- Меркурианские шейхи всего-то зажиревшие перекупщики солнечного света, - говорил я за обедом своим ребятам. - С ними поладить можно, если повезёт, конечно. Признаться, самое тяжёлое испытание я прошёл на стажировке, и после этого уже ничего не боюсь. Годков мне было не больше, чем нашему Леху.
На этих словах Жека закашлялся - а нечего увлекаться едой из тюбиков "Мигомсьешь", эти тюбики так и норовят опорожниться прямо в глотку.
Хмыкнул:
- Бригадир, признайся, в его возрасте ты был таким же звезданутым?
- У меня не было его золотых вихров, но дурь порол я так же мастерски. Только-только закончив университет, я согласился поработать переводчиком на венерианский клан Бергамо.
- На Венере говорят чуднО, - хохотнул наш пилот и, вихляя позвоночником, как венерианский метеоролог, процитировал: "В ночь космопорт накроет ураганом, штормить и штырить будет до утра!"
- На Венере говорят стихами, парень. Если ты чувствуешь ритм строк, значит, в твои уши льются стихи. Особый респект у венерианцев - подражать великому Гольдони.
Я вспомнил бесшабашную юность и ударился в воспоминания.
- Сицилийский главарь (вы знаете тамошнюю венерианскую Сицилию - занюханное местечко) забросил меня под именем Труффальдино из Бергамо в бергамский же космопорт. Он хотел отмазать одну сеньору от нехороших подозрений её мужа. Это после я понял, что местные кланы не балуются пустяками, и замутили там по-крупному, но сначала решил, что ревность - причина скандала в семействе. Ну и досталось мне! Крутился я, друзья, протуберанцем, и до сих пор не верю, что живой.
Все открыли рты, забыв прожевать и проглотить. А Лех робко спросил:
- Чё, это уже стихи?
- Бригадир, - попросил Жека, - не тяни робокота за причиндалы! Как ты умудрился поладить с мафией, кровавой и беспощадной?
Ребята мигом сложили обеденный стол, развалились на лежаках, намереваясь всласть поковыряться в зубах после лунных хрящиков, и я принялся рассказывать:
- В начале дня, там длится он полгода,
я прилетел на челноке пиратском,
меня везли в зловеще-красном лифте,
поставили пред очи главаря.
Главарь был хром...
- Из хрома?!
- Не из хрома.
Он был хромой и с челюстью вставной.
И что он говорил - не знала дворня,
"Фефекты" речи, слов не разобрать.
Его не понимали,- он их резал.
Вот, чувствую, я влип. Живым не выйду.
А босс вещал утробно и невнятно,
И было б легче мне перевести
ворчанье в животе. Не так приятно
в испуге по извилинам скрести
совком и щёткой, мысли собирая.
Я мысленно стучался в двери рая:
не выкручусь - убьют и распылят
в конвекторе на горстку скорбной пыли...
Я был в беде, и волос на затылке,
в паху, под мышками -
на каждом бледном дюйме
несчастной кожи
взмок и шевелился.
И тут, друзья мои, я вдруг припомнил
студенческую пьесу. С третьим курсом
мы ставили её на малой сцене.
Недаром мне кликуху Труффальдино
состряпали. Должно быть, в ней - намёк?
Сказал себе: "Вперёд, смелее, парень!" -
ведь двух смертей, ты знаешь, не бывает
и, я не вру, словами древней пьесы
решил с женою босса говорить.
(Меня позвали, чтоб при ихней ссоре был толмачом, а после - хоть в расход).
Я перевёл, услышав скрип из пасти
главы семейства: "Не хочу вас видеть!
Вот ваш билет в Тартар, - куда подальше.
Вы растоптали плазменное сердце,
мой дом пропах изменою и фальшью,
как каравелла флорентийцев перцем!"
"Слепец! - так отвечала эта дама,
скосив на чуб мой дивные глаза.
- Да если б вас я не любила,
то не спешила бы сюда на помощь!
И не везла бы сорок докторов!"
"На что мне жизнь, когда ей вам обязан?"
"Поверьте, дорогой, я вас люблю!"
"А я вас всей душою презираю!"
"Прошу вас перестать, не то умру я!"
"Уж лучше мёртвою мне видеть вас, сеньора,
чем день и ночь к Педрильо ревновать.
Да что к Педрильо: к Сильвио, Посконе,
Филиппо, Марио, и Бруту, и Фальконе...
"Хотите, значит, смерти вы моей?"
"Да, только смерть награда за измену!"
"Так радуйтесь!"
(Здесь вставлю я ремарку:
на этом месте сделалось мне жарко.
На пару с крутобровою сеньорой
мы диалог вели легко и споро,
но босс едва за нами поспевал -
искусственной системой он дышал,
и надо было сделать передышку...)
Роняет дама платье. "Это слишком, -
подумал я, - не много ль драматизма?
У госпожи и так сильна харизма,
но всё затмит её точёный стан..."
Из декольте не дамский плазмалган
вдруг достаёт...(Он нежился привычно
средь дивных форм,
и очень огорчился, когда его призвали послужить).
Суровый плазмалган вдруг направляет
хозяйка в грудь себе: в постельку, то есть,
ведь он привык всегда быть там внутри.
