Раздался оглушительный грохот падающих камней, Великий Полоз вынырнул на поверхность. Огромная пасть открылась, ошеломлённые люди, перерезав ремни, вывалились на подтаявший снег. Яркий свет ослепил путников, уже привыкших к темноте. Коттин плюхнулся на живот, проехал несколько метров, воткнулся головой в сосну. От удара сосна вздрогнула, за шиворот бывшему Коту упал ком снега, до того мирно дремлющий на колючей ветке. Через секунду в Коттина въехала Мишна, изо всех сил вцепившись в накидку, чуть было не взлетевшую выше головы. Ещё через мгновение откуда-то сверху выпал Стефан в обнимку с окороком. Второй окорок во время подземного путешествия бросили в пасть Великого Полоза, так как из тёмного нутра, оттуда, где прятался длинный и чёрный раздвоенный язык, потекла вязкая слюна, пошла пена, начала жечь кожу, лезть в глаза. Окорок скользнул внутрь, Полоз дёрнулся, приостановился, затем с удвоенной скоростью заскользил к неведомой цели.
Выплюнув путников, Полоз вытянулся вверх, восстав выше самой высокой сосны, потом рухнул вниз, в каменные глыбы - кольца змеиного тела взгромоздились одно на другое, пошли на убыль - змея уползала в гору. Наконец, Великий Полоз, реликт древней эпохи, исчез в подземных глубинах.
Путники тяжело дышали, раскрыв рты после смрада змеиной пасти. Коттин надсадно кашлял, пытаясь выплюнуть тягучую едкую жидкость, в которой перемазался с головы до пят. Стефан тёр глаза, Мишна дёрнула его за рукав - не три, хуже будет. Вдруг она вскрикнула, указав рукой на каменную стену - там вилась наледь, голубая, пузырчатая.
Коттин всё понял, пошатываясь, побрёл к стене, достал меч, ударил по льду - оттуда сразу же брызнула родниковая вода. Промыв ледяной водой лицо и руки, бывший Кот принялся поспешно разжигать огонь - пальцы покраснели и распухли, не слушались, но, слава небесам, веток и сучьев под ногами было предостаточно, а огниво работало исправно.
Древний странник согрелся, обежал вокруг костра, огляделся - внизу не видно ни троп, ни дымков, вокруг поляны не было ни одного следа человека. Молодые люди грелись в работе, девушка таскала в костёр тонкие сухостойные сосёнки, юноша пытался приладить мясо на каком-то подобии самопального вертела. В принципе, жизнь налаживалась - все путники были живы, здоровы, ничего не потеряли, никакие существа с божественными или иными сверхъестественными функциями поблизости не отирались. Отлично!
- Мишна, ты оставайся у костра, никуда не отходи, бродит где-то тут один... волколак. Да смотри, поворачивай мясо-то! - Коттин был настроен благодушно, несмотря на то, что в животе у него урчало - два дня голодовки не каждому по нутру.
Девушка улыбнулась, бывший Кот заметил на её губах жирный блеск - не удержалась, куснула сырое мясо, - Далеко ли собрался, господин Коттин?
- Здесь, рядом. Надо оглядеться, понять, куда мы попали.
- А почему Великий Полоз воюет с Горынычем? - опять начала было задавать вопросы Мишна.
- Да он не воюет. Просто змеи питаются лягушками, - ответил Коттин. - Полоз существо древнее, когда он был молод - на Земле жили боги и титаны, людей ещё не было. Вот и решил защитить нас, маленьких, от бывшего лягушонка.
Оказалось, что Великий Полоз вышел на поверхность Мидгарда у вершины горы, одиноко стоявшей на плоской равнине. Еловые леса темнели большими мрачными массивами, сосновые радовали глаз красноватыми стволами, светлой хвоёй, да и росли сосны просторно, не мешая друг другу. Тут и там сквозь слой почвы, состоящей из перегноя трав, мха и хвои, торчали омытые ветрами валуны, светлые, местами молочно белые. Коттин присмотрелся, достал меч, ударил по камню. Посыпались искры, от камня откололся стекловидный кусок, с неровными острыми краями.
- Смотри, Стефан, какой кварц! Жаль, его в дело не приспособишь, разве что кварцевыми гальками капусту в бочках давят.
- Да, это не хрусталь, - ответил Стефан, вспоминая богатства пещеры Хозяйки. - Говорят, из хрусталя вырезают чаши, кружки и бокалы
- Даже дороги кварцем не мостят - лошади ноги режут. Вот, незадача.
- Ну, какие тут дороги! Мы же, чудь - мы ходим тайными тропами, да по зарубкам.
Наконец, вершину обошли, подтянулись к месту появления из глубин. Здесь гору словно взорвало изнутри, кварцевые глыбы разлетелись веером, их припорошило инеем, образовавшимся от древнего существа.
- Отчего от Полоза вода замерзает, Коттин?
- Не знаю, - буркнул бывший Кот, так как не очень любил признаваться в собственном неведении. - Наверное, это связано с передвижением сквозь камень. Это даже не магия, это что-то невообразимо древнее, пришедшее из других времён. Законы там другие.
- А где же мы пролезли в наш мир? - хлопнул себя по лбу Стефан.
- Великий Полоз наверняка знает о разрывах мирозданья где-то глубоко под горами. Во всяком случае, те ворота, через которые мы влетели в пещеры Горыныча на Равлике - на сегодняшний день единственные, мне известные.
- А что будет, если кто-нибудь начнёт копать тут яму, и найдёт ворота между мирами? - стал фантазировать юноша, глядя преданными глазами на названного брата.
- Ой, не говори глупостей. Начнёт копать тут, в этой глухомани? Зачем? Каменное масло, олеум, что ли черпать? Чёрный уголь искать? Кому это надо? Вон, вокруг сколько леса! Надо же, придумал! Смех, да и только!
