Ковалевская Александра Викентьевна : другие произведения.

Патруль времени не вмешивается в чужие сны

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Продолжение романа о выживании в диком краю "ТРИ ЭТАЖА СВЕРХУ". В 2022 ГОДУ ВЫШЕЛ НА БУМАГЕ КАК ВТОРАЯ КНИГА ДИЛОГИИ В ИЗДАТЕЛЬСТВЕ "БАРК", БЕЛАРУСЬ. ISBN 978-985-7213-62-7

  
  
  Продолжение романа "Три этажа сверху" (см. на странице)
  
  
  
   Три этажа сверху
  
   Книга вторая
  
  
   Аннотация
  Автор предупреждает читателя, что он открыл вторую книгу и теперь должен самостоятельно разобраться в непростых отношениях в группе старшеклассников, попавших в безлюдный лесной край. Суровое испытание выпало ребятам, девушкам и даже двум детям. Об этом поёт гитарист Саша Реут: 'Ни заправки, ни хот-дога, только мамонтов дорога. Джинсы новые порвутся, не пора ль тебе вернуться?
  Совершенно дикие звёзды,
  Совершенно дикая луна,
  Поворачивай, пацан,
  Домой, пока не поздно:
  Это те ещё времена!
  Это те ещё времена!'
  
   Глава девятнадцатая. Гонка преследования
  
  Мясные запасы были прикончены. Внезапно перестала идти в сети рыба, которую совсем недавно добывали из-подо льда в изобилии. Оставался ещё месяц до возвращения птиц на болота, а в племя пришёл голод. Закончилось сразу всё: сахарин и витаминный концентрат Фа Земина, вяленая рыба, сухие грибы, ягоды, и даже Танюшкины травы. Племени не хватило трёх осенних месяцев, чтобы подготовиться к долгой зиме. Насчёт косуль в загоне никто и думать не смел: две самочки ходили тельные, с круглыми полными боками, а один козлик Бяшка не еда для полусотни человек. Бяша - это на крайняк.
  Владислав Карнадут наметил новый поход, пока его люди не ослабели. Задумали идти по Днепру вниз по течению до устья Большой реки, где, по мнению охотников, территория зубров. Если не найдут другую дичь, придётся рискнуть и попытаться добыть телят-одногодок. Собирались посетить деревню на трёх этажах.
  Дело осложнялось тем, что девушки в лагере на этот раз останутся совершенно без припасов.
  На общем собрании говорили мало. Положение сложилось серьёзное, и надо действовать, промедление опасно. Когда подошла очередь высказаться, Алина поднялась со своего места и сказала:
  - Мы уже знаем, что нужно мужество, чтобы пережить трудные времена. До сих пор нам везло, потому что все, как один, старались и не опускали руки. Давайте так и продолжать. Завтра девушки пойдут жечь хворост на берегу и проверят лунки с сетями, и мы или растопим грязь на берегу и накопаем вьюнов и устриц, или вытянем рыбу. Не может быть, чтобы мы не поймали хоть десятка два рыбёшек. Вот и еда. И так каждый день. Может быть, в лес вернутся зайцы. Как-нибудь продержимся. Отправляйтесь на охоту и постарайтесь прокормиться сами. Не волнуйтесь за нас, мы, по крайней мере, в тепле, значит, неделю на скудном питании перенесём. Всех собак забирайте с собой, вряд ли мы их прокормим.
  - Один охотник должен остаться с девушками, - сказал Карнадут и заметил, как побледнела Ева и лицо у неё сделалось неподвижным. Света Конторович, наоборот, беспокойно задёргалась, но смолчала. Она беспокоилась за Вована, у того только недавно зажило плечо, но перелом напоминал о себе перед непогодой.
  Утром, построив отряд, Владислав кивком подозвал Матвея.
  Предстояло тянуть горячий жребий.
  Младший мальчик, гордый своей ролью, сорвал с головы шапку ушанку, обнёс по кругу. Каждый охотник опустил в неё шашку с инициалами: у каждого десятка - своего цвета. Влад Карнадут погремел шашками, перемешивая их, и достал из ушанки тёмно-серую, с выцарапанными буквами ДС. Такие инициалы были у Димы Сивицкого.
  - Димон, остаёшься один за всех! - произнёс комендант. Он не ожидал, что выбор падёт на младшего десятника. Почему-то был уверен, что с девушками останется кто-то из старших, но горячий жребий распорядился по-своему.
  Карнадут подумал, что вот только теперь очевидно, что Димка неплохо справляется с ролью десятника. А ведь совсем ещё молодой... Ладно, справится и в лагере. Нужно поставить во главе его девятиклассников Жеку, младшие ребята с Бизоном хорошо ладят...
  Диме сказали: 'Бывай!' - и парни заскользили на лыжах мимо Сивицкого, оставив его, огорошенного, стоять над своей поклажей, тщательно уложенной для похода.
  Проезжая мимо, шутили:
  - Расти большой!
  - Ращу! - заученно отвечал Дима и добавлял им в спину:
  - Не прикалывает!
  
  Вскоре девушки под командованием Димки ушли в другую сторону. Им предстояло обойти лагерь слева, спуститься к реке, пройти вверх по течению и обследовать под снегом грязное дно речной заводи. Если кабаны за осень всё не перекопали, то вдоль берега могло что-то найтись.
  В 'Солнечном' оставили хозяйничать дежурную Иванку Метлушко, младших детей - Ксюшу и Матвея, да старик Фа Земин мелкими птичьими шажками топтался по этажам жилого корпуса.
  Стопнога поковылял за девушками, убедив Алину, что идти недалеко, как раз поход для него. Может, он на месте придумает чего полезного.
  Как только все ушли, Иванка обнаружила, что пропал Матвей.
  - Вот вредник! - возмутилась Иванка. - Делать мне нечего, только искать его!
  И велела Ксюше найти Матвея.
  Ксюша прибежала быстро, она волновалась, на ресницах дрожали слёзы:
  - Метлушечка, Матвейчик сбежал! Он ещё ребёнок, ему нельзя на охоту! Он погибнет, не выдержав трудностей!
  Ксюша была склонна к драматизации.
  Иванка ответила:
  - Тихо, ребёнок. Ты почему решила, что он побежал за взрослыми?
  - Потому что он готовился с вечера! А я тогда не знала, что он делает, а сейчас посмотрела в его любимое прятальное место, а там нет лыж! И самых тёплых вещей! И шпагу взял!
  - Может, всё-таки за Алиной увязался? - предположила Иванка, которой стало тревожно. Она знала, что суровая жизнь сделала всех внимательными к мелочам, и можно не почувствовать намерения кого-то, с кем пересекаешься реже, но сейчас совершенно другой случай: младшие дети ходят всегда вместе, как те попугаи-неразлучники. Если Ксения волнуется, то, скорее всего, Матвей действительно задумал бежать и в эту самую минуту догоняет охотников. А на лыжах этот мальчишка ходит отлично: родители возили его на трамплины в Раубичи, и он - один из немногих, кто технично бегает по лыжне.
  Рассуждать Метлушке было некогда. С каждой минутой Матвей уходил всё дальше. Бежать к Алине сообщать о случившемся - только время терять.
  Иванка осмотрелась, увидела рюкзак Сивицкого, и решила, что рюкзак небольшой, и ей лучше захватить его в путь. Она тоже хорошо ходит на лыжах и догонит мальчишку.
  Когда через несколько часов вернулись девушки, в лагере были только Фа Земин и Ксюша, близкая к истерике. Девочка так расстроилась, что даже не подбрасывала дрова в печки, тепло выдуло в трубы, в жилых комнатах, и особенно на втором этаже, стало холодно, остыла вода в кухонной кастрюле, и о горячем кипятке им даже мечтать не приходится.
  У девушек опустились руки.
  Дима выслушал всхлипывающую Ксюшу и, ни слова не говоря, рассовал по карманам пару 'зубочисток' - так он обозвал ножи, служившие девушкам (его охотничьи ножи остались в рюкзаке). Взял граммов двести солярки в пластиковой бутылке, скруток берёзовой коры и драгоценный коробок спичек (его трут и зажигалку тоже увезла Метлушко). И поехал догонять Иванку, догонявшую Матвея, догонявшего охотников.
  
