Последний год Зина Львовна часто выходила на оживлённую улицу, стелила чёрную тряпку чуть поодаль от автобусной остановки, вставала на колени и била поклоны. Большинство прохожих пробегали мимо убогой на улице, стараясь не замечать ее, так же как слякоть и грязь, - неприятно, но ничего не поделаешь. Те люди, которые не могли равнодушно пройти мимо нищенки, поскорей скидывали рубли как назойливую муху с руки, отводя глаза, и подавая милостыню как бы вскользь, как кинуть окурок не на асфальт, а в урну и почувствовать себя при этом добропорядочным гражданином. Львовне же хотелось, чтобы ей смотрели в глаза, смотрели на неё и понимали. Ей казалось, что весь мир в гордыне погряз.
Старуха вовсе не была нищенкой, ей хватало пенсии. На скопившуюся за день в пластиковом стаканчике мелочь, она покупала корм и отдавала кошкам во дворе. Ни одного из прикормышей ни разу не погладила Зина Львовна, ни одного бездомного котенка не приютила в морозы, - просто отдавала еду и шла домой.
Из-под стекла серванта, с фото в траурной рамке, грустно смотрела Даша. Фотографию сына старушка не держала на видном месте, он и так стоял перед глазами всегда. Помимо фантомов, в ее квартире царили тусклый свет фонарей, проникающий сквозь давно немытые окна и тишина. Она не включала телевизор с тех пор, как услышала по какому-то каналу о важной социальной функции, которую старики выполняют в обществе. С экрана вещали о том, что бабушка - это хранилище опыта и знаний, житейская мудрость, передаваемая в семье из поколения в поколение, способствует успешной социализации молодежи. Обычная фраза, упав на психику лёгким пёрышком, оказалась последней каплей сокрушительной силы.
Когда-то Зина Львовна была активной и уверенной в себе дамой, считала, что точно знает, как надо жить правильно. Женщина сделала неплохую карьеру и твёрдой рукой руководила отделом госучреждения. Успевала ударно трудиться везде - на работе, дома, на даче. Мнения для Зины Львовны существовало только два - одно ее, другое неправильное. По жизни она являлась несокрушимой скалой - основательной, правильной геометрической формы.
Однако, и у неё была слабость - Коленька, родной сынок, одна поднимала. Взрослый Николай стал гордостью матери. Коллеги завидовали, что у неё такой сын - и на работу отвезёт, и сумки поднесёт, и выходные с ней на даче проводит. Именно проводит, а не помогает по хозяйству, но об этом сотрудницам знать было не положено. В быту Коленьки вообще как бы не существовало. Он никогда не задумывался о квартплате или ценах на продукты, о том, что если розетка сломалась, то нужно починить или найти электрика. Надевая с утра тёплые ботинки, он не вспоминал о том, что вечером бросил их сырыми в прихожей. В рабочие будни он даже не заводил будильник. Вовремя встать, разбудить, накормить - входило в обязанности матери. Сильная Зина Львовна героически несла заботы и ответственность на своих плечах, Николай же мог потратить всю зарплату на стильный сувенир.
Иногда Зина Львовна задумывалась о том, что в их жизни появится женщина. Постоянная женщина. Подружек у симпатичного парня хватало, но это были незначительные интрижки. Неопасные. Любящая мать убеждала себя, что это правильно, у взрослого мужчины должна быть семья, а ей нужны внуки и помощь по хозяйству. Конечно, никто не испечёт Коленьке пирожки так, как она, и молодые девки вообще бестолковые, но ведь хорошая невестка будет старательно учиться у мамы уму-разуму. Именно так представляла Зина Львовна счастье сына, как две любящие женщины, под чутким руководством старшей посвятят свои жизни заботе о нем. И вроде была даже рада, когда на пороге впервые появилась робкая Даша.
Два года спустя, Дашу хоронили в закрытом гробу. Нарезая оливье на поминки, Зина Львовна думала о том, что не будь невестка такой упрямой нахалкой, не сбежала бы на ночь глядя в истерике под проливной дождь, не было бы этой жуткой аварии и не сидел бы Коленька весь почерневший.
После похорон Зина Львовна взяла отпуск и принялась с утроенной заботой опекать сына. Николай ничего не говорил матери, он по-прежнему надевал теплые ботинки, доставал из шкафа выглаженные рубашки, только шел в них не в офис, а в пивной бар. Он не мог находиться дома и не хотел общаться со старыми друзьями, ловить на себе их внимательные взгляды. Вдовец приходил в бар, брал спиртное и смотрел футбол, который никогда его не интересовал, пока однажды не увидел на привычной уже двери вывеску "Закрыто по техническим причинам". Тогда Николай купил в магазине две бутылки водки и отравился домой.
Зина Львовна гладила простыни, одновременно смотрела сериал и не ждала сына так рано. Она, конечно, замечала, что Николай стал приходить не совсем трезвый, знала, что он уволился с работы. Увлечение выпивкой Зина Львовна не одобряла, но предпочитала помалкивать до поры до времени. Она не допускала даже мысли, что Коленька, ее чудесный мальчик может стать алкоголиком.