Вдруг Коттин наклонился, замер с куском кварца в руке. Стефан подбежал, жадно взглянул на находку - в кварце просвечивало жёлтым яйцом золотое пятнышко. Бывший Кот положил кварц на глыбу, ударил камнем - золотой слиток, выпавший из камня, быстро перекочевал во внутренний карман куртки древнего странника. Стефан позвал Мишну - костёр просвечивал неподалёку, втроём путники долго искали золотые слитки, нити и капли.
- Слышал я, но не верил, - приговаривал довольный Коттин, - что в том месте, где Великий Полоз выходит на белый свет, в камне появляются золотые жилы. Вот свезло, так свезло! - прищурившись, продолжил древний Страж. - Про эту жилу я предлагаю всем молчать! Понятно?
*
Путники отдыхали у раскалённых углей, лениво пережёвывая мягкую оленину. По каким-то неведомым приметам Коттин определил, что стольный град Белозерск находится на расстоянии трёхдневного перехода на юг, и в данный момент излагал план действий.
- Сначала пойдёшь ты, Мишна. Скажешь, что Гранёнки погорели, и что ты испугалась и ушла. Долго скиталась по лесам, и вот вышла в окрестности Белозерска.
- Не поверят, скажут - в зимнем лесу не выжить.
- Вот тебе огниво, смотри, не потеряй! Скажешь, это вещь твоего дядьки, что угорел при пожаре. Ещё скажешь - убила палкой глухаря, растянула еду на неделю.
- А если про Гранёнки спросят - как там было?
- Избы сгорели, все кто живы, остались - разбрелись кто куда. Так всегда бывает - поверят!
- А дальше?
- Просись в служанки или на кухню. На княжий двор не суйся без надобности, там добры молодцы - жеребцы ещё те. Да не красней, взрослая уже девица.
- А мне что делать? Наниматься в дружину? - горячился Стефан.
- Да подожди ты, не лезь вперёд батьки в пекло. Город обойди, зайдёшь с юга. Скажешь, как есть - я такой-то, иду с дальних выселок. Там действуй по обстановке. Возьмут при дружине лошадей чистить - иди, работай. Наверняка твоего отца, Никона, при дворе знают, купцы ведь не только торгуют, они и... про разных людей князю рассказывают.
- А если я там встречу Мишну?
- Сделайте вид, что только познакомились. Ну, там, любовь-морковь... присматривайте друг за другом. Стефан, ты отвечаешь за неё!
- Всё понял, Коттин, я справлюсь!
- Ты за ним тоже присматривай, как бы его там не обманули! - прошептал Коттин на ушко девушке, чтоб не слышал названый братец.
- Да, господин Коттин, я присмотрю. Если что - до княгинь доберусь. А когда сам пожалуешь?
- За меня не бойтесь! Меня никто не знает, кроме вас, да семьи Никона. С Никоном у нас кровный договор, а Кика... наверняка мертва.
- Угу. Никто, как же. Гмуры, Горыныч, Баба Яга, Табити и прочие...
- Так, то ведь не люди! - удивился бывший Кот. - Сейчас трудные времена - все по глухим углам хоронятся, под пнями да корягами прячутся, мышиного писка боятся. Да и зачем им меня выдавать? Да, кстати, а кто у нас нынче князь?
- Князь у нас Чурило пресветлый, все об этом знают, - рассеяно ответил Стефан. - Ах, да, забыл, прости.
- И что наш князь?
- А что князь? Я его видел? Нет. Мы и не ведаем про него ничего. Так, князь и князь... Наше всё. Великий, светлый. Он сказал - мы сделали. Нечего тут рассусоливать! - Стефан показал кулак, видимо, подражаю отцу.
- Хорошо, Стефан. Молодец. Всё понятно. Характеристика власти исчерпывающая, - Коттин погладил юношу по светлым спутанным волосам.
- Зачем мы идём в Белозерск? Я правильно понял истинный смысл вопроса? Стефан, что скажешь?
- Дык, работать, наняться...
- Запомните, дети! Мы идём в столицу, чтобы завоевать и перевернуть мир! Задача ясна?
- Здорово, Коттин! Пошли уже! - потирая руки, Стефан вскочил, готовый отправиться в поход.
- Стой! Сначала Мишна! Уже забыл?
- Ничего я не забыл! Да я их там всех переверну! Мишна, ты ещё здесь?
- О боги, что за дружина у меня! - Коттин возвёл очи к небесам.
- Дружина, как дружина! А то - вон что везде творится! Пьянствуют, развратничают, простой народ обирают! - глаза юноши горели в сумерках.
- А ты много видел этого "везде"?
- Как же! Вон, Гранёнки-то... Что делается! Пора уже всех вести к истинному учению, в новый мир!
- Что, ты и поведёшь?
- А почему ж не я? Вот, научусь писать на латыни и греческом языке, а то готский сейчас мало кто понимает...
- Тогда сделаем так. Золото сдать! Вот в этот карман, пожалуйста! А то здесь новый мир ещё не построен - пришибут за слиток!
Неподалёку от истока реки Шексны, богатой золотой стерлядью, на правом берегу стоит древний град Белозерск, столица князя Чурилы. Словене называют город Белоозеро, а чудь - как положено, правильно.
Над рекой раздаётся гулкий стук подков - по льду бегут резвые лошадки добрых молодцев, сопровождающих купеческие сани в связку - научились у варягов, лешие! В передних санях лежит немолодой человек, весь в чёрной бороде, с хитрыми и умными карими глазами, что пронзают до глубины души. У гостя на коленях невиданный инструмент с серебряными струнами, купец перебирает их толстыми пальцами, что-то протяжно поёт на булгарском языке. Сани загружены тюками, мешками, коробами. В санях сидят помощники булгарского гостя - молодые чернявые парни, бородатые, усатые, брови вразлёт. Они смеются, поют песни, говорят что-то смешное, легко переходя с булгарского языка на чудские наречия, с чудских наречий на славянские диалекты. В середине каравана - крытые сани, в них, по слухам, две жены Бабая. Добры молодцы, гарцуя вдоль санного поезда, стараются хоть одним глазком заглянуть под полог - на там только закутанные в шубы женские фигуры, на лицах накидки. Однако, кто-то из охраны клянётся, что узрел чёрные, как ночь, глаза одной из женщин.