  Метлушко ехала по свежей лыжне, но нигде не видела Матвея. На её пути лыжня несколько раз расходилась в разные стороны: это охотники обследовали территорию, разделяясь на группы. Метлушко двигалась, держась правого высокого берега необъятной реки.
  Она проехала странные нагромождения льдин. Происхождение их было непонятно. Метлушко подумала, что, может, деревья, упавшие в воду и затонувшие, останавливали льдины и как-то так получилось...
  Она не знала, что будет делать, если не догонит Матвея. Как вернётся одна в лагерь?
  У неё не было часов, она от них совершенно отвыкла. В лагере часы не нужны, дежурные отмечали каждые тридцать минут ударом по дырявому ведру и отбивали время количеством ударов.
  Погода стояла бессолнечная, ветер, всегда ощутимый на реке, дул Метлушко в спину. Иванка нервничала. Сколько времени она гонится за беглецом, непонятно, и она всё не могла решиться повернуть и поехать обратно, навстречу ветру, и скользила по лыжне, надеясь, что за новым изгибом реки увидит Матвея.
  Она объезжала очередное нагромождение льда, как вдруг правая лыжа вильнула, Иванку занесло, она упала, снег под ней внезапно двинулся вниз, и она скатилась по наклонной поверхности в щель, под лёд. И упала ещё раз - в полутёмное пространство, где чувствовалось холодное и сырое дыхание воды и запах сероводорода - гнилостный запах, скапливающийся подо льдом.
  Иоанна попала в западню между полутораметровой толщины льдом и понизившимся уровнем воды в реке. В её распоряжении была полоска суши между водой и берегом, над головой нависал ледяной потолок, а единственным выходом была достаточно просторная щель, в которую она проскользнула с лыжами на ногах. Но щель эта была высоко. Иванка, даже встав на цыпочки и подняв обе руки вверх, только и смогла, что коснуться края кончиками пальцев. Даже если она схватится за край, подтянуться не получится, мешает ледяной свод. Выбраться наверх можно, только если подняться на уровень щели, лечь грудью на лёд и выползать по-пластунски.
  Иванка вспомнила все вечерние разговоры в кругу семьи о выживании, продышалась, чтобы унять панику, и стала оглядываться. Подо льдом было теплее, чем наверху, но сыро. Иванку трясло. 'Это нервы! - сказала она себе. - Нужно мужество, чтобы выжить. Спокойно, спокойно, спокой... А почему спокойно? Может, наоборот, полезно покричать? А если охотники где-нибудь рядом, задержались в этом месте, собирают топливо для костра и услышат её, стоит только хорошенько пошуметь?'
  Ей сразу сделалось легче, это был хоть какой-то план.
  Был ещё план номер два: придумать подставку для ног из двух лыж, но лыжи ломать - последнее дело и она на это не решилась.
  Иванка закричала, повернувшись к дыре. Потом она свистела в свисток, который нащупала в рюкзаке Сивицкого, и лязгала железом о железо, колотя ножом о крепление на лыжах. На какое-то время это отвлекло её от мрачных мыслей, но вскоре она устала и заметила, что подо льдом темнеет гораздо раньше, чем наверху. Она может развести огонь, но что здесь жечь? Лыжи?
  Она прошлась, изучая свою западню. Довольно длинная полоса вдоль берега позволяла гулять вдоль воды, дальше путь перегораживал плавник - притопленные деревья, старые, с сучьями вместо ветвей. Возможно, Иванка могла бы пролезть между деревьями и ледяным куполом и пойти дальше, но не сейчас. Исследовать берег ей было некогда. Деревья эти от долгого нахождения в воде сделались крепче железа, в этом она убедилась, ковырнув их ножом и ударив маленькой секирой из рюкзака Димы Сивицкого. Она пошла в другую сторону, торопясь обследовать всё, пока совсем не стемнело. Она нашла мокрые сучья, такие точно не загорятся. Разве что задымят... Иванка отрезала от рюкзака Сивицкого наружный карман, чиркнула зажигалкой, подожгла ткань, стараясь, чтобы язычок пламени облизал сырое дерево. Коряжка слегка пустила дым к радости Иванки, понадеявшейся, что дерево всё-таки загорится. Но дальше дело не пошло. Зато Иванка услышала плеск в воде, поводила над чёрной, как смоль, водой догорающим ошмётком брезентовки, и вдруг различила рыбью голову.
  Иванка, у ног которой стояла секира, схватила своё оружие и ударила, целясь в голову рыбе, но попала по воде, и чуть не уронила секиру. Сонная рыба вильнула в сторону, азартная Иванка ударила ещё раз, попала по хребту, рыбина трепыхнулась, а Иванка точным движением ступни поддела рыбу снизу под брюхо и отфутболила на берег. Рыба была большая, длиннее предплечья, и это не считая головы и хвоста. Иванке пришлось добивать её топориком, и она справилась, с остервенением отрубив речной стерляди голову. И почувствовала, что правый лыжный ботинок, носок, гетра и правая штанина - всё мокрое почти до колена.
  Итак, у неё была еда, но не было топлива развести костёр. Из щели сверху заметно сквозило. Неприятный запах тухлых яиц, встретивший здесь Иванку, давно улетучился. В полутьме Иванка принялась ощупывать землю под ногами, находила крупные и средние камни и определилась, чем займётся в темноте: она будет нащупывать и стаскивать камни под дыру, к утру соберёт кучу камней и по ним выберется наверх. Нужно только отметить место строительства, скоро невозможно будет что-нибудь разглядеть. Обшаривая берег, она нащупала ветки, показавшиеся ей достаточно сухими. Они вмёрзли в землю, и Метлушко сражалась с ними, пока не нарубила жалкую кучку хвороста. Тогда она снова отрезала наружный карман рюкзака, откромсала подкладку, примерилась, сколько сантиметров может отрезать от шлеек, и подожгла. Костерок занялся. Дым метнулся по пещере, заставив закашляться, а затем повалил в отверстие. Иванка засуетилась: пока горит огонь, нужно было разыскать больше топлива для костра. Она додумалась поджечь ветки, торчащие из береговой глины, осветив ими берег. Но понимала, что слабого этого огня хватит ненадолго, а впереди длинная ночь. Она заметила, что рыб привлёк свет, и они подплывают к кромке воды. Иоанна суетилась, выискивая дерево, примечая подходящие камни и одновременно поглядывая на рыбу, сонно плескавшуюся в воде. Ей удалось провести так час, не меньше, в мокром башмаке, с мокрой правой ногой. Когда погасли даже угли, у Иоанны в золе костра запекалась в чешуе первая рыбина и ждали ещё три, которые она, вытянув руки перед собой, просто выгребла из воды, держа поперёк лыжу и подгоняя лыжей рыб к берегу. Она намочила при этом два рукава, но ни о чём не жалела. Она хотела есть, и сейчас будет есть горячую рыбу. А потом станет собирать и складывать горкой камни.
  Вдруг она услышала человеческий голос у себя над головой и вздрогнула от неожиданности.
  Человек наверху замер. Потом робко позвал: 'Эй! Кто здесь?'
  Иванка закричала:
  -Матвей, осторожно! Я провалилась под лёд, там дыра! Не ходи! Стой на месте!
  - Это кто? Ты, Метлушка?- с сомнением спросил Матвей.
  Им приходилось кричать, чтобы слышать друг друга.
  -Да! Да! Стой на месте, не то провалишься!
  - А как ты там?! - спросил Матвей, и она поняла, что он плачет.
  - Я хорошо! - закричала Иванка и подумала, что за чушь она несёт. Но, с другой стороны, не умирает же она, жива, и даже с богатым ужином...
  - Здесь сухо, у меня есть рыба, только дров нет! И я не могу вылезти наружу! Но вылезу завтра! Соберу камней и по ним вылезу!
  - А можно мне к тебе?! - заголосил Матвей. - Я боюсь! Тут звери!
  - Подожди, Матюша, не паникуй! Ты сюда дошёл, а назад в лагерь на лыжах не дойдёшь? Ты устал? Лыжи целые?
  - Я... - он рыдал в голос. - Я боюсь! Я устал! Пусти меня к себе!
  Иоанна подумала, что Матвей может не дойти назад в одиночку - ветер будет дуть ему в лицо. Ещё она озадачилась: 'Что его так напугало?' И предложила:
  - Матюша, может, ты сначала хоть какой хворост соберёшь? Нам же с тобой тут ночевать придётся, а?
  - Я... я... соберу... - прошептал Матвей, понимающий, что суровая жизнь диктует свои правила. И ушёл в лес, тихо плакать и собирать годное дерево. Но забыл сказать про своё намерение Иванке, и она сидела, переживая - что случилось, и куда делся мальчишка? Она вся изнервничалась и, навострив слух, пыталась понять, что происходит на льду. И только когда заскрипел снег и голос Матвея раздался возле пролома, вздохнула с облегчением.
  Он спросил:
  - Иванка! Куда бросать ветки? Под эту льдину?
  - Да, да! Бросай!
  Сучья полетели вниз, ей на голову.
  Иванка вдруг закричала:
  - Матвей, не лезь под лёд! Подожди пять секунд! Надо попробовать, может ты мне поможешь вылезти отсюда, и мы вдвоём вернёмся домой!
  - Я, кажется, лыжу сломал...- неуверенно ответил Матвей. Ему очень хотелось спрятаться как можно скорее, ему казалось, что подо льдом очень неплохо, лучше, чем наверху, тепло и совсем не страшно. Он боялся, что Иванка попросит его ещё раз сходить за хворостом.
  Иванка тем временем вертелась под дырой и соображала - как подать Матвею верёвку? Ну что же это такое, ведь было время подумать, пока Матвей собирал хворост, а она так бездарно его профукала на глупые страхи...
  - Матвей! Отойди подальше, я брошу к тебе топорик!
  Она швырнула вверх топорик с привязанной к нему тонкой, но прочной лавсановой верёвкой. Топор прилетел обратно и ударил Иванку по ступне, хорошо ещё, не рассёк ногу. И тут она почувствовала, что правая ступня, намокшая в воде, онемела и не чувствует боли. Она сделала ещё несколько попыток забросить топор, не видя толком, куда бросает. Матвей снаружи выл и торопил её. И она сдалась, и позволила мальчику спуститься вниз, но велела поставить лыжи возле пролома во льду, прикопать в снегу, чтобы были заметны.
  Матвей, молодец, съехал осторожно, ему удалось даже чуть задержаться на краю, свесить ноги и потом он упал к Иванке, которая честно предупредила, что не словит его, такого тяжёлого.
  Они обнялись и пропели друг другу нежное: 'Ми-ми-ми!'
  Потом развели костерок, вдвоём съели большую остывшую рыбину, положили на угли остальной улов, и собирали и складывали камни под входом в нору, пока не кончились подходящие камни на их участке берега. Получилась небольшая кучка. Иванка сказала, что положение уже не так безнадёжно, утром Матвей вылезет хоть даже по её плечам, вытянет верёвку, и они начнут выбираться.
  Матвей тоже успел порыбачить: маленькой шпагой, оружием всех мужчин в племени, умудрился пронзить несколько рыбин. Теперь они были обеспечены не только ужином, но и завтраком.
  Как только догорел костёр, у них над головой раздался голос Димы.
  Дима Сивицкий мчался мимо составленных лыж, заметил знак, остановился и начал осматриваться и аукать в сторону леса. Но быстро разглядел провал под льдиной, из которого тянуло дымом, и склонился над дырой:
  - Кто жив?
  Ему ответили в два голоса.
  Дима с облегчением вздохнул. Он выяснил ситуацию, и стал вытягивать своих людей. Сначала ему подали ранец и наловленную рыбу, затем Дима спустил под лёд рыболовную сеть, лежавшую в его ранце тугим свёртком, и по сети выкарабкался наружу Матвей. Потом Иванка отказалась вылезать: она в темноте не могла нащупать топорик. Дима, которому тоже было жалко отличной секиры, зажёг и бросил Иванке горящую ветку. Топорик нашёлся, и Метлушко вскарабкалась по сетке наверх. Под ветром у неё моментально стала покрываться ледяной коркой правая нога и кончики рукавов.
  - Да ты мокрая, Ванятка! - сказал обеспокоенный Димка. - Ты что же это не переобулась? У меня в ранце лежат сменные бурки!
  - Представь, у меня реально не было времени!
  - Ты сколько часов там просидела? И не нашла времени переобуться? - бурчал Димка, усадив Иванку и доставая из рюкзака сменную пару обуви. - Признайся, ты там хозяйство развела? Свой лагерь оборудовала да?
  - Ага!
  Матвей встрял:
  -А ещё к ней рыба приплывала! На свет! Можно было брать руками! Рыбы там - завались!
  - Вот куда вся рыба ушла...
  Дима стянул с ног тёплые толстые носки: Ева Дашкевич связала. Заново перемотал портянки. Носки и запасные бурки протянул Иоанне. Иоанна влезла в его носки, но на бурки только взглянула:
  - И как, по-твоему, я пошлёпаю в них? - кивнула мелкая Метлушко на большие бурки. У Сивицкого, пока худого и невысокого, были длинные ступни - верный знак того, что парень будет рослый.
  Дима серьёзно посмотрел на неё.
  - В мокрых ботинках потерпишь? Силы остались на лыжах двигать?
  
