Потери противника при этом, для большей достоверности, лучше конкретизировать, но указать не более чем сорок процентов от численности своего подразделения. А ещё нужно в этот рапорт обязательно вставить нехватку боеприпасов и отсутствие топлива, и после такого доклада ты будешь считаться у начальства хорошим командиром, чьё подразделение упорно дерётся с врагом. Если же твоё подразделение будет разбито, для тебя лично это не будет фатальным обстоятельством; ведь твои бойцы дрались с врагом героически, но боеприпасы у них кончились, сам найти и подвезти ты их не смог, не было топлива, а гужевым транспортом просто не успел. И всё получается шито-крыто, а штабные крысы проверить твои слова никак не смогут, ведь для этого им придётся оторвать задницу от удобного стула, да ещё выбраться на передовую, а там и стреляют, и можно под авианалёт попасть. Нет уж, лучше всё принять на веру и вставить эти данные в общий доклад для вышестоящего штаба, а то, что на основании этих сводок верховным командованием будут приняты неверные решения, этот факт штабного функционера не волнует; он же человек системы и понимает, что в вышестоящих штабах сидят такие же люди как он, им лишние рискованные телодвижения тоже ни к чему, поэтому проверять и его никто не будет. А в случае развития негативного сценария всегда найдутся какие-нибудь 'козлы отпущения'.
   Я тоже человек и не чужд чувству самосохранения, вот поэтому хорошо и продумал доклад, отбеливающий меня как командира бригады. Только при этом я ещё знал, в какую яму может провалиться моя страна, если каждый станет докладывать начальству надуманные басни о том, какой он деятельный командир и как полностью контролирует своё подразделение. Произойдёт полный коллапс, который похоронит и этого командира, и штабиста, давшего ход такому докладу и, в конечном счете, всю страну. А вот этого я страшно боялся и, как мог, старался противодействовать течению событий по такому сценарию; как проклятый мотался по узловым точкам нашей обороны, а если не мог этого сделать сам, направлял туда кого-нибудь из руководства бригады, чтобы он на месте мог принять ответственное решение и воплотить его в жизнь. Возможно, именно это и позволило бригаде избежать общей участи, быть вовлечённой в то бестолковое, броуновское движение, когда мечутся от выполнения одной, поставленной ранее задачи, к другой, казалось бы, ещё более важной, которую получили депешей от вышестоящего штаба. А это означает, что если не окажется рядом старшего командира, управляемость любым, мало-мальски удалённым подразделением, будет потеряна, и растерянные его бойцы легко вольются в катастрофически быстро разрастающуюся, обезумевшую от паники толпу людей, одетых в военную форму. Ведь теперь 'разбор полётов' не устроишь, люди не на учениях, пред ними противник настоящий, и убивает он их сослуживцев на самом деле, а связь отсутствует, и командиров с генеральскими звёздами в петлицах, днём с огнём не отыщешь вблизи передовой.
   У немцев же, напротив - подразделения сложившиеся, солдаты и офицеры опытные, воюют давно, казалось бы, присутствие генералов вблизи зоны боевых действий совсем не обязательно. Однако эти генералы постоянно выезжают в передовые части, на месте решают постоянно возникающие проблемы по взаимодействию различных родов войск и, если нужно, изменяют задачи, стоящие перед передовыми частями. Конечно, они при этом здорово рискуют (вот как сейчас, когда командующий второй танковой группой попал к нам в плен), но это оправданный риск; присутствие таких высоких чинов в первой линии частей вермахта весьма сильно повышает исполнительскую дисциплину подразделений, доклады основываются на реальных результатах. Вдобавок к этому для передовых частей намного упрощаются вопросы взаимодействия с авиацией и артиллерией больших калибров. Немцы в вопросах войны далеко не профаны, и не зря их 'фоны и герры' так рискуют своей судьбой, покидая уютные и безопасные штабы.
   Далее мои мысли окутал брильянтовый дым. Я представил себе, как буду докладывать Кулику о нашей грандиозной победе, как предъявлю ему пленного Гудериана и как брошу к ногам маршала мешок с секретными немецкими документами. Да много о чём думалось и мечталось, но радужные мечты рассыпались в мгновение ока, когда я практически машинально спросил у танкиста:
   - Давно маршал в Волковыск проехал?
   Каково же было моё удивление, когда тот ответил:
   - А он не в Волковыск, он на восток проследовал. Я случайно услышал, когда маршал говорил с одним из своих спутников: 'До Минска двигаться на машинах очень опасно. Как только танки покинут место стоянки, нужно встать здесь лагерем - место очень удобное. Лес маскирует от авиации, в балке родник и дорога рядом. В ближайшей деревне охрана конфискует несколько подвод с лошадьми, вот на этом гужевом транспорте дальше и будем пробираться в места, где немцами и не пахнет. А уже там найдём транспорт, чтобы добраться до Москвы. Двигаться будем лесными дорогами, и в гражданском. Форму, обе эмки и броневик, придётся сжечь. И тянуть с этим нельзя - фронт трещит по швам, вот-вот, передовые немецкие части окажутся здесь. Слава Богу, Слоним проскочили, теперь-то уже можно следовать в стороне от трассы'.
   Танкист замолчал, потом зло сплюнул и, видимо решив, что дальше передовой его всё равно не пошлют, начал резать правду-матку:
   - Так что, товарищ комбриг, крысы бегут с корабля. Я с двадцать второго июня, как разбомбили 'железку', двигаюсь со своим взводом в сторону Белостока и повидал уже немало бегущих в тыл чинов, но вот чтобы маршал, это в первый раз. Если прямо сказать, то ещё не видел, чтобы старший командир как вы, пробирался к фронту, а не бежал на восток в панике, как все.
   - Где ты тут, лейтенант, фронт увидел? Здесь, что ни на есть, самый настоящий тыл. Думаешь, если штабные швабры паникуют, то немцы совсем рядом? Да вот, хрен тебе по всей деревне, до них ещё далеко, вон, даже канонады никакой не слышно. Не боись, лейтенант - прорвёмся! Баба с возу..., как говориться; вся шваль свалит, дышать станет легче, соответственно, и немцев сподручнее будет бить. Ты лучше скажи, откуда такой взялся? Почему твой взвод двигается отдельно от своей части, и вообще, к какому соединению вы относитесь? Спрашиваю я не просто так. Приказом начальника Генштаба генерала армии Жукова мне предписывается до нормализации обстановки на фронте, брать под своё командование любое подразделение, потерявшее связь со своим соединением. Твой взвод под это распоряжение очень подходит, так что, докладывай - откуда, куда и какой приказ имеете.
   - Товарищ подполковник, мы следуем из Ленинграда и направляемся в Волковыск в распоряжение 11-го Мехкорпуса. Танки совершенно новые, только в начале июня сошли с конвейера Кировского завода. Танковый взвод сформирован неделю назад и по разнарядке Генштаба направлен на доукомплектование 11-го Мехкорпуса. Наш эшелон встал на полустанке, не доезжая Барановичей, 22 июня. Железную дорогу бомбили, и по сведениям, полученным начальником эшелона, впереди по ходу движения полотно было повреждено авиабомбами; там немцы разбомбили пассажирский поезд Москва - Белосток. Жертв было кошмарное количество, только ранеными были забиты все станционные постройки; женщины, дети - жуть одним словом!
   Лейтенант на секунду замолк, по-видимому, преодолевая нахлынувшие тяжёлые воспоминания, а потом, словно металлическим голосом продолжил:
   - Никто не знал, когда восстановят путь, и я принял решение двигаться дальше своим ходом. На этом полустанке мы были как в мышеловке. По приказу взвод должен был прибыть в Сувалки в формирующуюся там 33 танковую дивизию, но двигаться через Гродно, по автомобильным дорогам, было гораздо дольше, да к тому же дивизию мы могли там и не застать. Вот я и решил первоначально добраться до Волковыска, где располагается управление 11 Мехкорпуса, а уже оттуда до своей дивизии.
   - Понятно, лейтенант. Могу тебя проинформировать, что по моим данным управления корпуса в Волковыске уже нет. Полковник Мухин начальник штаба 11 Мехкорпуса сообщил моему начштаба, с которым они хорошие приятели, что корпус ещё двадцать третьего июня получил приказ, выдвинутся в район Гродно. Но ты, лейтенант, не расстраивайся, наверняка сегодня в Волковыске должен появиться командир 11 Мехкорпуса генерал-майор Мостовенко. Так что, не волнуйся, ты выполнишь приказ и обязательно попадёшь в свой Мехкорпус, вот только в 33 дивизию или ещё какую, этого я не знаю - это Дмитрий Карпович будет решать. Думаю, вцепится он в твой взвод мёртвой хваткой. У него в корпусе всего-то три КВ имеется, а тут такой подарок. Ну ладно, это всё лирика, а действительность диктует свои законы. Слушай приказ, лейтенант - до того момента, пока мы не добрались до Волковыска, твой взвод поступает в моё распоряжение, а если там не окажется представителей 11 Мехкорпуса, то взвод тяжёлых танков до нормализации обстановки вливается в седьмую противотанковую бригаду. Понятно?
   - Но, товарищ подполковник...!
   - Никаких но! На этот счёт имеется распоряжение Начальника Генштаба заместителя Наркома Обороны генерала армии Жукова. Если генерала Мостовенко не окажется в Волковыске, то дальше вы будете выполнять боевые задачи в составе седьмого ПТАБРа. А сейчас немедленно начинаем движение, ждать, пока отремонтируют ваш танк, не будем. Вполне вероятен повторный авианалёт. Через пять километров располагается одно из моих подразделений, вот там мы часик и подождём подхода вашего танка. Товарищ лейтенант, раненых грузите в кузов грузовика, когда доберёмся до нашего заслона у Зельвы, я дам команду, чтобы их отправили в госпиталь. И ещё, у вас сейчас на все танки имеются механики-водители?
   - Так точно, никто из них не ранен.
   - Это хорошо..., снимается куча проблем! Но, на всякий случай, я оставляю в помощь вашим ребятам для ремонта повреждённого танка старшего сержанта Асаенова. Он умеет управлять танком, по крайней мере, несколько раз водил Т-34. Так же он знает хорошо дорогу до того места, где мы будем этот танк ждать.
   Я повернулся к Наилю, стоящему позади меня, и приказал:
   - Товарищ старший сержант, остаётесь здесь, помогать ремонтировать танк. И не просто помогать, а возьмёте командование в свои руки. Как закончите, следуйте до заслона Бедина, мы там в течение часа вас будем ждать. Если опоздаете, и нас там уже не будет, следуйте в Волковыск, в хозяйство Гаврилова, на артсклад, после совещания я туда обязательно загляну. Поняли задачу, старший сержант?
   - Так точно, - как обычно на людях, браво выкрикнул Шерхан и даже козырнул по-уставному.
   И тогда уже я, повернувшись к танкисту, рявкнул:
   - Чего ждём, лейтенант, очередной порции бомб от немчуры? Быстро..., загружайте раненых в грузовик, оставляйте трёх человек для ремонта техники - остальные по танкам и вперёд! Срочно нужно с этого места убираться! Будете следовать впереди нашей колонны, расчищая дорогу. Всю технику, мешающую проезду - в кювет! Никаких остановок до самого моста через реку Зельву, даже если какие-нибудь другие командиры, находящиеся на дороге, будут этого требовать; пусть хоть сам маршал машет пистолетом перед вашим танком, к чёрту его, время сейчас важнее самых высоких чинов. Не останавливаться и в том случае, если вам покажется, что нужно оказать кому-то помощь, даже если об этом будут молить женщины или дети. Понятно, лейтенант? Всё, время пошло, отдавайте приказания подчинённым. Да, и ещё, командиром ремонтируемого танка до его прибытия в Волковыск назначается старший сержант Асаенов. Доведите это до экипажа танка.
   Отдав эти приказания, я повернулся и направился к БА-10, который стоял за трофейным 'Хеншелем', метрах в двадцати от места нашей беседы с танкистом. Нужно было и сержанту Ковалёву довести новый порядок нашего движения. Командир БА-20 и так всё слышал, так как во время моего общения с лейтенантом стоял рядом с Шерханом. В том, что лейтенант Быков будет подчиняться моим приказам, я даже и не сомневался. Пусть я не танкист, и он меня в первый раз видит, но чувствовалось, что парень несколько растерян, не уверен в правильности своих действий и, вообще, нуждается в твёрдой руке и ясных, конкретных указаниях. Я ему всё это обеспечил, и теперь это был мой кадр. Вот, хрен, я отдам эти КВ в 11 Мехкорпус, не смогут они их правильно использовать - просто не успеют; у корпуса задачи под Гродно, а по пути туда эти танки немецкая авиация просто-напросто раздолбает.
   И действительно, не прошёл я ещё и метров трёх, как услышал громкие выкрики лейтенанта; он отдавал распоряжения своим подчинённым, и первым было - загрузить раненых танкистов в кузов нашего трофейного грузовика. Пока шёл к бронеавтомобилю в моей голове начал созревать план, как удержать этот танковый взвод под своим крылом, даже если на совещании будет присутствовать командир 11-го Мехкорпуса Мостовенко. Решил, не буду рассказывать, что двигаясь к Волковыску, встретил танки, направляющиеся к нему в корпус. Если же Мостовенко сам или кто другой поднимет этот вопрос, то придётся, как не жалко, отправлять этот танковый взвод в 11-й Мехкорпус. Если благополучно доберёмся до Волковыска, пожалуй, сосредоточу танки в леске рядом с артскладом; место там тихое, можно сказать, потаённое, и в то же время находится недалеко от точки проведения совещания. Как сообщил по рации Пителин, совещание будет происходить в 'вотчине капитана Александрова'. Для немцев, которые могли прослушивать радиоэфир, такое сообщение было бы совершенно непонятно, ну а мне сразу стало всё ясно. Капитан Александров, это командир 58 железнодорожного полка НКВД, под его вотчиной подразумевался бронепоезд, относящийся к этой части. Место его стоянки - железнодорожный тупик в трёх километрах от окружного артсклада, что практически на окраине Волковыска.
   В общем-то, логично, что такое совещание будет происходить в бронепоезде. Никакая диверсионная группа не сможет помешать его проведению, с воздуха этот тупик просматривается очень плохо, мешают высокие деревья, растущие вдоль железнодорожного полотна. К тому же бронепоезд хорошо прикрыт имеющимися у него зенитными пушками и пулемётами. И, что ещё немаловажно, на бронепоезде имеется мощная радиостанция - РАТ мощностью 1,2 квт, которая позволяет обеспечивать связь по телефону на расстоянии в 600 километров, а с помощью телеграфа до 2000 км. К тому же схема передатчика предоставляла возможность работать на 381 фиксированных каналах связи с автоподстройкой частоты; то есть, принятые на совещании решения, можно было сразу довести до практически всех, более-менее крупных частей, дислоцированных в 'Белостокском выступе'. Заглушить такую мощную радиостанцию у немцев вряд ли получится. Подобные радиостанции были только при штабах армий и вот, по какому-то капризу или расчёту НКВДешного начальства, ею оснастили 58 бронепоезд.
   Хотелось верить, что командование возьмёт всю ситуацию под контроль, и она не покатится, ускоряясь, в бездну тотального поражения. А располагая связью, сведениями, которые я доставлю, и, хоть не очень большим, отрезком времени, которую вырвала у самой судьбы моя бригада, основательно потрепав вторую танковую группу немцев, нам удастся затормозить беспрерывное движение этого коричневого молоха. Надежда то у меня была, но рассказ танкиста о действиях маршала Кулика несколько её поколебал. Уж, если сам маршал считает, что 'Белостокский выступ' обречён, и отсюда нужно сматываться любым способом, что уж тут говорить об обычных красноармейцах; воевать то им, и вполне естественно, что простые бойцы и командиры смотрят в ту же сторону, куда побежал маршал. Пителин по моему приказу (чтобы подбодрить другие части) довёл до всех, мало-мальски крупных штабов, сведения о нашей победе, и Кулик наверняка обладал информацией, что вторая танковая группа немцев остановлена, и этой группе для продолжения наступления требуется перегруппировка и весьма большие подкрепления. Однако маршал всё равно предпочёл покинуть район фронтовых действий и, в целях большей безопасности, даже хотел переодеться в крестьянскую одежду. Сука..., собирается свои маршальские звёзды бросить в лесу, сменив форму на грязную, вонючую косоворотку. Господи..., кому же верить, и где тот военачальник, на которого можно опереться в эту кошмарную годину?
   К генерал-лейтенанту Болдину, который вызвал меня на совещание, я относился довольно настороженно. Во-первых, конечно, это моя память о событиях, произошедших в прошлой реальности. Наш эскадронный преподаватель по тактике 'Змий', рассказывая о событиях начала войны с Германией и основных фигурантах, допустивших поражение Красной Армии, упоминал и генерала Болдина. К сожалению, сказал он о нём как-то вскользь и только в связи с фланговым ударом на Гродно, предпринятым Красной Армией в первые дни немецкого вторжения. Контрнаступление закончилось весьма плачевно, и именно после этого Западный Фронт начал разваливаться. А командовал этим, прекрасно задуманным, но совершенно бездарно исполненным контрударом, как раз генерал Болдин. Оставалось надеяться, что в этой реальности, ситуация будет несколько другой, ведь теперь, как минимум, пару дней вторая танковая группа немцев будет приходить в себя, а, значит, пока можно не беспокоиться за Слоним, и все силы направить на нейтрализацию Третьей танковой группы. Тем более что немцы пока не имеют полного господства в воздухе; авиадивизия Черных их хоть как-то сдерживает. Такой вывод я сделал, основываясь на произошедшем авиаударе немцев, а именно на том факте, какое большое истребительное сопровождение имели четыре Юнкерса. Значит, немцы очень опасаются наших соколов. В прошлой реальности люфтваффе на третий день войны настолько обнаглели, что их бомбардировщики обрабатывали отступающие колонны Красной Армии без сопровождения истребителей.
   Размышления о действиях немецкой авиации настолько засели у меня в голове, что добравшись до БА-20, я минут пять втолковывал командиру броневика сержанту Брызгалину порядок его действий при налёте авиации на нашу, весьма увеличившуюся, колонну. Теперь бронеавтомобиль Брызгалина замыкает колонну, и, заметив самолёты противника, броневик должен сдать немного в кювет, и, таким образом несколько увеличив угол возвышения пулемётного ствола, открывать огонь - одним словом, работать по методу Ковалёва. Прежний приказ, что при появлении самолётов люфтваффе ни в коем случае не останавливаться, только, если колонна успеет замаскироваться в лесу - теряет силу. Сейчас всё это будет весьма затруднительно сделать, ведь шоссе, по которому мы двигаемся, забито брошенными танками, сгоревшими автомашинами и разбитыми пушками. Когда дым несколько развеялся, это стало хорошо видно и теперь уже стало окончательно ясно, что без тяжёлых танков, пробивающих путь, прямое, а иногда даже и объездное движение на колёсном транспорте, осуществить невозможно.
   Закончив давать указания Брызгалину, я быстрым шагом направился к трофейному грузовику. В его кузов, под тент, уже загрузили раненых танкистов, а их командир стоял у кабины 'Хеншеля', ожидая меня. Когда я подошёл, лейтенант Быков, как то несмело, запинаясь от волнения, спросил:
   - Товарищ подполковник ..., а правду бойцы говорят, что ваша бригада наголову разбила 47 моторизованный корпус немцев? Я, конечно, видел в кузове пленных фашистов, но всё-таки - уничтожить моторизованный корпус..., это же уму непостижимо!
   - Это почему же непостижимо? Что мы хуже немцев воевать умеем, что ли? Они вон, мочат наших с воздуха, - я кивнул на продолжавшие чадить останки автомобилей, - а мы их из засады долбим. Ты ещё в пушечный броневик не заглядывал, если бы узнал, кого мы там везём, вообще бы, в осадок выпал. А там сидит связанный, не кто-нибудь, а сам командующий второй танковой группой немцев. Слышал о таком?
   - Неужели сам генерал Гудериан?
   - Он, родимый! Тёплого взяли, только ребята помяли его чуток, а так ничего, живёхонький, и мешок с секретными документами при нём! А они, ой как нужны сейчас нашему командованию. Теперь, лейтенант, ты понимаешь, почему так необходимо спешить и ни в коем случае не останавливаться, если даже будут просить о помощи женщины с детьми? Не имеем мы права сейчас на жалость и сострадание! Если командование вовремя не получит эти бумаги с секретными планами немцев, прольётся русской крови в тысячи..., в миллионы раз больше. Ладно, лейтенант..., думаю, ты вник, и будешь гнать вперёд без остановки. Не тормози, если даже на твоём пути будет лежать раненый человек, который не в состоянии отползти с дороги; вперёд, и никаких гвоздей, только это сейчас может нам помочь. А теперь дуй к танкам, командуй заводиться, и начинаем движение, времени на болтологию уже нет. Как договаривались, твои два танка катят первыми, за вами впритык следует моя колонна. Остановка перед мостом через реку Зельву, там, недалеко от дороги, есть небольшая рощица, вот к ней и сворачивай - будем под деревьями маскировать нашу технику. Места для этого дела уже должны быть оборудованы - мои ребята наверняка между деревьев натянули маскировочные сети. Всё, лейтенант, время пошло.
   Когда лейтенант трусцой побежал к танкам, я запрыгнул на подножку грузовика и ещё раз оглядел панораму окружающей местности. Мой взгляд зацепился за разорванный остов ЗиСа, а вернее, за лежащий недалеко от него, практически неповреждённый, большой горшок с фикусом. А я ещё тогда гадал, что это непонятное вылетело из взорвавшегося лимузина во время налёта. Со стороны, наверное, это смотрелось более чем странно, когда из столба огня и дыма вдруг вылетело ядро с зелёным, развивающимся хвостом. Так вот что это было, и нет тут никакой загадки или мистики, а только чудовищный цинизм большого начальства. В такое тяжёлое время, вместо того чтобы вывезти из зоны боевых действий хоть кого-нибудь, кроме себя - ребёнка, например, или беременную женщину, прихватили, сволочи, только любимый фикус. Вот и получили по заслугам.
   Про себя матерно выругав этих, вечных хозяев жизни, разъезжающих на подобных лимузинах, я перевёл взгляд на ремонтирующийся танк. Шерхан там уже вовсю командовал, даже звук работающего двигателя 'Хеншеля' не мог заглушить его зычных выкриков. Только когда взревели дизеля двух танков, Шерхана не стало слышно, победный их рёв и вырвавшиеся вслед за этим чёрные выхлопы, послужили для меня сигналом - пора. Я, забравшись в кабину, скомандовал Синицыну двигаться за крайним танком, сохраняя дистанцию метров в десять.
   Эти пять километров до заслона Бедина наверное будут мне сниться всю жизнь, в виде самого страшного кошмара. Зрелище, открывающееся из кабины 'Хеншеля', было чудовищным. Даже в Финскую войну, когда я увидел полностью раздраконенную колонну советской техники, было гораздо легче; всё-таки это были военные, такие потери во время боевых действий были неизбежны, к тому же трупы и сгоревшая техника были частично занесены снегом. А тут, ничем не прикрытая жуть войны грубо выпирала наружу. Смрадная вонь от чадящей техники и тот, невыносимо-сладковатый запах, от начинающих разлагаться трупов людей, лежащих вперемешку с тушами убитых домашних животных, так и били в открытые окна 'Хеншеля'. Я старался смотреть в сторону от дороги, но взгляд непроизвольно возвращался на эту жуткую колею, пробитую танками, двигающимися впереди нас, красную от крови людей и животных, раздавленных гусеницами этих боевых машин. Вполне вероятно, что под этими гусеницами завершили свой жизненный путь и люди, просто раненые во время немецких бомбардировок.
   Но, слава Богу, всё когда-нибудь кончается, закончилась и эта адская дорога. Мы, наконец, добрались до места дислокации заслона Бедина, сползли с дороги смерти и укрылись в рощице под маскировочными сетями, натянутыми между деревьев рядом с полуторками из отряда Бедина.
  
   Глава 3
  
   Только красноармеец Лисицын остановил 'Хеншель' и ещё не успел заглушить двигатель, как около трофейного грузовика материализовался знакомый сержант госбезопасности. Я даже вздрогнул от неожиданности - только что рядом никого не было, и вдруг я, распахнув дверь, упёрся взглядом прямо в физиономию сержанта госбезопасности Лыкова, как обычно невозмутимую. 'Ей Богу, натуральный сторожевой пёс, - подумал я, - стоит появиться в расположение подразделения Бедина, как этот цербер уже тут, со своим неизменным, каменным выражением лица - ну и нервы у мужика, несмотря на любые катавасии, спокоен как удав'. Нравился мне этот парень и не только своим спокойствием, но и тем, что имел необъяснимое чутьё, возникать перед командованием тогда, когда было нужно, или если намечались какие-нибудь важные события. Ничего не скажешь, могли НКВДешники подбирать кадры в свои подразделения.
   Как только я спрыгнул с подножки грузовика, Лыков вытянулся и стал бодро докладывать о положении дел в заградотряде, так НКВДешники стали называть созданное по моему приказу формирование. Информация эта была, так сказать, весьма развёрнутая, пополненная личными наблюдениями сержанта. Конечно, это был необычный для стороннего наблюдателя доклад, но уж именно такой стиль общения с сержантом госбезопасности у меня сложился. Лыков мне полностью доверял и уважал, может быть, даже больше, чем своего непосредственного командира, лейтенанта госбезопасности Бедина. А всё после моих действий по расформированию лагеря интернированных польских военнослужащих, но, честно говоря, так, не по-уставному, общаться с Лыковым мы начали довольно давно. Именно этот сержант госбезопасности сначала очень дотошно проверял наши документы, когда я вместе с Шерханом и Якутом направлялся из Москвы в 7 ПТПБР, только начинающийся формироваться. Тогда, убедившись, что мы именно те, за кого себя выдаем, он очень любезно предложил передохнуть в периметре, охраняемом бойцами НКВД, а утром обеспечил нам безопасный и беспрепятственный проезд до места формирования бригады. Ну как после этого можно относиться к этому человеку? Естественно, с симпатией.
