Те, кто знали эту семью, отзывались о ней только в положительном смысле. Ирина работала заместителем начальника планового отдела крупного автотранспортного предприятия, Станислав был начальником ремонтной мастерской при этом же предприятии. Дочка, которую в семье звали Маришкой, была забавный, милый ребёнок, любила маму и папу, постоянно бегала, прыгала, ей не было ещё шести лет. В свободное время все вместе они выезжали куда-нибудь на природу, гуляли в парке или ещё где-нибудь. После работы обсуждали, что было на работе или в городе. Поужинав. Станислав садился на диван. К нему подбегала Маришка, забиралась на колени, обнимала за шею тонкими ручками с кукольными, однако цепкими, пальчиками, целовала папочку, разглаживала ему волосы, придумывала причёску - это была такая игра. У неё были шелковистые светлые кудри, голубые глаза, рот, губы были, словно чудесный цветок, какие растут на лугу.
Стройная, высокая Ирина имела серьёзный характер, любила театр, посещала модные спектакли чаще с подругой, так как Станиславу это бывало не слишком интересно. Чистое круглое лицо, красивая причёска коротко стриженых тёмных волос, спокойный взгляд карих глаз и чёрные брови делали её заметной, запоминающейся.
Станислав был проще. Крупные, грубоватые черты его светились добродушием, голос звучал мягким баритоном. Он был увлечён автомобильным делом и часто задерживался на работе сверх положенного, в свободное время любил почитать хорошую книгу. Иногда вдвоём с Ириной они ходили в кино. В таких случаях Маришка оставалась играть с соседской девочкой, которая жила на той же лестничной площадке.
Казалось, всё в семье было благополучно, но однажды любимая жена ушла к другому. Забрала Маришку и ушла...
Станислав остался один в опустевшей квартире.
Был август. В месткоме ему предложили туристскую путёвку на Селигер, и он согласился, подумав, что среди туристов, на природе ему будет легче пережить удар судьбы.
Поезд на Осташков уходил вечером. Накрапывал дождь. Рваные тучки на западе закрывали закатное небо.
В вагоне собрался весёлый, шумный народ. До позднего часа не умолкали разговоры, шутки, смех.
За окнами постепенно темнело. Шум в вагоне утихал. Наступила ночь. Освещённый тусклыми светильниками по проходу вагон погрузился в сумрак. Поезд шёл ровно, мерно отстукивая колёсами километр за километром. Все уже спали. Не спал один только Станислав. При грубоватой внешности он был чувствительной доброй души. Ему было нелегко пережить семейную катастрофу. Оставшись один в своей двухкомнатной квартире, он не знал, куда себя девать. Вечером смотрел телевизор, но думал совсем другое. Ночью долго не засыпал и всё спрашивал себя: почему так получилось?
Селигер - одно из красивейших мест средней России. Обширная водная поверхность изрезана здесь причудливыми берегами островов и полуостровов. Они создают и широкие, и тесные водные пространства, заливы, узкие протоки среди зарослей камыша. Поднимаясь от воды, берега переходят к холмистым равнинам. Их покрывают высокие травы. Волнуясь, они подобны зелёному морю. Ледниковый период, создавший этот рельеф, оставил здесь живописную и бесспорную память в виде гигантских валунов, изредка выглядывающих из окружающей зелени. Ещё одним украшением этих мест являются леса, очарование которых создаёт разнообразие пород лесного царства. Леса покрывают острова, но также широким охватом окружают луговые равнины.
Туристская база находилась на полуострове, вытянутом и понижавшимся к своему окончанию. На высокой площадке полуострова было построено несколько сооружений облегчённого образа. Часть из них представляла ряд спальных палаток. Другое, очень большое дощатое строение высотой в два этажа было столовой, где питались те, кто не уходил в походы, а весь срок оставались на базе. Среди этих, последних, был и Станислав.
Ему понравились простотой и неприхотливостью строения для проживания туристов, большая часть которых уходила в походы. В лагере оставались немногие, и каждый проводил время так, как ему хотелось. В палатке, куда поместили Станислава и ещё одного туриста из Оренбурга, жили кроме них трое молодых рабочих московского автомобильного завода ЗИЛ. Это были живые, весёлые ребята, спортсмены, любители футбола, часто гонявшие на обширной площадке мяч, который они привезли с собой, тренировались в умении забивать гол. Иногда Станислав и Алексей, оренбуржец, присоединялись к ним в этой игре. В другое время всей палаткой брали лодку на лодочной станции и уплывали на недалёкий остров и там гуляли, получая удовольствие видами неиспорченной природы.
