Блеск и нищета общественных наук: размышление дилетанта.
Профессор против мастера
Первым поводом для написания этой статьи стал случайный разговор между мной и старым институтским товарищем, случившийся года два назад. Близкими друзьями мы никогда не были, поэтому обычно общались достаточно редко, с интервалами 5-7 лет. На этот раз он обратился ко мне в учреждение за какой-то справкой, и пока ее готовили, нашлось время основательно побеседовать друг с другом о том, о чем обычно принято говорить в таких ситуациях. Приятель мой был человеком цепким, практичным и целеустремленным, и все ожидали, что он займется бизнесом или пойдет на госслужбу. Но сердцу, как известно, не прикажешь, и Сергей, чего от него никто не ожидал, ушел в науку, и, похоже, нимало не сожалел об этом. Деловые качества пригодились ему и в этой сфере; он стал преуспевающим ученым, доктором наук и профессором, и даже, как будто, возглавил кафедру социальных наук в каком-то престижном вузе. Время шло, справка все еще не была готова, и я, чтобы потянуть время, завел разговор о политике и спросил его мнение о какой-то проблеме, бывшей в тот момент на слуху. Как и следовало ожидать, в ответ я услышал нечто неопределенное, многозначительное и загадочное, сопровождаемое тонким намеком на то, что к мнению моего собеседника прислушиваются важные люди. Этим все бы и ограничилось, но на свою (или мою?) беду он, на прощание, посоветовал мне посмотреть его статьи, после чего мы расстались, довольные друг другом. И что бы вы думали? Время в офисе течет медленно, и в один прекрасный день я вспомнил нашу беседу и отыскал в сети несколько статей профессора. Прочел, ничего не понял, прочел еще раз (Штирлиц задумался; ему понравилось, и он задумался еще раз). После третьего прочтения пришло нечто вроде легкого озарения. Что-то я понял, что-то домыслил сам. Измышлено-понятые идеи мне, в общем-то, понравились - может быть потому, что я сам думал схожим образом. Правда, если бы я был соавтором или редактором этой статьи, то перевел бы иностранные слова на русский, убрал особо заковыристые и мудреные обороты, а сам текст подсократил бы раза в три. Примерно та же ситуация повторилась и с другой статьей, с той только разницей, что в процессе деления цифру три я заменил бы на пять. Совпадение (пусть и частичное) взглядов с представителем академической науки было лестным для меня. Впрочем, оставалась одна проблема. Если "экстракт" статьи содержал, по сути, вполне тривиальные выводы, то в чем тогда состояло превосходство научного подхода и академической степени? По счастью, другие, более насущные заботы отвлекли меня от гамлетовский раздумий подобного рода.
Буквально наследующий день случился другой, более заурядный эпизод: сломалась люстра в прихожей,, и мне пришлось идти покупать новую. Если бы я разбирался в электротехнике, то сам поменял бы ее, но, ввиду моей полной некомпетентности, пришлось вызывать мастера. Электрик не знал, скорее всего, как звучит слово "электричество" на других языках, не высказывал своего мнения по поводу дизайна люстры, не сравнивал устройство "лампочки Ильича" с лучшими зарубежными образцами, и даже не сетовал по поводу того, что электрификация страны давно завершена, а коммунизма так и не построен. Он просто, густо дыша перегаром, без лишних слов сноровисто поменял люстру и, получив причитающееся за труд, тотчас же убыл. И тут в мою голову закралось совершенно хулиганское и неподобающее сравнение эффекта визитов двух специалистов своего дела - мастера и профессора. Впрочем, хорошенько поразмыслив, я понял, что речь идет о совершенно разных вещах и любое сравнение тут совершенно неуместно.
Второй повод для "размышлений дилетанта" представился относительно недавно. Будучи на бюллетене, от нечего делать я начал давать советы племяннице о том, как писать реферат. Точное наименование темы, да и самой науки, гранит которой грызла студентка, я опущу; скажу лишь, что она имела социально-политическую направленность.
