Ковалев Сергей : другие произведения.

Документ

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   ДОКУМЕНТ
  
   Куда-то все мечусь, зачем-то суечусь,
   Кричу, бессмысленно ищу кого-то.
   А может сразу к палачу?
   Приду, скажу ему - привет, спрошу - трудна ль работа.
   Нет, он все поймет без слов...
  
   ПЛОД БОЛЬНОЙ ФАНТАЗИИ.
   Впервые за этот месяц Илья Иванович проснулся на полчаса раньше обычного. Проснулся оттого, что просто не мог больше спать - он выспался, выспался как ребенок, священный сон которого лелеют и оберегают. Лучи ненавистного утреннего солнца, раздирая шторы, рвались в комнату. Он с удовольствием бы еще немного понежился под своим любимым пуховым одеялом, но кровать начинала мучить его, и ноги сами встали и пошли в ванную, унося за собой его ватное тело.
   Так начинался очередной день самой счастливой жизни на свете. Жизни, о которой мечтают миллионы. Согласитесь, мало кому удается в 27 лет, а именно столько исполнилось Илье Ивановичу, обрести гармонию, найти тот загадочный компромисс, который позволяет крепко спать по ночам, не ворочаясь, сладко, причмокивая. Мечта, не так ли? А вот для Ильи Ивановича самая что ни на есть явь, плоть и кровь и, главное, ведь ничего не надо изобретать, просто следуй инструкции: цель, хороший план, трезвый расчет, щепотка цинизма, перемешиваем, убираем суету и пьем, медленно, год, два, пять, десять... Ну вот, обязательно кто-то скривит рожу: "Долго, скучно". Илья Иванович на это обычно отвечает, что мол посмотри, умник, в зеркало, вот там действительно скучно, серость, да какая серость, пустота там.
   В двадцать семь лет старший сотрудник Седьмого Городского Банка, между прочим, очень престижного, презентабельного банка. Еще пять лет и начальник отдела, десять - и целого управления. Ну а годам к пятидесяти, скорее всего директор, никак не меньше. Да, да именно директор банка. Его пример будет вдохновлять молодых сотрудников, вечерами ему придется читать им лекции, делиться опытом. Он станет почетным гражданином города, без ведомо которого не будет приниматься ни одно важное решение, после чего, с почетом уйдет на покой. Жизнь удалась!
   Илья Иванович ел завтрак, яичницу с аппетитным жирным беконом, и представлял, как через тридцать лет, а может быть и раньше, в его роскошной просторной приемной изо дня в день толпятся десятки, да нет, скорее сотни неудачников, и их судьба полностью в его руках. Они как всегда о чем-то просят, умоляют, что-то доказывают и тут же оправдываются, а он лениво раскачивается в кресле, он занят, очень занят.
   Такие приятные мысли заставили его губы расплыться в блаженной улыбке. Он решил, что все это от хорошего сна, и что ему теперь непременно надо ложиться спать не позднее десяти часов.
   Позавтракав, он неспешно оделся, собрал сумку и направился к двери, как вдруг, раздался телефонный звонок. "Кто бы мог звонить в такую рань? Ну, нет, ему явно не удастся испортить мне настроение", - подумал он и нехотя снят трубку.
   - Доброе утро, - в трубке раздался хриплый мужской голос, - меня зовут мастер Фомин. Давайте, согласуем время моего визита. О, простите, пожалуйста, из-за этой проклятой работы забудешь все приличные манеры. Примите мои самые искренние соболезнования. Успокойтесь и держите себя в руках.
   - Но, позвольте, мастер, как вас там. Какие соболезнования? Что-то случилось с моими родными?
   - Вы еще не в курсе? Господин Хлистов Илья Иванович был вчера бесчеловечно убит, - в интонации мастера зазвучали скорбные ноты, быть может, он даже попытался пустить слезу, - мне очень жаль вашего родственника, очень жаль.
   - Господин мастер, это какое-то недоразумение! - возмутился он, - Господин Хлистов Илья Иванович имеет честь в настоящий момент с вами разговаривать.
   - Молодой человек это не смешно. Я понимаю ваше горе, но и вы меня поймите, лишние эмоции в моей работе могут только навредить.
   - Какие эмоции! Какое горе! Говорю вам, вы ошиблись, - эти слова он почти прокричал.
   - Перестаньте хамить и издеваться надо мной, молодой человек. Я самый лучший в городе мастер по производству гробов. Да ко мне, если хотите знать, за товаром едут со всех концов страны. Я еще раз повторяю: когда мне можно будет подъехать к вам, чтобы снять размеры?
   Илья Иванович попытался успокоиться:
   - Извините, если я вам нахамил. Конечно, если вы так настаивайте, вы можете заехать ко мне в семь часов вечера. Надеюсь к тому времени эта чудовищная нелепость проясниться, и я с удовольствием приму ваши извинения.
   - В семь, так в семь, - прорычал мастер, - еще посмотрим, кто перед кем будет извиняться. Вы имеете дело с похоронным бюро, которое еще ни разу не ошибалось и не собирается этого делать. Всего доброго, молодой человек.
   Последнюю фразу мастер произнес так, словно хотел сказать: "Чтоб тебе неладно было, негодяй!" Самые безобидные и даже добрые слова с помощью интонации можно превратить в такие стрелы, которые ранят в самое сердце и оскорбляют до глубины души. Мастеру это удавалось на славу.
   Странный, если не сказать большего, разговор немного выбил Илью Ивановича из душевного равновесия, в котором он пребывал с того момента, как проснулся. Но он был убежден, что весь этот бред, лишь плод чей-то больной фантазии. Как человек сильный, он взял себя в руки и попытался забыть нелепый разговор.
  
   ЯРКИЕ КРАСКИ МЕРКЛИ
   Каждое утро толпа, безликая, серая, растекается по городу, заполняет парки, улицы. Все спешат занять свою нишу в круговороте человеко-мест. Бегом, в любую погоду, с опухшими лицами, красными, полуоткрытыми глазами, бегом. Труд облагораживает, прямо с утра. И каждый прохожий обязательно считает и даже верит в то, что именно его работа является самой полезной и необходимой. Пускай она малоприятна, пускай за нее платят гроши, но без нее нельзя. Кому без нее нельзя? Где без нее нельзя? Уже никого не интересует. Просто нельзя и все.
   Илья Иванович спешил на работу, толпа была ему ненавистна, вчера какой-то наступил ему на ногу и даже не подумал извиниться, затем старуха наорала и так каждый день. Не выспавшиеся, злые, отвратительные они раздражали его. И только мысли о работе позволяли отрешиться от этой суеты, забыться, успокоиться.
   Неожиданно, его поток забурлил, засуетился. Он инстинктивно подхватил это настроение и начал жадно искать причину аномального поведения. В пяти метрах от себя, Илья Иванович заметил мужчину, одетого в довольно приличный деловой костюм, который спокойно копошился в мусорном баке. Своими телодвижениями он походил на бездомную собаку, роющую носом мусор в поисках пропитания. Закончив возмутительный для нормального человека процесс, он вынул из бака помятую газету и с интересом начал ее рассматривать. Убедившись, что нашел то что искал, он положил газету в сумку и с чувством полного удовлетворения продолжил свой путь.
   Вот это да! Илью Ивановича поразило, что мужчину абсолютно не смущали бушевавшие за его спиной страсти. Хотя с какой стати они должны были его смутить. Ведь те, кто его осудил, ушли, они ушли, чтобы тот же кусок нравственно купить, благочестиво съесть и добродетельно выкинуть.
   Интерес к загадочной газете, превращающий людей в животных, всецело захватил его. Он кинулся на поиски ближайшего киоска и через несколько минут уже сжимал в руке утренний номер "Местных новостей". Время было потрачено не зря, на первой странице, напечатанный огромными буквами, красовался заголовок "Чудовищное убийство". Впервые за несколько лет, в его городе, тихом, спокойном, было совершено такое страшное преступление. Ему захотелось поскорее войти в курс дела, и он прямо на ходу начал читать: "Вчера, в 23.00 у дома Љ 19 на Апрельской улице был жестоко убит сотрудник Седьмого Городского Банка Хлистов Илья Иванович. Следствие ведет активные поиски преступника. Всем, кому что-либо известно о случившемся, просьба явиться в Следствие для дачи показаний..."
   После таких новостей мир на миг теряет краски, становится серым и жестоким. Он бессовестно оголяет свои самые порочные стороны, которые заражают и пожирают все вокруг. Каждый человек подхватывает эту неизлечимую инфекцию, эту заразу, с которой вынужден существовать и бороться всю жизнь. Убийцы, словно раковые клетки, не только уничтожают все на своем пути, но и отравляют своим зловонием весь организм. Если кто-то считает, что убийца убивает одного человека, он наивно ошибается. Убив одного, он лишает нормальной жизни миллионы, порождает в людях страх и неуверенность, заставляет пересматривать будущие планы.
   Возмущенный, Илья Иванович, продолжил путь. У него давно имелся эликсир, гарантирующий избавление от этих чудовищ. Всегда надо искать причину, корень, и устранять, безжалостно, жестко, топтать, вырывать. Убийца - это всегда неудачник, так вот, если бы каждый неудачник находился под пристальным контролем, его перерождение в убийцу можно было бы с легкостью прогнозировать и предотвращать. А способы предотвращения, это уж кому как угодно. Можно изолировать, а можно просто уничтожать, давить эту мерзость. Замечательная идея, но вот общество, этот набор нытиков-гуманистов, точно будет против: как же так, это бесчеловечно, жестоко. "А оплакивать ни в чем не повинных людей это не бесчеловечно?" - вырвалось у Ильи Ивановича.
   Ему было по-настоящему, искренне жаль коллегу. Они бок о бок трудились, а он даже не знал, что тот его теска. Ему стало стыдно. Все, сегодня же он начнет знакомиться со своими сослуживцами. Ах, если бы он вчера был рядом с этим беднягой, быть может сейчас тот был бы жив, а лет через тридцать он стал бы его заместителем и они бы вместе трудились над процветанием банка.
   Он нес свое полное сострадания и боли тело на работу. Дух скорби окутал весь город. Горожане замедлили шаг и, еще недавно шумящая и бегущая толпа, превратилась в похоронную процессию. На улицах воцарилась тишина. Даже деревья, склонив свои ветви, замерли, не обращая внимания на ветер. Яркие краски меркли, уступая место траурным тонам.
   Он подошел к зданию Седьмого Городского Банка. Это величественное сооружение впервые показалось ему таким уязвимым и беззащитным. Оно, всем своим видом внушавшее прохожим уважение и страх, не смогло уберечь одного из своих сыновей.
   Он решил, что дольше всех будет носить на себе маску скорби. Пусть каждый видит, что ему не безразлична судьба коллег. В тайне же он надеялся, что такой поступок будет по достоинству оценен начальством и самым лучшим образом скажется на его карьере.
   Тяжелой траурной походкой он вошел в банк.
  
   ВАЖНОСТЬ МОМЕНТА
   В парадной было многолюдно. Охранники, строгие и глупые, требовали документы, у всех, даже тех, кого видели здесь годами. Бабулька гардеробщица как всегда не справлялась с навалившейся толпой и монотонно бубнила себе под нос: "Погодите, погодите, успеют, все успеют".
   Павел Петрович старший сотрудник, в черном костюме, плавно перетекающем в черные лакированные туфли, стоял у зеркала. Образец стиля и вкуса. Безупречный костюм, безупречный галстук, безупречная лысина, безупречный горбатый нос. Павел Петрович гордился тем, что ему дано природой и не только этого не скрывал, но, напротив, выкладывал на всеобщее обозрение. Странно, а ведь многие люди стыдятся своей лысины, ходят по врачам, покупают парики. Павел Петрович этого не понимал и не одобрял, он любил свою лысину, аккуратно избавляет ее от не выпавших волос, удобряет кремами, холит и лелеет. Приходя на работу в новом костюме, Илья Иванович сразу же пытался попасть ему на глаза. Лишь он мог вынести самый квалифицированный приговор его внешнему виду. От взгляда Павла Петровича зависела судьба новой вещи, ее жизнь или смерть.
   Сейчас Павел Петрович тщательно оценивал свой собственный вид, многозначительно хмурил брови, кивал. Он был похож на служителя культа, который полностью поглощен таинственным обрядом. В такой момент никто и ничто не могло его потревожить, табу, священный запрет. Это знали и понимали абсолютно все. Даже в такой скорбный час Илья Иванович не осмеливался его прервать. Он решил, что обязательно дождется его, и они вместе отдадутся в объятья горя. С Павлом Петровичем они находились в близких, приятельских отношениях.
   Ждать пришлось не долго. Через пару минут Павел Петрович, удовлетворенный собой, отошел от зеркала. Он заметил Илью Ивановича и безупречная траурная маска тотчас образовалась на его лице. Медленной походкой он подошел к Илье Ивановичу и, не говоря ни слова, по-отцовски обнял. "Да, - подумал Илья Иванович, - у этого человека есть чему поучиться: не проронив ни звука, он в одночасье обрушил на меня ураган боли, слез и отчаяния". Затем он выпустил его из своих объятий и молча стал рядом. Вся эта сцена произвела на Илью Ивановича такое сильное впечатление, что, боясь потерять контроль над своими чувствами, он первым вступил в разговор:
   - Павел Петрович, какое несчастье, какое горе! - произнес он, тщательно выбирая слова и контролируя интонацию.
   - Да, - многозначительно протянул Павел Петрович, подчеркивая полную солидарность.
   Получив одобрение, Илья Иванович продолжил:
   - Наш банк должен мужественно встретить это скорбное известие. Мы обязаны преодолеть его вместе, помогая друг другу. Оно нас еще больше сплотит, ведь ничто так не объединяет, как общее горе.
   Павел Петрович одобрительно покачал головой, в его глазах засверкали слезы:
   - Мой друг! - он произнес эти слова торжественно и важно, давая ему понять, что быть его другом для него самая большая честь, которой он к тому же не достоин, - наш мир не совершенен. Мы каждый день не щадя своих сил прилагаем усилия, чтобы его исправить, но, к сожалению, нам не всегда это удается. Мы не можем уберечь от вездесущего зла самых достойных и благородных. Они гибнут, но гибнут как герои, как мученики, отдавая свои бесценные жизни за правое дело. Нам же остается помнить и чтить их память.
   Павел Петрович замолчал, давая Илье Ивановичу время обдумать сказанное. Затем он взял его руку и уже не торжественным, а траурным тоном добавил:
   - Дорогой Илья Иванович, примите мои самые искренние соболезнования. Я всегда относился к вам как к младшему брату. Знайте, что в эту тяжелую минуту я с вами.
   Такое откровение стало для Ильи Ивановича полной неожиданностью. Он чуть было не расплакался от счастья.
   - Павел Петрович, спасибо, огромное спасибо. Я всегда знал, что вы самый порядочный и отзывчивый человек. Я глубоко убежден, что эта минута для вас так же тяжела, как и для меня, и я тоже с радостью помогу вам ее преодолеть.
   Павел Петрович одобрительно покачал головой, однако его взгляд выражал неприкрытое удивление.
   Он сообщил Илье Ивановичу, что через несколько минут в Большом зале пройдет собрание сотрудников, посвященное памяти убитого коллеги.
   Они шли по коридорам Банка, медленно, осознавая важность момента и чувствуя свою сопричастность. Еще вчера Седьмой Банк напоминал счастливый муравейник, в котором каждый знал, а главное добросовестно исполнял свою роль. Сотрудники банка искренне считала, что сюда отбираются только самые достойные люди. Ответственность, дисциплина и преданность делу должна была быть у них в крови. Подобная строгость объяснялась чрезмерной важностью работы. Ведь они имели дело с документами, а документ это вам не станок какой-нибудь. От документа зависит очень многое, порой в нем решаются вопросы жизни и смерти. Документ может быть большим или маленьким, строгим или снисходительным, но бесспорно лишь одно - документ всегда прав. В нем содержится общественное решение, лишенное человеческого несовершенства, поэтому его положения необходимо исполнять и уважать. Человек может ошибиться, документ - никогда.
   Илья Иванович также как и все сотрудники Банка верил в важность той миссии, которая на него возложена и исполнять которую, он был обязан не щадя своих сил.
  