- Бабай-ага! - закричал Литвин, старший над княжескими дружинниками, сопровождающими булгарского гостя от самого волока. Там служба - летом волокут лодки с Кубенского озера в Шексну, и заодно собирают серебро в казну, а зимой просто берут подорожную и торговую подать.
- Вай, что кричишь? - добродушно отвечал Бабай, прервав песню.
- Скоро прибудем! Езжай прямо на торговую площадь, там договорись с местными о проживании. Потом приходи на княжью поварню, я тебя в корчму сведу.
- Спасибо, дорогой. С ближними своими людьми и приду. Буду про город Булгар рассказывать, про то, как мы со степняками торговлю вели, как путешествовали по булгарской Волге, что зовётся Итиль, по Шексне, по Кубенскому озеру...
- Да ты, Бабай, что видишь, о том и поёшь, - засмеялся Литвин. - Только, я слышал, что Волга - река скифов, сарматов, ариев, а не булгар.
- Есть такое немножко. Наш народ поселился в тех краях недавно, место было спорное, мы сторговались с местной мордвой, заложили город. Теперь нас, булгар, соседи называют волжскими татарами.
- Запомню, Бабай-Ага, но всё равно забуду, - засмеялся Литвин. - Чудесные вещи и волшебные небылицы привёз?
- Приходи, дорогой, всё покажу!
- У нас тоже мастера драгоценные украшения делают, не хуже ваших! Женам своим что-нибудь купишь!
- Обязательно куплю! Жёны у меня обе любимые, одна красавица, другая умница. Недавно женился, однако. Слушай, господин Литвин, а есть ли другие реки и волоки в княжестве? Или это секрет? - внезапно переменил тему булгарский гость.
- Да почему секрет? Как можно спрятать реки? Опять же, купцы по ним ходят, торг ведут.
- Расскажи немного, пока не доехали! Мне для торговли надо! А потом, за чашей эля, я попробую карту нарисовать.
- Твой бог разрешает тебе эль? - засмеялся Литвин.
- Так мы же ночью, когда Аллах, милостивый, милосердный, спит. Нальём в кувшин, а не в пиалу...
- О! Тогда, выходит можно! - Литвин от смеха чуть не свалился со своей рыжей лошадки. - Слушай, сюда, мил человек!
- Слушаю, господин, я весь во внимании!
- Ты, конечно, понимаешь, что любой волок или даже волочок - это водораздел.
- Конечно, господин Литвин. Волга с притоками течёт на полдень, в полуденные страны, а Сухона, по которой мы проделали часть пути - на север.
- Да, это все купцы знают. Стольный град Белозерск расположен в пересечении древних торговых путей. Вся земля, что на север от столицы, называется Заволочье, туда входят земли Двинские, Мезенские, Печорские. Кончается та земля Белым морем, весьма богатым красной и белой рыбой, морским зверем - тюленем.
- Не этот ли зверь даёт чудные костяные рога?
- Нет, - взмахнул варежкой Литвин, - клыки дают моржи. Прекрасная кость для резьбы!
Живут по берегам того моря самоеды да зыряне стойбищами. Море огромно, много рек проложило путь на север, много путей ведёт к его берегам. Если идти из Шексны в Белое озеро, то по реке Ухтомке, волоком из озера Волоцкого в Долгое, а там по реке Модлоне - попадёшь в озеро Вожже. Затем по реке Свидь в озеро Лача, и по Онеге прямо в море. А если пойдёшь из Белого озера по реке Ковже, то иди до волока в Вытегру, что впадает в огромное Онежское озеро, далее по рекам Водле, Череве, другим волоком опять в Волоцкое озеро, и по реке Поче, через Кенозеро и реку Кену опять в Онегу. Ну, это понятно, для чего другой путь - там другие племена живут.
- Вай, дорогой, рисовать надо...
- Это, если на запад идти. Можно и на восток. Иди вниз по Шексне, далее притоками, волоком через Славянское озеро до Кубенского, далее по Сухоне, по Северной Двине - опять же, до моря. А хочешь, иди в Мезенские земли - по Вычегде, Яренге, там длинный волок в реку Вашку и по ней в Мезень. А короткий - это по реке Вымь, по её притоку Елве, там малый волок в Ирву, и далее в Мезень.
- Я хоть и певец, но запомнить даже мне трудно...
- Ерунда, Бабаюшка! Коран наизусть ведь выучил?
А дальше на восток лежат земли Печорские! Идёшь по Вычегде, по её притоку Чери, там совсем короткий волок в Ижму, и по ней в Печору. Ещё есть волок, более длинный, между притоком Печоры Мылвой Северной и притоком Вычегды - Южной Мылвой. А ещё существует много поперечных волоков, чтоб до верховий не тащиться - из Северной Двины через приток Пукшеньгу в Пинегу, - всадник весело улыбался белозубой улыбкой, щёки его цвели розовыми цветами.
- Ой, помедленнее можно?
- Я и говорю - с Пинеги через Ежугу, с неё волок на Вашку, далее в Зырянскую Ежугу, и в речку Мезень. А хочешь дальше - найди реку Пезу, волоком через Волоковые озёра в Цильму, приток Печоры.
- Да как я отличу эти реки одну от другой!??
- Никак, естественно, не отличишь, если не местный. Если запутался, то лучше иди с Мезени в Печёрскую Пижму и далее в Печору. О! Там есть волок даже за Каменный пояс. По притоку Печоры - Щугору, иди до реки Волоковки, там трудный волок, как ты уже догадался, он идёт в Северную Сосьву, а оттуда прямиком в могучую Обь. Если же хочешь полегче волок - то через Щугор в речку Илыч... но там уже море не Белое, а Карское, к ариям ведущее....
