История эта слишком уж бесхитростна и необычна одновременно, чтобы стать литературой, грозной такой и внушительной, но имеет право быть, хотя бы потому, что факт есть факт, упрямый и вполне себе осязаемый, как, например, булыжник на мостовой под твоими ногами.
На этой улице по-настоящему большого и шумного города, приятной и славной, но, в целом, ничем не примечательной кроме прислонившегося к ней старинного парка, есть совершенно изумительное место, которое, собственно, и делает эту улицу абсолютно и бесповоротно волшебной и восхитительной. Это место каждый раз находится почти в одном и том же месте, как бы ни странно это звучало, но это так. Возможно, само место весьма игривое и шаловливое создание, а, возможно, это проказник и хитрюга озорной ветер так всё меняет. Что всё, спросите вы, а я отвечу, что абсолютно всё, ведь ветру это свойственно. Не буду более мучить и скажу, что улица эта с чудесным таким местом удивительна именно тем, что в мигрирующем том пятнышке пространства всегда пахнет детством. Да-да, именно так, вы не ослышались, детством.
Запах каждый слышит по-своему, обычно он приходит нежнейшим и одновременно густым ароматом выпечки, такой хлебно-сладкой, сдобной, ванильно-вкуснющей, что голова с шеей моментально готовы открутится в поисках источника. По крайней мере, таким он почудился лично мне. А потом снова мне и моему спутнику, коим выступал мой муж, волшебник с большим стажем, веками да эпохами копившимся не только на этой земле, будьте уверены; значит, не почудился, обрадовалась я, очень уж хорош, великолепен был этот момент, когда в нос вплыл целый букет невозможных фантазий, хорош и невероятен настолько, что великой несправедливостью было бы, если б его не было. И было это так неповторимо сладостно и хорошо, так трепетно заходилось сердце в ожидании чуда, а улыбка сама заползала на лицо и раздвигала щеки, и радость просто-таки неконтролируемо начинала выпрыгивать искорками из глаз, делая совершенно ненужными фонари, что одни только воспоминания об этом греют как самые добрые дружеские объятия.
Интересно, что каждый раз запах появляется только в темноте, ну, в лучшем случае, исключительно в сумерках, возникает внезапно и вдруг, мимолетно-уверенно щекоча память своими чарующими картинками. Бесполезно искать пекарню, сумасшедшего повара-полуночника или взгрустнувшую домохозяйку, создающую шедевр, бес-по-лез-но. Их просто нет. Я, поначалу, конечно, не на шутку возбудилась, моментально встала в стойку, взяв след и логически-приземлённо начала отслеживать воздушный путь этого аромата, ведь где-то же он должен был начинаться? Однако попытки мои были не только тщетными, но и нулевыми донельзя, каким только и может быть ноль, будто их и не было; я раз за разом теряла его, как след, так и сам запах, стоило лишь мне вознамериться до него добраться. Он просто исчезал, пропадал бесследным образом, спокойно и уверенно таял в густеющих сумерках или плотнеющей ночи, будучи совершенно уверенным в своей неуловимости. Наконец-то урок был усвоен, не сразу, но довольно скоро я поняла, что ни преследовать, ни тем более ловить его нельзя. Наслаждаться - это пожалуйста, млеть и восхищаться, вспоминать и улыбаться - сколько угодно, для того он и есть, собственно, потому и пришёл. Но не более. Не желает он быть только моим, просто не имеет такого намерения быть чьим-то в принципе. И, наверное, не имеет возможности показать своё истинное место, чтобы не пропасть совсем, не истончиться до полной прозрачности и безвозвратного исчезновения от человеческого неосознанного любопытства. Имеет право, что ж.
Другим же воздушный этот подарок приходил в виде внезапного (опять же!) дуновения ветерка с ароматом костра, который уже прогорел и в углях которого вот-вот поспеет нежнейшая обжигающая картошка. Кому-то он являлся запахом сирени и цветущего весеннего сада, другим обожаемым ароматом духов бабули, третьи, четвертые, пятые и иже с ними были уверены, что это влажные пахучие опилки из-под двуручной пилы отца, свежескошенная трава, запах страниц новой книги или свежей газеты, и только что сваренный мамой какао в то самое благословенное воскресное утро, когда нет ни уроков, ни будильников, а лишь сладкие сны да дремотная истома.