   БЛАГОРОДНЫЙ ПОСТУПОК
   Парочка подошла к деревянной двери, за которой находился Большой зал. Илью Ивановича переполняли самые противоречивые чувства: скорбь, гордость, но особенно радость. Да, да, именно, радость, откуда и зачем? Он задавался этим вопросом, а его сердце тем временем выпрыгивало из груди, рвалось, побыстрее, ко всем, к братству. Будет банкет, будут беседы, а значит связи, знакомства. Дверь заскрипела, они вошли в зал. Привычно шумная и оживленная атмосфера сегодня покинула это место, воцарилось мертвецкое спокойствие и тишина.
   Весь персонал Банка был в сборе, у Ильи Ивановича даже сложилось впечатление, что ждали только их. Сотни глаз в одно мгновение обрушились на него. Он засмущался, с глупой улыбкой пробрался к свободному месту и расположился в мягком кресле. Все, теперь можно было оглядеться. Первым делом отдать дань великим. С почтенным трепетом он устремил свой взгляд на портреты заслуженных работников Банка. Украшенные тяжелыми, позолоченными рамами они висели вдоль стен зала. Благородные седины, мудрые лица, перья в руках, рядом книги, даже сейчас они работают. Илья Иванович тоже будет здесь висеть, обязательно, непременно, седой, с пером в руке. Это его цель, смысл, он живет этим, дышит. Вон там, третий справа, там еще есть место.
   Неожиданно его взгляд остановился на фотографии, которая висела в центре сцены. На ней был изображен он, это была его фотография, увеличенная, в раме, в черной раме. Ничего не понимая, он обратился за разъяснениями к Павлу Петровичу. Однако тот, не решаясь нарушить тишину, спокойно поднес указательный палец к своим губам.
   Тем временем ответственный секретарь объявил траурное заседание открытым.
   - Слово предоставляется Главе Банка Адаму Адамовичу, - торжественно произнес секретарь.
   Медленной и важной походкой на сцену поднялся Глава. Если существует в мире идеальный человек, то это, несомненно, Адам Адамович. Вся мудрость, мощь и сила, копившаяся человечеством веками, в одно мгновение вырвалась из своих закромов и слилась в этом образе. Это был праотец всех и вся, не любить и не уважать которого было невозможно.
   Ему было около шестидесяти лет, однако он находился в превосходной физической форме. Крепкое и мощное тело Главы вызывало зависть у мужчин и являлось предметом женского обоготворения. Женщины буквально грезили им, внося смуту и отчаяние в сердца своих мужей. На совести Адам Адамовича была не одна распавшаяся пара, хотя, правды ради, необходимо заметить, что лично Адам Адамович не принимал ни малейшего участия в их разрушении, более того, даже не подозревал, что это происходит. Причиной всему являлись бесконтрольные женские фантазии, которые внешне проявлялись в постоянном унижении своих благоверных, в непристойных сравнениях, терроризирующих ранимую мужскую психику.
   Возраст Главы выдавала лишь его старческая седина, покрывающая серебром голову и бороду. Последняя была особой гордостью Адам Адамовича. Он неустанно следил за ней, постоянно гладил ее, гладил с особой нежностью, с которой мать прикасается к своему единственному ребенку. И, все-таки, изюминкой этого харизматического образа являлось отнюдь не его тело и даже не борода. Самые таинственные и загадочные в мире глаза, вот, что заставляло людей повиноваться и во всем подчиняться Главе. Зрачки этих глаз были абсолютно бесцветными, его взгляд мгновенно гипнотизировал, полностью парализовывал человеческую волю. С их помощью он мог залезть в любую душу и сделать с ней что захочет. Человек мог часами, как вкопанный, стоять перед ним, а он, тем временем, спокойно копошился в нем, выбрасывал, на его взгляд, не нужное, переставлял существующее и добавлял новое. Глазами Адам Адамович мог создавать и создавал новых людей, таких людей, которые преданно служили ему и его делу.
   Глава остановился у микрофона и внимательно оглядел всех присутствующих. За несколько секунд, не произнеся ни слова, он смог полностью поработить аудиторию. Теперь для каждого сотрудника в мире не существовало ничего, кроме его слов.
   - Дети мои! - произнес Глава, и всем вдруг показалось, что врата небесные отворились, и сам Творец удостоил их, тварей земных, чести послушать его голос. - Случилось непоправимое. Вчера мы все осиротели. Зло отняло у меня сына, а у вас - брата. Это страшный удар по всем нам!
   После такого мощного вступления последовала небольшая пауза. Адам Адамович, дав присутствующим немного прийти в себя, продолжил:
   - Зло никогда не могло простить нам наше счастье и благополучие. Оно способно принимать самые различные формы, прибегать к самым изысканным ухищрениям, чтобы навредить нашей семье, внести в нее разлад и смуту.
   При этих словах Адам Адамович в голове у каждого сотрудника банка возникла та форма зла, с которой он борется и от которой мужественно спасает банк. Одни вдруг увидели воплощение зла в назойливых посетителях, другие - в государственных инспекторах, третье - в продажных, по их мнению, судьях.
   - Но вчера зло приняло самый ужасный свой облик, облик убийцы, который мог погубить любого из нас. И в этот грозный час, сын мой возлюбленный, не побоялся посмотреть опасности в лицо. Он с честью принял мученическую смерть. Он мужественно пожертвовал своей юной жизнью ради всех нас, ради нашего спасения. Нам же остается помнить и чтить его благородный поступок.
   Но самое главное, мы просто обязаны сделать из происшедшего правильные выводы, такие выводы, которые никогда, никогда больше не заставят нас оплакивать своих близких. Понимаю, мы ведем неравный бой и силы зла огромны и всесильны, но я верю, искренне верю, что нам все-таки есть, что им противопоставить.
   Я убежден, зло дрогнет! Да, это не легко сказать, а тем более сделать, но в случае победы всех нас ожидает светлое будущее, ради которого стоит жить и бороться!
   Я принял единственно верное решение. С сегодняшнего дня каждый из нас возложит на себя почетное обязательство работать как можно больше и усерднее. Для этого наш рабочий день будет увеличен в полтора раза.
   Помните, это война, которую мы не начинали, но которую должны выиграть.
   Адам Адамович сделал небольшую паузу, после чего уже не траурно-торжественным, а приказным тоном добавил:
   - А сейчас прошу каждого сотрудника пред ликом павшего героя, произнести клятву верности в безукоризненном соблюдении нового правила.
   Внезапно Адам Адамович поднял свою руку и обратился к Илье Ивановичу:
   - Сын мой возлюбленный, подойди ко мне, и встать со мною рядом.
   Илья Иванович вдруг ощутил непонятную тяжесть на своем плече. Ему показалось, что рука Главы, с легкостью преодолев около десяти метров, упала ему на плечо и крепко сжало его. Затем она взяла его и, как беззащитного котенка, потащила на сцену.
   Оказавшись возле Главы, он на себе ощутил всю силу и мощь его нечеловеческого взгляда. Он отнял у него дар речи и в одно мгновение превратил в траурный обелиск, который должен был с почестью принимать обрушившиеся лавиной соболезнования.
   Илье Ивановичу стало не по себе. Зал начал быстро наполняться густым туманом. Он перестал различать лица людей. Они неожиданно слились в единую зеленую массу, которая медленно растекалась во все стороны. Она пожирала все на своем пути, извергая из своего чрева душераздирающий вопль. Подползая к нему, она начинала лизать и кусать его, затем с жадностью заглатывала и тщательно пережевывала. Получив минутное удовлетворение, она с отвращением выплевывала его обратно, чтобы через мгновение повторить весь процесс...
  
   РОЖДЕНИЕ
   Он очнулся и долго не мог понять, что же произошло. Доходящие до него воспоминания казались кошмарным сном. Он быстро огляделся и понял, что находится в канцелярии банка. Перед ним сидел молодой человек, который что-то очень быстро писал. Не решившись оторвать его от работы, Илья Иванович сел рядом и стал дожидаться разъяснений по поводу своего визита.
   Ему впервые представился шанс осмотреть святая святых Седьмого Банка - его канцелярию. Именно здесь документ получал свой первый глоток воздуха, здесь происходил таинственный процесс его рождения. Все другие отделы были лишь клеточным материалом, которым последовательно обволакивался эмбрион. В одних отделах он получал ноги, которыми будет обходить свои законные владения; руки, которыми станет утешать и жестоко наказывать. В других, ему прививались разнообразные черты характера. Он мог стать добрым, как невинный ягненок, или злым, как голодный волк, хитрым, как старый лис, или доверчивым, как глупый осел. Когда эмбрион созревал, его аккуратно заносили в канцелярию и бережно вызывали к жизни.
   Новорожденные вели себя по-разному. Одни сразу же начинали неистово кричать, требовать и повелевать; другие, напротив, рождались очень тихими и кроткими, они спокойно покидали стены банка и безмятежно жили, не обременяя людей своим существованием.
   Лишь небольшая группа избранных, посвящалась в этот таинственный обряд. Сюда, в канцелярию, отбирались только достойнейшие из достойнейших, им присваивалось почетное звание клерка. Кроме них, никто больше не смел здесь находиться.
   Когда Илья Иванович вспомнил это правило, ему стало не по себе. Он не был клерком и не имел право посещать канцелярию. Варианты дальнейшего поведения стали вихрем прокручиваться у него в голове. Он был готов кинуться к двери и убежать, убежать куда-нибудь, лишь бы подальше от этого места. Он понимал только одно: святилище впервые осквернено и это святотатство произошло по его вине.
   Клерк тем временем закончил свою работу и внимательно наблюдал за ним. Илья Иванович чувствовал его взгляд, но не решался поднять голову и посмотреть ему в глаза. Неожиданно, клерк похлопал его по плечу и скорбным голосом произнес:
   - Уважаемый Илья Иванович, мне была оказана большая честь, принять вас.
   Илья Иванович не поверил своим ушам. Веревка, почти задушившая его, с треском оборвалась и вновь вернула его к счастливой и безмятежной жизни. Хор ангелов, целиком забравшись в его голову, со всем величием и грохотом проорал гимн чудесному спасению блудного сына.
   Не обращая больше на него внимания, клерк деловым тоном продолжил:
   - Господин Хлистов, сейчас вам будет выдан документ, - тон клерка напомнил ему, где он находится, - вам необходимо поставить свою подпись в этом месте.
   Его палец упал в правый угол лежащего перед ним журнала. Илья Иванович взял ручку и с серьезным видом приступил к изучению записи, напротив которой должен был расписаться. Запись была предельно ясна и лаконична: "Документ о смерти выдан". И снова туман, и снова рев. "Нет, это был не сон. Они и впрямь решили, что я погиб", - эта мысль медленно и болезненно пробиралась во все клетки его мозга.
   - Господин Хлистов, прошу вас, - угрожающе протянул клерк.
   Осознавая вся нелепость и ужас происходящего, Илья Иванович, тем не менее, не осмелился нарушить обряд. Подчинившись требованию достопочтеннейшего сотрудника, он аккуратно поставил свою подпись.
   - Ну, вот и хорошо, - сказал клерк и вынул из своего ящика какую-то бумагу, - Получите.
   Он вручил ее ему и, не давая даже взглянуть на нее, быстро выпроводил из канцелярии.
   Илья Иванович стоял в коридоре абсолютно потерянный, нежно прижимая к груди новорожденный документ. Нужно было срочно присесть. Он поплелся вперед по коридору в поисках стула, еле волоча за собой ватные ноги. Добравшись до стула, он рухнул на него и посмотрел на документ. Это был обычный лист бумаги, на котором каллиграфическим почерком было написано: "Настоящий документ удостоверяет факт героической гибели его владельца, Хлистова Ильи Ивановича". Печать, дата, подпись, все как положено.
   Очередного приступа не последовало, и он решил трезво оценить ситуацию. Собравшись с мыслями, он принялся анализировать: "Вчера был жестоко убит какой-то человек, это факт. И все почему-то решили, что это я. Произошла чудовищная ошибка, в которой необходимо четко разобраться. Итак, первым делом необходимо устранить причину, корень этой бессовестной клеветы. Обратиться в газету. Нет, это не выход. Газета лишь марионетка, которой крутят все кому не лень. Материал о моей гибели мог попасть в нее только из следствия. Ну, конечно, необходимо сразу же направиться именно туда и жестко объясниться со следователем. Вот он удивиться, когда увидит перед собой живого и здорового покойника. Да, ему придется долго вымаливать у меня прощение".
   Мысль о том, что такая важная персона, как следователь, станет валяться у него в ногах и жалобно просить о пощаде, мгновенно согрела его душу и заставила губы расплыться в блаженной улыбке. Нельзя было терять ни минуты, необычайный прилив сил и энергии выкинул его со стула и буквально понес на встречу избавлению. Он быстро спустился вниз, не обращая внимания на сыпавшиеся со всех сторон соболезнования, выбежал из банка и направился к зданию, в котором находилось почтенное следствие.
  
   НЕЛЕПЫЙ РАЗГОВОР
   Согласить, бывает такое, что орган, государственный, важный, находится в ужасном состоянии. Ну, в смысле, здание, где он располагается. Возьмем Следствие, какое гордое название, уважение и трепет, но здание выглядит жалко и уныло. Серые стены, постепенно лишающиеся своей штукатурки, покосившиеся от старости оконные рамы, покрытые несмываемым налетом окна, все это вызывает у прохожих чувство глубокой тоски, отчаяния и, как ни странно, вины. Глядя на это убогое здание, возникает огромное желание помочь ему, вылечить его от той заразы, которая поедает его изнутри и уродует снаружи.
   Но вот загадка, подобный внешний вид ничуть не трогает персонал следствия, для них это прекрасный повод очередной раз поплакаться и рассказать о бедственном материальном положении, в котором находится их учреждение. Выглядит это комично, и мало кто может удержаться хотя бы от невинной улыбки в тот момент, когда жирная физиономия начинает жалобно стонать о нехватке средств на хлеб насущный.
   Илья Иванович подходил к Следствию, преисполненный самого благородного стремления, стремления к истине. Марафон дался ему не легко. Он тяжело дышал. Ветер дул ему в спину, будто подгонял. Быстрее, быстрее, покажи им всем, борись.
   С гордо поднятой головой, серьезным, каменным лицом он вошел в здание. Так, теперь необходимо было выяснить, кому поручено вести "его" дело. В коридоре, развалившись на мягком кресле, сидел дежурный, толстый, с густыми усами мужчина сорока лет. Илья Иванович направился к нему.
   - Простите, уважаемый, не могли бы вы мне помочь. Меня интересует, кому было поручено следствие по делу о вчерашнем убийстве и где бы я мог встретиться с этим сотрудником? - вежливо спросил Илья Иванович.
   - Прежде всего, необходимо здороваться, молодой человек, - упрекнул его дежурный, - Итак, теперь по существу. Что значит не могли бы вы мне помочь? А кто же вам еще поможет, если не мы, - усмехнулся дежурный, - мне очень даже известно, кто занимается следствие по вчерашнему убийству. А почему вас, собственно говоря, это интересует? - спросил дежурный и подозрительно посмотрел на Илью Ивановича.
   - Понимаете в чем дело, - Илья Иванович решил, что не станет распространяться об истинных причинах своего визита, - мне известна некая информация об этом деле.
   - Так, и какая же информация? - дежурный продолжал взглядом изучать его.
   - Я думаю, моя информация чрезмерно важна, и сообщить ее я могу лишь следователю лично.
   - Вот думать поменьше надо. Какие все умные стали, - недовольно протянул дежурный и нехотя начал рыться в своем журнале.
   - Так, а вот и интересующая вас информация, - сказал он и о чем-то задумался. Возможно, он вспоминал устав следствия, точнее, его положения о выдаче информации, но это было мало вероятно, Илье Ивановичу показалось, что дежурный просто решил очередной раз посмаковать какой-то момент своей скучной жизни. Пышногрудая девица с картины Рубенса или Рембрандта и пошляк дежурный, получающий смачную пощечину по своей жирной морде. Илья Иванович улыбнулся.
   Недолго подумав, дежурный продолжил:
   - Да, молодой человек, теперь вы мой должник.
   - Это еще почему? - удивился Илья Иванович.
   - Ну, как же, вот вы, а вот информация. Я в этой цепи посредник. Я предоставляю услугу, за которую вправе ожидать вознаграждение.
   - Но, позвольте, это же ваша обязанность, - искренне возмутился Илья Иванович.
   - Обязанность. Да, что вы вообще знаете об обязанности. Вы наверное даже ни разу под пулями-то не лежали, - гордо парировал дежурный, делая вид, что каждый день только этим и занимается, да что там каждый день, буквально пять минут назад еще отстреливался, еле цел остался.
   - У меня другая работа, не менее ответственная и важная. Я, между прочим, старший сотрудник банка, - попытался возразить Илья Иванович. Этот бессмысленный разговор, отнимающий его драгоценное время, начинал выводить его из себя.
   - Крысиная возня, а не работа.
   От возмущения Илью Ивановича затрясло, он попытался закричать, но учащенное дыхание неожиданно исказило голос и вместо крика, вырвался отвратительный писк:
   - Попрошу не оскорблять!
   - Ладно, пишите, - спокойно сказал дежурный, показывая, что делает ему большое одолжение. - Следователь по особо важным делам Александр Петрович Римский, кабинет номер одиннадцать. Сейчас Александр Петрович обедает, поэтому вам надо будет его подождать около часа. А теперь гражданин проходите и не отвлекайте меня от работы, - как ни в чем не бывало закончил разговор дежурный.
   "Я его еще и отвлекаю. Вот мерзавец. Оскорбил меня, затем надел крылышки, расправил перья и гордо расположился на мягком облачке. Тоже мне, трудяга праведный!" - чтобы не провоцировать дежурного на очередную болтовню, Илья Иванович решил воздержаться от озвучивания своих мыслей и последовал к кабинету.
  