Когда на базе собирался народ, - многие уже возвращались из походов, - организовывались общие прогулки по живописным местам края. Прогулками руководили попеременно две женщины пенсионного возраста, обе, энергичные, бодрые, неутомимые в походе. Они хорошо знали край, любили его, сообщали много интересных подробностей, часто исторических, рассказывали об отдельных растениях, цветах, об их свойствах, подводили к огромному валуну, возле которого говорили о ледниковом периоде.
На базе среди множества всякого народа можно было встретить интересных, оригинальных людей. Вот муж и жена: он среднего роста, одет скромно, но со вкусом, лицо чистое, тщательно выбрит, волосы слегка волнистые, светлые, чем-то кажется похож на артиста; жена росту чуть ниже, простенькое платьице в серых тонах, туфельки типа "тапочки", косынка с мелкими цветочками на белом поле повязана не так, как это делают женщины, имеющие желание обратить на себя внимание, лица за косынкой не видно. Рядом с мужем она производит впечатление служанки или няни.
"Артист" сидит на одной из скамеек, расставленных вдоль цветочной грядки. От колонки, устроенной перед палатками, "няня" несёт воду в бутылке из-под кефира и потом старательно моет подставленную ей ногу, затем снова набирает воды и моет другую ногу, после этого тщательно вытирает каждую ногу полотенцем и надевает приготовленные сандалии.
Столовой, похожей на большой сарай, в те дни, когда почти вся база уходила в походы, пользовались очень немногие, те, кто, как Станислав и товарищи по палатке оставались на базе. Утром поднимались, наверное, позже всех, поэтому во всей огромной столовой завтракали только они. Зато им приносили из того, что оставалось на кухне столько, что эти добавки едва умещались на соседнем столе. Зиловские ребята обладали невероятным аппетитом, так что после них не оставалось ничего съедобного. Парни шутили, заводили с официанткой дружбу. Она принимала шутки, улыбалась, и на столе всегда было вдоволь всего.
Была на базе девушка лет семнадцати, возможно десятиклассница - среднего роста, в блёкло-сиреневом платье, скромно облегавшем стройную фигуру. У неё были тёмно-рыжие коротко стриженные волосы, круглое лицо, приятные черты, зелёные глаза. Удивительным и редким в ней было то, что миловидное лицо её сплошь, до корней волос было покрыто веснушками - так плотно, что между ними не было просветов. Веснушки были однотонные, не слишком тёмные, и всё лицо от этого имело лёгкий серовато-коричневатый цвет, что, однако, не обезображивало её.
Туристы, которые жили в соседней палатке, вернувшись из похода, отдыхали, обсуждали события прошедших дней. Среди других наиболее выразительным, как будто немного сердитым был голос Феди, который высказывал критические замечания о походе. Федя был ростом невысокий, широкий в плечах, голова большая, чёрные волосы курчавились, лицо мясистое, нос короткий, широкий с большими ноздрями, говорил неторопливо, басовито, не повышая голос. Оставаясь один в палатке, Федя пел любимую песню:
А туры-туры, а турпоходы,
Кто вас придумал-изобрёл?...
Весь день идёшь, куда идёшь?..
И неизвестно, где палатку разобьёшь...
Вечно ходишь мокрый,
Вечно хочешь жрать...
Шуточки такие видел я в гробу...
В эти турпоходы я больше не пойду...
Селигер - одно из любимейших мест туристского паломничества. Сюда приезжают отовсюду, но, конечно, больше всего из Москвы. Обращала на себя внимание девушка из Ленинграда, студентка последнего курса Ленинградского университета. В вечернее время, до поздних звёзд, на площадке, перед клубом, где иногда показывали старые фильмы, были танцы. Здесь всегда собиралось много народу - потанцевать, послушать музыку, просто провести время. Здесь однажды Станислав и ленинградка оказались рядом среди собравшихся на эти вечерние часы. Они танцевали, о чём-то говорили, но настоящего знакомства почему-то не произошло. В последующие дни при встрече улыбались, здоровались и проходили мимо. Она была среднего роста, хорошей фигуры, было красивое серьёзное, но всегда приветливое лицо.
