Аннотация: Юноша мечется в сомнениях, выбирая между тремя женщинами, он осознает, что выбор повлияет на его жизнь.
-1-
Перед выходом Антон опрокинул в себя мензурку спирта. Мама хранила его в буфете, в бутылочке с рисками, на случай простуды. От спирта внутри головы словно включился крошеный вентилятор, а мысли, точно фантики от конфет, сдувало прочь. Он пробежал по темному двору, не разбирая дороги. Длинные льняные волосы, куртка нараспашку, под ней черная рубашка, на шее - крестик на серебряной цепочке. Сердце его замерло в радостном предвкушении. Тонкий лед на лужах трещал под подошвами ботинок. Пахло талым снегом, по-весеннему теплый и сырой ветерок дул в лицо. Тропинка вела к мрачному, несколько обветшавшему, но некогда элитному дому, куда обычно селили номенклатуру.
Антон вошел в подъезд, поднялся по мраморной лестнице на третий этаж, постоял минуту у двери, нажал на кнопку звонка. Дверь распахнулась сразу, точно его ждали. Но он ощутил разочарование: встречала его не Людмила Георгиевна, а незнакомая женщина в нарядном платье с кружевным воротничком. Квартира была полна чужих людей, видимо, здесь отмечали чей-то день рождения. В гостиной за праздничным столом уже почти никто не сидел, только лысый дядька в цветастой рубашке уплетал селедку под шубой. Играла эстрадная музыка. Дамы курили и сплетничали на кухне. Мужчины увлеченно играли в карты в кабинете. В спальне на кровати расположилась влюбленная пара, они смотрели фильм, записанный на видеокассету.
Антон присел за стол, налил себе водки, выпил. Лысый дядька, увлеченный салатом, не обращал на него никакого внимания. Людмила Георгиевна заметила его через застекленную дверь. Выбежала из кухни, оправляя на ходу изящное платье черной шерсти, наверняка безумно дорогое и импортное. В этом платье она казалась подростком, его ровесницей, только морщинки на шее выдавали возраст. Серые глаза ее увлажнились, блестели сильнее обычного, по ним угадывалось истерическое настроение. От нее пахнуло горькими духами, коньяком и сигаретным дымом. Юноша, как обычно, смутился от ее долгого пристального взгляда. Взгляд этот казался странным и будоражил его фантазию. В нем читались несовместимые вещи: материнская забота и бесстыдное кокетство.
- Тебя Оленька моя сейчас разве не ждет? - спросила она.
- Ждет, но вы же сами просили приехать...
- Тебе виднее... Ты подожди здесь, я докурю и приду.
-2-
Людмила Георгиевна была мамой его одноклассницы Оленьки. Собственно, он и познакомился с ней, когда Оленька, в день назначенного свидания упорхнула с другим мальчиком. В тот вечер, несмотря на стыд, Антону пришлось задержаться. Его сразу привлек взгляд Людмилы Георгиевны: свободный, раскованный, даже развязный, пронизывающий насквозь, словно рентген. Ее профессия - психиатр только добавляла этой даме загадочности. Ее манера вести себя с самого начала обескураживала юношу. Она наслаждалась своей властью, превосходством зрелой опытной женщины, уверенной в своих чарах. Она небрежно заигрывала с ним, но маскировала свои намерения наигранной материнской заботой. Такое обращение злило Антона, нервировало его, но и привлекало тоже.
Антон стыдился, но все же во все глаза рассматривал хозяйку. В квартире царил полумрак, уютный торшер отбрасывал нежный свет теплых тонов. Когда она села в кресло, небрежно застегнутый шелковый халате ее распахнулся, открылись безупречные линии ее ног, словно выточенных из алебастра. Это зрелище ошеломляло Антона как хороший удар в челюсть. Он отвечал на ее вопросы сиплым от волнения голосом, а под конец вечера мысленно убедил сам себя, что влюблен. Наверное, думал он, это сегодняшнее ощущение стыда и возбуждения и есть та самая, воспетая поэтами, 'высокая' любовь. Высокая, словно музыка Бетховена, до которой никогда не дотянешься, сколько ни расти. Особенно в его нелепой роли бледного юноши, брошенного ухажера милой доченьки.