   ЖЕРТВА
   Пыль, гонимая сквозняками, шныряла по коридору. Одинокий луч солнца, кое-как прокравшийся сквозь почерневшее окно. Стены, ободранные, некогда зеленые; потолок, весь в желтых разводах; одиноко мерцающая лампочка, подвешенная на скрюченных проводах, и внезапно вырвавшееся чувство вины, до слез, до боли в сердце. Подобное чувство обычно возникает когда видишь калеку и вдруг становится стыдно что у тебя все хорошо, что у тебя лучше чем у него, намного лучше, а он, и стыдно... Все это коридор следствия, точнее то, что увидел и почувствовал Илья Иванович.
   Он подошел к одиннадцатому кабинету и сел на скамейку, ободранную и почему-то прибитую к полу. Забавно, будто найдется полоумный, который решится ее отсюда стащить. Нужно было обдумывать речь, тщательно, до мелочей, но не получалось. Его взгляд невольно отвлекался на сцены, разворачивавшиеся в коридоре. И действительно, посмотреть было на что. Посетители о чем-то бурно спорили, поочередно вскакивали со своих мест, затем снова садились. Весь этот спектакль сопровождался обильными жестикуляциями, неконтролируемыми выплесками энергии, криками. "Ну, вот скажите, - подумал Илья Иванович, - разве в этом вулкане, который с таким наслаждением выплескивает свою смертоносную лаву, можно найти хотя бы кусочек истины. Кто-то когда-то по глупости душевной сказал, что в споре рождается истина, и, как ни странно, большинство приняло это ахинею за чистую монету. Вот бы этого умника сейчас опустить в кратер этого бушующего вулкана, пускай он там попытается хоть что-нибудь отыскать, а я потом с удовольствием посмотрю на то, что от него останется".
   Илья Иванович был всегда убежден, что единственное, на что способен спор, так это на то, чтобы побудить людей усомниться, а может даже и отречься от своих убеждений. В споре истина умирает! Нет, конечно, кто-то и способен в споре укрепить свои убеждения, но только кому и зачем это надо? Тратить свое время на пустую болтовню, извините, но это удел неудачников. Вот они, отдали себя на поглощение этим бесцельным процессом вместо того, чтобы пойти и вложить свои силы в настоящее дело, в сотворение нового, лучшего. Нет, они этого не понимают, они подчинены страшному пристрастию, которое можно называть по-разному: спор, диспут, болтовня; сути это не меняет. Спор, словно наркотик, порабощает их душу и тело. Поиск аргумента становится смыслом и целью всего, за него цепляются, его боготворят, унижают, проклинают. Истина же при этом превращается в невинную жертву. Ее пинают со всех сторон, не оставляя на ней ни одного живого места. Вся эта вакханалия может продолжаться часами, доставляя райское удовольствие одержимым участникам. Но вот появляется фаворит, который одним ударом вдребезги разносит череп жертвы. Стая неудачников расползается по углам, зализывая раны и смакуя оторванные куски. Немного отдышавшись, они снова набросятся на жертву, потому что не могут без этого. Отведав однажды запретный плод, они становятся его вечными рабами.
   Он наблюдал за неудачниками и испытывал только ненависть. Наконец, он решил, что они не достойны его внимания и с отвращением повернул голову. На противоположной от спора стороне скамейки он заметил мужчину, который спокойно сидел, не обращая ни малейшего внимания на шумных безумцев. Илье Ивановичу показалось, что в нем было что-то особенное. Хотя, что именно он не мог понять. На вид мужчине было около тридцати пяти лет, но он был худым, как подросток. Это обстоятельство выглядело довольно странным. В таком возрасте все уважаемые горожане трепетно заботятся о своем теле. Они с удовольствием увеличивают свои лица и животы, превращая их в предмет гордости и обожания. Но не только худоба смущала в этом непонятном человеке. Одежда, некогда приличная и дорогая, теперь была неухожена и помята, ей приходилось молча терпеть на своем благородном теле, унижающие ее достоинство, пятна. А что творилось на голове, ужас. Торчащие во все стороны волосы, омерзительная щетина. И все же он не был похож на обычного неудачника. За всеми его недостатками Илье Ивановичу все-таки удалось разглядеть довольно приятного и симпатичного человека.
   Он сидел в позе роденовского мыслителя и о чем-то усердно размышлял. Этот сложный процесс полностью захватил его, захватил так, что в мире не осталось ничего, кроме всеобъемлющей мысли, которая заменила ему рубашку, туфли, волосы, дыхание. Она на мгновение превратилась в него самого, затем, растворила его и разнесла во все части Вселенной. Она позволила ему взглянуть на самые сокровенные тайны бытия, попытаться понять их не раскрываемый смысл. "Интересно, - подумал Илья Иванович, - зачем ему это надо? Разве он сможет таким образом добиться успеха и уважения? Конечно, нет. Он лишь обречет себя на постоянные поиски того, чего на самом деле нет, и что на самом деле его всюду окружает. Он ищет воздух, постоянно существуя в нем, но не может его найти. Он пытается понять вкус яблока, глядя на него, но, не решаясь откусить. Чистая мысль в небольших количества наверно полезна, но, если начинаешь принимать ее каждый день, да еще большими дозами, то обязательно получишь смертельно отравление".
   Пока Илья Иванович предавался собственным размышлениям, непонятный мужчина поймал его взгляд. Он посмотрел на него своими голубыми глазами, и Илья Иванович вдруг почувствовал с его стороны жалость и сострадание в свой адрес. Нет, он их не просил, напротив, он ими щедро с ним поделился. Илья Иванович был озадачен. С какой стати ему жалеть его? Ведь он полноценный член общества, точнее менее чем через час им станет.
   Неожиданно мужчина встал, молча прошелся вперед по коридору, затем вернулся и сел рядом с ним. Собравшись с мыслями, он тихо обратился к нему:
   - Добрый день. Вы здесь первый раз?
   - Уверен, что и последний,- ответил Илья Иванович.
   - Все, когда впервые приходят сюда, уверены, что больше не вернуться.
   Илья Иванович удивился и спросил, что тот имеет ввиду.
   - Да, только то, что в этой жизни ни в чем нельзя быть уверенным наверняка, - сказал мужчина.
   Он до сих пор не представился, и Илья Иванович решил исправить это положение:
   - Простите, не могли бы вы назвать свое имя, мне так будет удобнее продолжить наш разговор.
   - Ах, имя, - вздохнул незнакомец, - людей, который впервые сюда приходят всегда интересует имя. Первое время они даже гордятся им, затем о нем начинают специально забывать, начинают стыдиться его. Я, к сожалению, не исключение. Вот видите, начиная с вами разговор, я даже не представился. Я подсознательно стесняюсь собственного имени. Извините меня за это. Меня зовут Алексей, Алексей Николаевич.
   Илья Иванович представился и тут же поймал себя на мысли, что он действительно гордится своим именем. А с какой стати он не должен был им гордиться? Он, в отличие от этих неудачников, вполне нормальный человек, который работает и приносит пользу себе и окружающим.
   - Знаете, Илья, я вам немного завидую. Вы молоды и уверены в себе. Возможно, вам даже удастся уйти отсюда человеком.
   Впервые за последние несколько лет Илью Ивановича назвали просто по имени. Это было как-то непривычно, даже немного оскорбительно. Такого не могли позволить себе даже самые уважаемые сотрудники банка. Он не мог понять, как ему реагировать на такой странный жест. С одной стороны, он чувствовал себя униженным: какой-то непонятный тип, не посоветовавшись с ним, присвоил себе право обращаться к нему, как к лучшему другу. С другой стороны, он вспомнил, как это приятно, когда к тебе относятся по-дружески, честно и искренне, без формальностей. И в глубине души он был благодарен этому человеку. Он решил, что не станет его упрекать, однако сам будет называть его исключительно по имени отчеству.
   - Знаете, что, Алексей Николаевич, - почтенно обратился он к своему собеседнику, - расскажите лучше мне, о чем так усердно спорят эти люди, - его рука показала в сторону шумных посетителей.
   - Да, собственно, ни о чем. Они спорят, чтобы поспорить, - его теория с блеском подтверждалась, - Они все находятся под следствием и скорее не спорят, а оправдываются друг перед другом. Хотя на самом деле, они оправдываются, прежде всего, перед собой, а толпа и шум являются лишь удобным фоном и только. Им страшно оставаться наедине со своей виной, в толпе же они находят укрытие и, как им кажется, поддержку. В ней они ощущают себя превосходными ораторами, в ней они способны убедить кого угодно и в чем угодно. Но стоит одному из этих ораторов оказаться один на один со следователей, как его дар куда-то улетучивается, он не может связать и двух слов, он, еще несколько минут назад считавший себя абсолютно невиновным, начинает сомневаться в себе. И, как правило, все это заканчивается чистосердечным раскаянием во всех грехах сразу.
   Тон Алексея Николаевича был лишен цинизма и презрения, в нем звучали ноты сострадания. Данное обстоятельство немного озадачило Илью Ивановича. Он не понимал и не разделял его чувств к этим неудачникам.
   - А в чем же они виноваты и в чем каются? - спросил он.
   - Согласитесь, что каждый человек в чем-то виноват. Нам кажется, что мы живем праведной жизнью, однако, если на миг остановиться и посмотреть назад, то можно отчетливо разглядеть множество черных пятен.
   - Но все же это не повод для вызова в следствие. Вы ведь сказали, что все они под подозрением.
   - А кто не под подозрением, - Алексей Николаевич впервые улыбнулся, - У нас даже Господь Бог под подозрением, даже Его мы постоянно в чем-то виним и осуждаем. Была бы наша воля, мы бы с удовольствием вызвали Его в следствие и заставили оправдываться. Так и эти люди, они под подозрением просто потому, что они люди.
   - Но почему именно они?
   - А вот это уже более сложный вопрос. Мне кажется, что со всеми нами играют в очень забавную и жестокую игру. Кому-то выпадает хорошая карта, и он беззаботно живет всю жизнь, а кому-то откровенно не везет и он становится изгоем. Ему приходиться отвечать всегда и за всех.
   - Здесь я с вами не соглашусь, - возразил Илья Иванович, - я уверен, что человек собственными руками творит свою судьбу. И если у него что-то не получается, то причины необходимо искать исключительно в самом себе.
   - Мне искренне хотелось бы верить в твои слова. Надеюсь, что все именно так, как ты говоришь, - не без иронии ответил Алексей Николаевич и о чем-то задумался.
   Илья Иванович решил, что не станет развивать эту тему, и они молча просидели несколько минут. Затем Алексей Николаевич, все еще находящийся в плену своих мыслей, полусонным голосом спросил:
   - Илья, а тебя-то как угораздило попасть сюда?
   Он ожидал такого вопроса, но почему-то не задумывался над тем, что ответить. Конечно, он мог солгать и выдать себя за простого очевидца вчерашних событий, однако в этом человеке было что-то особенное: казалось, что он видит его насквозь, и что своей ложью он только оттолкнет его. Илье Ивановичу же очень хотелось с ним пообщаться, и он решил, что попытается увильнуть от ответа:
   - Да, так, пустяки. Произошло небольшое недоразумение, которое необходимо исправить. Вот собственно и все. А вы-то сами как здесь оказались?
   Алексей Николаевич принял его нежелание откровенничать. Он занял удобную позу и приступил к своему рассказу, у Ильи Ивановича даже создалось впечатление, что он ждал этой минуты.
   - Произошло это примерно пол года назад. В тот день я проснулся раньше обычного. Впервые за несколько недель мне удалось выспаться. Я как сейчас помню то божественное настроение, которое царит в тебе после хорошего сна. Мне казалось, что в мире нет ничего, что было бы мне не под силу. Необычный прилив энергии только усиливал эту веру. Сейчас я могу подробно описать любую деталь того утра. Я с легкостью вспоминаю одежду, лица, глаза, настроение прохожих, повстречавшихся мне, когда я беззаботно плыл на работу. Эти воспоминания стали самыми счастливыми моментами моей жизни. Ах, я бы все отдал за то, чтобы еще разок также беззаботно проплыть по улице. В тот момент я даже не подозревал, что это утро окажется для меня последним. Все началось на работе. Неожиданно меня вызвал к себе начальник и, как-то подозрительно посмотрев, вручил мне какую-то бумагу. Этот подозрительный взгляд преследует меня до сих пор, он как будто постоянно перепрыгивает с одного лица на другое, осуждая и запугивая меня. Тогда же я не предал ему должного значения. Я внимательно ознакомился с содержанием бумаги. Мне надлежало явиться в следствие для дачи показаний, каких именно в ней не уточнялось. Отпросившись с работы, я направился в следствие. С этого момента моя жизнь прекратилась. Нет, конечно, я дышу, двигаюсь, говорю, но разве это жизнь! Первый допрос был полностью посвящен моей жизни. Следователя интересовало где и когда я родился, как учился, с кем дружил и кого ненавидел. Тщательно изучив мою биографию, он попросил меня явиться на следующий день, затем на следующий и так уже пол года. Я лишился работы, друзей, знакомых. Меня неожиданно стали подозревать и винить все, кого я знал. Допросы же превратились в нудные и бесконечные разговоры ни о чем. Вчера, например, следователя интересовала погода, точнее: почему она была такой плохой? Мне даже показалось, что он ставит это мне в упрек. Хотя я думаю, ему было абсолютно наплевать на погоду, плохая она или хорошая. Знаешь, что самое ужасное во всей этой ситуации? Я иногда и сам начинаю себя подозревать. А может быть действительно, я что-то натворил. Ведь бывают же такие помутнения рассудка, после которых ничего не помнишь. Возможно, со мной это случилось и я в чем-то виноват. Но почему тогда следователь прямо не обвинит меня? Зачем он мучает и издевается надо мной? Ну, в чем же я виноват, в чем? - он немного помолчал, затем опустил свои влажные глаза и каким-то абсолютно безнадежным голосом добавил:
   - Я думаю, что скоро совсем сломаюсь. Я не выдержу. Они превратят меня в умалишенного мученика.
   Не в силах побороть себя он заплакал, заплакал как-то тихо и невинно. Илье Ивановичу ни разу не приходилось видеть взрослого человека плачущим. Необычное зрелище. Его захлестнула какая-то непонятная смесь чувств. Жалость и отвращение, сострадание и презрение перемешались между собой и образовали странный коктейль, который насильно вливался в его душу. Боясь захлебнуться, он решил действовать. Он небрежно похлопал Алексея Николаевича по плечу и произнес:
   - Ну, хватит. Успокойтесь, вы же взрослый человек.
   - Да, да, я понимаю. Прости меня, - пробормотал Алексей Николаевич. Он аккуратно вытер слезы и, не решаясь поднять голову, добавил, - Я, наверное, тебе противен. Я всего лишь жалкий неудачник.
   - Ну, что вы. С кем не бывает, - сказал Илья Иванович и попытался вспомнить, когда сам последний раз плакал, - я уверен, что скоро все образумится. Вы вернетесь на работу и снова заживете нормальной жизнью. А теперь мужайтесь и боритесь, боритесь до конца.
   Алексей Николаевич поблагодарил за добрые слова, поднял голову и посмотрел на него, затем он бережно взял его руку и по-дружески похлопал по ней.
   Тем временем Илья Иванович проводил тщательный анализ услышанного рассказа, и ему становилось не по себе. Он вдруг почувствовал себя жертвой человеческого коварства и подлости. Он понял, что им бессовестно воспользовались, и, что самое ужасное, продолжают пользоваться, нагло, цинично. Илья Иванович посмотрел на свою руку, находящуюся в плену у Алексея Николаевича. Он не понимал, как мог проявить слабость и приблизить к себе абсолютно незнакомого человека? Он, всегда считавший себя борцом с неудачниками, пригрел на своей груди одного из них. В том, что его собеседник самый настоящий неудачник, он уже не сомневался. Ну, разве станет уважаемое следствие тратить свое драгоценное время впустую, это же невозможно, абсурд. А он, как последний идиот, чуть было не купился на этот бредовый рассказ. Вот потеха-то. "Да, - подумал Илья Иванович, - плакаться он умеет. А как он профессионально изображал из себя мыслителя, и все ради того, чтобы я обратил на него внимание. А я-то по наивности и обратил. Как мастерски он подсел ко мне и начал свой рассказ. Нет, он не разговаривал со мной, он мною пользовался, он пытался залезть в мою душу, чтобы превратить в своего единомышленника. Вот подлец! Ну, а я каков, стал утешать его, чуть было не поверил. Интересно, почему им так заинтересовалось следствие? В том, что он преступник я не сомневаюсь, но вот что именно он натворил? Может быть, обокрал какого-нибудь порядочного человека, а может быть, и убил! Он-то может". Легкий холод пробежал по его телу. А если действительно перед ним кровожадный убийца, что же тогда делать? Страх постепенно переходил в панику. "Так, необходимо взять себя в руки и попытаться избавиться от него, только по-умному, не провоцируя. Кто знает, что у него на уме!"
   Илья Иванович аккуратно вынул руку и быстро спрятал ее в свой карман, затем встал и, тщательно подбирая слова, начал искать вескую причину, чтобы спокойно удалиться:
   - Знаете, Алексей Николаевич, я, кажется, совсем забыл, что оставил на работе очень важные документы. Извините, но обстоятельства вынуждают меня покинуть вас.
   - Зачем же. Я с радостью составлю вам компанию. Давайте вместе прогуляемся, - Алексей Николаевич вдруг оживился.
   - Спасибо, не стоит утруждать себя, - он не знал, что говорить, такой поворот событий не входил в его планы.
   - Да, какие проблемы, напротив, мне будет очень приятно, - Алексей Николаевич становился более решительным и даже навязчивым.
   Илья Иванович растерялся. Огромная пиявка вцепилась в его шею. Она ужасно проголодалась и тут, о чудо, появляется такой аппетитный кусочек превосходной плоти. Накинуться и сожрать, сразу, целиком. Нет, нельзя, это слишком просто для столь изысканного существа. Смертельная игра с жертвой, жертва должна сама отдаться, да еще и поблагодарить: "Кушайте вот здесь, теперь здесь, здесь вкуснее. Ну, как, может еще кусочек, ну хоть немножко". Обезумевшая от счастья пиявка жадно разрывает плоть, чтобы добраться до долгожданной крови, медленно, миллиметр за миллиметром. Губы причмокивают от удовольствия, тело изгибается в экстазе. Какое блаженство, жертва не только не сопротивляется, она согласна. Ну, а куда она собственно денется? Язык сделал свое дело превосходно, он впустил в нее смертоносный яд. Еще немного усилий и можно будет с упоением пить кровь.
   Как ее остановить? Бежать, просто бежать, ничего не объясняя, хватит слов, бежать.
   Илья Иванович развернулся и побежал. Он выскочил на улицу и понесся вперед, не обращая внимания на прохожих. Ему казалось, что он сможет бежать вечно, ни малейшей усталости, только страх и ощущение, что если он остановится, она сожрет его, она сзади, она близко. Вперед, подальше от нее. Сотни обезумевших рук пытаются ухватиться за его ноги и остановить. Им не удастся затащить его в свои сети, он другой, он не такой как они. Вперед!
  
   ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ ОБРАЗЕЦ
   Это было небольшое, уютное заведение, выполненное в средневековом стиле. На псевдокаменных стенах поблескивали мечи, грозные, тяжелые, только подставь голову, не срубит, так сломает шею, точно, весом переломит, как соломинку. И тут же щиты, с драконами, шашечками, замками, на любой вкус. Тихо, почти шепотом, похрустывал камин, монотонно пережевывал очередное полено. На камине ружье, все в вензелях, в золоте, сверкает. Высоко, почти у потолка, висели, глупо скалясь, головы волка и медведя. Нет, они не были страшными, жалко их почему-то, некогда свирепые, обрели они покой именно здесь, навечно обреченные смотреть, пристально, не моргая, на проголодавшихся людей. Одиноко стоящий рядом с дверью в уборную рыцарь... Ладно, хватит, короче пошлое было местечко.
   Илья Иванович забрел сюда с одной единственной целью - поесть, много и сытно. Нет, раньше он никогда здесь не был. Просто марафон его закончился как-то очень внезапно: раз, и полная уверенность, что опасность миновала, твердая, непоколебимая вера и голод, хороший голод, спасительный, заменяющий страх и растворяющий мысли о будущем.
   Заказ был сделан. Солнце светило ему прямо в глаза, и он невольно крутил головой, пересесть не было сил, стул слился с телом, не отпускал.
   Обеденное время, ресторан был почти полон. Неожиданно, рассматривая посетителей, Илья Иванович поймал себя на мысли, что его раздирает зависть, зависть к окружающим, к этим беззаботным жизням, которые находятся здесь не для того, чтобы укрыться от проблем, а просто потому, что сейчас обеденное время, просто потому, что здесь можно вкусно поесть и отдохнуть, набраться сил для второй половины рабочего дня, вот и все, и это нормально, так и должно быть. Он завидовал их счастью, да именно счастью, которого они не осознавали. Разве может быть что-то общего между таким громким словом счастье и самым обыденным обедом, после которого работа, дом, короче спокойная и безмятежная жизнь, к которой уже привык и воспринимаешь как должное. Не надо ничего доказывать, оправдываться, скрываться, бояться. Можно просто жить. Они счастливы именно потому, что не осознают своего счастья, думал Илья Иванович. Они слепы. Его же заставили смотреть на мир широко открытыми глазами. Неизвестные ему врачи-садисты без его ведома успешно провели операцию и осчастливили его безупречным зрением. Он этого не хотел, это неприятно и больно, но самое главное, нормальному человеку это не нужно. Илье Ивановичу казалось, что в нем оживили давно погибший атавизм, мешающий нормально жить и превращающий его в урода. Ему же хотелось быть таким как все, с серьезным видом говорить о пустяках, беспокоиться по поводу не существующих проблем, жить простой обывательской суетой.
   Он никогда не понимал людей, которые говорили, что не хотят быть как все. Но когда заходил разговор о том, как же они хотят жить, то вразумительный ответ найти оказывалось просто невозможно. Илья Иванович считал, что такое общее "не как все" и есть самое настоящее "как все". Нет, иногда, конечно, можно услышать бредовые фантазии о далеких путешествиях, об экстраординарных поступках, типа покрасить волосы в зеленый цвет, но ведь это смешно, это и есть как все. Вообще они даже не понимали, что люди, которые по-настоящему живут не как все, очень несчастны, это изгои, прокаженные. Их стыдятся, прячут в психушки, презирают и унижают. Зачем и кому нужна такая жизнь? Те же, кто утверждают, что хотят не как все, просто никчемные болваны. Они не могут реализоваться в нормальной жизни и потому несут подобный бред, в глубине души они понимают истинную цену своих слов, но желание произвести дешевое впечатление превыше всего.
   Посетители размеренно поглощали пищу и попутно вели непринужденные беседы. Илья Иванович отчетливо слышал, что основным предметом почти всех разговоров была сегодняшняя публикация в газете. Слова осуждения, жалости и сострадания неслись отовсюду. Он заметил, что, как все-таки отличается беседа добропорядочных граждан от той вакханалии, которую устраивают неудачники. Размеренный тон, точный аргумент, уверенный взгляд. Фразы вытекали из множества ручейков и плавно сливались в единую, спокойную, но могучую реку, которая красиво вписывалась в этот великолепный пейзаж, насыщая его и делая его еще более ярким. Одни посетители уходили на работу и их ручейки пересыхали, но на их место приходили другие и картина вновь обретала краски. Он чувствовал себя дома, душа наполнялась уверенностью, набиралась сил. Удивительно, он не с кем не был знаком лично, но ему и не надо было этого. Он знал, что его окружают близкие и родные люди и ему этого было вполне достаточно.
   Он неспешно пообедал и продолжил любоваться посетителями. Его взгляд остановился на молодой девушке, сидевшей как и он в одиночестве. Она показалась ему очень милой. Он подумал, что это именно то слово, которое самым точным образом подходит для такого типа девушек. Она не обладала какой-то умопомрачительной внешностью, напротив изощренные эстеты смогли бы найти в ней массу изъянов. Ее привлекательность заключалась совсем в другом. Это сложно описать словами, это необходимо было почувствовать. Илья Иванович заметил в ней ту детскую наивность и простоту, которой так не хватает взрослым людям и которая так тянет их к себе. В ней сохранился кусочек того, что многие давно утратили, но постоянно мечтают обрести вновь. Наивность, часто граничащая с откровенной глупостью - это бесценный дар. Однако обладают им немногие, и самое главное, даже этими немногими являются почему-то исключительно женщины. Мужская глупость иная, она стихийное бедствие, настоящий кошмар для всех, кто попадается у нее на пути. Сейчас же перед ним была обаятельная, прекрасная глупость, глупость не способная причинить вреда, напротив, она забавна и вместе с тем очень полезна. Если ее не воспринимать всерьез, а умный человек не может поступить по-другому, то она творит чудеса. Она заставляет мозг на время отрешиться от всех проблем и просто отдохнуть. Самостоятельно это сделать довольно сложно, с ней же - элементарно. Ты сидишь и с наслаждением пропускаешь через себя потоки ненужной информации, которые словно прохладный ветерок освежают твою раскаленную голову. Главное вовремя остановиться, чтобы мозг совсем не высох, надеяться на то, что этот поток рано или поздно сам остановится не стоит, он бесконечен.
   Она сидела, скрестив руки перед собой. Не испорченное загаром бледное лицо, естественно розовые щеки, наивные глаза. Безделушки, украшающие ее внешний вид были подобраны со вкусом. Особенно приглянулся ему розовой шарфик, который изящно расположился на ее плечах, было видно, что это очень дорогая вещь, редкая. На некоторых девушках подобные вещи лежат как-то не естественно, посмотришь и сразу становится ясно, что она работала, не покладая рук, отказывала себе во всем. Купила и что? Ну, не ее это, не создана она для безделушек, они не украшают, напротив, даже отталкивают. В незнакомке же было что-то такое, что само притягивало подобные вещи, она была рождена в них, это ее части тела, такие же, как пальцы или руки. Все это напомнило ему образ одной из ренуаровских девушек, она ненадолго покинула свой холст и решила немного перекусить. Этакий эталон вечной молодости, красоты, изящества и женственности.
   Илья Иванович считал себя истинным ценителем всего прекрасного и мог бы долго любоваться этим великолепным образцом, но разум постоянно напоминал ему, что его время очень ограничено. Битва рационального и духовного в очередной раз заканчивалась не в пользу последнего. Сейчас он прекрасно понимал, что необходимо вернуться в Следствие, набравшись мужества пройти сквозь них и укрыться в кабинете следователя. Если бы все было так просто, подумал он. Они наверняка ждут его. Но он должен это сделать, он должен поговорить со следователем и восстановить истину. Да, решено, он снова пойдет туда, чего бы ему это не стоило.
   Решение было принято, но страх не покидал его. Он впервые лицом к лицу столкнулся со злом, о котором говорил Адам Адамович, и бороться с которым он так пламенно всех призывал.
   Необходимо было немного отвлечься, голод больше не помогал. Он снова внимательно осмотрелся, и вдруг ему в голову пришла коварная идея. А почему бы сейчас не воспользоваться ситуацией и немного не развеяться за чужой счет, за ее счет. Он просто познакомится с этой девушкой, заведет с ней беседу, а когда из нее польется словесный поток, немного освежится в нем, примет тонизирующий душ и с новыми силами отправится решать свои проблемы. Илья Иванович прекрасно осознавал весь цинизм своих намерений, но думать об этической стороне в такой сложный период его жизни было бы по меньшей мере глупо. "Оправдание ситуацией, - подумал он, - как все-таки это удобно и вместе с тем скучно. Наверняка многие люди решают свои проблемы именно так, забывая о добродетелях, ну а некоторые и вообще живут, не зная, что это такое. Но ведь я хотя бы о них вспомнил!"
   Илья Иванович встал и подошел к ее столику:
   - Извините, здесь не занято? - вежливо спросил он.
   - Нет, присаживайтесь, конечно, - мило ответила девушка и огляделась по сторонам.
   Обеденное время заканчивалось и в заведении появилось немало свободных столиков. Он должен был действовать незамедлительно, пока возникшее в ней непонимание не переросло в негатив.
   - Простите, вы случайно не работайте в Седьмом Городском банке?
   - Нет, - безразлично ответила она, давая понять, что не желает заводить такие банальные знакомства.
   Илья Иванович прекрасно понимал, что это всего лишь поза, поза недоступной дамы, этакой невинной лицеистки, краснеющей от мысли о противоположном поле и падающей в обморок от легкого прикосновения мужской руки. Все это старо как мир, но как эффективно. Он начинал терять голову.
   - Очень жаль. Извините меня, я обознался, а мне так хотелось помочь коллеге и поддержать ее в этой ужасной ситуации, - с сожалением произнес он.
   Его расчет был элементарен: подобные создания обладают повышенным чувством сострадания, а поскольку он дал ей понять, что сам работает в Седьмом банке, он со стопроцентной уверенностью мог ожидать выплеска жалости в свою сторону. Илья Иванович мельком взглянул на девушку, но к своему огромному удивлению не заметил и следа сострадания. Его план терпел полное фиаско. Гениальный стратег стал заложником собственной стратегии, - подумал он, - а ведь можно было отделаться просто парочкой незамысловатых приемов и все, битва выиграна. Теперь же он должен как потрепанный шакал с позором убегать с поля боя. Пауза затягивалась. Он чувствовал себя отвратительно. Не решаясь поднять взгляд, словно презренный нищий, которому в очередной раз отказали в подаянии, он медленно приподнялся, собираясь покинуть место своего позора, и тут он услышал ее звонкий голос:
   - А что такого ужасного произошло в вашем банке?
   Он опешил. Ему казалось, что утреннее известие разнеслось по городу со скоростью света, что оно уже успело ужалить сердце каждого человека, каждого животного, каждого дерева. Наверняка именно так оно и было. И вот, только эта прекрасная особа осталась в стороне.
   Ураган подхватывал и поднимал в небо все, что оказывалось у него на пути: люди, собаки, кусты, урны, столбы, крыши, все смешалось под воздействием его адской силы. Только одна девушка мирно прогуливалась по центральной улице и ни один волосок не смел шелохнуться на ее очаровательной головке. Она знать не знала ни о каком урагане и сколько не старался он показать ей всю свою мощь, она не замечала его, у нее были дела поважнее.
   Илья Иванович не только удивился, он искренне возмутился: ах, да, она же живет на холсте, что ей до нас убогих, она сложила свои ручки и задумалась лет этак на сто, а что там вокруг твориться, ей наплевать. Конечно, есть более срочные дела, прическа, например. Ну, как можно вообще сравнивать укладку ее божественных волос с каким-то там убийством, как это вульгарно, отстаньте, не видите, что этот локон получился некрасивым, ну как же, это же очевидно, нужно срочно его исправить. Так что там об убийстве. Ну, вот это другое дело, теперь порядок, разве сейчас я выгляжу плохо. Ах, не спрашивайте, сама знаю, эта ужасная челка, как она меня раздражает. Убийство, убийство. Посмотрите, как вам мой новый лак для ногтей, разве не прелесть, конечно, старый тоже ничего, но этот гораздо лучше. Ну и что, что он того же цвета, зато держится дольше. Ну и что, что я его первый раз пробую, я точно знаю - дольше. Мне очень жаль ваше убийство, но я вынуждена бежать, у меня срочная встреча с моей лучшей подругой, вы знаете, мы так дружим, мы каждый день встречаемся. Все, простите, убежала. Поклоны, аплодисменты, занавес.
   Для Ильи Ивановича ее слова явились высшим проявлением безответственности. Наивная глупость оказалась не так уж и безобидна, она смогла не только разочаровать его, но и оскорбить. Он понимал, что это делается без всякого умысла, но легче от этого совсем не становилось. Еще одна аксиома на практике оказывалась лишь неудачной гипотезой бездарного теоретика. Реальная жизнь в очередной раз хватала Илью Ивановича за горло и жестко диктовала свои условия, при этом она с удовольствием оголяла и демонстрировала самые мерзкие части своего существования. В таком положении остается только одно - смириться и подчиниться.
   Он снова опустился на стул. Кипящие чувства не позволяли ему продолжить разговор, более того, он даже не мог посмотреть на нее, всерьез опасаясь, что не сможет сдержаться и выступит с нравоучительной речью.
   - Так, что же случилось в вашем банке? - переспросила незнакомка. По всей видимости, его состояние только усиливало ее любопытство.
   Он попытался отбросить все неприятные мысли и еще раз напомнил себе о той цели, с которой пришел к этому столику, сейчас она не казалась ему столь уж циничной и безнравственной.
   - А разве вы ничего не слышали, - это прозвучало скорее как упрек, а не вопрос.
   - Нет, конечно, я в курсе, - мгновенно среагировала незнакомка, - но, к сожалению, не знаю всех подробностей, совсем нет свободного времени.
   "Да уж, - подумал Илья Иванович, - молча сидеть и смотреть в окно у нее есть время, а взять и почитать газету - извините, я занята". Сейчас был подходящий момент, чтобы поймать ее на лжи и вдоволь посмеяться, наказать за глупость и безответственность. Правду, в глаза, во всем ее ужасном обличии, страшную, неприятную, доставляющую боль и страдание. Он не может позволить себе молчать, это слишком дорогое для него удовольствие, пускай ей станет хоть на мгновение стыдно, пусть хоть на секунду она окажется в грязи. Она красива, обаятельна и что, теперь облизывать за это ее лживую душонку, целовать в губы ее отвратительнейшую глупость. Нет, нельзя, в другой раз, только не сейчас. Сейчас она нужна ему в своем первозданном облике, пусть говорит и делает все что захочет. Ее слова должны стать чудотворным нектаром, за которым он пришел и без которого уже не уйдет.
   - Да я, если честно, тоже подробностями не владею, но точно знаю, что оно произошло вчера.
   - Что вы говорите! Утром или вечером?
   - Скорее вечером, да, точно, вечером.
   - Очень интересно, - не без сожаления произнесла незнакомка. Он видел, как каждая частичка ее лица замерла от напряжения, она жаждала услышать ответ. Ее глаза, как глаза голодной собаки, умоляли его - ну дай же скорее, дай. И вместе с тем, гордыня не позволяла сделать первый шаг, лизнуть незнакомца. Она не могла унизить свое никчемное честолюбие, скорее она умрет с голода, чем останется оскорбленной. Какая глупая собака! Зачем разыгрывать весь этот спектакль, кульминации не последует, вся ее гордость закончится после того, как ей кинут кость, она станет самым обычным псом и будет до конца своих дней подносить тапочки хозяину. А если представить, что незнакомцу не понравилось ее честолюбие, нет, конечно, если это породистая псина, то гордость ей только к лицу, но ведь сейчас перед ним самая заурядная дворняга, и что, он пройдет мимо, а она, вся такая гордая, сдохнет через несколько дней под каким-нибудь забором. Илья Иванович почувствовал себя повелителем судеб - хорошо, живи, держи свою кость.
   - Вспомнил. Убийство нашего сотрудника произошло примерно в 11 часов вечера.
   - Какой ужас! - она, как он и предполагал, раскрыла себя, но ее это уже ничуть не задевало, долгожданная кость нашла своего адресата, - Мне искренне жаль вашего коллегу. Примите мои соболезнования.
   - Спасибо, - ничего более вразумительного Илья Иванович не смог ответить.
   - А вы случайно не были лично знакомы с убитым? - ее любопытство поставило Илью Ивановича в тупик. Собака не только молниеносно проглотила кость, но и пытается откусить кусочек от нового хозяина. Нужно было во что бы то ни стало переводить разговор в более нейтральное русло.
   - Нет, не был, - ответил он. - Извините, но мне сейчас очень тяжело говорить обо всей этой истории. Надеюсь, вы меня понимаете.
   - Да, конечно, простите за навязчивость, мужайтесь, все образуется.
   "Вот человек, - подумал Илья Иванович, - набралась шаблонных фраз, а инструкцию по применению прочитать забыла. Это же убийство, что здесь образуется".
   - Можно задать вам нескромный вопрос: где вы купили такую потрясающую блузку? Ведь именно из-за нее я принял вас за свою коллегу.
   Как и положено по законам жанра, незнакомка изобразила смущение, вопрос-то был назван нескромным.
   - Это исключено, такой блузки не может быть больше ни у кого. Понимаете, я работаю в модном бутике, буквально на днях нам завезли новую партию эксклюзивных вещей. Так вот, эта блузка именно из этой коллекции. Я, как сотрудница, смогла купить ее еще до того, как партия была выставлена продажу.
   - Очень интересно. А вот я ни за что бы не смог отличить вещь из новой коллекции от устаревшей, - Илья Иванович попытался сделать вид, что искренне заинтересован ее рассказом. - Может вы как специалист немного проконсультируйте меня по поводу новых тенденций в мире моды.
   Ее глаза засверкали от счастья, ей подвернулась уникальная возможность излить копившуюся годами информацию на совершенно свободную голову, свободную от стереотипов и предрассудков. С подружками такое не выйдет, каждая из них сама считает себя непревзойденным специалистом, поэтому постоянно приходится доказывать, убеждать, даже ссориться. Сейчас другое дело, можно просто говорить, при этом, точно зная, что твои слова будут для слушателя истиной в последней инстанции, он не станет подвергать их сомнению, спорить, он будет их медленно кушать, воздавая хвалу Всевышнему за то, что тот послал ему такого гениального повара.
   - Я, конечно, всего не знаю. Но в общих чертах попытаюсь объяснить вам основные тенденции.
   Спектакль начинался. Он уселся поудобнее, чтобы уловить мельчайшие детали. Прозвучал третий звонок, медленно погас свет, дирижер взмахнул палочкой и оркестр заиграл. Поднятие занавеса сопровождалось грохотом увертюры, десятки прожекторов в одно мгновение осветили сцену. Под гром аплодисментов на нее вывалились действующие лица, сколько именно их было сложно сказать, но они заняли практически всю сцену. Костюмы, жакеты, свитера, блузки, юбки и многие другие кумиры изысканной публики приступили к исполнению своих партий. Какой-то единой идеи спектакль не имел, персонажи играли свои роли не обращая внимания друг на друга. Потрясающе, зритель сам мог выбрать, что ему смотреть: хочешь комедию, хочешь драму. Внимание Ильи Ивановича сразу привлек белоснежный пиджак, редкий пройдоха и ловелас, который настойчиво добивался расположения розовой юбочки. Он осыпал ее стразами и бисером, а это глупенькое создание искренне полагало, что ей преподносят драгоценные камни. Илья Иванович повернул голову и в другой части сцены заметил стоящий в одиночестве классический мужской костюм, без излишеств, он надменно наблюдал за происходящим вокруг, в его глазах не было суеты, лишь вековая мудрость и такая же скука. На самом деле, его переполняет черная зависть, ему осточертело быть постоянным эталоном качества и стиля. Он засыпает и просыпается с мыслью о том, что его все же когда-нибудь возьмут и, как ненужную рубашку, используют в самом смелом эксперименте. Его братья живут такой интересной жизнью, на них постоянно нацепляют новые шевроны, эполеты, погоны, их красят и перешивают, им даже меняют пол, перенося пуговицы. Один он вынужден быть неизменным, ведь он родился старшим сыном и должен отвечать за свой род. Несчастный аристократ, подумал Илья Иванович. Наверное, это действительно ужасно всю жизнь видеть в зеркале одно и тоже отражение, ни бесшабашной юности, ни зрелости, ни старости, а только постоянная и оттого ужасная реальность. Между тем молоденькие блузочки просто сходили с ума от стильного костюма, они полагали, что его опыт и связи позволят им превратиться в роскошные вечерние платья. Для достижения этой цели они шли на самые безумные жертвы, они увеличивали разрезы своих декольте, вызывающе оголяли плечи и спины, украшали себя дешевыми пайетками и разноцветными бретельками...
   Илья Иванович очередной раз внимательно оглядел всю сцену. Наблюдая за этим действом, он заметил, что всех героев можно отчетливо разделить на две абсолютно противоположные группы. С одной стороны, это благородные создания: строгие костюмы, вечерние платья, фраки. Они самодостаточны и эгоистичны, у них есть все: деньги, роскошь, уважение, признание. Они степенно поглощают шампанское и ведут утонченные беседы. С другой стороны, это мир необразованных, вульгарных простолюдинов, которые постоянно суетятся, пытаются что-то кому-то доказать, где-то что-то урвать. Их поведение вполне объяснимо, их мир - это мир конкуренции, слабым там не место. Проявил мимолетную слабость, и все, тебя уже распороли и выпотрошили. Илья Иванович лично стал свидетелем такой казни, бедный жакетик безжалостно умертвили, разрезали на куски и разбросали их по улице. Обезумевшая от счастья толпа принялась собирать его кожу, волосы, глаза, кости, примеряя их на себя. В этом мире хлеб и зрелище одно целое. Здесь всегда удлиняют и укорачивают, нашивают и распарывают, распускают и зашивают. Цвета, узоры - все хаотично меняется. Получается вечный карнавал, но уж какой-то очень жестокий. А, собственно говоря, ради чего все это делается, да просто каждый из этих смертных спит и видит себя на божественном Олимпе в окружении благородных созданий. Правды ради, необходимо сказать, что некоторым это действительно удается, но уж очень дорогой ценой.
   Илья Иванович несколько раз огляделся по сторонам, его внимание стало рассеиваться, еще бы, так долго следить за всем этим безобразием не каждому под силу. Спектакль начинал его утомлять и даже немного раздражать, настало время покинуть зал. Он самым беспардонным образом прервал свою рассказчицу, объяснив это необходимостью сходить в уборную. Когда он вернулся, прелестная незнакомка рассматривала себя в маленькое зеркало. "А она очень красива, - подумал он". Продолжать разговор не имело смысла, это понимали они оба. Она, по всей видимости, опаздывала на работу, а он просто не мог больше этого слушать.
   - Вы уже собираетесь? - спросил Илья Иванович.
   - Да, совсем забыла о времени.
   - Спасибо вам за все, - сказал он и, набравшись смелости, добавил, - Позвольте вас проводить.
   - Извините, - она засмущалась, - но вам не стоит этого делать.
   - Ну почему же, я никуда не спешу.
   - Не в этом дело. Как бы вам объяснить. Нас могут увидеть вместе, а у меня есть молодой человек и я не хотела бы давать ему поводов для ревности.
   - Понимаю, - ответил Илья Иванович. - Тогда еще раз спасибо и всего хорошего. Надеюсь, мы когда-нибудь увидимся.
   - Не сомневаюсь, - она кокетливо улыбнулась, - До свидания.
   Она ушла.
  