Я и до этой встречи была абсолютно уверена, точнее, благодаря неоднократным эпизодам, свершимся в моём пребывании здесь, знала наверняка, что есть одновременно-параллельные пространства, целые миры и бесконечности, такие же наверняка, как мы с вами здесь и сейчас существуем, или, например, вчера были. А сейчас и вовсе убедилась в полной эфемерности и непостоянной воздушности нашего мира, иначе как можно быть здесь и одновременно сидеть у того самого костра, ожидая свою драгоценную картошку? Вот-вот, и я не знаю. Могу лишь предположить, что эта грань столь тонка и прозрачна, если она вообще существует, что перейти её не составляет ни малейшего труда, надо лишь суметь не уверить себя, не убедить, как говорят умные и безнадежно уверенные в себе взрослые люди "окончательно и бесповоротно" в том, что это невозможно. Не надо верить или не верить, надо просто знать, что это возможно, что это такая же часть нас, как частью радости является легкий смех. Надо лишь жить с этой возможностью, постоянно и легкомысленно, позволив ей быть там, где она сама выберет, уляжется и свернётся клубочком, развалится ленивой кошачьей тенью или как ей там ещё захочется, ожидая появления его - гения места. Дух этот, несомненно, ещё более неуловим, чем запах детства, хотя, казалось бы, куда уж более, и всё же, он проворен, вертляв и ощутимо бесплотен как миллион только что рождённых ветерков, шаловливых, ребячливых и беззаботных, или как миллиард весёлых сумасшедших ветров, напившихся до одури амброзии и надышавшихся пыльцы фантазии с крыльев бабочек, которых не существует; или ..., а, да что там говорить, ясно ж и так.
Собственно, и речи нет о том, чтобы его поймать, великой удачей считается получить от него в подарок аромат памяти, поскольку такой дар не может быть горьким, грустным, тягостным, огорчающим, или, тем более, обременительным. Считается, что получить его можно в любом месте, времени и возрасте, не имеет значение ни окружение, ни деловой успех, ни форма одежды, ни, упаси вселенная, богатство, и, говорят, даже настроение не влияет, однако, в последнем я сомневаюсь, хотя, богам, им всё подвластно. Правда, случается, что и самый распоследний скептик, зануда и циник бывает одарён, будто последний шанс ему даётся, известно ведь, что не бывает плохих людей, бывает их неудачный выбор жизненного пути.
Вот и пришла весна. Ещё робкая и стеснительная, и зима, кажется, ещё полноправно властвует и совсем не спешит уходить. Но мы точно знаем, что это не так, что уже совсем-совсем скоро все возрождающие сердце и душу признаки оживления и нового расцвета земли заставят нас вновь обрести этот мир и улыбнуться ему. А это значит, что скоро гений места вернётся, и снова будет радовать нас невозможностью. Ну, не жалует он наши зимы и холода вообще, хотя и бог, хотя и всесильный; и то верно, но могут же и высшего быть свои мелкие слабости. А может о нас заботиться, ведь носы наши, равно как и души куда восприимчивее в тепле. У каждого он свой, особый и неповторимый, практически ни с чем несравнимый и неописуемый. Ловите его, этот бесценный дар, в кои-то веки данный богами смертным за просто так, ради самого чувства и нас самих, ловите это возвращение в прошлое, да не абы куда, а в то самое беззаботное и босоногое, ловите его как благословение и, поймав, замрите на миг, зажмурьтесь и станьте счастливыми, не боясь показаться смешными и нелепыми ни случайным прохожим, ни самим себе.
***
В Древнем Риме дух-покровитель места назывался "гений места". На сохранившихся фресках домашних святилищ изображены две ипостаси этого духа: человеческая фигура, совершающая обряды, и змея, ползущая к алтарю. Именно змея и воспринималась как древний хозяин обитаемого места, как символ Гения Места. Замечательный писатель и путешественник Петр Вайль, автор, интересной книги со столь чудесным названием "Гений места", писал: "Связь человека с местом его обитания - загадочна, но очевидна. Ведает ею Genius loci, гений места, связывающий интеллектуальные, духовные, эмоциональные явления с их материальной средой. Для человека нового времени главные точки приложения и проявления культурных сил - города. Их облик определяется гением места, и представление об этом - сугубо объективно".
***
Вот так чудесно связались и переплелись слова хорошего человека с реальностью, и именно в городе нашлось место тому кусочку пространства, где живёт Дух Места, о коем и идёт речь в моём рассказе, он точно змей, не ползучий, а волшебный, а посему воздушный, летающий. Что ж, попутного ему ветра, хотя пожелание это вряд ли для него, ведь, по сути, он сам и есть ветер, а потому, только ему и выбирать, где и каким он будет через миг.