Они еще не раз встречались. Людмила Георгиевна обычно вызывала его по телефону, как бы даже требовала, каждый раз под благовидным предлогом. Он водил свою даму под ручку в театр, провожал в гости к неизвестным людям, потом встречал после гостей и сопровождал домой. Изредка он навещал ее дома, вовлекался в философские беседы, приносил послушать модную психоделическую музыку. Все эти встречи проходили под покровом благонравия, который конечно же улетучивался каждый раз, стоило Людмиле Георгиевне пустить в ход свой мистический взгляд. Так долго продолжаться не могло. Да и Оленька, что называется, путалась под ногами.
-3-
Оленька условно считалась красавицей. Записная школьная милашка - это же не конкурс красоты, а всего лишь мнение погруженных в деменцию училок. Длинные кудрявые волосы, голубые сияющие глаза с невидимой слезинкой, пухлые губы, застывшие в наивной кукольной улыбке. Полногрудая, с налетом изумительной трогательной невинности. Немного полновата для своих лет. Серьезно относиться к такому существу невозможно. Жизнерадостная, непосредственная, смешливая, на для любовных драм она не годилась.
Однако Антон отводил ей в своих мыслях роль 'предмета вожделения'. С долей сарказма, конечно. Ведь на практике никакого вожделения он не испытывал, даже летом, когда они купались на загородном пляже. Они часто гуляли в парке, обнимались в кино, изредка чмокались по-детски в губы. Хихикали и сплетничали. Почему-то все считали, что он влюблен в Оленьку. Он так к этому привык, что и сам убедил себя в этом. Но можно ли любить одновременно двоих, маму и дочку? Такой вопрос не смущал Антона, потому что он любил не двоих, а скорее троих... Третей была близкая подруга Оленьки Жанна.
Вот с Жанной отношения напоминали драму, все протекало серьезно и даже 'безумно'. Да, эта ведьма, не признающая никаких границ, умела втянуть мужчину в мутный водоворот страсти. От нее Антону иногда было плохо, как от сальмонеллы в школьном завтраке. Но каждый раз его тянуло вернуться. Бесконечные ссоры, примирения, обиды и взаимный гнев - такой вот мрак отношений. Но привлекательный, манящий мрак со слащавым привкусом орехового ликера в грязных подворотнях и темных подъездах, с ощущением невероятной свободы и оторванности от примитивного советского быта. И маленькие запретные подачки страсти. Когда можно запустить руки куда-то глубоко под джинсы, в неизведанную мягкую влажную теплоту, под блузку в область не оформившейся груди с острыми набухшими сосками...
Все это манило Антона до поры. Но Жанна умела помучить мальчика ревностью. Он даже дрался за нее пару раз, получая радужные синяки под глазами. Стоило ей позвонить, он мчался черт знает куда, через весь город. А если прикинуть, зачем? Жанна была на пять лет старше его. Такая маленькая, сильная, крепкая, жесткая, а главное совершенно равнодушная ко всем своим партнерам.
-4-
Итак, Антон любил сразу троих, или считал, что любил. Нормально ли это? От правильного поведения и школьных норм веяло скукой. Его тянуло на бунт. Прогулы, драки, психоделический рок, спирт в мензурках и взрослые женщины. А еще чуждая социализму философия - буржуазный мистический идеализм. В минуты прозрения он понимал, что чувства его расплываются и охватывают чуть ли не половину планеты. В его годы и в его состоянии ума, он любил не конкретную особь, а лишь смутный образ женщины в собственном сознании. Мы же вольны вкладывать в слово 'любовь' все что угодно - от комплексов и рабского преклонения до ненависти.
Безразлично, кто окажется к нему ближе в нужную минуту. Кто-то из этих трех или случайная незнакомка из вагона метро. Все это было делом фортуны и настроения... Но игрой с этими тремя женщинами он слишком увлекся, запустил учебу, а межу тем ничего серьезного пока еще и не выклевывалось. До нынешнего вечера...
Чем он занимался в тот день? Прогулял школу, слонялся по улицам среди весенних ручьев. Смотрел отрешенно на разводы грязи на подтаявшем снегу, в котором обнажились погребённые зимой, выброшенные из окон, предметы - от пустых сигаретных пачек до сломанных детских игрушек. Днем его уже охватило неясное волнение. Позже позвонила Оленька. Первый ее звонок после затяжной ссоры, в которой Антон героически выдерживал характер. В голосе Оленьки проглянула внезапная нежность с оттенком стыдливой капитуляции. Она бормотала что-то бессвязное, невразумительное: 'Если бы я могла стать для тебя единственной...' Она даже всхлипывала в трубку.