   ЧЕХАРДА
   Бокал с нектаром был выпит до дна, но избавление не наступало.
   Почему собственно люди называют одиночество гордым? Ведь оно ужасно. Тоска, печаль, безысходность, что угодно, но только не гордость. Откуда гордость? Одиночество - это загнанный зверь, скалится, рычит, а в глазах страх, океан страха. Нет, иногда конечно хочется побыть, так сказать, с самим собой, но ведь как только этого добиваешься становиться нестерпимо тоскливо, и вот, все самые худшие и оттого больные эмоции, словно черви, в одно мгновение вылезают из своих тайных убежищ. Накрывает так, что не хочется жить. В такие минуты с особой теплотой вспоминаешь детство, время, когда можно было, выбежав на улицу и увидев первого попавшегося мальчишку, запросто подойти к нему, завести разговор, а затем вместе заняться каким-нибудь важным делом, типа строительства снежной крепости. Пять минут и вы уже лучшие друзья, у вас общие цели, общие интересы, и вы поглощены ими, поглощены настолько, что лишь с десятого раза слышите крики родителей, зовущих домой. Вы вымаливаете у них еще хотя бы минутку, а когда все-таки приходит время расстаться, клянетесь непременно встретиться вновь.
   От таких воспоминаний еще больнее, ведь сейчас об этом можно только мечтать. С годами все становится каким-то сложным, запутанным. Время безжалостно лишает друзей и практически никого не дает взамен. Все чаще приходится на собственной шкуре ощущать тяжесть и боль этого гордого одиночества.
   Вот и незнакомка покинула его, не позволив даже проводить, а все из-за какого-то парня, нет, скорее из-за страха с ним немного поссориться. Но позвольте, она же красива! К сожалению, а может к счастью, больше никаких особенностей в ней выделить невозможно. Красота - это то единственное, что дано ей свыше. А если тебе что-то дано, то этим необходимо пользоваться, нельзя зарывать это в землю. Дана женщине красота, ну и как ее можно использовать? Да только одним единственным образом - осчастливить мужчину, но ведь другие ее тоже видят и тоже хотят, значит одним счастье, а другим - разочарование. И что же делать? Дарить счастье сразу всем, так за это ее непременно осудят, обвинят в распутстве, если не всем, то зачем тогда красота, чтобы удовлетворять собственное тщеславие. Посмотрите как я красива, посмотрели, теперь проваливайте. Вообще, как можно использовать женскую красоту, ведь она вызывает лишь известное всем желание. Тот же, кто говорит, что это еще и эстетика, нагло врет, либо он хитрец и пытается таким образом заполучить эту красоту, либо глупец и обманывает сам себя. Так что же делать с красивыми женщинами мужчинам, которым они не принадлежат? Облизываться, вытирать рукавом слюну. Где справедливость? Вот смотришь, нравиться, затем очень нравиться, захотелось, но нельзя, уже занято, искать другую, можно никогда не найти, отбивать - неприятно, утомительно и, скорее всего, безуспешно, брать силой - незаконно. Тупик. Красота, по своей природе, несправедлива и разрушительна, созидая одного, она молча губит десятки, а то и сотни невинных душ. Не повело, ты постоянно опьянен недоступным желанием, невозможно сосредоточиться, потому что вместо мыслей какая-то каша из образов и грез, сопровождаемая навязчивой песенкой романтично-меланхоличного разряда о тяжестях неразделенной любви, ты ложишься спать с мыслью о ней и надеждой в то, что с утра голова прояснится и весь этот кошмар закончится. Просыпаешься и понимаешь, что невыносимая тупая боль не прошла, она с новой силой пожирает душу, мешает нормально жить. А может набраться смелости и признаться, сбросить с себя этот неподъемный груз. Нет, нельзя, общество осудит, общество, которое давно наплевало на собственные правила, с радостью подберет для тебя самые нелицеприятные выражения. Ты вынужден молчать, а внутри постоянный вой и хочется орать со всей силы, так орать, чтобы стены в ужасе стали содрогаться. Нельзя, нельзя, но почему? Объяснить словами можно, понять - нет. Пытаешься контролировать себя, запрещаешь смотреть, все бесполезно. Этот навязчивый сон не отпускает ни на минуту. Самое страшное, что она, скорее всего, даже ничего не подозревает, более того, относится к тебе унизительно по-дружески.
   Он сидел и никак не мог собраться с мыслями. У него такие проблемы, а мысли вдруг решили поиграть в чехарду, попрыгать по нервам, вгоняя его в депрессию. Он чувствовал безысходность. Голова сама легла в сжимающиеся тиски. Боль настолько сильная, что с нетерпением ожидаешь, когда же, наконец, треснет череп, может именно в этот момент наступит желанное исцеление. Как бы ни так, тиски достигли высшей болевой точки и перестали сжиматься. Это невыносимо. Нужна срочная реанимация.
   - Официант, принесите кофе, двойной, и побыстрее.
  
   СЛАБОСТЬ
   Через пять минут он уже шел по улице, шел в Следствие. Ощущение внутренней тяжести не пропало, напротив, оно все больше и больше перерастало в страх, какой-то особенный страх, не конкретизированный и оттого всеобъемлющий. Илья Иванович чувствовал себя самым уязвимым и беззащитным, даже его тело, обезумив от этого страха, переставало оберегать его от внешнего воздействия. Слабый ветерок и его начинало лихорадочно трясти, жуткий холод в одно мгновение сковывал все тело, сковывал настолько, что становилось тяжело дышать. Самое ужасное было осознание того, что от этого холода обычное тепло не поможет. Илья Иванович вспомнил, как в детстве отправился зимой с друзьями на рыбалку. Они приехали на замерзшую речку, он сделал лунку и начал рыбачить. Через час он уже не мог думать ни о чем, кроме как о теплой постели. Она казалась ему чем-то таким далеким и недоступным, ради нее тогда можно было с легкостью отдать пол жизни. Причиной всему был холод. Он пытался бороться с ним, бегал, делал лунки, но ничего не помогало, с каждой минутой холод все глубже и глубже проникал в тело. Дрожали ноги, руки, челюсть, живот, казалось, что все внутри уже давно оледенело. Но тогда он был не один. С ним поделились теплой одеждой и помогли согреться.
   Сейчас все не то. Илья Иванович понимал, что теплая одежда здесь не поможет, здесь нужно что-то посерьезней. Мгновение, ветерок стих и, о чудо, холод куда-то исчез, руки больше не дрожали, но дискомфорт почему-то только усиливался. Становилось ужасно жарко. Щеки, уши покраснели. Илья Иванович почему-то подумал о граните, который необходимо разрушить, его нагревают, затем охлаждают, нагревают, охлаждают. Рано или поздно он лопнет. Панику необходимо было во что бы то ни стало остановить. Но как? Илья Иванович решил, что можно обратиться к приятным воспоминаниям о былых успехах, о достижениях, которые когда-то совершил. Он почему-то был уверен, что это поможет, это успокоит и согреет душу. Мысль о том, чтобы прибегнуть к подобным антидепрессантам возникала у него постоянно, но он гнал ее от себя, как мог боролся с ней. Это неправильно, это прошлые успехи. Он всегда был убежден, что о них необходимо забыть иначе они затормозят, остановят развитие. Они способны сделать из нормального человека нарцисса, стоящего на одном месте и любующегося собственным отражением. Рано или поздно этот нарцисс сожрет личность, превратит в обычного зануду, который способен лишь на то, чтобы трясти перед равнодушной публикой своими никчемными орденами. Так нельзя. Нужно постоянно стремиться вперед, аккуратно складывая достижения в ящичек, чтобы в глубокой старости вытащить их оттуда и с гордостью продемонстрировать потомкам. Все так, все правильно, но почему-то именно сейчас ему ужасно хотелось ящичек немного приоткрыть, совсем чуть-чуть. Сегодня он нуждался в нем как никогда. Он чувствовал, что все ближе и ближе подбирается к запретному плоду. Он знал, что потом будет раскаиваться и горько сожалеть, но это потом было где-то так далеко, а может его и вовсе не было. Он словно ребенок, который лезет за спрятанной от него конфетой, он рискует своим здоровьем, вскарабкиваясь на высокий шкаф, от ощущения риска конфета становиться еще более желанна. Наконец, она у него и он жадно заглатывает ее, всю целиком, глотает и... и это все? Конфеты нет, зато на душе так паршиво. Но разве в тот момент, когда он лез за ней это неизвестное потом имело хоть какое-то значение. Да о нем даже думать не было времени. Казалось бы, что с возрастом человек должен стать мудрее, учесть прошлые ошибки и неудачи. Глупость! Нет, конечно, повзрослевший человек уже не полезет на шкаф за конфетой, его поступки внешне будут выглядеть другими, более сложными, продуманными, но их суть от этого, на самом деле, не изменится. Взрослый мужчина тянется к запретной женщине, чужой и оттого недоступной. Он, как и в детстве, понимает, что нельзя, будут осуждать, но почему-то снова лезет и снова получает, и снова паршиво. Вот и он оказался перед проблемой выбора, хотя какой тут может быть выбор, все уже давно решено. Илья Иванович отбросил прочь неприятные мысли и, словно оголодавший хищник, набросился на собственные воспоминания.
   Тело продолжало путь, но его в нем уже не было. Илья Иванович находился очень и очень далеко. То был чудесный осенний день, один из дней, когда умирающее летнее солнце еще пытается доказать свое право на существование. Природа уже смирилась и медленно погибает, и только солнце борется до конца, оно будто боевой генерал на собственном примере безуспешно пытается вдохновить упавшее духом войско, заставить их сделать еще одну попытку, последнюю, а может получиться, а может вопреки всем законам бытия именно сегодня удастся. Люди искренне радуются такому подвигу, но где-то в глубине души уже появляется чувство невосполнимой утраты. Именно в такой день, пять лет назад, Илья Иванович впервые испытал чувство особой гордости за себя, взрослой гордости, настоящей. Это был его первый рабочий день. Утром его одолевали всевозможные страхи: а если он не справится, а если не оправдает возложенное на него высокое доверие. Казалось, что на карту поставлена вся прошлая жизнь, скорее всего так оно и было. Но вот все позади и он возвращается домой. Нет, он уже не идет, он парит, как это оказывается просто. Ему хочется прыгать, кричать. Он новый человек, все неудачи и тяготы где-то далеко позади, они растворились, уступили место чему-то светлому, радостному и очень притягательному. Именно он, Хлистов Илья Иванович, а не кто-то другой оказался избранным, единственным, исключительным, именно ему доверили прикоснуться к высшим тайнам, именно его благословили величайшие представители этого мира. Он чувствовал, что за этот день получил и вместил в себя такое количество бесценных знаний и опыта, какое не получал за все прожитые годы. Эти знания, как ему казалось, способны открыть перед ним доселе невиданные горизонты, сделать его сверхчеловеком, возвысить над серой массой. На него снизошло чудесное прозрение, он совершенно под другим углом взглянул на свои прежние отношения, поступки, на своих друзей и знакомых. Былые авторитеты оказывались всего лишь песочными фигурками, которые теперь справедливо занимали подобающие им места. Между тем, преодолевать грань, разделяющую тот и этот мир, было очень сложно, болезненно, это как будто побывать в раю, а затем снова вернуться на землю. Начинается страшная ломка, все кругом раздражает, не можешь понять, как раньше удавалось существовать в этом омерзительном мире, не можешь заснуть, потому что невольно считаешь секунду, ожидание превращается в вечность. Так и тогда, все, что его когда-то окружало, показалось ему вдруг таким мелочным и презренным. Даже обычные прохожие начинали его бесить, они живут в своих скудных мирках, занимаются мышиной возней, они не способны своими примитивными умишками осознать даже крохотную частичку того, к чему он прикоснулся. Как они были ему противны и омерзительны.
   Постепенно презрение стало сменяться иным чувством, на него нахлынула волна жалости к этим бедолагам. Ну, действительно, думал он тогда, они же не виноваты в том, что они серые и посредственные. Тогда Илья Иванович впервые твердо решил для себя, что впредь должен быть всегда вежлив, это станет выражением его образованности и благородства и, в то же время, проявлением жалости. Выплески эмоций, чрезмерная открытость и откровенность, обо всем этом необходимо было забыть, только формальная и сухая вежливость, взрослая вежливость. Кто сказал, что благородство и интеллигентность нельзя купить? Почему эти качества обязательно нужно выстрадать? Зачем усердно трудиться над собой? А если к тебе это приходит в одно мгновение, в минуту откровенности, если вдруг с тобой происходит что-то такое, что окончательно и бесповоротно меняет всю твою жизнь, меняет в лучшую сторону. Ты сразу и без особых усилий становишься человеком из избранного сословия, со всеми вытекающими атрибутами. Да разве это преступление? Напротив, это такой дар, талант. Ну не виноват же Илья Иванович, что он лучше других, что ему дано то, к чему некоторые стремятся всю жизнь и чего редко достигают. Он по-настоящему гордился собой, в определенные моменты ему даже казалось, что все это происходит не с ним, а с кем-то другим...
  