   В процессе службы мне часто приходилось перемещаться по дорогам, обслуживаемым Гушосдором. В местах проведения ремонтных работ я несколько раз встречался как с самим сержантом госбезопасности, так и со своим приятелем Палычем, главным инженером Гушосдора НКВД. Вот, Палыч то мне и рассказал многое о Лыкове, о его роли в их организации. Несмотря на невысокое звание, сержант имел очень большой вес в их управлении. Непосредственно отвечающий за охрану поляков, работающих на объектах, лейтенант госбезопасности Бедин по существу занимался только бумажной работой, а практической деятельностью, силовой составляющей управления руководил Лыков. Деятельность эта была весьма напряжённой. Пожалуй, именно это структурное подразделение НКВД в Белостокской области чаще всего подвергалось нападениям бандформирований. Буржуйские недобитки пытались всеми силами затруднить движение по автомобильным дорогам. Так что, учитывая всё вышеизложенное, информация, полученная от этого опытного, обстрелянного бойца была для меня более ценна, чем доклад Бедина, весьма формального командира заградотряда.
   Первые фразы рапорта Лыкова меня весьма напрягли, и скоро стало ясно почему - маршальские звёзды не только подставили под авиаудар танки лейтенанта Быкова, но и сделали хорошую подлянку для действий заградотряда. Истинные чувства бойца выдавали только злые огоньки во взгляде, а сам сержант госбезопасности невозмутимо докладывал:
   - Товарищ подполковник, ровно с пятнадцати часов функции заградотряда приказом маршала Советского Союза Кулика прекращены. Он заявил, что заградотряд создаёт пробку перед мостом через реку Зельва и мешает маневрировать частям Красной Армии. Лейтенант Бедин пытался маршалу объяснить, что мы задерживаем только неорганизованные группы красноармейцев и, наоборот, регулируем движение по мосту, не допуская возникновения заторов перед ним; когда техники, повозок и людей становится очень много, направляем их в специальный отстойник - оборудованное в лесу укрытие от самолётов противника. За всё время деятельности заградотряда ни разу не было пробки перед мостом. Но на все эти слова маршал только махнул рукой и повторил приказ.
   Лыков на мгновение прервал свой монолог, кашлянул и немного более экспрессивно произнёс:
   - Мы с лейтенантом находились в палатке, я докладывал о положении дел в районе нижнего брода, как вдруг полог откинулся, и в проход ввалился, узнанный мной по фотографиям, маршал Кулик - солидной величины человек; лицо у него было буро-красное, довольно внушительное по своим размерам... Речь его состояла из каких-то, совершенно не связанных между собой, бессмысленных фраз. Это была чистейшей воды ахинея, как бред полупьяного. Из всего сказанного понятными были только слова приказа на сворачивание деятельности заградотряда. Печальное это, надо вам сказать, зрелище, паника высшего командного состава! Самое страшное, что перед нами стоял не только маршал, но и заместитель Наркома обороны СССР... Что же это такое творится, товарищ подполковник, если даже маршалы теперь неадекватны?
   - Что, что... - немцы без разрешения наших бонз взяли и начали войну. Вот если бы фашисты стояли и покорно ждали, когда им надают по сусалам, тогда наши маршалы были бы на коне; герои, блин, перед своими-то горло драть, а как пуля свиснет, так они норовят свалить куда подальше, в свои уютные кабинеты. В гражданскую привыкли иметь дело с полупартизанскими соединениями, думали, что и с вермахтом их стратегия прокатит. А у немцев армия совсем другая, не зря же они практически всю Европу на колени поставили. Тут ещё и наши 'агитки' своё гнусное дело сделали - внушили красноармейцам и командирам, что фашисты разбегутся от малейшего пролетарского чиха. А в реальности всё совсем наоборот - немец так и прёт на нас, сметая на своём пути все укрепрайоны, не обращая внимания на все контратаки. Да, хорошие у них солдаты, да и генералы не хуже. А у нас, что получается? Генералы не на своём месте сидят, коли прохлопали немецкое вторжение.
   - А что же товарищ Сталин...? Он же не мог не знать, что немцы готовят войну?
   - Сталин...? Да ты хоть представляешь, сколько у него советников и информаторов, и каждый из них, опираясь на факты, талдычит своё! Да я вот, лично товарищу Сталину докладывал о том, что немцы обязательно нападут на СССР. И что...? Да ничего ..., у Хозяина была информация, что мои сведения это деза, подсунутая английскими империалистами, чтобы втянуть нас в войну с Германией. Но, всё равно, он человек умный и предусмотрительный, поэтому и направил меня командовать бригадой на самый передовой рубеж. Наверное, именно для того, чтобы разбавить это застойное самодовольное болото. Ты же сам знаешь, что практически все старшие командиры были уверены - мы немцев одними шапками закидаем, поэтому сейчас кровью и умываемся.
   - Юрий Филиппович, неужели вы с самим Сталиным разговаривали?
   - Было дело...! Он мне лично и дал некоторые поручения. Так что, сержант, выполнять нелепые приказы обезумевших от страха и собственной беспомощности маршалов мы не будем. Сейчас, и до нормализации обстановки на фронте, подчиняемся только распоряжениям товарища Сталина и Начальника Генштаба генерала армии Жукова. Именно Жуков в своей радиограмме поручил мне собирать отставших от своих частей военнослужащих, пресекать панические настроения и организовывать заслоны на пути прорвавшихся немецких танков. Вот этим мы и будем заниматься. Понятно, Лыков?
   - Так точно, товарищ подполковник!
   - Тогда давай, сержант, докладывай, как проходила эта миссия до появления маршала, и сколько бойцов вы направили к лейтенанту Курочкину?
   Лыков, прейдя опять на монотонный лад, продолжил подробный рассказ о работе, провёдённой заградотрядом за прошедшие двое суток. Я, конечно, слушал и откладывал себе в подкорку основные моменты доклада, но, если прямо сказать, большинство слов сержанта госбезопасности миновали моё сознание; сейчас, опустив пустую, с моей точки зрения, информацию, я позволил себе размышлять о делах, не связанных с сиюминутными проблемами.
   Как водится, сначала стал думать о правильности своих действий после того, как появился в заградотряде. А куда деваться? Если бы я себя не контролировал (а именно, перенесённый из прошлой реальности сленг и манеру поведения), то давно спалился бы как чуждый этому обществу элемент ещё во время обучения в военной Академии. Привычка анализировать действия и слова, произнесённые даже в запале, уже вошла в мою сущность - стала инстинктом, позволяющим выжить в любой ситуации, вот, как и теперь, в сверхидеологизированной этой реальности.
   Я специально запудривал мозги сержанта информацией о том, что моя деятельность направляется лично товарищем Сталиным, и что мы действуем согласно указаниям, полученным от начальника Генштаба; что делать, как ещё внушить представителю НКВД мысль о безоговорочном подчинении обычному армейскому подполковнику? А информация о том, что тут замешана воля Сталина, заставит этого матёрого НКВДешника закрыть глаза на многие мои ляпы, в том числе нарушения уставов и инструкций. И не просто закрыть глаза, а ещё и стать моим хорошим помощником. Он ради выполнения воли Сталина на смерть пойдёт, не говоря уже о том, чтобы перегрызть врагу глотку - такие вот кадры воспитывало ведомство Берия.
   В том, что Лыков поверит моим словам, я не сомневался - он же ушлый парень и наверняка в курсе слухов, ходивших по Белостокской области о том, что командир 7 ПТАБРа ставленник самого Сталина. В напичканном войсками, Белостокском выступе как в большой деревне - все командиры друг про друга всё знают или думают, что знают. С одной стороны это хорошо - труднее затесаться врагу в наши ряды, а с другой, способствовало быстрому распространению паники. Одно дело, когда слабость проявляет совсем незнакомый тебе командир и совершенно другое, когда этим человеком оказывается известная тебе личность. Паника и неверие в собственные силы могли зародиться и по причине тех случаев, когда люди, которых ты знал как мужественных и удачливых командиров, вдруг погибали от бомбы или снаряда тех, кто по канонам нашей пропаганды ждал только случая, чтобы встать под знамёна Ленина-Сталина для борьбы с мировым империализмом. Только почему-то, эти дети пролетариев и соотечественники Вильгельма Пика и Розы Люксенбург уничтожали своих классовых братьев. Крыша от этого несоответствия единственно верным идеям коммунизма и реальной жизнью у народа ехала, а тут ещё отцы командиры старались поскорее свалить подальше от всего этого кошмара. Ну и получался эффект домино - рухнула первая линия обороны, побежали все остальные; кому охота отдавать свою жизнь, когда рушится само представление о кумирах, идеях и мироздании в целом?
   Явно, людям в такой момент требуется лидер, уверенный в своих силах, доказавший делом свою удачливость и знающий, что делать дальше. Я сам это чувствовал - была явная потребность опереться на сильную личность, как о какой-нибудь могучий ствол, а после этого можно и в драку с головой, забыв о ценности собственной жизни. Но, к сожалению, такие мощные фигуры вдруг куда-то испарились. Вот, маршал Кулик, например, вполне мог бы стать лидером, консолидирующим всю армию. Звание, всенародная известность, воля и храбрость, все, казалось бы, этому способствовало. Но, вознесённый на олимп, он всерьёз начал думать, что уникален и незаменим для всего народа как личность, поэтому, когда у него не получилось своими указаниями быстро нормализовать обстановку на фронте, мгновенно сдулся как мыльный пузырь и позорно бежал из грозящего захлопнуться котла.
   Хотя Кулик, пожалуй, единственный маршал и заместитель наркома обороны, который хотя бы попытался лично принять участие в организации противодействия фашистскому вторжению. Остальные маршалы и многозвёздные генералы дальше окружных штабов (после начала войны, ставшими штабами фронтов) и носа не высунули. А если они под напором Хозяина и оказывались всё-таки в штабе Фронта, то это у них считалось - побывать на передовой. И ещё из своей прошлой реальности я помнил информацию из лекции Змия о том, что сам Сталин первые дни после вторжения Германии впал в прострацию, полностью ушёл в себя и практически не принимал никакого участия в управлении государством именно в это, трагическое для страны время. Великая страна пять дней была словно обезглавлена.
   Но эту информацию знал только я, а остальные о таком, дискредитирующем вождя факте, даже и помыслить не могли. Это мне приходилось, воя от отчаянья, надеяться только на себя и на Бога, а у остальных были за спиной мудрый Сталин и великая партия. Но зато в моей голове было чёткое понимание того, что не имею я право на слабость, на обычный человеческий страх за свою жизнь, надежду на умного дядю, который придёт и исправит допущенные мной ошибки. Не придет, и судьба дала мне единственный шанс сделать всё, чтобы не повторился сценарий событий из той, кошмарной реальности.
   Казалось бы, история сделала сдвиг в нужном направлении - самый ядовитый зуб у коричневого дракона вырван (уничтожен наиболее боеспособный, 47 моторизованный корпус немцев), но, чёрт возьми, события идут по тому же сценарию, тотальный разгром Красной Армии продолжается. Это мне стало ясно сразу, стоило только выехать на шоссе Белосток-Слоним. И даже не трупы людей и загромождавшая дорогу, разбомбленная техника, приводили меня к такому выводу, а вид стоявших на обочинах, брошенных танков, тракторов, с прицепленными к ним орудиями больших калибров - я даже видел две зенитные 85мм. пушки, находящиеся в транспортном состоянии, с ещё не расчехлёнными стволами. Было ясно, несмотря на достигнутый моей бригадой успех, фронт 10-й Армии разваливался; народ, побросав всё, что мешало улепётывать, закатив глаза от ужаса, с воплями 'спасайся, кто может', дружно ринулся на восток. Пока это были ещё первые ласточки, но, как мне теперь стало ясно, до большого коллапса оставались буквально часы. Сейчас малейшая ошибка или промедление командования Армии вызовут ещё большую волну паники, и народ, в основном, далеко не трусливый, сможет опомниться только где-нибудь, в районе Смоленска. Тогда мужики будут озадаченно чесать себе репу и думать: 'Как же так всё получилось, и где были мои мозги, что я пустил немцев в самую сердцевину России?'. Но так будут думать только те, кто сумеет добраться - основная же масса сгинет или, в лучшем случае, попадёт в плен к гитлеровцам. А в лагерях уже фашисты так прижмут, что долго в их 'клоповниках' не протянешь - уж кто-кто, а я знал по прошлой реальности их отношения к неарийцам. Плохой хозяин лучше относится к своим животным, чем эти хвалёные, цивилизованные европейцы к побеждённым.
   Неожиданно мой мозг зацепился за слова, продолжавшего бубнить свой доклад Лыкова, и тут же все посторонние мысли куда-то испарились. Информация, подтверждающая печальные выводы, больно резанула по, и так уже оголённым, нервам. Наряд, дежуривший на дальнем броде, задержал человека, одетого в крестьянскую одежду и утверждающего, что он генерал-майор Зыбин - командир 36-й кавдивизии 6-го Кавалерийского корпуса. Слова этого человека подтверждали два его спутника, причём у одного из них были при себе и документы, и оружие.
   Эта информация настолько меня заинтересовала, что я, прервав доклад Лыкова, спросил;
   - Слушай, Сергей, а сейчас, где этот человек? Надеюсь, твои бойцы всё-таки задержали эту троицу, а не отпустили их, руководствуясь приказом маршала?
   - Никак нет, товарищ подполковник, не отпустили! Хотя привели задержанного Зыбина уже после того, как маршал уехал, отдав столь странный приказ, но я посчитал, что этот генерал - какая-то мутная фигура и отправил его вместе со спутником, который не имел документов, под конвоем в штабную палатку. Там лейтенант Бедин с ними разбирается. Сержант Петров, который назвался водителем генерала (документы его слова подтверждают), направлен на сборный пункт. А вообще-то, Юрий Филиппович, раньше видел я Зыбина в генеральской форме, а второй человек, это его ординарец, и звание у него старший лейтенант. А с водителем Петровым я даже как-то раз беседовал, когда их Эмка стояла в ожидании окончания ремонта моста. Так что Зыбин не врёт, он действительно генерал-майор, но отпускать его нельзя. Сволочь он - бросил своих подчинённых и кинулся в бега. Такие, вот, и предают родину!
   - Ладно, сержант, разберёмся...! Девятьсот два человека, говоришь, направили к Курочкину?
   - Так точно! И это не считая легкораненых - они располагаются сейчас на территории сборного пункта, мы мобилизовали несколько врачей и медицинских сестёр, вот они сейчас и занимаются ранеными; сортируют, после этого тяжёлых мы отправляем в Слоним. Легкораненые проходят реабилитацию тут; медработники обрабатывают раны, перевязывают и после этого красноармейцы поступают в распоряжение младшего лейтенанта Анисимова. Его взводные сержанты, это нечто - кого хочешь, заставят родину любить; после нескольких часов общения с ними бойцы забывают про свои раны и мечтают только об одном - сходить в штыковую атаку и, хрен с ним, если даже в боевых порядках немцев движется бронетехника. Вот таких, можно сказать, выздоровевших, сейчас сто двадцать человек. Я недавно беседовал с некоторыми из них, все без исключения желают как можно быстрее оказаться на передовой.
   - Интересно получается - раненые, а рвутся в бой. Ну-ка, давай, все свои впечатления обрисуй - держится фронт или уже начал трещать по швам? Человек ты опытный, психолог, можно сказать, повидал за эти дни много отступающих красноармейцев и командиров - как настрой-то у них? Могут драться с врагом, или превратились уже в стадо баранов, бегущих на убой?
   - Настроения разные, Юрий Филиппович - кто-то готов уже здесь встать насмерть, и, если оружия не хватит, рвать фашиста хоть зубами, но большинство считает, что нужно отступить к старой границе, где наверняка товарищ Сталин подготовил немцам горячую встречу. Там стоят свежие части и, опираясь на старый укрепрайон, Красная Армия погонит фашистов обратно, в их вонючее логово. Я лично считаю, что отступать нам нельзя. Не знаю, как насчёт свежих частей, но укрепрайона на старой границе, считай, уже нет. Наш Гушосдор помогал инженерным частям в демонтаже укреплений на старой границе. Последняя группа вольнонаёмных рабочих вернулась оттуда ещё в мае. Технику пригнали всю обратно, а те, кто был в командировке, получили премии за успешное выполнение правительственного задания. У нас просто так премии не дают, значит, сравняли они с землёй тамошние доты и дзоты. Так что, опереться там уже не на что. Немецкая авиация и здесь нам житья не даёт, а уж там, куда прибывают свежие части, она точно висит день и ночь над головами. Не дадут немцы войскам развернуться, и получится, что отступив туда, мы поменяем шило на мыло. Если бы было у нас крепкое командование, и ещё немецкую авиацию хоть как-нибудь приструнить, можно было отступить на заранее подготовленные позиции, а сейчас это нельзя, потому что, если и у старой границы нам не удастся зацепиться, вот тогда начнётся настоящая паника.
   - Да ты просто стратег, Лыков...! Ишь, отступать нельзя! А маршал Кулик тебе не указ, что ли? Видишь, как он быстро умотал из Белостокского выступа и других приказал не тормозить! Не боишься попасть в окружение?
   - А что тут бояться - ста смертям не бывать, а одной не миновать! Лучше уж тут задницу рвать фашистам, чем, они тебя с воздуха замордуют.
   - А про снабжение ты забыл? Если не будет подвоза боеприпасов и горючего, чем ты будешь воевать, пролетарской ненавистью к империалистам?
   - Да складов с боеприпасами здесь столько, что немцам их в жизнь не разбомбить, да и горючего по всяким занычкам полно. Вон, например, у нашего Гушосдора в придорожных складах тонн сто солярки припасено. Кроме этого на полустанке, недалеко от Волковыска, стоят в тупике, прибывшие в наш адрес, четыре железнодорожных цистерны с дизтопливом.
   - И откуда ты это всё знаешь Лыков? Твоя же задача - интернированных охранять, а не снабжением заниматься!
   - Так я обеспечивал охрану этих объектов. У нас поляками занималось процентов сорок личного состава, остальные несли службу по охране притрассовых складов или входили в состав летучих отрядов - гоняли недобитков.
   - Ценный ты кадр, Лыков - и воевать умеешь, и информацией обладаешь уникальной по нынешним временам,к тому же рассуждаешь правильно, словом, перерос ты свою нынешнюю должность - пора тебе заниматься делами посерьёзней, чем паникёров тормозить. Так что, готовься, через час отправишься со мной, пока будешь командовать ротой из выздоравливающих и тех красноармейцев, которых вы ещё не успели отправить к Курочкину. У вас сколько сейчас в наличие грузовиков?
   - Семнадцать, это вместе с теми, которые конфисковали у подозрительных личностей; десять ЗиСов и семь полуторок.
   - А сами личности эти где?
   - Расстреляны, как явные паникёры, провокаторы и вражеские агенты! Эти сволочи думали, что у нас на дорогах вообще полный бардак, даже легенд себе нормальных не придумали, а тут их - раз , и за жабры. Мы тут несколько грузовиков останавливали, битком набитых красноармейцами, а из этих бойцов с рязанскими физиономиями практически никто и по-русски то говорить не умеет. Немцы совсем обнаглели - за дебилов нас держат!
   - И что же, эти люди как желторотые птенцы из машин с поднятыми лапками вышли?
   - Как же, выйдут они...! Мы их из броневиков пулемётами глушили!
   Лыков на мгновение прервался, глянул на идущего к нам лейтенанта Быкова и несколько виноватым тоном добавил:
   - Вот только жалко, в процессе этих задержаний и автомобили были уничтожены, а в последний раз диверсанты передвигались на двух Ярославских пятитонках.
   - Хм, интересно...! Расскажи-ка, Сергей, как вам всё-таки удавалось вычислить, что это немецкие диверсанты?
   - Да это легко. Во-первых, сидят они в кузовах не по-нашему - рядами, не кучкуются, как принято, возле проёма в тенте у заднего борта автомобиля. А во-вторых, перед тем как открывать огонь, наш человек беседует с теми, кто сидит в кузове. Командир, который едет в кабине отлично говорит по-русски, и бумаги у него вроде-бы в порядке, а вот бойцы в кузове ни черта нашего языка не понимают.
   - И что, немцы такие тупицы, что ваш проверяющий их не насторожит, и они его спокойно отпускают?
   - Хм..., а это смотря кто их проверяет! У нас этим занимается Танюшка - раньше работала машинисткой, ну а после того как лагерь расформировали, отправилась вместе с нами. Теперь она эксперт по выявлению шпионов. Одета в гражданское, и вид имеет совсем юный, беспомощный. Когда такая девушка подходит к кузову, где сидят молодые парни и просит взять с собой, то, что обычно происходит? Если в кузове сидят наши ребята, то, пускай с шуточками и оглядкой на командира, но постараются взять с собой, чтобы увезти подальше от этого ужаса. А если там сидят враги и по-русски ни бум-бум, они молчат как рыбы, отвечает только один, обученный нашему языку, что у них, мол, приказ - никого не подсаживать, и они выполняют очень важное задание. Ну, Таня тогда безропотно отходит, за ней и ребята, проверяющие документы у командира в кабине. Автомобиль как бы пропускают, а через двести метров его встречают броневики и расстреливают из пулемётов.
   - Молодцы чекисты - так и нужно фашистов бить! Чтобы у самих ни царапины, а эти гадины штабелями лежали. Только вот пока наоборот получается - фашист нас с воздуха вовсю мордует, а мы ему можем только дулю показать. Ладно, Сергей, и на нашей улице будет праздник. Как тут немец, с воздуха, сильно лютует?
   - Да первые два дня они особо не баловали - наши ястребки их от дороги отгоняли, а сегодня как с цепи сорвались; целый день долбят и долбят по дороге, хорошо хоть мост через реку не трогают, наверное, надеются, что он им целым достанется. Вот козлы..., да если мы отсюда уйдём, однозначно, всё за собой уничтожим. Бригадные сапёры этот мост уже заминировали, и всё готово для взрыва - только команду дать. Или немцы нас совсем за дураков держат, что мы от их бомбардировок совсем мозги потеряли и ошалели так, что за собой стратегические мосты не взрываем. Конечно, народ, побывавший под бомбами не совсем адекватен, но не настолько же!
   К нам подошёл лейтенант Быков, и этот своеобразный доклад-беседа прервался. Когда я представлял танкиста Лыкову, появился командир охраны пленных гитлеровцев сержант Доренко и, едва дождавшись окончания моего монолога, гаркнул:
   - Товарищ комбриг, какие будут дальнейшие приказания - оставить немцев в кузове автомобиля или куда-нибудь отконвоировать?
   По логике, пленных не стоило бы дёргать, ведь, максимум, через час нам опять в дорогу, но в нынешние тяжёлые времена эта логика отступила - важно было, чтобы как можно большее количество людей увидело пленных немецких офицеров и генералов; любыми путями нужно было подымать дух народа. А, кроме Гушосдоровцев, я ещё заметил несколько групп беженцев, которые стояли чуть в отдалении от площадки, где встала под маскировочные сети наша техника. Все эти люди с напряжённым вниманием наблюдали за прибывшими военными. Можно быть уверенным, что эта выгрузка пленных и их конвоирование не пройдут незамеченными и, как у нас водится, скоро данный факт обрастёт такими легендами, что эти слухи заменят собой работу сотен пропагандистов, а также многотысячных тиражей газет и листовок. Всё это быстро проанализировав, я уверенно скомандовал Доренко:
   - Да, сержант, выгружайте пленных и отконвоируйте их в штабную палатку, туда же доставьте и генерала Гудериана. Сопровождающий покажет туда дорогу, его вам выделит сержант госбезопасности.
   Обращаясь уже к Лыкову, я продолжил:
   - Давай-ка, сержант госбезопасности, организуй, чтобы нас кто-нибудь сопроводил до штаба, а сам начинай готовиться к убытию из славных рядов Гушосдоровцев. Да, и возьми с собой для формируемой роты из взвода Анисимова сержанта, выбирай самого лучшего. Если взводный будет особо бухтеть, сошлись на мой приказ. Из своих бывших подчинённых можешь отобрать пять человек и взять их с собой в новую роту, и ещё, забирай десять грузовиков - Бедину и семи хватит.
   В этот момент сверху донёсся, всё нарастающий, рокот моторов. Задрав голову, я сквозь маскировочную сеть заметил несколько немецких самолётов, которые пролетали прямо над нами, шли они медленно, уверенно - как хозяева. Объекты, расположенные около моста, их не интересовали - правильно, зачем этим живодёрам тратить силы и время на какие-то жалкие несколько повозок с бредущими за ними беженцами, когда дальше, в Слониме их ждут цели повкуснее; уж там-то они смогут вволю напиться русской крови. Шестёрку Ю-87 опять сопровождало четыре истребителя Ме-109. 'Боятся, сволочи, отпускать без истребительного сопровождения бомбардировщики, - сделал я окончательный вывод, - получается, у люфтваффе не всё так гладко, и, значит, 'орлы' Черных продолжают огрызаться'.