Антон прочитал ситуацию легко, с поправкой на женские противоречия. Ему предлагалось явиться в ночи к Оленьке домой, благо мамочка в гостях, а папочка в командировке. Предлагалось на этот раз без всяких ультиматумов, условий и условностей. Просто и беззащитно, так что сарказмы сами угасли в уме.
Самое смешное, что вслед за Оленькой сразу проявилась и ее подгулявшая маменька. Вот где ждал настоящий сюрприз. В голосе Людмилы Георгиевны появился оттенок напряжения. Расценивать ее звонок можно было по-разному. Но суть сводилась к простому - она тоже сбивчиво звала его куда-то в чужой дом, где очутилась случайно. И тут же выскакивала маленькая пикантная подробность: и мать, и дочь безусловно знали о звонках друг друга. Нет, конечно, о ревности и соперничестве тут и речи быть не могло. Разве что зависть к возрасту со стороны матери и к опыту - у дочери. Но факт оставался фактом - образовалась странная конкуренция.
Наконец, не оставив юноше время на раздумья, позвонила Жанна, как бы учуяв звериным чутьем нездоровую обстановку. Верная себе, девушка заманивала и шантажировала, обещала многое и давила на 'слабо'. Ничего нового... Но, видимо, в этот вечер он понадобился этой девушке позарез, чем бы это ему ни грозило. Такая вот возникла к вечеру диспозиция.
-5-
Раздумывал Антон недолго, только пока ехал в метро до центра. Точка бифуркации - где-то он слышал такое заумное выражение. Это когда бог играет в кости с природой, а страдают души смертных. Развилка судьбы, когда может случиться и так, и эдак, и черт знает как. И вот они - все три его странные любви, как сговорившись, одновременно, призывали его к себе. Женщины - существа капризные и обожают привлекать внимание к собственной персоне. Но сегодня, он явно это ощущал, незримо развивалась некая драма с долгосрочными последствиями.
Выбирать Антону не хотелось, лучше получить все и сразу. Ведь он любил их всех как умел, а искусству правильно любить не обучали в советской школе. Даже психологии на уроках не проходили. Интуиция четко ему говорила: кого бы он ни выбрал сейчас, две другие женщины будут утеряны. И посоветоваться не с кем. В то же время совершенно очевидно: кого бы он ни выбрал сейчас, это будет незабываемая ночь. Что же он предпочтет? Темную необузданную страсть Жанны, светлую первую любовь Оленьки или урок жизни от опытной Людмилы Георгиевны? По телефону, конечно же, он обещал быть всем трем.
А может, ему удастся скомбинировать? Но кто же из них, с их истерическими характерами, захочет долго ждать? К тому же все три дамы, как назло, находились в разных концах города. Он рассеяно посмотрел на пассажиров вагона, какой-то пьяный работяга подмигнул ему в ответ, уловив его шальные мысли. Оленька, скорее всего, потерпит, никуда не денется, бедняжка. На роду нее написано быть обманутой и отодвинутой в сторону. Оленьку он решил отложить и бросил монетку. Жанну он загадал на 'орла', и выпал именно 'орел'. Антон облегченно вдохнул и вышел из вагона на пересадку. Теперь он точно знал, что едет к Людмиле Георгиевне. Так он и оказался сегодня в этой квартире за праздничным столом...
-6-
Людмила Георгиевна подошла к нему лишь через час. Она никуда не торопилась напустила на себя вид полного безразличия. Никакой любовной горячки, уж точно она не питала никаких чувств к нему. Может, она соблюдала приличия, болтая с подругами. Или, наоборот, нарушала приличия, вызвав его - бледного мальчика с горящими глазами для демонстрации своей власти. Она невзначай провела рукой по его плечу, но слишком уж фривольно, и произнесла равнодушно:
- Слушай, а пойдем видик посмотрим. Там, говорят, и Феллини есть.
И опять на него посмотрели эти серые глаза с выражением абсолютного превосходства. Меньше всего ему хотелось сейчас смотреть фильмы Феллини, будь этот режиссер трижды знаменит. Хотя, если подумать, там, в спальне, царил такой приятный сумрак...
Молодая парочка при их появлении присмирела. Вероятно, они целовались в темноте, но засмущались чужих людей. Людмила Георгиевна беззастенчиво прилегла на свободную сторону широкой кровати. Антон выбрал 'Город женщин' - подходящее название к сегодняшнему вечеру. Воткнул кассету и застыл в нерешительности у магнитофона. Ему показалось в темноте, что женщина жестом позвала его присесть рядом. Он неловко опустился на кровать, напрягая мышцы. Ноги и руки его одеревенели и плохо слушались. Он с удивлением заметил, как рука Людмилы Георгиевны потянулась к нему и лениво обняла его за талию...