   ПОСЛЕДНЕЕ ЗВЕНО
   Прошлое и настоящее настолько сильно переплелись между собой, что образовали какую-то особую, живую массу из мыслей, эмоций, переживаний. Она не давала ему вернуться в реальный мир, она окутала глаза невидимой пеленой, лишив их нормального зрения. Однако это особенное зрение Илье Ивановичу очень нравилось. Он почувствовал себя снова всесильным, былые проблемы казались теперь несущественными, мелкими. Как он мог близко к сердцу воспринимать весь тот кошмар, который творился вокруг него все утро. Ведь на самом деле все так элементарно: он придет к следователю и расставит все по своим местам, нет, он не просто укажет следователю на его ошибки, он в категоричной форме заставит его их признать.
   Илья Иванович шагал уверенной походкой, гордо приподнимая подбородок и тщательно контролируя безупречную осанку. Не обращая ни малейшего внимания на дежурного, он прямиком проследовал к нужному кабинету. В коридоре все также шумели неудачники, но ему они были безразличны, теперь он был выше этого. У одиннадцатого кабинета сидело три человека, он миновал их и, не говоря ни слова, постучался в дверь. Ему даже в голову не пришло, что это была очередь, и что необходимо было хотя бы из жалости к ним спросить их мнение.
   Не дожидаясь ответа, он отворил дверь и вошел в кабинет. В центре, по всей видимости, сидел следователь. Это был мужчина, лет сорока, как показалось Илье Ивановичу, довольно большого роста и крупного телосложения, с огромной лысой головой, в которую органично вписывалось лицо, лишенное малейшего намека на интеллект. Сложно даже пытаться описывать это лицо, если вообще к этой части тела применимо данное слово. Оно напоминало скорее то, что остается у боксера на голове после ожесточенного, тяжелого поединка. Нет, конечно, физиономию мы не выбираем, и она дана нам природой, но должны же существовать хоть какие-то рамки приличия. Внутри этого безобразия расположились два маленьких глазика. Бывают люди с ужасными, некрасивыми физиономиями, но стоит один раз взглянуть в их глаза, как тут же понимаешь, что человек-то, на самом деле, добрый, приятный. Сейчас все было намного хуже. Глаза следователя внушали еще больший ужас, чем его внешность. Они как будто жили своей собственной жизнью. Они не могли стоять на месте, как это скучно сидеть и смотреть в одну точку, нет, надо в сотый раз пробежаться по комнате, теперь залезть на шкаф, так замечательно, а что там на улице, а на потолке, а под стулом, теперь снова по всему кабинету, на шкаф, потолок, улица, стул, стол, ящик, бумага, шкаф, ручка, шкаф, книга, окно... Илье Ивановичу становилось жутковато. "А ведь они не бегают, они ищут, и не дай Бог найдут, - подумал он". Он бы никогда не повернулся спиной к таким глазам, от них можно ожидать любых неприятностей, и делать они их будут не потому, что кто-либо этого заслуживаешь, нет, просто они не могут по-другому, они сотканы из подлости.
   Неожиданно, что-то заставило их остановиться и опуститься на стол.
   - Что это значит, - прорычал следователь.
   Илья Иванович ожидал подобной реакции, но все-таки где-то в глубине души теплилась призрачная надежда на то, что к нему отнесутся по-человечески, с уважением и пониманием. Ему стало противно, что он в очередной раз не смог справиться с собственной слабостью и допустил такие наивные и оттого глупые надежды. Но как с ними справишься? Они выбирают самые потаенные места и скрываются там до тех пор, пока не происходит какая-нибудь неприятность. И вот тогда-то они начинают тайно распространять свою отраву и в голове появляются бессмысленные грезы. Ожидание лишь усиливает их власть, начинаешь сомневаться, а затем и вовсе фанатично верить. Илья Иванович полагал, что этого ни в коем случае нельзя допускать, ведь гибель иллюзий неизбежна, им рано или поздно придется столкнуться с реальностью. И чем сильнее человек в них поверил, тем больнее будет с ними расставаться. Вообще он давно заметил, что самые страшные люди, это те, кто дают надежду. Вместо того чтобы открыть глаза, они заставляют верить в то, чего нет и никогда не будет. Изверги, тираны, но их почему-то любят. Он же давно научился не принимать желаемое близко к сердцу, именно поэтому реакция следователя не застала его врасплох. Он понимал, что сейчас ему необходимо дать жесткий отпор и отвоевать уважение. Сложив руки за спину, он стал медленно двигаться по направлению к следователю.
   - Действительно, что все это значит! Мне очень интересно, с каких это пор такое уважаемое учреждение, как Следствие, позволяет себе допускать ошибки, фатальные ошибки, роковые ошибки, цена которых - карьера, судьба и, если хотите, жизнь полноценного члена общества.
   - Первак, - пробормотал следователь.
   - Простите, вы что-то сказали.
   - Нет, нет, продолжайте.
   - Да, что тут собственно продолжать. Я прошу вас, нет, я настаиваю на том, чтобы вы немедленно и во всех подробностях пересмотрели мое дело.
   - Вы, как я понимаю, здесь первый раз? - голос следователя изменился и стал очень спокойным.
   - Да, - ответил Илья Иванович и тут же добавил, - Уверен, что и последний!
   - Ну, это мы еще посмотрим. Присаживайтесь, - следователь указал на стул, стоящий почему-то в двух метрах от его стола. За время их общения, следователь так ни разу и не взглянул на Илью Ивановича.
   Илья Иванович подошел к стулу и медленно опустился на него. Желая произвести впечатление, он принялся искать удобную и одновременно надменную позу, дающую понять кто хозяин ситуации. Неожиданно стул затрещал, и он в одно мгновение оказался на полу. Со стороны следователя донесся смешок, после чего Илья Иванович снова услышал рычащий голос:
   - Значит вот вы какой полноценный член общества. Ворвались ко мне в кабинет, сломали стул, что дальше. Я вас спрашиваю, что дальше?
   Быстро вскочив на ноги, Илья Иванович стал судорожно отряхиваться. В его голове царила полнейшая неразбериха. Не зная, что ответить, он прошептал:
   - Простите, я не знал, я исправлю, обязательно исправлю.
   - Не знал он. Да у нас тут из-за таких как вы вся мебель уже на ладан дышит! И что мне теперь прикажите делать? Где взять новый стул? Я и так здесь работаю за нищенскую зарплату, не хватало мне еще и стулья для вас покупать за свой счет. Ладно, шутки шутками, а если по существу, то вы на моих глазах совершили противозаконное деяние, - следователь покачал головой, убеждая самого себя в истинности сказанного, - вы нанесли имущественный ущерб государственному органу, по всем правилам я обязан сейчас незамедлительно вызвать дежурного для составления протокола.
   Следователь замолчал, он явно не спешил выполнять продекларированную обязанность. Илья Иванович мгновенно воспользовался этим молчанием:
   - Не надо дежурного, не надо протокола, зачем, не беспокойтесь, я куплю.
   - Ну а куда ты денешься, - ухмыльнулся следователь.
   - Я куплю, сегодня же.
   - Хорошо, - сказал следователь, его голос снова стал спокоен. - Я сегодня добрый. Так уж и быть я не стану вызывать дежурного, более того, я лишу вас необходимости бегать за стулом. Ну, подумайте, как вы его ко мне пронесете. Да, вас сразу заметят и тогда уж я ни чем не смогу вам помочь. Думайте, как лучше поступить, думайте.
   Илья Иванович прекрасно понимал к чему тот клонит, это было самое обыкновенное вымогательство, пошлое вымогательство, которое к тому же преподносилось ему в качестве символа доброй воли, этакой индульгенции, заплатил и забыл. Илью Ивановича вдруг посетили сомнения по поводу того, что стул вообще когда-нибудь был нормальным. Он внимательно осмотрел его. Кроме одной отлетевшей ножки, никаких других поломок ему обнаружить не удалось. Он решил детальнее изучить сломанную ножку и направился к ней, вдруг кабинет буквально затрясло.
   - Не трогать вещественное доказательство, - заорал следователь.
   - Да я просто хотел посмотреть.
   - Вот вы значит как. Пытаешься делать людям добро, идешь ради них на должностное преступление, а тебе за это нож в спину.
   - Извините, я не хотел, - Илью Ивановича охватил страх. А если следователь прав и он действительно испортил казенную вещь. - Давайте я возмещу, вам, лично.
   - Правильно мыслишь, - успокоился следователь, - только не мне, а государству. Так уж и быть давайте и чтобы ни одна душа!
   - А, сколько? - наивно поинтересовался Илья Иванович.
   - На ваше усмотрение.
   Он достал кошелек и стал аккуратно вынимать одну купюру за другой, посматривая на следователя. Его настроение улучшалось в прямой зависимости от количества появляющихся банкнот. Оставив себе немного денег, Илья Иванович взял выложенную стопку и бережно положил ее на стол.
   - Думаю этой суммы вполне достаточно.
   - Эх, только ради вас, - следователь быстро открыл верхний ящик своего стола и также быстро переместил туда всю стопку. - Так, зачем вы ко мне пришли? - спросил он с неожиданной усталостью в голосе.
   Илья Иванович подошел вплотную к его столу, присесть было негде, однако данное обстоятельство следователя ничуть не смущало.
   - Извините меня еще раз, - чувство вины не покидало его.
   - Так, что у вас?
   - Понимаете в чем дело, - начал он свой рассказ. - Произошла нелепая и глупая ошибка. Вчера было совершено убийство.
   - Ну, да! - перебил его следователь. - Это вы мне будете рассказывать! Я вчера лично проводил осмотр, а затем сопровождал тело в морг. К вашему сведению, практически не спал.
   - Конечно, я понимаю тяжесть вашей работы, но дело здесь собственно не в убийстве. В газете, из которой я узнал об этом ужасном преступлении, напечатано, что убитый Хлистов Илья Иванович.
   - И что же, - снова перебил его следователь.
   - Но Хлистов Илья Иванович - это я. Я жив и здоров! Произошла ошибка, все считают меня мертвым, на работе даже устроили в мою честь собрание. Нужны меры, срочные меры.
   - Постойте не так быстро, - следователь на мгновение задумался. - Так вы утверждаете, что вы убитый Хлистов.
   - Ну, да! Только не убитый, а живой. Это ошибка.
   - Интересно, - протянул следователь, - А, доказательства. Да! Доказательства, где они.
   Илья Иванович быстро вынул из кармана, выданный канцелярией документ, и вручил его следователю.
   - Настоящий документ удостоверяет факт героической гибели его владельца, Хлистова Ильи Ивановича, - следователь читал вслух, громко и отчетливо, желая уловить смысл каждой буквы. - Печать, дата, подпись, все как положено.
   - Вот видите, Хлистов - это я.
   - Признаюсь, молодой человек, что впервые сталкиваюсь с подобной бумагой. Я, конечно, слышал, что они существует, но чтобы так в руках, мдааа.
   - Ну, что? - Илье Ивановичу не терпелось услышать оправдательный вердикт.
   - Не перебивайте, дайте подумать, - следователь задумался. Его лицо впервые ожило, на нем, сменяя одна другую, стали возникать какие-то невообразимо ужасные гримасы. Наконец, после почти пятиминутного процесса, его физиономия снова приобрела более менее человеческий вид. - Да! Нечего сказать, документ сильный, очень сильный.
   - Простите, я вас не понимаю. При чем здесь документ?
   - Очень даже причем, очень. Ведь это последнее звено.
   - Какое звено! Объясняйтесь понятнее, - эти загадочные полуфразы начинали раздражать Илью Ивановича.
   - Не забывайтесь, - огрызнулся следователь. - Такая удача, недостающее звено, а он, эх!
   Не решаясь вступать в очередной конфликт, Илья Иванович стал терпеливо ждать, когда же следователь выдавит из себя четкие и внятные объяснения.
   Следователь, не обращая больше на него внимания, бормотал:
   - Вчера труп, сегодня документ. Логично? Логично.
   Наконец он созрел:
   - Благодарю вас молодой человек, вы очень помогли следствию, - он выдержал небольшую паузу и продолжил. - Видите ли, вчера было совершено убийство некого Хлистова Ильи Ивановича. Мы тщательно обследовали место преступления, тело убитого. Все было в порядке, недоставало только одного, - следователь взял документ и ткнул в него пальцем. - Вот этого! Теперь круг замкнулся: место, тело, документ. Вчера как раз не хватало последнего. Я вам скажу, мы все перерыли, ну хоть бы одна зацепка, одна бумажка, ничего, просто мистика какая-то. Но мы-то профессионалы, а профессионализм как говориться... мдааа, короче решили подождать, поработать и вот результат, документ найден.
   - Постойте, а с чего вы решили, что убитый - это Хлистов?
   - Ну, ей Богу, молодой человек, - усмехнулся следователь. - Вы что читать не умеете. Вот смотрите, черным по белому - гибель его владельца, Хлистова.
   - Да, но вчера, вчера как вы могли об этом узнать, вчера-то у вас документа не было?
   - Вчера не было, сегодня есть, - парировал следователь. - Какая разница, вчера, сегодня. Есть тело, есть документ, все логично, все правильно.
   Илья Иванович окончательно переставал его понимать.
   - Хорошо, поставим вопрос по-другому: а кто же, по-вашему, тогда я?
   - Странный вопрос. Ну, как ребенок, честное слово. Твой документ, там все написано.
   - Получается, что документ один, а тела два, так что ли?
   - Ну, этого я не могу утверждать. В морге я сегодня еще не был, - следователь немного подумал, затем добавил. - И вообще это несущественная деталь. Да хоть три!
   - Бред какой-то! - Не в силах совладать с собой, Илья Иванович медленно опустился на пол.
   - А что вы возмущаетесь. Тело без документа для меня не имеет значение. Вот вы тело, у вас есть документ, напоминаю, сильный документ, - следователь встал. - Вы оглянитесь вокруг, этот стол, этот шкаф, даже у них есть документы. И придумал это не я и не вы, так было, есть и всегда будет. Ну, вот, к примеру, появляется на свет новое тело, да оно еще не успело сделать свой первый глоток воздуха, а его уже окутала пелена документов. С возрастом их становится все больше и больше, они развиваются вместе с телом, делают его солиднее, богаче или, напротив, разоряют и уничтожают. Вы считаете, что кому-то интересны как тело, какая глупость, только ваши документы. По ним встречают и провожают, с ними вы идете к алтарю, рождаете новые тела, покупаете дом и уходите в иной мир. А без них вы никто, вас не существует, пустое место.
   Он подошел к Илье Ивановичу и аккуратно похлопал его по плечу:
   - Вставайте. Все хорошо. У вас сильный документ. Я, если честно, даже немного завидую. Вы его полюбите, не все сразу.
   Илья Иванович попытался встать, но не смог, мышцы словно окаменели. Единственное на что хватило сил - это протянуть следователю руку. Тот схватил ее и сильным рывком оторвал его от пола.
   - Можно идти?
   - Одну минуточку, я только перепишу реквизиты документа и вы свободны.
   Он снова сел за стол и стал медленно записывать данные в один из своих журналов. Затем он взял документ, еще раз внимательно его прочитал, немного подумав, открыл верхний ящик своего стола и вынул оттуда деньги.
   Вот, возьмите, - он сунул их Илье Ивановичу в руку, добавил туда же документ и попрощался.
   Илья Иванович медленно поплелся к двери.
   - Подождите, - окликнул его следователь. - Примите искренние соболезнования!
   - Угу, - промычал он в ответ и вышел в коридор.
  
   ПОДВИГ
   Все те же омерзительные лица, те же раздражающие голоса. Илья Иванович вдруг почувствовал непреодолимое, животное желание вдохнуть глоток свежего воздуха. Безуспешно пытаясь расстегнуть верхнюю пуговицу рубашки, он просто оторвал ее, затем сделал несколько шагов к выходу, но не в силах совладать с собой рухнул на ближайшую скамейку. Пустота...
   Больше ни единого звука, ни одной мысли, ничего. Пространство и время исчезли, зачем пустоте эти примитивные атрибуты, она самодостаточна, она идеал, хрупкий, беззащитный идеал. Она приютила его, освободила ему уютное местечко в своем бесконечном, несуществующем царстве. Только здесь можно ощутить всю тяжесть и нелепость земного существования. Здесь, где нет раздражителей, с ужасом представляешь, что это может закончиться, и снова на глаза обрушатся тысячи цветов, кожа подвергнется тотальному прикосновению, в уши непрерывным строем войдут толпы голосов. И этот далеко не полный набор называется жизнью!? Получается, что мы живем, пока нас что-то раздражает, а, раздражая, уничтожает. Цвета съедают зрение, звуки портят слух, воздух отравляет тело, этот медленный яд, выдаваемый небольшими дозами, но преследующий и безупречно выполняющий из века в век исключительно одну цель. Здесь этого нет, здесь вообще ничего нет и нет даже ничего.
   Илья Иванович не знал, как долго сидит и как долго еще сможет просидеть в этой пустоте, идиллия нарушилась в один момент. Он вдруг ощутил чье-то прикосновение, и снова свет, голоса, запахи, мысли. Перед ним стоял Алексей Николаевич, тот самый, от которого он недавно в ужасе сбежал. Он спрашивал, как у него дела, чем закончился разговор со следователем, когда им снова можно будет увидеться, говорил, говорил, говорил. Илья Иванович встал, посмотрел ему в глаза и вдруг поймал себя на мысли, что хватит бегать, что уже давно пора действовать. Пальцы сами сжались в кулак, и он со всей силы дал Алексею Николаевичу по лицу, затем еще раз и еще. Тот упал. Илья Иванович успел несколько раз пнуть его ногой, прежде чем его оттащили от окровавленного тела. Толпа неудачников затихла и сбилась в кучу. Стадо баранов, подумал Илья Иванович и громко засмеялся. Два сотрудника следствия крепко держали его, а он хохотал, хохотал и не мог остановиться.
   Весть о его подвиге (так ему казалось) мгновенно разлетелась по всему зданию. Через несколько минут коридор заполнился удивленными работниками следствия. Они перешептывались между собой, о чем-то спорили. Краем уха он мог слышать обрывки фраз: "Это ужасно! Ну, зачем же в коридоре, зачем при всех!" Кто-то оправдывал его поступок, кто-то неистово осуждал, но в целом все были довольны, удалось хоть немного развеяться, оторваться от скучной и утомительной работы.
   Еще через минуту появился следователь Римский. Взяв ситуацию под свой контроль, он вежливо попросил всех сотрудников разойтись по своим рабочим местам. Тех, кто не понял его просьбу с первого раза, он силой выпроваживал из коридора. Вскоре из работников остался только следователь и дежурный. Римский потребовал от него подробных объяснений, на что дежурный разразился эмоциональной речью, сопровождаемой жестикуляциями в сторону Ильи Ивановича. Внимательно выслушав весь рассказ, следователь взял дежурного под руку и отвел к своему кабинету, подальше от посторонних. Илья Иванович видел, как следователь что-то шептал дежурному на ухо, при этом лицо дежурного изменялось, рот медленно открывался, взгляд рассеивался. Выложив необходимую информацию, следователь похлопал дежурного по плечу и указал ему на его рабочее место. Тот, опустив голову, медленно поплелся по коридору, проходя мимо Ильи Ивановича, он, словно провинившийся подросток, пробубнил себе под нос: "Простите".
   Тем временем следователь подошел к оцепеневшей от ужаса толпе неудачников и выбрал из нее пять человек. Он построил их в ряд, после чего в жесткой форме предложил им добровольно сознаться в содеянном. Все пятеро молчали, Илья Иванович предположил, что следователь выбрал самых слабых, уже давно сломленных. Серые и обезличенные они стояли, покорно склонив свои головы. Не дождавшись ответа, следователь принялся обвинять их в сокрытии фактов, искусно запугивая возможными последствиями. "Вы же здесь не первый день, - говорил он. - И прекрасно знаете о том, что ожидает вас в случае отказа от сотрудничества. Вам это надо?" Однако все попытки следователя заканчивались провалом, неудачники продолжали упорно молчать. "Сколько они еще продержаться? - подумал Илья Иванович, ему становилось по-настоящему интересно". Господа, делайте ваши ставки. Пять фишек на лысого, спасибо, десять на маленького очкарика, так, еще пять на лысого, принято. Восемь на седого старика, ах, он не старик, ну, тогда просто восемь на седого. Спасибо, господа, спасибо, ставок больше нет! Он с нетерпением ждал развязки. Неожиданно следователь, которому, по всей видимости, уже порядком поднадоело это действо, приказал всей группе проследовать к нему в кабинет. Илья Иванович был искренне разочарован и возмущен: это же не справедливо, не честно, безнравственно. Следователь скрылся за своей дверью, и Илье Ивановичу больше ничего не оставалось, кроме как покинуть стены этого странного заведения с гордым названием Следствие.
  