   Вид этих самолётов навеял ещё одну мысль: 'Колонна наша увеличится на десять грузовиков и станет весьма заманчивой целью для немцев. Да..., придётся у Бедина забирать и бригадные броневики - какое-никакое, но зенитное прикрытие; если немецкие самолёты не смогут отогнать, то, по крайней мере, возьмут весь удар на себя, дав возможность людям скрыться в лесу, а самое главное, вездеход с пленными тоже успеет там замаскироваться. Эх, жалко, что НКВДешные БА-20 не доводили до ума бригадные умельцы - у броневиков угол возвышения пулемёта так и остался в 23 градуса, а это значит, что против авиации они бесполезны'.
   Эта мысль так меня взволновала, что я, не дожидаясь пролёта Юнкерсов, перекрикивая их грозный рокот, продолжил отдавать поручения сержанту госбезопасности:
   - Лыков, направь к Анисимову нарочного с приказом, что я забираю у него все бронеавтомобили - будут сопровождать нашу колонну. И чтобы через час все красноармейцы, готовые к отправке на формирование к Курочкину, а так же выздоравливающие, сидели в кузовах грузовиков и ждали нас. Как только увидят нас, пусть эти десять грузовиков пристраиваются в хвост колонны - замыкать её будут бронеавтомобили. Сам, после того как сделаешь все распоряжения, приходи в штабную палатку - нужно будет Бедину сообщить, что ты покидаешь его подразделение. Это всё, сержант госбезопасности, действуй - время пошло.
   Лыков козырнул, повернулся и направился выполнять полученные распоряжения. Меньше чем через минуту явился боец, присланный сержантом - именно он должен был сопроводить нас до штабной палатки. С большим интересом этот бывший Гушосдоровец наблюдал за процессом выгрузки пленных немцев. Особенно его впечатлило появление Гудериана, подталкиваемого конвоирующим его Якутом. Судя по всему, этот НКВДешник хорошо разбирался в немецких знаках различия.
   'Ага..., - подумал я, - действует моя задумка! Если уж этот матёрый охранник, повидавший множество польских интернированных лиц с высокими воинскими званиями, так впечатлился нашими пленными, остальные будут просто в шоке; в самый драматический момент, когда, казалось бы, непобедимая немецкая военная машина успешно уничтожает нашу армию, вдруг, под конвоем гонят самый цвет этого грозного воинства. Немецкие генералы и старшие офицеры, помятые, с синяками и кровоподтёками, понуро бредут под конвоем бравых, чистеньких, подтянутых красноармейцев. А картина, когда маленький, едва достающий до плеча немецкого генерала, сержант по-хозяйски подпихивает его в спину стволом своей винтовки - это вообще смотрится как кадр из довоенной агитки про великую и могучую Красную Армию. Наблюдая всё это, люди, ещё совсем недавно ощущавшие себя жалкими червяками под прессом неотвратимого немецкого нашествия, воспрянут. Они же поймут, что здесь всё происходит на самом деле, это не какой-то постановочный трюк, что немцев можно и нужно бить. Вон, обычные красноармейцы, их сослуживцы захватили в плен и ведут под конвоем важных гитлеровцев, а почему бы и им не сделать что-нибудь подобное?
   Всю дорогу до штабной палатки я внимательно всматривался в лица красноармейцев и людей, одетых в гражданское и не увидел ни одного равнодушного; все с жадным интересом провожали глазами нашу процессию. Чувствовалось, что вид пленных немцев ломал чувства чёрной тоски и безнадёжной обречённости, которые поселились с самых первых часов войны в душе каждого из этих людей. С самого начала вероломного нападения гитлеровцев люди ждали, пусть редких, но обнадёживающих вестей о том, что хоть кто-то сумел потрепать страшный своей неуязвимостью, проклятый вермахт. Слухи, конечно, ходили разные; что где-то наши обратили в позорное бегство фашистских гадов, что Брестская крепость так и стоит неприступным утёсом, о который разбиваются волны коричневой заразы. Но это были только слухи, и они опровергались тем, что каждый видел своими глазами в реальности, циничную в своей безнаказанности, бомбёжку немецкими самолётами отступающих частей Красной Армии. Да что там, отступающих - элементарно драпающих и, зачастую, уже без всяких командиров. Печальное зрелище, которое хоть у кого вызовет отчаянье. И вдруг, можно сказать, в самый разгар фашистской вакханалии эти люди видят своими глазами пленных немецких генералов и старших офицеров. У людей шок, эйфория, их после такой психологической встряски будет уже очень трудно ввести вновь в прежнее скотское, состояние животного, которого ведут на бойню. Именно такое состояние является преддверием либо безудержной паники, что свойственно большинству людей, либо всепоглощающей ярости, которая гасит разум и заставляет идти в штыковую атаку на танки, но такие бойцы долго не живут. Бойцы такие, конечно, герои, только пользы для общего дела от них мало. Я надеялся этим показом пленных немецких офицеров сбить у одних панические мысли, другим вернуть рассудительность и вселить во всех надежду.
   В большой штабной палатке было людно. Я знал, что здесь находятся генерал-майоре Зыбин и его адъютант, но как раз оба эти, переодетые в гражданское, субъекты особо не бросались в глаза - молча сидели в углу под охраной бойца из отряда Бедина. Ощущение шумной толпы создавали майор с эмблемами танкиста на петлицах, старший лейтенант в форме пограничника и капитан артиллерист. Они, обступив Бедина, перебивая друг друга, возбуждённо ему что-то доказывали, периодически размахивая руками и смачно матерясь. Я вошёл первым, шумная компания меня даже не заметила, а вот Зыбин увидел сразу. С непонятным возгласом протягивая в мою сторону руки, он подскочил со своего места, но тут же получил хороший тычок в грудь стволом автомата охранника, и, скривившись, плюхнулся обратно на лавку. Жарко спорящие командиры и этого не заметили, но, когда в палатку начали вваливаться один за другим пленные немцы под охраной наших бойцов, наступила тишина. Незнакомые мне командиры круглыми от удивления глазами таращились на этих, помятого вида, одетых в чужую форму, людей. Самый громкий спорщик, майор, прервавший на полуслове свои выкрики, теперь стоял с открытым ртом.
   Первым очнулся Бедин. Разглядев меня, он, протискиваясь между окружавших его командиров, сделал пару шагов, вытянулся и попытался доложиться. Но я его прервал:
   - Полно, Сергей Иванович, мне уже Лыков всё доложил. Ты лучше скажи, что тут происходит? Что за шум?
   - Да вот, товарищ комбриг, эти командиры требуют от меня, чтобы я снабдил их части горючим. Как будто у меня тут склад! Объясняешь им, да всё без толку, как об стенку горох.
   Неожиданно подал голос майор-танкист:
   - Да знаю я, что есть у него где-то склад горючего. Проболтался тут один его человек, что несколько бойцов этого подразделения охраняют цистерны с топливом.
   Бедин тут же воскликнул:
   - Вот именно, что цистерны! А они, к вашему сведению, двигаются по железной дороге и сейчас стоят в тупике на полустанке, а до них тридцать километров. Так что, не могу я ничем вам помочь, ищите топливо где-нибудь в другом месте!
   - Да где я тебе его найду? А у меня танки стоят - баки совсем сухие! Кто будет с немцами драться - твои, что ли, НКВДешники? Так что, будь человеком, выдели топлива хотя бы по четверти бака на танк. Я же с тебя живого не слезу, пока не получу хоть немного горючего.
   Да..., мужики совсем потеряли голову, коль так отчаянно требуют выделения топлива, услышав где-то байки о мифических запасах, на которых сидят, как собака на сене, подчинённые Берии. И ведь действительно уверены, что у легендарного НКВД есть всё. 'Надо спасать Бедина, а то эти ребята, точно, с него живого не слезут' - подумал я и громко произнёс:
   - Товарищи..., хватит приставать к лейтенанту госбезопасности. Его подразделение, согласно распоряжению Начальника Генштаба генерала армии Жукова, согласованного с товарищем Берия, теперь входит в Седьмую артиллерийскую противотанковую бригаду, а я её командир. Теперь попрошу вас представиться по всей форме. А то стоите здесь как партизаны - одеты не по форме, помятые все и ведёте себя кое-как! - И требовательно посмотрел на этих троих архаровцев.
  Глава 4
   В палатке на мгновение установилась тишина. Обалдевшие от этих слов командиры изумлённо на меня смотрели. Наверное, думали: ' Что это за чинуша здесь нарисовался, кругом всё горит, разваливается, а он об уставе вспомнил'. Первым в себя пришёл майор. Он всё это время зло смотрел на меня, а теперь, набычась, прошипел:
   - Да мы тут кровь проливаем, третьи сутки как проклятые мотаемся, отбиваясь от наседающих немцев, а вам устав подавай! Видите ли, небритые, форма мятая и грязная! А ты попробуй, подполковник, не проверки устраивать на тыловых дорогах, а поучаствовать хотя бы в одном бою. Задержи своей бригадой немецкие танки всего лишь на час, вот тогда я на тебя посмотрю - сразу забудешь свои штабистские замашки.
   - Очень умный ты, майор, как я посмотрю! Прямо герой на словах, а почему драпаешь-то? И это грамотно сделать не можешь - даже паршивым горючим не обеспечил свою часть. Мечтаешь, чтобы тебе кто-то сопли вытирал за твой героизм. Не выйдет - няньки остались в прошлом! А мою бригаду не тронь! В отличие от твоей части она ни шагу назад не сделала и обеспечила таким как вы время, чтобы оторваться от немцев. Но и тут наша долбанная русская авось подлянку учиняет - теперь горючего нет, чтобы нормально отойти и занять новые позиции. Тьфу... злости не хватает! Тут из кожи лезешь, чтобы фашистам накостылять, а всякие оболтусы, вроде вас, опять в тину тянут. Ты, майор, глаза разуй и посмотри, каких пленных моя бригада захватила, а потом уж вякай про свои геройства. В бригаде пять тысяч человек, а набила она немцев раз в десять больше, чем её численность и продолжает держать фронт. И все бойцы, хоть и стоят насмерть, но чтут устав, так как знают, что они не сборище биндюжников, а регулярная Красная армия. А немцы, они на то и рассчитывают, что мы забудем про порядок, дисциплину и превратимся в стадо грязных бабуинов. Вот тогда нас можно брать голыми руками, а стоит только навести порядок в собственных рядах, как хвалёный вермахт начинает буксовать и перегреваться. Понятно, майор?
   В этот момент в палатке появился Гудериан, конвоируемый Якутом и Синицыным. Они, выполняя мой приказ, провели немецкого генерала круговым маршрутом - чтобы больше народу увидело этого увешенного крестами пленного, поэтому и подошли позже, чем остальные. Его появление придало большой вес моим словам и поставило точку в пререканиях со строптивым танкистом. Майор, наверное, целую минуту, молча, смотрел на пригнанного пленного немецкого генерала. Затянувшееся молчание нарушил я, требовательно повторив свой вопрос танкисту:
   - Товарищ майор, так долго я буду ждать вашего доклада?
   Танкист очнулся от своих дум, одёрнул гимнастёрку, зачем-то вытянулся по стойке смирно и слегка надорванным голосом стал рапортовать, как будто перед ним находится большой военачальник:
   - Товарищ комбриг, остатки двадцать пятой танковой дивизии тринадцатого мехкорпуса согласно распоряжению, полученному через делегата связи из штаба десятой армии, двигаются в район города Слоним. Там приказано занять жёсткую оборону и обеспечить отход других соединений армии.
   Майор на мгновение замолк, тяжело вздохнул и продолжил:
   - Только вот чем обеспечить жесткую оборону? Со мной всего семьсот двадцать человек. А из них примерно половина красноармейцев проходила службу в отдельном понтонном батальоне и в роте регулирования. То есть бойцы они никакие, тем более против немецких передовых частей. А с ними я уже сталкивался - монстры, а не люди; прут как бешенные, и им мои ребята на один зуб, раздолбят нас в течение тридцати минут, тем более, если им авиация поможет. Но приказ есть приказ - ляжем там, но, хоть на немного, а этих гадов задержим! Так что, помогите, товарищ подполковник - горючего у нас ноль, а задача, сами понимаете, какая!
   - Э-э-э, майор...! С таким настроем ты фашистов и на десять минут не задержишь. Монстры, видите ли, прут, сладу с ними нет! А вот, хрен вам всем! Мочить их можно и это только от тебя зависит. Самое главное, отдышись немножко, подумай на холодную голову, проанализируй тактику немцев и только потом действуй. На каждый газ есть противогаз, так и на вермахт есть управа. Из засады, с тыла надо бить упырей! Солдаты у немцев подготовлены намного лучше, чем у нас нас, поэтому лобовое столкновение с ними - смерти подобно. Так что, пока наши ребята не получат такой же боевой опыт, командиры должны быть хитрыми и предусмотрительными - беречь красноармейцев, а не подставлять под лобовой удар фашистов. Тебя как по имени-отчеству?
   - Половцев Николай Палыч. Раньше был заместителем командира 49 танкового полка, а теперь вот, получается, комдив. Все кто был выше меня по званию в дивизии или погибли, или отступают с выжившими бойцами другим путём. Немцы дивизию начали прессовать ещё в месте нашей дислокации, под посёлком Лапы. Уже первыми бомбардировками поубивали кучу народа и повредили много техники. Но это были ещё цветочки, ведь дивизия после первых воздушных налётов оставалась ещё вполне боеспособной, а вот под Бельском раскатали нас немцы по полной программе; встречные бои с ними на неподготовленных позициях и непрерывные бомбардировки превратили дивизию в тот жалкий огрызок, которым я теперь командую. Но я счастливчиком оказался - два раза горел в танках, а всё ещё жив!
   - Ну и хорошо, что жив, значит, ещё сумеешь надрать задницу фашистам! Отомстишь за погибших товарищей! Только теперь нужно быть поумней и не кидаться очертя голову в самое пекло. Вот, например, сейчас, зачем гонишь народ на неподготовленные позиции в совершенно незнакомую местность? Сам же понимаешь, что немецкие передовые части такими силами и с такой подготовкой ты не удержишь - только кур насмешишь, ну и ездовых их обозов. Нужно сначала провести разведку, выявить удобные места для засад и только потом занимать позиции.
   - Так ведь приказ - срочно занимать оборону под Слонимом! Если немцы его захватят, то вся десятая армия попадёт в окружение!
   - Это ты, Николай Палыч, верно говоришь, но такими силами сделать-то ничего не сможешь! Значит, получается, сдашь ты Слоним, и крышка котла захлопнется. А помощь тебе никто не пошлёт, ведь в штабе армии будут уверены, что на том направлении действует целая танковая дивизия и ей вполне по силам удержать коридор из Белостокского выступа. Выходит, товарищ Половцев, что своим дёрганьем ты подставляешь целую армию.
   - Так что же делать, немец ведь прёт, и других частей, чтобы его удержать, просто нет? Мы-то смогли оторваться от них просто чудом. Только благодаря тому, что немцев отсекли у реки Нарев танки из подразделения капитана Сомова. Грамотно действовали ребята - пропустили нас и висящих на хвосте немцев, а потом с тыла раздолбали их танки и бронетранспортёры, пехоту давили гусеницами. Всего-то и было их - три танка и две бронемашины, а разгром немцам учинили знатный. Уцелевшая немчура драпала так, что только пятки сверкали. Мы, конечно, тоже подмогли героическим танкистам, но фактически вся заслуга принадлежит подразделению капитана Сомова. Жалко вот, что я с ним не смог побеседовать, удалось только переброситься несколькими словами с командиром одной из Т-34ки.
   - Вот, видишь, значит, можно бить немцев, только требуется выбрать правильную позицию и выдержку иметь. А моторизованный батальон капитана Сомова входит в состав моей бригады. Вот так, майор...! А тебе на будущее совет - прежде чем выполнять поставленную задачу, всё хорошенько обдумай, произведи разведку и только потом действуй. Списывать своё неумение воевать на нехватку времени, отсутствие топлива, боеприпасов и тому подобное - удел слабых и неудачников. Я никогда не поверю, что в твоей части топливо полностью отсутствует. Наверняка, если слить горючее из баков, то можно обеспечить топливом один танк. Какой-нибудь грамотный командир смог бы на нём добраться до Слонима, осмотреться там, выбрать удобное для обороны место и сообщить тебе по рации или, в крайнем случае, если связь неустойчивая, дождаться вас там и указать, где нужно оборудовать позиции. А вы бы, пока производится эта разведка, пошарили бы по окрестностям - и, больше чем уверен, нашли бы где-нибудь у местных кулаков топливо. Эти куркули, ещё когда Польша начала разваливаться, натащили в свои хутора уйму разной техники, ну и горючего к ней, естественно. Вот и поделились бы всем этим добром с освободителями от панского засилья... ха-ха-ха! Шучу, майор, а на самом деле, понюхав чем несёт из ствола ТТ - быстренько снабдили бы они тебя всем необходимым. Этим делом надо было заниматься пока светло, а ночью, когда авиация немцев не летает, спокойно добраться до Слонима, занять уже выбранные места обороны и начинать рыть окопы и капониры. И, поверь моему опыту, всё в конечном итоге оказалось бы гораздо быстрее, и ваша оборона была бы намного эффективнее.
   - Да..., наверное, вы правы, товарищ подполковник. Спасение утопающих, дело рук самих утопающих. Сейчас пойду и распоряжусь, чтобы прошерстили в поисках топлива все окрестности и отправлю на разведку в Слоним радиофицированный броневик.
   - Во, быстрый какой! Во-первых, бронеавтомобиль до Слонима вряд ли сможет добраться; дорога и обочины забиты брошенной и разбитой техникой - только танком можно пробить себе дорогу. А потом, не нужно тебе пока двигаться в Слоним, можешь успокоиться, мои подразделения, усиленные артиллерией, ночью займут позиции в окрестностях города, перекроют намертво все дороги и танкоопасные места. Позиции для этого уже подготовлены, замаскированы и даже основные ориентиры пристреляны, так что коридор для выхода соединений десятой армии будет открыт. К тому же немцы в ближайшие пару суток вряд ли сунутся большими силами к Слониму - они крепко получили по мозгам, и теперь, пока не залижут раны, о том направлении можно особо не беспокоиться. Пока достаточно и моих ребят, чтобы тормознуть самых упёртых и борзых фашистов. Так что, не дёргайся - пускай люди приходят в себя, готовят технику, наконец, отоспятся и приведут себя в нормальный вид. А с завтрашнего дня твой отряд (дивизией-то это назвать трудно) становится оперативным резервом моей бригады. Понятно?
   - Да как же..., у меня приказ штаба армии!
   - Засунь его в задницу тем, кто допустил такое положение вещей. На третий день войны, практически разбитой дивизией пытаются заткнуть такую дырищу. А в докладах у этих штабистов всё тип-топ - 25 танковая дивизия надёжно прикроет тыл Десятой Армии, можно отдавать приказ на отступление другим соединениям. Тьфу..., вредители прямо какие-то! А тот дурацкий приказ я отменяю - на это у меня есть полномочия от начальника Генштаба генерала армии Жукова. В своём распоряжении он поручил моей бригаде обеспечить фланговое прикрытие 10-й Армии, для этого разрешил переподчинять любые воинские формирования и даже дивизии. Положение аховое, и в Москве уже не обращают внимания на звания - если часть боеспособна то её командованию переподчиняют другие, менее удачливые подразделения. Смешно сказать - этим же распоряжением моей бригаде придали десять артполков РГК, и они сделали своё дело - знатно потрепали вермахт.
   Неожиданно подал голос капитан артиллерист:
   - Товарищ подполковник, а неужели это правдивые слухи ходят, что под Ружанами наши наголову разбили фашистов?
   - Всё верно, капитан, у Ружан полностью уничтожен 47 моторизованный корпус немцев, вот там и поработали эти десять артиллеристских полков РГК. Кстати вот эти пленные генералы и старшие офицеры, тоже оттуда. Видишь вон того немецкого генерала с фингалом - так это сам Гудериан, командующий второй танковой группой немцев. А если по-нашему, то командующий армией, вроде Голубева. Вот, можешь судить, какой разгром мы немцам учинили, если таких пленных захватили.
   Капитан попытался ещё задать какой-то вопрос, но я его прервал на полуслове, заявив:
   - Всё, хватит вопросов, ты лучше объясни, каким ветром попал в эти края? Вот с майором всё ясно - человек имеет приказ и в меру своих сил пытается его выполнить.
   За капитана ответил танкист:
   - Товарищ комбриг, капитан Евсюков из моей дивизии. Раньше он был командиром дивизиона 25-го гаубичного артиллеристского полка, а сейчас отвечает за всю нашу артиллерию. Правда её даже на две батареи не наберётся - осталось всего семь пушек, из них две 85 мм зенитки, остальная матчасть гаубичного полка и отдельного зенитного дивизиона уничтожена противником. Старший лейтенант Агеев с остатками своей заставы присоединился к нашей дивизии недалеко от Бельска. Большой отваги человек. Всё это время именно он командовал нашим арьергардом, а сейчас отвечает за разведку.
   - Понятно, товарищ Половцев. Вот ты старлею и поручи проверить все близлежащие хутора на предмет наличия горючего. Пограничники народ опытный, их кулачьё не проведёт - они и бывалых контрабандистов раскручивали, хуторяне им не чета. Я, конечно, когда доберусь до Волковыска, постараюсь найти топливо и распоряжусь привезти его сюда, но, сам понимаешь, война и неизвестно, что может случиться. Один авианалёт немцев и плакало это топливо. А, может, я и сам не доберусь до Волковыска. Поэтому вы тут сами постарайтесь изыскать горючее. Кстати, у вас как с боеприпасами?
   Майор как-то горестно воскликнул:
   - Да даже на один хороший бой не хватит!
   - Понятно..., хреново, значит! Тогда напишите мне список, какие боеприпасы вам больше всего нужны, только не наглейте сильно - максимум, пару полуторок смогу прислать.
   Когда я стал давать поручения Бедину, чтобы он своими службами и ресурсами оказал всемерную помощь остаткам 25 танковой дивизии, в палатку вошёл Лыков. Сержант госбезопасности был мне и нужен, уж он-то точно знал всё про обеспеченность отряда патронами, продуктами и бензином, Бедин в этом вопросе несколько плавал. Только я начал выпытывать у сержанта о наверняка имеющихся в отряде заначках боеприпасов, раздался громкий выкрик:
   - Черкасов! Ты же меня знаешь!
   Это подал голос генерал Зыбин, сидящий в углу палатки. Но лучше бы он этого не делал, глядишь, если бы сидел тихо, может быть, в этой горячке я и забыл про него; навалилось столько проблем, а до запланированного выезда в Волковыск оставалось минут двадцать.
   Повернув голову, я взглянул в сторону бывших командиров Красной Армии переодетых сейчас в крестьянскую одежду. Поймав мой взгляд, толстомордый вскочил (на этот раз охранник ему не препятствовал) и фальцетом протараторил:
   - Помнишь, последний раз мы встречались неделю назад, на совещании у Голубева! Да и раньше несколько раз виделись. Подтверди НКВДистам, что я генерал Зыбин, командир 36 ковдивизии.
   Дикая злоба захлестнула мой мозг - этот трус, бросивший свою дивизию, в этот момент олицетворял для меня всю ту гниль, которая допустила поражение великой страны. Сволочь, сидит сейчас с лоснящейся физиономией, а там ребята отдают свою жизнь как раз из-за того, что этот гад сбежал, и управление дивизией потеряно. К тому же своим поведением он внёс панические настроения среди бойцов; как же - комдив исчез, а мы что, дураки здесь гибнуть? Одна надежда, что молодые, отчаянные лейтенанты и капитаны положат свою жизнь, но не дадут этой панике разрастись, хотя бы некоторое количество красноармейцев сумеют удержать на позициях, чтобы притормозить фашистов и ценой своей жизни вырвут время, чтобы запаниковавшие пришли в себя, вспомнили свой воинский долг и начали воевать.
   Буквально дрожь прошла по всему телу от ненависти к этим двум хлыщам, одетым в гражданское, однако совершенно спокойным голосом я произнёс:
   - Я знал командира 36-й кавалеристской дивизии, а трусов, бросивших своих подчинённых, я знать не знаю. Да мне даже говорить противно с такими ублюдками!
   Повернувшись к сержанту госбезопасности, я жестким голосом скомандовал:
   - Товарищ Лыков, приказываю расстрелять этих двух дезертиров!
  Сержант вытянулся, зачем-то козырнул и выкрикнул:
   - Есть...., расстрелять...!
   Лицо его при этом приобрело выражение тупого служаки, и только глаза выдавали всю остроту ума и ту бурю чувств, которые обуяли теперь этого человека, и в этих глазах читалось полное одобрение моего решения.
   Повернувшись к бойцу НКВД, охранявшему задержанных, Лыков кивнул, и тот привычными движениями, тыкая стволом ППШ в спины дезертиров, начал подталкивать их к выходу из палатки. Те было попытались сопротивляться, но опытный охранник быстро их успокоил и под визгливые крики задержанных погнал к занавешенному пологом выходу. При этом он умудрился выбрать такую траекторию, что спокойно прогнал мерзавцев, не задев стоявшую невдалеке группу пленных. Только практически у выхода из палатки произошла заминка - адъютант Зыбина упал, схватился обеими руками за шест каркаса и заверещал:
   - Я не хотел переодеваться и закапывать документы - это мне генерал приказал...!
   Но тут в дело вступил Лыков - ударом сапога по почкам он заставил адъютанта заткнуться, а потом, приподняв того за шиворот, вытолкнул из палатки.