  Они прошли метров двести, не больше. Иванке что-то мешало, она говорила: 'Сейчас-сейчас, приспособлюсь...' А сама тормозила. Потом призналась, что не чувствует правую ногу и, кажется, ещё чуть-чуть, и нога омертвеет полностью, она уже и в колене сгибается с трудом, и резкая пронзительная боль поднимается выше и отзывается в бедро.
  Дима посуровел.
  Так они проехали ещё метров двести. Они не успеют в лагерь, даже надеяться нечего. А в лагере не осталось не только еды, но и лекарств. А у Иванки, похоже, что-то серьёзное с ногой, и она начинает гореть. Это жар. Надо возвращаться, нарубить хвороста, залезть под лёд и ночевать там. Но завтрашний день ничего не изменит - они втроём будут так же далеко от лагеря. Матвей напуган, он видел что-то огромное, ходившее за рекой, потому и повернул назад и на обратном пути заметил дымок Иванкиного костра, вытекавший из-подо льда. Теперь Матвея в лагерь одного не отправишь, даже днём при хорошей погоде. И в лагере парней не осталось, некому идти выручать их. Правильнее будет догонять охотников: там костры, лекарства кой-какие могут оказаться. Их стоянка, должно быть, недалеко, ближе, чем 'Солнечный' раза в три, это точно.
  Дима обдумал ещё одну мысль, и она не показалась ему лишней.
   'Охотники потом пойдут в школу. Над школой, как рассказывал Лёха, висит куб, который дед назвал ковчегом. И это их ковчег. Они не решились бросить лагерь и уйти в хронокапсулу, дед сказал, что там может быть опасно, их могут захватить. И разделиться на две группы парни не захотели: вдруг, попав в ковчег, обратно не вернутся? Они отложили эту проблему. Но теперь, если на крайняк, Дима понимется в ковчег и поищет лекарства для Иванки, она уже раскашлялась и вид у неё никуда... совсем его матрёшка расклеилась'.
  Сивицкий решительно развернул своих спутников и повёл, не останавливаясь, вниз по течению реки. Он делал вид, что не замечает состояние Иванки. Он действительно не знал, что будет делать, если Иванка не сможет идти. Наверное, он под страхом смерти погонит Матвея одного вперёд, к ребятам за помощью. Вот такая, как говорят старшие парни, ситуёвина...
  
  ***
  
  
  Отряд Карнадута остановился на привал. Нужно было отдохнуть, и до ночи, заметно отодвинувшейся с приближением весны, успеть сделать ещё один марш-бросок.
  Охотники нашли отдушины во льду у берега; непонятно, отчего проломился лёд, но льдины топорщились в разные стороны, а под ними были затянувшиеся ледком полыньи.
  Охотники опустили в полыньи сачок, и вскоре к ним пошла рыбья мелочь. Во время четвёртого зачерпывания подняли больше десяти килограммов рыбы. 'Косяк зацепили!' - объяснил Игорь Шабетник, рыбачивший когда-то с отцом. На морозе трепещущие караси быстро покрывались инеем и затихали, переставая прыгать на снегу. Попалось и несколько маленьких щучек. Вскоре наловили достаточно, чтобы тридцать парней смогли хорошо поесть. Правда, всем пришлось повозиться, чистя рыбу и бросая её в общие котлы.
  В затягивавшиеся ледком полыньи по приказу Карнадута опустили сети, привязанные к срубленным тонким стволам молодых деревьев. И оставили эти палки торчать над поверхностью льда. К полыньям можно будет вернуться, когда пойдут назад, и проверить сети. Обложили полыньи по краю пучками рогоза, сгоняв за ним в ближайшую речную заводь. Через трубки стеблей рогоза кислород попадёт в воду, приманивая рыбу. Вскрыть такую полынью будет несложно, ударяя по льду топором, а потом останется вытянуть 'крышку' и, уходя, вставить её снова, обложив свежим рогозом. Так они делали на реке возле 'Солнечного': сначала здорово попотели, вырубая топорами лунки, - и поняли, что ни за что не дадут отдушинам затянуться: хоть караулить будут, но снова на такую каторгу не согласны.
  Когда после отдыха встали на лыжи, чувствуя боль в усталых ногах и в плечах, далеко позади раздались крики и свист. Карнадут, приказав отряду не останавливаться, вместе с Адамчиком вернулись за поворот реки и пустили вперёд собак. Вскоре Владислав разглядел Сивицкого. Сивицкий махнул рукой и помчался в обратную сторону, откуда пришёл.
  Они вынуждены были ехать за Сивицким; заметили капли свежей мочи, прожёгшей снег рядом с лыжнёй, и поняли, что Дима пометил след для своей Маски. Маска, почуявшая запах, рванулась догонять хозяина. Адамчик ускорил ход, поторапливаясь за собакой. Владислав прокричал ему в спину: 'Остановлю отряд!' - и бросился назад, за охотниками. Те не спеша, но верно уходили всё дальше по снежной целине.
  
  Иванку принесли к охотникам на жердях, как когда-то вынесли из болот деда Фа Земина.
  - Кто? - спрашивали Диму Сивицкого, не разглядев человека на носилках.
  - Ванятка заболела! - сурово отвечал Сивицкий и слышал в ответ удивлённое: 'Что за Ванятка? Аааа... Метлушка, что ли?'
  Он старался не замечать пренебрежение в голосе парней. Они его Иванку не любили, за девушку не признавали, - так, вреднючка с чёлкой и короткими косичками... А он, Дима, на всё был готов ради Иоанны, и шёл рядом с её носилками.
  
  Иоанна уже не страдала от неудобных поначалу носилок из жердей и рыболовной сети. Она впала в забытье, попросив только перед тем, когда ещё могла говорить и соображать, закутать ей голову потеплее: у неё страшно разболелось правое ухо. Ухо, правый бок, бедро, колено, ступня - вся правая сторона была одна сплошная полоса боли, от которой у Иоанны дыхание сбивалось с ритма и казалось, сердце бьётся с перебоями во время очередного острого приступа. Она крепко сцепила зубы, чтобы не кричать и не стонать, не пугать ребят, которые ничем ей не помогут, и должны идти дальше, чтобы успеть за два дня дойти до школы и отогреться там.
  
  Матвей стал ниже ростом, когда комендант Карнадут сурово глянул на него и бросил короткое:
  - Будешь наказан!
  Комендант снова вынужден был принимать непростое решение. Охотники двигались к устью Большой реки, но завтра пройденные сейчас километры станут лишними для тех, кто вернётся в лагерь. Опасно оставлять девушек одних, слишком много случайностей вмешивается в размеренный, казалось бы, ход жизни. Уйдут на этот раз двое охотников - одного человека не пошлёшь, отряд отмахал немалое расстояние. Отправлять в лагерь придётся сильных ребят, и горячий жребий завтра вытянут только старшие парни.
  Обдумав это, Владислав посчитал правильным остановиться и не идти дальше, хоть до ночи оставалось ещё время. Выбрали подветренную сторону берега, ушли от Днепра по льду безымянного притока, и в глубоком лесном овраге, промытом этим самым ручьём, принялись устраиваться на ночёвку. В лесном болотце подняли затаившихся в глубоком снегу косуль. Ребята не были готовы к охоте и упустили стадо. Но одну олениху Шуханку и рванувшему за ним быстроногому Максу Греку удалось настичь. Парни вернулись героями: они добыли мясо на ужин.
  Дима Сивицкий ходил вокруг коменданта, руководившего разбивкой лагеря и, наплевав на негласные правила, прямо спрашивал Карнадута: что он планирует дальше?
  Карнадут терпеливо ответил:
  - До школы ещё день пути, не меньше. Иоанну понесут шесть человек. Завтра. Ты пойдёшь с ней. Дальше думай сам.
  Дима сказал:
  -Только бы ковчег оказался на месте, и только бы мне в него попасть!
  - Подозреваю, что мало попасть в хронокапсулу, нужно разобраться с ништяками - управлением, и прочим. И деда туда не поволокёшь... Возьми с собой Елисея и Игоря, они шарят в программах, может, разберутся...
  - Жека Бизонич был бы лучше Прокопенко... - протянул Дима, зная, как сложно находить общий язык с Еликом.
  - Ладно, бери Жеку и Елика. Жека сильнее в компьютерах, чем Игорь. Был. Игорь хорошо разбирается в машинерии в котельной, пусть возвращается в лагерь, если жребий ему выпадет, конечно.
  - Жребий, жребий! - пробурчал Сивицкий. - Та не мог бы решать сам, без жребия?
  - Ещё не время, - заметил Карнадут. - Я не спешу кормить маленького Чингисхана у себя внутри. Не так уж важно, кто вернётся в лагерь. Нет, - он покрутил головой, - вообще-то важно, ёлы! Я на три части разбиваю отряд, и всё из-за избалованного мелкого жучары и его капризов! Больше такое не должно повториться!
  Комендант выругался. Сивицкий ещё не видел Карнадута таким злым.
  
  В этой местности жили волки и с наступлением ночи звери дали о себе знать. В лесу раздался волчий вой. Парни разложили хворост кольцом вокруг лагеря и, сменяя друг друга, рубили и рубили ветки, запасая топливо для долгой ночи.
  Волки выли, но не приближались.
  
  Иоанна стонала от боли сквозь стиснутые зубы, не открывая рта. Что у неё болело, узнать было невозможно. Ночью ей скормили последние таблетки, это был анальгин. Иоанна забылась сном.
  Влад приставил к Метлушко Матвея, велев смотреть за состоянием больной и следить, чтобы огонь горел ровно с двух сторон от её постели, устроенной на высоком настиле из хвойных лап. Матвей влажно кашлял и хлюпал носом. Он притих и думал, что дома в лагере было отлично, и с Иванкой в подлёдной норе было хорошо, а в походе оказалось совсем не весело.
  