   ЕСЛИ НЕ ЗДЕСЬ, ТО ГДЕ ЖЕ?
   Он бродил по городу около часа. Анализировать произошедшие события, обдумывать новые планы, на это больше не было ни сил, ни желания. Его хватало лишь на то, чтобы просто идти и безразлично смотреть по сторонам.
   Улица сменялась проспектом, проспект парком, парк улицей и всюду магазины, рестораны, аптеки и дома, дома, дома. Проходя мимо Седьмого банка он заметил небольшую группу, состоящую в основном из пожилых женщин, которые стояли перед вывеской с названием банка и тихо плакали. Он подумал, что это очень трогательно и даже попытался выдавить из себя хоть какие-нибудь чувства. Все было тщетно, внутри ничего не шелохнулось, он понял, что даже мысль о трогательности увиденного вырвалась на автомате, ничего личного, только выработанный годами механический инстинкт. Он пошел дальше, продолжая равнодушно изучать город.
   Ноги сами привели его к подъезду дома, где жила его мать, дома, в котором прошло его детство. Он не ставил себе целью придти именно сюда, снова сработал инстинкт. Всегда, когда ему было плохо, он приходил в этот дом, только здесь он мог рассчитывать на понимание и поддержку, здесь он чувствовал себя защищенным.
   Поднявшись на четвертый этаж, он немного постоял в коридоре, затем робко постучался в дверь. Через мгновение на пороге появилась его мама, вся заплаканная, вся в черном. Увидев сына, она остолбенела, ее глаза, еще секунду назад представлявшие собой узкие слезоточащие щели, расширились до такого размера, что, казалось, не удержатся и вот-вот вывалятся.
   Они стояли и смотрели друг на друга почти минуту. Первым нарушил молчание Илья Иванович:
   - Мам.
   Неожиданно ее глаза сузились, из них снова потекли слезы. Она схватила сына, крепко прижала его к себе и, не давая ему сказать больше ни слова, принялась навзрыд причитать. Такого Илья Иванович никак не ожидал услышать. Его собственная мать твердила ему, как ей будет тяжело без сына, какой он у нее был молодец, как несправедлива жизнь.
   Илья Иванович вырвался из ее объятий и, пытаясь поймать ее взгляд, несколько раз громко и внятно повторил, что все нормально, что он жив и здоров, что все это глупая и нелепая ошибка, но она как будто не слышала его и продолжала причитать.
   - Мам, пойдем, выпьешь воды, успокоишься. Все нормально, я здесь, - сказал Илья Иванович, понимая, что сейчас объясняться бесполезно.
   Он взял ее под руку и повел в зал.
   К огромному удивлению Ильи Ивановича, в зале, помимо маминых подружек, которые уже давно стали постоянным предметом интерьера зала и кухни, он обнаружил двух сотрудниц его Банка. Это были мегеры, так простые сотрудники называли женщин, работающих в секретариате. На самом деле, только мегерам помимо непосредственно секретарской работы, поручали выполнять самые ответственные задания, какие именно никто не знал, но все были твердо уверены, что только самые ответственные. Все мегеры выглядели одинакового: высокие, стройные, с аккуратно зачесанными назад волосами, в строгих черных костюмах и белых блузках, в маленьких очках. Главной же особенностью этой службы была молодость, никто никогда не видел мегеру старше даже тридцати лет. Что с ними делали, когда они старели, куда их отправляли, никто не знал.
   Илье Ивановичу и раньше приходилось с ними сталкиваться. Как правило, они передавали ему приказы начальства. Будучи еще младшим сотрудником, он твердо уяснил для себя, что в разговоре с мегерой ни в коем случае нельзя переспрашивать, а тем более спорить, это было себе дороже. Каменное лицо все равно не поймет, а вот, как минимум, выговор получишь со стопроцентной вероятностью.
   Он усадил маму в кресло. Одна из ее подружек, сложив ладони и глупо улыбаясь, повторяла:
   - Как мило, как трогательно...
   Илья Иванович медленно повернул голову и посмотрел на нее. В его взгляде было столько ярости и злобы, что женщина, побледнев от страха, замолчала и быстро опустила руки.
   Тем временем мегеры встали с дивана и подошли к Илье Ивановичу.
   - Я правильно понимаю, Хлистов Илья Иванович - это вы? - спросила мегера, которая, по всей видимости, была старше по должности.
   - Да, - ответил он и посмотрел в ее каменное лицо, ничего нового для себя он там не увидел.
   - Нам необходимо с вами поговорить, пройдемте на кухню.
   Поразительно, но Илья Иванович не чувствовал привычной дрожи, возникающий всякий раз, когда он сталкивался с мегерой. Ему было наплевать на них, на их жалобы, на выговоры. "Хуже, чем есть уже точно не будет, - подумал он и отправился на кухню".
   - Уважаемый господин Хлистов, руководство Банка высоко ценит ваш благородный поступок. Вы настоящий герой, пример для подражания. Однако, принимая во внимание важность ситуации, вы должны уяснить для себя, что на вас отныне возложена большая ответственность, вы и впредь должны отвечать тем высоким требованиям, которые наш банк предъявляет к его лучшим сотрудникам. Это, что касается моральной стороны вопроса. Теперь по существу. Руководство Банка поручило нам проинформировать вас в том, что вы, являясь носителем уникального документа, обязаны всегда носить его с собой, более того, документ должен располагаться на видном месте, обеспечивая свободный доступ к его содержанию.
   - Не понял, - Илья Иванович впервые в жизни посмел перебить мегеру. - Что значит на видном месте? На лоб мне что ли его приклеить!
   - Господин Хлистов, ведите себя прилично, - спокойно ответила мегера. - Руководство Банка всегда заботится о своих подчиненных. Не забывайте этого. Вам ничего никуда клеить не придется.
   Младшая мегера достала из своей сумки какой-то сверток и передала старшей.
   - Вот держите, - она протянула сверток Илье Ивановичу, и пока тот его разворачивал, объяснила, что это золотая цепочка, на которой прикреплена рамка с небьющимся стеклом, документ необходимо поместить в рамку, после чего с гордостью надеть "ожерелье" и больше никогда его не снимать.
   Далее старшая мегера внимательно проконтролировала процесс обрамления документа, после чего спросила:
   - У вас есть еще какие-нибудь вопросы?
   - Нет, - ответил Илья Иванович, прекрасно понимая, что расспрашивать о чем-либо мегер бессмысленно, они сделали свое дело.
   - Тогда всего доброго, Господин Хлистов, - подытожила разговор старшая мегера и направилась к выходу.
   - Подождите, - остановила ее младшая. - Господин Хлистов, моя коллега забыла вам сообщить, что руководство Банка с честью приняло на себя обязательство по проведению ваших похорон. Не беспокойтесь, все пройдет по высшему разряду. Всего доброго.
   Старшая мегера стояла у двери, Илья Иванович взглянул на нее и вдруг заметил испуг на ее лице. Младшая, проходя мимо, бросила: "Стареешь".
   Наконец, они ушли.
   Илья Иванович вернулся в зал. Мама все также сидела в кресле и плакала.
   Только сейчас он заметил, что вся комната была заставлена его фотографиями, что все зеркала накрыты какими-то тряпками, шторы занавешены и в зале царит полумрак. Ему стало тяжело дышать; спертый, тяжелый воздух забивал легкие какой-то отравой, от которой у него начиналось головокружение.
   Да что же это такое! - подумал Илья Иванович и направился к окну. Одним движением руки он распахнул шторы, затем настежь открыл окно. Свежий воздух вихрем ворвался в комнату, очищая, оживляя ее. Комната несколько раз покашляла, вздрагивая шторами, после чего снова стала глубоко и ровно дышать.
   "Так-то лучше, - подумал Илья Иванович, - теперь зеркала и фотографии".
   Менее чем через минуту зал вновь обрел свой привычный вид. Илья Иванович остался доволен проделанной работой, лишь осуждающие взгляды маминых подруг его немного раздражали. Посмей они сказать хотя бы слово, он без промедления и с огромным удовольствием вышвырнул бы их за дверь. Однако подружки, по всей видимости, это тоже прекрасно понимали и потому хранили молчание.
   Оставалось реанимировать маму. Илья Иванович сходил на кухню и принес стакан холодной воды.
   - Вот, выпей, - сказал он, присаживаясь напротив. Мама подчинилась.
   Он поставил пустой стакан на пол и взял ее за руку.
   - Мам, ну что, лучше? Посмотри на меня, со мной все в порядке, я жив, я рядом.
   Она перестала плакать и медленно приподняла голову.
   - Вот видишь, все нормально. Успокойся, - он улыбнулся.
   - Сынок, - прошептала она и, как будто не веря сама себе, нежно прикоснулась к его лицу.
   Илья Иванович облегченно вздохнул, эта была его первая победа за сегодняшний день. "А иначе и быть не могло, - думал он. - Если не здесь, то где же?" И только он об этом подумал, как его накрыло сентиментальной волной. Ему вдруг стало искренне жаль маму, это святое существо, бескорыстно отдающее ему всю свою заботу, любовь и нежность. Он вспомнил, как пренебрегал ею, как заставлял неделями ждать звонка, как скупо реагировал на ее переживания, равнодушно внимал ее советам и наставлениям. И эти мысли разрывали ему душу.
   - Мам, прости меня, - тихо, почти шепотом, сказал он и стыдливо опустил глаза.
   - Да что ты, Ильюша, я горжусь тобой, - ответила мама, ее голос оживал, лицо обретало былые черты. - Сынок, я все знаю, мне сообщили. Для меня это большая честь, но я не была готова, слишком внезапно, понимаешь.
   Илью Ивановича словно окатило ледяной водой, он отказывался верить услышанному, он не желал признавать, что снова ошибся, что снова ему не верят, ему, чья истина очевидна. От сантиментов не осталось и следа, их смыло, смыло вместе с верой в этот дом, в эту женщину.
   - Нет, я решительно отказываюсь тебя понимать! - прокричал он.
   - Сынок, успокойся, все хорошо.
   - Да чего уж тут хорошего, если даже ты, между прочим, моя мать, меня, между прочим, твоего сына, так легко похоронила!?
   - Не смей разговаривать со мной в таком тоне, - одернула его мама, ее голос зазвучал решительно и строго. - Разве так я тебя воспитывала.
   Как любой нормальный сын, Илья Иванович побаивался своей матери и потому, даже сейчас, невольно был вынужден сбавить свой пыл.
   - Ну, мам, разве ты не видишь, я жив, тебя ввели в заблуждение.
   - Илья, меня проинформировали очень, повторяю, очень важные люди, - она подняла указательный палец вверх, демонстрируя тем самым значимость своих информаторов. - Не доверять им я не имею права. Ты разве забыл, что я всю жизнь проработала в банке, была ответственным сотрудником и потому знаю цену слов, исходящих оттуда, - ее палец взлетел еще выше. - Мне очень неприятно, что мой сын до сих пор так и не осознал исключительность ситуации. Послушай, я знаю, что ты меня уже давно не слушаешься, считаешь себя умнее и образованнее, может где-то ты и прав, но вот именно сейчас послушай мать. Ты должен подчиниться! - она выдержала небольшую паузу, после чего ласково произнесла, - Сделай, маме приятное, смирись, ты ведь теперь герой, а это честь для меня.
   - Мам, но ведь он считают, что я мертв!
   - Почему же считают? Это факт, сынок, задокументированный факт.
   Ему стало плохо, голова закружилась, и он еле удержался на стуле. После нескольких глубоких вдохов, он встал и сделал пару шагов по направлению к окну. Комнату затрясло, не удержавшись, он рухнул на пол, опрокинув журнальный столик. Все покрылось густым туманом, он еще раз попытался встать, но снова не смог удержаться, и тогда он пополз, пополз к свету, который пробивался сквозь туман. Очутившись у окна, он ухватился за трубу и, наконец, смог подняться. Несколько глотков свежего воздуха вернули его к жизни. Однако это была какая-то особенная жизнь, смысл и цель которой сводились лишь к одному желанию: побыстрее покинуть этот дом. По всей видимости, желание это было взаимным, Илья Иванович понял это после того, как труба, за которую он держался, внезапно начала нагреваться, не желая более служить ему опорой. Сам не зная почему, он стал внимательно прислушиваться к звукам, доносящимся из-за спины. Ему удавалось вырвать из тишины отдельные шорохи, скрипы, сложив которые по какой-то, только ему известной в тот момент формуле, он отчетливо услышал: "Уходи".
   Сделав напоследок несколько глотков свежего воздуха, он опустил голову и направился к выходу. Уже у двери, набравшись смелости, он посмотрел на маму и ужаснулся от увиденного. Она снова сидела с поникшей головой и плакала, а вокруг нее в каком-то нечеловеческом танце изгибались ее подружки. Из их ртов торчали длинные змеиные языки, которыми они облизывали ее уши. Илья Иванович побледнел. Вдруг одна из подружек повернула голову и посмотрела на него. Ее глаза налились кровью, она выпрямилась и угрожающе зашипела. Илья Иванович кинулся к двери и выбежал в коридор. Дверь закрывать не пришлось, она захлопнулась сама.
  
   МАСТЕР
   - Извините, вы будете господин Хлистов?
   Илья Иванович стоял у подъезда своего дома. Он производил впечатление очень больного, замученного человека: бледный, с безумным взглядом, взъерошенными волосами. Все его существо было подчинено одной единственной мысли: быстрее добраться до своей постели, забраться туда, зарыться под одеяло и уснуть, забыться, исчезнуть.
   Путь ему преградил какой-то маленький, крепко сложенный мужичок средних лет.
   - Так вы Хлистов или нет? - повторил он.
   Илья Иванович попытался выдавить из себя хотя бы пару слов, но не смог и потому лишь утвердительно покачал головой.
   - Замечательно! - обрадовался незнакомец. - А я мастер Фомин. Вспомнили? Это я звонил вам с утра, и мы еще договорились встретиться. Ну что, пройдемте, - сказал мастер и открыл дверь в подъезд, любезно пропускал Илью Ивановича вперед.
   Поднимаясь по лестнице, Фомин попытался было напомнить Илье Ивановичу, что тот был не прав и что не плохо было бы извиниться. Но не получив ответа и, наконец, осознав, что клиент находится в очень подавленном состоянии, мастер быстро сменил тему разговора. Теперь слух Ильи Ивановича раздражали рекламные слоганы, воспевающие исключительность похоронного бюро, в котором мастер имел честь трудиться.
   - Мы всегда рады вам, вашим родным и близким! - закончил Фомин, когда они были уже в квартире Ильи Ивановича.
   - Ну что ж приступим, - сказал мастер и внимательно осмотрел свой новый заказ. - Станьте, пожалуйста, в центр комнаты.
   Илья Иванович подчинился.
   Мастер достал из кармана рулетку, карандаш и листок бумаги, отошел на пару метров, еще раз внимательно посмотрел на Илью Ивановича и что-то написал на листке.
   - Прекрасно! Я только что определился с формой и цветом изделия. Вы будете смотреться в нем великолепно, - гордо сообщил мастер.
   Затем он взял рулетку, подошел к клиенту и быстро снял размеры, фиксируя их все в том же листке.
   - Может у вас есть какие-нибудь пожелания, просьбы, вы не стесняйтесь.
   Илья Иванович ничего не ответил. Тогда мастер аккуратно свернул листок и засунул его обратно в карман.
   - Хорошо. Ну, я пойду. Примите еще раз мои самые искренние соболезнования. Крепитесь. Все наладится, - мастер удалился.
   Илья Иванович, не раздеваясь, лег в кровать и с головой забрался под одеяло. Через минуту он уже находился в объятьях крепкого сна.
  