   Картина вывода дезертиров из палатки получилась довольно мерзкая и оставила после себя тяжёлое впечатление. После того как Зыбин с адъютантом были вытолканы, наступила гнетущая тишина, все молчали, пряча от меня глаза. А лейтенант Быков, который пришёл в штаб вместе со мной, вообще стоял столбом, бледный, а по щекам его катились капли пота. Наверное, танкист первый раз столкнулся с тем, как без суда и следствия людей просто берут и ведут расстреливать. Крови-то безвинных людей он повидал много, но такого беспредела - никогда. А я ещё подумал: 'Эх, танкист..., не жил ты в те времена, когда фашисты победили СССР, а если бы хоть на час оказался в той реальности, то жёг бы теперь калёным железом всякого, кто способствовал этому'.
   Чтобы как-то снять тягостное впечатление от этого эпизода и объяснить такое резкое и жёсткое решение, я заявил:
   - Всю гниль нужно вырывать с корнем именно сейчас, а то потом будет поздно! Даже трибуналы сейчас не функционируют - в армии бардак полный. Всё сейчас висит на волоске, и вы об этом знаете. Допустим слабость - немцы уже нас будут к стенке ставить! Генерал Зыбин совершил самое гнусное преступление - он предал своих подчинённых, командовать которыми ему доверила Родина. А, значит, предал Родину, своих предков, всех нас и за это полагается только одно - смертная казнь. Так всегда было, есть и будет! Долг, особенно в такое тяжёлое время - превыше всего! Ладно, товарищи, что я вам прописные истины говорю, вы всё и так знаете и понимаете, давайте лучше перейдём к планированию наших дальнейших действий.
   Сначала скованно, а потом всё больше увлекаясь, командиры 25-й танковой дивизии начали перечислять, что им необходимо и без чего воевать совершенно невозможно. А коль остатки дивизии становятся резервом 7-го ПТАБРа, то я обязан всем этим их обеспечить. Я, как это обычно бывало, когда у меня пытались что-то безвозмездно получить, хмурился, отнекивался, ругался, однако в душе уже почти любил этих ребят и готов был отдать им последнюю рубашку, но только свою, а не бригадную. И пускай они были грязные, небритые, воняли потом, но свои, и души у них были чистые, светились огнём жертвенности за родину и своих близких. Настоящие люди, а не та плесень в человеческом обличье, которую только что увёл Лыков.
   Разговор затягивался, я явно не успевал выехать в запланированное время, но и резко осаживать этих, доверившихся мне людей, тоже не мог. И тут в голову пришла мысль: ' Не поеду я в штаб бригады, а лучше сразу двину в Волковыск. Времени сэкономлю море, а с Пителиным свяжусь по рации и вызову его на совещание. Радиосвязь наверняка действует - у Бедина всё-таки РСБ, а не то убожество, которое установлено в броневике. Снабжение у НКВД отличное и Наркомат снабдил Гушосдор мощной радиостанцией, которые в армии полагались только корпусам. Ну и у меня в бригаде тоже была такая - мы, в конце концов, не лыком шиты. Бульба чего хочешь раздобудет и проведёт это по документам так, что комар носа не подточит, и всё по бумагам будет выглядеть железобетонно - то есть строго официально.
   Дождавшись, когда танкист примолк, наконец, уяснив для себя, что перед ним не Господь Бог и удовлетворить все его потребности не может, я сказал:
   - Ладно, майор, всё ясно - аппетиты у тебя громадные, а получишь ты только то, что я смогу раздобыть в Волковыске и переправить сюда. Ну, может быть, что-нибудь в бригаде найдётся. Виктор Петрович, у тебя радиосвязь со штабом бригады устойчивая?
  Бедин практически сразу ответил:
   - Связь с бригадой есть, а вот со штабом Армии неустойчивая. Я попытался у них выяснить, что делать с задержанным, называющим себя командиром 36 ковдивизии, но связь пропала, и ответа я так и не получил, поэтому и держал гражданина Зыбина в штабе, пока не установится радиосвязь. Но тут вы приехали, и у меня вопросов по этому поводу больше нет - проблема снята.
   - Да, штаб армии - это просто какая-то неуловимая субстанция. Я тоже пытался с ними связаться, но почему-то не получилось, хотя со штабом бригады связь поддерживал. Пителин тоже за эти три дня всего лишь пару раз с ними связывался - проще с Минском переговорить, чем со штабом 10-й армии. По данным Борис Михалыча штаб за эти дни уже три места дислокации сменил - наверное, поэтому с ними и связь такая неустойчивая. Они просто как Фигаро - то тут, то там и всё время километров за семьдесят от линии фронта. Вот так, лейтенант госбезопасности, и ведут себя наши штабисты. Поэтому, может быть, и на фронте такой бардак - правая рука не знает, что делает левая. Ладно, искать виноватых в том что случилось, мы будем потом - сейчас нужно выбираться из той задницы, в которой оказались. Слушай приказ, товарищ Бедин, - ты назначаешься командиром Зельвинской группировки. В неё будут входить: твой отряд, остатки 25 танковой дивизии, а так же красноармейцы и командиры, которых твой заградотряд будет продолжать останавливать. Задержанных военнослужащих теперь не нужно будет отправлять в бригаду, оставляй их здесь и направляй на пополнение 25 дивизии. У майора бойцы и командиры уже обстреляны, думаю, они смогут поднять боевой дух этих красноармейцев. А теперь о задаче для твоей группировки - если немцы всё-таки собьют части бригады с позиций в районе Слонима, вы станете второй линией обороны.
   - Так если немцы займут Слоним, то вся армия окажется в мешке, - воскликнул майор-танкист!
   - Ну и что, - ответил я, - главное, чтобы они не рассекли армию вдоль трассы Слоним-Белосток. Вот если им это удастся, тогда нам, точно, труба! А так, это только теоретически представляется, что армия в котле, на самом-то деле это немцы сейчас подставляют нам задницу. Если вермахт завязнет в горловине Белостокского выступа, то не сможет перенаправить свои ударные соединения на восток, и наши там смогут перегруппироваться и контратаковать. Ну, а если немцы в районе Слонима оставят только заслон, чтобы нас удержать в мешке, а основные силы направят в сторону Минска, это для них будет ещё хуже. Не забывайте, что Десятая является самой мощной в Красной армии - одних танков у неё больше тысячи, пускай за это время многие уже уничтожены в боях, но, всё равно, создать бронированный кулак возможно, и ему будет вполне по силам сбить этот немецкий заслон. А дальше уже мы оказываемся в тылу у наступающих фашистов. Ох, и повеселимся там от души! Оторвёмся по полной программе - за все наши муки, жертвы и бессонные ночи!
   Я достал из планшетки немецкую карту, отобранную у Гудериана, разложил её на столе и, когда все столпились вокруг этой, можно сказать, энциклопедии действий вермахта, продолжил:
   - Вот, видите, фашисты бьют исключительно по флангам 10-й Армии. При этом Вторая танковая группа нацелена на Слоним и Барановичи. То есть, у них задача - перерезать пуповину Белостокского выступа и гнать дальше на Минск. Мы им, конечно, хорошо дали по морде, но немцы народ предусмотрительный и наверняка имею мощные резервы на этом направлении. Ведь цели то у них грандиозные, и подготовились они к их выполнению с немецкой тщательностью. Потеря 47 моторизованного корпуса их не остановит, и вермахт продолжит выполнять намеченный план. А наша задача засунуть как можно больше палок в колёса этого плана. А если удастся, то вбить в них такую оглоблю, что даже смазка всеми резервами их чудовищного катка не поможет, адский механизм начнёт давать сбои и, в конечном итоге, рассыплется.
   Я оглядел столпившихся вокруг стола командиров и задержал взгляд на Бедине. Решение назначить командиром создающегося оборонительного узла лейтенанта госбезопасности, было вынужденным. Как пехотный командир он, конечно, ноль - ни тактики, ни устава не знает, но не это сейчас было важным. Главным в этот тяжёлый момент, были исполнительность и твёрдость, а этими качествами Бедин, несомненно, обладал. Без приказа он ни на шаг не отступит - перестреляет здесь всех, на хрен, если начнут паниковать, но не побежит, спасая свою драгоценную жизнь. Может быть, и майор обладает такими качествами, но его я не видел в тяжёлых ситуациях, а сейчас полагаться только на опыт и звания никак нельзя - не та ситуация и перестраховаться не получится. Чтобы хоть как-то снять проблемы и противоречия, могущие возникнуть между армейскими командирами и всего лишь лейтенантом госбезопасности, я спросил у танкиста:
   - Слушай, майор, тебя не ломает, что придётся подчиняться командиру из ведомства Берии? Всё-таки ты сейчас исполняешь обязанности комдива, можно сказать, это генеральская должность, а придётся отчитываться перед командиром, у которого всего лишь по одной шпале в петлицах?
   Майор в ответ хмыкнул, уставился на меня своими усталыми, раскрасневшимися глазами и заявил:
   - Да какие сейчас могут быть счёты и амбиции - главное остановить фашистов! Да к тому же вы недавно очень хорошо продемонстрировали нынешние реалии - артиллерийский подполковник приказал расстрелять генерал-майора и не кому-нибудь, а людям, одетым в форму органов госбезопасности. И что интересно, это распоряжение было принято ими к немедленному исполнению. Ведь вы сразу узнали комдива 36-й кавдивизии, но решение было молниеносным и, кстати, с ним я полностью согласен. Сука этот Зыбин - давить таких надо в зародыше. До войны я его тоже видел - важный был генерал, правильные слова говорил, а как хреново стало, так сразу в кусты. Слишком доверчивые мы были - такого гада пригрели!
   Убедившись, что дрязг по поводу дележа власти вроде бы не предвидится, я, наконец-то, высказал мысль о главном, о тех выводах, которые пришли мне в голову, когда мы пробивались после бомбёжки по шоссе, раздолбанному авиацией немцев. Ещё раз оглядев командиров я, очерчивая пальцем контуры на карте, начал говорить:
   - Четвёртая армия немцев, которая давит с южного фланга, по-видимому, имеет цель перерезать шоссе в районе Волковыска, и 25-я танковая дивизия попала, кстати, именно под их каток. Но этот удар не настолько страшен, в отличие от того, который наносила 2-я танковая группа. Весовые параметры у этих армий разные - у Четвёртой нет механизированных соединений, а, значит, она не в состоянии создать мощный бронированный кулак, и наши части вполне могут с ней бороться. Конечно, если паниковать не будут. Вот скажи, майор, ты участвовал в боях с соединениями из этой армии - много ты видел немецких танков?
   Майор задумался, озадаченно почесал затылок, и, несколько смущённо, ответил:
   - Да, действительно, не видел я танков, только 'штурмовые орудия' с короткими 75 мм пушками и бронетранспортёры 'Ганомаг', а так же много мотоциклов с пулемётами в колясках. Обычно все эти шавки висят на самом хвосте, а только развернешься, чтобы контратаковать, они врассыпную. Хитрые, гады, обычно, в горячке боя кидаешься за ними и тут же напарываешься на артиллерийский огонь. Хорошо, если ты на Т-34, а если на БТшке или на Т-26, пиши пропало - как свечи они горят от огня немецкой артиллерии. Лучше уж лоб в лоб встретить самоходку с 'окурком' в башне, чем готовую к бою немецкую 'колотушку'. А ещё у немцев в боевых порядках появились какие-то новые противотанковые пушки. Лёгкие танки они поджигают на километровой дистанции, а вблизи от их огня даже тридцатьчетвёрке не поздоровится, особенно если долбанёт по борту.
   - Да, слышал я о новых германских противотанковых пушках - Пак-38 их название, калибром 50 мм. Орудие, конечно, классное, но немцы начали их производить только в прошлом году, а, значит, в войсках их должно быть не очень много. И главное сейчас не качество вооружения, а то, кто им управляет, то есть обученность солдат - бойцы они, или стадо баранов. Даже этой новейшей германской пушке не по зубам КВ или лобовая броня тридцатьчетвёрки, только вот опыта боевых действий нашим танкистам явно не хватает. Мечутся как полоумные, а в итоге их жгут как салаг. Да что там про боевые действия, простейшего опыта обращения с танком мало. А всё это по причине мизерного моторесурса дизеля; всё тряслись над тяжёлыми танками - боялись их лишний раз завести, чтобы потренировать экипажи. Не дай Бог начнётся война, а танки уже выработали моторесурс и их нужно отправлять на переборку дизеля или трансмиссии. Вот и доэкономили моторесурсы, так что танки даже до фронта не доезжают - срываются в обрывы, застревают в болотах, не вписываются в пролёты мостов. А всё почему? Да потому что механики-водители даже габаритов танка не чувствуют. У них всего-то по несколько часов наезда на этой сложной и тяжёлой технике. А немцы не дураки и прекрасно знают о выучке наших солдат, на этом и строится вся их тактика: сначала ошеломят первым ударом, и неопытные наши бойцы начинают нервничать; а когда получают, в принципе, верный приказ - отойти на более выгодные с точки зрения обороны позиции, то немцы виснут у них на хвосте небольшими мобильными силами и производят много шума, такого что красноармейцам, да и командирам кажется, что за спиной у них катят целые полчища фашистов. А тут ещё с неба клюют самолёты люфтваффе. В общем-то, потери от этих авианалётов не очень большие, но эффект грандиозный. Взрывы соточек слышны издалека и это весьма сильно подстёгивает воображение, особенно если ты видел последствия хотя бы одного авианалёта - несколько разорванных тел, пару сгоревших автомобилей и очумевших от близкого взрыва людей. Начинается мандраж, переходящий в панику, и понеслось - ноги в руки, технику на фиг, чтобы не задерживала, и в леса, подальше от этого ада. Всё, тактика немцев сработала - они потом спокойно собирают трофеи, вылавливают не совсем расторопных красноармейцев и пьют шнапс, празднуя победу!
   - А что делать, товарищ подполковник, - воскликнул майор-танкист, - реально же контратаки танков, да и пехоты, вязнут в немецкой обороне! Отбиваются с громадными для нас потерями!
   - Что делать, ты и так уже должен понять! Ты же видел метод противодействия немцам батальона Сомова; пропускать на живца передовые части противника и бить их с тыла. Непродуманными контратаками немчуру не остановишь - они вояки опытные и на такие безумные наскоки плевать хотели. У них пара батарей 'колотушек' с опытными расчётами следуют за передовой моторизованной частью, и как только её пытаются контратаковать, в дело вступает противотанковая артиллерия, ну и миномёты, конечно. А если контратака мощная, то они вызывают авиацию. При таком раскладе остановить немцев можно только из подготовленных заранее засад или, если контратаковать будет крупное соединение с артиллерийской поддержкой.
   - Вы ещё скажите, с подготовленных заранее позиций, - иронически произнёс майор, - а если такого нет, и ты уже измотан боями; резервов нет, снабжения нет, а немцы вот они, рядом и прут, чтобы тебя уничтожить. Вот тогда, что делать?
   - Тогда нужно, в первую очередь, взять себя в руки и подумать холодной головой, где подходящий рельеф местности, чтобы за него зацепиться. Если близко нет такого, тупо выставляешь тяжёлый танк на перекрёсток, вдобавок сажаешь под него расчёт с ручным пулемётом и отсекаешь преследователей. Немчура замучается пыль глотать, чтобы сбить такой заслон: 'Колотушки' Т-34, а тем более КВ, не возьмут; миномёты этим танкам по хрену; вызывать тяжёлую артиллерию - пройдёт уйма времени; авиацией - тоже не факт, что смогут быстро уничтожить такого бронированного монстра, вот тебе и выигрыш во времени. Пока герои, оставшиеся в танке, вызывают огонь на себя, вполне можно оборудовать грамотные позиции, чтобы встретить фашистов.
   - Всё у вас ладно получается, как по писаному, в реальной же жизни немцы нас имеют, как хотят, а мы кутятами в кучу собьёмся и сделать ничего не можем.
   - Как не можем...? А танкисты из батальона капитана Сомова, разве не отрубили висевших на ваших плечах немцев, а пленного командующего Второй танковой группой ты разве не видел? И всё это результат того, что моя бригада не идёт на поводу у немецких стратегов, не дергается, если враги уже в тылу. Это генералы вермахта расписали, что с оголёнными флангами и с угрозой попасть в мешок наши соединения будут любыми путями стремиться избежать окружения. Вся наша доктрина построена на том, чтобы соединения чувствовали локоть соседа, и немецкие генералы это прекрасно знают. Но в этом мы не оригинальны - все армии Европы исповедуют такую доктрину. Тактика глубоких фланговых прорывов, в глазах немцев, единственно верная, ведь именно благодаря этому они одержали все победы в Европе, а мы их как раз на этом и сможем подловить; пусть бьют, прорываются, гонят хоть до Минска, а мы возьмём и не уйдём из Белостокского выступа. Десятая армия будет висеть над ними, как Дамоклов меч. А как только самые боеспособные моторизованные части вермахта уйдут вперёд, мы обрушим на них, прямо им в спину, наш карающий удар. Или ударить не в спину, а в самый мозжечок; всё-таки нам самим будет затруднительно протиснуться сквозь бутылочное горлышко выхода из Белостокского выступа, тем более, когда господство в воздухе за немцами, к тому же они самое узкое место постараются плотно заткнуть самыми боеспособными частями, усиленными артиллерией. Но вот на запад дорога открыта - там масса шоссе, просёлков, и болот практически нет; немецких воинских контингентов тоже не много, и все они вовсе не дивизии первого эшелона, а, значит, отстой, и мы будем среди них как стая волков в большом стаде травоядных. Где-то в районе Варшавы находится штаб группы армий Центр; отрубим голову гидре, и все её щупальца в виде ударных армий начнут конвульсивно дёргаться, в конце концов, развалятся, тем более мы ещё уничтожим склады и перережем линии снабжения. А ходу до бывшей Польской столицы от границы СССР, всего-то, 80 километров. Наши передовые механизированные части могут начать штурм её предместий уже на следующий день после начала наступления.
   Я замолчал и демонстративно посмотрел на часы. График движения в Волковыск уже был нарушен, но если я не буду заезжать в бригаду, то это всё терпимо, и время чтобы явится вовремя к генерал-лейтенанту Болдину, ещё было.
  
   Глава 5
  
  
   Только я хотел закончить это импровизированное совещание, как опять раздался въедливый, сомневающийся голос майора-танкиста:
   - Да..., красиво всё звучит! Но чем-то мне эти слова напоминают зажигательную речь Остапа Бендера про Нью-Васюки. А вы помните, чем закончился этот эпизод из романа - 'великого комбинатора' чуть не забили шахматными досками. А в нашем случае у немцев не шахматные доски, а танки, самолеты, и опыт, наработанный в Европейских войнах - опытные они вояки и не дадут нам возможности сосредоточить силы для такого мощного контрудара. К тому же боезапасов нет, убыль техники и личного состава колоссальная, связь хреновая, плюс над головами постоянно вьются эти сволочные аэропланы. Да, сами посудите, что стало с 25-й танковой дивизией - жалкий огрызок когда-то мощного соединения. И даже оставшиеся несколько танков мы не можем обеспечить топливом и снарядами. А вы говорите о каком-то наступлении - тут бы к своим выйти и хоть немножко мускулами обрасти!
   'Вот же, скептик чёртов', - подумал я, начиная заводиться, но внешне это абсолютно никак не проявлялось. Спокойным голосом, хотя внутри меня всё клокотало и хотелось долбить кулаком по столу, вбивая в голову Половцева свои мысли, я начал отвечать на сомнения, высказанные майором:
   - Вот ты, Николай Палыч, и рассуждаешь, как предписывает немецкий Генштаб, соответственно и действовать будешь, стремясь под угрозой окружения любой ценой вырваться к своим, чтобы там хоть как-то приткнутся к общей линейке обороны. И, почему-то, совсем не думаешь, что на том месте ты принесёшь гораздо меньше пользы, чем, если будешь драться с немцами здесь. Посуди сам - вырваться из Белостокского выступа остатки вашей дивизии смогут лишь в том случае, если пойдут лесами, бросив здесь всю оставшуюся технику. Учитывая отсутствие дорог, кроме этого шоссе, и господство немецкой авиации, других вариантов нет. То есть, прорваться к старой границе вы сможете только с винтовками, ну, может быть, ещё несколько пулемётов на себе дотащите. И что вы там будете делать? В штыковую атаку против танков попрёте? А другого оружия никто вам дать не сможет. Вся тяжёлая техника здесь останется. Сам знаешь, какое в мирное время было снабжение - каждый танк или нормальное орудие буквально выцарапывали у производителей. А сейчас война - по всем фронтам немец наступает, и вооружение нужно всем, а больших резервов новой техники у страны нет. Её и раньше ведь гнали исключительно в приграничные армии. А если, не дёргаясь, вы будете продолжать грызть фашистов в районе Белостокского выступа, то выполните свою миссию на все сто. Когда самые боеспособные части вермахта, продолжая наступление на восток, отдалятся километров на семьдесят, то те несколько танков, которые остались у двадцать пятой, станут весьма весомым аргументом в боях с гитлеровцами. Один наш танк у них глубоко в тылу заменяет двадцать, дерущихся на передовой. А, значит, здесь ваше, весьма потрёпанное соединение, соответствует полнокровной танковой дивизии, вступающей в бой где-нибудь в районе Минска.
   Половцев молчал, смотря на меня каким-то непонятным, я бы даже сказал восторженным, взглядом. 'Ага, проняло мужика - значит, сам желает, чтобы произошло чудо', - подумал я удовлетворённо. Но тут опять раздался скептический возглас. Это капитан-артиллерист не выдержал и высказал то, что его больше всего мучило в это тревожное время:
   - Товарищ подполковник, а как же здесь драться с немцами? У меня по два снаряда на орудие осталось, да и у тягачей топлива нет. А вы сами знаете, что эти пушки весят по несколько тонн и вручную или на конной тяге их не потащишь, да и подвоз снарядов без автотранспорта невозможен. К тому же артсклады и топливохранилища немцы разбомбили. Ума не приложу - где мы здесь сможем найти снаряды и топливо.
   - Да уж, прямо-таки всё разбомбили! У страха глаза велики! Да Белостокский выступ так напичкан запасами, что их невозможно уничтожить даже за месяц плотной бомбардировки. Я точно знаю, что окружной артсклад в Волковыске не пострадал, а там тысячи тонн снарядов, патрон и других нужных вещей. Есть там и бензин, вот только жалко, что дизтоплива нет. Но солярка имеется в других местах - вон, лейтенант госбезопасности не даст соврать. У Гушосдора на объектах, по всей Белостокской области имеются запасы этого топлива. Чем, спрашивается, они заправляли свои грейдера, скреперы, бульдозеры и экскаваторы? И, как уже вам говорил товарищ Бедин, на полустанке рядом с Волковыском стоят несколько железнодорожных цистерн с ещё не слитой соляркой. Так что, с запасами здесь гораздо лучше, чем в тех местах, куда все стремятся вырваться; там чистое поле, а подвоз боеприпасов будет только с железнодорожных станций и это при полном господстве немцев в воздухе. Здесь же, я больше чем уверен, осталась масса не разбомбленных, оборудованных зачастую под землёй, складов. Только нужно не ждать 'манны небесной' или героических снабженцев, а самим искать - шевелить, так сказать, булками.
   Я на мгновение смолк, а потом, склонившись над картой, начал комментировать нанесённые на неё, плановые перемещения немецких частей.
   - Вот, видите, стрелки ясно показывают всю задумку немецкого Генштаба. У моторизованных частей задача - только вперёд, пехотные же корпуса бьют по флангам 10-й армии. Остановим их и, если не начнём спрямлять фронт, нарушим все планы вермахта. А остановить их можно - сам рельеф местности нам в этом поможет. С Северо-запада вермахт может наступать только вдоль шоссе Домброва-Сокулка, больше никак, там нас бережёт непролазная Супрасельская пуща. С Юго-запада полоса шире, но, всё равно, она ограниченна Беловежской пущей, эту полосу наступления 7-го и 9-го пехотных корпусов немцев пересекает замечательная речка Нарев - она является естественным оборонительным рубежом для наших потрёпанных частей. Немного усилий, и её топкие берега станут непреодолимой преградой для любой техники вермахта. Прорвавшаяся пехота не страшна - её мы укатаем оставшимися танками и бронеавтомобилями. Люфтваффе немецкой пехоте особо не поможет - слишком там много деревьев, под которыми легко замаскировать нашу технику. Эту речку на сегодняшний день немцы еще не успели форсировать в массовом порядке. У мостов и известных нам бродов силами 7 ПТАБРа поставлены заслоны, они пока держаться. И это несмотря на то, что у Сурожа наши порядки атаковала целая дивизия немцев. Слава Богу, что на эти позиции в первые часы войны мне удалось перебросить бойцов, прибывших в Белосток на воинском эшелоне, вместе с их вооружением. Эти ребята сотворили чудо - не просто отразили все атаки немецкой дивизии, а, вместе с частями Шестого мехкорпуса, считай, остановили 7-й пехотный корпус вермахта. Неподготовленные бойцы, можно сказать, 'сборная солянка', дрались против настоящих 'зубров' - немецких солдат, которые прошли с боями пол Европы и как дрались..., да что там говорить - памятники таким людям надо ставить!