На экране мелькали полуголые обезумившие феминистки и улыбающийся маэстро Мастроянни победоносно шнырял между ними. Режиссер подпустил толику эротики, но зато в комнате эротика лилась через край. Антон, уже не понимая, как он осмеливается такое делать, тоже лег и обнял свою даму. Рука его нервно потянулась к ее ногам. Ситуацию спасал непроницаемый мрак комнаты...
На другой стороне кровати молодые люди чем-то пошептались и в следующий момент, о чудо, встали и ушли. Чертовски деликатно с их стороны! Все еще пытаясь перебороть робость, и глядя широко распахнутыми глазами в ее лицо, Антон потянул вверх край ее шерстяного платья. Это не вызвало никакого протеста...
-7-
Несмотря на только что происшедшее, Антон остался недоволен собой, скорее тяготился обстановкой. Они лежали, обнявшись, на этой застеленной жесткой и холодной кровати, все еще наполовину одетые. Она - в задранном вверх смятом платье, он - в рубашке, без брюк. Фильм Феллини еще не кончился, на экране что-то мелькало. Он присел и попытался заглянуть ей в глаза, чтобы поймать тот самый будоражащий его взгляд, чтобы вернуть прежние острые ощущения. Но она стыдливо отвернулась.
Только сейчас Антон осознал, насколько Людмила Георгиевна пьяна и расстроена. Будь она в себе, наверняка бы позаботилась, чтобы закрыть дверь. Ведь он все время чувствовал, как по коридору проходили люди. Наверное, они заглядывали в спальню и видели их, эти незнакомые ему подвыпившие развеселые гости. Впрочем, у них хватило такта не вмешиваться.
Антона охватило чувство безнадёжности и непоправимой катастрофы Мучительное осознание собственной ужасающей неловкости давило, он прокручивал пошлый сумбур прошедшей сцены и краснел от стыда. Полбеды еще, что Людмила Георгиевна была мамой его подруги. Неважно, что на них смотрели гости: любопытные хихикающие дамы и пропахшие коньяком мужчины. Главное было то, о чем он подумал еще в гостиной - его партнерша не испытывала к нему вообще никаких чувств.
При этой мысли Антон сразу сник и впал одно из самых мрачных своих состояний. Людмила Георгиевна мгновенно заметила изменение его настроения и нашла в себе силы встать. Она медленно натянула колготки, разгладила ладонями платье, поправила наскоро прическу. Затем встала на колени перед ним, прямо как мамочка, завязывающая шнурки ребёнку. Изгибаясь в неудобной позе, заглянула ему в лицо с той самой оскорбительной и столь возбуждающей материнской заботой.
- Ну, что с тобой, мальчик? Почему ты расстроился?
- Зачем вы меня сюда позвали? - спросил Антон, едва сдерживая слезы, все еще не осмеливаясь говорить с ней на ты.
- А ты не догадался еще? Ты же такой умненький у меня...
- Видимо, еще не настолько, - выдохнул он.
- Ну, во-первых, я тоже человек, - горько ухмыльнулась она, и по щеке ее побежала слеза, - и у меня могут быть личные мотивы, - тут она совсем раскисла и стала стирать пальцем потекшую тушь...
- Вы кому-то мстите, что ли?
- Скорее ставлю на место некоторых, - сказала она. - Но я еще не готова вываливать тебе всю подноготную. Мы, знаешь ли, не настолько еще близки, - тут она горько усмехнулась.
- А во-вторых?
- Что, во-вторых? Ах, да... Пообещай мне сейчас кое-что. Ты в некотором роде просто обязан теперь...
- Что?
- Поклянись чем-то для тебя святым, что выполнишь!
- Что?
- Клянись! - говоря это, она все еще стояла на коленях перед ним.
- Ну ладно, клянусь, если...
- Никаких 'если'! Прямо сейчас ты пообещаешь мне с этого дня ни ногой к ней!
- К кому? К вашей дочери?
- Это само собой... Это я даже упустила из виду. К ней тоже... Впрочем, если хочешь, потом позже как-нибудь зайдешь на чай, но не сразу. Главное, к той своей твари больше никогда! Клянись!
- К Жанне? Зачем это вам?