  Иоанна умирала.
  Это было видно по тому, как легли у переносицы синие тени, и карие глаза, ещё недавно быстрые, весёлые, ввалились в глазницы, нос заострился, скулы обтянула кожа. Однажды она открыла глаза, хрипло произнесла, так, что не разобрать: 'Зима... Пить'. Сивицкий решил, она сказала: 'Дима, пить'.
  Ей поднесли воды, она проглотила пару ложек жидкости и закрыла глаза.
  Елисей перекрестил Иоанну и истово прочитал над ней единственную молитву, которую знал. Сивицкий был готов упасть на колени перед Елисеем, чтобы он отмолил у смерти несчастную Ванятку. Сивицкий шёл рядом с носилками, и его широкие брови сошлись в одну черту, лицо осунулось. Он уже решил, как поступит, если Иоанна умрёт.
  Шесть человек сопровождали больную. По очереди, вчетвером, несли носилки Иванки Метлушко. Они следовали изгибам береговой линии Большой реки и время от времени выходили на лёд, чтобы срезать путь.
  Эта река после раздольного необъятного Днепра, русло которого сугробы сровняли с болотистым левым берегом, уже не казалась большой. Наоборот, она теперь выглядела всего-то широким безопасным ручьём с чётко очерченным левым высоким склоном и правым берегом, под которым они когда-то пережидали бурю.
  Им стали попадаться следы крупных травоядных, и вскоре они догнали стадо зубров. Скорее всего, это были те же зубры, помешавшие им подойти к переправе осенью. Но страха от вида огромных быков уже не было, и Сивицкий, ни секунды не колеблясь, распорядился двигаться за стадом.
  Зубры сначала косились на людей, но потом перестали беспокоиться.
  Увидев, что животные привыкли к их присутствию, лыжники прижали палки, чтобы не махать ими, молча заскользили в стороне от быков, а потом обогнали главную самку, шедшую впереди. Осторожно, с оглядкой, поспешили уйти от животных подальше, чтобы не раздражать их.
  Эта гонка совершенно вымотала парней, они задыхались, но благодаря зубрам спасательный отряд быстро прошёл путь по Большой реке. Чуть передохнули на берегу, с трудом узнав место, где когда-то кончалась исхоженная тропа, ведущая с трёх этажей к реке, и оказались в стенах школы задолго до заката.
  Они не разглядели куб, как ни всматривались в небо.
  Сивицкий совсем поник.
  Он всё-таки поднялся на крышу по закопченным лестницам трёх этажей, с неудовольствием замечая, что свежая нарядная школа в безжалостном зимнем свете, льющемся из всех окон, стала неприглядной. А ведь Алина так старалась сохранить чистоту этих стен...
   'Что ж, - мрачно думал Дима, - чем хуже - тем лучше'.
  Он вышел на крышу и встал в центр, как это сделал Лёша.
  Ковчега не было.
  В отчаянии Сивицкий повторил небу то, что однажды услышал от коменданта Карнадута:
  - Ты!!! Слышишь?! Одна девушка стоит четырёх парней! Да!
  Он выкрикивал злые слова сквозь зубы. Снял рукавицы, заткнул их за пояс, слепил снежок и швырнул его вверх, в равнодушное небо. И вдруг заметил, как снежок блеснул на лету, словно, падая, прошёл сквозь яркий луч.
  Сивицкий послал вверх ещё снежок. Он плакал и швырял снежками, пока не устал.
  Тёмный квадрат вышел из облаков и стал двигаться к земле, увеличиваясь в размерах. Дима успел крикнуть в дверь, ведущую внутрь школы, и вскоре ребята подняли Иоанну по вертикальной лестнице, а другие приняли её и втащили на крышу, над которой зависла платформа. Запеленатую, как мумия, девушку положили в ноги Диме, все встали рядом и потянули перила ограждения вверх.
  Подъём вызвал у них спазм в животе и ощущение, что подошвы влипли в пол. Платформа от усилий шести пар рук неслась вверх, школа уходила вниз, становясь маленькой, даль открывалась до горизонта, который отодвигался, - и всё это быстро, быстро, быстро. Перила по периметру площадки представляли собой поручень на четырёх вертикальных опорах, расположенных по углам. Соскользнуть вниз под такое совершенно открытое заграждение не составляло труда, но поверхность площадки не была скользкой. Она была чистой, чуть тёплой, как и поручень, это чувствовалось на морозе, и подошвы парней уверенно сцеплялись с покрытием подъёмной платформы.
  
   Глава двадцатая. Вне времени
  
  Они влетели в прямоугольную шахту. Платформа замедлила ход и вынесла их на площадку, которую они ожидали увидеть - окруженную лесом белых колонн. Мелкие молнии сновали вокруг шахты лифта, но Дима отчаянно шагнул под молнии, и разряды самоликвидировались.
  Иванку отнесли в помещение, которое показалось им медицинским. Там было бело и матово, стерильно под светоносным потолком, заливавшим бокс ровным светом, а посередине стоял необъятный стол с низко нависавшими над ним колпаками. Как только они уложили Иоанну, и Дима собрался снять с неё жалкие тряпки, в которые он закутал девушку, в бело-матовой комнате взвыл звуковой сигнал и голос стал повторять на чужом языке, слышанном от Фа Земина: 'Всем покинуть помещение!' Парни ничего не поняли, но догадались, что их просят выйти. Они вышли сквозь диафрагму входа в странный и непривычный червеобразный коридор. Сивицкий намеревался остаться в боксе, но сигнал не прекращался до тех пор, пока не вышел и он. Тогда Сивицкий нырнул сквозь стягивавшуюся диафрагму обратно, и под зумм возобновившегося сигнала прыгнул на просторный стол, улёгся лицом вверх рядом с Иоанной и замер.
  Сигнал прекратился.
  Диафрагма входа стянула лепестки, комната наполнилась туманом, глушившим все звуки, матовая стена стала совершенно непроницаемой. Парни недолгое время оставались за стеной с внешней стороны, но потом разошлись по хронокапсуле, пытаясь понять её секреты.
  Через два часа из медбокса к ним вышел смущённый Дима.
  Он был до блеска вымыт и весь перетянут красной сетью. Кроме сетки, плотно облегавшей его тело, на нём не было ничего. Такую штуковину Таня и Паша сняли со старика, а ребята с трудом, но располовинили её, сделав превосходные сачки для ловли рыбы. Но то, что на нём сейчас собственная жизнесеть, не радовало Диму: Иоанна осталась на медицинском столе и так и не пришла в сознание.
  Дима помнил начало медицинских манипуляций. Красная сеть опустилась из колпака, накрыла Иоанну и его, и словно расплавила одежду, бывшую на нём и на девушке. Тряпки отвалились клочьями, их убрала ползающая штуковина, тихо втянув в себя и просачивась даже под спины лежащих. При этом покрытие ложа прогибалось, пропуская аппарат-утилизатор.
  Сивицкий лежал на столе, но держал голову приподнятой, чтобы контролировать ситуацию, и ужаснулся, когда увидел освобождённую от одежды правую ногу Иванки: её ступня распухла, над средним пальцем гноилась ранка, плюсна представляла сплошной синяк, и чернота поползла выше щиколотки.
  А сеть вдавливалась в тело всё ощутимее. Её тонкие алые нити увеличились в диаметре, став чем-то, что больше напоминало пульсирующие артерии, прокачивающие жидкость, - Дима надеялся, что не его собственную кровь. Сеть чувствительно врезалась в плоть. Сивицкий испугался, что его и девушку перережет эта сеть, как перерезала одежду, но быстро понял, что сеть впивается в разные места поочерёдно и, когда дискомфорт проходит, всё возвращается в норму. Дима не заметил, как отключился. Проснулся он с ощущением давно забытой абсолютной чистоты и свежести. Он слез с высокого стола и осмотрел себя и девушку. Сеть на нём и Иванке была изящно красива, как замысловатая татуировка. У Иоанны сеть переходила в сплошное густое полотно на ступне и голени правой больной ноги. Следующая заплата покрывала бедренный сустав. В отличие от Сивицкого, у Иванки был ещё и капюшон с густым переплетением красных волокон на правом ухе и шейных лимфоузлах. На правом лёгком сеть тоже была плотной. Девичье место закрывалось подобием трусиков танго, как у Димы его пацанские приметы.
  Дима оторвал взгляд от небольших кружков, прячущих соски Иванки, и внимательно осмотрел собственную сеть. Она была равномернее и 'дырявее', чем на Иванке, волокна утолщались лишь над свежим пустяковым порезом повыше запястья и над левым коленным суставом, который временами действительно хрустел и беспокоил его. Но сзади серьёзная заплатка закрывала поясницу. Отощавшие, но тугие ягодицы сквозили из-под узоров паутины.
   'Офигеть, я мужик в гламурных кружевцах!' - чертыхнулся Сивицкий.
  Сивицкий вздохнул, ещё раз бросил взгляд на лежавшую неподвижно Иванку и стал изучать показания монитора, повторившего в 3D узоры их жизнесетей. Над его изображением всё было спокойно, но проблемные места на теле синели кляксами, показан процент повреждений и общий, как он понял, ресурс организма. Над Иванкиной жизнесетью тревожно мигали надписи и менялись столбики цифр, поднимаясь к сорока пяти процентам, иногда дотягиваясь до шестидесяти, и снова падая вниз.
  Сивицкий думал о том, что нужно немедленно доставить сюда деда Фа или Еву Дашкевич, а лучше обоих - срочно прочитать сигнатуры ковчега и перевести эту махину к лагерю. Здоровье у всех, как видно невооруженным глазом, здорово пошатнулось. Вован страдает от болей в не долеченной руке... У Макса на холоде гноится глаз... То ли ещё будет. Разобравшись в системах, они первым делом спасут Иванку.
  Парни встретили Сивицкого тоже свежие, вымытые электроникой ковчега в тесных пеналах-душевых. На них были просторные белые штаны длиной до середины голени и белые рубахи длиной почти до колена из синтетического, но приятного на ощупь материала. Они показали Диме, где он может взять одежду, и Дима, наконец, почувствовал себя человеком, прикрыв кружевной срам.
  Жека Бизонич осмотрел младшего десятника и задумчиво произнёс:
  - Я предвижу проблемы. Дед сказал, что ковчеги рассчитаны на группу не больше двадцати хронологов. Следовательно, здесь может оказаться лишь двадцать жизнесетей. Может, эти штуковины даются из расчёта одна жизнь - одна жизнесеть. А теперь прикиньте: нас пятьдесят один человек. Чувствуете разницу?
  - Наши сейчас на охоте... - заметил Станислав, красноречиво оборвав фразу на полуслове. Все понимали, что любая охота может стать для кого-то последней.
  Ребята, сидящие кружком на полу, невольно вздрогнули. Всё, что пришлось перетерпеть в суровых условиях здешней земли, свежо в памяти, в мышцах, во всём теле - свежее некуда. Ноги до сих пор болят от гонки по льду реки...
  Жека продолжал:
  - Я под сеть не лягу. Подожду до выяснения всех обстоятельств. Точно скажу, Влад Карнадут откажется надевать сеть, пока не убедится, что этих штуковин хватит на всех. Алину нужно будет скрутить по рукам и ногам и силой уложить на стол. Адамчик тоже откажется от этой привилегии. Я своих ребят знаю.
  Елисей заметил:
  - А ты не спеши рисовать всех белыми и пушистыми. Обычно вожди поступали по-другому. Сколько случаев в истории...
  - Пошёл ты со своей историей! - беззлобно перебил его Бизонич. - Слушайте сюда. Девушек надо пропустить вперёд. Детей - не знаю. Хронологи отправляли в прошлое детей? Вряд ли. Вот и соображайте, можно ли упаковать растущих детей в эту шутку?
  Дима виновато пробурчал:
  - Пацаны, вы не думайте... я ж не знал... Если понадобится для кого-то, я сниму эту фигню.
  Жека вздохнул: - Это не фигня, Димон, далеко не фигня. Это, как сказал дед, вторая кожа. Дополнительный ресурс. И будь спок, тебя никто не винит. Наоборот. Ты мужик, ты нас сюда привёл, девушку свою спас - оживёт твоя царевна, видно же, какая у них диагностика клёвая. Технологии будущего, о-ё!
  Елисей Прокопенко, что-то колдующий с настройками своих часов - единственных в их группе часов, сказал:
  - Надо послушать, что скажет Фа Земин. Может, рано испугались. Может, у них жизнесети обновляются, и ковчег создаёт их с запасом.
  - Возможно, - кивнул Жека. - Давайте спать, что ли. Сигнатуры мы не трогали, хоть кое-какие мысли у нас с Елисеем были. Но у меня на полную катушку включилось чувство самосохранения, и ничего не могу с этим поделать. Что, если одним щелчком вылетим куда-нибудь, в параллельную реальность? Нет, без деда или хотя бы без Евиного перевода я здесь пальцем ничего не трону и вам не советую. Разобраться надо сначала. Вон - душ, вон - поилка-кормилка с дерьмовой бурдой, нужники и спортивные тренажеры - и это наше всё. И больше до утра никуда не лезьте, пацаны. Особенно в центральный пульт.
  Они улеглись спать прямо в коридоре. Входы в помещения ковчега не открывались. Впрочем, им было всё равно: в хронокапсуле была комфортная температура. Дима Сивицкий ушёл под дверь медбокса, растянулся, подложив под голову рюкзак, и провалился в сон.
  В середине ночи он услышал зуммер, всхлипнувший в медицинском боксе, но звук быстро затух и Димка, смертельно уставший, отключился снова, не успев проснуться.
  Утром парни увидели жизнесеть на Елисее. Елисей не зря установил будильник в своих часах на самую глухую часть ночи.
  