   Я прекратил водить пальцем по карте, оглядел внимательно слушавших меня командиров и продолжил свою речь:
   - Девятый пехотный корпус вермахта завяз в боях, с отступающими от границы, частями Красной Армии. В их рядах моторизованный батальон капитана Сомова играет роль своеобразной железной палицы; опираясь на заблаговременно оборудованные опорные пункты, он наносит стремительные контрудары по самым борзым немецким частям. А именно по тем, кто наиболее активен, сильно вклинился в нашу оборону и имеет реальные шансы прорвать её. Так что, южный фланг 10-й армии истекает кровью, но держится. Правда, положение там крайне серьёзное, как радировал мне начальник штаба бригады - подразделения держатся из последних сил. Слава Богу, что там хотя бы со снарядами и патронами пока всё нормально, окружной артсклад в Волковыске выручает. Это всё я для того вам рассказываю, чтобы вы поняли - задача остатков 25-й танковой дивизии не только в отражении возможных атак немцев со стороны Слонима. В случае необходимости вы должны быть готовы совершить стремительный марш в район Волоковыска для недопущения того, чтобы гитлеровцы перерезали наши главные артерии - шоссе и железную дорогу Белосток-Барановичи. Возможно, придётся с марша вступить в бой с немцами. Понимаю, что остаткам дивизии практически невозможно выдержать лобовое столкновение с опытными немецкими вояками, но что же делать; если возникнут такие обстоятельства, нужно постараться и прыгнуть выше головы, а то нам прыгалки оторвут, на хрен.
   Я коротко хохотнул, сбивая своей незамысловатой шуткой то напряжение, которое накапливалось у командиров в ходе моей невесёлой речи. Мужики из танковой дивизии и так были побиты жизнью, а тут им ставятся совсем немыслимые задачи. Чтобы их немного подбодрить, показать, что не всё так ужасно беспросветно в нашей жизни, я бодрым тоном продолжил:
   - Но это, конечно, маловероятный сценарий. Скорее всего, всё будет нормально. На том направлении наступление ведёт вовсе не цвет немецкой армии, а обычные пехотные корпуса; элита рвалась к Слониму, но мы её хорошо осадили. Вот если бы к Волковыску пробивались механизированные корпуса вермахта, тогда они бы уже оседлали и шоссе, и железную дорогу. Но немцы - вояки умные, понимают, что это путь в никуда, что попав в Белостокский коридор, они сразу бы потеряли оперативный простор и были вынуждены двигаться дальше на восток по единственной дороге. А протащить столько техники по такой тонкой ниточке, нереально - один взорванный мост, и темп наступления теряется. Так что, фланговое наступление немчуры - просто манёвр, чтобы держать нас в напряжении и отвлекать резервы. Не зря два немецких корпуса сдерживают столь небольшие силы; так моторизованный батальон Сомова уже больше суток мытарит целый корпус, тяжело, конечно, но, думаю, мне удастся убедить Болдина, направить ребятам на помощь какую-нибудь часть из 6-го Мехкорпуса.
   Неожиданно в разговор вступил самый младший по званию, лейтенант Быков. Он уже отошёл от потрясения, которое испытал после моего приказа расстрелять генерал-майора Зыбина. И сейчас, наверное, с присущей ему бесшабашностью, глядя прямо мне в глаза, спросил:
   - Товарищ подполковник, а не кажется ли вам, что это просто смешно, разрабатывать стратегические планы, обладая такими незначительными силами как у нас? Да и званиями мы не блещем! Пусть ваша бригада совершила героические дела, но такие задачи могут ставить только командармы или даже в Генштабе.
   - Э-э-э..., батенька, ты неправ! Только мы можем поставить себе такие планы. Ибо, только наши подразделения находятся в той точке, где всё может решиться! Отсюда, обладая даже небольшими силами, можно натворить столько дел, что 'мама не горюй'! Только нужно всё правильно рассчитать, а тут никакой Генштаб или командарм не помогут. Вот мы тут и пытаемся разработать, казалось бы, Наполеоновские планы, но на самом деле нащупываем единственный путь, который может привести к спасению. Например, твой взвод тяжёлых танков, если его грамотно расположить, может перекрыть напрочь Белостокский коридор, и сбить этот заслон для немцев будет архитрудной задачей. Сам знаешь, что авиация против КВ не всегда эффективна, тем более, если танки замаскированы. Твои монстры, конечно, будут вполне по зубам корпусной артиллерии немцев, но для этого пушкам больших калибров нужно стрелять прямой наводкой, а это что-то из области фантастики. Применить бронетехнику для фашистов будет большой ошибкой, КВ расщёлкают как орешки любые немецкие танки, оставаясь для них неуязвимыми. И, значит, получается, что только хорошо обученная пехота может с ними справится, но на этот вариант мы сами можем выставить пехотное прикрытие. Словом, я хочу сказать - вот, что значит оказаться в нужное время, в нужной точке. Даже твой взвод способен здесь затормозить немецкую армаду!
   - Так что, моему взводу здесь оставаться? - озадаченно воскликнул Быков.
   - Нет..., двигаемся в Волковыск, именно в том районе сейчас самая угрожающая обстановка. Если у Болдина не окажется под рукой какого-нибудь механизированного подразделения, то твой взвод усилим людьми и бронеавтомобилями из бригады и направим на помощь батальону Сомова. На этом рубеже будут держать оборону группа лейтенанта госбезопасности. Ребята вокруг него боевые, думаю, они смогут остановить фашистов. Если же немцы собьют заслон ПТАБРа у Слонима, то в этом направлении они направят небольшие силы и в основном пехоту. Моторизованные части будут продолжать наступление в сторону Минска. Мы и так сбили им все графики, поэтому немцы будут спешить и отвлекать главные силы на ликвидацию русских, попавших в котёл, вряд ли будут.
   Неожиданно в разговор вступил Бедин. До этого он стоял, молча, видимо поражённый важностью внезапно свалившихся на него задач. Разве мог он когда-нибудь подумать, что ему придётся командовать войсковой операцией. Мозги то у него были заточены на аппаратную работу - охрану задержанных, ну, в крайнем случае, организацию заслонов и проверку документов, а тут такое. Но за то время, в течение которого я излагал присутствующим свои мысли и знакомил с оперативной обстановкой, лейтенант госбезопасности вполне адаптировался. Он почувствовал себя хозяином, и теперь ему было жалко выпускать из своих цепких рук такую технику как танки КВ. А ещё он ощутил свою особую значимость и дар военачальника, которого только сейчас, в эти трудные времена оценили. И был благодарен мне за это - по крайней мере, во взгляде это чувствовалось. 'Эх, парень...,- подумалось мне,- из тебя стратег, как из меня музыкант, но очень ответственный ты мужик, хоть и буквоед страшный - без инструкции и шага в сторону не сделаешь. Интересно, какую инструкцию сейчас попросишь?'
   Но Бедин меня немного удивил. Прожжённый аппаратчик начал издалека, но в конечном итоге всё сводилось к тому, что его группу не только нужно усилить, но и взвод тяжёлых танков ни в коем случае нельзя забирать. В конце своей пространной речи лейтенант госбезопасности заявил:
   - Товарищ подполковник, а если немцы всё-таки двинут на нас свои главные силы? Да мы без этих танков тут и несколько часов не продержимся!
   - Гм..., да-а..., ты, Виктор Петрович, аналитик, однако! Так вот, как аналитик аналитику говорю - если немцы посчитают крайне опасным оставлять у себя в тылу такие большие силы Красной Армии, начнут на нас наступление моторизованными корпусами и пехотными дивизиями первой линии, то будем драться до конца. Зубами, когтями, чем угодно - вцепимся в землю Белостокского выступа и будем держаться, пока живы. Погибнуть здесь, утащив за собой кучу упырей, гораздо лучше, чем найти смерть в дороге под бомбами, в бессилии матерясь на летящую смерть; или сдохнуть от пули немецких егерей, которые охотятся на тебя как на дикого зверя, когда пробираешься лесами в надежде выйти к своим. Только объединится, чтобы противостоять этим частям немецкой армии, не получится - в буреломе большой колонной не пойдёшь, а на открытом пространстве одна жалкая танкетка разгонит хоть целый полк, вооружённый одними винтовками. А здесь наша смерть будет не напрасной; за то время, пока мы будем сопротивляться, наши перегруппируются, отмобилизуются, подтянут резервы и создадут мощную линию обороны. Вермахт, подавив нас, в дальнейшем обломает все зубы об эти эшелонированные порядки Красной Армии. Вот так, товарищ Бедин..., при негативном для нас развитии ситуации будете обороняться на этом рубеже до конца... без тяжёлых танков. Они нужны в другом месте - там, где принесут большую пользу. Танки потребуются для организации контратак, а у вас будет оборона статичная, с опорой на реку. Здесь особо с такой бронетехникой не разгуляешься. К тому же, если немцы начнут сбивать наш заслон у Слонима, то на эти позиции прибудет несколько полков 152 мм гаубиц, вот они-то и станут вашей главной ударной силой, если, конечно, этим полкам удастся выскользнуть из Слонима. Но сценарий отхода проработан, и перемещение гаубиц будет прикрывать 681 артполк. Мои ребята погибнут, но дадут возможность артполкам РГК занять новую позицию. Вот только от люфтваффе бойцы бригады не смогут защитить эти мощные и неповоротливые пушки. Но, будем надеяться, что отойти удастся ночью, или небеса над нами сжалятся, и в момент отхода установится нелётная погода. Ну, всё, товарищи, поговорили, отвели душу, а теперь пора непосредственными делами заниматься. Товарищ Бедин, задачи вашей группы ясны?
   - Так точно, товарищ комбриг!
   - Хорошо...! Для того чтобы наметить наилучшие позиции для размещения восьми полков 152 мм гаубиц, используйте товарища капитана. После того как наметите места размещения артполков РГК, оборудуйте в этих местах площадки, замаскированные с воздуха. Маскировочная сеть у вас ещё осталась? Вроде бы два грузовика ею были загружены.
   - Мало осталось, ведь мы, кроме всего прочего, перекрыли этой сеткой большую площадку для отдыха и укрытия от немецких самолётов беженцев, отходящих в сторону Барановичей и частей РККА.
   - Ладно, тогда оставшейся сетью перекройте площадку, на которой будет находиться полевой артсклад, куда из Волковыска будут поступать снаряды для этих гаубиц. Склад должен быть оборудован рядом с дорогой и постарайтесь сделать так, чтобы оттуда было легко доставлять снаряды до позиций артполков. В общем, капитан-артиллерист знает все эти требования - вот ему и поручите оборудовать склад. К тому же стараться он будет и для себя - снаряды к его орудиям будут прибывать туда же. И ещё, начинайте рыть окопы и капониры на левом берегу Зельвы, туда же перенесите и пульт подрыва моста. Теперь у нас меняется приоритет обороны - обороняться будем от немцев, наступающих не с запада, а с востока. Меняется и ваша задача как заградотряда - теперь тормозить будете не только отдельных красноармейцев, но и любую часть, отступающую на восток, каким бы званием не обладал её командир. Ссылайтесь на распоряжение генерала армии Жукова Георгия Константиновича, и отсылайте сомневающихся ко мне, а я уже с ними сам разберусь. Остановленные подразделения должны занимать оборону на левом берегу реки. Основное внимание при расположении этих частей уделите бродам - там сосредотачивайте основные силы. И штаб свой перенесите на другой берег реки. Всю эту работу стройте из расчёта того, что передовые немецкие части могут появиться завтра во второй половине дня.
   Отдавая эти распоряжения, про себя я думал: ' Не много ли на себя берёшь, парень! Может ведь так случиться, что тебя будут судить за самоуправство. Присвоил, понимаешь ли, себе функции командарма, а сам только-только Академию закончил. Пителин бы назвал такое поведение мальчишеским авантюризмом'.
   А ещё в моей голове сидела мысль - как всё сейчас быстро меняется. Ещё несколько часов назад я и не помышлял вести борьбу с немцами в окружении. Мне казалось, вот, мы остановили наступление Второй танковой группы немцев, и угроза молниеносного окружения 10-й армии отступила, теперь можно спокойно отвести войска в район старой границы и там занять жёсткую оборону. Но проехав по шоссе от Слонима, я понял, что всё не так-то просто. По этой тонкой ниточке, уже сейчас забитого разбомбленной техникой шоссе, такая масса людей и техники просто физически не сможет пробиться. Даже если повезёт, и несколько дней будет нелётная погода.
   Вспомнился мне и Полевой устав (ПУ-39), а именно параграф 423, который вдалбливал в наши головы преподаватель по тактике в Академии - 'Отход является одним из наиболее сложных видов манёвра, отход требует строжайшей дисциплины, непрерывного и твёрдого управления войсками, устойчивой связи. Походная колонна представляет собой идеальную мишень для авиации противника, поэтому решиться на отход можно только в условиях обеспечения хотя бы местного и временного превосходства советской авиации в воздухе. Сам факт отхода неизбежно деморализует войска, превращая солдата из бойца на поле боя в беззащитный объект для нападения с воздуха и обстрела вражеской артиллерией'. Если судить по канонам преподавателя Академии, человека опытного и умного (он ещё при царе носил полковничьи погоны), таких условий в Белостокском выступе нет и отступать отсюда нельзя. Увиденная картинка творящегося на шоссе кошмара и полученные знания в Академии в корне изменили моё мнение о необходимости отойти, чтобы выровнять линию фронта. Не дадут немцы нам это спокойно сделать.
   Приняв внутренне решение стоять в Белостокском выступе до конца, я и начал действовать соответственно, попав в расположение Бедина. Пришлось менять все планы и импровизировать прямо на ходу - буквально на живую нитку сшивать оборонительный рубеж по берегу реки Зельва. Хоть я и говорил стоящим вокруг меня командирам, что в этот район прибудут восемь артполков РГК и что для этого уже разработаны планы, но это было далеко не так. Планы-то по выводу артполков больших калибров разработаны, конечно, были, но они заключались в том, что при выходе из боя у Слонима гаубицы будут передислоцированы под Барановичи, где мы с Пителиным запланировали создать мощный оборонительный рубеж.
   Территориально это было недалеко от бывшего места дислокации артполков РГК, а в этих летних лагерях ещё оставались снаряды для 152 мм гаубиц и другое имущество артполков. Кроме этого в том районе силами местного населения должны были быть вырыты окопы и капониры для частей бригады. Об этом договорился с партийными властями комиссар бригады Фролов, когда мобилизовал технику в районной МТС для переброски гаубиц в районы организации наших засад.
   Да..., мог получиться целый укрепрайон, к которому подтянулись бы и остальные силы бригады. Теперь все эти планы были коту под хвост, а иначе нельзя. Бригада-то в состоянии со своей техникой туда отойти, а вот другие соединения 10-й армии - нет. Хозяйство огромное, чего стоит только танковый парк 6-го Мехкорпуса, и завозились эти танки в Белостокскую область по железной дороге в течение нескольких месяцев. А ниточка этой ЖД проложена сквозь вековые леса, рядом с непроходимыми болотами и теперь наверняка разбомблена, и потеряна для армейских коммуникаций. Шоссе сейчас и для обычного колёсного транспорта недоступно, а танков и орудийных тягачей может пропустить, едва ли десятую часть, имеющихся в наличие, да и то, если немцы не будут бомбить. Так что, из Белостокского выступа выехать своим ходом Мехкорпуса 10-й армии могут только в одну сторону - на запад, по шоссе на Варшаву. Вот и нужно идти по пути наименьшего сопротивления - не хрен, преодолевать лишние трудности. При отступлении, кроме брошенной техники, куча народа поляжет от воздушных налётов и стычек с моторизованными частями вермахта, так лучше напоследок погулять от души, как следует попугать тыловые части немцев. А там, глядишь, так их пуганём, что это аукнется в соединениях первого эшелона.
   Срочно..., срочно нужно связываться с Пителиным, Осиповым, Фроловым и ставить пред ними новые задачи. А на этом участке Бедин теперь, хрен пропустит кого на восток - пусть во главе колонны будет ехать даже маршал. Лейтенант госбезопасности уяснил для себя, что стоять здесь насмерть - воля самого Сталина. Пора на вооружение брать старый добрый лозунг - даёшь Варшаву! К чёрту все трудности - вперёд и никаких гвоздей! Пусть профессора и академики в будущем, повизгивая от нашего непрофессионализма, недоумевают, какого чёрта мы ринулись вперёд, а не стали бить по флангам наступающих немецких частей. Им не понять, не видя того, что теперь всё, к чёрту, разваливается - управление войсками нарушено, старшие командиры бегут из зоны боевых действий в первых рядах, инфраструктура армии рухнула. Сейчас растерянных красноармейцев и младших командиров можно зацепить только одним, простым и понятным кличем, который овеян романтикой гражданской войны - даёшь Варшаву!
   Все эти мысли буквально галопом проскакали по моему сознанию, оставив после себя жгучее желание оказаться как можно быстрее у рации и срочно начинать действовать любым доступным путём; отсюда попытаться запустить механизм будущей безумной атаки на Варшаву, а уже когда я попаду на совещание у Болдина, то опять, любыми путями, вплоть до подлога и ссылками на особые полномочия, которыми меня наделил Сталин, заставить собравшихся командиров принять те решения, которые меня устроят.
   Этому безумию берсеркера, которое готово было уже мною овладеть, начала сопротивляться иная сущность, доставшаяся от деда. Не то, чтобы она была совсем против такой авантюрной мысли, нет - эта осторожная и расчётливая составляющая моей личности понимала, что положение наше аховое, что требуются неординарные действия. Только нельзя позволить себе броситься в такое дело с бухты-барахты - требуется серьёзная подготовка. В первую очередь, начинать надо с восстановления армейской инфраструктуры, а то, вон, даже помыться и постирать бельё негде - этак, через пару дней все мысли красноармейцев будут не о взятии Варшавы, а о том, как бы избавится от зуда и вшей. Во- вторых, и что совсем плохо - отремонтировать повреждённую технику невозможно, простейших техничек нет. Техника - она внимания и ухода требует, а то встанет на середине пути и плакала тогда наша Варшава. В общем, эта, насквозь заземлённая моя натура, думала, о сугубо практических вещах, не позволяя основной сущности Юрки Черкасова кинуться с головой в его авантюрную затею.
   Наверное, целую минуту, шла безмолвная борьба за лидерство между двумя сущностями. В итоге никто не победил, зато было достигнуто согласие, что инфраструктуру для предстоящих боёв восстанавливать обязательно нужно и предпринять некоторые действия требуется немедленно, а для этого весьма подходил именно Бедин. В качестве строевого командира он, конечно, долго не потянет такой воз как создающаяся группировка - подготовка не та. Но как организатору тыла армии этому лейтенанту госбезопасности цены не было - так грамотно организовать быт бойцов заградотряда и остановленных красноармейцев не каждый сможет. Как докладывал Лыков: даже прообраз госпиталя у них имелся, кроме этого в близлежащем хуторе организовано что-то типа банно-прачечного отряда, большая кухня, а так же небольшая мастерская по ремонту техники - всё было создано на пустом месте всего лишь за двое суток. Конечно, в этом большая заслуга и прибывающих под крыло Бедина гражданских сотрудников Гушосдора (их за эти дни собралось с разных строительных объектов управления уже 120 человек), но организовал-то всё именно лейтенант госбезопасности: пусть он аппаратчик, не очень инициативен и неукоснительно соблюдает инструкции, но при этом - мужик хозяйственный, этого не отнять. Вот бы его свести с Бульбой - получился бы идеальный тандем по решению вопросов снабжения и организации тыла в самой критической ситуации, похоже, что именно в такую мы сейчас и попадаем.
   А ещё в голову начали закрадываться сомнения - правильным ли было моё решение, забрать из заградотряда сержанта госбезопасности Лыкова. В общем-то, он очень хорошо дополнял Бедина - у аппаратчика оставался бы в распоряжении настоящий боец, к тому же весьма умный, опытный и предусмотрительный. Я с лёгкостью задавил ненужные сомнения - уж очень был мне самому нужен этот сержант. И вовсе не как командир роты, сформированной из легкораненых красноармейцев, а как специалист контрразведчик. У Лыкова была феноменальным образом развита интуиция - он практически мгновенно вычислял, кто перед ним, враг или просто растерявшийся военнослужащий. Куда там до него бригадным особистам - они полагались на запросы, на документальную проверку, одним словом на стандартную практику, а сержант госбезопасности только на свой жизненный опыт, и как правило, безошибочно. При нынешнем же бардаке, когда ничего ни у кого не запросишь, а полиграфия и подделка документов у немцев поставлена, напротив, отлично - можно было полагаться в деле выявления шпионов именно на интуицию; будешь верить бумажкам или словам разных, по виду очень симпатичных людей, - умоешься кровью. Этот опыт вбит в меня ещё в Эскадроне - там провалы случались в основном в результате деятельности информаторов гестапо.
   В настоящее время требуется включать в свои ряды тысячи незнакомых людей, а времени на их проверку делом, нет. Вполне вероятно и даже наверняка, среди них имеются вражеские агенты и диверсанты; чуть зазеваешься, и все твои планы уже известны немцам. В самый решающий момент взрывается вдруг склад боеприпасов например, или загорается хранилище топлива. Вот, чтобы этого не происходило, мне и нужен был Лыков. Ну а Бедин обойдётся как-нибудь без сержанта госбезопасности, тем более на самом деле в ближайшее время я не ожидал, что немцы выйдут к рубежу реки Зельвы. Была надежда, что мои ребята совместно с артполками РГК остановят фашистов у Слонима. Гаубичные артполки - это же силища неимоверная, и это доказано результатами нашей засады. Если пушки будут замаскированы с воздуха и у них будет пехотное прикрытие, то немцам у Слонима ловить нечего - гаубицы в очередной раз перемешают всю немецкую технику, включая пехоту, с землёй. К сожалению, боезапас, что мы успели завести к позициям под Слонимом, был маловат, но, всё равно, по четыре десятка снарядов к каждой гаубице имелось. Для хорошей встречи немцев хватит. Ну а дальше, если снарядов подвезти не удастся, придётся сваливать оттуда по-быстрому, чтобы не попасть под авиаудар. При этом, естественно, когда артполки РГК перебазируются на берега реки Зельва, общее командование всем контингентом перейдёт к Осипову. Мой заместитель настоящий зубр и уж постарается организовать здесь непробиваемый заслон. Так что, по большому счёту, Бедину воевать вряд ли придётся, поэтому обойдётся без сержанта Лыкова. Пусть он и дальше занимается хозяйством: ибо, если войска всё-таки попадут в Белостокский котёл, то инфраструктура, созданная лейтенантом госбезопасности, ой как пригодится.
   Пока я так размышлял и строил планы на будущее, командиры общались между собой, согласовывали ближайшие действия - кто, чем конкретно займётся. Чувствовалось, что эта бодяга у них затянется надолго, а время между тем неумолимо тикало, и я не мог ждать, когда они обо всём договорятся. Пришлось прервать разгоревшуюся дискуссию:
   - Всё, товарищи командиры - о взаимодействии договоритесь без меня, времени хватит, а я срочно в Волковыск, к генерал-лейтенанту Болдину. Приказано прибыть не позднее 23 часов, а ещё нужно связаться со штабом и автономно действующими частями бригады. Виктор Петрович, пойдём к твоим радистам, а товарищи командиры скопируют пока на свои карты все данные с трофея.
   Я кивнул на немецкую карту, разложенную на столе, и добавил:
   - На всё про всё у вас, максимум, тридцать минут. И ещё, сделайте копию для лейтенанта госбезопасности.
  Обернувшись к Бедину, спросил:
   - У тебя есть пустые бланки карт Белостокской области.
   Естественно, у хозяйственного лейтенанта госбезопасности они были, и он не без гордости заявил:
   - Конечно, имеются, и даже с нанесенными на них, малопроходимыми тропинками. Мы же, все-таки, какие-никакие, а дорожники, с картами работать умеем.
   - Вот и хорошо, тогда выдай товарищам по экземпляру, чтобы свои карты не перегружали лишним массивом данных. Я тебя снаружи подожду, хоть перекурю спокойно.
   Перед тем как выйти из палатки, я приказал командиру охраны пленных:
   - Товарищ Доренко, немцев отконвоируйте обратно. Гудериана тоже сажайте в кузов 'Хеншеля': хватит, поездил в броневике как король с персональной охраной - пора и честь знать!
  Сказав это, я направился к выходу из этой громадной палатки. Наверное, в период активного ремонта участков дорог в подобных шатрах ночевали всем коллективом стройки.
   Только я подошел к пологу, закрывающему выход из палатки, как он был откинут чьей-то сильной рукой, и в помещение шагнул сержант госбезопасности Лыков. Столкнувшись со мной нос к носу, он вытянулся и громко, чтобы услышали стоявшие у стола командиры, выкрикнул:
   - Ваше приказание выполнено - дезертиры расстреляны!
  ' Вот психолог чёртов, даже меня ошарашил', - подумал я, но вслух, совершенно обычным тоном, произнёс:
   - Товарищ Лыков, объявляю вам благодарность!
  После этих слов, повернувшись к притихшим командирам, я, обращаясь к лейтенанту госбезопасности, заявил:
   - Виктор Петрович, я забираю у вас Лыкова и ещё пятерых бойцов.
   Бедин попытался было возмутиться, но я, перебив его, продолжил:
   - Военная необходимость, Виктор Петрович. Сами понимаете, только Лыков сможет быстро и без проблем добраться до запасов топлива Гушосдора: ведь ему охрана притрассовых складов подчинится безоговорочно.
   - А зачем вам тогда ещё пять человек? - фыркнул Бедин.
   - Я же сказал - военная необходимость! Вы сами знаете, какое количество шпионов и диверсантов обезврежено только на ваших блок постах, поэтому можете представить, сколько их сейчас находится в других местах, особо важных для обороны Белостокского выступа, а бороться с ними практически некому. Не могу же я вас взять отсюда, теперь задачи, поставленные перед заградотрядом, приобретают поистине стратегическое значение, и ваше присутствие здесь совершенно необходимо. Я беру по минимуму - только на шесть человек уменьшаю ваше подразделение.