- А-а-а-а-а-а! - Бабай бросил струнный инструмент на пол, залез с головой под медвежий полог. - Спасите! Помогите! Мезень! Щугор! Я уже ничего не понимаю!
- Тут тебе дорог нет, тут везде вода. Видишь, какая паутина? И все волоки работают, все реки проходимы - зимой по льду и по воде летом! - довольный Литвин, подмигивая еле сдерживающим хохот дружинникам, отъехал в сторону.
- Да пью я уже, пью, - Грубер сдул пену с крынки, присосался к янтарной жидкости, на толстой шее лихорадочно задёргался острый кадык.
- Давай, ещё по одной, да про дела поговорим.
- Давай, братец, наливай!
Питие пенного напитка происходило в просторной комнате, расположенной за княжеской поварней. Доступ в помещение имели только доверенные лица, имеющие благосклонность вышеуказанных собутыльников. Официально же здесь хранились связки трав - мята, хрен, укроп, тмин, фенхель и прочие приправы. Запах в комнате стоял вкусный, травяной, густой - особенно приятные нотки в хор запахов вносила сушёная мята.
- Слушай сюда, Грубер, - начал тихим голосом Долгодуб. - Как тебе тут, в Белом озере, всё ли по нраву?
- Да, братец, - почти без акцента отвечал старый прусс, - еда есть, питьё сами варим, у Мины сиськи мягкие...
- Да я не о том, - нахмурился Долгодуб. - Ты сколько тут? Лет десять, никак?
- Вон ты к чему, - почесал нос Грубер.
- Я же не совсем дурак, братец. Слышал твои байки про древние времена, про Ольвию, про эллинов. Ты же не смерд, братец, не чёрная кость. Тебя, свободного человека, не довеском же к сковородкам прислал сюда северский князь? Понимаешь? Долго за тобой тут присматривали?
- Мы, братец, с тобой понимаем, о чём говорим. Прежний-то воевода, что до нынешнего здесь был, недавно помер. При нём - лет десять и принюхивались.
- Ага, понятно, - двое скрепили свои догадки рукопожатием, причём рука Долгодуба утонула в лапище Грубера. - Давай-ка поговорим о наших соседях, для начала.
- Говорил я тут с гостями, - начал разговор Грубер. - На востоке Булгар растёт, как на дрожжах. Ханство провозгласили, скоро им там тесно будет. Куда они попрут - в степь, или сюда, на запад, пока неведомо.
На полудне Хазария, там внутренние неурядицы успешно преодолены, но власть разделилась. Каган сидит в Хазаране, правит своими жрецами, бек сидит в Итили, что стоит в устье Волги, великой реки. Хазары построили крепость Саркел на торговом пути к своему городу Таматарх. Там, кроме хазар, сидят мадьяры - их союзники, вместе отбиваются от печенегов, идущих с востока.
- Северяне называют ту крепость Белая Вежа, а Таматарх - Тьмутараканью.
- Самват, что нынче стал полянским Кыевом, платит дань хазарам, так же, как и вятичи, и мурома.
- Братец, тут всё наоборот. Городок на Днепре кличут Кыевом, а хазары прозвали его Самват, от древнего названия Саббатион - Иудейская река, на которой, по преданию, живёт потерянное израилево колено.
- Неважно. Если Кыев усилится и сбросит хазар, то начнётся усобица за первенство - мало никому не покажется, в том числе и Северску, и Словенску. Сотни племён передерутся, пока не явится сильный вождь.
- Племена, что хазарского ига избежали, сидят под русами - дреговичи, древляне, смоляне и десятки других. Русы называют их славянами, франки - скловенами, то есть должниками. Вот-вот и Кыев под русов уйдёт. Те русы-варяги ходят на ладьях, или драккарах, фактории строят, цены на торгах мечом устанавливают. Столицу новую строят - Ладогу. Старая-то столица на Готланде, сам знаешь.
- Варягов я знаю, видал, - хихикнул Грубер. - Они состоят в кровном родстве и со словенами, и с норманнами. Те норманны - пираты чистой воды. Ничем не брезгуют - все столицы Европы разграбили. Даже до ромеев доходили.
- На западе, севернее белых хорват, сидят племена венедов - латгалы, эсты, курши, земгалы, жемайты, да ятвяги. Места там дикие, опасные, поэтому торговля идёт через Словенск, это и есть Стальной путь. Ганза сама не может выйти на Словенск, варяги не позволяют. А словенский царь Горох - стар и слаб.
- Великий князь он, почему же царь? - проворчал Грубер.
- Потому как он ведёт род от древних царей. Поэтому, - спокойно продолжил Долгодуб, - если чудские народы сейчас спят, то их надо пнуть стальным сапожищем. Здесь начнётся борьба и усобица, от неё чудь ослабеет, сюда придут поживиться русы...
- И уйдут из Словенска, где они совсем оборзели, честное слово. И Северск...
- В союзе с твоей Ганзой, наведёт порядок на Стальном пути. Торговля будет процветать, придёт цивилизация, законы...
Заговорщики наклонились лбами к столу, зашептались уже совсем тихо.
Когда дворецкий наливал повару очередную кружку пива, по Шексне в стольный град входил караван булгарского гостя Бабая-Аги, а с севера, вдоль берега Белого озера шла девушка в накидке, замёрзшая и дрожащая, с гривой редкостных золотых волос и синими, как южное море, глазами.
*
Уже стемнелось, на высоком берегу Шексны зажгли костры, особенно яркие в полутьме. Их высокое пламя отражалось бледными пятнами в низких, серых облаках. Вокруг костров стояли толпы баб и мужиков, они прыгали, грелись - от мороза не спасали даже валенки. Мужики шутя били друг дружку по спине, хлопали толстыми варежками рука об руку. Все ждали князя, что должен быть явиться с княжичем, жёнами и дружиной.
- Мамка, а почему на деревне пам, а у нас князь? - звонко спрашивал какой-то малыш.
- Пам - он и богам служит и селение стережёт. А у нас город стольный - у нас князь. А храм с волхвами - в Тотьме.