  ***
  
  Иванка пришла в сознание. Она не могла покинуть стол в медицинском боксе: сеть на её спине множеством свободно тянувшихся волокон была соединена с лечебным блоком, волокнами-капиллярами вросла в проблемные места на теле, а правая нога Иванки и вовсе оказалась упакована до середины голени в белый пластиковый футляр.
  Дима снаружи открыл мембрану входа и в два прыжка запрыгнул к Иванке на стол, так ловко, что сигнализация успела только по-птичьи пискнуть одной нотой.
  Электронный диагност показал, что все системы второго организма, появившегося на столе, близки к норме.
  Сивицкий проследил за данными на мониторе, удовлетворённо хмыкнул и протянул Иванке рубаху:
  - Смотри, классный прикид! Для тебя!
  Охотничьим ножом разрезал рубаху на спине, сунул руки девушки в рукава и расправил одежду на ней.
  Иванка улыбнулась, скосила глаза на свои ноги, выглядывавшие из-под длинной рубахи, потрогала капюшон на голове:
  - Уже не болит. И не холодно. У меня костяная нога, я Баба Яга.
  - Поздравляю! - рассмеялся Димка, потрепал Иванку за плечо и приобнял:
  - Костяная нога - это крутяк! Я знаю, как ты умеешь брыкаться, это твоё смертельное оружие. Вот тебе еда. Или ты теперь от сети подзаряжаешься?
  - От сети, - вздохнула Иванка и поёрзала, устраиваясь поудобнее. - Есть совсем не хочется. Ты где будешь?
  - Я буду рядом с тобой.
  - И не уйдёшь?
  - Только поищу, как отключить сирену, чтобы доктор не верещал каждый раз, когда я к тебе вхожу.
  - Хорошо, займись, - сказала Иоанна. - Я немного посплю. Приходи.
  Она была ещё под действием лекарств.
  
  Ребята совещались, что делать дальше. Жека места себе не находил. Он думал об оставшейся в снегах команде. После того, как отоспались, сидение в капсуле не радовало парней. Когда их отряд поднимался в хронокапсулу, с высоты они разглядели устье Большой реки и крупных животных. Слишком крупных, чтобы это были зубры. Похоже, что животные лежали в снегу. Видели и охотников, букашками ползущих по реке в ту сторону, где отдыхали звери.
  Елисей молчал. Впрочем, его тоже окружили стеной молчания.
  Дима заявил, что Иванку одну не оставит. Все отнеслись к этому с пониманием и засобирались в обратный путь, быстро пресытившись стерильностью белых стен, дармовым теплом и праздностью. Неожиданно Елисей опустился на пол, сел, скрестив ноги, и заявил, что он будет полезнее здесь, чем на земле. Он согласен питаться отвратительными на вкус синтетической пастой и картонными хлебцами. Он клялся, что разберётся в управлении ковчегом и тем самым принесёт пользу всему племени.
  Жека Бизонич оказался в двусмысленном положении. Руководство группой перешло к нему, но командовать Еликом невозможно. Елика можно только силой вытолкать из ковчега в лифт. Но безопаснее для всех будет добровольно попадать на открытую площадку подъёмника.
  Парни посовещались за спиной Елисея, и пришли к выводу, что этот чел не слишком-то им нужен. Пусть остаётся. Они планировали вернуться в отряд охотников и доложить о хронокапсуле. Они натянули поверх чистого исподнего свои прокопченные в дыму походных костров вещи и погрузились на платформу. Сивицкий ходил к шахте лифта провожать их, и обнялся с каждым, ещё не зная, что видит их в последний раз. На сердце у всех было тоскливо.
  Потом Сивицкий навестил Елика.
   'Божий велик' Прокопенко обосновался в центральном зале без стен. Высокие колонны плотно обступали это помещение, и лес колонн был тем гуще, чем ближе к Овальному залу. В центре Овального зала находилась единственная колонна, и вокруг неё раскинулась овальная голографическая столешница - по всем приметам, электронный пульт. Здесь можно было работать стоя, можно было сидеть - голографическое изображение сигнатур следовало за руками.
  Вскоре Елисей пришёл к мнению, что ковчег это не больше, чем летающая больничка с синтезатором еды и питья, и с наблюдательным пунктом, собиравшим информацию о внешней среде.
  Здесь было несколько изолированных помещений, но парни свободно вошли лишь в одно - в медицинскую комнату, где на столе под колпаками всё ещё оставалась Иванка. Второй медблок был указан на плане ковчега, но был недоступен. Ковчег открыл им свои пищевые автоматы, душевые, туалеты - и это всё. Был ещё зал, который они определили как тренажерный, потому что в нём были тесно расставлены непонятные предметы, но они годились для того, чтобы качать мышцы, бегать на месте, вращаться, как в центрифуге, карабкаться по вертикальной плоскости и даже под потолком. Для чего предназначены остальные боксы, гости с поверхности не знали. Внутри хронокапсулы не было ярусов или этажей: неширокие переходы без какой бы то ни было системы разбегались от просторного зала с пультом в центре и плавно поднимались всё выше, соединяя три десятка редко расположенных дверей. Покружив по капсуле и пересекаясь, эти коридоры стекали вниз и вели обратно: в Овальный зал и к шахте лифта.
  Много кривых, словно норы, коридоров и закрытых дверей. И больше ничего, кроме леса колонн вокруг шахты, вокруг Овального зала и ещё в двух местах ковчега.
  
  ***
  
  Иоанна Метлушко постепенно справлялась с болезнью, и они с Димой разговаривали и смеялись, подначивая друг друга, и невинно играли, показывая из-под сетки своё тело, лукавя и дразнясь. Попутно несли несусветную чушь.
  Дима выпотрошил из автомата с едой тридцать шесть твёрдых хлебцов, нацарапал на них ножом масти, и они с Иванкой принялись играть в подкидного, пригласив в свою компанию и Елисея. Елик отказался. Он с головой ушёл в общение с компьютером, бегая только к автоматам за синтетической едой и питьём.
  Дима уходил на тренажеры, когда Иванка чувствовала потребность во сне. Потом они веселили себя, пытаясь заглушить загнанную глубоко внутрь тревогу. Их угнетала неизвестность и оторванность от семьи.
  Дима вспомнил про шахматы. Они разжевали в кашицу хлебцы, послужившие картами, и лепили фигуры, съедая неудачные и потешаясь над своей работой. Дима нашёл в Овальном зале палочки, пачкающие чёрным наподобие фломастеров, и начертил клетки прямо на медицинском столе. Они начали партию, но стол извлёк из себя робота-утилизатора, и электронный чистоплюй принялся ползать по нарисованным клеткам, тщательно стирая их и покушаясь на шахматы, и нападая с влажными щёточками наперевес на пальцы и ладони Сивицкого, перепачканные чёрными палочками. Сивицкий хотел унести уборщика за дверь бокса. Иванка смеялась и защищала робота. Они вместе отбирали у него шахматные фигуры и складывали их Димке в рубаху, завязанную в узел на животе. Потом Димка остался ночевать рядом с Ваняткой и поцелуй в губы перед сном открыл в их полудетских отношениях новую страницу.
  
  ...Через несколько часов непрерывного сидения за пультом Елисей Прокопенко, несмотря на предупреждение Жеки, включит двойное внешнее поле, решив, что обеспечил то, что принял за усиленную защиту хронокапсулы. Он не узнает, что отрезал хронокапсулу от местного временного потока. С той самой минуты часы внутри ковчега пойдут почти в семь раз медленнее, чем на планете, одновременно пожирая ресурс хронокапсулы.
  Именно по энергетической воронке их легко обнаружили те, кто охотился за ковчегом. И они не были заинтересованы, чтобы свежая хронокапсула растратила свой ресурс.
  Они накрыли ковчег сверху, как до них делали команды рейнджеров-захватчиков. Они синхронизировались в пространстве и затем - во времени. Они не спешили, но и не медлили. Чего-чего, а времени у них могло быть столько, сколько им было нужно. Единственное, что их ограничивало - это энергетический голод. Их ковчег истощился, и уже не мог быть таким универсальным, как раньше. Но они ожидали получить всё и сразу, сделав небольшую работёнку, и принялись делать её.
  Они вошли в контакт с электронными системами свежего ковчега и получили сведения, которые не были тайной и потому были доступны.
  Им попался экипаж всего из трёх человек.
  Рейнджеры узнали, что хозяева молоды, неправдоподобно молоды, но во внешнем мире многое могло измениться за те девять лет, которые они провели в замкнутом безопасном модуле. Мир в это время ушёл на семнадцать лет вперёд. Рейнджеры привыкли жить внутри хронокапсулы и могли менять ход времени для себя. Внешние события их не интересовали. Вернее, интересовали, когда наступало время менять ковчег или женщин, которых они держали в ковчеге.
  В найденной хронокапсуле оказалась одна лейла. Она была повреждённая и не покидала реабилитационный блок. Пять нитей сети связывали её с медицинским оборудованием и, следовательно, она оттягивала непозволительно много энергии на своё восстановление.
  
  Жертвы, влетевшие во временной туннель, почти всегда рано или поздно обнаруживали свой ковчег по аварийной платформе, свободно курсировавший между поверхностью и хронолифтом. Движение лифта подъёмника становилось возможным после того, как капсула восстанавливала свой ресурс. Но жертвы Хроноса не знали возможностей ковчега и не умели им управлять. И это было на руку рейнджерам.
  