   Неприкрытая лесть в адрес Бедина была специально мной задумана: всё-таки лейтенант госбезопасности относился к другому ведомству - вполне мог взбрыкнуть и не выполнить моих приказаний. Положение-то положением, но иногда личные амбиции возобладают в человеке, даже когда он стоит на краю пропасти. А теперь Бедин вполне может преисполниться важности от осознания предстоящей, особой роли, не будет особо упираться, когда его подразделение немного пощиплют. Чтобы ещё больше закрепить намечающийся успех в деле безоговорочного выполнения лейтенантом госбезопасности моего распоряжения (а это было видно по выражению его лица), я добавил:
   - К тому же я знаю, что заградотряд уже значительно вырос за эти дни: кроме 120 гражданских работников Гушосдора к вам вышли и 17 бойцов НКВД, так что кадры добавились и убытие пятерых бойцов и сержанта, особо ваше подразделение не ослабит. Всё, Виктор Петрович, выдавайте командирам карты, а я вас жду снаружи.
   Сказав это, я кивком показал Лыкову, чтобы он следовал за мной, и вышел из палатки.
  
   Глава 6
  
   Курить хотелось страшно, желание ещё больше усилилось, когда я вышел из штаба, но дело - прежде всего. Пришлось мне, задавив все потуги организма, хоть немного расслабится, продолжить разговор с сержантом госбезопасности. О его дальнейшей деятельности, и что ему необходимо захватить в хозяйстве Бедина, прежде чем мы направимся в Волковыск. В конце своего инструктажа я спросил:
   - Ну, ты отобрал людей, которых забираешь из отряда?
   - Да, товарищ комбриг, они уже должны собраться у автомобилей. Я правильно понял, что, кроме пятерых бойцов, забираем и водителей на эти десять грузовиков?
   - Естественно, Сергей! Кто-то же должен управлять этим транспортом. Самое главное, чтобы ты был уверен и в этих водителях. Наверное, уже понял - командовать ротой выздоравливающих бойцов придётся тебе недолго: основная твоя задача - организация контрразведки. Поэтому все люди вокруг тебя должны быть надёжны на сто процентов, включая и водителей - им придётся доверять очень важные вещи. Я не знаю, в каком состоянии сейчас автобат бригады, вполне вероятно, что убыль машин там большая и этим десяти грузовикам придётся взять на свои плечи снабжение наших секретных операций. А сейчас, сам понимаешь, кругом масса вражеских глаз и ушей. Не дай Бог окажется какой-нибудь разговорчивый парень среди этих водителей, тогда пиши пропало - все наши усилия по организации засад окажутся напрасными. Сболтнёт такой парень что-нибудь при одном каком-нибудь душевном мужичке или красивой девушке, и эти сведения через несколько часов лягут на стол немецкого командования.
   - Да не волнуйтесь, Юрий Филиппович, эти водители люди проверенные - бывшие гражданские работники Гушосдора, а туда ребят набирало НКВД, так что у всех есть допуск на ведение секретных работ.
   - Ладно, ты, человек в этих делах опытный, в людях разбираешься хорошо, будем считать, что кадры подобрал надёжные. Грузовики уже направлены в лагерь, где располагаются выздоравливающие?
   - Конечно, сразу же после того как получил ваше распоряжение об изъятие грузовиков у заградотряда. Туда же отправил и пятерых своих ребят. Бойцу Иванцову поручил передать младшему лейтенанту Анисимову ваш приказ, откомандировать из своего взвода сержанта Родичева в новую роту, а так же, что все бригадные бронеавтомобили будут сопровождать формирующуюся колонну.
   - Хорошо, товарищ Лыков, вам тоже стоит сейчас направиться к формируемой колонне. За то время, пока я буду тут, у рации, вы на месте окончательно определитесь с командирами взводов и отделений, проведите инструктаж с ними и особо это дело не затягивайте - будьте готовы минут через сорок начинать движение. Думаю, мне этого времени хватит, чтобы связаться по рации с нужными людьми. Кстати, в расположение заградотряда не прибыл ещё один танк КВ?
   - Никак нет, товарищ подполковник!
   - Странно, мы уже здесь полтора часа торчим, а ребята обещали отремонтировать гусеницу танка за час. Что-то они задерживаются... , вроде бы неслышно было звуков бомбёжки. Уж ты то, услышал бы отдалённые звуки взрывов авиабомб.
   - Да, должен был бы! Кстати, за теми юнкерсами, которые недавно пролетали, я наблюдал в бинокль - они точно близко от нас не пикировали. А танк, как вы говорили, ремонтируют от моста километрах в семи, если бы самолёты его начали бомбить, я бы не только это услышал, но и увидел, как юнкерсы делают горку. Задерживаются ребята наверняка из-за самолётов - услышали, как те летят, ну и бросили работать. От греха подальше, укрылись в какой-нибудь щели. Старший сержант Асаенов боец добрый - издали чует опасность, напрасно на рожон не полезет.
   - Ну ладно, Сергей, давай, двигай к формирующейся колонне, а танк, надеюсь, появится, пока я буду в радиоузле.
   Как только Лыков ушёл я, прислонившись спиной к массивному стволу высокой берёзы, росшей рядом с входом в палатку, достал папиросу и нервно стал покручивать её в своих пальцах. На сердце было тревожно - волновался я за Шерхана. Давно такого не было, чтобы Наиль находился так далеко от меня, и я чувствовал неприкрытой свою спину. Только закурил папиросу, как немного в отдалении раздался рёв мощного двигателя, сразу успокоив меня - звук дизеля тяжёлого танка ни с чем не спутаешь. Мысли вернулись к тому, какие задачи ставить Осипову, Фролову и Пителину? Свобода манёвра оставалась только ночью, вот и нужно было всё так организовать, чтобы ни в коем случае не ошибиться.
   По нынешним временам самая трудная задача предстояла группе Фролова: входящему в бригаду 724-му артполку совместно с двумя гаубичными артполками РГК нужно было совершить ночной марш от позиций, расположенных под местечком Ивановичи. И дело было даже не в расстоянии, а в том, что им предстояло совершить незапланированный заранее маршрут. Одно дело - занятие уже подготовленных позиций под Барановичами, и совершенно другое - движение в неизвестность. До войны такого сценария действий командиры бригады не отрабатывали. Но я верил в организационный талант Фролова, как и в профессионализм командиров артполков. А ещё в то, что на эйфории после недавней победы люди способны горы свернуть, не говоря уже о том, чтобы успешно и вовремя добраться до новых позиций. Сейчас красноармейцы были настолько воодушевлены, что способны вручную тащить тяжеленные гаубицы. Вот я и надеялся, что группа Фролова, несмотря на все трудности и забитые дороги, сможет пробиться к рубежу, создаваемому у реки Зельва.
   Эх..., я бы ни капли не сомневался, в том что все артполки РГК смогут в течение одной ночи занять новые позиции, если бы не одно но - тракторов катастрофически не хватало, один тягач приходился на две гаубицы. В наших планах предусматривалось перебрасывать гаубицы челночным методом. И даже на случай форс-мажорных обстоятельств, если отступать придётся в светлое время суток, было подготовлено по пути движения колонн несколько замаскированных с воздуха площадок. Только сейчас я по достоинству оценил проявленную Пителиным осторожность, когда в разработанных планах он предусмотрел оборудование промежуточных стоянок, с натянутыми между деревьев маскировочными сетями. Хотя раньше, когда эти планы только разрабатывались, я легкомысленно вещал своему мудрому начальнику штаба, ' что это совершенно излишне, что отходить будем ночью, поэтому не следует зря переводить маскировочную сеть'. Но Пителин сумел меня переубедить, к тому же Бульба раздобыл этих маскировочных сетей в несколько раз больше положенного по нормам на бригаду. Теперь это обстоятельство позволяло начинать перевозить гаубицы из группы Фролова в светлое время, и я сейчас собирался дать команду своему комиссару начинать переброску артполков РГК немедленно - пускай тягачи перетаскивают гаубицы до замаскированных площадок и возвращаются за следующей партией. В конце концов, эта железная гусеница вполне сможет к утру доползти до Зельвы.
   Если всё-таки гаубицы попадут под удар люфтваффе, и большинство тракторов будет уничтожено, тогда ребятам Фролова придётся принимать бой в том месте, куда успеют дотащить гаубицы. Фролову нужно будет организовать доставку боеприпасов до этих новых позиций из полевого артсклада, расположенного под Барановичами. Грузовиков у него много, за ночь можно будет перебросить весь складированный там боезапас. Но было у меня ощущение, что всё обойдётся, и группа Фролова сможет без боя и потерь добраться до Зельвы. Строилось это ощущение на анализе поведения немецкой авиации после учиненного нами разгрома 47-го моторизованного корпуса. Немецких самолётов над тем районом не наблюдалось - вызывать, и ставить пред ними задачу уже было некому. А люфтваффе самостоятельно проявлять рвение не будет. На кой чёрт лётчикам по своей инициативе контролировать ещё одну дорогу - у них и так забот сейчас выше крыши: что бомбят дорогу Белосток-Слоним, это было понятно - нельзя же просто так выпускать дислоцированные в Белостокском выступе соединения. А, вот, по дорогам Пружаны-Ружаны-Слоним и Береза-Ивацевичи-Барановичи немецкая авиация работала по заявкам 2-й танковой группы.
   Не успел ещё додумать, какие задачи буду ставить Пителину, как из палатки вышел Бедин - пора было направляться в радиоузел, но я притормозил лейтенанта госбезопасности:
   - Подожди минутку, Виктор Петрович, сейчас переговорю ещё с танкистами и пойдём заниматься делом.
   У меня было жгучее желание ощущать присутствие Шерхана рядом с собой. Мне нужно было чутьё Наиля о приближении опасности. В предстоящем движении по открытой с воздуха дороге было совершенно необходимо его присутствие рядом со мной. Кто кроме Шерхана своевременно предупредит о появлении авиации противника? Я надеялся на парня.
   У майора имелись экипажи, лишившиеся танков, вот и пускай он из них, посоветовавшись с Быковым, доукомплектует людьми взвод КВ. А Шерхан поедет со мной, и как только он почувствует приближение опасности, сразу же будем съезжать с шоссе и прятать грузовик под деревьями. Вот с такими мыслями я вновь вошёл в палатку и безапелляционным тоном приказал майору Половцеву выделить трёх опытных танкистов в распоряжение лейтенанта Быкова. Танкисты должны занять свои новые боевые места к тому моменту, когда я закончу сеансы радиосвязи, то есть через сорок минут. Не слушая пытающегося что-то сказать майора, я повернулся и вышел из палатки, а когда выходил, ещё и выкрикнул вдобавок:
   - Время пошло, майор, через сорок минут танки начинают движение, и экипажи этих боевых машин должны быть полностью укомплектованы.
   Выйдя из палатки, кивнул Бедину, и мы быстрым шагом направились к стоявшему неподалёку ЗИСу, с большой будкой вместо кузова. Через пару минут я уже влез в этот передвижной радиоузел и продиктовал дежурному радисту, кого нужно вызывать и на какой частоте. Естественно, в первую очередь, приказал соединяться с 724-м артполком. Фролов в это время должен был находиться неподалёку от штабной радиостанции, в этом я смог убедится буквально через пять минут - именно столько времени понадобилось, чтобы через эту мощную радиостанцию соединиться со штабом полка и к аппарату подозвали комиссара бригады.
   Михаил Алексеевич первоначально был озадачен столь радикальными изменениями планов, зная, как я не люблю дёргаться, и на ходу менять поставленные ранее задачи. Но после пяти минут разговора вник в ситуацию, а когда я намекнул ему, что после подхода его группы и занятия позиций полками РГК, вполне вероятен мощный контрудар силами 10-й армии и перенос военных действий на территорию противника, комиссар просто загорелся этой идеей. Ещё бы, это именно то, к чему его готовила партия, и он сам всегда внушал подчиненным: ' если враг нарушит священные границы Советского Союза, то Красная армия могучим ударом опрокинет его и будет громить наймитов империалистов на их же территории'. Такими словами он даже мне пытался привить военную доктрину партии. Почувствовав, что старший батальонный комиссар разобьется в лепешку, но сделает всё, чтобы артполки прибыли вовремя к месту новой дислокации, я ещё минуты три обсуждал задачу с Михаилом Алексеевичем, конкретизируя детали.
   Наконец мы договорились, что передовой отряд, который будет пробивать дорогу и одновременно служить передовым боевым охранением, выступит через сорок минут. В общем-то, полки были уже готовы к маршу и ожидали только наступления темноты, чтобы тронуться в путь сразу же после получения приказа. Задержка в сорок минут была вызвана только тем, что нужно было подготовить передовой отряд, а именно его таран. Да, вот именно таран, его роль должны были выполнять два бульдозера ЧТЗ и грейдер. Алексеич был мужик деятельный, и он быстро мобилизовал бригаду дорожников, повстречавшуюся на шоссе недалеко от Ивановичей. Теперь они стали его сапёрами, вдобавок с бульдозеров были сняты отвалы, таким образом, переоборудовав их в артиллерийские тягачи. Но после полученной информации о забитых разбомбленной и брошенной техникой дорогах, было решено, на трактора вновь навесить отвалы. Эти ЧТЗ будут в деле очистки пути, пожалуй, поэффективнее, чем тяжёлые танки.
   Кстати, немецкая авиация над шоссе Ивацевичи-Барановичи, практически не летала. И если самолёты люфтваффе всё-таки появлялись, то шли высоко - видно цели их были совершенно в других местах. Единственный раз над шоссе, по которому поработали гаубицы, был замечен самолёт в низком полёте, но и тот был наш МиГ. Так что моя идея, что отрезок шоссе до Барановичей можно проскочить и в светлое время, была, пожалуй, здравой и вполне могла увенчаться успехом.
   Я бы ещё долго беседовал по рации со своим комиссаром (связь была прекрасная, помех практически не было), но время поджимало. Согласовав все вопросы по конкретной задаче, я попрощался с Фроловым, и радист сразу же начал устанавливать связь со штабом 681-го артполка. Радиоэфир нас явно баловал, связь установилась практически сразу, вот что значит мощная радиостанция, а не форменное убожество, установленное на БА-10.
   Осипов был недалеко от рации, поэтому времени я потерял не больше трёх минут, ожидая его. Да и говорил я со своим заместителем гораздо меньше, чем с Фроловым - этому профессиональному военному не нужно было долго объяснять, отчего возникла потребность в дальнейшем отходе его группы именно на позиции у реки Зельва, а не к Барановичам. Львиную долю времени разговора заняли вопросы: в какой момент отводить артполки РГК с позиций у Свонима, нужно ли присылать ему своих людей для оборудования нового рубежа обороны, ну и, конечно, как будем снабжаться боеприпасами.
   Немецкая авиация над шоссе Ружаны-Своним тоже низко не летала. Один раз, где-то через полтора часа после завершения артиллерийской операции над шоссе кружило лишь два наших самолёта. Они помахали крыльями бригадным трофейщикам, ковырявшимся в разбитой немецкой технике, и улетели. ' Ага..., зашевелились, - подумал я, - наверняка это командование высылало авиаразведку, чтобы проверить правдивость рапортов Пителина. Хороший знак - значит, всё ещё не совсем развалилось'. Удовлетворение сложившимся положением дел в группе Осипова ещё усилилось, когда мой заместитель доложил, что он уже выслал разведывательную группу в район Свонима, и дорога до позиций, подготовленных бригадными сапёрами ещё до войны, была свободна. Никаких затруднений для движения в ночное время не должно было возникнуть. Одним словом, всё вроде бы было хорошо - потерь практически не было, немецкая авиация не прессовала, проблем в предстоящей передислокации не предвиделось.
   С хорошим боевым настроем я попрощался с Осиповым и радист начал устанавливать связь со штабом бригады. Связь то установилась быстро, но Пителина в штабе не оказалось. Да и вообще никого там не было, кроме дежурного радиста. Как тот заявил, все направились отражать немецкую атаку. Фашисты уже прорвались практически к штабу, поэтому в окопы вышли все, включая людей из пищеблока, писарей и медработников. Даже начфин бригады вместе с кассиром взяли ручной пулемёт и пошли занимать позицию. Эта информация меня буквально придавила. Всё вроде бы до этого времени было хорошо, а тут такое.
   В голове началась полная катавасия. Мысли мелькали разные, но из них ни одной не было хорошей. Я думал: 'Если немцы уже вышли к штабу - дело пахнет керосином. Для таких солдат, которые у вермахта находятся в передовых частях, мои штабисты не преграда - сомнут в течение десяти минут. А позади штабной группы других наших частей нет. Получается, путь к Волоковыску открыт. А заняв его, немцы рассекают группировку, сконцентрированную в Белостокском выступе, на две части. А это значит полный трындец! Вот же, чёрт, а я как дурак здесь сижу, планы какие-то мудрю! Идиот! У тебя же такой противник, 'собаку съел' на войне, думаешь, поймал его в ловушку один раз, так и дальше всё пойдёт, как по писанному? Это же профессионалы, они все ставки на одну лошадь не делают, у них в загашнике куча различных комбинаций; не получается в одном месте, в другом тебя додавят'.
   Я нервно достал папиросу и прямо в этом крошечном радиоузле её закурил, хотя обычно старался в помещениях не курить. Однако куревом мозги не прочистило, да и на душе было так же тяжело: к беспокойству о судьбе Пителина примешивались и другие чёрные мысли. Полный отчаянья я начал продумывать дальнейшие действия остатков бригады. Хотелось, наплевав на всё, объявить тревогу и всеми наличными силами ринутся на помощь своим ребятам. Если бы не выучка, полученная в академии и не длительное общение с Пителиным, я именно так бы и сделал, хоть и понимал, что такими силами, во встречном лобовом столкновении с немцами у нас нет шансов победить. Так что же делать? Похоже, войска 10-й армии обречены. Им не выбраться из этого котла, если даже бригада до полного своего истощения будет держать Своним. Они не смогут пробиться через барьер, поставленный вермахтом у Волковыска. После того, как 7-й ПТАБР немцы уничтожат, у них на пути не останется никаких преград, а история поражения России может повториться уже и в этой реальности - такого я, пока жив, допустить не мог. Получается, что нужно действовать, как планировалось раньше. Нечего пальцы гнуть и считать себя умнее противника, пока мы слабее, придётся приноравливаться к его темпу - тормознём немцев у Слонима и будем улепётывать, пока целы, на подготовленные позиции у Барановичей. То есть нужно опять связываться с Фроловым и Осиповым с приказом действовать по нашим старым планам.
   Я уже хотел было приказать радисту соединяться опять с 681-м и 724-м артполками, но потом подумал, что с этим можно минут тридцать и подождать. Сначала нужно переговорить со штабом 10-й армии, вдруг у них в том районе всё-таки имеется какая-нибудь моторизованная часть. Стоило связаться и с бронепоездом: во-первых, предупредить, что к Волковыску в ближайшие часы могут прорваться вражеские части, а во-вторых, может быть, Болдин уже там и ему гораздо проще подтянуть войска для ликвидации прорыва немцев. По любому требовалось связаться с батальоном Сомова. Конечно, требовать от него идти на помощь Пителину, нельзя, ведь оголить участки обороны по реке Нарев - это крайняя мера безумия, но посоветовать объединится с мехгруппой майора Вихрева, совершающей рейд по тылам немцев, а затем попытаться совместными силами прорваться к Барановичам, я был обязан. Вот с установления связи с батальоном Сомова, а затем с мехгруппой Вихрева, я и решил начинать свою арьергардную борьбу.
   Минут пятнадцать радист пытался соединиться с батальоном Сомова и мехгруппой Вихрева, но всё было безрезультатно, впрочем, связи со штабом 10-й армии тоже не было. В конце концов, нам всё-таки улыбнулась удача - удалось соединиться с 58 бронепоездом. Радист бронепоезда был несказанно рад, что комбриг 7-го ПТАБРа сам вышел на связь. Оказывается, он уже более часа пытается меня найти через штаб бригады и через рацию бронеавтомобиля, но всё безрезультатно. Мой разговор с радистом прервал командир бронепоезда, которому понадобилось менее минуты, чтобы добраться до радиоузла, как только со мной установилась связь. Даже не отдышавшись, он передал приказ генерал-лейтенанта Болдина:
   - В связи с угрожающей обстановкой, складывающейся в районе Волковыска, совещание отменяется. Подполковнику Черкасову вместе с пленными и захваченными документами немедленно следовать на аэродром, возле которого раньше дислоцировался штаб 11 САД. Там ждёт самолёт для вылета в Москву.
   Эта информация меня даже обрадовала. Значит, командованию известно положение дел под Волковыском и там, наверху, наверняка приняли меры, чтобы немцам не удалось перерезать автомобильную и железную дороги. Ну а то, что захваченных немцев собираются эвакуировать в центр, это понятно - не каждый день в плен попадаются такие важные господа; наверняка лично Сталин пожелал побеседовать с пленённым командующим танковой группой.
   Поговорив ещё несколько минут с командиром бронепоезда о том, что ему известно о прорыве немцев к Волковыску и каким образом бронепоезд собираются использовать в обороне города, я распрощался со старшим лейтенантом. Нужно было спешить - появилась возможность помочь Пителину и не допустить прорыва немцев к Волковыску. Пришлось скорректировать свои планы и всё-таки бросить часть сил в район Волковыска, хотя до этого я собирался начинать отход всей группы к Слониму, в общем-то, поставив крест на войсках, сконцентрированных в Белостокском выступе - хотел организовывать жёсткую оборону под Барановичами, чтобы помешать немцам с ходу прорваться к Минску. Но командир бронепоезда меня обнадёжил, сообщив, что Болдин связался всё-таки с Голубевым и приказал направить в район Волковыска резервные части 10-й армии. Так что появилась надежда, что если я, пусть небольшими силами (три тяжёлых танка, пять бронеавтомобилей, рота пехоты), ударю с востока, а другие части начнут атаку с запада, нам удастся опрокинуть прорвавшихся немцев, тем более что со стороны Волковыска эти атаки артиллерией поддержит бронепоезд, об этом я со старшим лейтенантом договорился. К сожалению, невозможно было использовать остатки 25-й танковой дивизии: у них, как мне всё-таки признался Половцев, топлива оставалось километров на двадцать, максимум, да и люди были вымотаны до невозможности. Бойцов Бедина брать с собой не имело смысла - как пехота они полные нули, пусть лучше сидят здесь и охраняют тыл. Так что на помощь Пителину придётся направить только те силы, которые уже и так были подготовлены к маршу.
   Единственное, чем ещё можно усилить формирующуюся группу, так это взять у Бедина два бронеавтомобиля из четырёх, имевшихся у Гушосдоровцев. Хватит им и двух БА-20, тем более у Половцева имеется бронетехника. Бронеавтомобили, сопровождающие машину с пленными, я отправить на помощь Пителину не мог - эти пленные и секретные немецкие документы были, может быть, важнее, чем судьба штаба моей бригады. Да и сам возглавить атаку я тоже не мог - нужно было выполнять приказ генерал-лейтенанта по доставке пленных на аэродром. Придётся поручить командование предстоящей операцией Лыкову. А больше некому - других вариантов нет: доберёмся общей колонной до пересечения шоссе с дорогой, ведущей к базовому аэродрому 11 САД, а дальше разделяемся. Я на грузовике с пленными, под охраной двух броневиков, налево, а остальная колонна прямо, в сторону Волковыска. Наверняка по просёлочной дороге ведущей к аэродрому проедем и без танков, пробивающих путь. Сдам пленных, отчитаюсь перед Болдиным, который по информации командира бронепоезда ожидал меня на аэродроме, а дальше можно и самому повоевать. И, как я надеялся, может быть, удастся разжиться у генерал-лейтенанта какими-нибудь резервными частями: всё-таки он первый заместитель командующего округа, а теперь фронта и резервы у него должны были быть, или не резервы, а право приказать любой воинской части, выполнять распоряжения подполковника Черкасова, а уж как распорядится этим подразделением, я разберусь.
   На этом все мои размышления по предстоящей операции закончились, и я уже собирался выбраться из мобильного радиоузла к Бедину, который стоял около будки, как поступил радиовызов из штаба бригады. Когда же радиосвязь была установлена, я испытал очередной за последние полчаса удар по психике, только на этот раз положительный - на связь вышел мой начальник штаба.
   Даже не поздоровавшись с Пителиным и не произнеся кодовых цифр (так было принято у нас в бригаде, и эти коды менялись в зависимости от времени и должности, чтобы немцы не могли подставить кого-нибудь другого человека), я воскликнул:
   - Михалыч, ты как? Неужели тебе с писарями и поварами удалось отбить немецкую атаку?
   Мой начштаба хмыкнул, потом произнёс кодовые цифры и умолк, ожидая моей реакции. ' Вот, педант..., зануда чёртова', - выругался я про себя, но делать было нечего, пришлось говорить свой код. Я хорошо знал Пителина - пока формально не убедится, что с ним говорит комбриг, хрен, что-нибудь ответит, хотя по хмыканью, с которого он начал разговор, чувствовалось, что прекрасно узнал мой голос. Услышав этот своеобразный цифровой пароль, Борис Михайлович поздоровался, а потом меня весьма удивил последующим сообщением, вернее не удивил даже, а просто поразил, заставив мозг, бешено работать. Пителин совершенно спокойно, обычным своим ворчливым тоном заявил:
   - А никакой атаки и не было. Сначала вроде бы намечалось что-то, а потом их мобильные силы и артиллерия быстро собрались и умотали к себе в тыл. Сейчас только миномёты беспокоят, а так тихо. Хотя наш наблюдатель по рации и передал, что немцы большой колонной, включающей в себя все штурмовые орудия и бронетранспортёры, ранее выдвинутые против нас, направились в сторону Сурожа, но я штабных пока с позиций не снимаю. Мало ли, что германцу придет в голову, может, они одной пехотой, даже без артподготовки полезут в атаку.