Чтобы мои выводы не показались голословными, приведу минимум конкретики, которую вы, впрочем, смело можете пропустить. Одним из ракурсов реферата было применение сравнительно нового метода исследования, так называемого "дискурс-анализа" к политическим проблематике. "Дискурс" в переводе с французского означает "речь", но стараниями ученых-гуманитариев, в первую очередь адептов постмодернизма, этот термин превратился в нечто вроде святого Грааля или философского камня, про который никто не может сказать, существует ли он на самом деле, и что из себя представляет.
Сути упомянутого выше метода, во всяком случае, той его части, которая претендовала на некое особое знание, высоко парящее над представлениями об искусстве текстового анализа, доступными обычным людям, я так и не смог понять, сколько ни штудировал взятую в руки солидную монографию; словно колобок из детской сказки, она с ловкостью необыкновенной ускользала от меня в тот самый момент, когда я был уверен, что ухватил ее за несуществующий хвост.
Как быть? Поразмыслив, я решил подойти к проблеме с другого конца. Некогда популярное в ученой среде высказывание гласит, что нет ничего практичнее хорошей теории. Быть может, освоив пару-тройку мудреных методов, я буду с легкостью щелкать, словно белка орешки любые, как теоретические, так и чисто практические проблемы, что с лихвой оку-пит нешуточные умственные усилия, потребные для их усвоения?
Новичкам и дилетантам, как известно, надлежит учиться на примерах мастеров, и лучше всего примерах конкретных, так называемых "кейсах". Я начал искать, и вскоре нашел то, что и требовалось: образец применения метода "дискурс-анализа" к дискурсу политического содержания. В качестве примера такового послужило открытое письмо широко известного российского оппозиционера, написанное в стиле "не могу молчать!" Какие же выводы делает автор монографии на основе анализа письма? А вот какие: о противопоставлении автором письма себя и своих сподвижников российской власти (мы и они), обвинении власти в коррупции и подавлении свободы, а также в том, что гонения на него имеют в первую очередь экономическую природу (захват собственности); эксперт по дискурс-анализу также считает, что выпады автора, несмотря на эмоциональный и даже обличительный тон письма, являются, в сущности, бездоказательными и логически мало связанными друг с другом. Что же, с этим анализом я был согласен практически полностью. Был впрочем, в цепочке его выводов один, который не приходил мне в голову: обличающее и обвиняющее письмо было, по сути, проникнуто унынием, безнадежностью и неверием в то, что любая поддержка, изнутри или извне, повлияет на его судьбу. Впрочем, эта мысль тоже не выглядела откровением высшего порядка: я просто не думал о тональности письма, но если бы меня спросили, чего в нем больше - оптимизма или тоски, несомненно, отдал бы свой голос за второе. Следует признать, что автор книги честно предупредил, что единой матрицы для анализа дискурса попросту не существует, потому что внутренняя логика и структура разных политических текстов не совпадает. Что естественным образом наводило на мысль, что метод этот следовало признать в большей степени искусством , нежели наукой.
Ситуация с профессором повторялась, только на этот раз предметом для раздумий были уже не статьи, а книги, учебники и монографии. В целом же мой вывод был прост и однозначен: большинство идей и выводов, сделанных на основе ученого анализа с непроизносимым названием, а также дюжину других в подобном духе можно было генерировать, руководствуясь обычной логикой, на основе знания предмета и внимательного изучения текста (можно, конечно, предположить, что я, сам того не зная, был от природы наделен интуитивным знанием основ дискурс-анализа, но боюсь, что эта гипотеза не выдерживает никакой критики). Были, конечно, детали и оттенки, ускользавшие от взгляда даже самого дотошного наблюдателя, но в большинстве своем они были слишком мелки и незначительны. Вы скажете, дьявол кроется в мелочах? Пусть так. Но ведь цель конкретного исследования, как правило, задается извне, заказчиком. Раз так, мелкие и мельчайшие детали, сопряженные с целями и задачами проекта в целом, автоматически находят свое место в рамках общей концепции.
Бритва Оккама и системный парикмахер.