  Дисп, Вейник и другие - всего семь человек, включая толстого Чана, которого пока терпели в команде, сидели вокруг пульта, обеспечивавшего панорамное изображение чужой капсулы. В основном, поступала информация о системах ковчега и длинные подробные отчёты исследования периода, в который занесло хронокапсулу. Последнее и было главной целью давнего эксперимента, внезапно породившего временные туннели и парадоксы.
  Перед рейнджерами на голографических кубо-кубо маячили схемы помещений, переходов и условное изображение людей: электронные датчики, сетью обтянувшие тела, посылали сигналы о физическом состоянии своих владельцев.
  Один силуэт находился рядом с больной лейлой. Второй силуэт оторвался от главного пульта, заметался по ковчегу и бросился бежать к шахте лифта.
  - Этот абориген обнаружил наш приход, - сказал Кань.
  - И не синхронизировал потоки V, - заметил Вейник.
  Дисп лениво откинулся в кресле:
  - Он понятия не имеет, что нужно делать. Они даже не следят за вращением хрономассы: все функции можно было оптимизировать. У них расход энергии, как во время взрыва. Впрочем, потому мы их так легко нашли. Подождём. Ковчег скоро будет наш. - Дисп улыбался краем рта.
  - Что там с их лейлой? - поинтересовался Чан.
  - Тебя ещё волнуют лейлы? - иронично дёрнул бровью Дисп. - Эта - не то, что надо. Её долго восстанавливать. Наши ещё послужат, недавно приручили.
  Дисп в несколько переключений заблокировал распределитель энергии в чужом ковчеге. Удалёнка сработает не сразу, надо подождать. Недолго.
  Он слегка поморщился от необходимости оборвать чужую жизнь.
  Дисп не был жесток. Он просто занял место по другую сторону реальности, сорок лет назад радикально поменяв свою судьбу. Благородная миссия поисковика, вытягивавшего дубли 'Хроноса-1' из временных потоков, перестала его устраивать. Однажды стареющий Дисп испугался неумолимого хода времени, предпочёл оставить хронокапсулу лично для себя и своей команды и удалился от дел. С тех пор он и его люди поставили себя вне закона.
  
  ***
  
  Второе утро в ковчеге застало Диму и Иванку лежащими рядом.
  Иванка открыла глаза: Дима смотрел на неё, устроившись на боку и опёршись на локоть. Она, смеясь, легонько поколотила его по голени своей ногой, закованной в пластик, и почувствовала, что к ней возвращаются силы и хочется двигаться. Иванка подумала: как там девочки? Она-то отоспалась здесь, как хорошо! Она потянулась, дразня Диму, и села на ложе. Сивицкий тоже чувствовал себя оторванным от семьи и от большого дела, которое они делали с ребятами вместе, выходя на охоту и рыбалку, и начал маяться в плену белых стен. Хронокапсулу он успел исходить вдоль и поперёк, и она сделалась тесна.
  Иванка впервые решилась позавтракать обычным образом, у неё проснулся аппетит, и Сивицкий сбегал к автомату, выдававшему пирамидки с жидкостью. По утрам им всем доставалось только питьё, похожее на ряженку.
  Он поднёс ко рту Иванки надорванную сверху пирамидку, касаясь её тела под тонкой рубашкой своим бедром и предплечьем, как вдруг капля, сорвавшаяся с верхушки пирамиды, зависла круглым шариком перед губами Иванки.
  Они замерли и расширенными глазами смотрели на каплю.
  Дима машинально плеснул из тетрапака ещё немного утреннего напитка и жидкость медленно, медленнее, чем ей было положено, стала опадать вниз. Иванка подставила ладонь под зависшие капли и оттолкнула их от себя, как в замедленной съёмке.
  Метлушко зачастила:
  - Хочу домой! К Алине! К девочкам! Уйдём отсюда! Мамочки-мамочки...
  - Ванятка, там мороз! - ответил Дима, стуча зубами от страха.
  - Мне страшно!- шептала она. И опять это её заполошное 'мамочки... мамочки...'
  Дима рванулся с места:
  - Я мигом, я одежду соберу!
  Дима пережил пугающие мгновения, зависнув на обратном пути в медбокс в фазе застывшего движения, когда двигалась только мысль, а сам он висел. Потом его бег возобновился, словно перезагрузилась матрица, он ворвался в медицинский отсек, в спешке нажав обеими ладонями на обод входной мембраны, чтобы оттолкнуться от неё и в один прыжок оказаться на реабилитационном столе. И вдруг из обода выстрелил пузырь плёнки, обтянул тело Димы и потянулся за ним, рвавшимся к столу. Зуммер не включился - Дима находился в туннеле из тонкой плёнки, а Иоанна на медицинском столе кричала и билась в агонии. Сеть за её спиной ожила, и вдоль красных волокон шло свечение, пульсировавшее кольцами.
  Дима выхватил нож, с которым не расставался, и вспорол плёнку на себе. Выла и мигала сигнализация, освещая медбокс тревожными сполохами, а Сивицкий расковыривал разъёмы на колпаке над столом, отсоединяя крепчайшую жизнесеть по волокну. Иоанна перестала трястись и, бледная, вцепилась в Сивицкого ослабевшими пальцами:
  - Мне снова больно!
  - Я перерезал сеть. Бежим! Одевайся!
  - А ты?
  - Я потом... Скорее, Ванятка!
  Он лихорадочно одел на Метлушко и на себя несколько рубах и штанов из запасов ковчега, затем напялил на девчонку свои тёплые походные вещи, ворочая Иоанну, беспомощную и ничего не соображающую от страха и вернувшейся боли.
  Он думал, как там ему придётся - на морозе? Оглянулся на мембрану входа и его осенило; он срезал плёнку, тянувшуюся по полу, утеплил себя: плёнки было достаточно, Дима замотался в неё как следует.
  Он поволок Иоанну по коридору. Пластик на ноге девушки стучал о пол при каждом шаге. Дима привёл её к шахте лифта - это было рядом, - и увидел, что лифт медленно отправился вниз.
  
  Елисей никого не стал ждать.
  
  - Елик!!! - в отчаянии крикнул Дима, свесившись через перила заграждения, - Мы здесь!!!
  - Он бросил нас! - Иванка, рыдая, осела на пол, и Сивицкому пришлось поднять её и поставить на ноги.
  - ...аннигиляция ... красным! - кричал Елисей, запрокинув лицо вверх, но не переставал давить на поручень платформы.
  Сивицкий не пытался понять, что значат эти слова. Что слова - Сивицкий видел, как всё изменилось в хронокапсуле, и всё сигналило - она стала ловушкой.
  - Веришь мне? - дрожащим голосом спросил он Иоанну, чувствуя, что слёзы застилают ему глаза.
  Она всхлипнула и кивнула.
  Дима молниеносно перехлестнул кусок плёнки вокруг них двоих и затянул узел.
  - Закрой глаза и обними меня, матрёшка. Прорвёмся!
  И он оттолкнулся ногами от края площадки, рассчитывая попасть в самый центр шахты а, значит, упасть на уходившую вниз платформу.
  
   Глава двадцать первая. И смерть дышала
  
  Мамонты поднялись до восхода. Они тихо фыркали, отрясая с себя снег. В крови животных тёк гемоглобин с особыми свойствами: он и при глубоком минусе насыщал кровь кислородом, поэтому мамонты спокойно переносили переохлаждение тела и зимнюю бескормицу.
  Мамонты потёрлись друг о друга боками и мохнатыми толстыми хоботами, с тяжёлым сухим звуком постучали бивнем о бивень соплеменника. Мамонтёнок напился материнского молока и только попробовал весело взвизгнуть, как мать, вожак стада, чувствительно ткнула его хоботом. Мамонтёнок замолчал. Мать позволила ему обвить свой хобот, что было проявлением нежности, но скоро прекратила игру. Занималась заря, и пора было трогаться в путь - протаптывать старые и прокладывать новые тропы.
  Мамонтиха не помнила, как оказалась в этом странном краю с густыми щётками высоких растений, занявших сухие бугры по краю болот. В эти заросли мамонты не совались - чувствительную стопу кололи острые обломки растений, валявшиеся на земле.
  Она не помнила, чтобы бабушка или мать приводили семью в эту землю. А память у матриарха была отменная, хватало одного путешествия, чтобы она знала территорию во всех мельчайших подробностях и помнила до глубокой старости.
  Мамонтам пришлось двигаться вдоль реки по болотам, спускаясь всё южнее и нигде не встречая сородичей. Они попробовали на вкус молодые ветки некоторых высоких растений, и нашли их съедобными. Травы и болотные мхи тоже годились им в пищу. Здесь текла Глубокая Вода, сейчас скованная льдом, а за ней был высокий берег, который мамонтов не интересовал. Но иногда матриарх вела туда семью, чтобы, пройдя по льду очередного притока вглубь берега, обследовать местность. Но везде были те же высокие непролазные заросли, покрытые зелёными колючками и пахнувшие резко и непривычно.
  По этим землям ходили звери, знакомые мамонтам: например, зубры, олени и лоси. Они измельчали по сравнению с прежними. Мамонты знали их и не опасались, по крайней мере, до ярых дней, когда самцы становятся безумными и могут броситься под ноги, целясь рогами в брюхо мамонту-подростку.
  Сновали песцы и ярко-рыжие лисицы; зайцы оставляли петляющие цепочки следов, из-под ног порой вспархивали куропатки, ночевавшие в снегу.
  
  Здесь стаей бродили измельчавшие волки с шерстью темнее обычной, боявшиеся мамонтов и способные только выть из чащи. Встретилась пара полярных волков, про которых мамонты знали, что они вестники смерти. Эти белые волки, где бы ни были, успеют туда, где умирает мамонт а, чаще всего, мамонтёнок. Мамонтёнку проще умереть. Взрослые самки живут долго, рожая одного детёныша раз в четыре года; они держатся семьёй, они внимательны и осторожны. Самцы ходят одни и рискуют больше. Иногда самцы ломают бивни в битве за самку, и расколовшийся бивень мешает несчастному и, случается, он цепляется бивнем за естественную преграду и погибает не от старости, не оттого, что сточились зубы, и не от весенних болотных грязей, способных взять в вечный плен даже мамонта. И, если это произошло, белые волки помогут ему умереть и расправятся с тушей погибшего, острыми клыками разрывая ему мохнатую шкуру, вгрызаясь под рёбра и выедая внутренности. За волками под шкуру просочатся куницы и хорьки, горностаи и ласки. Они обгрызут мясо с костей острыми мелкими зубами, а потом замрут на ветках окрестных деревьев с раздувшимися от переедания животами. Если мамонт умер зимой, белые волки останутся жить под замёрзшим трупом, и потом, сытые, будут размножаться в норах неподалёку.
  Рассвело, повалил снег.
  Мамонты бесшумно перешли реку по льду, растянувшись цепью. Возле противоположного высокого берега было место их водопоя. Мамонтам нравилось пить воду, это было лучше, чем есть снег. В новом краю вода не промерзала до дна, она текла подо льдом, и стадо не удалялось слишком далеко от разбитых в начале зимы лунок. Самыми удобными были лунки рядом с оврагами. Там в большую воду вливалась малая вода, до которой легко дотянуться, потому что её уровень не опустился настолько низко, что хоботом уже не достать.
  