   - Да, дела..., - произнёс я озадаченно, - что-то эти гады мудрят! Не могут они, вот так взять и просто отказаться оседлать шоссе! Может, на них так наши операции под Ружанами и Ивацевичами подействовали? Узнали, что в этом месте сидит самый главный наш стратег, организовавший те засады, ну и свалили от греха подальше. Шучу, Михалыч, шучу...! Но, всё-таки странно всё это!
   - Да ничего странного, Юра. Я, кажется, догадываюсь о причинах поспешного отвода ими артиллерии и моторизованных подразделений. Перед тем как соединиться с вами, мне удалось связаться с майором Вихревым. Хотя связь была неустойчивая, помехи глушили и здорово искажали слова майора, но основное я понял - он там не на шутку разошёлся в тылах вермахта. Его мехгруппа полностью разгромила несколько автоколонн. Немцы в панике... - бросают технику, захваченные ранее населённые пункты и улепётывают, налегке, на запад. Сейчас его группа двигается в сторону Сурожа - вот туда немцы и стягивают свои самые боеспособные части и артиллерию. Наверное, там они и хотят остановить и уничтожить группу Вихрева. Надо бы как-нибудь помочь майору. Я пытался связаться с батальоном Сомова, может быть, он сможет организовать контратаку в направлении Сурожа, но связи нет. И сделать-то я больше ничего не могу - сил нет.
   - Не можешь? А сформированный Курочкиным из отступающих красноармейцев батальон - это что, не сила? Да Ряба наверняка из этих растерянных, лишившихся командования людей, слепил, пусть не идеальное, но более-менее боеспособное подразделение. Вот этот батальон и отправь в распоряжение Сомова, пусть они совместными усилиями и организуют контратаку на Сурож. Я, в свою очередь, тоже кое-чем помогу. На тебя немчура сегодня вряд ли полезет - так что обойдёшься артдивизионом, сапёрами, да штабными вместо пехоты.
   - Хм, батальон...! Да батальон Курочкина я ещё днём направил к Сомову. Немцы так жали, что Валера просто молил о помощи. Думаешь, почему его мехгруппа ещё сдерживает немцев по реке Нарев? Вот поэтому и держатся, что ребята Курочкина пришли им на подмогу. Да если бы этот батальон был здесь, я бы ни за что не отправил опытных штабистов в окопы!
   - Вот незадача...! Ладно, Михалыч, я что-нибудь придумаю. Есть у меня в наличие небольшое моторизованное подразделение. Бойцов, конечно, в нём мало, но зато имеется три танка КВ.
   - Откуда, комбриг? Ну, Филиппыч, ты меня поражаешь!
   - Места надо знать, товарищ начштаба! Больше двигаться по фронтовым дорогам и держать глаза открытыми. Тут теперь много чего можно найти, если, конечно, паника мозги не затуманила. Да шучу я, Михалыч! А если серьёзно, то бойцов, правда из них много лёгкораненых, останавливала группа Бедина, танки же двигались в распоряжение 13-го Мехкорпуса, но я их тормознул и в связи с боевой обстановкой переподчинил 7-му ПТАБРу. Ты же знаешь доведённый до меня приказ генерала армии Жукова - вот я и действовал согласно его распоряжению. Га-га-га..., вовремя, не правда ли, подвернулись эти танки? К тому же я переподчинил штабу 7-го ПТАБРа и остатки 25-й танковой дивизии, которая отходила к Слониму. Так что, Михалыч, их тоже можешь учитывать в своих планах. Правда они сейчас полностью обескровлены и не способны на активные действия: сил у них не больше чем у моторизованного батальона, а горючего и боеприпасов практически нет. Так что, прежде чем планировать операции с их участием, придётся тебе обеспечить эту дивизию-батальон необходимыми ресурсами. Скажи-ка, Михалыч, в резерве у Жигунова ещё осталось горючее?
   - Да вроде есть немного.
   - А сколько грузовиков сейчас в в штабной группе?
   - На данный момент три ЗИСа, да и те не наши. А все грузовики автобата, не задействованные в операциях артполков, были направлены на переброску батальона Курочкина и пока об их судьбе ничего не известно. Если бы не грузовики, пригнанные откуда-то интендантом Стативко, то сидели бы мы вообще без колёс, ведь вся техника, включая и бронеавтомобили, передана батальону лейтенанта Курочкина. Я даже свою эмку им отдал...
   Но я уже не слушал причитаний Пителина - радость переполняла моё сердце. Бульба жив и как обычно, согласно своей манере, уже где-то 'захомячил' грузовики. Вот, чёрт, как чувствует, что теперь важнее всего для бригады. А, зная Тараса, можно предположить, что и грузовики он пригнал не пустые. Я почувствовал громадное облегчение - ещё бы, теперь громадную глыбу забот о материальном обеспечении своих задумок можно переложить на плечи другого, и Бульба выполнит эти задачи оперативно, гораздо лучше меня - отменный нюх у мужика на нужные вещи.
   Разговор с Пителиным пора было заканчивать, мы и так уже слишком долго общаемся по рации, а это чревато. Одно дело, когда связь длится минут пять и совсем другое, когда одна и та же рация задействована длительное время. Немцы не дураки и такие длинные сеансы связи наверняка будут прослушивать, на другие у них сил не хватает - слишком много раций в эфире, так что постоянно прослушиваются только те диапазоны, на которых работают рации штабов армий и корпусов. Мы для них слишком мелкая рыбёшка, но если долго будем занимать эфир, то и нами заинтересуются.
   А между тем Михалыч разошёлся, как будто забыл нашу договорённость - держать связь по рации не более семи минут, видно сильно переживал за судьбу подразделения Курочкина, а слова, что он отдал свою эмку Рябе, явились своеобразным катализатором, после чего он решил выложить мне все недочёты организации обороны десятой армии. Пришлось мне эти, в общем-то, справедливые претензии к работе штаба 10-й армии прервать словами:
   - Время, Михалыч, время - мы уже в эфире семь минут. Ещё, максимум, две минуты и связь заканчиваем.
   Услышав это, он сразу же прервал подробный анализ действий армейского штаба и перешёл к конкретике, заявив:
   - Да, ты прав, комбриг, нечего обсуждать это в эфире. А по наличию транспорта, хочу сказать, что техслужба автобата через пару часов отремонтирует ещё один грузовик. Капитан Жигунов обещал, что к вечеру они одну полуторку точно подготовят, а ещё, может быть, заменят повреждённые части в Ярославской пятитонке; его ребята пошерстили тут одну автоколонну, разбитую немецкой авиацией, и набрали нужные детали.
   - Вот это по-нашему, по бригадному! Ладно, Михалыч, теперь слушай приказ - грузовики, которые пригнал Бульба, срочно загрузить бочками с бензином, выстрелами к 75мм и 45мм танковым пушкам и патронами 7,62. Всё это требуется доставить в расположение группы Бедина. Эх, жалко, что у нас дизтоплива нет! Ты Бульбу нацель, чтобы он любой ценой достал соляру и тоже привёз её в расположение Бедина.
   - Гм..., солярки, говоришь, нет. Да есть она, родимая! Двадцать бочек привёз на этих грузовиках Стативко. А ещё машины эти доверху забиты маскировочными сетями, консервами и патронами нужного тебе калибра, словом, загружены так, что рессоры чуть ли не прямыми стали. Мы ничего ещё не разгружали - не до этого было, я всех людей в окопы загнал, даже тех, которые с интендантом приехали.
   - Ну, Бульба, молодец! Надо же, сколько необходимых вещей раздобыл. Ты тогда эти грузовики и не разгружай - сразу отправляй их к Бедину, и те машины, которые отремонтируют ребята Жигунова, загружайте бензином, выстрелами к танковым пушкам и тоже к Бедину. Вот когда весь этот груз попадёт к танкистам, тогда и можешь включать в свои планы силы полнокровного моторизованного батальона. С исполняющим обязанности командира 25 танковой дивизии майором Половцевым Николаем Павловичем переговоришь позднее. Я его предупрежу, и он, где-то, через полчаса сам с тобой свяжется по этой рации. Кстати, узнаешь у него позывные, и на каких частотах работают их рации. Всё, Михалыч, конец связи. Как говорится - будем живы!
   Закончив сеанс связи, я тут же выбрался из тесной будки радиоузла к Бедину, который стоял на свежем воздухе. Лейтенант госбезопасности вопросительно на меня посмотрел - он же думал, что всё это время я общался с командованием 10-й армии и с генерал-лейтенантом Болдиным и теперь ждал, какие приказы вышестоящего командования я до него доведу. Я и довёл, но только не вышестоящего командования, а те, которые сформировались в моей голове, и начал с того приказа, который болезненней всего воспринял бы Бедин. А так как он пока что думал, что я только озвучиваю то, что идёт сверху, то вполне вероятно обойдётся без того, чтобы начать доказывать мне - что НКВД имеет своё командование и только добрая воля лейтенанта госбезопасности в такое трудное время - залог тесного сотрудничества армии и НКВД. Но только всё имеет границы, тем более, когда из подразделения НКВД забирают людей и технику, и прочее, и прочее, потому что я хотел забрать у Гушосдоровцев два бронеавтомобиля.
   На самом деле действительно так и произошло - мой приказ выделить для формирующегося моторизованного подразделения два бронеавтомобиля прошёл безо всяких возражений. Так, только слегка перекосило физиономию лейтенанта госбезопасности и всё. Психология, мля! Всё-таки не зря я был одним из лучших в эскадроне на занятиях по практической психологии. Ещё один раз лицо Бедина поменяло своё выражение, когда я довёл до него приказ - при выходе на рубеж реки Зельма артполков РГК и подразделений бригады передать командование группировкой моему заместителю подполковнику Осипову. Но это, значительное понижение собственного 'эго' лейтенанта госбезопасности я тут же восстановил словами:
   - Виктор Петрович, после выхода Осипова на этот рубеж, тебе предстоит очень большая работа. Вся инфростуктура 10-й армии нарушена и её придётся воссоздавать заново. По-видимому, мы попадаем в окружение, но это ничего не значит - армия ведь существовать будет, значит, и тыловая служба ей совершенно необходима; вот ты и будешь отвечать за тыловое обеспечение окруженных войск. Ответственность громадная, но, думаю, ты с этим справишься - вон, как грамотно организовал быт своего заградотряда, значит, и более крупные задачи тебе по силам.
   По лицу Бедина я понял, что мои слова попали в самую точку, и теперь он мои приказания будет выполнять так же незамедлительно, как и вышестоящего командования НКВД. Раньше лейтенант госбезопасности немного кочевряжился передо мной, показывая свою независимость, но теперь это был мой человек, и я мог полностью полагаться на его исполнительность.
   Удовлетворённый достигнутым результатом, я фамильярно улыбнулся лейтенанту и произнёс:
   - Ну что, Виктор Петрович, время прощаться - пора мне двигать к генерал-лейтенанту Болдину. Ты знаешь, что делать, и теперь я спокоен за свои тылы. Пойдём, я ещё переговорю с майором Половцевым, и, как говорится, по коням.
   В штабной палатке, куда мы снова зашли, стояла рабочая атмосфера. Командиры, склоняясь над картами, на которые они перенесли данные с трофейных, обсуждали выполнение немцами намеченных на этих картах целей, с возможными их действиями на нашем участке фронта. Послушать их было, конечно, интересно и полезно, но обстановка не позволяла заниматься углублённым анализом действий противника. Пришлось прервать это, довольно полезное занятие по приведению мозгов в порядок.
   Мой инструктаж остающимся командирам был недолгим и касался в основном взаимодействию со штабом бригады. Чуть больше времени заняла постановка задачи лейтенанту Быкову. Взводу тяжёлых танков отводилась одна из основных ролей в задуманном рейде в район расположения батальона Сомова. Наспех сформированная группа должна была с ходу контратаковать немцев, наверняка обложивших позиции батальонов Сомова и Курочкина. После того как Быков уяснил задачи танкового взвода, я тепло попрощался с остающимися командирами и мы с танкистом вышли из штабной палатки.
  
   Глава 7
  
   Я ещё не успел дойти до грузовика с пленными, как услышал голос Шерхана. А когда 'Хеншель 33' оказался в поле зрения, увидел старшего сержанта, который, как обычно, время зря не терял. Сидя на бревне рядом с грузовиком и пристроив на него котелок, он, размахивая рукой с зажатой в ней ложкой, что-то громко втолковывал водителю 'Хеншеля' Лисицыну. Красноармеец стоял перед ним чуть ли не по стойке смирно. Пленные и их охрана тоже были при деле - рассевшись на траве в тени фургона, мои ребята наперегонки с немцами, дружно работали ложками. Я уже хотел было прервать это безобразие - что за дела, пленные, считай, без охраны, ведь их конвоиры, положив оружие на траву, всецело поглощены содержимым своих котелков. Один бросок, и в руках любого из фашистов могла оказаться винтовка сидевшего с ним рядом бойца.
   На всякий случай, расстегнув кобуру, я набрал в лёгкие воздух, чтобы как можно громче гаркнуть слова приказа, но тут мой взор зацепился за фигуры двух бойцов Бедина. Они стояли невдалеке, в тени разлапистой берёзы и внимательно наблюдали за процессом принятия пищи немецкими офицерами, при этом автоматы у обоих были наизготовку. 'Да..., - подумал я, - под надзором таких волкодавов, у немцев ни на мгновение не может возникнуть мысли, чтобы хотя бы попытаться вырваться из плена'. Так что, всё было под контролем, мои ребята могли спокойно отдохнуть и поесть.
   Я, надо признаться, тоже вдруг ощутил зверский голод. Ещё бы, с самого утра во рту ни маковой росинки. Судя по всему, такое моё состояние каким-то образом передалось Шерхану на расстоянии, ведь мы с Быковым подошли совсем тихо, и он нас не мог видеть, но, только Наиль на полуслове вдруг смолк, подскочил, повернулся ко мне и воскликнул:
   - Товарищ подполковник, а ваша порция ещё горячая в термосе дожидается, там и товарищу лейтенанту хватит. Сейчас красноармеец Лисицын достанет из кабины чистые котелки и можно приступать к обеду.
   Он только глянул на Лисицына, а тот уже метнутся к кабине. Я смолчал, лейтенант Быков попытался было отказаться, ссылаясь на нехватку времени и то, что нужно спешить, выполнять боевую задачу. Но старший сержант - калач тёртый и в эту тираду умело ввернул своё:
   - Война войной, а питаться нужно, а то всю дорогу будем думать, где бы урвать хоть какую-нибудь крошку, а не о том, как лучше накостылять фашистам. Вон, немцы вояки грамотные и злые, а обедают всегда по расписанию, поэтому, может, всё и успевают, да и откровенных ляпов не делают. К тому же, товарищ лейтенант, ваши танкисты тоже сейчас обедают, не стоит лишать их такой вкуснотищи как горячий борщ, тем более перед предстоящими тяжёлыми боями. Неизвестно, когда ещё придётся. А поварихи, надо сказать, здесь замечательные. Товарищ лейтенант госбезопасности такие кадры привлёк, даже нэпманы такого борща наверняка не пробовали.
   Говоря всё это, Шерхан внимательно поглядывал на меня - ждал, какая будет реакция. У меня первоначальное желание было такое же, как у танкиста - гнать быстрее вперёд, чтобы выручать своих братьев. Однако монолог хитреца попал на очень благодатную почву - голодный желудок горячо поддерживал слова Наиля, а обоняние жадно впитывало аромат, исходивший из котелка старшего сержанта. Потом и рассудок сдался, ведь несколько минут задержки для поддержания физической формы, в дальнейшем могли спасти ситуацию. Одно дело идти в бой сытым и отдохнувшим и совсем другое измождённым и голодным. Первое предполагает психологию победителя, второе тоже допустимо, только уже когда кидаешься в последний бой, когда уже на всё наплевать, лишь бы остановить врага. А немец - это не тот противник, которого можно взять одним, отчаянным, на пределе физических сил, наскоком. Борьба нам предстояла долгая и тяжёлая.
   Все эти мысли за долю секунды пронеслись в голове, и я одобрительно кивнул Шерхану. А тот, увидев такую реакцию, соловьём запел, описывая качество борща, и крепчайшего чая с выпечкой, которые приготовили работники Бединского пищеблока. Под эти, возбуждающие аппетит слова, мы с лейтенантом Быковым взяли уже наполненные котелки, которые протянул нам красноармеец Лисицын, и примостились на то же брёвнышко, где до этого сидел старший сержант. Сам Шерхан, чтобы не мешать командирам, отошёл к бойцам охраны и продолжил обед. Наступила тишина, прерываемая только дробью ложек о металл котелков.
   В недолгие десять минут блаженный праздник желудков окончился, сменившись на бешеную суету: Быков убежал к своим танкистам, конвоиры громкими криками загоняли пленных в кузов Хеншеля при активном участии Якута и Шерхана, ну а я очередной раз проводил инструктаж нашего водителя, красноармейца Лисицына. Задача у него оставалась прежней - держаться метрах в десяти-пятнадцати от замыкающего танка, а при появлении немецких самолётов, немедленно сворачивать с дороги и загонять грузовик под деревья. Наконец пленные были загружены, Шерхан пристроился рядом со мной в кабине и, как только мы услышали рёв танковых дизелей, я дал команду начинать движение.
   Первоначально наша колонна была не очень длинная, немногим более ста метров, но, когда мы переехали мост, и к нам присоединилась остальная техника, она стала напоминать своим видом гигантскую гусеницу, медленно ползущую по асфальтовому шоссе. Скорость движения диктовали танки, прогрызающие путь сквозь месиво частично сгоревшей, а в основном брошенной, военной и гражданской техники. Иногда я встречал взгляды, выживших в этом аду и не убежавших подальше в леса, людей. Их понурые фигуры изредка возникали недалеко от обочин, в перелесках, протянувшихся вдоль шоссе. В глазах некоторых вспыхивала надежда, когда они смотрели на нашу колонну, но в основном - полное равнодушие и обречённость. Люди уже ни во что не верили, по всему было видно, что они полны боли и жалости к нам, которых гонят, по их мнению, на верную смерть. Наверняка все эти люди думали, что на фронт выдвигается свежая воинская часть из резерва, бойцов из которой накачали политическими лозунгами и бросили затыкать дыру в обороне, и что вряд ли эта колонна доберётся до фронта - раздолбят её немцы с воздуха ещё в пути, а выжившие красноармейцы пополнят неуправляемое стадо беженцев. Знали бы они, какие люди сейчас идут в этой колонне к фронту! Среди них нет ни одного политработника, и средних командиров всего два, а командует всем этим воинством бывший служака Гушосдора.
   Казалось бы, смешно, и кажется, что при первом же столкновении с противником эта, так сказать, сборная солянка, неминуемо разбежится. Но это далеко не так - были бы у этих ребят такие слабые душонки, давно бы уже все разбежались, возможности для этого была масса. У раненых военнослужащих люди Бедина даже документы не изымали - думали, что их будут эвакуировать в тыловые госпиталя. Кто же знал, что сложится такая обстановка и лёгкораненых придётся ставить снова в строй. И они встали, никто не пытался симулировать слабость после полученного совсем недавно ранения. То есть, это были добровольцы - обстрелянные, испытавшие все тяготы недавнего разгрома и чудом избежавшие гибели, словом - настоящие воины, которые готовы были умереть, но выполнить поставленные задачи. Я был уверен, что теперь эти люди будут биться до последнего вздоха, и уже ни какая паника их не зацепит. Всё, отпаниковали своё - теперь это закаленные, стойкие бойцы.
   Я не сомневался, что вновь сформированное подразделение сможет достойно вступить в бой с фашистами, но до них нужно было ещё добраться, а в этом нам здорово могло помешать люфтваффе. Эти стервятники чуяли, где можно напиться, настоящей, здоровой русской крови. Пускай бойцы были проинструктированы в том, как себя вести при команде 'воздух', а в колонне двигалась техника, способная вести огонь по самолётам противника, но опасения последствий воздушного налёта оставались. Кроме бригадных бронеавтомобилей, доработанных для ведения зенитного огня, в колонне шли два ЗиСа с установленными в кузовах счетверёнными пулемётами 'Максим'. Именно на их огонь при отражении воздушного нападения я надеялся больше всего. Пулемёты эти я снял с зенитного прикрытия моста - было понятно, что немцы не собираются его бомбить, хотят захватить мост неповреждённым. Таким образом, мы были далеко не беззащитны перед самолётами люфтваффе, но всё же Лисицын получил приказ при их появлении, тут же сворачивать с дороги и укрываться под деревьями. Уж слишком важный груз мы везли, нельзя было оставаться на дороге, даже плотно прикрытой зенитным огнём.
   За изгибом дороги показался ЗиС, он стоял прямо поперёк шоссе, из кузова выпрыгнули несколько человек и бросились в сторону обочины. У двоих из них были в руках какие-то пакеты и, судя по всему, достаточно тяжёлые. 'У, сволочи, мародёры проклятые, - подумал я, - пули на вас не хватает! Польские кровопийцы, живоглоты долбанные! Наверняка за добычей выползли поляки. А кто же ещё? Только местные куркули, которые пользуются нашим тяжёлым положением и грабят беззащитных беженцев. Услышали, гады, звуки подходящей к ним военной техники и бросились в сторону леса. А там у них наверняка подготовлены подводы, чтобы увозить в свои норы награбленный груз.
   Видимо такие мысли возникли не только у меня; нервы у командира БА-20 сержанта Брызгалина, который ехал за нами, не выдержали, раздалась пулемётная очередь и два мародёра, навьюченные тяжёлыми пакетами, упали, остальные залегли и, ползком, всё-таки скрылись в небольшой рощице. Передовой КВ, не задерживаясь на такую мелочь как стоящий поперёк шоссе грузовик, сходу снёс его, и колонна, не притормаживая, поползла дальше.
   Мы отъехали от протараненного танком грузовика, наверное, метров триста, как раздался вопль Шерхана:
   - 'Воздух'!
  У меня от этого крика сердце ухнуло вниз, и я внутренне сжался. Предпринять ничего не успел, события закрутились так стремительно, что мне в них выпало исполнять только роль бессловесной тряпичной куклы.
   Красноармеец Синицын, услышав вопль Шерхана, тут же нажал клаксон, вывернул руль, и мы, с ходу миновав кювет, поскакали по буеракам в сторону находящейся невдалеке рощицы. Болтало неимоверно, держаться приходилось за старшего сержанта, сидящего у окна, а это получалось плохо, вернее, у меня-то хорошо, а вот сам Шерхан что-то некрепко держался за поручень, что был рядом с ним. Мельком глянув на его физиономию, я понял почему. Лицо у Наиля было всё окровавлено, взгляд слегка расфокуссировался, челюсть отвисла - парень получил болевой шок. Слишком рьяно он, бедолага, высовывался из окна, высматривая в небе немецкие самолёты, а у Лисицына молниеносная реакция - услышал команду 'воздух' и мгновенно начал выполнять предписанный манёвр, уводить грузовик с дороги в ближайший лесок. Шерхан при этом не успел выдернуть голову из открытого окна и при начавшейся болтанке боднул головой железную раму.
   Через минуту этого родео я почувствовал, что моя опора стала твёрда как скала - старший сержант, наконец, очухался, и теперь мертво держался за поручень обеими руками, а ещё через минуту мы вкатили в спасительную рощу. Как только грузовик встал под пышную крону громадного клёна, Шерхан распахнул дверцу кабины и выпрыгнул в густую траву у этого дерева. Следом и я вылез из кабины, но предварительно приказал Лисицыну достать аптечку и заняться обработкой раны на голове старшего сержанта.
   Выбравшись из кабины 'Хеншеля', понял, что поспешил с приказом 'оказать старшему сержанту медицинскую помощь'. Шерхан сам с этим прекрасно справился. У этого хозяйственного мужика, в необъятных карманах быстро нашлись и маленькая плоская фляжка, и упаковка чистого бинта. Увидев эту серебряную фляжку, я про себя усмехнулся - знакомая вещь, ещё совсем недавно она принадлежала диверсанту, которого мы обезвредили на артскладе Гаврилова. Принюхавшись, я уловил и аромат коньяка, которым была заправлена эта фляжка. 'У, зараза, - подумал я о Шерхане, - меня-то после бомбёжки обрабатывал спиртягой, а сам, вон, коньячком пользуется'. Но вслух я это говорить, естественно, не стал, да и вообще, было не до разговоров - сверху уже стали отчётливо слышны звуки подлетающих самолётов.
   Не обращая больше внимания на Шерхана и красноармейца Лисицына с аптечкой в руке, я бросился по следам 'Хеншеля' к прогалине среди деревьев этой небольшой рощи, откуда было хорошо видно нашу, растянувшуюся по шоссе, колонну. Плюхнувшись в небольшую канавку на краю прогалины, я стал наблюдать за действиями людей в преддверии предстоящего воздушного налёта. Всё было как по писанному, так, как я и инструктировал своих подчиненных: никакой суеты, а тем более паники - грузовики уже стояли пустые, я увидел только последних, отбегающих в придорожные заросли, красноармейцев. Бронеавтомобили, по методу Ковалёва сползшие слегка в кювет, чтобы увеличить угол возвышения пулемётных стволов, были готовы к отражению воздушной атаки. Даже Гушосдоровские броневики, воспользовавшись этим методом, имели теперь угол возвышения пулемётного ствола градусов тридцать пять, а может и больше. Теперь людей в колонне можно было увидеть только в кузовах двух ЗиСов, с установленными там счетверёнными пулемётами. Да и то, расчёты этих зенитных установок были неподвижны - напряжённо ожидали подлёта воздушных целей. Как мы и договаривались с Быковым, танки сползли с шоссе и забрались в гущу придорожных зарослей. Конечно, маскировка была плохая - башни виднелись из этих кустов, но всё же сверху они будут не так бросаться в глаза. Так что, колонна была готова к воздушному нападению, и, даст Бог, мы потеряем не так много людей и техники.