- А князь будет с нами хоровод водить?
- Ну что ты! Он ведь князь!
- А бабка Хава говорила, что раньше князья вместе с народом праздновали!
- Раньше! Раньше и вода была мокрее, и трава зеленее. Нашёл, кого слушать! Бабка Хава - она же княжеская рабыня, её лет десять назад откуда-то с полудня пригнали! А князь-батюшка купил, приютил, накормил, при дворе по хозяйству оставил!
- Какой добрый наш князюшка! Слава ему! Ура! Едут, что ли?
Появились санки - тройка белых лошадок с бубенцами, мотая головами, несла князя Чурилу с княжичем и двумя молодыми красавицами - жёнами. Вокруг санок верхом скакали пять или шесть дружинников, во главе с молодым Литвином. Лошадки дружинников были рыжей масти, их подобрали и купили на огромном рынке в Словенске - ездили с целым коробом самоцветов, долго торговались с пришлыми коноводами из полян и хазар.
Санки остановились, Чурило поднялся медленно, с достоинством - сначала сел прямо, потом вытащил ногу в красном сапоге с загнутым носком, и поставил её на снег, потом уже вторую. Потянулся, выпрямился во весь рост. Поверх епанчи на князе был надет кафтан, повязанный вышитым поясом, с кистями до земли, изукрашенный звёздами, орлами, свастиками, оленями, пасущимися под Мировым ясенем. На голове красовалась огромная лисья шапка с рыжим хвостом, кафтан был обшит не серым шабутом - дешёвым сукном, а скуратом - дорогим. Народ, одетый в смурое сукно и собачьи треухи, разевал рот, дивился на собольи шубы княжьих жён, на байберек, на камку их платьев. Княжич Артур сидел в епанче, в маленьких, специально для него валяных пимах, в меховых варежках без пальцев, на всю ладонь. Наконец, он не выдержал благочестия, выскочил, побежал к костру, что-то весело закричав - и народ выдохнул, заговорил веселей.
- Здравствуй, народ! - громко крикнул князь Чурило срывающимся голосом, снял шапку. - Здравствуй дружина, бояре, двор! С праздником! Сегодня солнцеворот! Светлое Солнце, древний Хорс, сегодня проснётся во тьме... и начнёт понемногу подниматься на небесах! Благодаря молитвам жрецов, памов, благодаря вашим жертвам, податям! Ура! Велю праздновать и веселиться!
- Ура! - закричали дети и бабы, сначала неуверенно, потом веселее, крик подхватили парни, мужики.
- Смотрите, с кружала бочку медовухи катят! Ура! Ура! - у мужиков в руках неведомо откуда появились деревянные кружки.
- Хоровод! - все бросились становиться вокруг костров, стараясь взяться так, чтобы рядом с парнем обязательно оказалась девушка. Молодые дружинники, поглаживая усы, с лукавыми улыбками, приглядывая девушек, соизволили соскочить с коней, кто-то даже присоединился к хороводу. Все закружились, люди бежали всё быстрее, но круг держался крепко. Девушки стали повизгивать, снег летел из-под сапог и валенок, ветер хлестал юбки, вырывал пряди волос из-под шалей, сдирал красочные платки. Вдруг девушки завизжали, мужики заорали, разлетелись в разные стороны, покатились мимо костра вниз, под крутой берег Шексны.
Когда совсем стемнело, небо прояснилось. На нём, в глубокой синеве, зажглись крупные звёзды, дымы из печей вдруг встали прямыми столбами, потянулись вверх. Молодые девушки и парни прыгали через костры, сжигая в светлом огне накопившиеся с летнего Купалы сглазы и порчи. Литвин зажёг приготовленные на высоком взгорье большие колёса, смазанные дёгтем - они ярко вспыхнули, дымя чёрным дымом. Их подтолкнули - они покатились, символизируя движение светила по небу. Дети радостно закричали, бросились вслед за колёсами.
Вечер уже подходил к концу, князь с семьёй убыл в свой детинец, пировать в честь праздника, с ним уехали близкие люди, часть дружины. Мужики, допив бочку, потянулись кто в кружало, кто в гости, а кто и на печь - спать. Молодёжь вышла гулять, тут же были напялены страшные маски из соломы и древесной коры, зажжены факела, кто-то притащил звериные морды, пошитые из шкур, кто-то рога оленя. Стучали в ворота, пели коляды, играли на дудках, славили Хорса - парням и девкам горожане кидали пирожки, сало, кому-то положили в мешок кусок копчёного осетра.
Отдельные парочки шли, обнявшись, шепчась на ушко - в этот вечер позволялось гулять с девушками наедине и после полуночи, без родительского присмотра, даже обниматься у плетня. Девушки помоложе стайкой побежали на пироги к богатой подруге, купеческой дочке, поймали курицу на насесте, что устроен в холодных сенях избы, понесли её в горницу. Там уже было всё приготовлено для гадания, стояла миска с водой, лежал чёрный сухарь, разложены кольца - золотое, серебряное, медное. В каждом кольце зёрнышко пшеницы. Сразу же прибежали мамки-няньки и старухи-родственницы - никто не дышит, смотрят. Курица походила, поводила клювом, остановилась возле блюдца - купеческая дочка ни жива, ни мертва - муж будет пьяницей. Курица вдруг отвернулась, клюнула в серебряное колечко, все охнули, заговорили - не богач будет, но и не сиволапый мужик, жить можно.
За ворота полетели сапожки, в какую сторону носок посмотрит - там и жених живёт. А, если, носок укажет на свои ворота - ещё год в девках ходить, до пятнадцати, а то и до шестнадцати лет вековать в родительском доме.
Совсем уж старые девы, кому более восемнадцати лет, выпив рюмочку медовухи, побежали в самую полночь под крутой берег речки - смотреть в прорубь, где днём бабы стирают. Смотрели, смотрели, вдруг одна взвизгнула - увидела в отражении толстого усатого парня с саблей - рада, побежала домой. Остальные остались смотреть - вдруг тоже счастье явится?