Щелчок...Её ружьишко не стреляет.
А как стрелять? Как жечь альков любви?
Мой босс бледнеет, челюсть с тихим звоном
валится вниз - пусть, челядь подберёт.
Служанка госпожи с утробным стоном
стремглав к хозяйке, и ему орёт:
"А вы, сеньор, стоите равнодушно
когда пред вами льются реки крови?
Вы тигр, вы лев, вы крокодил бездушный!
Вы режиссёр трагических лав-стори!
Взгляните-ка на этого красавца,
из-за него несчастная супруга
себя насквозь готова распороть!
Нет, госпожа, я так вас не оставлю,
и заберу, пожалуй, плазмалган,
он у меня храниться может тоже...
(мы видим, как ловчила-плазмалган
кочует в грудь побольше и пышнее...
что говорить, ловчиле повезло).
А босс страдает, аж мороз по коже,
и к челюсти приставив полкило
в мешочке льда, сеньоры видит слёзы,
он слышит гнев и горе, он смущён.
Скрипит, хрипит, - не понимаю тоже,
но с переводом лезу на рожон,
поскольку помню пьесу я дословно,
и годна реплика, хоть даже и условно:
"Все женщины умеют притворяться!"
"Вам безразлично? Знайте, я умру!
Придёте вы на раннюю могилу
оплакивать несчастие своё,
но я, клянусь мамашей, к вам не выйду!"
"Любезная, дойти смогу я вряд ли:
протезом наступил опять на грабли
в любовном треугольнике, и в плен
захвачен лютой ревностью и болью,
контужен, смят, и расчленён любовью!"
Я осмелел, добавил от себя:
"По скудости ума не прекословлю,
но вексель страсти гасится любовью.
Сеньора, госпожа, ужель вы глухи,
как черви Марса, слЕпы, как мокрухи
Нептуна, холодны, как лёд Европы
и равнодушней валунов Каллипсо?!
Муж - голый нерв, он выбрался из гипса
лишь день назад. Прошу вас, пощадите!
И дальше, заклинаю вас, любите
сеньора, ведь богаче Креза он,
яиц варёных круче и рождён
для счастья с вами!
Станьте же друзьями!
Аплодисменты, крики, в диком шуме
мой вольный перевод не слышен стал.
Дворовый люд, как депутаты в Думе,
за примирение голосовал.
Владелец воровского синдиката
кивнул мне пальцем, отозвал в сторонку.
Душа рванула в пятки - там остаться,
мурашки ж по спине сбежали к холке.
Сеньор проскрежетал не идеально,
но понял я его трансцедентально.
Сверлить мозги, должно быть, кредо босса:
- Слышь ты, пацанчик, у меня вопросы
по существу и смыслу перевода.
Но, Труффальдятло, я дарю свободу
в обмен на тридцать лет неразглашенья.
Пока не изменил своё решенье,
вали отсюда, спец, фискал и сводник,
ботаник хаффов, словоблуд, угодник
коварных шлюх и их блудливых слуг.
Пшёл прочь, лингвист! Скажи браткам у входа -
я дятла выпускаю на свободу!
- А что потом? - моя бригада произнесла это хором.
-Я выбрал самый грязный рудовоз
на рейс "Венера-Марс", и в нём укрылся.
Но, братцы, вскоре очень удивился,
что в трюме с углем едет и сеньора,
с которой шпарил пьесу. Муж которой
и хром, и зол, и вусмерть беспощаден.
Спросил её: "Куда вы, на ночь глядя?"
Вдруг сорок лбов, во тьме блестя глазами,
в развалах угля встали между нами.
Узнал я сорок мощных эскулапов,
и каждый бластер грел в могучих лапах.
Открыли мне: под углем - диаманты,
украденные у бергамских грандов,
сеньора вся в бегах, в отключке босс...
Тут раскололся старый рудовоз -
его настигла боссова ракета.
Нас подбирали в космосе до лета.
Фрагментов тел нашли с избытком даже,
как будто восемь ног имелось в каждом,
по шесть очей и рук. А ягодицы
вообще неясно, где могли крепиться,
поскольку ягодиц был миллион...
И понял я: в Бергамо на рожон
лезть никому не надо, козаностра
догонит и порвёт - легко и просто.
Двум господам в Бергамо услужить
как девять жизней враз, друзья, прожить.
- Уфф! - выдохнула моя команда, дослушав историю до конца. Они укрыли меня пледом, потому что я, утомлённый воспоминаниями, задремал - головой на пульте управления, между сигнатурами "Навигация" и "Бортовые системы жизнеобеспечения". Ночью меня преследовал один и тот же навязчивый кошмар: слово "навигация" легко укладывалось в размер двустопного ямба, "...не скрою, навигация полезна, ведь без неё корабль - гора железа", но "бортовые системы жизнеобеспечения" не рифмовались ни с чем. Босс гонялся за мной, пытаясь прихлопнуть силиконовыми буферами своей супруги. Ржаво хлопала, открываясь и закрываясь, его вставная челюсть, ритмично напевая старый мотивчик: "А я такой, а я упрямый! Я - Труффальдино из Бергамо!"