- Тебе не понять, дуралей. Они же подруги! Между ними давно такое творится, что тебе лучше не знать. Она моя дочь! У нее невроз, а тут ты с этой стервой поперек лезешь! Ей же в институт поступать летом... Ведь по виду Оленьки никто не скажет, какой она восприимчивый и ранимый ребенок. Ведь ты же к Жанне бы поехал, если бы я не вмешалась? Да? Ну признайся! Тебе же не надо простых вариантов. Тебя тянет к этой извращенной стерве! Я чувствовала, что только я и могу перебить ее влияние. Только я... Клянись, что ни ногой!
- Да наплевать мне на нее... теперь. А как же с вами? Вам я совсем не нужен?
- Это мы еще посмотрим... Ты красивый мальчик, я бы сказала, шустрый. Из тебя можно вылепить что-то дельное и полезное... в хозяйстве, - она снова заулыбалась. - Но я замужем, я старше тебя на кучу лет, я тебе в матери гожусь, дуралей...
- Я вас больше не увижу? - спросил он с такой сильной тоской в голосе, что женщина вздрогнула.
Людмила Георгиевна вдруг посмотрела на своего мальчика уже совсем другим взглядом. Куда-то испарилось ее женское превосходство, погас пронизывающий рентген в глазах, и даже материнская забота замаскировалась. На него огромными сияющими глазами посмотрела девчонка с размазанной по щекам тушью, растертой вокруг губ помадой и всклокоченными волосами. Эта девчонка улыбалась застенчиво и нежно. Но продлилась эта улыбка несколько секунд...
-8-
Антон не нарушил свою клятву и больше никогда не видел Жанну. От приятелей он слышал, что девушка ведет прежний образ жизни и доводит до безумия встреченных ей мужчин. Говорят, она злоупотребляла алкоголем и сильно раздалась в талии. Последнее обстоятельство никак не уменьшало поток желающих заиметь с ней отношения. С Оленькой он тоже не встречался, за исключением одного парадного семейного чаепития. Все случилось так, как и было оговорено межу ним и Людмилой Георгиевной. Антон даже цветы принес для приличия. Оленька, кстати, все же провалила экзамены в институт и вскоре выскочила замуж за иностранца. Молодая пара улетела в Канаду, где у них родилось двое детей: мальчик и девочка. Людмила Георгиевна с мужем, по слухам, тоже уехали за границу.
Антон поступил в университет, на экономический факультет, и в новой обстановке, уже после распада Союза, его профессия стала пользоваться спросом. Он неплохо зарабатывал, купил квартиру и машину.
Коллега Антона, весьма привлекательная бойкая девушка, с некоторых пор оказывала ему знаки внимания. Однажды весной она уговорила его провести вместе короткий недельный отпуск, тем более что и на двухместный номере получалась экономия. Они вылетели на остров Тенерифе, известный своим вулканом необыкновенной красоты. После ленивого дня на пляже и ужина в отеле пара отправилась в кафе на набережную. Довольно сносно играл заезжий джазовый оркестр, в бокалах плескалось терпкое испанское вино.
- Я давно хотела задать тебе один вопрос, - обратилась к Антону его спутница, глаза ее так и лучились в быстро наступавших сумерках.
Но юноша как будто не расслышал ее. Он как в гипнозе смотрел куда-то в сторону. С удивлением девушка проследила за взглядом Антона. Поодаль за столиком сидела супружеская пара: импозантная дама, по виду иностранка, и невзрачный пожилой мужчина с несколько безвольным лицом, на котором, словно маска, навеки застыло дурашливо-изумленное выражение.
- Думаю, мне пора, - вдруг произнес Антон.
Его спутница надула губки, с некоторой обидой и немым вопросом посмотрела юноше в глаза. Антон резко поднялся, стул его со скрипом отъехал назад. Юноша дошел к столику, где сидела супружеская пара, что-то тихо произнес. Загадочная дама подняла голову, поправила волосы, улыбнулась.
Вскоре она и Антон уже шли вдоль набережной под руку. Темнота поглощала их удаляющиеся фигуры. Со стороны океана доносился грозный рокот набегающих волн. Оставшись в одиночестве, супруг нервно взмахнул рукой, к нему подошел официант. Через минуту на столике появилась бутылка водки в ведерке со льдом. Сослуживица Антона в задумчивости ковыряла ложкой раскисшее мороженное.
![Бифуркация [Ковальков]](/img/k/kowalxkow_t_n/bifurkatsiya/bifurkation1810_fotor.jpg)