Любознательность, как и любовь, - коварный феномен, способный нагрянуть нечаянно, когда его совсем не ждешь. Поддавшись внезапному порыву, я начал листать труды по политологии и социальным наукам, и почти везде обнаруживал сходную картину. Сразу же бросалось в глаза изобилие непонятных (во всяком случае, поначалу) слов, преимущественно англоязычных. В той же монографии кроме интент-анализа, упоминались такие передовые методы, как ивент-анализ, контент-анализ, интент-анализ (не путать с ивент-анализом - ну, если удастся) и некое таинственное "когнитивное картирование". У меня создалось впечатление, что иностранные научные термины в российском обществоведении переводить не принято, и вместо российских синонимов там используется транслитерация, или попросту калька. А поскольку большинство обществоведческих теорий и методик пришли к нам с Запада, то явление "вестернизации" научного дискурса начало приобретать нешуточный характер. Что поделать, вздыхают эксперты - точных аналогов многих понятий в русском языке нет. Что же, аргумент серьезный. И все-таки, даже не будучи лингвистом, рискну предположить, что подобным образом обстоит дело в отношении большинства других иностранных слов, и если последовательно проводить в жизнь принцип "абсолютной точности", то никакой перевод с одного языка на другой окажется невозможен в принципе. Что же касается различия в смыслах понятий (дискурс -не просто речь, а нечто качественно иное, ивент - какое-то особое, быть может, исключительное или даже нетрадиционное событие), так ведь есть и смысловой контекст, и пояснения, и структура текста, в которую встраиваются отдельные слова. Речь идет не просто о чистоте родной речи, которая, безусловно, важна, и уж, тем более, не о борьбе с пресловутым "низкопоклонством перед западом". Проблема заключается в том, что массовое использование новых научных терминов (тенденция, однако!), в тех случаях, когда этого можно избежать, самим фактом своего существования порождает необходимость новых, чисто формальных комментариев и дискуссий, не имеющих, в сущности, ни малейшего отношения ни к сути проблемы, ни к способам ее решения, накручивающих холостые обороты и тем самым понижающих и без того не слишком высокое КПД общественных наук, не говоря уже о том, что создает иллюзию новизны содержания, хотя речь идет всего лишь о новизне слов. Наверное, нелишним здесь будет вспомнить изречение средневекового философа Уильяма Оккама о том, что не следует умножать сущее без необходимости (так называемая "бритва Оккама").
Конечно, феномен "вестернизации" легко объясним. Ни для кого не секрет, что в СССР общественные науки строились на базе марксистко-ленинской идеологии, и любые зарубежные, в первую очередь западные идеи и теории рассматривались как чуждые или даже враждебные. Изоляция рождала застой в советском обществоведении, который, в свою очередь, усиливал изоляцию. В конце 80-х ситуация радикально переменилась: былые кумиры были низвергнуты, а труды западных ученых стали тем, что принято называть звучным словом "мейнстрим". Впрочем, сразу же начали возникать новые проблемы. Если раньше у нас была одна единственно верная теория, то теперь их появилось множество, и каждая претендовала на исключительность. Период изоляции и застоя советского обществоведения был достаточно продолжителен, и нахлынувшее стремление охватить все и вся привело к определенной путанице и сумбуру (как не вспомнить знаменитое ждановское "сумбур вместо музыки"). Картина мира переменилась "до наоборот", а раз так, то наиболее одиозные ранее западные ученые автоматически стали для главными авторитетами. Стоит вспомнить, что механизм сусловской пропаганды был до крайности неповоротлив и реагировал на достижения передовой зарубежной мысли с большим запозданием, поэтому многие новые кумиры, они же вчерашние идеологические пугала, к тому времени, как их стали издавать у нас, фактически были "тенями из прошлого".
Западные социальные науки принесли много полезных идей, методов и техник, но поражение в холодной войне (действительное или мнимое) наложило определенный отпечаток на психологию российского научного сообщества, и привело к тому, что многие, достаточно сомнительные теории, исходящие "из-за бугра" стали восприниматься некритически. Впрочем, валить все на запад и смену идеологических парадигм было бы слишком просто. Известно, что каждая социальная или профессиональная группа, стремящаяся выделиться из общей массы, создает "профессиональный слэнг", который позволяет сразу же отделить "посвященных" от чужаков, создавая вокруг первых некую магическую ауру. Научное сообщество в этом отношении исключением не является, хотя язык науки имеет, конечно, мало общего с вульгарным жаргоном.