-Вот пройдёт время, - думала мать, - станет сынок прежним и жизнерадостным, тогда я перееду на дачу и буду разводить цветы. Садовые ромашки. Или выращу самый большой кабачок. Но до тех пор, пока Коленька одинок и подавлен, я должна его контролировать.
Пьющим и безработным сыном Зине Львовне было легче манипулировать. Только душевности и доверия, как до появления Даши никак не получалось достичь. Поэтому она помалкивала, но две бутылки водки на столе вывели ее из равновесия. Это было совсем неправильно, это никак не входило в ее план Коленькиной реабилитации, о чем она и не замедлила поведать сыну. Николай выслушал очень внимательно, затем заполнил стакан водкой и протянул матери.
-Давай выпьем, Мам. За Дашу.
Зина Львовна выплеснула водку в раковину и сказала:
-Не буду. И тебе не дам. Не дам спиваться, - и взялась за бутылку, намереваясь вылить остатки.
Николай крепко схватил мать за руку, другой рукой вновь налил полный стакан и. ухмыляясь, выпил его залпом. До дна. С этого дня жизнь Зины Львовны превратилась в ад. Помимо того, что Николай пил длительными запоями, со временем он становился все агрессивнее.
Не в характере Зины Львовны было сдаваться. Наркологи, психологи, дорогие таблетки и дешевые народные рецепты - нет такого средства, к которому бы она не прибегла в борьбе за сына. Всё оказалось бесполезным.
Николай всё больше терял человеческий облик. Он обзывал мать ужасными словами, выкручивая руки, отбирал кошелек, если она не давала денег на бутылку. Нередко посреди ночи он включал в её комнате свет, музыку и усаживался рядом, чтобы поговорить за жизнь. То, что мать измучена и хочет выспаться, его нисколько не волновало, он стал совершенно безжалостным. Когда у Зины Львовны случился первый сердечный приступ, сын стоял и смеялся, наблюдая, как она дрожащей рукой набирала номер скорой помощи. На следующий день он позвонил ей больницу не для того, чтобы поинтересоваться здоровьем, а чтобы выпытать, где спрятаны деньги. Ему срочно надо было опохмелиться, ему было плохо. Попытавшейся пристыдить его матери, он пожелал сдохнуть, и перевернул всю квартиру, распотрошив даже перьевую подушку.
Почти каждую ночь Зина Львовна плакала и задалась лишь одним вопросом - За что? Как такое могло случиться? Иногда ей казалось, что она видит долгий-долгий плохой сон и вокруг все становилось нереальным, вязким. Ужасно хотелось проснуться. А еще ей было стыдно. Стыдно перед соседями за ночной пьяный шум, стыдно перед знакомой продавщицей из магазина за углом, у которой Николай постоянно выпрашивал водку в долг. Зина Львовна давно растеряла былую уверенность. Теперь она пыталась поскорее прошмыгнуть к себе в квартиру, не столкнувшись на площадке с соседями. Ей казалось, что все шепчутся за ее спиной.
В тот злополучный вечер, Зина Львовна ломала голову, как растянуть последние деньги на неделю. С работы по состоянию здоровья пришлось уйти, а пенсии катастрофически не хватало. Поэтому она решила стоять насмерть, когда проспавшийся Коленька вознамерился добыть деньги на пропой. В красном углу у Зины Львовны стояла икона - осталась еще от матери. Когда разъяренный Николай понял, что денег от матери не добиться, а в долг ему больше не дадут, он начал хватать из серванта хрустальные бокалы и бросать их на пол.
-Дай денег, дай денег - орал он как заведенный, разбивая очередной бокал. Мать глотала слезы и не сдавалась, но когда сын схватился за икону, не выдержала.
-Поставь, Ирод. Не смей. - закричала она и бросилась на сына с кулаками.
Николай с размаху швырнул икону об стену. Оклад треснул, стекло и засушенные цветы разлетелись в разные стороны. Осколок отскочил от стены и распорол Львовне щеку.
-Будь ты проклят, ненавижу тебя - плакала она, размазывая кровь по лицу. Затем достала из мясорубки спрятанные деньги и швырнула их сыну...
Бывают ночи, когда и алкоголикам не лезет в горло водка. Он выпил три стопки, вылил остатки в унитаз и разрыдался.
Неделю Николай ходил тихий, задумчивый и абсолютно трезвый. Зина Львовна боялась даже громко дышать, чтобы не спугнуть наступивший покой. Вечером, в воскресенье сын подошел к матери, встал на колени и прижался к её ногам.
-Прости меня, мама. Пожалуйста, прости. За все прости - шептал он.
Из выплаканных за последние месяцы старческих глаз потекли горячие слезы. Но на этот раз, слезы облегчения, прощения и надежды. Весь вечер, как в старые времена, мать с сыном пили на кухне чай. Зина Львовна строила планы на будущее. Перед сном, впервые за долгое время, Николай крепко обнял мать и сказал - Я люблю тебя, мама.
В одиннадцать часов вечера Зина Львовна уснула совершенно счастливая, с твердой уверенностью в том, что завтра, с понедельника, у них начнется новая жизнь.
В полночь Николай шагнул из окна. С восьмого этажа.
Годы спустя, последний сердечный приступ застал одинокую пенсионерку на городском кладбище.
В одной оградке расположены три могилы. Даша упокоилась слева, Николай справа. Зина Львовна лежит между ними.