С хохотом и визгами девушки выходили на улицу с кружкой киселя, угощали первого встречного, приговаривали: "Суженый, ряженый, как моего жениха зовут?" Мужик или парень ел кисель с ложки, назывался - по осени у жениха должно быть то же самое имя.
Вот пара девчонок идёт в дровяной сарай, в темноте вытащить полено - если будет суковатое, то муж будет сердитым, если гладкое - ласковым.
Весь мир гулял в эту ночь - самую длинную в году. Христиане радовались рождеству Христа в Вифлеемском вертепе, кто-то праздновал рождество солнцеликого Митры в красных сапогах, древнего Хорса, бога Ра в колеснице или небесной ладье, все народы и племена приветствовали окончание самой тёмной Тьмы, радовались грядущей весне.
*
Мишна ушла рано утром, махнув на прощание рукой, завернулась в накидку и пропала. В холщовой сумке, сшитой из ткани, завалявшейся в бездонном мешке бывшего Кота, лежало огниво Коттина, маленькое бронзовое зеркальце, неизвестно, как не отобранное жадным Фавном, миниатюрная берестяная коробочка - о ней не знал даже Стефан. И даже Коттин. Всё золото - слиточки, нити, жужелки, нарытые в кварцевом песке, на месте выхода Великого Полоза, Мишна отдала древнему страннику - на общее дело, но коробочку сохранила.
Коттин приказал Стефану не дёргаться, на его вопли - "Когда уже?" - ответил твёрдо:
- Обождём сутки. Собери хворосту, будем сидеть у костра. Дело предстоит нелёгкое, спешить не стоит. Поспешишь - богов насмешишь.
Стефан смирился, отпросился на охоту, взял лук, ушёл в лес. Коттин растянулся у костра, впервые за много дней у него выдался отдых без Граабров, Горынчей, Фавнов и необходимости куда-то бежать. Еловая хвоя под боком вкусно пахла, дымок уходил вверх, слегка отдавал смолой, что кипела и шипела на сосновой ветке, пожираемая огнём. Глаза сами собой слиплись, Коттин задремал:
Он передвигался верхом на коне, это было чудом - конь не боялся седока! Покинув Аркаим, Коттин уходил на закат. Степь, до самого окоёма наполненная запахами трав и цветов, щебетом птиц и мычанием телят, что скакали под присмотром длиннорогих быков, постепенно наполнялась островками лиственных деревьев - тополей, вязов, ив, ольхи, черемух, особенно густых и зелёных в урёмах рек. Мир был пуст и первобытен - антилопы и олени смотрели на Коттина своими большими тёмными глазами, не признавая в нём врага, и шарахались лишь от далёкого мяуканья тигра или от воя линяющего волка-одиночки. Только один раз Страж обнаружил давнее кострище, возле него - обглоданные кости быка, череп с рогами, тщательно отполированный мелкими хищниками, жуками и муравьями. Коттин схватился, было за меч, но подумал и решил, что это след аркаимовских конников, что ушли на запад, и добрались до берегов Понта. Тогда конники ещё не назывались всадниками, они ещё не научились всаживать копья в пешего врага...
Переправившись вплавь, держа коня под уздцы, через великую реку, названную Ра, Коттин поднялся на высокий берег, наискось, по звериным тропам. Повсюду на глиняных участках виднелись следы больших кошек - львов, леопардов, рысей - хищники стерегли коров и быков, осторожно спускавшихся по крутизне на водопой. Страж поднялся наверх, ещё один шаг, и перед ним открылась цветущая поляна, вся в зарослях кипрея и ромашек, а вдали виднелась тёмная полоса, тянущаяся от края до края мира - Древний Лес...
Хрустнула ветка, Коттин открыл глаза, оглянулся. Рука привычно лежала на рукояти меча, пребывающего рядом, на хвое. Стефан шёл напрямик, раскидывая сапогами снег, в руках его трепыхался беляк, по его пушистой шкурке стекала струйка крови. Парень улыбался, предвкушая вкусный ужин - жаркое из зайца. Правда, без соли.
Эта мысль заняла Коттина. В середине владений Великой Перми, на Вычегде, в солёных озёрах добывали и вываривали белое зелье. Кое-где соль черпали и в высохших водоёмах. Соль была дорогим товаром - мешками её везли и в Булгар, и в Словенск, в основном зимой, по льду. На торжках поваренную соль развешивали, торговали ею в кожаных мешочках, берестяных коробках. Иногда такой мешочек стоил серебряную ногату. Не в каждом городском доме была эта специя, а в деревнях - того реже. Только большие артели рыбаков покупали соль мешками, солили рыбу, ею же и расплачивались. Коттин знал, что вниз по Волге, в Хазарии, где находились древние соляные промыслы на Баскунчаке, рыбу, огурцы и арбузы солили огромными бочками, но редкий солёный огурец добирался до Белозерска.
Коттин облизнулся, принялся обдирать зайца, привычно зашвырнул за спину шкурку с головой и внутренностями. Заяц был упитанным, тушка покрылась аппетитной корочкой. Древний странник сбросил мясо на хвою, долго дул, переворачивал, наконец, оторвал одну ножку, подал нетерпеливо ждущему Стефану.
Небеса прояснились, зажглись синим колером, в бездне сияла яркая звезда, мигала ослепительно белым светом.
- Сегодня праздник, - с набитым ртом провозгласил Стефан, - Рождество Христово. А я, грешник, забыл уже, когда читал молитву.
- Тебя боги и так любят, - усмехнулся бывший Кот.
- Это почему же? - удивился потомок готов. - Виденье было? Боги сказали?
- Виденье, ага, - заинтересованно уставившись на Стефана, отвечал Коттин. - Ещё, какое виденье. Фавн тебя не отравил, Змей не сожрал, Табити не околдовала...
- Это точно! - радостно отвечал юноша. - Значит любят! Значит, и Христос меня любит! Сегодня, когда день прибавился на малую толику, он и родился!