Еще одной, бросающей в глаза чертой некоторых общественных наук является чрезмерная увлеченность собой и собственной историей. Новая терминология, постоянное упоминание имен "научных авторитетов", перечисление различных направлений, методов и точек зрения на предмет, событий из истории науки создают впечатление, что перед нами труды не экспертов, а скорее историографов или летописцев, целью которых является фиксация имен, событий, фактов и цитат.
Нет оснований сомневаться, что каждая из общественных наук имеет собственные достижения, которыми вправе гордиться. Бесспорным вкладом социологии, например, является создание методик проведения опросов общественного мнения, активно используемых как в политике, так и других областях, вплоть до коммерции. Но наука - это сфера человеческой деятельности, которая, в первую очередь должна обеспечивать прорывы в будущее, качественные скачки в знании о мире. С этим все обстоит намного более прозаично. В той же социологии существует множество глобальных теорий общества, социальной жизни и общественного сознания. Но популярные слова графа Толстого "гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить" применимы не только к области военной стратегии. "Лаг" между высокой теорий и низкой (в кавычках, разумеется) эмпирикой можно заметить невооруженным глазом, и только малая толика теорий нашла хоть сколько-нибудь полезное применение в сфере практики. И одна из причин этого - "автаркия" некоторых научных дисциплин, их замкнутость на самих себе. Самая социальная из всех социальных наук, - социология, - является, наверное, чемпионом по конструированию схем, объясняющих общественное устройство и проектов его совершенствования. Может быть, все дело в том, что политики и чиновники всех мастей просто не хотят следовать рекомендациям ученых, опасаясь потерять свое влияние? Боюсь, что все не так просто. Опыт показывает, что талантливые и полезные идеи, какими бы безумными или экстравагантными они не казались поначалу, рано или поздно находят своих приверженцев, которые пытаются применить их на практике (слишком часто, увы, заканчивающиеся глубоким разочарованием). Наверное, проблема заключается еще и в том, что социологи генерируют теории исходя из собственных представлений о человеке, обществе и глобальном мироустройстве, которые не учитывают в должной степени достижения других наук, таких как психология, право или экономика. Вы скажете, что ситуацию легко исправить, заполнив имеющиеся изъяны и нестыковки фрагментами, заимствованными из других дисциплин или сфер знания? Но все дело в том, что научные теории - хрупкие, и даже нежные конструкции, малейшая попытка изменения которых может привести к полному разрушению всего сооружения.
Справедливости ради отметим, что существуют и прямо противоположные примеры, и многие достижения обществоведения и, в частности, социологии и политологии, основаны на том, что принято называть "междисциплинарным подходом", заимствованиях из экономики и юриспруденции (возьмем на себя смелость вывести эти две науки за рамки классики "общественных наук), и применении математических и статистических методов к новым объектам. Фактически если не большая, то заметная часть структуры учебников и монографий обществоведов занята изложением основ теории и методики других, родственных отраслей знания.
Впрочем, заимствование заимствованию рознь. Лингвистика, наука о языке, в свое время сделала заметный скачок в развитии, следствием чего явилась ее "экспансия" в другие смежные сегменты общественных наук. Но у меня, например, создалось стойкое впечатление, что использование в обществоведении методов, заимствованных из трудов лингвистов не столь эффективно и плодотворно, как это обычно принято считать, и они, во многих случаях часто скорее размывают и затуманивают содержание социально-политических проблем, чем способствуют их решению.