   ДЕНЬ ВТОРОЙ. УТРО
   Большой, толстый колокол раскачивался из стороны в сторону. Он стоял перед ним как вкопанный, не в силах пошевелиться. Он видел как ветер все сильнее и сильнее ударяет по колоколу, и понимал, что скоро начнется очень серьезная перепалка. "Бум", - выругался колокол и тут же получил за это очередной удар по своему жирному брюху. "Бум, бум, бум", - неистово закричал колокол. Он закрыл уши руками, но это не помогало. Бум, бум.
   Он проснулся. Удары доносились из-за двери. Он посмотрел на часы, было двадцать пять минут десятого. За окном барабанил дождь. Он слез с кровати и направился к двери, чтобы выяснить причину шума.
   Перед ним стоял незнакомый ему молодой человек, который старательно прибивал к стене какую-то табличку.
   - Доброе утро, - сказал молодой человек, продолжая усердно стучать молотком.
   - Доброе, - недовольно пробубнил Илья Иванович.
   - Что, разбудил? - молодой человек улыбнулся.
   - Представьте себе, да.
   - Ну, вы, и спать, - незнакомец рассмеялся.
   - Вам не кажется, что можно было хотя бы постучаться, предупредить.
   - А я не обязан, - парировал молодой человек. - Мне законом разрешено стучать с восьми утра до восьми вечера.
   Илью Ивановича всегда раздражали работяги, эти, на его взгляд, невежественные, неинтеллигентные людишки. Вот и сейчас, вместо того, чтобы стучать своим грызням молотком и помалкивать в присутствии образованного человека, человека в галстуке, этот неуч позволяет себе разглагольствовать по поводу высоких категорий, по поводу закона; он, чьи извилины прямы как его же гвозди, рассуждает о том, что он обязан делать, а что нет.
   - Извините, а что это за закон такой? - строгим голосом обратился Илья Иванович к незнакомцу. - И еще, не могли бы вы, многоуважаемый правовед, разъяснить мне ситуацию, когда человек вынужден оставаться дома, например, из-за болезни или отпуска или работа у него ночная, а тут вы со своим молотком. А?
   - Что вы оскорбляете, - пробубнил незнакомец. - Есть такой закон, нам говорили. И вообще, я уже заканчиваю.
   Молодой человек еще несколько раз ударил молотком, затем быстро поднял с пола сумку с инструментами и, не говоря ни слова, удалился.
   "Ничтожество", - подумал Илья Иванович и взглянул на табличку. Выгравированная надпись гласила: "В этой квартире проживал героически погибший сотрудник Седьмого Городского Банка Хлистов И.И.".
   Он вернулся в комнату и сел у окна. Ужас вчерашнего дня возвращался, вихрем проносился по каждому нерву. А на стекле висели капли воды, цепляясь, крича, они пытались удержаться, но срывались и летели вниз, разбивались, разлетались. Он слышал их крики, слышал, как они ударяются и погибают. Сердце выпрыгивало из груди, рвалось наружу.
   В дверь кто-то постучался.
   - Войдите, - выдавил Илья Иванович.
   На пороге появилась женщина, лет сорока, маленького роста, толстая, с отвратительно завитыми темно-рыжими волосами.
   - Здравствуйте, я председатель домоуправления, - важно сообщила она, - а вы, по всей видимости, господин Хлистов так?
   Он утвердительно покачал головой.
   - Вот и хорошо, - женщина закрыла дверь и проследовала в комнату, на ходу вытаскивая из своей папки какие-то бумаги.
   Усевшись за стол, она внимательно осмотрела комнату, между делом пробубнив, - Мои соболезнования.
   Затем она разложила перед собой бумаги и, надев маленькие очки, деловито посмотрела на Илью Ивановича.
   - Господин Хлистов, у меня очень мало времени, поэтому сразу к делу, вот документы о вашем выселении, вы должны их сейчас подписать.
   Илья Иванович ничего не ответил. "Противный толстый карлик", - подумал он, и улыбнулся.
   Хлистов я к вам обращаюсь, - повторила она, поправляя очки.
   - Какие еще документы? - скучным голосом спросил Илья Иванович и посмотрел в окно. Разноцветные зонтики грациозно дефилировали между луж.
   - Как какие? - удивилась председатель, безучастность Ильи Ивановича ее не на шутку задевала. - Позавчера произошла трагедия. Соответственно ваша жилплощадь освободилась. Как глава домоуправления я обязана выселить вас и заселить новых жильцов. Я спешу, давайте, подписывайте скорей.
   - А мне где жить? - все также равнодушно поинтересовался Илья Иванович, ему становилось почему-то очень велело, глупый карлик казался таким смешным, что он еле-еле сдерживал смех.
   - Этого я не знаю, да и не должна знать. Сейчас мне нужно вас выселить. Хлистов, подписывайте бумаги.
   - Нет, минуточку, что значит не знаю. А кто ж тогда знает? - он держался из последних сил.
   - Хлистов, прекратите демагогию. Вы будете подписывать или нет?
   - Нет, - ответил он и расхохотался, громко, до боли в животе.
   - Как нет, что значит нет. Сейчас же прекратите, что вы себе позволяете, - ее затрясло от возмущения.
   - Нет, нет, нет, - Илья Иванович получал удовольствие, каждый раз повторяя это слово.
   Сделав несколько глубоких вдохов, он немного успокоился, ему вдруг захотелось раздавить ее, уничтожить, просто так, шутки ради.
   - Вам бы не делами заниматься, а пирожки на кухне выпекать. Тоже мне председатель, - усмехнулся он.
   - Как вы смеете, хам, хулиган, - трясущимися руками она собирала бумага, от былой важности не осталось и следа. - Я найду на вас управу. Я буду жаловаться!
   - Кому? Самой себе, ты же начальник, - он медленно приближался к столу.
   Женщина прижала папку к груди и устремилась к выходу. В ее глазах царил неподдельный страх и вместе с тем непонимание, удивление.
   - Пошла вон, курица, - закричал Илья Иванович.
   Председатель, онемев от ужаса, выскочила из комнаты.
   "Что это было?" - подумал он и опустился на стул.
  
   КАБИНЕТ
   Деревянный стул, под старину, резной, спинка оббита кожей, очень не удобный, жесткий, на таком долго не просидишь. Он встал и немного походил по кабинету. Мебель, картины, книги, все говорило о том, что это был кабинет большого начальника. Стены, отделанные деревом, огромный дубовый стол, полки набитые толстыми, дорогими книгами, несколько пейзажей в позолоченных рамах. Все такое благородное, богатое и невыносимо тяжелое. Илья Иванович обратил внимание на то, что в кабинете совсем не было цветов, по всей видимости, они не выдерживали этой атмосферы, кабинет подавлял их, уничтожал.
   Он находился здесь уже около получаса. Почти сразу после инцидента с председателем домоуправления, к нему пришла мегера, почему-то одна. Она уведомила Илью Ивановича в том, что ему необходимо как можно скорее явиться в банк. Первый заместитель Адам Адамовича изъявил желание лично встретиться с героем.
   Мегера напомнила ему о табличке.
   - Кстати, а где она? - поинтересовалась девушка.
   Илья Иванович похлопал себя по груди, одновременно оглядываясь по сторонам. Под пиджаком находился какой-то предмет, странно, но он совсем его не чувствовал, ни сейчас, ни когда проснулся. Он растянул пиджак. Это был его документ, обрамленный золотом. Мегера подошла к нему и аккуратно поправила цепочку.
   Илья Иванович вдруг почувствовал пьянящий запах молодости, легкий, свежий. Дыхание остановилось, глаза вцепились в ее лицо. Белоснежная кожа, такая нежная, желанная. Прикоснуться, один раз, кончиками пальцев, на мгновение. Не в силах совладать с собой, он дотронулся до ее щеки. Девушка отскочила, словно ее окатили кипятком.
   - Простите, - тихо, почти шепотом произнес Илья Иванович.
   Она стояла, опустив голову, лицо покраснело, в глазах царил страх. За ширмой напыщенности, ложного высокомерия, на самом деле, скрывалось наивное, хрупкое, ранимое создание. "Господи, совсем еще ребенок", - подумал Илья Иванович. Заблудившийся луч света, кусочек теплоты, согревший его холодным пасмурным утром.
   - Спасибо, я все понял, можете идти, - сказал он.
   Девушка опустила руки, приподняла голову, выпрямилась и важно проследовала к выходу.
   Скрипя, отворилась дверь, и в кабинет вошел Марк Львович, первый заместитель главы банка. Илья Иванович неожиданно почувствовал какое-то облегчение, свободу. Кабинет, словно сторожевой пес державший непрошенного гостя в напряжении, при появлении хозяина охладил свой пыл, весело виляя хвостом, скрылся в будке.
   - Извините, что заставил вас ждать, - сказал заместитель, закрывая за собой дверь. - Дела, дела. Да, что я говорю, вы ведь сами все прекрасно понимаете, вы ведь были нашим лучшим сотрудником. Эх, жаль!
   Он подошел к Илье Ивановичу, крепко сжал его руку, глубоко вздохнул и сделал небольшой поклон.
   - Пожалуйста, присаживайтесь, - Марк Львович указал на неудобный стул, а сам направился к своему большому, мягкому креслу.
   Это был высокий и очень крупный мужчина лет шестидесяти. Настоящий начальник, перед таким открываются двери любых кабинетов, сами, без каких-либо документов. Важная, размеренная походка, ни грамма суеты, благородно ленивая; глубокий взгляд, взгляд мудрого человека, человека, которого уже ничем нельзя удивить, он все видел, все слышал, все знает.
   - Спасибо, что пришли, что нашли для меня минутку. Вам сейчас очень тяжело, я понимаю. Для меня это тоже трагедия.
   Илья Иванович почему-то уже не ожидал услышать чего-то иного. Оправдываться, доказывать нелепость происходящего, бороться не было никакого желания. Подобное смирение пугало его, но он ничего не мог с собой поделать. В его голове все чаще появлялась мысль о том, что сейчас надо просто ждать, рано или поздно они ведь во всем разберутся, обязательно разберутся.
   - Корпоративный дух, идеология - вот основа всякой организации, - ни с того ни с сего произнес Марк Львович. - Наймите вы хоть миллион гениев, но если они не будут связаны невидимой нитью, если их не будет объединять единая цель, ваше предприятие обречено на провал. Надеюсь, вы понимаете, о чем я? - не дожидаясь ответа, он продолжил. - Скажу вам по секрету, что наш банк болен. Да, да, серьезно болен. Сотрудники утрачивают чувство ответственности, теряют осознание своей избранности. Я сейчас говорю, прежде всего, о младшем персонале, они перестают уважать наши ценности, их все больше интересует сиюминутная выгода. Раньше даже представить себе нельзя было, чтобы кто-то покинул наш банк по собственному желанию. Сейчас же это обычное дело. Только за последние полгода - три увольнения. Катастрофа.
   Илья Иванович был тронут услышанным. Нет, проблемы банка были ему почему-то безразличны, его взволновал сам факт откровенного разговора, ведь он исходил не от кого-нибудь, а от второго человека в банке. И этот второй человек делился с ним, с Ильей Ивановичем, неприятностями такого масштаба.
   - Вы должны нам помочь, господин Хлистов, - странно, но за все время общения тон Марка Львовича ни разу не изменился. Он одинаково равнодушно поприветствовал Илью Ивановича, поведал ему сокровенные тайны банка, а теперь также безучастно попросил о помощи.
   - Вы теперь герой, - продолжил он. - Пример для подражания. Я тут подумал, что неплохо было бы вам встретиться с нашими молодыми сотрудниками, пообщаться. Это пойдет им на пользу, поднимет их дух. Как вы считаете?
   - Я не знаю, справлюсь ли, - растерянно пробормотал Илья Иванович, он не понимал, что такого нового, интересного сможет поведать молодежи.
   - Не скромничайте, - Марк Львович встал с кресла и подошел к Илье Ивановичу. - Если не вы, то кто тогда? Встреча состоится через двадцать минут, не волнуйтесь, у вас все получится, - он крепко сжал его руку, еще пару таких рукопожатий и Илье Ивановичу пришлось бы обращаться к врачу.
   Затем Марк Львович вызвал в кабинет свою секретаршу.
   - Вот что, милочка, проводите господина Хлистова в малый зал, - сказал он ей.
   - Но что мне им рассказывать? - события разворачивались чересчур стремительно, Илья Иванович оказался не готов к этому.
   - Успокойтесь, вы справитесь, вы ведь у нас герой, - ответил заместитель и впервые улыбнулся.
  
   МЕЧТЫ СБЫВАЛИСЬ
   Илью Ивановича кидало из стороны в сторону, пальцы были разодраны до крови, он волновался, очень волновался. Ему не часто доводилось публично выступать. Может пару раз, не больше, и это было ужасно. Он смущался, краснел, судорожно перебирал листы с текстом. Когда наступало время говорить, голос отказывался слушаться, предательски трясся. После речи оставалось очень неприятное ощущение, неудовлетворенность и злость, злость на себя, на присутствующих, на весь мир.
   Он ходил по залу и пытался вспомнить какой-нибудь особенный, выдающийся эпизод из своей карьеры. Он бил себя кулаком по лбу, ничего не помогало. Пять лет безупречной работы и ничего о чем можно было бы рассказать, похвастаться. Рутина, монотонное перебирание бумаг, с утра до вечера, изо дня в день. Он ни разу самостоятельно не принял ни одного решения, он был всего лишь исполнителем, хорошим исполнителем, квалифицированным, но не более того. Он вспомнил, что даже звание "старшего сотрудника" получил не за какие-то особенные заслуги, напротив. Произошло это примерно год назад. На очередной корпоративной вечеринке Илье Ивановичу посчастливилось познакомиться с одним из заместителей главы банка. На самом деле случай там был не при чем. Илья Иванович долго наблюдал за ним и когда тот остался один, Илья Иванович просто оказался рядом, вежливо предложил вина и о чем-то спросил. Заместитель к тому времени уже успел соскучиться, потому молодой собеседник оказался весьма кстати. Они разговорились, обсудили работу, будущие планы, затем плавно перешли к более приятным темам. Через несколько минут Илья Иванович уже знал, что истинной страстью заместителя был спорт, лишь в разговоре о нем в его глазах появлялся блеск, он весь словно преображался, это его волновало, сильно, по настоящему. Илья Иванович очень умело построил разговор. Он внимательно слушал заместителя, затем преподносил ему его же мысли только другими словами. Заместителю это очень нравилось, удалось не только встретить умного собеседника, но и единомышленника. Общение настолько его увлекло, что он больше не обращал ни на кого внимания, кроме, конечно же, Ильи Ивановича. В тот вечер Илья Иванович пришел домой абсолютно опустошенный, без сил. Его мозг готов был разорваться, еще бы, несколько часов непрерывной, тяжелой работы. "Что не сделаешь для любимого начальника", - думал Илья Иванович. Он ненавидел спорт. Следующий месяц был настоящим кошмаром. Каждое утро Илья Иванович покупал спортивные газеты, изучал их от корки до корки, а в обеденный перерыв - обязательная случайная встреча с заместителем и разговор, нудный, неинтересный, утомительный. К концу четвертой недели ему, к большому удивлению коллег, было досрочно присвоено звание "старшего сотрудника". Увидев приказ, Илья Иванович чуть было не расплакался. Он не понимал чему больше радоваться: новому званию или избавлению от ненавистного общения, проводить которое больше не имело смысла, новое повышение могло произойти не ранее чем через два года, и никакой заместитель не вправе был сократить этот срок. "Нет, об этом, пожалуй, не стоит рассказывать", - подумал Илья Иванович.
   Отворилась дверь и в зал, один за другим, вошли двенадцать молодых людей. Илья Иванович на мгновение растерялся, затем вихрем метнулся к кафедре венчавшей большой круглый стол, вцепился в нее руками. Молодые люди, всем им было примерно лет по двадцать, рассаживались вокруг стола. "Умные, целеустремленные, прямо как я в их возрасте", - заметил Илья Иванович. Действительно, молодость в этих людях терпела сокрушительное поражение, ее обрядили в строгие деловые костюмы, аккуратно причесали, наивную улыбку заменили каменной маской, привили высокомерие и цинизм, внушили чувство избранности. Лишь возраст из последних сил держал оборону, за это его ненавидели, всячески пытались скрыть, стыдились.
   Илья Иванович внимательно наблюдал за происходящем. Молодые люди расселись, достали ручки и блокноты, они пришли сюда набираться опыта, взрослеть. Кто-то смотрел на него с восхищением, кто-то с надеждой получить, а если не удастся, то отобрать, что-то особенное, очень полезное. Взгляд Ильи Ивановича привлек юноша, расположившийся в самом конце стола. Внешне он ничем не отличался от других, но его глаза почему-то ничем не восхищались, ничего не просили, он был напуган, словно перед ним стояло чудовище, ужасное, отвратительное. "Странный какой-то", - отметил Илья Иванович.
   В это время дверь снова открылась, и в нее вошли двое мужчин, высокие, мощные, коротко стриженные - это были сотрудники службы безопасности. Они расположились в дальних, плохо освещенных углах зала, словно призраки, молчаливые и грозные.
   Илья Иванович очень удивился их присутствию, еще бы служба безопасности была призвана сопровождать лишь самых важных персон, к коим относились глава банка, высокопоставленные чиновники и крупные клиенты. Все остальные сотрудники, включая заместителей главы, побаивались этой службы, было это весьма странно, поскольку никто никогда с ними не общался, да и видели их очень редко, но почему-то побаивались. Немного поразмыслив, Илья Иванович заключил, что именно он причина их появления. "Неужели я так важен для банка", - подумал он, и ему стало приятно, затем отступило волнение, появилась гордость, сумасшедшее чувство радости, осознание власти, полной, безграничной. - Здравствуйте, я - Хлистов Илья Иванович, героически погибший старший сотрудник банка! - важно произнес он, мечты сбывались.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"