   ***
  
  Отряд Карнадута рассыпался на десятки, чтобы обследовать местность. Люди Вована Краснокутского намеревались выследить стадо косуль, упущенное вчера - удачливые охотники всегда получали лучшую часть добычи. Договорились сойтись вместе по сигналу горна, его звук далеко разносился в пустынном краю.
  На стоянке остались комендант и Матвей. Матвей проспал время утренней побудки, а Карнадут понимал, что несёт персональную ответственность за мальчишку. Алина спросит не с кого-нибудь, с него.
  Алина предусмотрительная. Алина осторожная и, когда этого требует дело, непреклонная. Её просто так не объедешь, потом боком вылезет. Авторитетная...
  Странно, ведь современными людьми сюда попали, но им понадобилась королева, хоть и не коронованная, - с такой удобно закруглять спорные вопросы. Он сам не раз ждал её мнения, если надо было склонить парней к общему решению. И парни, поспорив для порядка, соглашались. Потому что на стороне девушек, интересы которых представляла Алина, была особая, не сиюминутная, но годная для всех и для каждого, правда. И эта правда была в стороне от их пацанских личных разборок и споров за лидерство между десятками.
  Размышляя так, Влад сидел у костра, чинил ботинок Матвея и собирался проверить рыболовные сети. Пока ребята на лыжах обследуют окрестности, надо бы сделать это.
  

ТРИ

Пальма вдруг насторожила уши и принюхалась. Шерсть на её загривке встала дыбом, собака негромко взвизгнула, а просвет между склонами узкого оврага, выходившего на реку, загородило огромное животное. Мамонт, высотой три с лишним метра в холке, ступая почти бесшумно, шествовал мимо их оврага по берегу Днепра. За первым показался второй гигант и скрылся за склоном. Затем ещё, и ещё...
  Влад держал за морду испуганную собаку.
   'Сидеть!' - приказал он Пальме и та, тихо повизгивая, поползла и забилась за палатку.
  Влад привязал Пальму, чтобы не рванулась за ним, да под ноги мамонтам. Сгрёб в охапку ветки хвои и стебли рогоза, - всё это стелили под палатки, чтобы не ставить их прямо на снег. Побил, как веником, себя поверх одежды - для запаха. Решил прихватить пучок сухостоя и двинулся за животными, стараясь находиться под прикрытием древесных стволов. Он по-собачьи втягивал воздух ноздрями: от огромных животных ощутимо пахло, и непросто было обозначить этот запах. Пах длинный мех мамонтов - снегом, морозом, внутренним теплом, шерстью, зверем, чуть-чуть навозом. Ещё самую малость - дичью: оленем, когда он свалился в класс и наполнил помещение своим духом.
  Влад Карнадут подобрался достаточно близко, чтобы разглядеть первобытных гигантов. Вожак стада, это была самка с коричневой шерстью и светлым загривком, высоко подняла переднюю ногу, и Карнадут, следивший за мамонтами сзади, впервые разглядывал стопу животного и видел пальцы и подушечки с трещинами на ступне матриарха. Самка с силой надавила на лёд в старой полынье. Она не в первый раз проделывала это: лёд ушёл вниз, сверху проступила вода, и мамонты стали подходить и окунать толстые у основания мохнатые хоботы в воду.
  Матриарх напилась первая, отодвинулась от полыньи, а потом развернулась и смотрела на крадущегося за деревьями человека.
  Карнадут замер.
  Мамонты перестали пить и молча наблюдали.
  Карнадут замер, прижав к груди, как букет, стебли сухого рогоза, и обонял сухой их запах, и надеялся, что его собственный запах не раздражит животных. Он услышал скрип снега за спиной, и понял по звуку шагов, что за ним крадётся Матвей, но не позволил себе оглянуться, потому что в это время мамонт с коричневой шерстью в четыре гигантские подвижки, слишком стремительные для такой огромной туши, приблизилась к нему. И остановилась, выставив мохнатый лоб и настороженно шевеля хоботом. Хобот мамонта потянулся к человеку. Карнадут тихо переливисто свистнул, медленно вытянул руку и слегка пощекотал сухим пучком ноздри огромного животного.
  Матриарх чуть отпрянула, качнув тяжёлыми бивнями, и показалось, всё пришло в движение: двинулся воздух, заскрипел и подался снег, ощутимее стал запах, дрогнула шкура на боках животного, повели головами его сородичи.
  Но вот всё успокоилось.
  Мамонт, как будто поразмыслив, снова протянула хобот к человеку. Владислав опять коснулся сухостоем голых ноздрей животного, влажно черневших из-под шерсти хобота, и опять осторожно присвистнул. Другие мамонты смотрели на это со стороны.
  Матриарх позволила пощекотать себе ноздри. Фыркнула и отступила.
  Из-за её длинношерстного бока вышел детёныш, покрытый свежим и чуть кучерявым рыжим мехом, и тоже протянул хобот в сторону Владислава. Малыш был метра полтора в холке, широкий в боках, круглолобый, на крепких ножках. Он моментально обвил сухой пучок хоботом, вытянул его из ладони Карнадута и положил в рот. Влад тихо высвистывал и старался не спугнуть животных нечаянным жестом. Молодой мамонт вытолкнул из пасти камыш, уронив его на лёд. Он позволил коснуться своего тёплого хобота рукой, а большой мамонт, возможно, это была его мать, своим хоботом потрогала руку человека и подтолкнула детёныша прочь.
  Мамонты отвернулись от человека и стали удаляться, шествуя вдоль берега.
  
  Матвей присеменил к Владу и виновато заглянул в глаза:
  - Я проснулся, а никого нет, только твои следы, и их заметает снегом. Я побежал за тобой! Какие огромные! Мамонты!..- выдохнул мальчик. И признался, опустив густые светлые ресницы:
  - Я описался...
  - Ещё бы! - ответил Карнадут и натянул Матвею ушанку на глаза. Ругать мальчишку не хотелось. От страха и не такое может случиться.
  Вдруг в стаде мамонтов, ушедших берегом реки, закричал мамонтёнок и заревели, захрюкали взрослые животные. Они столпились тесным кругом, и Влад догадался: что-то случилось возле полыньи, в которой парни оставили рыболовные сети... Что-то с мамонтёнком, рыжим и лохматым весёлым детёнышем...
  В повороте массивных тел мамонтов чувствовалась тревога и озабоченность. Они взмахивали хоботами и качали лобастыми головами, а мамонтёнок жалобно кричал.
  Влад присел и тяжёлой ладонью принудил присесть Матвея:
  - Наверное, малыш запутался в наших сетях. Уходим! Быстро!
  - И не поможем мамонтёнку? - на глаза Матвея навернулись слёзы.
  -Ты как это представляешь? Если мамонты оставят его и отойдут, может, нам удастся что-нибудь сделать для него. Не уверен. Он весит килограмм триста, и бивни у него вполне серьёзные. Иногда убить легче, чем спасти.
  - Мы - убийцы! - с чувством подхватил Матвей, рыдая. - Мы спасать не можем, а только убивать! Я не буду есть мамонтёнка, и всем расскажу - никто не будет есть!
  
  Мать-мамонтиха взревела и помчалась на них.
  Матвей из положения сидя на корточках плюхнулся в снег и лицо его побелело. Влад схватил мальчишку за воротник и за пояс и потащил, как тряпичного, пытаясь взобраться на крутой высокий берег. Он не успел; матриарх поднялась на задние ноги и, взмахнув передними ногами перед собой, ударом бивня сшибла Карнадута с Матвеем со склона.
  Ребята покатились вниз, под ноги мамонту.
  Они упали, а над ними ревела взбешённая мамаша.
  Она просунула хобот под грудь Матвею, подняла мальчика и швырнула в сторону полыньи, где кричал и бился в сети её мамонтёнок. Матвей пролетел порядочное расстояние и упал в глубокий снег, распластавшись на нём лицом вниз, как лягушка. Мамонт повернула огромную голову и Влад, лежавший ничком, почувствовал, как его мягко накрыло сверху, и в ужасе заскулил, поняв, что мамонт трогает его огромной ступней с пальцами и подушечками. Тут же он почувствовал хобот и твёрдый бивень под собой, и горизонт качнулся. Мамонт швырнула Карнадута. Падая, комендант больно зарылся лицом в снег, а когда поднялся на четвереньки, его чувствительно пнули под зад. То же самое случилось с Матвеем: матриарх снова толкнула его, когда мальчик попытался выпрямиться в полный рост. И тогда Влад пошёл на четвереньках, шепнув Матвею: 'Делай, как я!'
  Мамонт перестала понукать их, и они кое-как дошли под её конвоем до полыньи, загребая руками по снегу, и увидели рыжего мамонтёнка, беспомощного, застрявшего на мелководье и обвешанного сетью. По его густому меху прыгала рыба, вывернувшаяся из рыболовной снасти. Мамонтёнок, спеленатый сетью, не мог выбраться из ледяного крошева. Взрослые сородичи - то один, то другой, - протягивали ему хобот, и он хватался за хобот, но пятнадцатиметровая сеть крепко спутала его и держала в полынье.
  Обезумевшая мать мамонтёнка подняла Матвея и затолкала его в полынью, и прихлопнула сверху хоботом так, что мальчик по шею погрузился в ледяную воду.
  Карнадут чувствовал, что ещё немного - и он сойдёт с ума.
  Он схватил двумя пригоршнями снег и быстро протёр лицо.
  Просипел:
  - Нож, Матвей! Нож с тобой? Режь сеть!
  С подбородка мальчика стекала вода. Куски колотого льда забились в горловину куртки между одеждой и посиневшей тонкой шеей. Ребёнок мёртвой хваткой вцепился в шерсть мамонтёнка, смотрел на Владислава поверх широкой спины животного, и видел, как открывается твёрдый рот под усиками, что-то велит ему, Матюше. Видел отросшую по щекам жидкую бородку, и не узнавал Боксёра, которого запомнил не таким - моложе, добрее, задумчивее. Кто этот дядя? Почему он стоит на четвереньках, он плачет, на нём нет шапки, и ветер шевелит волосы с набившимся в них снегом? Он главный в их семье, он решает всё или почти всё, что не решает Алина, и это он бросил Матвея в прорубь и хочет, чтобы Матвей резал сеть и спас мамонтёнка?
  Мамонтёнок ревел, скручивая хобот, и уже не пробовал освободиться от сети, окончательно запутавшись в ней, и не пытался избавиться от двуногого зверя, вцепившегося в его бок.
  