В ряде случаев широко афишируемые новейшие инструменты и методики оказываются на поверку лишь слегка закамуфлированными формами классических методов исследования и анализа, используемых учеными со времен Платона и Аристотеля. И один из них, на мой взгляд, - так называемый "системный подход", в основе которого, как можно прочесть в любом справочнике, лежит рассмотрение объекта изучения как системы, целостного комплекса взаимосвязанных элементов. Насколько этот подход был плодотворен в сфере технологии, судить не берусь; возможно, что он оправдал себя, если судить о количеству употреблений слов "система" и "системный" в названиях различных технических устройств. Что касается сферы обществоведения, то здесь ситуация, на мой взгляд, качественно иная. Для сравнения зададимся вопросом - насколько плодотворен системный подход в биологи или, конкретнее, анатомии? Медикам издревле было известно, что человеческий организм состоит из совокупности органов, имеющих общий план строения и выполняющих единые функции (я думаю, эксперты поправят меня, если ошибаюсь). И органы человека, и происходящие в нем процессы жизнедеятельности взаимосвязаны. Полезен ли медикам системный подход? Как гласит популярная фраза из анекдота, и да, и нет. Оттого что мы назовем организм системой, а различные его части - голову, туловище, конечности, внутренние органами элементами, связанными воедино, вряд ли наше понимание биологии и анатомии улучшится, потому что биологам и врачам эти факты и так прекрасно известны. Может быть, понимание взаимосвязи и взаимодействия отдельных органов-элементов позволит улучшить наши познания функционирования человеческого тела? Это не исключено; однако более логично предположить, что новые знания об организме возникают не как продукт абстрактного стремления выявить сами по себе ранее неизученные связи и закономерности в системе, а в результате прикладных исследований по конкретным направлениям анатомии и физиологии, экспериментирования и накопления опыта. Нечто подобное, на мой взгляд, происходит и в сфере общественных наук. Экономисты, социологи, юристы, лингвисты, историки всегда изучали свой предмет, держа в голове представления, о том, что получило модное имя "система", и в процессе работы стремились выявить взаимные влияния и связи между ее элементами. Не всегда это получалось, но виной этому было не столько отсутствие "системного подхода", сколько отсутствие самих связей или неумение их выявить. Наверное, представители каких-то научных школ и могут похвалиться результатами, полученными на основе применения "системных методов". Другой вопрос, следует ли приписывать эти достижения "синергическому" эффекту упомянутого подхода, или добросовестной работе самих ученых, которые, не исключено, уже задним числом присвоили своим трудам ярлык "системности". Конечно, полезность системно-структурного метода для целей детального описания и наглядного представления различных объектов отрицать трудно, но этот факт имеет отношение скорее к популяризации и преподаванию науки, чем к ее развитию.
Каков же вывод? Ах, да, вот он: здравствуют британские ученые и, разумеется, их коллеги из разных стран!
Синдром Стефенсена и как с ним бороться.
Промышленный переворот, а потом и научно-техническая революция преобразили мир за последние две сотни лет, человечество совершило поистине невероятный скачок из прошлого в будущее. Наука, а точнее та ее сфера, которую принято называть "точными науками", сыграла в этом решающую роль. Мы живем в другом мире, чем когда-то жили наши прадедушки и прабабушки. Каких-нибудь триста лет назад единственным тягловым средством в Европе были лошади, а источниками энергии, кроме мускульной силы человека служили лишь вода и ветер; еще два столетия назад врачи не умели использовать анестезию, и не заботились о стерильности, а пациент, страдающий от аппендицитом, был практически обречен на верную смерть. Что же, да здравствует наука, российская и мировая!
Но, как мы знаем, кроме естественных и технических наук, полезность которых теперь очевидна даже самым дремучим ретроградам, существуют и другие науки - общественные. Их достижения на общем фоне выглядят куда как скромнее (во всяком случае, с точки зрения дилетанта). В самом деле, философы, как ни бились, за две с половиной тысячи лет так и не смогли дать сколько-нибудь убедительный ответ на вопрос, есть ли бог, и в чем состоит смысл жизни, если он вообще существует. Психологи оказались не в силах избавить людей от зла, эгоизма и хандры, социологи не помогли построить гармоничное и бесконфликтное общество, политологи своими советами не сумели предотвратить войны, а историки не только не изобрели "машину времени", но вместо того, чтобы внесли хоть какую-то ясность в картину прошлого, окончательно запутали ее, поддавшись влиянию постмодернизма или превратившись из ученых в идеологов.
