На лоскутном полотне между строчек 
 шито белым. Да в лихую годину
 потянули на себя лоскуточек
 и прорвали в полотне середину.

 На  цветочные раздолья сатинов 
 пепел сыпали, щадили едва ли.
 Рыли яро, до сырого ватина,
 перекраивали, край прижигали.

 Покатили вдоль по лентам-дорогам,
 по квадратам из вельвета, денима.
 Было им за тридцать-сорок. Немного.
 А кому-то век - не век,  половина.  
    
 Оставались (в дорогих лоскуточках, 
 глазки-бусинки,  атласная кожа),
 их куклёны: жёнки, сёстры, да дочки,
 дыры штопать, выживать,  кто как  может.

 Не согреться полотном рваным в  стужу,
 камуфляж в цене, в ходу евро-центы...
 Но в  муаре пробензиненной  лужи
 отразился шёлк иного рассвета.

 Кто-то видел шёлк небесного цвета,
 умирая, говорил, красным кашлял:
 вот где  правда ясно вышита ветром...
 Но затих он, и ушёл в день вчерашний.