   Наконец я перевёл взгляд на небо, выискивая самолёты противника. Хотя, что их выискивать, они уже висели чуть ли не над моею головой. А когда я их пересчитал, мне стало совсем тоскливо. Ещё бы, целая эскадрилья Ю-87 готовилась нас бомбить. Вот же, чёрт, а у меня была надежда, отбиться от этих воздушных убийц. А тут, разве отобьёшься, тут просто море пикировщиков. Плакала наша техника, смешают её с асфальтом, и не помогут тут наши пулемётики.
   Эх..., невезуха! Нет, чтобы этим гадам появится на полчаса позже. Мы бы за это время уже добрались до мест, где большие деревья стоят вплотную к дороге, и их кроны отлично маскируют от наблюдения с воздуха всё то, что происходит на шоссе. А теперь дело труба - эти двенадцать, напичканных бомбами, Юнкерсов, раскатают в блин все наши автомобили и броневики. Эх, жалко ребят, оставшихся отстреливаться от летающей смерти. Было бы бомбардировщиков поменьше - самолёта четыре или, максимум, шесть, смогли бы отбиться, а так вариантов нет - уничтожат они всю нашу технику, стоящую прямо на шоссе. Лишь бы, гады, танков не заметили, а если, не дай Бог, их зацепят и повредят, то пиши пропало, тогда мы ничем не сможем помочь батальонам Сомова и Курочкин, истекающим кровью.
   Вот же, гадство какое? Бьют, суки, по последней надежде нашей обороны. Вот, чтобы этим сволочугам пролететь мимо и разбомбить какой-нибудь город - собрали бы больший урожай смертей. Но, нет, фашисты как чувствуют, что эти несколько десятков автомобилей и броневиков могут стать большой проблемой в их победном шествии.
   Вот так я лежал и матерился, в полном бессилии и понимании своей ничтожности перед неизбежностью сползания России в ту мою, бывшую, кошмарную реальность. Всё было зря - историю не изменить напрасным дёрганьем какой-то жалкой молекулы, под именем Юрка Черкасов.
   А между тем Юнкерсы, в ясном понимании своей силы, неторопливо стали набирать высоту, чтобы оттуда начать ужасающее пике, раскручивая неотвратимую карусель смерти. Передовой бомбардировщик практически добрался до точки начала пике, как из находящегося невдалеке облачка вырвалось два серебристых силуэта, и моё сердце чуть не лопнуло от восторга. Два МиГа, как палица 'Немизиды' обрушились на этих стервятников. Мгновение, и два, объятых пламенем, пикировщика вывалились из строя и камнем стали падать к земле. Ещё мгновение, и строй Юнкерсов распался, теперь он стал напоминать большой клубок, в котором мелькали две стремительные чёрточки. Вот, из этого клубка вывалился ещё один, окутанный дымом, пикировщик, а через секунду он разлетелся на части - по-видимому, сдетонировали бомбы. Видимо один из осколков зацепил ближайший Юнкерс, а тот, накренившись, вывалился из клубка и стал спешно избавляться от бомб. Остальные немецкие лётчики были смелыми и опытными вояками, они не разлетелись в панике в разные стороны, а каким-то образом выдавили из своего змеиного клубка наши истребители. Как только это произошло, из того же облака, откуда появились МиГи, вылетело шесть мессершмиттов 109. Они, разъяренные своей промашкой (как же, пропустили к опекаемым им бомбардировщикам русские истребители), издали начали стрелять по МиГам. А те, не отвечая на тявканье этих шавок приставленных к пикировщикам, устремились ввысь и скрылись в небольшом облаке.
   Немецкие истребители не погнались за наглецами, а, заняв позицию выше бомбардировщиков, стали барражировать над ними. Юнкерсы опять начали выстраиваться змейкой, чтобы закончить своё чёрное дело. И снова я, в бессилии, матерился - вражеская воля была сильнее любых случайностей и отчаянных наскоков русских героев.
   Но что это? Из облака, в котором скрылись наши истребители, опять вылетели две искрящиеся на солнце точки и понеслись, всё увеличиваясь в размерах, в сторону строя пикировщиков, который стал приобретать форму кобры, готовящейся к нападению. Два мессера встали на пути разогнавшихся МиГов, казалось, столкновение неминуемо - наши пилоты явно шли на таран. Нервы у немецких асов не выдержали, и они попытались отвернуть в сторону. Во время этого манёвра мессершмитты подставили своё брюхо МиГам и получили 'по самое не могу'. Раздались короткие пулемётные очереди, и эти, бывшие грозные боевые машины, кувыркаясь, понеслись на встречу с Богом и землёй. Никто из пилотов не успел выпрыгнуть.
   МиГи же, не отвлекаясь на другие истребители, продолжали движение в сторону Юнкерсов. И меньше чем через минуту строй пикировщиков снова превратился в громадный, неправильной формы, клубок, в котором скрылись не только наши МиГи, но и два, подоспевших на помощь своим, мессера. Беспорядочное мелькание железных птиц продолжалось пару минут, потом раздался мощный взрыв в середине этого клубка, и на землю начали планировать части фюзеляжа Юнкерса, и не только - в этих обломках, как мне показалось, присутствовало и крыло мессершмитта.
   Вот после этого взрыва немцы запаниковали - на землю, в сторону от шоссе посыпались бомбы, а затем Юнкерсы на бреющем полёте, врассыпную, начали разлетаться. МиГи не могли их преследовать, они были заняты другим - пытались ослабить бульдожью хватку трёх мессершмитов. Но не тут-то было - немцы вцепились намертво. Закрутилась такая карусель, что у меня, глядя на эту стремительную круговерть, глаза чуть не вылезли из орбит и голова закружилась. Но я продолжал наблюдать за этим смертельным боем - ещё бы, я такого никогда не видел. К тому же очень переживал за наших ребят. Впервые за всё время с начала войны я видел такое воздушное сражение. Обычно немецкие истребители неизменно выходили победителями в боях, а тут борьба шла в нашу пользу, несмотря на численное превосходство мессеров. Наши лётчики выглядели теперь не просто героями, отчаянно бросающимися в последний смертный бой, они сражались как настоящие асы, наголову превосходящие немецких пилотов. В подтверждение этого ещё один из мессершмиттов начал буквально разваливаться в воздухе, так что пилот из него снова не смог выпрыгнуть.
   Однако моё торжество было недолгим. Вот, один из МиГов задымил и отвалил в сторону. Ближайший к нему мессершмитт резко сменил курс, пытаясь его добить. Но лучше бы он это не делал - второй МиГ, совершив невообразимую петлю, ушёл от своего визави, мгновенно оказался в хвосте преследователя уже подбитого МиГа, и щедрой порцией свинца угостил немецкого шакала. Это случилось практически надо мной, и было хорошо видно, как от кабины мессера отлетают куски пластиглаза. Пилот подбитого МиГа как будто увидел, что его преследователь уничтожен и выпрыгнул из самолёта, уже начинающего гореть открытым огнём. Парашют раскрылся практически сразу, и наш герой медленно стал планировать в поле, как раз за той рощицей, в которой мы и прятались от немецких самолётов. А второй МиГ, когда его пилот убедился, что его товарищ жив, снова совершив свою замысловатую петлю, вернулся на то место, где он сражался с последним мессершмиттом. Но тот к этому времени уже почти исчез из видимости, позорно сбежав, так сказать, с поля боя, и только вдалеке, на западе, виднелась ещё некоторое время чёрная черточка, которая скоро скрылась в облаках.
   Русский витязь, по-другому я его и назвать не мог, не погнался за врагом; вместо этого он заложил вираж и совершил круг, облетая своего товарища, который спускался на парашюте. Тот помахал рукой своему напарнику. По-видимому, это был какой-то сигнал, так как МиГ перестал кружиться вокруг парашютиста, опять заложил вираж и унёсся в сторону аэродрома, возле которого раньше располагался штаб 11-й САД.
   Как только это произошло, я вскочил на ноги, чтобы бежать к грузовику. Нужно было быстрее подбирать пилота-героя, а кроме 'Хеншеля' по этим буеракам не смог бы проехать ни один другой автомобиль. Не посылать же за сбитым лётчиком танк. Только я повернулся, как тут же встретил глазами взгляд Шерхана, который стоял метрах в семи от меня, а прямо за ним маячила довольная физиономию красноармейца Лисицына. Ребята тоже выбрали это место, чтобы наблюдать за воздушной схваткой и сейчас стояли в эйфории от только что увиденной, столь впечатляющей картины воздушного боя. Из этого состояния их вывел мой возбуждённый возглас:
   - Ну что встали, рты раззявив! Быстро в машину и едем подбирать героя.
   Ни слова не говоря, ребята повернулись и побежали к грузовику, я кинулся вслед за ними.
   Из рощицы мы выехали, когда парашют был ещё в воздухе, а к пилоту подъехали практически в тот момент, когда его ноги коснулись земли. Военлёт ещё гасил парашют, когда я, расставив руки, бросился к герою. За мной, не отставая, нёсся Шерхан. Когда лётчик обернулся ко мне, я резко остановился от неожиданности, чуть не упав в объятия командира 11 САД генерала Черных. При этом только и смог произнести:
   - Петрович, ты...!
   Вот чего-чего, а такой встречи я никак не ожидал. Это был мой товарищ, в прошлом великолепный охотник, прекрасный собеседник и весёлый собутыльник, а ещё командир мощной авиадивизии, но, что при этом он ещё пилот от Бога - это не укладывалось ни в какие каноны. Несомненный факт, что генерал Черных отличный стратег, прекрасный организатор и хозяйственник, мудрый руководитель (эти понятия прочно сидели в моей голове). Но, что он воздушный боец такого класса! Однако потом я вспомнил, что Черных - герой Советского Союза и заработал свою звёздочку, не сидя в кабинетах, а воюя в Испании, за сбитые немецкие самолёты. Сам Петрович об этом не распространялся, но ходили слухи, что только под Мадридом он вогнал в землю двенадцать мессеров. Да...- мастерство не пропьёшь, а в данном случае, не просидишь в мягких креслах, тем более я помнил, что Черных довольно часто делал тренировочные вылеты. Тогда мне казалось, что это очередная блажь генерала, так же как и охота, но сегодняшний воздушный бой показал, как я ошибался, и, что Петрович - мужик ещё о-го-го какой, несмотря на свои сорок два года.
   Все эти мысли вылетели прочь из головы, как только он отстранил меня и произнёс:
   - Привет, Юрка! А ты как думал? Конечно, я! Не всё же Черкасову спасать авиадивизию, мы тоже кое-что можем! А если серьёзно, Юра, я очень рад, что именно твоя колонна сейчас стоит на шоссе. Всё-таки мы не ошиблись и рисковали так не зря!
   Я удивлённо глянул на Черных - с каких это пор он стал делить людей по важности - к кому бросаться на помощь, а кого можно бросить на произвол судьбы? Он же всегда был правильный человек, и ему, по большому счёту, было наплевать на чины, звания и регалии. Любой красноармеец, находящийся в затруднительном положении, мог рассчитывать, что генерал Черных протянет ему руку для поддержки. Конечно, если при этом не будет приказа, что нельзя распылять силы и нужно сосредоточиться на жизненно важном деле. Если дело, к примеру, будет касаться судьбы страны - Петрович по трупам пойдёт, но задачу выполнит. Именно на этой почве мы с ним и сошлись, а охота - она что, она просто поспособствовала, чтобы притёрлись наши характеры.
   Почувствовав моё удивление, Черных пояснил:
   - Понимаешь, Юра, я получил приказ генерал-лейтенанта Болддина, любыми средствами обеспечить прикрытие с воздуха колонны Черкасова. Сейчас в дивизии и двух эскадрилий истребителей не наберётся, и все они в бою. Пришлось тряхнуть стариной и самому вылетать на твои поиски. Примерное время, когда вы должны проследовать по шоссе я знал, и что в колонне будет два броневика, грузовик и легковая машина, тоже был проинформирован. Задание не предполагало отвлечение сил на другие колонны: истребителей больше нет, и приказ был однозначен - обеспечить воздушное прикрытие только этой колонны, состоящей из четырёх единиц техники. А тут по дороге двигается довольно большая по нынешним временам колонна и нагло так ползёт, танками пробивая себе путь. Тут-то я и вспомнил про тебя - только психи в такое время могут двигаться по центральной трассе Белостокского выступа. Ну, или люди из 7-го ПТАБРа, которым всё нипочём, и они, играючи, надрали жопу 2-й танковой группе вермахта. Что им люфтваффе - они одними плевками отгонят целый бомбардировочный полк. Ха-ха-ха...!
   Я охотно поддержал смех генерала, и тут же услышал хихиканье Шерхана, раздавшееся за моей спиной, непривычно интеллигентное и тихое такое хихиканье, а не его обычное, фирменное, так сказать, ржание Асаёнова. Уважал старший сержант генерала, ничего не скажешь, и при нём вёл себя тихо, как пай-мальчик. Петрович, услышав этот раболепный смешок, глянул, кто стоит за моей спиной, улыбнулся своим мыслям и уже привычным, командирским тоном, рявкнул:
   - А ты что, старший сержант, стоишь столбом - не видишь разве, что генерал парашют собирает и ему помочь нужно?
   Шерхан с готовностью выскочил из-за моей спины и суетливо стал собирать расстилающийся по стерне парашют. А Черных легонько подтолкнул меня к грузовику, как бы намекая - хватит тут лясы точить, нужно делом заняться,- что сразу и подтвердил словами:
   - Давай, Юра, быстрее в дивизию, там тебя Болдин заждался. Да и из Москвы постоянно радируют - когда к ним отправим самолёт с пленными фашистами. Важный ты теперь стал человек, вон, даже генерала отправляют, чтобы обеспечить тебе беспрепятственный проезд.
   Черных опять хохотнул и продолжил, высказав, по-видимому, давно терзавшую его мысль.
   - Знаешь, я до последнего момента сомневался, что твои машины находятся в этой колонне. Ведь я же в курсе, что подразделения бригады стягиваются к Слониму, и такое количество народа не может быть с тобой, но, слава Богу, я тебя хорошо знаю - Черкасов из-под земли раздобудет людей и технику, чтобы помочь своим людям, зубами вцепившимся в берега реки Нарев. Им там сейчас действительно тяжело - фронт на юго-западном направлении, считай, рухнул; немцев сдерживают, пожалуй, только узлы обороны, занятые подразделениями 7-го ПТАБРа. Я же - летун и обстановку на фронте знаю хорошо. Всё держится на волоске. В укрепрайонах только отдельные доты ещё сопротивляются и сдерживают напор немцев. Сверху хорошо видно, какие громадные потери несут немцкие части в районе Семятичи, недалеко от моста через реку Буг. Ну и твои орлы у переправ через реку Нарев постарались - знатно покрошили фашистов. Особенно сверху впечатляет поле боя у Сурожа. Так что, если бы не эти очаги сопротивления, уже сегодня наступил бы полный коллапс.
   Остановившись у кабины Хеншеля, Черных перешёл на полушепот, наклонился ко мне и произнёс:
   - Знаешь, Юр, на что всё это больше всего похоже? На хорошо спланированное предательство высшего командования. Представляешь, когда я оборудовал два запасных полевых аэродрома, меня чуть под трибунал не отдали. Если бы не война, точно бы, с командования дивизией сняли. А сколько раз я докладывал, что на немецких аэродромах, расположенных рядом с границей, количество самолётов увеличилось на порядок - на них только взлётные полосы и рулёжные дорожки свободны, а остальная территория забита самолётами. И опять, только один лай из Минска и приказ - ни в коем случае не перелетать границу и не делать аэросъемок. Как я узнал после начала войны, штаб фронта днём 22 июня получил Директиву ? 3 из Москвы, которая предписывала нанести механизированными силами концентрированные удары по противнику на сопредельной территории и овладеть городами Сувалки и Люблин. И как же Павлов и его штаб начали выполнять эту Директиву? Да они её только полностью исказили и сделали совершенно невыполнимой. Во-первых, наспех сформированную КМГ бросали в бой разрозненно и без единого командования - Болдин номинальный командир КМГ, всё это время просидел в штабе 10-й армии и в части подведомственной ему группы ни разу не выезжал. Во-вторых, самый мощный 6-й Мехкорпус, включённый в эту группу, сначала погоняли по Белостокскому выступу в поисках мифической немецкой танковой дивизии, а когда его танки израсходовали моторесурс, а многие вообще застряли в болотах, пришло время отправлять его под Гродно. Тоже, знаешь, не близко, да ещё по этим хреновым дорогам, забитым разбомбленной техникой. А я несколько раз докладывал в штаб 10-й армии, что с воздуха не видно никаких 'прорвавшихся немецких танковых дивизий' и за это получил очередной втык от Голубева. И, в-третьих, в Директиве ясно указанно, что удар нужно наносить по территории Польши, в основание немецкого клина. То есть, прорываться к Сувалкам, а не лезть под удар самых боеспособных немецких дивизий третьей танковой группы Гота, которые нацелены на Гродно. И дураку ведь ясно, что если мы перережем единственную железную дорогу, по которой снабжается 3-я танковая группа, то Готу крышка. Он в том, болотисто-медвежьем углу, без этой самой железной дороги, даже банку тушёнки для себя не протащит, не говоря уже о том, чтобы обеспечить группу топливом и боеприпасами.
   Петрович смолк и внимательно на меня посмотрел - хотел для себя уяснить, как я воспринимаю его информацию. А я был весь во внимании и со многими его словами был полностью согласен, и даже прихлопнул дверь грузовика, которую предупредительно приоткрыл Лисицын, чтобы командиры, не утруждая себя, могли забраться в кабину. Не нужно, чтобы слова генерала достигли ушей красноармейца. То ли дело Шерхан, он почувствовал, что командиры ведут важный разговор и, молча, не подходя к нам, забросил в кузов парашют и забрался туда сам. Черных тем временем, прозондировав выражение моего лица, удовлетворённо хмыкнул и продолжил:
   - Знаешь Юр, крепость Осовец ещё держится, и можно было бы под её прикрытием, спокойно, без боёв, добраться до Августова, а оттуда до Сувалок, 26 километров по дороге. Но даже, если её плотно перекроют немцы, можно двигаться другим путём - от границы до железной дороги на Сувалки по межозёрному дефиле - всего-то 20 километров. А если перерезать железную дорогу, то удерживать её за собой в той местности можно и малыми силами. Один из твоих полков мог бы поставить на колени всю третью танковую группу немцев. Но все эти планы какой-то группе наших генералов очень не нравятся. Полное впечатление, что, вымотанные бессмысленными маршами, соединения, специально подставляются под удары самых боеспособных частей вермахта. Твоей бригаде повезло, что она является Резервом Главного Командования и подчиняется, практически, только приказам из Москвы. Если бы не это, то, хрен бы, вам дали возможность устроить баню 2-й танковой группе немцев: сидели бы сейчас в своём Михалово и утирали кровавые слёзы. А сейчас, конечно, все хотят примазаться к твоей победе - что именно их распоряжения ты выполнял. Вон, в штабе Голубева, сразу связь наладилась, как только твой Пителин разослал радиограммы в Москву и Минск ' о грандиозных успехах, достигнутых бригадой'. Сразу связались со мной с приказом, провести аэрофотосъемку последствий ваших засад у Ружан и Ивацевичей. Почему-то у этих штабных крыс раньше не возникала мысль использовать авиацию в поисках следов, якобы прорвавшейся в тылы армии, целой немецкой танковой дивизии. Даже в этой ситуации они бы замылили все полученные данные, но поступил грозный приказ - немедленно, самолётом отправить полученные фотографии и саму фотоплёнку в Москву. Я, естественно, сразу же отправил в Москву СБ с дополнительными навесными топливными баками, который без дозаправки способен достичь столицы.
   ' Хм, в Москву..., это хорошо!' - в отличие от Петровича, который только теперь начал прозревать, я знал по своей прошлой жизни, что в руководстве армии, да и страны, есть люди, которые всеми фибрами души ненавидят Советский Союз и всячески способствуют его проигрышу в этой войне. Вот, только, к сожалению, я не знал, кто именно - эти сволочи, так замаскировали свои действия, что даже через много лет наш эскадронный специалист по истории не мог нам конкретно назвать их имена. Он рассказывал, что только небольшая часть врагов попала под Сталинские чистки и, наоборот, все эти чистки прошлись, в первую очередь, по честным людям, настоящим патриотам своей страны. Умные и хитрые враги использовали эти репрессии, чтобы убрать с важных постов энергичных, опытных профессионалов и заменить их на зелёных, безбашенных мальчишек, которые не задают лишних вопросов, а, не задумываясь, выполняют любые, даже самые странные, с любой точки зрения, распоряжения.
   Эти мысли пронеслись в голове буквально за те секунды, когда Петрович молчал, глядя на меня печальными и усталыми глазами. Я, чтобы как-то прервать это гнетущее молчание, даже перед ним играя привычную роль тупого служаки, которому только что открыли глаза на существующее положение дел, воскликнул:
   - Так это что получается, никому из командования нельзя верить? Эти гады, генералы, нас на убой тащат?
   Черных усмехнулся, хлопнул меня рукой по плечу и, уже более весёлым тоном, произнёс:
   - Почему же это, всем не верить? Вот я - тоже генерал, но мне-то ты веришь?
   - Тебе верю, а вот другим теперь - не знаю!
   - Да ладно, Юр, нельзя так! Подавляющее число генералов и штабных командиров - нормальные честные люди. Только единицы из них враги. А, может быть, враг и вовсе, всего лишь один, но сидит он в высоком кабинете, и мозги у этого злого гения работают как арифмометр, а эти единичные генералы у него, как марионетки в ловких руках.
   Да..., не зря я всё-таки в эскадроне был одним из лучших по методам конспирации. Вон, даже у хорошо меня знающего человека, не вызвала и тени сомнения искренность моих слов. Именно такой реакции Черных от меня и ожидал. Но уже через секунду от самовлюблённых ощущений, что я хитрый и прожженный конспиратор не осталось и следа, потому что неожиданного для самого себя, в одно мгновение превратился из крутого конспиратора в изумлённого мальчишку, которому вдруг дали вкусную конфету. А причиной этому стал всего один возглас Петровича, который меня просто ошарашил своей абсурдностью. Генерал неожиданно строгим, командирским голосом спросил:
   - Черкасов, ты почему не по форме одет?
   Я, изумлённо на него глядя, промямлил:
   - Как это, не по форме? Всё строго по уставу, ну, может быть, только гимнастёрка и галифе слегка помяты.
   Но Черных настаивал:
   - Да нет, товарищ командир, петлицы у тебя не те! В них должны быть не скрещенные стволы пушек, а танки.
   Глядя на меня такого, стоявшего открыв рот и изумлённо хлопающего глазами, Петрович не выдержал, расхохотался и сквозь смех произнёс:
   - Да и шпалы в петлицах у тебя не по форме - звёзды там должны быть. Понимаешь...? По две звезды в каждой петлице. Генерал ты теперь, Юрка - ге-не-рал...!
   Моё неподдельное изумление веселило Петровича ещё некоторое время, но потом он перестал смеяться и уже совершенно серьёзным голосом сообщил:
   - О присвоении тебе внеочередного звания я узнал перед самым вылетом на задание. Пришла радиограмма из Москвы за подписью самого Сталина, в ней ещё много фамилий людей из твоей бригады, кому присвоено внеочередное звание, из них я запомнил только Пителина - теперь он полковник. В той же радиограмме ты назначен командиром 6-го Мехкорпуса.
   У меня непроизвольно вырвался возглас:
   - А как же Хацкилевич?
   Черных изменившимся, слегка дрожащим голосом ответил на этот, как оказалось, нелепый, вопрос:
   - Погиб Михаил Георгиевич! Пал геройской смертью непосредственно в боевых порядках Мехкорпуса. Не прятался он за спинами подчиненных, как некоторые наши генералы. До конца выполнил свой долг!
   В интонации Черных теперь уже отчетливо зазвучали металлические нотки, и он как истинный комдив гаркнул:
   - Всё, Черкасов, время не ждёт, нужно двигать отсюда!
   Потом, осознав, что говорит не с подчиненным, а с другом, к тому же, теперь ставшим генералом, смягчился:
   - Уезжать нужно, Юра, отсюда, не дай Бог, немцы повторят авианалёт, и теперь уже будет некому прийти на помощь. К тому же в штаб моей дивизии должен прибыть один из заместителей Хацкилевича, чтобы хотя бы вкратце ввести тебя в курс дела и сопроводить в штаб 6-го Мехкорпуса. Я сам слышал, находясь в нашем радиоузле, как Болдин по рации давал такое распоряжение начальнику отдела связи Мехкорпуса майору Скворцову.
   Хотя я и был несколько невменяем по понятной причине, но доводы Петровича не прошли мимо моего, несколько затуманенного состоянием эйфории, сознания. Я послушно влез следом за Черных, в кабину 'Хеншеля' и скомандовал Лисицыну двигаться обратно, на шоссе, к нашей колонне.
  
  
   ****************
  
  
Оценка: 5.12*60  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"