В общественных науках, как и в любой сфере деятельности, есть и дураки, и карьеристы, и достаточно толстый слой людей равнодушных, которых принято называть "планктоном". Но, несомненно, там хватает и людей, преданных своему делу, искренне стремящихся приносить пользу обществу. И, поскольку в пореформенной России научная деятельность потеряла и в престижности, и в доходе, таких людей должно быть больше, чем в других сферах и отраслях. Логично предположить, что относительное (или абсолютное?) отставание обществоведения не может не вызывать у них чувства, напоминающее пресловутый "комплекс неполноценности" со всеми вытекающими отсюда последствиями. Кто написал "Остров сокровищ?" - Стивенсон! Кто придумал паровоз? -Стефенсон! А что сделал я, Стефенсен? - таким вопросом мучался герой некогда популярного детского фильма "Пеппи- длинный чулок" некто Стефенсен.
Возможно, автономизация, или "автаркия" ряда общественных наук, про которую мы уже говорили, когда наука становится в определенной степени "вещью в себе", малопонятной для непосвященных выступает своеобразным признаком проявления кризиса сознания. Сообщество, как и отдельный человек, оказывающийся не в силах найти гармонию в отношениях с окружающей средой, уходит в свой собственный профессиональный мир, со своим языком, своими представлениями об истине и лжи, своей иерархией ценностей и своими гуру.
Настоящая статья не ставит целью кого-то обидеть или принизить значимость общественных наук, без которых человечество, несомненно, не может обойтись. Разумеется, мои знания в этой области являются фрагментарными и отрывочными, не говоря уже о том, что такие науки, как экономика и право я и вовсе исключаю из рассмотрения. Статья отражает личное, "особое" мнение автора, и, скорее всего, в большей степени степень его некомпетентности, чем что-либо другое. Не исключено, что скрытым его желанием является надежда быть опровергнутым и оказаться глубоко неправым. Но, разумеется, на уровне не эмоций, а логики. "Аргументы, сэр Тоби, аргументы", - как говорил один из героев Шекспира.
Что же в итоге? Возможны ли, в принципе, в общественных науках качественные скачки, аналогичные тому, что произошли в технической сфере или биологии? Когда-то нам говорили, что появление марксистско-ленинской политэкономии, философии и научного коммунизма было событием, которое вывело человечество на новые рубежи, теперь нас убеждают в обратном. Может быть, и не существует никаких общественных" или социальных "наук" в том смысле, который подразумевают, говоря о таких науках, как физика, химия или биология, а есть лишь обобщение социального опыта, "эмпирика", а теоретизирование в этой сфере есть всего лишь неуклюжие и робкие попытки отыскать путеводную звезду в хаосе человеческого бытия и безумстве исторического процесса? Что же, это одновременно и так, и не так. Нельзя отрицать ни то, что общественные науки имеют свою природу и специфику, ни тот факт, что поведение людей в массе своей достаточно предсказуемо, а опыт истории и социальная практика демонстрируют бесчисленные примеры повторяемости событий и процессов, может быть и не являющихся закономерностями в классическом понимании, но мало чем от них отличающиеся. Конечно, как учил знаменитый немецкий философ Эммануил Кант, границы человеческого познания ограничены, и не во власти хомо сапиенс проникать в глубины сущего и надеяться на то, что он когда-либо научится управлять окружающим миром. Трудно что-то возразить гению; но если границы познания нельзя уничтожить, может быть, их можно раздвинуть, и вширь и вглубь? Раз так - науки, пусть и носящие название "неточных", еще скажут свое веское слово. Тем более, что им действительно есть чем гордиться.
В древнем мире несомненным достижением были философские системы Платона и Аристотеля, принципы афинской демократии и римского права; в средние века - труды философов-теологов, и, возможно, "Утопия" Томаса Мора, продолжившая традиции платоновской Атлантиды; что бы я уж точно не стал относить к числу "эпохальных" работ того времени, так это "Государя" Никколо Макиавелли: итальянец не научил "сильных мира сего" ничему новому, он просто сделал попытку обобщить, популяризовать и легитимировать грязные методы политической борьбы, которые были известны и применялись, что называется, "испокон веков". В новое время вехами стали работы французских просветителей, трактаты Канта и Гегеля, еще позднее - работы основателей социологии и Зигмунда Фрейда.