- Ну, да, - согласился Коттин. - Как до него в этот же день родился Ра, в солнечной ладье плывущий по небесам, Озирис, умирающий и воскресающий каждый год, божественные девы Деметра, Исида, Церера, рогатый Бел или Баал, солнцеликий Хорс...
- Хорсу чудь молится, приносит жертву при покосе - последний сноп. Его наряжают лентами и хранят до весны, чтоб урожай был. А сегодня в ночь чудь костры жжёт, горящие колёса с гор катает, - обгладывая косточки, согласился Стефан.
- Хорс - это Солнце.
- А прочему его прозвали Хорс? Почему не просто Солнышко?
- Это одно и то же.
- Как это? Слова-то разные! - не понял Стефан.
- Слова одинаковые, от одного корня произошедшие.
Стефан чуть было не подавился, уж слишком по-разному звучали имена солнечного бога. - Расскажи, Коттин, - попросил он, - у нас времени много! До полуночи можно сидеть! Всё равно, сегодня все празднуют, даже нечисть не высовывается!
- Тихо мне, - рассердился Коттин, - услышит! В эту ночь она как раз и гуляет, чинит проказы! Только Хорс сильнее...
Стефан перекрестился двумя перстами, зашептал на готском языке молитву.
- Слушай, юноша, - Коттин, разлёгшись на еловой подстилке, закатил в костёр несгоревшие брёвнышки, по ним весело побежали озорные огоньки. - Давным-давно, когда народы, произошедшие от ариев, только-только заселяли Мидгард, в цене была одна пряность - соль. Она и сейчас в цене, но тогда была большой редкостью. Словно лоси и олени, идущие за сотню вёрст полизать глыбу каменной соли в солончаке, люди шли в поисках солёных озер для выварки белых кристаллов. Мясо и рыба, правильно засоленные, давали возможность выжить, сохранить продукты, не умереть с голоду. Соль земли, то есть сердцевина, главный смысл чего-либо - это не просто слова.
Берега солёных озёр были покрыты белым песком - благословенные места, и проклятые одновременно - на добыче соли рабы быстро погибали. Было замечено, что светоносный Ра-Солнце способен сам, без вмешательства человека, высушить воду и породить соль. Поэтому соль и Солнце - слова одного корня: Солнце даёт соль.
Народы всё шире заполняли Землю, первоязык ариев искажался всё больше. Однако, потомки бежавших с Хайрата до сих говорят на схожих языках, только на первый взгляд различных до полного непонимания. Вот, смотри! - Коттин погрузился в лингвистический спич, размахивал руками, хватал обглоданную ножку зайца, пытаясь найти на ней кусочек мяса. Стефан слушал его внимательно, ему и в голову не приходило улыбаться странным речам названного брата. - Постепенно получилось так, что слово "Солнце" люди перестали увязывать с первопричиной названия - солью. Одни народы словом "соло" стали назвать всё круглое, подобное солнечному диску. Другие же народы поняли слово "Солнце" как "золо", "жёлт" - золотой, жёлтый, подобный цвету Солнца.
Ещё необходимо добавить вот что - чем дальше племя уходило вглубь неизведанных земель, тем больше менялся его язык - жизненный опыт ушедшего в поход народа с течением времени накапливался, а язык и есть выражение опыта. Со временем народы стали неосознанно изменять некоторые звуки своего языка на другие, сходные с ними. Например, букву К на Ч - сравни "кукла" и "чучело", а в Риме - "чичоллина" - значение одинаково. Понял?
- Понял! Почему же так происходило? - заинтересовался Стефан.
- Не знаю, - отмахнулся Коттин, - строение гортани изменялось, я думаю. Может быть, в разных землях пили разную воду, - серьёзно заметил он, - а человек формируется из земли, из праха - через воду, пищу. "Соло", в смысле "круг", у скифов превратилось в "коло", появились слова "околица", "около". У народов, ушедших на восток, "соло" преобразовалась в "коро", "хоро", всё с тем же значением - круглый. Так, появились слова "кора", "хоровод", "хор" - ведь в старину пели и плясали вокруг огня кругом. От слова "хор" произошло слово "храм", когда место молитвенных песнопений обнесли стенами. Так вот и появилось новое имя Солнца-бога - Хорс. Восточный вариант, иранский.
- Арианский? - переспросил Стефан.
- Это одно и то же, ведь иранцы - потомки пророка Зороастра, вышедшего из благословенных земель Арианы.
- А второе значение слова, где ты говорил о золоте?
- Там тоже всё ясно - "жёлтый", "золотой" произошло от "соло", "золо". "Золотое", то есть подобное Солнцу. "Злотый" у ляхов, "сольдо" у франков, "голд" у бриттов.
Спи давай!
- Сплю. Ты столько наречий знаешь! Много ли слов в нашем языке осталось от языка ариев?
- Ага, морда лица, - засмеялся Стефан, но вдруг замер. - А я думал, что "крестьяне" произошло от "христиане".
- "Кришака" произошло от "кресать" - высекать огонь кресалом. На скифском языке земледельцев называли "огнищанами", потому что они выжигали леса под посевы, но, как видишь, есть и древнее название. Ещё хочешь? Получи:
- Да всё у нас как-то не так выходит, - зевнул бывший Кот. - Хотим, чтобы было как у всех, а всё выходит по-нашему - по чудскому, посконному...
- Извини, Коттин, я вот хотел спросить...
- Спрашивай, пока я живой и добрый.
- А вот этот самый, из трёх букв который? - Стефан уставился вниз. - Тоже из древнего языка?
- Нет, - засмеялся Коттин, - это на старом норманнском наречии - шишка. Уж лучше называй по-нашему - блуд.
- Шишка? - захохотал Стефан. - Вот смеху-то! А у баб? - он провёл ребром ладони между ног. - Слово из пяти букв?
- Тоже старо-норвежский язык, то бишь, норманнский. Означает - печка.
- Печка? - восторженно взвыл юноша. - Шишку в печку!