Переживая свою покинутость, Станислав совершал одинокие прогулки в окрестностях лагеря. Счастье и страдание смешивались в душе, когда над ним шелестели берёзы, осины, когда широкие поляны, волнуясь цветистыми травами, напоминали любимые стихи: "Колокольчики мои, цветики степные..." Это были чудесные прогулки - под сияющим небом, в одиночестве, в тишине, с воспоминаниями и раздумьями, в сожалениях о прошедшем и потерянном...
Иногда на катерах совершались водные прогулки - мимо островов, сквозь узкие протоки, минуя заливы, вдоль берегов, поросших камышами. Проплывали мимо церкви с высокой колокольней, построенной в давние времена на маленьком островке. Экскурсовод, сопровождавшая поездку, рассказывала, что здесь содержатся люди, страдающие такими болезнями, которые не позволяют им жить, как все.
Туристы любят песни и часто сочиняют их сами. Песни поют во время прогулок или возле костра, который традиционно устраивается на поляне накануне разъезда. Некоторые из них поются в различных вариантах.
В августе дни золотые,
В августе солнце - милей...
Мы пронесём это счастье
И через тысячу дней.
В августе тёмные ночи,
Звёзды, как в райском саду...
Сердце свидания хочет...
Ты обещала: приду.
В августе дружба сильнее,
Мы собрались у костра
Пламя сближает и греет -
Все мы как брат и сестра.
В августе мы расстаёмся.
Встретимся ль как-нибудь вновь?
Или, как пламя, погаснет,
Выгорит наша любовь?
Вспомним тогда золотые
Этого августа дни...
Взгляд на прощанье, глаза голубые -
В сердце остались они.
Наступала ночь. У костра становилось теснее. Пламя согревало, вызывая чувство близкого расставания. Сидели на скамейках, на земле, на бревне, которое лежало здесь с каких-то пор. Ленинградская студентка сидела среди подруг, они разговаривали, смеялись. Время от времени она посылала взгляд Станиславу, который сидел по другую сторону костра. Лагерь укрыло ночное небо. Над костром горели яркие звёзды. Станислав тоже смотрел на неё.
Наступил день отъезда. Первыми уезжали ленинградцы и те, кто ехал в том же направлении. К причалу подошли катера. Собрался весь лагерь, пришли и те, кто уезжали на следующий день. Волнение прощанья захватило толпу. Зазвучали любимые песни:
Танцует, играет, поёт молодёжь,
И ты вместе с ними поёшь.
А вот разъедемся мы, а вот разъедемся мы,
А вот тогда ты не так запоёшь...
Последние две строки повторяются с нарастающим чувством.
У многих на глазах слёзы. На палубе одного из катеров, держась за поручень, стояла ленинградская студентка. Она смотрела на Станислава и улыбалась, он тоже улыбался. Катер тронулся, она стала махать рукой...
Катера скрылись за островом, все стали расходиться.
Станислав ушёл на конец полуострова. Здесь было тихо, никто сюда не заходил. Берег укрывали камыши, осока. От воды поднимались сухие травы, росли здесь кусты шиповника, мелкие деревца осин. Дул слабый ветер. Солнце светило в той стороне, куда ушли катера. Косые лучи пронизывали прозрачную воду, освещали песчаное дно. Волна у берега замирала, уходила в песок.
Сидя среди высохших трав, Станислав думал, как завтра вернётся в свою опустевшую квартиру...
Всё ниже клонилось солнце. Тишина опускалась на острова, на заливы. Он думал об Ирине и Маришке, покинувших его, думал и о той, ленинградской, девушке, которую никогда больше не встретит.
Играя у берегов мерцающими бликами, солнце слепило, отражаясь на тихой воде. Вдали темнели леса. Небо над ними сияло остывающим золотом последних лучей.
А там, куда ушли катера, слабея и тише, всё ещё доносилось: а вот разъедемся мы... а вот тогда ты не так запоёшь... И он снова возвращался к своим думам.
Нет, нить, однажды соединившая нас, не порвётся... и когда у каждого будет другая жизнь и мы будем далеко друг от друга, когда мы уже всё забудем, в тот крайний, последний миг невидимый вестник шепнёт у изголовья, и оно оросится слезой...