На взгляд дилетанта, монументальных трудов и теорий такого уровня за последнее столетие становится все меньше и меньше, хотя активность научного сообщества не только не ослабевает, но и, как будто, усиливается по всем фронтам, а количество новых наук постоянно растет. Впрочем, быть может, все дело в том, что общество просто недостаточно информировано о достижениях ученых?
Создается впечатление, что несмотря на обилие всевозможных теорий, подходов и методик, в этой нише ощущается дефицит даже не гениальных, а просто толковых и нестандартных идей. Так, тезис британца Макиндера о вечном геополитическом противостоянии плохого, косного и агрессивного континентального "Хартленда" (читай - Россия) и хороших морских держав (читай англосаксонский мир), высказанная более сотни лет назад, до сих пор под разным соусом с незначительными поправками повторяется западными и либеральными политиками. Одна, по сути, новаторская мысль - применить общие принципы управления финансами и экономикой к жизни отдельного человека (семьи) породила на свет целый жанр пособий в духе "как стать миллионером", самым знаменитым образчиком которого стал переведенный на русский язык бестселлер "Богатый папа, бедный папа" американского японца Роберта Кийосаки.
В сфере истории попыткой совершить "большой скачок" была идея "новой хронологии" академика Фоменко. Эта теория была достаточно быстро опровергнута профессиональными историками и объявлена "лженаукой". Пусть так. Но чем вызван столь сильный порыв негодования, сопоставимый по накалу с компанией по борьбе против генетики и кибернетики? Как будто у профессионалов, занятых собственными важными исследованиями, нет других важных дел, кроме изобличения кучки мошенников и фальсификаторов от науки? Остается предположить, что тут задействован тот самый психологический фактор, о котором мы уже говорили: нехватка собственных оригинальных и ярких идей рождает враждебность по отношению к чужим, благо они действительно дают такой повод.
Как гласит народная мудрость, за неимением гербовой бумаги пишут на простой. Жизнь, в том числе и научная, идет своим чередом, и каждому находится свое дело. Люди, тяготеющие к эмпирической науке, собирают документы, факты и древние черепки, ученые академического склада пишут комментарии к комментариям, лица, обладающие коммерческой жилкой и чуткие к запросам читающей публики, создают бестселлеры в духе "Как стать счастливым, богатым и преуспевающим, не прилагая никаких усилий", "Весь Гегель за 10 минут", или очередное описание жизни знаменитых людей в стиле фольк-хистори. Спрашивается, а почему бы и нет? Никто, как будто, не против.
Михайло Ломоносов и американская мечта
Так что же, нам остается лишь уповать на появление будущих гениев, перефразируя известное высказывание Ломоносова, "собственных (и чужих) Платонов и быстрых разумов Невтонов" которые подарят человечеству новые идеи и парадигмы мышления? Такой фатализм устроит, разумеется, не всех: рождения очередного "быстрого разумом" Платона придется ждать, быть может, две тысячи лет, и кто знает, что случится с человечеством за этот период?
В книге, написанной одним из наиболее талантливых экономистов США и посвященной применению экономических моделей в обыденной жизни людей, я обнаружил один любопытный пример, не имеющий, впрочем, ни малейшего отношения ни к экономике, ни к ее моделям. Знакомые рассказали автору о некоем жителе американской глубинки, человеке, обладающим высоким интеллектом, своего рода ученом-самоучке, который работает то ли барменом, то ли вышибалой в сельском баре. Заинтересовавшись, он собрал информацию о нем, а потом и завязал личное знакомство. Вы ожидаете, что сельский интеллигент оказался трепачом и фанфароном? И напрасно. Деталей этой истории я уже не помню, но оказалось, что герой этого рассказа был человеком с необыкновенно высоким IQ (американцы, как мы помним, помешаны на всякого рода тестах); он неоднократно выступал на различных телепрограммах, где встречался с видными учеными и часто ставил их в тупик своими идеями; на экономиста он произвел впечатление личности не просто талантливой, но разносторонне одаренной, со своей позицией и видением жизни. В чем же причины того, что он не смог сделать ученой карьеры, хотя и обладал всеми данными для этого? Вывод автора прост: человек этот произошел из очень простой семьи, он не умел общаться с людьми из иной, более образованной среды, рекламировать себя и отстаивать собственные интересы. Может быть, он не получил нужного образования, а может быть, просто испугался, что навсегда останется чужим в среде образованных и амбициозных столичных "мажоров", и предпочел неизвестности знакомую сельскую рутину? Америка, как известно - страна демократии и равных возможностей для всех. Но получается, что для большинства простых американцев пресловутая "американская мечта" так и остается мечтой, и остается только пожалеть, что американские школьники не знают о судьбе простого поморского селянина Михайло Ломоносова, пришедшего вместе с рыбацкими телегами в Москву, чтобы впоследствии стать первым русским ученым.