- Спи, давай, ишь, разорался. А то будут голые девки сниться.
- Да я их голыми только раз и видел - когда за пшеном с Радимом ходили. Они из бани на реку бежали - окунуться.
- Вы ходили с Радимом в городок? - внезапно нахмурился Коттин.
- Ходили, как же. Сначала с отцом, потом и сами. По зарубкам.
- Как бы чего не вышло, - насторожился бывший Кот. - Да, ладно, что это я... всё будет хорошо.
Мишна, уставшая и замёрзшая, брела по отполированной полозьями снежной дороге, обходя кучки лошадиного навоза, брошенные ещё летом колёса, сломанную оглоблю - человеческое жильё было где-то рядом, что и радовало и пугало девушку. Вдруг в вечерних сумерках послышались необычные звуки - вдалеке бил бубен, свистели дудки, взлетали к небесам крики, весёлый смех - с раннего детства девушка не слышала ничего подобного. Наконец, за очередным поворотом блеснул огонёк - в полутьме показались чёрные бревенчатые избы, крытые соломой, нагороженные тут и там заборы из жердей. Огонёк светил из бани, возле неё стояла толпа девушек, они смеялись и разговаривали, но музыка играла где-то далеко, в глубине селения.
"Гадают", - подумала Мишна, - "Сегодня же праздник, в нашем селе тоже гадали и коляды творили. До этого проклятого Фавна". Ноги сами собой понесли усталое тело быстрее - сгорбившись, закутавшись в накидку, тесно прижав локтем холщовую суму, девушка представляла собой жалкое зрелище. Наконец, местные девчонки её заметили, несколько секунд молчали, потом закричали, завизжали, кто-то побежал в ближайшую избу - оттуда уже выскакивали парни, на ходу накидывая полушубки, кафтаны. Они хватали вилы, топоры, у одного толстого молодчика с рыжими усиками блеснула сабелька - все побежали к пришлой, чужой, явившейся из лесу, из тьмы.
- Стой, не подходи! - взял на себя командование рыжий, - А вдруг нечисть, оборотень? Ты кто такая? - закричал он.
- Из погорельцев я, люди добрые! Замёрзла, сейчас помру!
- А ну-ка, возьмись рукой за клинок! - скомандовал старший, по всей видимости, новичок из дружины, - Нечисть стали не переносит!
Все затаили дыханье, смотрели. Мишна красной замёрзшей рукой дотронулась до сабельки, провела пальцем по кованой неровной поверхности. Ничего не произошло. Толпа выдохнула, зашепталась, потом заговорила.
- Гранёнки, говоришь? Там же изб много - больше десятка! Однако, я что-то плохое про то село слышал, - заважничал рыжий, красуясь перед девицами. - Слышал - как старый пам помер, там все запили дурным запоем! Вот, деревню и спалили! А что, все погорели?
Девчонки засмеялись, заговорили громче - то беда была известная, человеческая, куда ближе и понятнее, чем страшная нечисть.
- Все погорели! Я у дядьки Аникея жила, пришла из лесу с хворостом - глядь, одно пожарище! Дядька-то ещё жив был - но потом помер, угорел.
Девушки заговорили громко, запричитали, сразу же заглушили голоса парней - кто-то утирал слезу, нахлынувшую от страшного рассказа, кто-то накидывал на плечи Мишны свою шубку - бедную, из рыжей лисицы. Толпа подхватила девушку, повела по дороге. Парни отстали, о чём-то спорили, махали руками, видимо, решали, что делать с приблудой - жизнь погорелицы на новом месте начиналась без особых потрясений и страхов.
Чем глубже заходила стайка девчонок и парней вглубь слободы, тем чаще встречались толпы колядующих, весело поющих, с мешками, в вывороченных наружу тулупах, в страшных масках, с раскрашенными лицами - народ гулял. Наконец, на фоне тёмно-фиолетового неба вырос высокий забор. "Так вот почему селение называют городом! Вон, какая ограда!" - подумала девушка, и в это самое время из ворот вышел стражник, зевнул, уставился на толпу молодёжи.
- Кто такие? Слобода? Не велено в город ночью!
- Тут погорелица пришла! Мишна с Гранёнок!
- Да куда же я её дену? - страж покачнулся, на его красной роже появилось недоумение, сменившееся раздражением. - Пир закончился, дружинники гуляют в слободах. Скоро уже ворота закрою! Кто опоздал - я не виноват! Впрочем, что это я? Ну-ка, девица - заходи! - вдруг переменил своё мнение привратник.
- Мы завтра придём, узнать, как она! Ой, шубку снимай, подруга - уже пришли! Согрелась?
Подростки заговорили, перебивая, друг дружку, засмеялись, пообещали завтра обязательно проведать девушку, узнать, что и как. Но, всем уже хотелось домой - гадать, гулять с мешками по избам, распевая песни, рассказывать и слушать страшные истории. Как это и бывает, через минуту все забыли о бедной Мишне, пришедшей ночью, по зимней дороге из неведомого леса.
В сторожке было дымно и холодно - печь протопилась, в щели между брёвнами сильно сквозило - при строительстве пожалели сухого мха. Стражник заворчал, приоткрыл печную дверцу, подбросил пару поленьев - они занялись ярким пламенем, осветили убогую обстановку: полати, на которых спал лицом к стене второй страж, громко храпя, и ворча во сне; колченогий стол, широкую лавку перед ним. На столе стояли две кружки, крынка, лежала луковица, разрезанная пополам и чёрный хлеб - сухой, но всё ещё ароматный. Мишна сглотнула набежавшую слюну, желудок поднялся к горлу и вновь провалился вниз, к рёбрам.
- Ты что, голодная, что ли? - нетрезвый стражник, дыша луком и брагой, подтолкнул девушку к столу. - Бери, угощайся!
Мишна взяла луковицу - та хрустнула под зубами, горький сок брызнул на столешницу, заела сухой чёрной горбушкой, с торчащими на корочке зёрнами тмина.