  Карнадут сообразил, что мальчишке не по силам разрезать сеть, даже если у Матвея нож с собой. Неизвестно, кто точил ему нож, а снастью парням служила новая лавсановая сеть со спортивной площадки, теперь ещё и вымоченная в воде, которую непросто разрезать. Оглядываясь на мамонтов, Владислав на четвереньках пробежал те несколько метров до проруби, которые разделяли его и Матвея, и попробовал кромсать сеть своим ножом. Мамонты ему не мешали, только громко трубили на разные лады, заставляя вздрагивать и вжимать голову в плечи.
  Он быстро понял, что все усилия бесполезны.
  Ещё немного, и в воде от переохлаждения погибнет Матвей. Мамонтёнка не спасти, он не выберется из полыньи, - бедный зверёныш обречён.
  Тогда Влад Карнадут навалился на мамонтёнка, дотянулся до Матвея и втащил мальчика на широкую спину животного. Чтобы сделать это, Владу пришлось прижаться коленями к боку рыжего детёныша, и он почувствовал биение его сердца под толстой мохнатой шкурой. Терять уже было нечего, Влад выхватил длинную шпагу-заточку из ножен и с усилием вогнал её по самую рукоять в то место на шкуре мамонтёнка, под которым ощутил жизнь большого сердца.
  Мамонтёнок вздрогнул и замер в полынье. Хобот, которым он вертел без остановки, обмяк и повис вниз.
  Карнадут с ужасом ждал приговор матриарха. Но она увидела обмякший хобот детёныша, коротко вскрикнула, отшатнулась, чуть не сев на массивный зад, затем попыталась приподнять маленький хобот, но тот снова безжизненно упал, а глаза рыжего малыша затянула пелена. Мамонты отодвинулись от полыньи, а несколько животных отвернулись. Мать попятилась и пятилась долго, потом повернулась и пошла прочь, горестно затрубив. За ней потянулось её стадо.
  Карнадут не знал, что матриарх смирилась со случившимся, и позволила двуногим делать их работу. До сих пор её семья не встречала двуногих сильно пахнущих зверей, но теперь мамонты знали, что эти существа, как и белые волки, слуги смерти.
  
   ***
  
  Елисей увидел выпавшие из ковчега тела и заверещал от ужаса.
  Он налёг грудью на поручень, нажимая на него со всей силы и понимая, что если Сивицкий и Метлушко упадут на платформу подъёмника, ему не поздоровится. Инстинкт самосохранения заставил его думать с удвоенной скоростью. Елисей сообразил, что самое безопасное место - под поручнем в углу площадки, и тогда есть шанс, что падающие тела не свалятся ему на голову. Одновременно память услужливо подсунула видеосюжет про японца, который выбрасывал из самолета свой парашют, а затем выпрыгивал сам. Этот сумасшедший догонял свое снаряжение, надевал, а после дергал за кольцо и спокойно приземлялся на парашюте.
   '...выровнять скорости... выровнять скорости' - пульсировала мысль в мозгу Прокопенко. Елисей, вереща от страха, повис под поручнем, вцепившись в него руками и, скрестив поверх поручня ноги, всей массой тела разогнал платформу, заставив скользить вниз быстрее.
  Сивицкий в связке с Иоанной кувыркнулся в воздухе на двести семьдесят градусов и должен был упасть головой вниз, но Иоанна, привязанная к нему, соскользнула чуть ниже. Подростков снова развернуло, и они теперь летели головой вверх, ногами вниз. Иоанна уставилась Диме в кадык, покрывшийся пупырышками, и не отводила взор. Дима заставил себя глянуть вниз, чувствуя, как сердце висит на одной тоненькой нити, а секунды свободного падения никак не кончаются. Платформа с Еликом сбегала из-под них.
  Дима непроизвольно дёрнулся в воздухе, перегруппировался, и они с Иоанной вместе встретили поверхность платформы боком, плечом, бедром... В следующее мгновение Дима осознал, что, падая, толкнул висевшего на поручне Елисея, а конструкция поручней неожиданно раскрылась. Угловая стойка перешла из вертикального в горизонтальное положение и торчала наружу, Елисей оказался висящим на поручне в метре от края лифта, тело его расстелилось в воздухе - головой к ребятам, ногами прочь от платформы, а одежда, которую он не успел застегнуть, полощется во встречных потоках ветра, грозя сорвать Елисея и унести. Елик намертво вцепился в ограждение одной рукой, в глазах у него пульсировал смертный ужас.
  Желудок у всех троих подкатил к горлу: платформа уже не опускалась - платформа падала.
  - Рви сюда!!! - крикнул Дима Елисею, и протянул ему руку.
  Прокопенко рывком схватился за опору второй рукой и, послав ноги вперёд, в мгновение оказался рядом с Сивицким и Метлушко. Поручень сам выпрямился в прежнее положение, заняв вертикальную позицию. Падение перешло в контролируемое движение, всё более замедляясь. Тела троих пассажиров, распластанных на платформе, прижало к поверхности. Теперь они лежали на площадке, неподвижно зависшей в воздухе - некому было направлять движение подъёмника вниз.
  Сивицкий раздышался, всхлипывая при каждом вдохе, и дрожащими руками нащупал нож на поясе под слоями плёнки, заменившей ему одежду. Вынул нож из ножен и разрезал узел, связавший его и Иванку. Они вдвоём перевернулись на спину, приходя в себя.
  Елисей, лежавший рядом, задел валявшуюся красную жилу. Иоанна охнула от боли. Дима перекатился и в ярости воткнул лезвие в платформу, целясь по пальцам Прокопенко, но тот успел отдёрнуть руку. В глазах Димы бушевали злые молнии. Прокопенко мелко дрожал всем телом, скулил и оправдывался. По его словам выходило, что перст божий, инстинкт самосохранения и особая миссия, оказывается, толкнули Елика запрыгнуть на платформу и отчалить вниз.
  Сивицкий только шипел и плевался.
  Платформа висела на высоте метров пятьсот от земли. Иоанна, подобрав высунувшиеся из-под одежды шнуры жизнесети, кое-как затолкала их обратно, обняла руками колени, скрутилась в комок и прошептала:
  - Дима, не трогай его. От страха и не такое сделаешь. Ты вот прыгнул вниз тоже от страха.
  Дима внимательно заглянул Иоанне в лицо:
  - Ты не жалеешь?
  - И ещё прыгну! - она слабо улыбнулась и внезапно ткнулась лицом ему в грудь и обмякла.
  - Мы её теряем! Столько рисковали, и всё зря! - воскликнул Елисей.
  -Заткнись, ты! - бросил Сивицкий, но это было лишнее: Елик подкатил глаза и зашлёпал губами, читая молитву. Когда он открыл глаза, то зажмурил их опять: Сивицкий зло смотрел на Прокопенко из-под широких бровей, в левой его руке угрожающе выставился нож. На правый кулак левша Сивицкий намотал шнурок с шеи Елисея.
  Сивицкий сказал с нажимом:
  -Дуем обратно, в ковчег.
  - Не-не-не! - замотал головой Елик.
  - Обратно! - грозно припечатал Дима. - Ты влез в программу, ты из неё и вылезешь. Ванятку в ковчег надо вернуть, срочно. Если Ванятка умрёт, я дал слово, что и я за ней - тоже. А где умирать - мне всё равно. Дед сказал, этот ковчег нас привёз, и он на нас заточен. Так что жмём вверх, Прокопенко.
  -Что я слышу?! Ты помнишь мою фамилию? А то всё Елик да Елик...
  - Елисей Прокопенко, будь мужиком. Прошу! Даже если ковчег уже заняли - давай устроим им тёмную. И сделаем это вместе, а?
  - Ладно, ты меня убедил, кузнечик совсем как человечек... Я тоже устал сдыхать здесь раз за разом. Куда ни дёрнешься - не сожрут, так покусают, не покусают, так затопчут... Только не гони, дай подумать, а?
  Они потянули поручни вверх.
  - Ты ничего не чувствуешь? - осторожно поинтересовался Сивицкий, напрягаясь в усилии ускорить подъём платформы и подозрительно оглядывая окрестности, едва различимые в рыхлых сумерках. Воздух пах чем-то знакомым, но трудноопределимым в их взвинченном состоянии.
  Елисей кивнул:
  - Или резко поменялась погода, или весна пришла раньше времени... как будто морозы кончились...
  Их размышления прервал странный шум вверху. Вскоре они различили клёкот летящей в тёмном небе стаи птиц, поразились, не поверив своим ушам, и поняли, чем пахло. Пахло водой и сырой землёй, освободившейся от снега. И этот запах был пьянящим, как положено воздуху весны, но нервное напряжение мешало почувствовать и определить его раньше.
  Елисей бросил давить на поручень и прошептал, поражённый своим прозрением:
  - В ковчеге время тянется! Лёха говорил! Дед что-то толковал, но я слышал рассказ деда в пересказе Алины, и не въехал в тему!..
  - Ты мог запустить время в другом режиме?
  Елисей неразборчиво буркнул и потянул поручень вверх. Наконец, выговорил:
  - Мог и запустить... Программы подписаны иероглифами. И латиницей. Но не по-английски, это точно. Что сделалось с амерами после нас? Куда подевались? Может, Франция последним летом не только мундиаль выиграла, а вообще всё выиграла?
  Дима сказал:
  -Я попробую кой-чего...- С этими словами он сильно потянул на себя вертикальную перекладину, из-за которой чуть не свалился с платформы Елисей. Елисей помог ему, заметив, что стойка подалась внутрь.
  Стойка склонилась в центр платформы, и лифт рванулся вверх. Иоанна внезапно всхрапнула, как человек, которому запустили сердце. Дима бросил тянуть стойку, (платформа неслась вверх без их усилий) обнял ладонями лицо девушки:
  - Тихо-тихо, скоро приедем... Елисей, внутри ковчега есть камеры слежения?
  - Есть. Там всё под контролем.
  - Везде? И возле лифта?
  - Везде, говорю же тебе. Но на них видны не мы, а наши жизнесети... постой, значит, если мы вернёмся без жизнесети, электроника нас не заметит?
  - Так в чём вопрос? Мы с тобой собрались умереть, на кой нам сетка?
  
  - Боже милостивый, как же я боюсь! - признался Елисей, когда платформа замерла посреди белых колонн.
  - Елисей, ты мозг операции, тебе нельзя бояться. Только холодный расчёт и железная логика, ничего больше. Мозг, помогай мне нести Ванятку. Пусть доктор сделает ей новую сеть. Она рискует больше нашего: этот летающий лазарет чуть не прикончил её прямо на операционном столе. А ты пойдёшь и спокойненько выключишь то, что включил. Большего я от тебя и не жду. В крайнем случае, нас снова попросят выйти, а мы уже знаем, что от падения не умирают, умирают от приземления. Но когда ещё то будет...
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"