Разумеется, таких "самородков" хватает и в американской, и в российской, и в китайской глубинке. Может ли среди них оказаться новый Платон, Леонардо да Винчи или Томас Мор, и что мешает ему проявить себя?
Не исключено, что одна из проблем связана с бюрократизацией самой науки и научного труда, исходящей не столько сверху, сколько из недр самой научной среды. Забор, колючая проволока, или башня из слоновой кости, окружающая науку, не только защищает ее от внешних угроз, но и отпугивает людей, которые могли бы принести ей пользу, но по тем или иным причинам не готовы играть по установленным правилам и соблюдать обязательные ритуалы, наподобие защиты диссертаций и участия в жизни сообщества, или просто неспособны быть собственными менеджерами и пиар-агентами.
Возможно, эти надежды могут оказаться иллюзорными, и на память приходит не только Михайло Ломоносов, но и герой популярной некогда песни Владимира Высоцкого. Помните? "Товарищи учёные, не сумлевайтесь, милые: Коль что у вас не ладится - ну, там, не тот аффект, Мы мигом к вам заявимся с лопатами и с вилами,Денёчек покумекаем - и выправим дефект! И все-таки, и все-таки...Большой резонанс в обществе получила телевизионная программа "Голос", которая дает возможность пополнить новыми исполнителями и без того переполненный рынок шоу-бизнеса, но почему-то никому из телевизионщиков не приходит в голову организовать программу "Мозги", которая могла бы оказаться для общества несоизмеримо полезнее. Кто знает, может быть, общение с тысячей сумасшедших и одержимых многократно оправдает себя, если в результате удастся найти хотя бы одного нового "Невтона"?
Таланты талантами, но многие уповают на то, что все проблемы решаются с помощью компьютерных технологий; пока, как будто, этого не происходит, несмотря на их бурное развитие. В любом случае, доминирующей стороной в этом процессе выступают "технари", а не гуманитарии. Кто знает, может быть, со временем ученым и удастся воссоздать прошлое, используя компьютер как своего рода "машину времени"; вот только как быть уверенным, что созданные с их помощью виртуальные миры былых эпох не окажутся неким аналогом голливудских исторических блокбастеров? В одном из важнейших феноменов последних двух десятилетий, образовании глобальных социальный сетей обществоведы, как будто, не принимали активного участия. Сети, ставшие одним из символов современного общества, создавались коммерсантами и компьютерными, а не социальными гениями, а то, что можно назвать их "социальными последствиями" формировалось само по себе, естественным путем; социальные науки не сыграли в этом сколько-нибудь значимой роли хотя бы просто потому что, как говорил герой Толкиена, "разговор на древнем языке энтов (то бишь ученых) требует много времени", а развитие сетей происходило слишком стремительно.
Впрочем, это, разумеется, тема для отдельного разговора. Надежды, возлагаемые на общественные науки, пока не оправдали себя. Марксизм-ленинизм потерпел крах (хотя выкидывать то полезное, что он содержит, было бы откровенной глупостью), и на смену ему пришло неудобоваримое месиво из различных западных теорий, большинство из которых уже успело показать свою несостоятельность, превратившись из "руководства к действию" в главы и параграфы учений. Что же дальше?
Ну, вот это-то как раз и будет темой следующей статьи.